Гаррет проводил взглядом Аугна, словно все еще оставляя место для подозрений. Но мальчишка принял свою судьбу и подобающее очищение, как и должно быть грешной душе.
Старик закрыл глаза, оставаясь сидеть на стуле, книга на коленях, одна рука на обложке. Охотник ощутил, что с удовольствием посидит так еще хотя бы часок… он так чертовски устал: слишком много миль, слишком много снедающих разум подозрений, слишком много шрамов на душе и теле…
Гаррету пришлось приложить усилие, чтобы разлепить веки. Годы неумолимо брали своё. Но на кого он оставит Охоту, когда время придет? Молодая поросль пробивает себе путь наверх, сквозь слой мха, коим и становился Олдстаут. Будет ли это Бригитта? Или не приведи Сокан такой вот Вэлт?
Лицо против воли мужчины нахмурилось больше прежнего от тяжелых мыслей. «Это решать Братству, а не тебе, старый пёс», - одернул себя Гаррет.
«Отец наш небесный, молю тебя о свете Твоём, дабы разогнал он тьму сгущающуюся, подобно тому, как свет костра разгоняет ночную мглу, ибо мы инструмент воли Твоей, гнева Твоего, ниспадающего на головы тех кто грешен, кто в низменной порыве отринул мирские заветы, предал слово Твоё и обратился во тьму…». Губы старика еле заметно шевелились, беззвучно вознося молитвы Сокану, пока взгляд его был прикован к детской кроватке.