Лицо пророка, медленно бредущего сквозь хаос пожирающего самое себя человечества, было словно высечено из камня. Ни единой эмоции не отражалось на нем. Мужчины, женщины, дети и старики. Раздираемые на куски теми, кто совсем недавно обнимал, игриво улыбался или ерошил волосы. Матери, с азартом поедающие своих угасающих, но еще живых детей. Лишенные тепла отцы, одержимые лишь желанием набить брюхо. Ад на Земле, вопреки всему, что было предречено, всему, что было обещано. Два русла, проторенные первыми солеными каплями, стали полноводными реками. По каменному лицу пророка текли слезы Крейна.
Он шел как Моисей, и волны людские расступались пред ним. Неудавшийся мессия. Пророк одиночества, обреченный на величайшую любовь и величайшую скорбь. Зачем он шел? Почему все еще переставлял ноги, когда его паства была обречена? Потому что за ним шел брат. Божественное провидение, жестокое, словно христианский Бог перед великим потопом, все еще вело его. Даровало защиту. Почему? Пророк говорит: "неисповедимы пути Его". Крейн же лишь оглядывается на Джоша, черпая силы в переполненном ужаса и отвращения взгляде брата. Он должен довести его. Должен спасти, даже если это будет последнее его деяние на этом свете.
Машина. Хлопок двери, затем второй. Ложное чувство безопасности посреди хаоса конца света. Глаз бури.
- Джош... - Слова, повисшие в прожаренном солнцем воздухе салона автомобиля, казалось, были произнесены кем-то другим. Может быть тем самым Крейном, который застрял в прошлом, в день гибели семьи брата. Или Крейном, первым бросившим горсть земли на гроб мамы. Все что он хотел сказать, все мысли, все чувства застряли комом в горле. Лишь рука легла на ручку двери.