♫ —
ссылкаОтель на отшибе дорог. Номер с двуспальной кроватью, но в самом номере четверо. Шелест лопастей потолочного вентилятора изредка глушит шум проезжающих машин. Веет куревом — не только-только поднятым облаком кумара, как во всяких питейках, а иначе. Старо и заскорузло. Табачный дым намертво пропитал стены, матрас, постельное белье и половик подле двери. Пропитал еще в незапамятные времена.
Поздний вечер, за окном полумрак. Шестеренка движением пальцев раздвигает жалюзи, и рыжелый ржавый свет выхватывает извечную серую пыль. На улице никого. Среди редких машин на парковке он высматривает нужный автомобиль. Тот, что набитый доверху железом, смертоносным и не очень. И автомобиль словно отвечает Шестеренке на взгляд.
Ноябрь. В номере не очень тепло, но ежитесь вы не от холода. Мандраж. Адреналин медленно и крайне дозированно, но уверенно поступает в кровь. Бояться есть чего. Всегда, когда пытаешься опрокинуть систему, поиметь ее, а потом уйти безнаказанным, будет место и тревоге, и тоске. По телику вот недавно выступал один боров здоровый из синих. Спецназовец полиции Солт-Лейк-Сити, оператор элемента. Честно признался, что кое-чего побаивается, когда идет на адрес. Казалось бы, работа по адресу — чего проще? Оцепили дом двумя кордонами, в десять рыл собрались, бронежилеты, карабины, и пошли. Хотя внутри один черный с револьвером, да и только.
Но даже так все равно страх есть. Вот такие люди на систему работают. Возможно, считаются ее героями. А вам идти против нее. И идти меньшими силами.
Отступать уже поздно. Вы заторчали под это дело Двум Пальцам и Шустриле. Если с первым еще как-то дела вести можно — он пусть с гнильцой, но остаточные принципы тоже имеет и слово держит, договориться можно — то второму по-хорошему надо бы кабину нахер прострелить. Жаль, что выбирать, с кем работать, не всегда приходится. Весельчака и вовсе сторонятся, как чумы. Мокрушник, мокрушник... Кто-то разнес, наверное. Может, даже и сам Эйт-Болл. Говноед. Стоило ли ради него впрягаться тогда?
Пиджак думает о дочери. Хмурый — о брате. Ляо — о девушке. Все мысли о любимых, как у солдат в окопе перед броском на смерть — и сравнение недалеко от истины. Наверное, у каждого грабителя есть последнее дело. И не просто последнее дело, а
то самое последнее дело, после которого прожитому можно будет навсегда подвести черту. Жизнь непременно пойдет на лад, потерянное вернется, а отвернувшиеся дадут еще один шанс. Потом работа завершается. Мандраж и драйв спадают, деньги кончаются, разочарование не уходит, и... И желание поиметь систему снова дает о себе знать. Все начинается заново. Нет. Не было, оказывается, это дело
тем самым. А вот
то самое еще только грядет.
Все становится менее однозначным еще и потому, что в отдельных случаях деньги действительно помогают. Хмурый отправит брата в диспансер, Ляо щегольнет перед родителями девушки. А Пиджак... Да, кстати, Пиджак? На что надеешься? Что вернешь любовь дочери после того, как поставил ее под удар? Купишь за зелень, как банку соевой говядины? Ха. Ладно, что ж.
И только Весельчак ни о ком не думает. Недуг — а может быть и дар, как посмотреть — не создает ему близких. Единственное, что саднит, как заноза под лопаткой — это Горелый. Полюбовные отношения “вор ворует, сыщик ловит” подошли к концу, оборвались с жизнью ребенка с того рокового дела. Что-то подсказывает, что Горелый больше не будет брать под арест. Что-то подсказывает, что Горелый будет валить. И валить наглухо, разряжая барабан до холостого щелчка.
Надо все обдумать и как можно лучше. План в голове, осталось лишь воскресить детали. Воспроизвести покадрово, а затем быстро промотать, как смонтированную фотопленку перед выпуском. Или как на велосипеде — сначала педали крутишь, а потом позволяешь инерции нести себя вперед. Иными словами, увидеть в последний раз и отпустить.
Отпустить до последней мысли.