| |
|
|
|
|
|
Китти была хорошим солдатом и отлично умела не думать о том, о чем думать бесполезно. Что здесь являлось причиной, а что следствием, сказать было трудновато. Кажется, эта способность – не жамкать в голове без толку всякую невеселую хренотень, с которой ничего не поделаешь, – была у нее с самого детства, а дюжина лет службы на передовой в самом философском в мире звании сержанта и вовсе сделали Хэл почти просветленным человеком. Ей случалось терять друзей, и это был привычный, хорошо отлаженный внутренний процесс. Она также пробовала умирать сама, и прекрасно знала, что в смерти нет ничего такого-этакого, сакрального. Геморрой тот еще. Так что сержант послушно отложила мысли о судьбе экипажа "Неудержимого" в сторонку до момента, когда по этому поводу надо будет куда-нибудь побежать или в кого-нибудь пострелять, и навострила ушки – что там дальше в планах аниматоров из CIC.
Вот корабль действительно было жалко. Китти успела было к нему привязаться. Но теперь, после того, как Машина тут похозяйничала, он уже никогда не сможет снова стать для нее домом, это Хэл чувствовала всеми вибриссами своей души...
И с этим она тоже ничего сделать не могла.
А вот с белобрысым, из-за которого она сама чуть не поседела, очень даже. Хренов ковбой на пенсии. Отсутствие полового хуя никак не мешало Китти мериться им с другими. Скорее помогало: нафантазированные члены по ее опыту часто значительно превышали размерами реально существующие.
– Кто победил? Не знаю, – сержант повела бронированным плечом, старательно демонстрируя крайнюю степень равнодушия и наблюдая за реакцией Ортеги. Спешка тут была недопустима. Сначала следовало разведать размер и форму хрена соперника, а потом уже фантазировать свой. – Я сбилась со счета, когда этот, здоровый вылез. Все начали палить в кучу, разве там разберешь. Давайте замутим приз зрительских симпатий. Выберем компетентное жюри.
Хэл подмигнула высокому десантнику, который так переминался с ноги на ногу с пылесосом в руках, не очень понимая, что с ним, собственно, делать дальше.
"Вот затащить бы его в мою каюту, – лениво подумала Хэл, мечтательно поглядывая на десантника. – А то там такой срач..."
– Хм, а этот уважаемый молодой человек – это приз или симпатия? – задумчиво поинтересовался Ортега. – Сдается мне, не так сложно установить количество трофеев после появления вот этого здорового, если рой мы не считаем. Там ровно одно очко, сержант. И, полагаю, оно мое.
– Я б сказала, что даже то очко, которое точно ваше, все еще относительно цело только благодаря мне, – аргументированно оспорила мнение оппонента Китти. – В здорового я обойму спецбоезапаса всадила, один к одному. А от ваших щекоталок с него максимум ржавчина может обсыпалась.
– Это довольно легко проверить. Заряды вашего орудия оставляют окалину – такая уж несовершенная конструкция – и на сочленениях, которые я осматривал, ничего подобного не было. Не знаю, куда вы там так задорно всадили свою обойму, а вот ручки у него отвалились благодаря мне.
– Ой, знаете, у вас такое дохера совершенное оружие, не оставляющее совершенно никаких следов, что это еще хрен докажешь. Но допустим. Однако ножки дрону отстрелила я. Аж два раза. И только поэтому он до вас не дошел и не размазал по стенке. Ножки дрона и окалина – вот мои документы.
– Насколько я помню, он прекрасно справлялся и без ножек. А вот попадать по нему стало неудобно. Так что мне пришлось оставить укрытие и отстрелить к такой-то матери его командный центр, чтобы он уже угомонился. Вы же были там, сержант. Подумайте. Я стреляю – дрон падает. Один-ноль в пользу Ортеги.
– ...Ладно, согласна, он упал после вашего выстрела, – после долгой паузы признала сержант. Хэл дождалась, пока самодовольная ухмылка появится на роже белобрысого и продолжила. – ...Но вы кое-что забыли.
– Что еще?
– Таракан, – с совершенно серьезным лицом произнесла Китти. – Опаснейшее существо. Ножищи – во. Усищи – во, – она пошевелила пальцами перед носом инвестора. – Я спасла вас от участи худшей, чем смерть. Если не верите, можем пересмотреть записи, – как бы между прочим предложила она. – Ну или так уж и быть, я согласна на ничью. Хотя, по моему скромному мнению, за прилетевший в рожу заряд плазмы очки должны сниматься.
|
|
|
Услышав приказ, О'Китти кивнула Советнику – после почти незаметной паузы. Тот знал ее достаточно хорошо, чтобы правильно расшифровать этот жест: "если утонешь, домой можешь не возвращаться". Сержант никогда не спорила с Бенедиктом Бри на поле боя. И кто-то действительно должен был присмотреть за Ортегой. И все же перспектива оставить командира без прикрытия была Китти, если так можно выразиться, против шерсти.
Она проверила все системы бронекостюма, еще разок посмотрела на карту корабля (скорее по привычке, чем из необходимости – все коридоры и закутки "Неудержимого" она прекрасно знала и так), мысленно проложила маршрут и послала Альфреду ответ: загадочный эмодзи с пластырем.
Среди десантников Акосты, упакованных в одинаковые боевые скафандры, Хэл в своей старой броне смотрелась, как разукрашенная вандалами любителями уличного искусства стена посреди приличного района. Китти хорошо знала, как это бывает. Суперинтендант выдает тебе новенькую броньку, и пару высадок ты сдуваешь с нее пылинки, стираешь влажными солфеточками пятна крови и считаешь царапинки. Потом, под влиянием момента, даешь кому-нибудь начеркать что-нибудь в самом незаметном уголочке. Что-то вроде "спасибо" за то, что ты спасла его шкуру (или наоборот). Потом хопа-хопа, все в тумане, и внезапно твой боевой скафандр выглядит, как гипс девятиклассницы после выписки из детской городской больницы – все в цветочках, черепушках, хреново нарисованных хренах (ха-ха) и глубокомысленных высказываниях, написанных с орфографическими ошибками. На фоне всей этой хохломы прекрасно видна была летопись последних приключений Китти и Бри: совершенно новенькая пластина брони на правом плече, почти целиком замененный сегмент на левой ноге и аккуратная заплатка прямо под левой лопаткой.
Рассматривать броню сержанта можно было бесконечно – как наблюдать за горящим огнем или текущей водой. Примерно этим и занимался Ортега, которому Китти сделала знак следовать за ней. Почти сразу вниманием белобрысого инвестора завладел отпечаток ладони, сделанный ярко-красной краской, украшавший... назовем это арьергардной частью бедра сержанта. Альфред никак не мог сообразить, как именно Китти и загадочный неизвестный должны были быть расположены в пространстве относительно друг друга, чтобы пальцы оказались повернуты под таким странным углом. Ортега поднял собственную руку на уровень глаз, покрутил так и этак, потом, явно глубоко задумавшись, потянулся к бронированной заднице сержанта, чтобы проверить свою теорию...
– Знаете эту древнюю историю про Золушку? – неожиданно услышал он в динамике голос Китти. Судя по шлему, она при этом даже не смотрела в его сторону. Впрочем, броня могла быть оборудована дополнительными камерами. – Ну, про эту телочку, которая шлепанец потеряла.
Ортега замер.
– Да, знаю. На самом деле, я большой поклонник сказок старой Земли, – ответил он. – А что?
– Помните, там принц искал девицу по ноге. Кому шлепанец подойдет. И ему типа было все равно, кто это будет. Вот и тут так же. Если я найду того, у кого ладонь совпадет с этим следом, я ему руки по жопу оторву. Но вы продолжайте.
-
Хорошо, когда договариваешься на берегу)))
-
А отпечаток руки женский или мужской по размерам?)
-
Лучший пересказ сказки эвер!
|
03.09.1836 г.
Якутская область,
долина реки Юдома
— Опять напился! Опять все деньги спустил на вино! — распекала мужа Седюга: пожилая, костлявая, с седыми спутанными волосами, в грязном распашном кафтане из оленьей замши, она выглядела жутко, как ведьма.
Нерканей, русским известный как Негор Коргаевич, ничего не отвечал, сидя у порога чума на меховом коврике-кумаланчике, виновато опустив глаза на облезлую шапку, которую бессмысленно перебирал в руках. Низкое серое небо висело над головой, рядом со стойбищем шумела, пенно перекатываясь по белым каменистым россыпям, быстрая Юдома. Нерканей знал, что, будь он сейчас хоть десять тысяч раз прав, спорить с женой бессмысленно, — но он и не был прав: увозя оленину на продажу русским, он клятвенно зарекался не пить водки, но удержаться не смог и к семье вернулся без денег, с тяжёлым похмельем. Голова трещала, душа была вставлена в тело наперекосяк, руки тряслись, сердце по-птичьи заходилось в груди, и больше всего на свете хотелось махнуть ещё стакан.
— Отец, а где твоё ружьё? — от костра спросил Бокшонго, семнадцатилетний сын Нерканея, чистивший рыбу отнятым у беглых каторжников ножом. Нерканей жалко посмотрел на сына.
— Ты ещё и ружьё пропил! — с отчаяньем воскликнула Седюга, и, задыхаясь от гнева, порывисто вскинула руки, будто взывая к небесному старцу Агды, хозяину грома и молнии, чтобы тот испепелил на месте пьяницу-мужа. Нерканей решил не говорить, что он ещё остался должен казаку Леонтию полтину серебром. Потрясая в воздухе руками, Седюга порывисто повернулась, пошла прочь, но пройдя несколько шагов, остановилась, обернувшись к сыну: — Бокшонго! Хоть ты сделай что-нибудь, хотя бы ты будь мужчиной в нашем доме!
— Что мне сделать? — хмуро спросил сын ломким голосом, не отрываясь от чистки рыбы.
— Я не знаю, не знаю! — крикнула Седюга. — Убей его!
Нерканей тяжело вздохнул, не поднимая взгляда. Ему было очень плохо: Нерканей уже был готов присоединиться к жене в её просьбе.
— Отец! Мама! — послышался звонкий молодой голос с опушки: оттуда скорым шагом, но не сбиваясь на бег, шла двадцатилетняя дочь Нерканея, Мегельчик. — Бусиэ опять идёт!
— Только этого нам ещё не хватало! — всплеснула руками Седюга. — Несчастье за несчастьем, что за день!
— Далеко? — разлепил губы Нерканей.
— Я видела его за перекатом. Он заметил наш дым и идёт сюда, — сказала Мегельчик. Девушка подошла к костру и положила у порога чума берестяной туесок с грибами: она завидела бусиэ, собирая грибы в лесу.
— От переката ещё час идти будет, — тяжело, похмельно соображая, сказал Нерканей.
— Он уже ближе, — сказал Бокшонго. — Он ведь, пока к нам шла сестра, тоже не останавливался. Отец, бери собак, выводи оленей, отведём стадо подальше.
— Чум складывать? — тупо спросил отец.
— Не успеем, — подумав, ответил Бокшонго. — Выводи оленей, чум оставим тут. Потом вернёмся: бусиэ до ночи уйдёт.
— Он опять нам раскидает все вещи! — истерично крикнула Седюга.
— Ну что ж теперь делать, — грустно сказал Нерканей, боясь встретиться с женой взглядом.
***
Декабрь 1836 г.
Якутская область,
казачий пост Юдомский крест
— Леонтий! Леонтий, вставай! — тряс за плечо спящего товарища Прохор, молодой казак, несший вместе с Леонтием дозорную службу на затерянном в Охотских горах посту. Прохор был в занесённой снегом меховой шубе, в унтах, с ружьём за спиной и Леонтия принялся будить, сразу зайдя в дом, не раздеваясь. — Буська идёт.
— Чего? — сонно протирая глаза, прохрипел рыжий, коренастый казак, с неохотой вылезая из-под тёплого мехового одеяла. В маленькой избе казачьего поста было темно и до дрожи холодно — печь успела погаснуть, и дом быстро простыл. За бревенчатыми стенами избы мело — со свистом, с надрывом, с дробным стуком толстых ставней на маленьких окошках — теперь ставни не открывали даже днём. Впрочем, и дни сейчас были короткие — солнце едва-едва поднималось к полудню над склонами гор, чтобы зайти через пару часов.
— Чево, тово! — недовольно откликнулся Прохор. — Буська идёт, говорю. С холма уж спустился.
— Ты собак впустил? — зевнув, спросил Леонтий, и как раз из сеней вбежала, оставляя мокрые следы на дощатом полу, серебристо-серая лайка, сразу же радостно кинувшись к Леонтию, виляя хвостом. — Ага, вижу.
Тунгуска Мегелька, лежавшая рядом с Леонтием, тоже проснулась, сонно зашевелилась под одеялом.
— Чего не топишь? Куда огниво девал? — недовольно спросил Прохор и, заметив в темноте девушку, заулыбался. — А, Мегелька, ты тут! Ну, всё понятно. Здравствуй, красавица!
— Ты, Прошка, на чужой-то каравай рот не развевай, — строго сказал Леонтий, натягивая штаны, дрожа от холода. Прохор промолчал.
— Бусиэ идёт? — спросила Мегелька из-под одеяла.
— Он самый, чёрт его дери, — ответил Прохор, нашёл огниво и принялся высекать искру над трутом.
— Надо лыжи со двора нести. Мои лыжи на дворе, — сказала Мегелька.
— Лежи, дура, — грубо сказал ей Леонтий, возясь с рубашкой. — Он уж недалече, задерёт.
— Надо нести! — настойчиво вскрикнула Мегелька и без стеснения соскочила с кровати — нагая, маленькая, смуглая, по-азиатски тонкокостная и плосколицая, с распущенными чёрными волосами. — Бусиэ лыжи сломает, как я домой пойду? Бусиэ злой, давно не ел, будет всё-всё ломать. Надо лыжи в дом нести!
При виде нагой Мегельки Прохор, уже успевший зажечь от трута сальную свечку, смущённо отвернулся. Он побаивался Леонтия.
— Ну куда ты? — Леонтий попытался было задержать Мегельку, но та уже быстро прошлёпала босиком по полу мимо вертящихся и повизгивающих собак. — Вот дура баба!
— Раз-раз, быстро! — оглянувшись на Леонтия от порога, весело сказала Мегелька и, не одеваясь, выскочила нагая на улицу, на метель и мороз.
— Ты тоже с ней «раз-раз быстро»? — с ухмылкой спросил Прохор у Леонтия, когда тунгуска хлопнула дверью.
— Раз-раз быстро — это ты со своей рукой, — самодовольно ответил Леонтий, продолжая одеваться.
— Ай, холодно! Ай, как холодно! — Мегелька вбежала в дом, бросила лыжи в сенцах и торопливо шмыгнула в тёплую постель, под меховое одеяло. — Совсем близко бусиэ, сейчас уже здесь будет!
И действительно, не успела она договорить, в ставни, мелко дрожащие под напором метели, кто-то ударил, заскрежетал ногтями по доске, потом захрустел по снегу, тонко и жалобно взвизгнул. Собаки одна за другой наперебой залаяли, а бусиэ, пару раз ударив в ставни, принялся обходить дом.
— Мегелька, ты засов опустила? — вдруг спросил Прохор и сам же ответил: — Нет, конечно! — и бросился в сени. Леонтий последовал за ним. Бусиэ уже был почти у входа, и в щели открывшейся от порыва снежного ветра двери казаки увидели в вихре метели бледную фигуру русоволосого юноши в обносках, который, с усилием переступая по глубокому сугробу, уже почти дошёл до крыльца.
— Засов, ну! — рыкнул Леонтий, захлопнул дверь, привалился к ней плечом, и только он успел это сделать, как бусиэ, завидев человека, бросился к крыльцу, навалился на дверь, принялся в неё колотить, — но Прохор уже навесил на чугунные скобы засов.
— Чего засов не опустила? — недовольно обратился к Мегельке Леонтий, вернувшись из сеней.
— Ай, холодно довольно было! — смеясь, ответила Мегелька из-под одеяла.
Бусиэ отчаянно колотил, бился в дверь, визжал, рычал, вопил «Филимон! Филимон!»
— Чего он всегда орёт «Филимон»? — спросил Прохор, усевшись за стол.
— Зовут его так, должно. Других слов не знает, — безразлично ответил Леонтий и, присев, открыл чугунную заслонку печи. Помолчали. Бусиэ надоело ломиться в дверь, он снова принялся ходить вокруг дома, пинать стены, стучать в ставни.
— У нас в станице был один Филимон, — невесть к чему сказал Прохор. — Тот, правда, старик уже был. Что-то всё равно всегда мне не по себе от этих воплей, — Прохор поёжился.
— А я ничего, привык, — пожал плечами Леонтий.
— А мы сначала не понимали, что такое филимон, — рассмеялась Мегелька. — Не знали такое имя, думали, как это, когда шаман поёт? Как называется?
— Не знаю я, как это называется, когда у вас шаман поёт, — хмуро сказал Леонтий.
— Заклинание, во! — вспомнила Мегелька. — Мы думали, филимон — это его заклинание.
Ещё помолчали. От скуки Прохор взял со стола растрёпанную и засаленную книжку-календарь, по которому дозорные следили за церковными праздниками и датами ожидаемого прибытия обозов, перелистнул, отложил обратно на стол обложкой вниз.
— На крышу сейчас полезет, — прислушиваясь, вздохнул Прохор.
— Не, — возразил Леонтий, раздувая пока слабый огонёк в топке. — Теперь уже не лазит. Ослабел бедняга. Тунгусы от него бегают, мы вот запираемся, некого ему жрать теперь. Даст Бог, до весны издохнет.
— Как он издохнет? Он уже дохлый, — насмешливо сказала Мегелька.
— Много ты знаешь, — не оборачиваясь, бросил Леонтий.
— Больше тебя знаю! — задорно возразила девушка. — Кто тебе про бусиэ сказал? Мой отец!
— Пьяница твой отец. Говорил мне: не спрашивай его имя, как узнаешь, дескать, так умрёшь! А он вон, сам своё имя на все лады повторяет почём зря. Филимон, Филимон! — Леонтий передразнил бусиэ.
Мегелька обиженно замолчала. Леонтий закидывал щепочки в печь, где уже разгоралось, весело затрещало пламя. Прохор с зевком откинулся на скамье, привалившись к стене, поглаживая примостившуюся у его ног собаку, взглянул на Мегельку, уютно устроившуюся под одеялом, подмигнул ей, пока Леонтий не видел. Собакам надоело лаять, и подавали голос теперь они лишь когда бусиэ снова принимался стучать в дверь или ставни.
— Ну и чего, сколько взаперти сидеть будем? — скучно спросил Прохор.
— А ты не нагулялся, что ль? — обернулся к нему Леонтий.
— Мне к тунгусам завтра надо… — тоскливо протянул Прохор, запрокинув голову и глядя в потолок. — Ултан бивень мамонта за три фунта махорки и штоф вина торгует. Надо брать, а то откочует.
— Дёшево, — согласился Леонтий. — Ултан дурак, цены не знает. Если бивень добрый, надо брать. Ну и иди с утра затемно, значит. Заодно и буську от дома уведёшь. На лыжи встал, из дома выскочил и раз-раз, быстро от него. Буська дурак, за тобой пойдёт.
***
Догнать не получалось. Бусиэ пёр через сугроб, широко взмахивая руками, но человек на лыжах быстро удалялся, а потом, будто в насмешку, останавливался на гребне заснеженного холма, поджидал бусиэ, кричал ему, махал руками, требовал идти быстрее — и бусиэ шёл быстрее, разрывал глубокий, до пояса снег, вопил, визжал, и, только он подходил на расстояние, с которого порыв ветра доносил упоительный запах человека, сразу застилавший сознание кровавой пеленой, не давая думать ни о чём, кроме того, чтобы наброситься на него, вгрызться в глотку, напиться горячей, дымящейся крови, только он мог рассмотреть красное, бородатое, налитое кровью лицо, — человек соскальзывал на лыжах по белоснежному ровному склону к чернеющему лиственному лесу, безнадёжно удаляясь. Тогда бусиэ от отчаянья падал в снег, начинал месить его руками, заходиться в истерике, — а человек от подножия холма уже кричал, гулко разнося эхо по долине: «Эй, буська! Чего отстал?»
Бусиэ вдруг понял, что смог разобрать эти слова, их значение, и понял, что его не боятся. Десятилетия скотской жизни на цепи, каторга, мыканье по диким горам отучили его от человеческой речи, он отвык понимать, что говорят ему люди, тем более что многие здесь и говорили на незнакомом ему языке, и бусиэ уже не старался вычленить из речи людей, за которыми ходил, смысла — сами по себе люди были бусиэ неинтересны, интересна была лишь кровь, которую можно было из них высосать, и бусиэ уже долгое время ни о чём не думал, кроме крови, бессмысленно шёл к первому увиденному человеку, бездумно набрасывался на него, грыз его тело, заходился затем в припадке горячего, исступлённого наслаждения от переливающегося по телу восхитительного тепла.
Но теперь не получалось: люди от него либо убегали, либо запирались, и хотя бусиэ не уставал ходить между стойбищами тунгусов и единственной известной ему избушкой, в которой жили два русских казака, но чувствовал, что охотиться по-старому уже не получается, хотя и не мог облечь своё отчаянье в ясную мысль и выражал его лишь визгом, воплями, бессмысленным повторением слова «Филимон», и с каждым днём чувствовал, как им снова овладевает тупое оцепенение, нежелание куда-то идти, что-то делать.
С усилием провернув тугую, неподатливую мысль, бусиэ понял, что не догонит этого человека. Человек что-то ещё кричал ему от подножия холма, махал ему рукой, зовя идти за собой, но бусиэ вместо этого поднялся из снега и, повинуясь внезапному наитию, пошёл к лесу. Там он присел под деревце. Над горами в ледяном тумане разгоралась стылая красная заря, пронзительный ветер нёс позёмку. Бусиэ вытащил из-за пазухи старую облупившуюся лестовку, привычно перебрал в пальцах зёрна один раз, другой — и замер.
03.09.1848 г.
Якутская область,
близ казачьего поста Юдомский крест
Алёнка не боялась ходить по лесу: она, конечно, верила в рассказы матери, отца, дяди Бокшанго о страшном чудище бусиэ, но не сильно его опасалась — куда страшней была медведица, живущая со своим выводком близ устья Сылыгыста. Что медведица там живёт и готова броситься на всякого, в ком увидит угрозу своим детям, Алёнка знала — отец ей показывал издали, как медвежье семейство ловит рыбу на каменистом речном перекате, — а вот бусиэ она никогда не видела, да и никто не видел бусиэ уже больше десяти лет, больше, чем Алёнка жила на этом свете.
Поэтому Алёнка не боялась ходить по лесам — к логову медведицы она не приближалась, волков отец из округи прогнал, а люди Алёнке были не страшны: она была казачка по отцу и тунгуска по матери, её дядя Бокшонго владел самым большим стадом оленей в округе до Алдана и обожал племянницу, другие тунгусы, уважающие дядю Бокшонго и отца, относились с добротой и к Алёнке, а чужих людей в округе было немного, только иногда проезжали по Охотскому тракту мимо их дома, но сейчас Алёнка была далеко от тракта. Раньше, рассказывал отец, по горам бродили беглые каторжники, но каторгу в Охотске давно закрыли, и бояться их теперь тоже было нечего.
И Алёнка совсем не испугалась, когда заметила человека, сидящего под деревом, только сильно удивилась, что он тут делает. Алёнка собирала грибы, начав недалеко от дома, но сама не заметила, как забрела довольно далеко, куда не заходила раньше. И вот сейчас, в лиственничном лесу, увидела странного русского юношу, бледного, в изодранных тряпках, недвижно сидящего у корней лиственницы.
— Эй! — крикнула Алёнка издали. — Ты кто?
Человек не отвечал, даже не обратив на Алёнку взгляд. Алёнка заинтересованно приблизилась к человеку. «Какой он бледный, — с жалостью подумала она, — должно быть, ему очень хочется кушать». Она переложила из руки в руку туесок с грибами и подошла к человеку. Алёнка заметила, что в ладони этот человек что-то держит, какую-то чёрную штуку с красными бусинами. Это её заинтересовало.
— Ты кто такой? — с любопытством спросила она, подходя ближе к этому человеку. — Как тебя зовут?
Человек не отвечал, глядя мимо Алёнки без выражения, как бы и не видя её. Алёнка заглянула ему в лицо. «Может быть, он умер?» — подумала Алёнка: мёртвых людей она ещё никогда не видела. Мама рассказывала, что отец убил человека, тоже казака, в их доме, но это было давно, ещё до её рождения.
— Меня вот зовут Алёнка, — сказала она.
Когда она назвала своё имя, в глазах этого человека что-то шевельнулось, он перевёл на девочку стеклянистый взгляд, разлепил губы, издал тихий звук вроде «Ф-ф-ф…», но тут же замолк.
— Как тебя зовут? — ещё раз спросила Алёнка и показала на штуку, которую человек держал в руке: — Что это у тебя такое?
— Т-твоё… — вдруг деревянно, каким-то неживым голосом выговорил человек и чуть приподнял руку, в которой держал кольцо красных бусин с чёрной деревянной плашкой, когда-то лакированной, а сейчас облезлой.
— А что это такое? — с интересом спросила Алёнка, приближаясь.
— Это твоё, — почти чётко выговорил человек.
— Моё? — не поняла Алёнка. — Это мне? А как тебя зовут?
— И-игнат, — сипло выдохнул человек. — Возьми. Твоё.
Алёна Прохоровна смело протянула руку за бусинами.
***
Живость мысли, быстрота сознания стремительно возвращались: внутри всё кипело, бурлило от давно позабытого сладкого ощущения напоенности, горячего счастья, текущего по телу. Игнат оглядывался по сторонам и не знал, где находится, не понимал, что за горы вокруг, что это за быстрая река течёт в долине, что за избушка на речном берегу стоит далеко внизу, — но это было не важно: Игнат теперь знал две главных вещи — как его зовут и что теперь надо делать. И только выйдя на тракт, Игнат вдруг понял, что лестовку, которую так долго носил с собой, он забыл у трупа девочки. Возвращаться за лестовкой не хотелось — почему-то Игнату казалось, что так и надо, чтобы лестовка оставалась с ней.
-
Друг детей!
-
С возвращением! Игнато-Филимон как всегда прекрасен. Ну и прямо радует в первой половине половине поста сосуществование людей и essentially медленного зомби. =D
-
Когда вампир как медведь – зверь опасный, конечно, но если голову не терять и засов не забывать закрыть, то и жить можно.
-
В одной руке клоун держал связку шариков всех цветов, словно какой-то огромный спелый фрукт.
В другой руке – кораблик Джорджа.
– Хочешь свой кораблик, Джорджи? – Клоун улыбнулся.
И Джордж улыбнулся. Ничего не смог с собой поделать. На такую улыбку нельзя не ответить.
– Конечно, хочу.
Клоун рассмеялся.
Вот чего я не ожидал так это того, что у тебя после "карнавала безумцев" Пугачева и постоянно меняющихся рассказчиков промежуточной части внезапно пойдёт "Оно" Стивена Кинга. Хотя оно вроде как и напрашивалось, глухая Сибирь, так легко ребёнку потеряться в лесу...
А ещё я вдруг понял что именно особенного, необычного в твоей фантастике. Знаешь, обычно фантаст пытается показать "опалённые крылья" зла или наоборот, его безумие. Как-то так мы мыслим, либо падший ангел, либо что-то непредсказуемое, звериное.
А у тебя (и у Кинга, кстати), пугающим в зле является его простота. Игнат не создаёт идеологию вокруг своей жизни, он не садист, упивающийся чужими страданиями. Просто жрать хочет, ну и сволочь местами. И в этом очарование.
-
Тунгусы классные!
-
Читать вас - сплошное удовольствие! Это точно книгу по главе смаковать, и как же здорово, что вы снова пишете! Очень надеюсь, что будут новые посты :)
-
душа была вставлена в тело наперекосяк
На этом месте многие многое вспомнили.
|
- Боюсь, мое совершенно неблагородное происхождение не позволяло мне заводить знакомство с лордами. До настоящего момента, - насмешливо фыркнула Лан. - Признаться, у меня было даже легкое предубеждение на их счет... но чем дальше, тем охотнее я готова с ним расстаться. Возьмите на заметку, доктор: механические лисы и зефир - это непобедимые аргументы, способные растопить любое сердце. Котики - это прошлый век.
Она задорно подмигнула. Доктор проявлял неподдельный интерес, и это льстило. Однако совсем уж расслабиться она позволить себе не могла, несмотря на то, что он выгодно отличался от своих имперских собратьев.
По крайней мере, по его собственным словам. Но тут ведь как - проверять придется уже в бою, и хорошо если не заталкивая в себя попутно пуд соли...
- Общими сведениями я с вами, конечно, поделюсь, но некоторые секреты должны остаться секретами - тем более, что часть из них даже не мои. Надеюсь, вы, будучи незашоренным и незакостенелым имперцем, меня понимаете. Я загружу их в зашифрованном виде в медкапсулу, активацию настрою на критическое падение моих жизненных показателей - слава Первому программатору, любой договор предусматривает условия форс-мажора. Вам эти сведения так и так ни к чему, без спецоборудования из такой задницы вы меня вряд ли вытащите.
Отведя взгляд, Лан подошла к терминалу и подключилась к интерфейсу. Запустив выгрузку с параллельным шифрованием, она обернулась.
- Видимую часть вы наверняка заметили, - она подергала за один из торчащих проводков. - Подключение к мозгу осуществляется через дорожки, протянутые напрямую по извилинам коры. Эти же дорожки берут на себя задачу по переводу импульсов от традиционных органов чувств в цифровые сигналы, понятные расчетному центру. Он, кстати, встроен в мозжечок, и у него есть еще парочка функций, но вам про них знать необязательно. А, ну еще глаза, конечно. В них, считай, вообще органики не осталось - большую часть занимают микропроцессоры, цвет - это побочный эффект.
Краем глаза следя за прогрессом, она цапнула еще одну зефирку, хитро покосилась на нее и широко улыбнулась своему собеседнику:
- А еще я умею по своему желанию отключать пищеварение и все связанные с этим процессы. Очень полезная фича, крайне рекомендую заполучить - а то вот бывало засидишься над каким-нибудь особо интересным модулем, и в самый ответственный момент хоба! Организм напоминает о том, что он организм. И вот уже мысль потеряна, и остается только бежать на кухонный блок... ну, или в санитарный.
К концу речи Лан и сама не выдержала - рассмеялась, давая понять, что это невсерьез.
- Вообще основные модификации, конечно, сосредоточены в голове. Ниже находится разве что дублирующий центр в спинном мозге, да стихийно рассредоточенные по нервной системе наноботы - они транслируют управляющие сигналы вовне, когда я... а впрочем, это тоже лишнее, - спохватилась она. - Отключение всего этого богатства меня не убьет, но на выходе вы получите свежий (может, чуточку пропеченный) овощ. Вроде бы все. Есть вопросы?
|
Разговор наконец принял интересный оборот, и Дьюитт начал получать от него настоящее удовольствие: осторожные наводящие вопросы, прощупывание почвы, намёки, обмен информацией… Но полуголые юноши на рабочем столе доктора не давали ему сосредоточиться на беседе. Если Миллс включил эту ужасающую машину специально, чтобы сбить его с толку, то Дега Росса готов был поаплодировать его изобретательности. Дьюитт постоянно возвращался взглядом к голограмме. В какой-то момент он имел несчастье заметить, что один из танцоров — высокий красавчик — чем-то напоминает молодого Кржижановского с фотографии в комнате мисс д'Ред, и теперь никак не мог этого развидеть. Поддельный Кржижановский положил ладонь на грудь другого юноши, невысокого брюнета со светлой кожей, и начал медленно опускаться перед ним на колени, покачиваясь в такт неслышной мелодии, и скользя пальцами все ниже и ниже…
Дьюитт почувствовал, как к его щекам приливает краска, и решил проблему радикально — снял очки. Голограмма тут же перестала его беспокоить, но теперь он плохо видел лицо доктора, не говоря уже о том, что не мог пользоваться анализатором микровыражений. Молодой человек вздохнул и сделал шаг к Уолтеру, надеясь, что тот спишет это на желание сделать беседу чуть более приватной. Он даже понизил голос, чтобы сделать вид, что опасается прослушки.
Со стороны доктора Миллса все это выглядело так: в ответ на его слова о возникшем между ними напряжении лорд Дега Росса покраснел, сорвал очки и быстро шагнул к нему, оказавшись буквально в шаге от доктора и глядя на того снизу вверх лихорадочно блестящими серыми глазами.
— Боюсь, вам придется помочь мне, доктор, — жарко зашептал он. — Причину напряжения между нами не так-то просто определить. Может быть, дело в том, что вы участвовали в покушении на моего двоюродного деда? В том, что вы обвиняетесь в связях с террористами? Или в ваших настойчивых попытках испробовать на мне — и на остальной команде — какой-то неизвестный состав вашего собственного изобретения? Что они знают о вас, почему они вам доверяют? А может быть, наша проблема в том, что вы случайно разослали присланную мной информацию всему экипажу? Спасибо, что кота, а не… кхм… другие данные. Э-э-э… а может вы вообще о том, что я имел неосторожность позвать мисс Арандхати на верфи, — Дьюитт неожиданно сбился со своего обвинительного шепота и заговорил нормально. — Я очень извиняюсь, надеюсь, я не нарушил какое-нибудь религиозное табу и не обидел ее. И… эээ… простите, невежливо было вообще упоминать экскурсию по Дега Росса, в то время как вы, да и мисс д’Ред, если уж на то пошло, не можете присоединиться. У меня есть привычка немного увлекаться, когда дело идет о кораблях, — маленький лорд задумчиво потер переносицу и снова сфокусировал взгляд на Уолтере. — Так о чем из вышеперечисленного вы хотите поговорить? Может, я что-то пропустил?
-
Поддельный Кржижановский положил ладонь на грудь другого юноши, невысокого брюнета со светлой кожей, и начал медленно опускаться перед ним на колени, покачиваясь в такт неслышной мелодии, и скользя пальцами все ниже и ниже…
Увиденного не развидеть! XD
|
Лан досадливо цыкнула: похоже, пока загадке предстояло остаться неразгаданной. Впрочем, она намеревалась приложить все усилия, чтобы это «пока» долго не продлилось.
Речь Софии придала энтузиазма и напомнила о деле. Лан торопливо схватила протянутое ей кем-то шампанское, выглотала его в один присест, аккуратно забрала Канко у Джинджер (прошептав на ухо, что позже обязательно ее вернет) и помчалась обратно к недопиленному айдишнику. С лисой под боком работа пошла значительно быстрее и увлекательнее. Канко «подсказывала» оптимальные пути передачи сигнала и чертила схемы хвостом в пыли в углу (надо, кстати, поставить капитану на вид… а лучше сказать Софии, она быстрее и эффективнее всех построит), а потом подскакивала и подставляла лобик под ласковые медитативные почесушки. Когда Лан закончила все распайки, то с удивлением обнаружила, что стены почти неуловимо гудят. Корабль несся сквозь космическое пространство, оставляя Тритон позади.
Лан закрыла глаза и мысленно представила себе зеленовато-синий шар, каким она видела его на голографиях. Она никогда не смотрела на него из космоса – когда улетала в первый раз, намеренно, а сейчас… просто так получилось. И почему-то от этого было обидно. Как выяснилось, ей было не совсем наплевать на то, что там происходило, и под моторчиком противно тянуло, когда она вспоминала про оставшуюся там подозрительную корпорацию BeLif. Будь у Лан время, она обязательно бы осталась и помогла Анимоне. В конце концов, это был ее дом, где жила ее семья… не понимающая, отвергающая ее, приставучая и назойливая, но все же – семья…
Проще всего было отвлечься на любимое занятие. Переглянувшись с Канко, Лан махнула ей, и они перешли к сваленным в трюме дронам. Пока те лежали мертвыми серыми болванками, и Лан предстояло вдохнуть в них цифровую жизнь. Канко покрутила носиком, высмотрела что-то в глубине трюма, метнулась туда молнией и вернулась с висящей на хвосте банкой синей краски. Скинув ее у кучки нынешнего металлолома, будущего гордого космического флота, Канко макнула туда кончик хвоста и проскакала мимо каждого из дронов, придав им жизнерадостный и местами даже фривольный вид. Усмехнувшись, Лан почесала ее за ухом и принялась за дело.
Код сплетался в замысловатую синюю вязь основы, формируя «скелет» обманок – структуру модулей. Поверх синего «скелета» ложились голубоватые мазки «мышц» и «сухожилий» - подмодули, отвечающие за перемещение в пространстве, за связь с материнским кораблем, за реакцию на команды. По бесплотным «венам» заструилась неоновая «кровь» - потоки данных. Когда Лан собиралась уже перейти к зеленоватым «чертам лица» - индивидуальным сигнатурам, которые призваны были изобразить мощные истребители взамен хиленьких дронов, Канко аккуратно прикусила ее за ладонь и застрекотала. Мотнув головой, Лан посмотрела на нее затуманенными глазами, в которых мелькали цифры и сигналы.
Видимо, поняв, что разумной реакции ждать от нее бесполезно, лиса сама выскочила в коридор и побежала куда-то. Вернулась она уже вместе с сухопарым седовласым мужчиной (Лан смутно припомнила, что вроде бы именно он подавал шампанское перед взлетом). Он окинул взглядом царивший кругом рабочий беспорядок и вежливо приподнял уголки губ:
- Могу ли я предложить вам свою помощь? Мне довелось стать специалистом в тех задачах, которые, если мне правильно подсказала Канко, вам сейчас как раз предстоят.
Он развернул на мультитуле структуру, очень похожую на ту, что как раз собиралась программировать Лан. Она окинула неожиданного помощника внимательным взглядом, подвинулась и указала рукой на свободного дрона:
- Занимайтесь.
Не то чтобы она особо ему доверяла, но время поджимало. Да и в том, что она всегда успеет вовремя заметить любую намеренную или случайную ошибку, она не сомневалась.
Убедившись, что непутевая Дао в надежных руках, Канко куда-то ускакала. Лан проводила ее грустным взглядом, вздохнула и вернулась к делам насущным.
|
[черный | после второго прыжка (~ 8 часов после старта)]
— Пятьдесят кредитов. Подавится, — София прислонилась плечом к двери, ведущей из столовой на камбуз. Она надела одно из своих старых платьев — черное, с высоким воротом и узкими манжетами. Конрад, который добровольно взял на себя часть обязанностей по кухне, тоже был одет строго и в темных тонах. Оба щеголяли также цветастыми фартуками (с узором из котяток у Софии, из сердечек — у немолодого слуги), что придавало их внешнему виду некоторую неоднозначность. Вдвоем они выглядели как парочка убийц на пенсии, от нечего делать решившие открыть кофейню с капкейками.
— Вы заблуждаетесь, мисс Дредд, — Конрад протер салфеткой краешек тарелки с салатом — на нее попала капелька соуса. — Шестьдесят.
Оба замолчали и, не сговариваясь, посмотрели на лорда Дега Россу, сидящего в столовой за угловым столиком и печально ковыряющего армейский рацион столовыми ножом и вилкой.
Выглядел Дьюитт неважно. Гиперпространственные переходы давались ему нелегко, обычно после прыжка он час-другой предпочитал притворяться мертвым. В этот раз такой возможности не было, так что пришлось принять лекарство, которое перевело его в статус поднятого умертвия или, скорее, вампира: темный сюртук, бледное, осунувшееся лицо и полное отсутствие интереса к человеческой пище. Были в арсенале лорда средства и более действенные, но их он собирался использовать только в случае крайней необходимости. Дежурить на мостике и читать инструкцию вполне мог и зомби, и вампир.
Снижение аппетита было одним из побочных эффектов принятого Дьюиттом препарата. Впрочем, положа руку на сердце, даже если бы он был очень голоден, армейский рацион вряд ли показался бы ему привлекательным. Молодой человек отрезал от коричневого брикета сомнительной консистенции малюсенький кусочек, положил в рот и, зажмурившись, начал медленно жевать.
— А который вы ему разогрели? — неожиданно спросила София. — Тот, что как подошва или тот, что как резина?
— М-м-м… если не ошибаюсь, на маркировке значилось “бифштекс с картофельным пюре”.
— Подошва, — со знанием дела кивнула женщина. — Семьдесят кредитов.
— Но я полил его соусом, — Конрад скрестил руки на груди. — И молодой лорд знает, что для поддержания сил необходимо сбалансированно питаться. Восемьдесят.
В дверях столовой показался полковник Кржижановский в черном парадном мундире. Наградные колодки в четыре ряда едва помещались даже на его широкой груди.
— Это еще что за хрень? — София несколько раз моргнула, словно ожидая, что морок пропадет. — Что это за ожившая эротическая фантазия? Это чья? Это моя? Это мне?
Конрад издал короткий смешок.
— Полагаю, это в первую очередь человек, который хочет пообедать, будем исходить из этого, — он коротко поклонился Софии и быстрым шагом направился к Бастиану.
— Добрый день, полковник, позвольте, я провожу вас.
— Э-э-э… спасибо, это моя столовая, я знаю, куда идти… — растерянно пробормотал Бастиан.
— Полковник Кржижановский! — Дьюитт привстал со своего стула и сделал приглашающий жест. — Прошу вас, пообедайте со мной.
Лицо полковника приобрело страдальческое выражение. Тем не менее, он стиснул зубы и направился к угловому столику. Конрад помог ему сесть, поставил перед ним тарелки и приборы, положил салфетку и отправился за едой.
— Откуда это все? — слабым голосом спросил Бастиан, глядя на три набора вилок и ножей: два по краям тарелки, один перед ней. — Откуда на моем фрегате… это?..
— Мы захватили кое-что с “Аска”, — охотно пояснил Дьюитт, обрадованный возможностью отсрочить момент единения с армейским брикетом. — Конрад сказал, что у вас на камбузе были только столовые вилки и ножи, я взял на себя смелость… — он сделал неопределенный жест рукой.
— Ясно… — упавшим голосом откликнулся полковник.
— Ваш салат, — Конрад поставил на тарелку перед Бастианом еще одну — с овощами, залитыми каким-то соусом.
— И ваша подошва, — София плюхнула разогретый брикет с рационом на стол. Конрад посмотрел на мисс Дредд неодобрительно — блюда следовало подавать поочередно — но промолчал.
Дьюитт прочистил горло.
— Ну что вы, мисс Дредд. Все очень вкусно, — с вежливой улыбкой проговорил он.
— Правда, голубчик? Может быть, добавки?
Улыбка Дьюитта слегка померкла.
— Н-нет, благодарю.
— Девяносто, — шепнула София Конраду, похлопав его по плечу. Бастиан нахмурился и печально захрустел салатом, выбрав приборы случайным образом.
— Что у нас за праздник? — мисс Дредд облокотилась на плечо полковника и поддела одну из медалей пальцем. — День независимости? День зависимости?
Бастиан замялся и бросил взгляд на лорда Дьюитта.
— Да ничего такого. Просто, ну… Подумал, надо соответствовать должности. Положение обязывает и все такое.
Истинную причину своего внешнего вида Бастиан раскрывать не собирался. Мрыжка, в отличие от другого крепкого алкоголя, оставляла в памяти нетронутыми все события, а вот причинно-следственные связи выжигала напалмом. Кржижановский помнил, что его познакомили с маленьким лордом (хотя его полное имя тут же вылетело из головы, но мрыжка тут была ни при чем). Помнил, что позволил имперцу остаться на корабле. Но почему? Зачем? У него явно имелась какая-то веская причина. Решив, что Дега Росса, должно быть, какая-то действительно важная шишка, Бастиан и нацепил свой парадный мундир, просто на всякий случай, до прояснения ситуации.
София расплылась в широкой улыбке.
— Само собой, капитан. Как вам угощение?
— Угощение? Подошва-то? Да… — Бастиан спохватился. Роль светского льва явно давалась ему с трудом. — Я хотел сказать, что уже привык и мне трудно судить. Спроси лучше нашего высокого гостя.
На словах о "высоком госте" София фыркнула.
– Да, лорд Дьюитт, как вам наша изысканная кухня? – ехидно осведомилась она.
Молодой человек наблюдал за Софией и Бастианом все с той же вежливой, хотя и слегка растерянной улыбкой. Похоже, он опять где-то ошибся. Капитан явно предпочел бы, чтобы на его корабле завелись кудабли, чем четыре вида вилок и фарфор, хотя сам Дега Росса не мог представить себе, как можно есть одними и теми же приборами и закуску, и основное блюдо. И все же, Кржижановский явно старался быть вежливым, было бы верхом неучтивости не ответить ему тем же.
— Самый лучший армейский паек, который я когда-либо пробовал, — сказал Дьюитт (совершенно, к слову, искренне) и решительно взялся за нож с вилкой. — Благодарю вас.
София вздохнула и потянулась за кредитным чипом.
Когда с пайками было покончено, наступило время кофе и десерта (убийцы на пенсии испекли фруктовый пирог, именно для него, как оказалось, были нужны маленькие нож и вилка перед тарелкой). София сняла свой фартук и присоединилась к Дьюитту и Бастиану. Конрад отказался покинуть свой пост.
Маленький лорд и полковник опять обсуждали свои драгоценные модели кораблей. Мисс Дредд потягивала черный кофе и слушала их, как слушают шепот бегущей воды, стук дождя по стеклу или пение весенних птичек.
Примерно в это время в столовой появилась Апрель с неизменным мультитулом в руках.
— Позвольте вас проводить, мисс, — тут же подскочил к ней Конрад.
— М-м-м… нет, спасибо. Просто сделай мне какой-нибудь сэндвич, пожалуйста, — попросила девушка, не отрываясь от игры.
— Сию минуту, — Конрад скрылся на камбузе. Дьюитт и Бастиан замолчали и уставились на девушку, забыв о кофе и кораблях.
— Что это у нас, похороны? Или тематическая вечеринка? — спросила Апрель, заметив их взгляды, но не сумев угадать причину. — Простите, была не в курсе. Ну, я только на минутку. Шикарно выглядите, полковник, заходите на мои похороны тоже.
Бастиан не успел ответить: почти тут же Конрад вернулся с сэндвичем и протянул его Апрель.
— Спасибо! — девушка развернула коричневую бумагу и откусила хороший кусок. — Хорошего дня! — с набитым ртом попрощалась она и вышла.
— А что, можно было есть руками? — спросил Бастиан.
— А что, можно было не есть паек? — одновременно спросил Дьюитт.
— Нет, — хором ответили София и Конрад.
Убийцам на пенсии нужно как-то развлекаться.
|
Доктор, кажется, не заметил ни подозрительно пыхтящую Лан-Ван, ни вопрос, который задала Джинджер. Просто выдал на автомате приемлемые фразы. Сработала система безопасности. Очевидно, Миллс действительно хорошо постарался, чтобы заблокировать видения и защитить разум от вторжения.
Ситара разрывалась между желанием пойти за мужчиной и желанием получить новый кусочек информации, детальку пазла своих поисков. В конце концов, она решила дать доктору немного пространства, лишь проводив его взглядом до трапа, чтобы убедиться - он действительно пошел на фрегат, а не куда-нибудь в сторону яхты с названием, так и оставшимся тайной.
- В моем сне была планета, среди других звезд. Эти символы мерцали на ней, менялись, не только те, что я запомнила, гораздо больше - начала рассказывать Ситара, в надежде узнать, насколько сильно совпадали их видения.
Похоже, ее отец был прав, в этот раз Бездна являла себя и через странников и через планетян. Что-то действительно уникальное, история длиной в сотни лет...
Лан-Ван, кажется, сменила гнев на любопытство и начала пристально рассматривать Ситару. Странница не была уверена, зачем, но не успела об этом подумать, так как в этот момент Джинджер странно вывернула свою руку, чтобы погладить зеленоглазого питомца маленького лорда. Ситара нервно сглотнула. Не то чтобы она никогда не видела протезов с функциями, превосходящими обычные человеческие возможности, но, в случае с раэлитами, протезом оказывались скорее сами человеческие возможности. Это пугало, отталкивало... Ситара замерла, пытаясь скрыть свою реакцию, но, по тому, как смущенно Джинджер отвела взгляд, поняла, что попытка провалилась. Стыдно. Надо было как-то все исправить.
- Я вижу вы подружились - Ситара кивнула на Канко и поднесла к ее носу раскрытую ладонь. Механическое создание издало несколько щелкающих звуков и странница, надеясь только, что это было "привет", а не "отвали", осторожно коснулась пальцами ее мордочки рядом с рукой Джинджер. На секунду ей показалось, что вид у лисы стал донельзя самодовольным. Почудилось... наверное...
Заговорила Лан.
- Портов? - Ситара удивленно подняла бровь, не отнимая руки от Канко. - В смысле как... эээ... у тебя? Нет, откуда... не то что незащищенных, никаких нет...
- Но я не понимаю, что значит наведенные сны? Мммм... что в них происходило?
|