Эта ночь была первой спокойной ночью за многие недели. Вместе с Посыльным и звери-надсмотрщики убрались прочь, не донимая Ловчего воем, карканьем, ночным шуршанием да скрежетом когтей по дереву. Благословенная тишина, в которой Ловчий при тусклом свете лучины смог прочитать перед сном грамотку покойного гонца. Чтобы раскрыть её, пришлось нарушить целостность сургуча, сломать печать. Адресат этой грамотки был не указан, но послание было ясное.
"Псков пал. Молодой князь, Андрей Возгарьевич, из Изборску не воротился. Вместо него варяги пришли. Быть беде. Готовьтесь."
Андрей Возгарьевич был третьим сыном князя Возгаря, решением Новгородского Вече поставленным на княжение во Пскове. Имя ему сам Возгарь дал, на греческий манер, как и большинству своих сыновей. Ловчему доводилось видеть Андрея на охоте - стелы он пущал ладно, с мастерством, и в седле держался лихо, да только подолгу сидеть на месте не любил, терпением не отличался. Чахлика, к слову, он больше всех изводил, с особым удовольствием, и почти всегда был главным заводилой в этом деле среди братьев. Если других братьев Чахлик сторонился, то Андрея, пожалуй, всерьёз ненавидел, потому что именно Андрей придумал, например, подвесить Чахлика за шиворот на гвозде и оставить так болтаться. А ещё именно Андей подал Возгарю мысль тогда - взять Чахлика с собою на охоту. Будто бы для того, чтобы семья прочней стала, да чтоб уму-разуму отрока немного поучить, чтоб не чах за своими книжками.
Вот оно, то воспоминание, когда Ловчий застал Чахлика с отцом и без Ягини. Ловчий уже в тот момент догадывался, что хорошего из этой идеи не выйдет, но он даже подумать не мог, сколь плохо всё обернётся. Надо сказать, поначалу всё шло не так уж и страшно - Возгарь был не в пример обычному терпелив к отроку, не бранил его за неудачи, показывал как тетиву на лук накладывать, как след звериный различать. Это стало почти игрой для Чахлика, тот оживился, разрумянился, и в тот момент Ловчий даже почти поверил, что из этой затеи что-то выгорит. Но потом пошла первая добыча.
Поначалу обходилось только утками, но с каждой новой тушкой Чахлик всё больше бледнел и тревожился. Вид мёртвой птицы действовал на него очень странно - его очевидно мутило, но тот стоически крепился и не подавал виду. Очевидно, он всё-таки любил отца, и искал возможности сблизиться с ним так же, как другие сыновья. Но всё рухнуло, когда они, при помощи Ловчего, выследили оленя и олениху с детёнышами. Прекрасные звери, величественные, и совсем не замечающие притаившихся людей. Было видно, как Возгарь мечтает повесить эти роскошные, ветвистые рога на стену в специальной комнате княжеского терема, отведённой под одни лишь охотничьи трофеи. А Чахлик с явной дрожью ждал момента, когда живой зверь превратится в мёртвого, и это пугало его настолько сильно, что Ловчий диву давался, как Возгарь может этого не замечать. И в самый решающий момент Чахлик вдруг ударил отца под локоть, и игольчатая стрела, которая должна была до самого сердца зверю достать, пройдя аккурат меж рёбер, ушла намного выше, застряв в колючем кусте. А всё оленье семейство во главе с рогатым самцом встрепенулось, и в считанные секунды ускакало прочь.
И вот тогда Возгарь ударил своего сына. Зло ударил, сильно, прямо в его бледное, красивое лицо. Ударил так сильно, что слабые сосуды в носу полопались и извергли целый кровавый водопад, залив алым и лицо, и рубаху отрока. Тот упал, и тут же с криком закрылся руками, увидев, что отец замахнулся вновь - да тот только плюнул брезгливо, и сказал фразу, которая навсегда их разделила.
- И вот за такое отродье... За это голубка моя, княгиня Вольга, жизнь свою отдала!
И пошёл молча прочь. А Ловчему оставалось только помочь насупившемуся и держащемуся за разбитый нос Чахлику подняться и взгромоздиться на коня, после чего тот так же во весь опор поскакал прочь.
В ту ночь Возгарь крепко приложился к винной чаре. Совсем загонял кравчего от винного погреба и обратно с кувшином. Ловчего встретил только взглядом таким характерным, как будто искал в ответном взгляде Ловчего осуждение. Что, спрашивал этот взгляд, думаешь плохой я отец? Думаешь, несправедлив со щенком? А Ловчий молчал, как и всегда. Наверное, Возгарь искал именно этого осуждения, искал кого-то, кто сможет прямо ему сказать, что тот поступает неправильно и даёт много воли своей запальчивости. Искал... Пожалуй, что и друга. Но Ловчий был Ловчим, и ничем сверх того, худо это или хорошо.
Василиса ничего не знала о той давней истории с Чахликом. Не знала, но во сне своём видела, что деется в голове Ловчего. Но в отличие от Ловчего, который был ограничен только тем, что видел сам, Василиса увидала продолжение этой истории. Она видела отрока, чьё красивое лицо так и было обезображено кровью. Видела его в комнатке своей, затворённой на все замки, чтоб никто не видел, как он плачет от горя и злости на всех вокруг и на себя самого. Но разве замки были когда-нибудь помехой для Ягини? Вон она, уже сидит на подоконнике, хотя только что её не было, а за ним - высота в добрых три сажени с лишком. Отрок как будто почуял чужое присутствие, и скорее начал вытирать глаза и отводить взгляд.
- Чего тебе, сестра? - Он очень старался, чтобы его голос был ровным. Даже получалось.
- Не насмеяться над тобой пришла, не бойся. - Сказала Ягиня мягко. - Уже знаю, что случилось с тобою. Дай посмотрю, сильно ли.
- Не надо. - Всё ещё дичился отрок. - Заживёт.
- Заживёт, только можно на всю жизнь с кривым носом остаться. - Улыбнулась Ягиня. - Но как хочешь. Не буду на своём стоять. А ты молодец. Смелый.
- Да какой я смелый... Струсил я ведь. Отца рассердил. - Тоскливо отвечал княжич, садясь на постели. - Ты знаешь как оно у меня. Смерти боюсь очень.
- Живую тварь пожалел. И поперёк отцовской воли спас. - Уважительно произнесла Яга. - Братья твои все смелы, а вот с отцом не согласиться, прогневить его из них всяк боится пуще огня. В рот ему смотрят, даже если знают, что неправ. Ты вот один решился поперёк. Кроме тебя только Ловчий был такой. За то отец его и уважает.
Чахлик смолчал. Но чувствовалось, что ему приятно слышать такую похвалу. А Ягиня слезла с окна, отошла в сторонку, да подозвала брата поближе.
- Посмотри лучше, кто тебя отблагодарить пришёл, за то, что детишек оленьих не осиротил.
И тут уж Чахлик поспешил к окну, забыв и про кровь, и про то, что нос распух и посинел, а синяк перетёк и на глаза, делая красивое лицо нелепым и несуразным. И олень правда был там - стоял на жеравьей горе, аккурат на самой границе леса, так, чтобы Чахлик мог его видеть. И едва Чахлик его разглядел, гордый олень преклонил перед ним и голову и встал на одно колено.
- Вот. Спасибо тебе говорит. - Ягиня улыбнулась брату, и взяла его за руку. - Ну пойдём уже. Посмотрим твой нос. А с отцом вы помиритесь ещё. Я тебе обещаю.
Чахлик доверчиво улыбнулся сестре в ответ, и послушно пошёл с нею к кровати. Он не заметил, как Яга обернулась к окну, как сверкнули звериным огнём её зелёные очи - и как далеко-далеко на жеравьей горе олень испуганно убежал в лес, будто сорвавшись наконец с державшей его на том месте цепи.
-----------------------------------------------------------
К утру всё было готово. Ловчий встал засветло, и не спеша собрал вещи, которые могли пригодиться ему в дороге. Как проснулась Василиса - в последний разок они подкрепились на дорожку, и вот уже вышли с крыльца - а оказалось, что у Ловчего снова гость.
Она действительно пришла, и стояла перед ним во плоти. Та девушка, разбойница, которая изводила всю округу лихими налётами на проезжих торгашей. Как и тогда, при последней их встрече - маленькая, худенькая, со злыми глазками, но плавная, гибкая, смертоносная - чем-то напоминала она по повадкам куницу или ласку. Милая по-своему, но опасная, от природы своей умелая убийца.
Ловчего упросили изловить таинственного лесного разбойника всё те же торгаши, шедшие этими трактами в Изборск, на рынок. Надо сказать, то была добыча из тех, которые интересно было ловить. Не простой лиходей, а именно что хищник, или даже такой же охотник, как и он сам. Почуял загадочный лиходей за собою хвост, да не схоронился, а стал Ловчего дразнить, в игры играть. Показывать, значит, что может ударить, что может убить, но сам не хочет. Но Ловчий был человек серьёзный, и было ему не до игр, а потому как-то раз он таки перехитрил Лиходея, сыграл на его гордости и склонности озорничать, заманил в хитрый капкан. И тут бы, вроде, отрубить бы лиходею буйну голову - да только лиходей тот оказался девицей, хоть и такой, бойцовой, под мужика рядящейся. Кровью девицы руки марать Ловчему не пристало - пуганул только, что в другорядь не отпустит, наказал в окрестностях его жилья не баловать, не мешать человеку на покой уйти, и отпустил с миром. А та, вишь, о себе напомнила, ножичек оставила. И вот, как и обещала - стоит перед ним во весь свой рост, не таится, не боится, только ножичком в изящных, чуть грязноватых пальцах поигрывает.
Ловчий её имени не знал - не довелось спросить. А вот Василисе куколка подсказала, что эту замарашку дикую Варварой кличут, и с Ловчим она давно знакома, хоть и так, шапочно. Убить друг друга пытались, да разошлись. Сказка да и только.