Голосование пользователя

Время идет плавно отмечая свой ход Странствием Светила, одним за другим. Ничто не меняется, но ничто не остается прежним.
Древние что были людьми все также собираются у своего Сердца напоминающего им о прошлом. Другие из них все так же бродят рядом с чертой пытаясь рассказать все, тем кто забыл и так же встречаются с охотниками племени, которые делают то что должно.
Все также матери рыдают по тем кто ушел и не вернулся, о тех кто навсегда остался в их сердцах детьми, так и не повзрослев.

Смотрит на это маленькое Светило, смотрит и на другое...
На подвиг сына вождя, убившего Древнего, что не сопротивлялся. На вырванные перья из которых будет сделан красивый головной убор. Все забрали у того Древнего, перья, панцирь и плоть, но самое главное забрать не смогли, никому это не под силу.
Смотрит на молодого Стража, что смеет спорить с самим Вождем и Шаманом племени. Он один против всех, кажется его слово ничего не изменит в извечных традициях, бессильно оно против хранителей племени. Но слушают его дети, слушают и матери прижавшие своих чад к себе. Они молчат, но они слышат его.
Смотрит на женщину, что звали Пожилой, а теперь Теплой, настолько ее забота и доброта помогает другим. А ведь все началось с молодой собирательницы, видевшей странный сон полный белоснежных перьев осыпавших ее под знаком одного из очей Светила. У нее родился мальчик, чьи волосы золотисты, а лик будто наполнен светом. Молчалив и не криклив был малыш, всегда смотрел только в одну ведомую ему даль. И никто не видел, чтобы он хоть раз улыбнулся. Так было... пока они встретились. Та что звали Пожилой и ребенок ,Видевшей странный сон. Это была первая улыбка, что увидели на губах малыша за его жизнь, и первая улыбка на губах той, что стали звать Пожилой. И самый прекрасный смех, что услышали жители, когда эти двое обняли друг друга. С тех пор Теплая помогает юным матерям с их детьми, с этим малышом и другими. И каждый ребенок которого она обнимает, сразу понимает, почему ее так зовут.
Смотрит на того кто говорит с ним. Теперь он видит далеко, дальше тех кто не может оторваться от земли. Но он хочет большего, он хочет видеть так же далеко как Светило и вздымается ввысь. Возможно... когда-нибудь, но сейчас еще не время для этого. Ведь он хочет не только того что доступно тем кто коснулся небес, но и то что во власти ходящих по земле.

А сейчас, маленькое Светило смотрит на Стража известного во всем племени тем, что смеет спорить с Вождем и Шаманом. А тот смотрит на Древнего, что спрятался в ветвях на границе. Что приходит слишком часто к племени, и место появления которого всегда выдает одно из Очей. Изо дня в день, как прячется Древний от племени, прячется и Страж от него, делая то что должен. Защищая черту. Он мог много раз убить Древнего метким броском копья, но каждый раз неизвестно почему останавливал себя. Ведь этот Древний всегда убегал, когда видел страх в глазах смотрящих на него. Может поэтому копье еще в его руках. Смотрит Страж и на любимца Теплой, златокудрого мальца, что известен среди собирательниц способностью углядеть что угодно. Увидел малыш и Древнего. Сжалась привычно ладонь на копье, будто было уже это раньше. Сейчас ребенок заплачет и убежит, убежит и Древний в свои Дебри издав вопль боли. Так уже было много раз. Но вместо страха и крика... ребенок улыбнулся Древнему, протянул маленькую ручку и сделал шаг на встречу. Вспыхнуло ярко маленькое Светило слепя глаза. Может поэтому сейчас стекает капелька по щеке Стража? Слишком ярко и слишком жарко в груди. Поэтому не успел, дал выйти Древнему на встречу ребенку. Не помешал руке человека и крылу Древнего встретиться с друг другом. Может поэтому и вышел из тени к ним навстречу сам. Чтобы защитить, если понадобиться...

Смотрит маленькое Светило на троих. Таких разных, таких похожих, что встретились сейчас и здесь. Сегодня, в ночи, оно опустилось чуть ниже, чтобы они лучше увидели друг друга, лучше увидели самих себя.
Один думает о будущем племени, второй о будущем людей и Древних, но оба они не видят, что сила изменить мир находиться не у них. А у того, кто между ними, того кто в силах соединить их, того кто сохранил самое главное.

Легкий ветерок колышет ветви деревьев в наступившей тишине.

Ветер полощет крылья, путается в ониксовых перьях, звенит на кромке разума. Йарру взмахивает черными росчерками, стремится ввысь - и резко складывает крылья, несётся вниз, к земле, вот-вот разобьётся, быстрее, быстрее, - чтобы взмыть в небо за мгновение до того, как черная земля примет его в объятия. Ловит воздушный поток, и тот поднимает его к оку, к странному оку.

- Что же ты, молчаливый Тишь, каков твой дозор сейчас? - смеётся, клекочут звуки в клюве, и он носится вокруг, раззадоривая, подначивая старого друга. Он не ответит, как не отвечал никогда, но Йарру не нужен ответ - мягкий свет ока кутает его, и этого довольно.

Он здесь давно. Он здесь, наверное, с самого начала мира: так ему кажется. Каждый вздох старых деревьев многоголосым шепотом отзывается ему, каждый росчерк света на кромке озёр рассказывает, что было сегодня Наверху. Он сперва не умел слышать, спрашивал Лахме, дергал клювом за перья: как, почему, зачем? А брат только качал головой, смеялся и резко взмывал ввысь - так, что не оставалось ничего, кроме как мчаться за ним. И было в этих уединённых полетах что-то, что раскрывало ему глаза, что-то, что заставляло петь - и Йарру пел, сперва неумело, но с каждой ночью всё сильнее и шире.

А ещё он уходил от семьи. Каждый день оглядывал их, смотрел, узнавал - и улетал на долгие часы. Прилетал взъерошенный, усталый, но Лахме не спрашивал: Лахме только щурился и изгибал бровь.

А Йарру летал к Черте. Каждый день он подходил к ней и садился у самой кромки, где ещё шаг - и случится непоправимое. Сидел и смотрел на то, как живёт племя, прятался за ветками, выглядывая знакомые черты, и думал, думал непрерывно. Отчего Дебри заставляют забывать? Отчего так важен этот рубеж, за который нельзя ступить, оставшись собой?

Он проверял. Садился так, чтобы его увидел какой-нибудь ребёнок, и молча глядел на него. Дети пугались и убегали: он сам так делал, когда был мальчиком-Йарру, и оттого улетал, зная, что те сейчас позовут Охотников. А потом прилетал снова. И снова. И снова.

До тех пор, пока совсем маленький мальчуган вдруг не улыбнулся ему и не протянул растопыренную пятерню.

Когда Вахво - наследник вождя, каким прежде был Лахме, каким всегда хотел стать Йарру - бедный маленький Йарру, что, уйдя за Черту с Тернэ, не вернулся - когда Вахво показал племени свою добычу, удачливый спутник сына вождя склонил голову. Да, ловок Вахво и счастлив в охоте! Не любил Тернэ де́ла охотников, как не любил и Древних: те и другое - одинаково недобрые. Но даже он залюбовался белезною перьев. Испросив знаком разрешения, берёт на руки панцирь.
Тяжёлый. А ведь под ним билось когда-то сердце - верно, такое же сильное, как Сердце Племени!
И задумался молодой страж, и опустил на землю тяжкий груз благоговейно, как будто кланялся Светилу.
Должно быть, был панцирный могучим воином, смертоносным - как крепко облачение его, так крепки были крылья.
И всё же сразил Вахво Древнего - и представилось Тернэ, что молодцев подобных Вахво больше, чем всех людей Племени! И поразят они лучших, сильнейших Древних, и отодвинут Черту к краю мира.
Всегда был мечтателем Тернэ. Но неведомо ему было, добрым ли будет то делом (был ли панцирный стражем или охотником?)..

Думал Страж об этом и после: переливались белые перья в лучах Светила, венчая голову вождя, и пробуждая в голове стража такие мысли. Теперь любой, кто смотрит на Вождя, увидит превосходство человека. Так будет. и когда Вождя не станет, ведь новым вождём станет Вахво - если только не станет великим охотником.

Когда же видел такое перо у сердца нестарой ещё будто женщины, сердце его наполнялось печалью. Тяжко перенесла она потерю дочери, милой маленькой Венге с веснушками на лице, Венге, что говорила с Землёй.
Часто говорили они о Венге, и часто он силился вспомнить, как они вместе с Тишью и Йарру брели по чуждым и неизведанным Дебрям. Тщетно! Помнятся треск костра, голоса, жар, и пятки маленькой собирательницы так близко от его макушки. Помнится Йарру, которого он едва не касался подошвами, Шаман, опустивший ладонь на глаза Тиши, и песня - Самая Главная Песня. Для них.

Он спрашивал Шамана о судьбе пропавших спутников. Спрашивал, что предвещают посещающие его во сне Древние. Спрашивал, и не знал, мог ли верить ответу. Ещё он спрашивал о том-кто-стал-Тишью - как товарищ по играм превратился в безмолвного спутника и о чём думал после - это Шаман уж должен знать наверняка. А как-то, увидев зелёное Око на сером рассвете, спросил страж шамана о гордости.
Долго думал он над ответом. А после долго брёл прочь от Сердечника.
За Чертой. Продирается сквозь колючие заросли. Оставляет за спиною цепь холмов. Опускается на колени перед ручьём, глядит в воду.
- Погибель. - чудится ему одинокое слово, от которого дрожь пробирает. Плещет скорей на лицо, чтоб прогнать наваждение. Капля, попавшая на язык - как слеза.

Размышляет над этим Тернэ весь долгий обратный путь. Много догадок о значении - морока? Знамения ли?- перебирает Страж. Не будет он ныне искать совета, думая - глупо? - что понял. (Если так - отчего же так горько?..)


Собирает он племя - всё Племя!
Склоняет перед ними голову и молвит: "Я, Тернэ, потерявший трёх друзей. Я, Тернэ, бывший в Дебрях больше, чем любой вернувшийся - я говорю вам: родичи, не отправляйте детей за Черту! Не делайте добычей Древних: те так не делают, и вот: у них - весь мир, у нас - малые земли.
Не киньте горький урок Тиши, Венге и Йарру - и многих и многих пред ними! Если же вдруг они вернуться, спросим у них, верно ли это! До тех же пор не оставляйте молодое племя..." - голос дрожит страшно некстати - "За Чертой.."

Осмотрелся Тишь. Да, так лучше, так правильней. Все вместе, заняты одним делом, одним ритуалом, так и должно быть. Взял поднесенные Древней ветки, нагрузил Йарру. Покивал в такт ударам копья о землю Тернэ. Замер взглядом на Венге.
Он конечно здесь нужнее будет. Он вообще там нужнее, где сейчас есть, иначе был бы в другом месте. И так о каждом, но не каждый это понимает.
Смотрит на девочку, что играет во взрослую, но последний шаг не сделала. Ветку с земли поднимает, а сама спит, не здесь она.
Хлопок сильный двух ладошек перед носом у сони. Аж у самого Тишь в ушах зазвенело от силы звука с силой разошедшегося вокруг. Хорошо получилось. Улыбнулся. Сейчас не время спасть, Светило на горизонте, время просыпаться.

Суетиться маленький шаман, глазами бегает, в траве податливые ветки выхватывает. Нужны ему они, и слушаются, в руки лезут. Закидывает хворостом Йарру, так что теперь и клюва не видать. Это хорошо, пусть смотрит не вдаль, а под ноги. Может, что и разглядит.

Еще капелька стукнулась о нос. Разогнулся, спину выгнул к небесам. Время пришло. Взгляд на слабое сердце. Вдыхает слабый запах огня. Волосы на загривке дыбом встают. Знает Древний в нем что хочет Тишь. Знает и боится, кричит внутри него остановиться и не делать этого. Поэтому и направляется Тишь к костру зазывая за собой Йарру и Венге с пищей для Сердца. Хлопает в ладоши звонко, встречается взглядом с тем что считает себя здесь вождем. Пропускают его в этот раз. Не один он. Короткий взгляд на Древнею. Она прошла с ним до сюда, но дальше дорога не для всех. Приближается к слабому огню, уступают место. Они понимают, что он хочет? Почему еще сидят и греются у пламени?
Оборачивается, улыбается своим товарищам. Рукой Тернэ показывает остановиться. Пусть Страж запомнит эту грань, которую нельзя переступать.
Хватит Йарру стоять слепым, может сейчас он прозреет? Берет Тишь и начинает кормить сердце, как учил его старый Шаман. Чтобы огонь каждый кусочек древесной плоти лизал, грохотал, радуясь разгоряченной смоле. А вместе с ветками вырывает и перья, что ненароком прилипли. Настало время боли.
Разгорается Сердце, уже почти бьется с силой той что они запомнили, но еще чуть-чуть нужно ему. Пользуется тем, что собрала Венге. Ей в руки само идет самое лучшее, для дела подходящее. Ест Сердце новую пищу осыпая Тишь радостном рокотом, вздымается пламя выше его ростом Светило собой загораживая. Теперь они вспомнят, с чего все началось и чем должно закончиться. Смотрит Тишь на Светило сквозь пламя, а Светило смотрит на него. Опускает взгляд под ноги и оборачивается. Беснуется Тьма под ним брызгая темными языками во все стороны. Стонет Древний от жара. Вдыхает Тишь запах паленой шерсти. Кричит его чутье, беги отсюда в Дебри. Аж вытянула Тьма из него лапу свою, под взглядом Светила, за деревья в глухой чаще цепляясь. Тянет. Крепко их держит. Не пускает.
Зазвучал Тишь. Рот воздух наполняет, да на кончике языка крутиться. Отпускает он того, кто боится. Если не может Древний в нем без Дебрей, то пусть уходит, иначе сгорит. Отступает от Сердца пару шагов по темной дороге, что изливается из него. Еще раз вдыхает, последний раз. Запоминает запах тех, кто с ним пришел, запах той, кто решил помочь в пути, запах тех, кто принял свое новое место. Улыбается им всем. Время проснуться. Время радости встречи нового дня. Разворачивается к пламени. Выдыхает с силой, даруя Сердцу последний вдох и звук Тишь.
А дальше прыжок на встречу Светилу...

Йарру вздыхает, который уж раз за последний шаг, и чувствует вдруг, как невыносимо тяжелая усталость опускается ему на плечи, кутает, как в теплую шкуру, разливается теплом где-то под кожей.

Лахме это. Его брат. Йарру странно пугается, когда он обнимает - не так, как испугался бы, коснись его Древний, просто это... Неожиданно? Лахме всегда был недостижим: такой яркий, такой белозубый, скалящийся вечно, отчаянный и смелый. Выше всех забирался на деревья, громче всех пел вечерами. Столь очевидно лидер, что Йарру вдруг вспомнил очень стыдную мысль: когда Лахме не вернулся, он чувствовал облегчение. Ведь когда нет яркого пламени, становится видно тусклое, ведь так?.. И сейчас, когда горячие и добрые руки прижали его к сердцу, он вспомнил вдруг всё, что думал о брате, всё, что думал о глупом и маленьком себе.

И тонкие руки сами поднимаются, чтобы обнять брата в ответ, сплестись пальцами-веточками за его спиной, и щека сама прижимается к широкой груди - нет, не Йарру так постыдно слаб, чтобы позволить чему-то мокрому и соленому ползти по щекам из глаз. Не Йарру, нет, не он так беспомощно вжимается в Старшего, зажмуриваясь, задерживая дыхание, запирая детский всхлип в глубине саднящего горла. Тысячекратное "прости" звенит, кажется, во всех перьях.

Отстраняется, отводит взгляд. Брат поймёт, всё поймёт, он мудрый теперь, но вождь никогда не плачет - и Йарру не будет больше, и никому не покажет своих слёз. Он хотел быть вождем - но сперва он научится быть этого достойным.

Оборачивается - едва ли не в последний раз?..

- Тишь, Венге, - зовёт, а голос почему-то не срывается от слез: звучит собранно и немножко хрипло.

- Нам надо решать. Мы Древние теперь, - это звучит странно, ведь все они топтали босыми ногами землю лишь чуть больше странствий Светила, чем пальцев на руках. - Мы... Часть племени. Были и есть. Только теперь... не в деревне.

Он вздыхает, ерошит волосы. Он видит перед собой Тишь и Венге - такими, какими привык, и лишь изредка под дуновением ветра на щеке Собирательницы трепещут перья.

Собирается.

- Я - остаюсь здесь. Я не стану возвращаться, потому что я не хочу забывать. Я не стану возвращаться, потому что я не хочу когда-нибудь увидеть, как Охотник убьет моего брата. Я не стану возвращаться, потому что моё место... Здесь, - это звучит правильно. Он как будто понял что-то - что-то, что никогда не понял бы маленький беззащитный и гордый Йарру.

Вздыхает глубоко-глубоко, как перед прыжком в воду.

- Я сын вождя, но чтобы стать вождем, мало родиться его сыном. Я говорил, и вы верили мне; я указывал направление - и вы шли. Но сейчас - у каждого своя дорога, и я... Я не настолько хороший, чтобы вам её указывать. - Последняя фраза странно разрушила настроение речи; слишком детская, она будто напоминала: не задирай нос, сын вождя. - Но знайте, что я хочу добра вам.

Тернэ боится. Тернэ дрожит, и, очевидно, его не слышит.

Йарру поворачивается к Тиши. Шаман и вождь, помогают друг другу... Так должно быть. Йарру подходит к нему и ведёт крылом:

- Чем я могу помочь тебе, Шаман?

Не предложение. Вопрос.

А потом опять оборачивается к Тернэ и склоняет голову. Недостаточно близки. Но, может, Венге сможет?

Йарру глядит на Лахме, и буря вопросов вздымается в его голове. Кто он, стоящий перед ним? Не брат, не может быть - жесток голос, четки движения, резок каждый порыв. Но не его ли голос звучит так близко, так... по-родственному, что сердце горько сжимается от одного только его звука?

Маленький вождь встряхивает головой и складывает на груди руки - и не опускает взгляда, хоть рыжина на предплечьях пугает и манит изучить. И замирает: весь обращается в слух, и не движется, пока не заканчивает тот, кто представился Лахме.

"Возьми меня за руку, брат".

Йарру оторопело глядит в глаза - во все четыре, и это путает, и он не знает, куда смотреть, и оттого наконец останавливает растерянный взгляд на переносице Древнего.

Оборачивается.

Смотрит на племя.

И сердце болезненно сжимается снова.

Вот он, Тишь, глаза его и руки, танцует: наверняка себе на уме, как всегда, и наверняка прав - как всегда. Знакомы светлые глаза, знакомы вихры волос - человек. Часть племени.

Вот она, Венге. Вжимается в Тишь собирательница, смотрит внимательно-испуганно, будто... узнает кого-то? Но Лахме не был её другом... И всё же она - человек. Часть племени.

Вот он, Тернэ. Грозный Страж дрожит от страха, деревенеет - а не отпускает копья, и (Йарру уверен в этом больше, чем в самом Светиле) жизнь положит в защиту, в исполнение долга, для которого был рожден. Он - человек. Часть племени.

И когда Йарру переводит взгляд обратно на Лахме, он опускает руки расслабленно - не закрывается от Древнего больше, потому что не боится. Потому что что бы ни случилось дальше - он знает, ради чего он здесь и что делать.

Знает, ради кого.

- Нет, - качает головой вождь. - Я верю тебе, брат. Ты говоришь странное - но я вижу тебя и вижу твое лицо, и слышу то, что слышать мог только от тебя. Но - нет. - Голос звенит и словно чеканит каждое ёмкое слово. - Я - их вождь. И я не брошу их и не оставлю с тобой. Ты не заберешь их, потому что они моё племя, и если надо будет, я буду стоять за каждого из них - но мы выйдем из Дебрей, потому что я нужен им, а они нужны мне, и мы - племя.

Голос взмывает ввысь, как искры угасающего пламени.

- Мне не нужно моё отражение. Я не боюсь этих земель, но я не буду становиться их частью. Моё место - с моим племенем, и видит Светило, - тонкая рука взлетает вверх, указывая на небо, - что я не покину его.

Сердце бьётся где-то у горла.

- Я... Я скучаю по тебе, - говорит он куда тише. - Но я знаю, что ты - не мой Лахме. Ты - Лахме Дебрей. А я - Йарру своего племени.

И в голосе нет уже вызова - печаль и абсолютная уверенность в своей правоте.

Следит Тишь за дымом, следит Тишь за многоглазым, слушает уханье. Идут куда и шли. Они растут. Из детей во взрослых, из взрослых в племя. А в сердце племени живет огонь, он помнит ту холодную Тьму что пожирала его изнутри на пути сюда. А им еще возвращаться назад, когда придет время. Смотрит он не на шаг вперед, и не на два, а на все что предстоит ему пройти.

Большой пытается остановить Венге, а страж пытается остановить его, но ухающий сам отскакивает от Тернэ. Вдыхает Тишь воздух, ощущает кожей ветер. Плохое задумал против них многоглазый, и от опасности останавливает большой. Но они Древние, а не люди. И все у них наоборот. Огонь зло, а тьма добро. Вот и боится огня большой Древний, вот и желает им огня многоглазый Древний. Не понимают они, что перед ними люди, а не Древние.
А Тишь понимает кто он и кто его друзья.

Распирает руки в локтях, словно дерево толстое-толстое обнимает. Раскрывается его плащ. Был один Тишь, а теперь будто десять в него залезло, такой он большой стал. И идет тяжело, переваливается, будто женщина, что пятерых рожать собралась, такой он большой и тяжелый. В сторону дыма идет, не за Древним идет, сам дорогу выбирает, что получше и пошире.

Почти не осталось больше Древних-светочей вокруг них, значит так и надо. Свет Древних им заменит свет людей. Глянул на Йарру, взглядом себя окинул. Дал понять, мол один здоровяк хорошо, а два лучше. Шкуры древних, есть только у них в отряде.

Тернэ позабавило разочарование чёрного. Да, тот всё же настороже - и к лучшему. Нечего сходиться с ними слишком близко.
Они всё ж не отстают - а вот мелкие... Страж оборачивается - нет, не исчезли, лишь отстали. Почему?

Он постоянно переводит взгляд с одного пернатого на другого. Что им надо от малого племени?
Серый неспокоен - страж наблюдает за ним пристальней. Вот чудище пикирует...
Да так внезапно, что Тернэ не успевает даже нацелить копьё, как чудовище запускает когти в волосы Венге!
Выругавшись (чему научился от старших стражей), Тернэ бросается на серое создание. Быстроте он не выучился. Проклятая неосторожность. Больше он этого не допустит - если они вообще выживут...

Брови маленького шамана лезут на лоб, когда наглый страж просто бросает его и лезет на дерево. Правда, есть Йарру. Вот и свобода. Тишь улыбается, тянется разминаясь и потягиваясь. Замечает взгляд печального маленького вождя и спокойно слушает его вещающего сверху. А затем встает, пожимает плечами. Мол, пропало и пропало. Обнимает.
Нечего теперь Тишь ко лбу прикладывать. Приложил ладошку... теплая... подумал... тоже хорошо. Улыбнулся.

Йарру нашел перо. Всматривается в землю. А Тишь следом за ним. Одну пару глаз может чаща и обманет, а вот две сложнее.

- Знаю, - коротко отвечает Тернэ Вождь и перехватывает копье удобнее. Мысль о том, сколькие не вернулись, отчего-то не находит в душе Йарру отклика - они уже стали прошлым, и сейчас его заботит лишь судьба тех, кто с ним рядом - это маленькое племя должно выжить, во что бы то ни стало должно.

Он кивает Тернэ и подходит к возящемуся шаману. Молчаливо и коротко сбросив с него накидку, он на мгновение отводит взгляд, а потом прямо глядит в глаза Тишь. Делает глубокий вдох...

- Я потерял твой кинжал. Я не знаю, где он, - страшные слова срываются с губ, словно камешки в бурном ручье. - Ты... Не переживай. Я попрошу Шамана, отдам ему что-нибудь, он сделает тебе новый, - в словах маленького Вождя убежденности много, очень много - он почти сам верит в то, что Шаман согласится на такое. Стоя над лежащим шаманом, он всё равно отчего-то не чувствует себя высоким - странное чувство.

Йарру отворачивается, качает в руке копье. Венге собирает, Тернэ осматривается, Тишь... Ну, в общем, Тишь. А что он? Он вздыхает и вперяет глаза в землю под ногами, видит на ней миниатюрное пёрышко. Йарру изумлённо изгибает одну бровь - так делал его брат, когда удивлялся, - и поднимает перо. Оно маленькое, пёстрое - такие перья иногда падают и у них, забытые Древними. Выходит... Йарру вглядывается в землю, почти припадает на колени. Их всех учили читать следы. Они все жили рядом с Дебрями. Йарру не был лучшим - но ничто не мешает ему попытать счастья теперь.

Вы не можете просматривать этот пост!

Тепло. Тепло и спокойно. Вечерний уют баюкает на своих ладонях, качает невесомого Йарру, и он улыбается: хорошо, почти как у матери на руках. Он тянется сквозь сон к амулету...

И поднимается, распахивая глаза, прижимая ладонь к заходящемуся сердцу - туда, где должен болтаться на шнурке маленький подарок матери. Но пятерня нашаривает только голую кожу, цепляет край одежды - амулета нет! И кинжала, Тишевого кинжала - тоже! Впрочем... Он оборачивается на чащу.

Чаща шепчет ему листьями, дует в лицо порывом ветра, звенит крылышками Древних. И Йарру, верящий, что он не умеет слышать Нужное, вдруг становится убеждён: так было нужно. Нельзя было оставить ему амулет - и он кивает, принимая эту правду. Нельзя было вернуть Тиши нож - и на это он кивает тоже, пусть и скрепя сердце. Только как теперь объяснить шаману, что...

Он бросает короткий взгляд на Тишь и с радостью обнаруживает, что тот ещё спит. Значит, не надо пока думать слова, не надо сочинять и мучительно запинаться на фразах. Йарру вздыхает и поднимается - сперва на колени, а потом во весь рост.

Они на опушке, вот только где именно? Йарру оглядывается и не видит ни одного знакомого деревца или холма; с детства приученный знать, где он, ему странно и непонятно, как мог он оказаться здесь, до зуда в кончиках пальцев хочется это исправить. Он оглядывается на Венге и снова благодарно кивает ей вслед, когда она предупреждает об уходе; становится чуть боком, чтобы не терять её из виду, и обращается тихонько к Тернэ, который, кажется, проснулся ещё раньше.

- Ты сильный и ловкий, - начинает он. Он не пытается подольститься, как это делала иногда Кита - лишь означивает самый важный сейчас факт. - Ты сможешь забраться вон туда? - Он указывает на разлапистое дерево, возвышающееся даже над самой чащей. - Я слабее, чем ты, Венге ищет, наверное, а Тишь... В общем, только ты справишься, - серьёзно заканчивает Йарру, сложив руки на груди. Признание в собственной слабости даётся ему нелегко - но отец говорил не отрицать слабостей, а использовать их, и прямо сейчас правильно было просто их признать.

По крайней мере, так говорит себе маленький вождь, пытаясь быть Большим - но в груди всё равно неприятно гудит. Только бы Тернэ согласился, а то, выходит, и вовсе зря...

Александр Грэм

Один из расталканных тобой дружинников нахмурился, услышав про латинский анус, второй бросил встревоженный взгляд на идущего в голове колонны старшего, когда ты заговорил про сиринкс. Будто почувствовав, он обернулся посмотреть, не отстал ли кто и как там в конце дела.

На его рукаве малиновая повязка дружинника, но ты уже знаешь, что этот собранный молодой мужчина в кепи - специалист Министерства, как и ты. Уолтер Сникерс. Или как-то так. Кажется, он маг. Вряд ли понимает в анатомии и вообще в естественном порядке вещей. Взгляд магов на природу и её порядок чем-то похож на детский: они всерьёз думают, что можно проткнуть пальцем небо, если достаточно потянуться и что если говорить с садовыми растениями, они расскажут свои секреты, и тому подобное.

Она просыпается от дразнящего луча; Светило с горизонта тянет свои тёплые руки сквозь деревья, легко касается рыжим отблеском лица. Венге выдыхает, жмурится несколько раз недоверчиво, прикрывая глаза ладонью: а ну как морок, мираж?

Нет. Свет настоящий. Тьма отступила, забрав с собой леденящий холод, выплюнула их на окраину Чащи и указала путь. Уходите, мол. Не для вас.

Венге выбирается из груды сопящих тел, оглядывается вокруг. Сна не вспомнить, и она соглашается с этим легко: значит, и не нужно ей. Значит, Чаща забрала своё. Могла взять жизнью, горячей кровью, а взяла только снами, пожалела их, и спасибо на том. Пока никто не видит, Венге опускается, касается ладонью земли и шепчет. Благодарит. Просит разрешения искать здесь травы, которые от рук не убегут. И, закончив, тянется осторожно к ближайшему листу, гладит его бархатистую зелень – тот и правда не думает пропадать. Может, её слова услышаны?

В торбе горстка ягод. Ещё не голодно, но ягоды на всех не разделить: когда заурчат животы, нужно будет добыть еду, а как добыть по темноте? Какая охота без сил?

Венге ровно как в тот раз трогает за плечо маленького Вождя, предупреждая, прежде чем отойти. Если Чаща ей ещё благоволит, то нужно искать сейчас. Земные плоды, съедобные корни, сочные стебли. Всё, что даст сил ещё на одну ночь.

Йарру идёт, чуть пошатываясь, руки его крепко сжимают ладони Венге с одной и шамана с другой стороны. Он упрямо стискивает зубы, когда спотыкается - или когда тьма вновь тянет к нему разноцветные щупальца. Он не уверен, что щупальца эти ему не видятся, не уверен, что темнота ему не кажется тоже - но зато совершенно убеждён в том, что Тернэ мешает и запутался.

Он вырывает ладонь из руки Венге - чуть резче, чем хотелось сперва, и потому осторожно гладит кончиками пальцев по тыльной стороне ладони: "Я не хотел обидеть", говорит, не размыкая губ. А потом возвращает себе резкость движений и кладёт руку на плечо Тернэ, ориентируясь на голос. Его глаз не видно, но в голосе звенит ярость.

- Что ты делаешь?! - слова срываются с языка быстро, быстро и чётко - совсем как у отца, когда тот отчитывает своих детей. - Нас же здесь всего четверо. Если ты подозреваешь нас, то как мы можем не подозревать тебя, а?

Йарру делает глубокий вдох. Ему не пристало так себя вести. Он - вождь. Пока ещё маленький, но в жилах его течёт кровь отца, а значит, не смеет он оправдываться количеством пережитых вёсен - он несёт за всех ответственность уже сейчас, и защищать их нужно прямо теперь. Тернэ Страж, и Тернэ защитил Венге - но кто защитит его самого от мыслей, полнящихся тёмными опасениями, как ручьи после дождя? Йарру чуть прикрывает глаза и продолжает куда мягче:

- Верь нам. Верь нам хотя бы сейчас. Мы выйдем отсюда все вместе, и там я докажу тебе, что я всё ещё Йарру, - он чуть ведёт плечами от мысли, что это могло бы быть не так. - И мы племя, и мы каждое утро кланяемся солнцу, и каждый закат шаман провожает ритуалом, - тонкие губы чуть дрожат, но голос твёрд. А потом он наклоняется к самому уху Тернэ и шепчет едва слышно:

- А Венге называли Тенью. А я их бил корой для песка. И ты тоже.

Тернэ не видел, что старик передал кинжал Тиши, но он догадывается, что это может быть. Ощупывает холодное нечто, увериваясь, что это, должно быть, кинжал. Только как бы не ошибиться? Древние хитры... Принюхивается к кинжалу, думает, как убедиться...
На его плечах - накидка Тиши. Он помнит, как та сидела на нём, но во тьме не поверить... Спросить Йарру, не отлучался ли Тишь хоть на миг? А если это - хитрость Древних, и даже амулет не настоящий? Раз уж кинжал мог быть лишь наважденьем... Скверно.
Венге всё ещё рядом - вот, точно!
- Вы, оба, скажите мне на ухо, как её называли мальчишки. Только чур говорить по одному - и покуда не скажете, чтобы не дёргались.
(А уж за тем, чтоб они не обошли их с девчонкой одновременно, страж уследить сможет.)
А что если Древний - и она тоже? Или одна лишь она? Да нет, глупости - разве они бы стали заступаться... За своих? А почему б не стали? Хитрые, неизведанные...
Выудить у девчонки торбу и проверить - а ну как её уже отобрали, а саму Венге... Жуть.
- А ты расскажи, что было прямо перед испытанием. - А вы, если и правда Тишь и Йарру - слушайте и смотрите, не ошибётся ли в чём! Древние повсюду, но к костру подходить не отважатся!

Йарру весь ощеривается, покрывается мурашками при виде Древнего. Огромный, высокий, страшный, такой страшный, что холод липким комком застревает где-то в глотке. Приглаженная было шерсть дыбится, а рык пробирает до дрожи в худых ключицах, и Древний пригибается к земле, и кажется, что вот один шаг - и он бросится вперёд, и маленький, маленький Йарру будет растерзан - как уже был однажды, но то было во сне, а тут...

Он хочет сбежать. Он понимает, что он сможет, он уверен, что у него хватит сил и скорости. Но что же его племя? Неужели он бросит их? Нет, об этом не может быть и речи. Он останется здесь и или погибнет, или защитит тех, кто ему доверяет. Йарру распрямляет хрупкие плечи и вперяет взгляд прямо в Древнего, вглядывается в шерсть, раздирает взглядом белоснежные глаза. "Вот он я", кричит маленький вождь всем своим маленьким телом, и в крови вновь закипает пламя, и он сжимает кулаки, и вот он уже почти...

"Бейся", разносится гулким эхом в голове, и этот грозный голос враз сметает с Йарру весь запал. Так было и в прошлый раз. Ничем хорошим это не закончилось. В прошлый раз его не ударили, пока не ударил он сам. В прошлый раз он был провокатором.

Йарре считает, что он стал умнее.

Теперь во взгляде его нет ярости - какое-то странное чувство поселилось в груди, и сейчас он вглядывается в Древнего по-другому, с настороженным интересом, даже как будто с виной - не желал злиться, не желал быть причиной... Слёз? Он почти садится в траве, и видны лишь растрёпанные волосы.

Йарру разглядывает покрытого шерстью Древнего так, словно жизнь его - в этом взгляде.

Не "словно".

Йарру борется, отчаянно противится загорелому воину - но его сметает, словно соломинку, и он падает вниз, как в глубокую тёмную воду, ударяется спиной о землю, но земля неправильно-мягкая, слишком податливая - и сон прерывается.

Он распахивает серо-зелёные глаза, садится - и наталкивается на взгляд шамана, покровительственно прикрывающего Тишь. Йарру пытается прочитать этот взгляд, но ему не удаётся. Впрочем... Он видит в глазах ра-зо-ча-ро-ва-ни-е. Заслуженное, правильное - он не справился, не смог, не одолел!.. Брови шамана хмурятся, Йарру убеждён, что шаман больше не желает его видеть. Он прижимает к груди согнутые в кистях руки, беспомощно сложенные вместе...

И прямо встречает взгляд шамана, опустив ладони. Он - Йарру. Он - сын вождя. Он ошибся - но он исправит ошибку. Не допустит её впредь.

Героические мысли прерваны, прерваны совершенно внезапно - с искрящимся взглядом Тишь останавливается перед ним и... обнюхивает, касается языком плеча. Ошалевший Йарру лишь безмолвно смотрит на него - и благодарит Предков за то, что нужно молчать, потому что не знает, что сказать ему. Тишь хороший, но... Йарру поводит плечами и пытается улыбнуться в ответ.

Он ступает вслед за шаманом, повторяя его шаги, след в след, и приминает траву ровно там же, где примял её шаман. Мир шумит вокруг; звенят миниатюрные Древние, пролетая над головой. Йарру оглядывается, ловит лицом блики Светила - и дышать становится чуточку легче. Он вышел из Деревни, он теперь сам по себе - не глядят братья, не смотрит грозно отец. Можно выпрямиться и идти ровнее. У него три дня - и за эти три дня он себя покажет!..

Приободрённый собственными мыслями, он бодрее идёт за шаманом и недоуменно на него глядит, когда понимает, что тот уходит. Вот так просто? И это всё? Мгновение растерянности растягивается, и ему приходится встряхнуть головой, чтобы сбросить наваждение. Итак, Испытание началось!

Он оглядывается на Венге, когда она касается его плеча, и благодарно ей кивает - ему важно знать, что она здесь, поблизости; что никто из них не пропал. Оглядев остальных, он глубоко вздыхает. Смотрит на Тишь, и тот, подбросив землю, глядит на него в ответ. Что бы значило?.. Земля закружилась маленьким вихремнад его руками, метнулась в сторону чащи - и вслед ей указала мальчишеская рука. Туда?.. Значит, надо придумать, почему.

- Нельзя разделяться, - голос тонок, совершенно непохож на голос отца, серьёзного и взрослого, но Йарру хмурится и придаёт ему твёрдости. - Вместе нам будет проще здесь быть, - слово "жить" едва не срывается с кончика языка, но он его удерживает.

Он видит, как собирает их Тишь, и сердце полнится благодарностью - вот так, как и должно быть, шаман и вождь вместе - пусть и не слишком большие. Он крепко сжимает ладони Тернэ и Венге.

- Я предлагаю идти в чащу. Мы скоро будем голодные, - он сперва говорит, и только потом ловит себя на том, как неловко прозвучала эта фраза. - И в чаще мы можем найти укрытие и... - он хмурится, - для воды.

Голос звучит совсем не так, как у вождя. Йарру хмурится и смотрит на всех серьёзно.

- Мы должны держаться вместе. Я слушаю, что вы скажете, - произносит он, - но я говорю, что идти нужно в чащу.

Тишь потянулся и зевнул. Его широко открытые глаза встретили морщинистое лицо старика. Он улыбнулся ему.
Ему приснился прекрасный сон. Он пел и танцевал вместе со всеми, а все с ним, каждый по своему. Правда Йарру съели, а вот это было грустно, но такое случается.

Огляделся. Увидел поднимающихся ребят, вспомнил, что сегодня за день. Словно ветерок, беспокойство колыхнулось внутри груди, но холод в руке вернул спокойствие. Глянул что в ней, раз Древний смог увидеть не виданное, то и он сможет. Это был кинжал его учителя. Не было его, а вот взгляни на него и есть он, обрел форму. Убрал за пояс.
К счастью, съеденный был среди проснувшихся. Пока они шли, Тернэ весь во внимание держался около вождя, Венге уперев взгляд под ноги плелась в конце. А Тишь ходил туда-сюда вглядываясь в каждого. Людям он сейчас уделял внимания больше, чем природе. Остановился перед Йарру мешая тому идти, обнюхал его слегка. Пах костром. Лизнул плечо, то что было ранено. Улыбнулся, взглянув в его лицо соблюдающего в этот момент обет молчания, побрел дальше.
Вот они на краю. Там, где танцуют неясные тени, что отбрасывает свет костра их племени. Сбился шаг у мальчика, опустил руки, развернул ладонями вперед. Ощутил порыв ветра всем тело, будто вот она стена. Внутри или снаружи? Сделал шаг на встречу Дебрям. Зажмурился от света. Открыл глаза, новый мир, старый мир, мир Древних. Огляделся, не один он здесь. Все здесь. Улыбнулся.

Развернулся. Встретился с шаманом взглядом. Добрые глаза, Тишь знает, он тут с ним, даже если его нет рядом. Провожает взглядом. Шаман ушел, шаман остался.

Осмотрел тех, кто рядом. Венге опять одна среди всех, смотрит на блестящий под лучами восходящего солнца родник в далеке. Взгляд Тернэ метается. Он ждет приказа.
Тишь наклонился, зачерпнул земли и подкинул над головой наблюдая в какую сторону кинет ее порыв ветра. Они думают, что у них есть выбор. Думают, что отличают одно от другого, когда все едино в своей неизвестности.
Посмотрел на Йарру. Указал рукой в направление разлетевшегося песка. Чуть склонил голову на бок, приоткрыл слегка глаза будто спрашивая. Согласен? Он шаман. Он дает мудрые советы, но решение принимает вождь.
Но все это сейчас не важно. Важно другое. Взял одинокую среди всех Венге за руку, другой Тернэ и подвел к Йарру. С одной стороны, племя скрепляет шаман, с другой вождь. И они становиться целыми, они были такими в ночи, когда лежали в кругу, теперь настало время сделать наяву. А затем, конечно, обняться на дорожку и конечно потереться щеками и лбами, это самое веселое.

Все здесь полны забот о том, что делать дальше, о том, что их ждем за пределом племени. А значит, он будет хранителем беззаботности. Она то пламя, что согреет в самую темную ночь.

Голоса проникают в тело, ритм земли ударяет о тело, поток запахов закручиваясь в безумную смесь входит с жарким воздухом. Сухой язык шевелиться во рту в так шелесту перьев на ветру. Взгляд устремлен в вышину заглядывая в тысячи тысяч глаз.
Не сомкнуть глаза, широко открыты. Не замедлить дыхание, грудь горит. Не успокоить тело, гул сердца стоит в ушах.
Прохладная ладонь отгоняет все. Устремляет суть в высь. Тысячи тысяч глаз в ярком беге сливаются в одно.
Прохлада в ладони. Голос рядом. Знакомый. Родной. Улыбка. Он здесь не один.
Взгляд вперед. Йарру и его отец. Он за его спиной. Кто из них? Кто Йарру, а кто вождь? А кто здесь Тишь?
Дрожь по спине. Точно не он. Он чужой, он другой. Только одно слово способно описать этот страх, только одно слово может описать эту чуждость. Древний.

Помочь? Спеть песню ярости... Но вождь уже решил... Но Йарру уже решил...
Тишь наклонил голову на бок прислушиваясь. Он забыл кто он. Или он забыл кем будет? Решение вождя, решение всех. Атака вождя, атака всех. Он не один, он все. Все - один.
Кожа разогревается. Уши слушают, ноги слушают. Тишь не поет песню, это песни поет его.
Резкий шаги в бок. В один, другой. Ступни хлопают по земле. Рот приоткрыт. Воздух, он словно пьет его вокруг закручивая на кончике языка, наполняя им все тело. Поток закручивается и вибрирует во всем его теле отдаваясь в мир с новой силой.
Тишь приближается к ним. Его танец сломан, будто он не знает куда идти, или как ходить, или как будто он идет как тот кто не знает куда иди, как тот кто не знает куда ступать. Но он приходит к вождю... к Йарру.
Йарру рычит, Йарру бросается на своего врага. На их врага. Тишь по правое его плечо. Хлопок тыльной стороной ладони по лбу. Звонкий удар разноситься по всему его телу. Раскрывает ее. Холод. Он не знает, что там. Нечто не постижимое, нечто что не понять и не объяснить словами. Как свет тысячи тысяч глаз, что наблюдают сейчас за ними. Но пусть Древний попробует, пусть он увидит, то что увидеть нельзя. Йарру не нужно оборачиваться, чтобы знать, что он не один здесь.

Голос Тишь, звуки всего его тела, наполняет округу. Заполняет все собой. Но он не полон. В этом голосе должны звучать и другие. Он ждет, когда они начнут эту песню ярости и битвы как она должна звучать на самом деле. Одну на всех. Всю для одного.

Быть трусом страшно. Всегда бояться чего-то, если не в этот миг, то в следующий. Понимать, что ты трус, а значит - обречён.
Летящая поступь Чужого ощущается не только слухом - как будто мало понимания, насколько тот уж сблизился с маленьким стражем.
Трусливый страж - что может быть позорней? Это хуже, чем объедать соплеменников даром - ты ставишь их под удар одним своим существованием. Но всего хуже осознание своей постыдной слабости...

Разве он трус? Резкий запах Чужого заполнил ноздри. Беги, малыш, не тебе биться с ним! Выходит, трус? Выходит, он так и будет испуганным мальчиком, едва прошедшим испытание? Считаться взрослым и быть им, должно быть, не одно и то же. Негодный к своему призванию, сам он не сможет уважать себя. А как на него посмотрят другие? Презрение, омерзение, жалость? Лучше бы уж ему погибнуть, навсегда оставшись за Чертой!

Дыхание того, другого уж можно почувствовать кожей - невероятно жутко!
Последний миг чтобы собраться с силами, ударить... Не выйдет - Чужой слишком близко! Мгновение хочется замереть на месте, сдаться... Борьба бессмысленна. Это даже не худший конец - быть обузой и посмешищем тяжелей, чем быть съеденным - брр!


Из последних сил Терне напрягает сухожилия, пытаясь перемахнуть бурелом, чтоб затеряться в чаще. Не всё ещё потеряно - только бы оторваться, а там оно завязнет в густоте подлеска, не сможет протиснуться в какой ни на есть тесный закуток... Если он сможет. Если сможет.

Пятки больно вколачиваются в сухую землю, щиколотки тонут в колючей траве и поднятой пыли, Венге бежит, едва успевая отводить исцарапанными руками ветки от лица. Мать зовёт, плачет, и её крик преследует, не отстанет никак, хоть Венге и несётся со всех ног.

Мать ведь плачет. Упрямая уверенность рушится по камешку, и вот Венге уже оглядывается растерянно на бегу, тут же пропуская пощёчину-удар; колючка врезается в лоб, съезжает остро на скулу – ещё бы немного и в глаз, отвлекаться сейчас нельзя, нужно бежать, бежать скорее...

Но мать ведь плачет.

Венге останавливается лишь на мгновение, мечется неуверенно, словно тень от костра – и с каждой секундой все больнее сжимается что-то в груди, всё отчётливее стучит в ушах кровь: «Уходит, уходит, уходит!». Материнский крик доносится даже сквозь полог спутанных ветвей, мать ещё недалеко, а вот оно – заветное, нужное – уходит, ещё миг промедления и совсем растворится в лесах. Ждать нельзя.

Отец требует, отец приказывает. "Бейся", звенит в голове тысячей голосов, таких разных, но непременно отцовских; "бейся", вспыхивает костёр снопом искр. И пламя разливается в венах, и кажется, будто огонь в самих ладонях - потому что вот оно, то самое Испытание, и вот он Йарру - высокий, сильный, смелый! Такой, каким должен быть! Сын вождя!..

Пламя вдруг опаляет лицо, и Йарру щурится, смаргивает искры с ресниц. Возгордился, взлетел - как всегда, когда отец смотрит. Но, может, теперь наконец можно?

Он бросает короткий взгляд назад, но не видит лиц - только грозный образ его отца и какую-то неясную, невидимую почти тень, и братьев - высоких и сильных и маленьких и слабых, и все они смотрят на него, и все ждут. Так что же?..

Йарру хмурится, и между тонких бровей пролегает неуверенная, не затвердившая своё место складка. На него смотрят - а значит, его оценивают. А он - сын вождя, и достоин лучшей оценки из всех!

И, припав к земле, издаёт хищный крик - вот он я, и я пришёл победить тебя, чужак! Тонкие ладони касаются земли, и он юрко бросается в сторону того, кого должен победить ради отца. Край сознания точит мысль - а злой ли он, этот человек, нарушал ли заветы Древних? Но Йарру отбрасывает мысль - и остервенело нападает на загорелого противника.

— Сакровищ--щ-щаа… — просипел Шорсть заслушав железку и мечтательно закатил глаза.

“И не мечтай!” — категорично заявил Мокрые-Лапы из тени подсознания. — “Тебя убьют. Или покалечат. Или покалечат и убьют...”

— Заткнись! — гаркнул крыс и заозирался (может в этот раз получится увидеть хоть кого-то из Тех)

Глаз опять задёргался, бок зачесался. Не к добру.

“Да, да, да… Сокровища! Мы возьмём СОКРОВИЩА!” — наступив на коллегу из тени выскочил Утка. — “Все сокровища заберём и спрячем. Спрятать важно!”

— Важно спрятать… — покивал сам себе Шорсть.

“Надо монет. Много-много монет. А у нас их нет” — как всегда разумно заявил Мозга. — “Надо украсть.”

Вот кто всегда даёт дельные советы, так это Мозга. С ним невозможно спорить. Шорсть покивал соглашаясь. Украсть надо обязательно. Украсть — это прям ух как надо.

Глянул по сторонам. На сидящего на ветке жучка посмотрел. Нет. У этого не украсть. Может в Лес пойти? Лупануть кого-нибудь дубиной — волшебная же — и монет забрать.

“Точно убьют…”

Да. В лесу опасно. Можно огрести. Надо украсть. Красть из Вонючих Куч плохо. Мало и воняет. Тем более, что только что там крал.

Мозга непринуждённо облокотился на извилину: “Там у Развалин человеки трупцов своих закапывают. Красть надо у трупцов. Легко — они же не шевелятся.”

Факт шевелящихся по поляне трупцов Шорсть вместе с Мозгой списали на исключение, что подтверждает правило. Перехватив покрепче волшебную дубину, почёсываясь и периодически споря с кем-то невидимым крысолюд бодрым шагом двинул в сторону Кладбища.

“Покале-е-ечат…” — тихонько поскуливал забитый коллегами в угол Мокрые-Лапы.