Дамашин покачнулся на одной ноге.
Мир, только что перевернувшийся один раз, переворачивался во второй. Едва не споткнувшись, он круто обернулся как грабитель на месте преступления, бессознательно закрывая спиной силуэт той Тани, которая ждала внутри. Но за порогом осталась лишь непроницаемая темнота: пустой предбанник, погашенная лампа, закрытая дверь в парилку. Давно остывшая баня нависала над ним массивной бревенчатой грудой. Пустая баня. Абсолютно пустая.
Заспанная Таня в наспех накинутом на майку халате целилась в него ржавыми садовыми вилами. Она стояла посреди тётиных грядок, уперев резиновые сапоги, надетые явно на босу ногу, в грязную чёрную землю, но не замечала этого. На её лице испуг и напряжение медленно сменялись удивлением. Единственным светом, оставшимся в ночи, был яркий проблеск с веранды. Луна исчезла среди лохматых туч, а вместе с ней пропала лунная дорога, соединившая две дачи. Таня медленно опустила вилы, а Женя всё ещё ничего не мог сказать и смотрел то на неё, то в предбанник.
— Земля вызывает! — звенящим голосом окликнула Таня. — Евгений, не хочешь объясниться?
— О…ху…еть, — наконец выдавил Дамашин и только помотал головой. Он побледнел, затем начал краснеть как томат и резко одёрнул джоггеры, чтобы Таня-из-дома не заметила его состояния, а потом затараторил:
— Чт… что? Чего? Где ты?
— Кто? Я гд…
— Ты где вообще, в бане или здесь?! — не дослушав, перебил он.
— Женя.
— Ты! Ты где? Ты же только что…
— Женя. В. Каком. Смысле?
— Да в прямом! Я же за тобой шёл!
— Женя! Остановись! — Таня с размаху вогнала вилы в картошку. Женя заткнулся, и Таня медленно, по слогам, проговорила:
— Женя, привет. Ты сам не видишь? Перед тобой стою. С вилами этими как дура. Никуда не иду.
— А, — только и смог ответить тот.
— Ты чего? Ты лунатишь, что ли?
— Я… я не знаю…
Таня возмущённо пробормотала что-то нецензурное, протопала мимо него и сама заглянула в предбанник. Женя молча следил за ней. Потом он положил обе ладони на лицо и шумно выдохнул через них. Несколько секунд его не волновало, сон это или нет, на чьей он даче, кто и куда его вёл. Его волновало только то, чтобы перестать видеть на месте заспанной Тани со спутанно-чёрными волосами ту, другую Таню. Таню с белой кожей и тонкой линией бус на голой лодыжке. На ум внезапно пришло сравнение: как негатив и позитив.
— Я… не знаю… — пробормотал он ещё раз и вместо объяснений глупо спросил: — А это ты свет в бане не выключила?
— Так в бане нет света, — непонимающе сказала Таня и для верности потыкала пальцем в темноту.
Именно теперь Жене стало по-настоящему страшно. Он понял, что всё это время сам смотрел в совершенно пустое пространство, и возбуждение схлынуло окончательно. Подросток застонал:
— Блядь… Блядь… но я же… но там же…
— Да, там блядь, я уже поняла это, — Таня отшучивалась, но её голос звучал нервно.
— Не смешно, — прошептал Женя, истерично хихикнув. Он не заорал в полный голос только из уважения к давно дрыхнущей тёте.
— Харе ржать!
Женя прекратил смеяться так же резко, как начал. Таня наседала:
— Ты что-то видел? Куда смотрел? В парилке?
— Не заходи туда, — замотал головой Женя, потом отдёрнул Таню за рукав халата и захлопнул перед её носом дверь.
— Женя! Да что с тобой?!
— Пиздец. Не заходи. Я думал, мне это приснилось, — твердил Женя, не обращая внимания на протесты. Поняв, что сейчас спорить бессмысленно, Таня сама схватила Женю за руку и потащила в дом.
— Что приснилось? Можешь объяснить толком? Я ничего не понимаю!
Женя ежесекундно оглядывался: на чёрную баню, на чёрную дорогу, на чёрную бездну, за которой остался его собственный дом. И всё сильнее понимал, что ночью он назад не пойдёт. В пизду. Не пойдёт. Не пойдёт. Нет. Не пойдёт. Не замёрзнет, посидит тут где-нибудь. Нахуй такие сны. Вон, на крыльце норм.
— Ты обалдел?! — зашипела Таня. — Какое крыльцо тебе? Заходи давай! Только не шуми, пожалуйста.
Женя моргнул:
— Я вслух это всё думал?
Таня покачала головой и ещё раз повторила:
— Не шуми.
В прихожей, которая была одновременно и кухней, тикали настенные часы, показывавшие час ночи. Пахло какой-то вкусной едой; супом, наверное. И ещё выпечкой. Волна тепла нахлынула на Женю, и он без сил привалился к стене, закрыв глаза. Потом его куда-то отвели, на что-то посадили, лязгнули печной дверью, вручили что-то горячее и железное. Женя подумал, что две последних характеристики можно применить к члену. Судя по тому, что Таня промочала, в этот раз он думал про себя как все нормальные люди. Но молчала она недолго.
— Ну?.. — Таня уселась на табуретку напротив. Халат она носила как попало, но Жене теперь вообще было не до её худых как смерть ключиц.
— В аниме о таком не рассказывают и убегают, — начал он.
— Ну?..
— И, возможно, я сумасшедший…
— Ну?!..
— Но я видел тебя, — признался Женя и поскорее сунул нос в чай.
— В смысле? Как видел? Как сейчас?
— Ну не совсем как сейчас, — Женя нервно улыбнулся уголком рта. — Но ты… ты меня позвала.
— Где я тебя позвала?
— У моего дома ещё, у окна. Я вроде как спал, хотя не совсем спал, а потом слышу, что ты зовёшь снаружи. Подумал, эм, может, эм, случилось чего… — он усердно не доставал нос из стакана.
— Случилось где? В бане?
Женя пожал плечами, и Таня вздохнула. Ночь обещала быть не только беспокойной, но и бессонной.
— Ладно, погоди, — переваривала она, — давай по порядку. Ты проснулся, услышал, что я зову. Да?
Женя кивал, обхватив ладонями чай.
— Выглянул из окна и увидел меня?
Снова кивок.
— А потом?
— Ты побежала к своему дому — галантно избавил её от подробностей Дамашин, — как будто что-то было очень… эм… срочное…
— Ты с какой стати такой красный? — недоумевала Таня.
— Чай горячий.
— Долить воды?
— Нет-нет! И так очень вкусн…
— Не ори, — Таня красноречиво перечеркнула острым ногтем шею, и Женя подумал, что в бане, может, было бы действительно не так плохо. Он вернулся к рассказу:
— В общем, срочное, да. Ты забежала в баню. А я за тобой пошёл. Только когда ты бежала, в бане горел свет. Я клянусь. Я не ёбнулся. В смысле, ёбнулся, но свет там горел.
Пожав плечами, Женя беспомощно смотрел на девочку напротив. Таня некоторое время раздумывала, кивнула каким-то собственным выводам и спросила очень спокойным голосом:
— Ты же не прикалываешься сейчас?
— Не прикалываюсь.
Женя попробовал чай языком. В него и правда не помешало бы долить воды, но он сделал большой глоток. На какое-то время его мозг отвлёкся на ошпаренное горло. Таня сделала то же самое. Ей было трудно поверить в рассказанное, на сонный паралич это уже не спишешь — паралитики, вероятно, ведут себя иначе. Она долго смотрела на Женю, всё пытаясь прочитать скрытый смысл в его словах:
— Ты же шутишь, да?
— Не шучу, — ещё раз сказал Женя.
Они опять молчали. Потрескивала остывающая печь. Женя думал, что если бы Таня была Алисой, то его бы уже подняли на смех. Да какое там, у него бы язык не повернулся признаться Карасю в чём-то подобном. А если бы Таня была Ярой… как бы отреагировала Яра? Почему-то Женя подумал, что ему бы поверили. Наконец, и Таня смирилась со своим внутренним полиграфом.
— Ладно. Всё-таки надо было проверить, кто там. Я думала, это поджигатель или ещё какой маньяк.
— Ты-то почему не спала?
— А, — чёрные ногти сделали случайный жест, — так попить вставала.
Таня встала и задвинула вилы за печку. Пока она приставляла их к стене, проржавевшие зубья едва не отвалились от навершия: такое себе оружие, хотя на Женю бы его хватило. Потом девочка-гот запахнула халат плотнее и присела перед печной дверцей, пошевелив алые угли.
— Знаешь, а ещё я подумала, что там может быть Лёша… Не знаю, почему так. От сердца отлегло, когда поняла, что это ты.
— Ну спасибо. Теперь и мне что-то теперь нехорошо думается, — жалобно подхватил Женя, не глядя за окно. — Так. Ты дверь закрыла?
Таня кивнула, безапелляционно заявив:
— Останешься у меня до утра. — И добавила: — Я теперь и сама мимо этой бани спокойно ходить не смогу.
— Ну, не ты одна.
— Блин! Да я всего час назад оттуда вышла.
Куча мыслей роилась у неё голове, и Таня не знала, за какую ухватиться:
— А как ты вообще понял, что это я? По одежде или лицо видел?
«По одежде…»
— По одежде, — вполголоса согласился Женя очень мелодичным голоском. — Ну и по лицу, да…
— Бля… — некурящей Тане внезапно захотелось закурить от его интонации. — А в чём я была?
— Я ж говорю, в одежде, — сказал Женя, в принципе даже не соврав. — В красивой, кстати…
Чтобы не сморозить ещё чего-то, он опять заткнул себе рот чаем, да так и подавился от новой мысли:
— Стой ты с одеждой. Знаешь, что я подумал, когда увидел тебя? Негатив и позитив.
— М-м? Я тоже подумала что-то такое. Воткнуть ему вилы в пузо или не воткнуть, — Таня смотрела на угли, поэтому Женя не понял, шутит она или нет.
— Да я не об этом! Не типа позитив, который позитивный, а как у старых фоток. Где чёрное и белое. Та штука… та Таня… она была белой. Я видел её как будто всегда при луне. Она была в ну, скажем, белом. А когда подошла к бане, где… — школьник сглотнул, но договорил: — …где горел свет, то там была типа лампочка. Жёлтая. И это жёлтое впиталось в её белое, как будто она была бесцветной. Понимаешь? Ну как будто у неё своего не было цвета. А когда появилась ты, то ты… ты чёрная. Почти всё такое же, наверное, только чёрная. В тебя не впитывался свет. Ты как будто настоящая, но это только если вас сравнивать. А если не сравнивать… то я бы и не отличил…
Женя передёрнулся и не стал развивать мысль.