- Итак, что мы имеем… - говорю я, глядя на ростовую мишень с изрядно «выгрызенной» «сердцевиной» и несколькими попаданиями в «голову». – А ничего особо хорошего, к сожалению.
Ты и до травм не был особо метким стрелком, а сейчас, после ранения и двухлетнего пребывания в госпитале, восстановления – и подавно. Год в GDS этой ситуации практически не изменил, и потому образовавшееся затишье было решено использовать максимально эффективно.
Перетаскать на стрельбище несколько ростовых мишеней, получить разрешение у командира. В отсутствие текущих дел - сообщить руководству, что ушёл (и куда ушёл, и зачем ушёл), взять винтовку, патроны, и тренироваться, тренироваться, тренироваться и тренироваться, до тех пор, пока ствольная накладка из армированного пластика не начнёт жечь левую руку сквозь перчатку. Впрочем, эта монотонность, рутинность действий даже радовала – отвлекала от нехороших мыслей.
Я твёрдо вознамерился вернуть кой-какие утраченные навыки, и поэтому в тренировочную программу, помимо упражнений на стрельбище, вошло издевательство над собственной мелкой моторикой. Выпросив всё, что было возможно, и вроде бы даже не оставив родную базу полностью без электромеханики, часами возился с проводами и схемами из стандартных брошюр-справочников по сапёрному делу, восстанавливая старое как мир искусство ковыряться в электрических схемах ВУ, так, чтобы оно не бабахнуло, в собственной осязательной памяти, бросал камни на дистанцию в вырытую ямку (а что делать, если с тренировочными гранатами никак?), балансировал на перекладине, и вечерами – терзал скрипку (и вместе с ней, судя по скромным субъективным ощущениям, добрую половину лагеря, не настроенную на регулярные концерты классической музыки), проверяя не только пальцы, но и слух. Кому-то, впрочем, возможно, и нравилось - по крайней мере, местные бойцы не норовили убежать, хотя здесь, скорее, был актуален вариант «хоть какое-то развлечение». Не норовила убежать и Эва, которая, вероятно, пришла к какому-то решению – или же активно забивала невозможность придти к нему не менее активной кулинарной деятельностью (впрочем, печенье неплохое, более чем). От кухонных дел я не отлынивал, но и с расспросами к нашему доктору не приставал.
Музыка имела ещё одно хорошее свойство – под неё было легко размышлять и копаться в себе.
Пускай за пением скрипки - красно-желтый песок Терона-6, где я провёл первый и самый дурной год службы миротворцем, серые и пыльные дороги Стентера, минные поля и хрупкая голубоглазая шатенка, но в чём сейчас ты точно уверен, Макс – так это в том, что ты всё-таки поступил правильно, промолчав, оставив тот треклятый день в горах на своих плечах и только в своей памяти, не переложив груз на кого-либо ещё.
Не потому что Кэти не справится, нет. Она справится - Катаржина упряма и настойчива, и свою должность получила не потому, что просиживала задницу в кабинетах или была любовницей какого-нибудь крупного чина, а потому что лезла в самое пекло, раздавая гуманитарные грузы тем, кто в них нуждался, и там, где за это легко можно было поплатиться головой. Просто ты не можешь предугадать, как госпожа Белицкая изволит отреагировать на то, что ты скажешь. Потому что правда страшна, уродлива, убога и некрасива, и, самое обидное – абсолютно бесполезна. Вот она есть, и ты всё знаешь… и что? Что толку? Нет, ты с ней ужился, Макс, но переваливать этот груз на Кэти – не стоит. По крайней мере, пока.
На фоне всех этих размышлений в нашу размеренную лагерную жизнь ворвались довольно необычным образом Ден и Рене. Ден – потому что вернулся с весточкой о работе, даже не об одной - о паре контрактов на выбор, из которых, в конечном счёте, как водится, был выбран только один. А Шнейдер неожиданно для всех приволок на базу поросёнка. Как утверждал сам Клоп, на еду, но судя по тому, что свин по прошествии нескольких дней остался в живых, это говорило о том, что либо Рене действительно выжидает, либо у поросёнка ещё есть шанс пережить нас всех.
Впрочем, наш небольшой зоопарк навёл меня на одну любопытную идею, о реализации которой следовало подумать, но позже.