Весельчак, Пиджак, Хмурый.
В главном зале шесть кассиров (четыре девушки и двое юношей), менеджер и охранник. Убранство не очень богатое, но достаточное, чтобы остановить большинство ограблений. Сервисная стойка, позади которой находится дверь в хранилище, сверху зарешечена сталью. Но пуленепробиваемого стекла нет, и это вы учли — возможность при желании всех завалить сохраняется. Проход за стойку отделяет потешная деревянная дверь, которую вынести можно косым взглядом. Или сунуть пушку менеджеру в рожу, чтобы он открыл.
Окрик, обнаженные стволы и ваша численность срабатывает вроде как лучше некуда. Девчонки с ужасом вскидывают руки и валятся на пол — случившееся повергает в шок настолько глубокий, что их не хватает даже на крик. Парни следуют их примеру, но перед этим нервно посматривают куда-то под стойку. Не решаются. Должно быть, жизнь дороже чьих-то там денег. Менеджер выставил ладони перед собой и теперь пытается сохранять лицо:
— Спокойно! Спокойно! Мы можем договориться. Берите, что нужно, и уходите!
Офицер безопасности смотрит на вас немигающим взглядом. Запоминает до последней приметы. В отличии от всего этого планктона он даже не дрогнул. И в опасности для вас ничего угрожающего себе лично не видит. Руки тоже на виду, медленно опускается на колени.
Хмурый, ты на интуитивном уровне понимаешь, что что-то упускаешь. Секунда сменяется секундой, но детали словно ускользают от тебя. Что-то не так. Бросаешь взгляд на офицера, и догадка оформляется в мысль. Мысль настолько очевидную и четко поставленную, что даже бросает в дрожь.
Это не тот офицер, что встретил тебя на входе. Это другой.
* * *
Томаш, так и оставшийся в комнате охраны с трубкой в руке, также услышал звон битого стекла и крики налетчиков. Бошку из-за угла он не высунул — через камеры все равно увидит больше. Вместо этого обратил взгляд к мониторам пульта. Трое. Один с дробовиком. На профи не похожи, ведут себя, как дебилы. Когда один орет, надрывая глотку, а другой пытается изъясняться по разделениям, в головах у жертв не выстраивается единой линии поведения. Во всяком случае, так виделось Томашу. Когда в тюрьме пресекаются беспорядки, все офицеры с щитами и палками, выходя в блок, орут "ЛОКДАУН! ЛОКДАУН!". И не пытаются достучаться праведными речами.
Как-то раз он в составе трех дюжин людей подавил целый блок строгорежимников. Убийцы, серийные педофилы, террористы, боссы наркокартелей — там были лучшие люди планеты. Но, увы, офицеры коррекции знали, что делать. И в переломный момент оказались организованнее, злее и смышленее.
Томаш, глядя в экран главного зала, тщательно запомнил, где и как стоят преступники, а затем передернул помпу. Первым надо было положить кого-нибудь, кроме черного. Черного он близко рассмотрел и запомнил в лицо.
Скользнув к дверному косяку, он высунулся из-за него лишь на мгновение. Мгновение, чтобы втопить гашетку.
* * *
В дверном проеме комнаты охраны внезапно мелькнула белобрысая рожа, а с ней и черное дуло. Громыхнуло с раскатом. Ствол на мгновение пропал в оранжевой вспышке. Крупная картечь огненной плетью хлестнула Весельчака по ногам, и тот как подкошенный рухнул на пол.
— А-а-а-а!..
Хлещет кровь, бедро точно в лоскуты. Возможно, что-то с костью, тут сложно судить. Второй охранник подорвался на ноги и рванул в комнату охраны. Должно быть, смекнул, что сейчас окажется под перекрестным огнем между вами и коллегой. Решил не медлить.
* * *
Шестеренка.
Машину подгоняешь, уже на измене весь. Вглядываешься в сумрак вечера. Со спины вдруг грохочет одинокий выстрел и эхом разносится по парковке. Где-то заходится лаем собака. В одном из домов включается свет. "Ну что ты лаешь?" — чьим-то голосом спрашивает у собаки улица. Пока что местные не думают, что происходит что-то серьезное. Но это пока что.