Ингьяльд предложил Василисе прогуляться где-нибудь подальше от границы тёмной пущи. Хотя сам в травах и где произрастают они не сведущ был, но думалось ему, что лучше им не приближаться к месту проклятущему. Безмятежно вдохнув полной грудью воздух земли просторной, руки в замок за затылком сложив, похаживал рядом с Василисой бесцеремонно:
- Значит, ты принцесса Изборская? Ягиня сестрой тебе приходится, а Чахлик – брат твой? Но почему же принцесса не при дворе в доме знатном, а с охотником старым и шайкой мутной по лесам страшным бегает? Сестра недолюбливает тебя? Неужто так крепко рассорились вы с Ягиней?
Василиса шла целенаправленно, но тут встала, как вкопанная:
- А ты Изборск нынче видал? Видал. Да и не по душе мне при дворе сидеть. Я Ловчему обещала с ним идти, боги меня направили. Тебе зачем это знать, Ингьяльд? Неужели, не просто любопытство за этим стоит? - взгляд Василисы строгим не по годам стал.
Насупился Ингьяльд, вдаль посмотрел, перешёл на приглушённый говор, русскую речь чужеземным севером кованную:
- Помнятся мне слова твои в стенах мельницы сказанные, что желают Ягиня с Чахликом править Русью до конца времён, что страшные гибельные сумерки ждут нас всех, коли вдвоём они бессмертность обретут, к чему и стремятся.
Зашаркал по траве юноша, ногой камушек на пути пнул и руки за спину убрав, посмотрел на Василису пристально:
- Я ведь так, проходимец простой, и тонкости ваши неведомы мне. Но в толк никак не могу взять одно. Потому мы за Ловчим идём? Чтобы помочь ему исполнить зловещую волю Ягини?
Неожиданный ход мыслей Ингьяльда заставил Василису улыбнуться. Оказывается, переживал юноша, что на сторону зла встали спутники Ловчего. Отлегло от сердца у Василисы.
- Хотим мы Ягине помешать бессмертие добыть, но шансы невелики, Ингьяльд. Ловчий обязательствами связан. Я - родством своим. Пока ничего придумать не получается. А ты вот тоже сестре моей приглянулся, - не могла не вспомнить Василиса, прыснув вдруг от смеха, отчего лицо снова дёрнуло от боли.
Пожал плечами юноша, потянулся устало, к небу очи подняв мечтательно:
- Может и приглянулся, может и нарочито, но добрые принцессы мне нравятся больше.
Проступил предательски лёгкий румянец, попытался скрыть его Ингьяльд, отвернуться хотелось, но увидев болезненный вид провидицы, заботливо коснулся её плеча, глазами встретившись:
- Всё хорошо?
Настала очередь Василисе зардеться, что из-за покрасневшей от ожогов кожи было незаметно. Никогда ещё не оставалась она наедине с юношей так надолго и его слова про добрую принцессу по нраву ей пришлись.
- Долгий бой был у нас сегодня. И раны сильно болят, - бойкой Василиса была в сражении, но сейчас едва в глаза Ингьяльду взглянула и тут же отвела, - останутся шрамы. Будет одна принцесса злая и красивая, а другая добрая и… - Василиса наконец подняла глаза и посмотрела на юношу пристально, словно ожидая, что он продолжит за неё.
Ингьяльд не растерялся, не смутился и, выждав малость, ответил с уверенной нежностью:
- А другая будет добрая и самая прекрасная.
Криво сжав пальцы за спиной, юноша одарил девушку тёплым взглядом:
- Я хочу не только ведьме помешать, но и усадить Василису прелестную на престол княжеский. Горыня твоим главным защитником станется, старик при дворе обучит охотников молодых, да и я где-нибудь пригожусь. Разве не звучат слова мои прекрасным грядущим? Уж не знаю, правда, как изловчиться нам придётся, но что-нибудь придумаем обязательно, поймаем в нужный момент удачу.
Опустился Ингьяльд на колено перед Василисой, прижал к сердцу одну ладонь, увёл другую широким махом в сторону и голову склонил:
- И я хочу, чтобы знала: я – на твоей стороне! Для ведьмы от меня – лишь краснобайство наигранное, с ней мне не по судьбе. И если хочешь – на верность тебе присягну.
Умна была Василиса, но видать слово доброе не только кошкино сердце растопить может. Растаяла она от слов ласковых, даже о куколке-советчице позабыла. Захотелось ей поверить в искренность юноши и получилось. А может устала она за каждым кустом подвохи видеть.
- Как ты красиво все нарисовал. Как в сказке дивной, - даже боль отступила, и, будто игре поддавшись, молвила Василиса. - А присягни, Ингьяльд! Поклянись мне в верности до самой смерти, - она улыбалась, а глаза внимательными стали, да не по возрасту проницателен был их взгляд.
Ниже припал Ингьяльд, словно прижало его к траве незримой силой провидческого взора, растрёпанные кудри, повиснув, затемнили лицо:
- Да услышат Асы слова мои, беря их в свидетели, клянусь в верности Василисе прекрасной, на всю жизнь, отведённую мне в мире смертных, присягаю княжне. Да будет на том судьба чести поклявшегося, что проживёт после меня на срединной земле и впитается в Священное Древо. Для памяти мировой о достоинстве в нерушимо выполненной клятве да вознесётся в вечности светлая слава, в нарушенной же да покроется имя вечным позором.
Улыбка совсем сошла с лица, Василиса со всей серьезностью внимала Ингьяльду. Со стороны это могло показаться игрой двух подростков, но Провидица чувствовала: то, что вершится сейчас, ни отменить, ни переделать, ни отвергнуть уже нельзя.
- Да будут свидетелями боги: я принимаю твою клятву, Ингьяльд. Отныне и навек связаны мы крепкими узами и только смерти подвластно их разрушить.
Она коснулась растрёпанной головы, словно печатью скрепила его слова и улыбнулась вновь.
Согласно кивнул Ингьяльд, медленно, чтобы не соскочила рука девушки, не пресеклось прикосновение ласковое. Но не застыл истуканом: встал вскоре и отряхнул порты у колен. Оглянулся вокруг, с видимым умиротворением развернулся к ветру. Размял плечо и вдаль проговорил:
- Пора нам уже было найти травы полезные. Указывай путь, Василиса. Какие собрать надобно?