Письмо, что Горыня передал, написано было обстоятельно и многословно. Дед, как сам Горыня помнил, не одну ночь сидел перед лучиною, старательно скрипя гусиным пером, таким маленьким в сравнении с его ручищей-лопатой и толстыми, одубевшими пальцами. Впрочем, Горыня не видал ещё, как старый Яробор не раз и не два вдруг вспоминал, что ещё что-нибудь запамятовал, или просто от какой-то внезапной мысли вдруг размашисто накрест перечёркивал всё написанное, сминал бересту и бросал в огонь, а затем, походив туда-сюда, садился вновь на колоду, служившую ему стулом, да опять выводил старательно буковки, неразборчиво бубня под нос. Горыня не видал - но видала то Провидица. Только взглянула, как с осторожностью разворачивает бересту Ловчий, так и увидала эту картину. Огромный, слишком большой даже для своего дома старый богатырь с пышной бородой, в которой могло бы свить гнездо не одно птичье семейство - вот каков был дед Горыни. Знала Провидица и то, что написано в том письме. Знала, даже не читая его ни единого разу.
Здрав буди, Изборский Ловчий
Знать меня ты не будешь, я с Изборску сошёл ещё года за три до того, как ты впервые в нём объявился, зато я об тебе наслышан порядочно. Хорошие вещи люди про тебя сказывают, а я людям верю. Знамо, не худой ты человек, а что своевольный - значит, голова своя на плечах есть, а это и вовсе редкость. Прослышал я, что ищет тебя дочка княжеская, Ягиня. Хоть и ведаю, что живёшь ты в такой глуши, что туда медведи срать не ходят, но даже ты слышать должен, что деется нынче в княжестве Изборском, и какой он из себя, новый князь с его новой дружиною. Потому речь поведу не о том.
Двадцать три годка назад довелось мне в Изборске жить, да зазвали меня в дружину княжью, бо с заходу в те годы нам сильно Чудь войною погрозила. Ягине, дочке княжьей, тогда то ли два, то ли три годка было, когда за ней няньки не доглядели. Выводили её погулять, да проворонили, как ушла девчонка в лес. На твоём месте тогда княжьим ловчим служил мужик один по имени Искро, и собрал он большой отряд, чтоб лес прочесать, сыскать дитё княжье. В отряд тот и я попал, и вместе с Искро пошёл - так ему спокойней было. По лесу ходить умел Искро ладно, и скоро напали мы на верный след. А как дошли - так и обомлели.
Девчонка та была не больше двух лет от роду, кое-как на ногах стояла, а матёрого волка неведомо как разорвала пополам. Как нашли мы её, та рылась в его разорванном брюхе, в руде перемазанная, да гугукала себе что-то. Искро оторопел, а я сразу понял, что не дитя то человечье - то чудище вроде тех, которых ты убивал. Может и хуже даже, ведь известно, что чудища от того и чудища, что порченые они- что не правильные, глупые, к жизни не способные, сами только мучаются, сколько живут, а от того злые люто и всё живое ненавидят. А это чудище было хитрое, умное, потому что рядилося оно в несмышлённое дитя, в котором отец родной, князь Изборский, души не чаял. Вытащил я тогда, помню, меч свой, кинулся к ней, чтоб зарубить скорей ужас этот в обличье человеческом - да встал грудью Искро, взмолился, чтоб не губил дитя княжье, бо не сносить нам за то будет наших голов. Я, Ловчий, смерти никогда не боялся, кабы велел князь за то меня на дыбе растянуть, али к берёзе согнутой привязать - принял бы судьбу свою, лишь бы мир этот от такого чудища освободить. Да только и я человек, и всё существо моё встало против. Хоть и знаю, что не ребёнок то был, а бес, невесть как в мир Божий принесённый, да глаза мои всё одно видели только дитё несмышлённое, что едва говорить умеет. Не смог себя заставить ударить. Опустил меч.
А теперь дитё то выросло, и стало проклятием на весь наш народ. Пожалел я то дитё на свою голову, смалодушничал, а теперь за жалость мою все расплачиваются. Пожалел одно дитё, а сколько других детей стали сиротами, а сколько их осталось без крова и без куска хлеба? Солько ещё погибнет от меча али с голодухи? А теперь-то её так просто не убьёшь. Не маленькая она уже, и совсем не слабая.
Прошу тебя, Ловчий, не обманывайся её чарами. Хоть давно она не дитё, а умеет людям голову заморочить, как заморочила своему отцу. Хоть, сказывают, и девица она прекрасная, что лебёдушка нежная, но ты той красоте да хрупкости не верь. Как представится тебе случай - не пожалей её, да не побойся честь свою кровью девичьей запачкать. Без всякого сомнения отсеки её мерзкую голову, вбей кол осиновый в грудь тугую, а потом сожги на костре большом, а что останется, запрячь под самый тяжёлый камень, какой найдёшь. Это не просто чудище в обличье девицы. Это само чистое зло.
В помощники тебе даю внучка моего, Горыню. Он парень простой, но крепкий и надёжный. Как бы ни повернулась судьба, поможет он тебе, потому как хоть умом он и простой, но при простоте своей малый неглупый, а ещё добрый, да сердцем пылкий. Хотел бы я и сам заместо него пойти, да годы мои уж не те, только тянуть вас буду назад. Отвоевал своё. А Горыня молодой, резвый, да всё в дело рвётся, пущай вот и послужит доброму делу. Об одном только тебя, Ловчий прошу - как дойдёт до того, как придётся Ягиню погубить, так ты уж его пожалей, внучка моего, не взваливай такой груз ему на сердце. Он тебе поможет добраться до этой суки бешеной, но уж убить её ты старайся сам.
Удачи тебе.
Яробор-богатырь