Ягиня усмехнулась, как будто восприняла за похвалу слова Ловчего о том, что от неё не скрыться.
- Зачем? - Переспросила Ягиня. - Ради любви, Ловчий. Всё ради любви.
Так же задумчиво, как и сам прославленный охотник, она покручивает в руках чарку, наблюдая за тем, как плещется в ней ровная, блестящая поверхность алой жидкости, давая небольшие отблески в дрожащем свете свечей.
- Я люблю своего брата. И для него сделаю всё. - Это вот "всё" прозвучало так, будто она отрезала это слово, отсекла своим костяным ножиком. - Я, конечно, мыслей людских прочесть не могу - только не говори никому, это секрет. - Ягиня подмигнула Ловчему - Наверняка я не скажу, мог ли кто-то из братьев моих и правда решиться дурное свершить, Кощея моего погубить. Но у них была причина, была возможность, и была страшная нелюбовь к нему. Для меня этого было достаточно. Я не люблю ждать удара в спину, я его упреждаю.
В этих словах явно был намёк, который адресован был Ловчему.
- То же я скажу и о князьях новгородских да киевских. Слышал моё обещание? Будет Кощей не князем Изборским, но царём всей Руси. Сил у нас, конечно, меньше, но я ведь девица знающая, многие тайны мне открыты. Поборемся. И Сванн мне поможет, никуда не денется. Он в угол загнан, погнали его с родной земли, а люди его с ним вместе пошли, как верная стая. Я им новый дом дала, пусть живут, а Кощей разрешил им дань собирать в Изборске и других владениях, где мой брат править станет. Заключена у меня с ними кровная клятва, такая, какую не нарушить просто так. Отчаяние и тревога о людях своих толкают и не на такие соглашения.
Когда Ловчий задал последний вопрос, Ягиня долго молчала, прежде чем ответить.
- Я не делала ничего для того, чтобы батюшка умер. - Наконец сказала она. - Но и от смерти спасти его способа не искала. Другой у меня тогда поиск был. Хворь в нём зрела давно, может с тех самых пор, как он Белозара убил. Слыхал ту историю? Ну, кто не слыхал. - Снова короткая улыбка самой себе, снова зелёный блик в глазах красивых. - Опухоль у него была внутри, в печёнке в самой, меньше горошинки, и зрела она там многие года, не болела, не ныла, ждала своего часа. А потом... - Ягиня взмахнула рукой, свободной от чарки. - Съела болезнь сначала печёнку, а потом и всё остальное тело. Сгорел наш батюшка за три неполных дня. А я-то рассчитывала, что он подольше протянет, даст мне больше времени. Вот и пришлось готовиться к грядущему в большой спешке и суете. Оттого и вышло так... неаккуратно.
Ягиня вздохнула, а потом поднялась с места, держа чару в полусогнутой руке.
- Хороший человек был мой батюшка, Возгарь Пересветович. Всегда к добру стремился, и если и сбивался с пути того, то лишь потому, что он всего лишь человек, со всеми человеческими страстями и слабостями. Вот давай и выпьем за него. За него, да за упокой его души.
Подняла Ягиня чару, и вставший вслед за нею Ловчий поднял чару ей навстречу. Звякнуло негромко стекло друг о дружку, а затем Ловчий и Ягиня разом осушили каждый свой сосуд. Ягиня осушила его как ни в чём ни бывало, а вот Ловчий... Ох, не зря он не доверял Ягине, не зря. Он чувствовал ещё, как текло вино по горлу, а в живот так и не дотекло. Где-то на пути к нему вдруг всосалось оно прямо в стенки пищевода, а от него начало растекаться по всему телу жаркой лавой. Ловчего затрясло, бросило в пот, всё нутро загорелось огнём а ноги подкосились. Повело его в сторону, помутилось в глазах, а вены все вздулись синими корнями, вспучились под кожею. Опустевшая чарка упала на пол, разлетевшись на мелкие осколочки.
- Ну-ну-ну, Ловчий. Потерпи. Сейчас пройдёт. - Успокаивала Ягиня Ловчего, с улыбкой глядя на то, как борется он с немочью, тело сковавшей. - Не бойся, не яд тебе дала, как братьям. Кровь моя, с вином разбавленная. А у меня кровь особая, как и я сама. Сейчас усвоится, и всё пройдёт.
А Ловчему уже казалось, что головы мёртвых зверей глядят на него, и как и Ягиня ухмыляются, да перешептываются друг с другом злорадно.
- Гляди, гляди!
- Как корчится!
- Убийца поганый!
- Сожрём его!
- Сожрём его!
- Сожрём его!
Хор голосов, впрочем, быстро смолк, и Ловчего начало отпускать. Жар внутри ослабевал, отступала острая боль, превращаясь в тупую и ноющую, а зрению возвращалась былая острота.
- Не обессудь, что обманула тебя так. Зная твоё упрямство, сам бы ты не согласился. - Сказала Ягиня. - Я сестрице пообещала, что помощников своих отпущу, а приглядывать за вами мне, как ни крути, а надо. Вот и повязалась я с тобою, как с ними. Теперь смогу видеть глазами твоими, да слышать ушами, ну и с тобою говорить по душам, хоть за тысячу тысяч вёрст ты от меня будешь. А коли захочешь, так и вовсе призови меня, и прибуду я. Мы с тобой теперь как родные, как брат и сестра.
Ягиня поставила чарку на стол, и отодвинула от себя.
- А ещё, если голову вдруг сложишь в пути нелёгком, я про то узнаю вовремя, и смогу что-нибудь сделать, вот как с подругой твоей. Правда живая да мёртвая вода нынче у меня вся закончилась, но что-нибудь я изыщу. Для тебя уж постараюсь.