Олле, который поначалу улыбался, к концу рассказа улыбаться совсем перестал. Солнце горело в небе как назойливая люстра, звенели жирные мухи над корытом. Квадратные свиные клыки перемалывали гнилые бананы и рыбьи кости вперемешку.
— Я не знал… — выдохнул Олле, едва сдерживая слёзы.
Юнга встал на колени рядом с Джулианом и обнял его за плечи. Рукой он чувствовал жар, исходящий от нагретой солнцем чёрной кожи. Джулиан вздрагивал. На изгородь опустился карибский тинаму, похожий то ли на маленький коричнево-рыжий мячик, то ли на смесь привычных голубя и утки. Птица наклонила голову и ждала, когда трапеза у корыта прервётся. По какой-то причине Олле не мог отвести от неё глаза и всё смотрел, как веерообразный птичий хвост зябко вздрагивает в такт морскому бризу — за эту привычку тинаму ещё прозвали скрытохвостами. На самом деле Олле не знал, что говорить. Тинаму перетаптывался по сухой деревяшке. Монета с черепом вращалась в памяти.
— Прости… — зачем-то сказал юнга. — Я думал… я думал…
«Я думал, это забавное приключение.
«Я думал, после лагеря дикарей не случится ничего страшного».
«Я думал, тут повздорили два смешных старика — как в итальянском театре, с охами и вздохами».