Гаррет ответил дварфу не менее мерзким в исполнении хохотом, глядя на торгаша прищуренным взглядом. Не смотря на откровенно дрянное настроение, связанное как с погодой за окном, так и с положением в котором оказался Олдстаут, скабрезный и грубый бородач был как нельзя кстати в этой карете: его нежелание прятаться за учтивостью и фальшью этикета казались старому охотники до смешного ироничными... и настоящими.
– А вы, стало быть, мастер дварф, своё торговое ремесло с "пиструнами" связываете, коль в курсе что там у тамошних болванов в штанах? – криво усмехнулся старик Олдстаут, затянувшись трубкой и выпуская в и без того спертый воздух экипажа ещё одно сизое облачко дыма. И, хоть сама курительная трубка в заскорузлых пальцах выглядела поделкой качественной, табачок Гаррет явно предпочитал из простых: горький, смолянистый аромат, отдающий дубовым листом неприятно забивался в нос тем, кто не привык к подобному куреву.
Пальцы свободной руки охотника барабанили по широкополой шляпе, устроившейся на коленях мужчины. Нескладная фигура его была укутана в кожаный дорожный плащ, от чего могло казаться, будто бы Олдстаут спеленат как младенец. Разве что к образу этому никак не шел короткий меч, чьи ножны сейчас для удобства покоились в углу салона, как раз под правой рукой старика.
Нет-нет да во время поездки кидал Гаррет взгляды на своих попутчиков: девку Бриггиту, да сопляка Аугна. Если с первой ему уже довелось выходить на Охоту и в крепости её руки и духа Олдстаут был уверен, то мальчишка, подсунутый ему не так уж давно, вызывал лишь нервоз. "Что я им, курица, чтобы цыплят высиживать?", - бурчал сам про себя мужчина, всё никак не смирившийся с "довеском", - "Тут как бы свою шкуру сберечь, а не за чужой присматривать".