Марина неуверенно говорила на технологичном готике несмотря на то, что изучала оный не без году неделя со времени недавней инициации в Министорум, — нет, задолго, годы до того. Это само сочетание криговского акцента и резковато-надтреснутого альта, бесцеремонно заливающего собой тишину целиком, подобно смоле, не позволяло достичь необходимой иератически-вкрадчивой мягкости; каждое слово было и оставалось как шпала, забиваемая в трепещущую плоть сустава врага, как тяжёлый пластобетон, цементирующий его мерзость, забирая воздух. Но всё же ей было радостно попробовать сейчас — на ком-то, кто не осудит попытки, не оплюёт. И думалось ей, что духовная ясность важна для них сразу, как только мы начали приближаться к намеченной цели. Ведь два идентичных дозорных вполне могли на поверку оказаться мороком, насланным смущать умы, а настоящий-то страж таился себе в месте недоступном, неизвестном.
„— Паче и всякій скотъ, что въ праздности пребудетя, отъ природы своея удалитися — то станетъ менѣе, чѣмъ тварь жива; ибо нѣсть мѣста лѣности ни на персяхъ человѣческихъ, ни во сердцѣ Господа нашего. Праздныя да упразднены будуте, и расточатся въ небытія“ — выдала сестра, выруливая вкруг высокого берега. Она имела в виду сразу и мутантов-пони, подлежащих сокращению за их еретическое отступничество от естественной лошадиной жизни, и нас, людей, которым также не следовало расхолаживаться, будто на пикнике, но хранить неусыпную бдительность. Чтобы не разделить погибель!