Голосование пользователя

  — Внизу всё, — раздался с первого этажа голос Гиллика. — Как вы там, господин офицер?
  Багор так и остался стоять у стены нетронутым.







      *  *  *

  Лиззи Страйд оказалась самой крупной рыбой Ренхевена. Именно под её началом и работала банда Мёртвых угрей, промышляя преимущественно контрабандой, но не брезгуя разбоем и мелким грабежом. Информатор, предпочётший остаться неизвестным, дал стражникам дельную наводку: вместе с мисс Страйд в убежище Мёртвых угрей были обнаружены необычные взрывающиеся устройства, подписанные как «самоходные мины». Их происхождением обещала заняться Тайная Канцелярия. Лиззи Страйд обещала заняться Колдриджская тюрьма.
  Лейтенант Крозье всё же был удостоен приглашения на особый приём, правда не в Башне Дануолла, а в доме командора Китриджа, главы Ренхевенского речного патруля. По удивительному стечению обстоятельств речной патруль не участвовал в штурме, и командор Китридж хотел выразить признательность капитану Джеффу Карноу, руководившему операцией, и лично лейтенанту Крозье, пролившему кровь на благо Дануолла. До званого ужина оставалось менее часа, а дождь всё продолжал лить, так что Крозье предстояли несолидные для героя прыжки через лужи.
  Дануолл потемнел, напитавшись влагой. Редкие прохожие спешили по мостовой, похожие на прыгающих мокрых ворон.
  — Добрый вечер, дорогуша, — узнала Крозье старая нищенка, лицо которой было скрыто шляпкой. Крозье увидел лишь подбородок и густую помаду, которая не помогла усохшим старческим губам. Старуха поспешила дальше, не дожидаясь ответного приветствия. Холодные струи, текущие за шиворот, плетьми гнали её домой.
  В пролёте улицы показался силуэт Колдриджской тюрьмы. После ареста Страйд Крозье несколько раз пытался попасть туда и узнать от Страйд заветный секрет шляпников, но каждый раз получал от тюремщиков отказ. «Мы работаем над ней», отвечали палачи тюрьмы, ответственные за допросы заключённых. На сегодняшнем вечере будет капитан Тейлор Колдридж, племянник леди Джули Колдридж, что управляет тюрьмой. Возможно, от него удастся узнать какие-то новости.
  Старый знакомый Крозье, когда-то младший офицер, а теперь лорд-защитник Корво Оттано тоже обещал заглянуть. Забавно, что мистер Оттано всё ещё помнил Крозье, ведь тогда, на Серконосе, Крозье был всего лишь кадетом-первогодкой. Теперь Оттано наблюдал, как Крозье делает свои первые успехи в холодной столице.
  А ещё на вечере скорее всего будет дочь капитана Карноу, Каллиста. Но это так, просто. С тех пор как у капитана умерла жена, он стал брать с собой дочь на разные мероприятия, чтобы бедняжка не чахла дома. Так получилось, что они уже несколько раз виделись с Крозье, и даже немного общались, но он так и не понял, какое он произвёл на неё впечатление.
  В сапог лейтенанта Крозье врезалась обезумевшая от холода крыса. Её шерсть топорщилась иглами. Она тоже спешила, неся во рту какую-то дрянь. От удара она выронила свою ношу, и, перепуганная, метнулась под мусорный бак, а в луже осталась диковинка в виде резных костей, скреплённых кожаным шнуром.
  Впереди мост через реку Ренхевен, ставшую чуть-чуть чище благодаря юному лейтенанту. За мостом квартал особняков, где в гости приглашают в основном соседей — в других кварталах всё равно не живёт никто достойный местной компании. Для Крозье сделали исключение. Всем очень хотелось посмотреть на юного героя, нежданно негаданно взявшего живьём(!) саму Лиззи Страйд.

– За кого вы меня вообще принимаете? Я же не маньяк какой или пришибленный урод, желающий упрятать кого-то в смертельные казематы, только потому, что не понимаю их принципов жизни, пока они не вредят моим, конечно. Приходите, я попрошу мисс Клавентир сделать ужин на две персоны. Хм, это странно звучит. Два ужина. Тоже странно. Одну дополнительную порцию ужина, вот, - Слова лились потоком, как мысли ворочались в разгоряченном мозгу Эда.

Проходя мимо Лионы по пути к двери
Мисс Клавентир, эта дама согласилась поучаствовать в одном моём эксперименте, она вернётся вечером, сделаете ещё одну порцию ужина. И чая можно больше заварить. Такого же. Благодарствую.

На выходе
– До встречи, Эмбер, лучше примените эту дверь для входа, чтобы не смутить старушку, хорошо?

Признаться, никогда у дикой твари
не замечал я жалости к себе.
И даже пташка упадёт, замёрзнув, с ветки
без всякой тени жалости к себе.
—Лоуренс Д. Г.


  Дождь барабанил по жестяным карнизам и топил в лужах прелые жёлтые листья. Хромоногая тень Башни-с-часами, похожая издали на недостроенный скворечник, проступила в сизых облаках. Время истекало кровью, пока отряд лейтенанта Крозье примерялся к двухэтажной лачуге, брошенной и забытой всеми, кроме таких же брошенных и забытых судьбой людей.
  Ренхевен разбух, как живот утопленника, и смердел точно так же. Мёртвые угри получили своё имя за то, что пропитались этим запахом, прячась в самых глубоких сточных канавах. Можно было стать как они — тихо зайти к дому со стороны обмелевшего рукава реки, откуда Угри не ждут нападения. Этот вход будет скорее всего чист, в отличие от захода с пирса.
  На пирсе же стражу могли ждать сюрпризы. Атака с пирса будет самой стремительной, но рискованной. В этот раз контрабандисты Мёртвых угрей завладели необычными минами (или гранатами?), с которыми стража ещё не встречалась. Должно быть, их доставили откуда-нибудь из Морли, там любят вычудить что-нибудь эдакое. До сих пор не простили Гристолю жёсткие подавления мятежей, и каждый гристолец теперь для них виновен, действием или бездействием.
  Позади дома был откос, покрытый серой щетиной засохшей травы. Спереди — небольшой навес, каким-то чудом ещё не соскользнувший в Ренхевен по размытому дождями берегу. Две безымянные лодки здесь сели на мель встретив свой конец и разложившись почти до каркаса. Если ряд заброшенных домов ещё годился для проведения незаконных дел (а в отчаянных случаях и для жизни), то лодки теперь были интересны лишь крысам. А говорят, что крысы первыми бегут с кораблей...

  Никто не пришел к Хавьеру устраивать переворот. Вчерашний шторм недопонимания утих и команда осознала, что все они (ну, почти все) находятся на одной волне. Капитанская шляпа, которую ранее доверили Мендесу, так и осталась на его голове. Что же, испанец прошел первое испытание, ведь команда не взбунтовалась после первого рейда. Не исключено, что какие-то шероховатости будут и в будущем, ведь под одним парусом ходят совершенно разные люди, как по характеру, так и по происхождению. До тех пор, пока бывший офицер будет держать под контролем ситуацию на борту, будущее виднелось многообещающим.

  На этом и решили.

  — Значит, девка остается? — Хмыкнул кок, утирая ус. Он конечно не жаловался на компанию несговорчивой Бернадетты, а теперь еще вторую подкинули. — Тогда не поскупитесь ей на одежду, шоб было чем срам прикрыть! А вообще куда вы собрались? Еда почти готова.

  Казак стоял навалившись на перила лестницы, ведущей на палубу ниже, где находился камбуз и подозрительно щурился. Не услышав ни одного оправдания, он вздохнул и хромая поковылял вниз. Пираты многозначительно переглянулись и наперегонки побежали спускать лодку. Уж лучше поесть на суше в трактире ворчливого Оке.

  Атмосфера в «Приюте Умирающего Солнца» сильно отличалась от предыдущего дня. Было шумно, пахло едой, потом и алкоголем. Рыбаки выстроились возле стойки, где старый швед, еле поспевая, разливал ром. Только благородного вида дворянин сидел поодаль за широким столом и брезгливо смахивал крошки с его поверхности. Возле него стоял Джей-Джей, который успел пролить седьмой пот, пока выслушивал капризы фон Кетлера.

  — Я бы хотел каре ягненка под винным соусом. Как это вы не знаете что это? Ох, ладно, ладно. Так уж и быть, подайте что-нибудь к Шпетбургундеру, но не слишком жирное. — Мужчина сложил руки на груди, ожидая, что черный раб с радостью побежит невесть откуда добывать немецкое вино. Джулиан же, заметив, что внимание Фридриха переключилось на моряков, начал медленно отползать в сторону кухни. Подросток предпочел бы терпеть розги от Оке, чем пытаться понять запросы немецкого дворянина.

  — Господа! Доброе утро! Я рад вас видеть в здравии. Я слыхал, что вы смогли решить вопрос с «Серыми камзолами», и с радостью узнал бы все детали из ваших уст. Мне, как будущему губернатору, коим я в конечном итоге собираюсь стать, эта информация будет крайне важной. В конце концов я должен взять на себя ответственность за устранение всех неприятных последствий. Сие также касается вознаграждения.

  Пока фон Кетлер говорил, «Приют» продолжал пополняться новыми посетителями. На пороге появился Жан Батист Лаба в сопровождении юного мастера парусов. Завидев пришвартованную лодку, принадлежавшую Мориану, юнга сразу понял, что команда, должно быть, добралась до суши, а поскольку посетители трактира отлично просматривались с улицы, долго искать не пришлось. Монах приветливо кивнул капитану с квартирмейстером, но медлил приближаться. Кампания была увлечена обсуждением чего-то важного.

  — Ладно, об этом потом. Что же вы стоите? Присаживайтесь. — Фон Кетлер великодушным жестом указал команде на скамью напротив него. — Я до вашего появления как раз пытался выяснить у прислуги, чем тут можно позавтракать. Ой, а куда подевался черный мальчишка? Только что был тут…

  Джулиан, несмотря на сильное желание пойти с моряками аж до корабля, простился с ними возле «Приюта Умирающего Солнца». Он не решился напомнить обещание, которое дал ему Олле. Все-таки Джей-Джей смутно подозревал, что решение о его дальнейшей судьбе зависит не от молодого шведа. Тем не менее раб окликнул его на прощание.

  — Вы ведь не отчалите сегодня же, мистер Олле?

  В конце пирса команду повстречал блаженный товарищ с камнями. Пока они отвязывали лодку, Антонио с упоением и во всех красках рассказывал уставшим корсарам о том, как на причале совершенно ничего не происходило во время их отсутствия (Ну, помимо ворчливого одноногого усача, который заставил Тони довезти его до корабля). Моряки, поняв, что это будет продолжаться пока они не отплывут, решили поторопиться.

  Мориан, подобно большой колыбели, мог баюкать моряков на нежных волнах тихого залива до полудня, но вдоволь насладиться сном Грыгор не позволил. С самого раннего утра он принялся за работу. Пока солнце не начало жарить затылки, он вышел на верхнюю палубу и стал нарезать куриное мясо для дальнейшего засаливания. Казак был не промах и ресурсы зря не терял. Пока большая часть команды решала геройские вопросы, он успел оперативно воспользоваться заложницей. Она была привязана спиной к грот-мачте и с кислым выражением на своем диком лице доила несчастную Бернадетту.

  — Дядьку Григоре, сіки мені її доїти? — Струя молока брызнула на дно глиняного кувшина. На лице малолетней девки больше не было ритуальных красок, а смуглое тело было скрыто под старой безразмерной рубахой. Она в ней почти утопала.

  — В сенсі сіки? Ти ж тіки почала! Дої поки до країв не буде! — Мужчина воткнул в доску нож и, подойдя чуть ближе к помощнице, глянул в сосуд.

  — Якщо я закінчу, тоді ти даси мені черепаху? — Титуба прищурилась, пытаясь понять, сдержит ли свое слово усатый кок.

  Не похоже, что они переговаривались на языке индейцев, а значит, Грыгор, этот старый бес, каким-то образом заставил девчонку объясняться на своем. Разговоры на палубе стихли, когда первые сони проснулись. Бернадетта жалобно застонала.

  — Не, ну а шо? Баба, є баба! Пусть сразу знает, что ее место на кухне. — Подняв плечи, Грыгор развел руками.

– Пф... Бегал чтоб умереть? Если дерешься – дерись. А бегать – туда.
Люций грустно взмахнул рукой в сторону выхода, даже не глядя на тело Глаза. Грустно что он закончился. Но то что его убил Хавьер – наверное правильно. Если он его чем обидел, то так и надо. Но если что и понял Люций об их противнике, так это то , что он не боец, а пустомеля. Даже Олле куда крепче и несмотря на... На то, что он Олле, куда опасней в бою чем это. А тут... Ожидание не соответствовало реальности, еще и залить это было нечем.
Итальянец расстроился. Еще и члены команды решили что им в сознании быть не нравится. Или.. Или Глаз все таки оказался достаточно опасным? Под ногами лежал Со... Или Ли? Дальше – Олле, чего Люций совсем не ожидал.
Раздосадованно рубанув палубу саблей, очень близко от головы китайца, пират оставил оружие торчать из доски рядом и достал из бумаги с пайками чуть раздавленное яйцо. Может специфический запах продукта приведет его в чувства?
– Эй... Не спи, на покушай.
Сунув под нос Со яйцо, Люций был готов пропихивать его дальше, едва тот начнет протестовать. Стоит ему только открыть рот, как дедовское лакомство окажется у него во рту. И пусть скажет спасибо что для этого не используется шомпол.

Хавьеру были чужды колебания и нерешительность невинности, а потому огромные глаза на загорелом лице юнги, в которых ясно читался протест, вызывали внутреннее отторжение, раздражали. Потому что глубоко в душе испанец знал, что потерянного уже никогда не вернуть... Впрочем, мир взрослых мужей, завоевателей и победителей, не терпел подобные придатки. Когда-то Хавьеру помог избавиться от балласта старший брат, ввергнув его в новый мир, теперь настала очередь Мендеса помочь юному шведу. Если уж им будет суждено ходить по морям под одним парусом, капитан хотел, чтобы его спину прикрывала надежная рука.

В воздухе разливался запах крови, глухие булькающие хрипы заполняли залу, пока капитан Мендес взирал с высоты своего роста на Олле. Испанец подтолкнул юнгу к всё еще храпящему "камзолу", и подступил к юнцу сзади, так что между их телами оставалась лишь пара дюймов. Олле мог спиной отчетливо ощущать близость чужого тела, разгоряченного боем. Гарпуны были скинуты в сторону, чтобы ничто не помешало действу.

Капитан вложил свой клинок в ладонь мальчишке и сжал его пальцы на рукояти своими. Юнга должен был почувствовать как острая сталь проникает в податливую плоть, как кровь обагряет кожу убийцы. Должен был взглянуть в широко распахнутые глаза поверженного, в которых в последний миг отразится лик смерти.

— Удар в сердце, — послышался негромкий, но настойчивый голос капитана над ухом юнги, — быстрый и точный, чтобы не мучился. Нужно бить сильно, чтобы добраться до цели.

Жесткие мазолистые пальцы бывшего испанского офицера сжали ладонь юнца, поднимая обе руки разом для одного верного удара.

— И не смей закрывать глаза...

Кинжал, сжимаемый двумя ладонями сразу, устремился к цели...

  Человек, находящийся на грани жизни и смерти становится особенно смиренным и набожным. Духовность также пробуждается при виде вещей, которых умом не поймешь. Не желая быть повинным в связи с нечистой силой, он старается как можно сильнее отгородиться от нее, дабы позже быть чистым душой пред Божьим судом. Почти все, как один, открестились от чертовщины. И на этот раз им повезло, почти всем.
Подросток оказался слишком взбудоражен произошедшим, чтобы вспомнить о всех суевериях, и, к тому же, защитные амулеты покрывали его лучше одежды. Два одинаковых кактуса, висевших на шее, вдруг показались тяжелыми и Олле захотелось опустить голову, подойти ближе к разлому, посмотреть, куда он ведет. Воск, что запечатывал эти сосуды, надулся и треснул. Несколько капель упало на дно могильной ямы.

  — ¡Ah, eres un paria! ¡Maldito seas! — Мужчина был слишком далеко от своего приятеля, он был уверен, что товарищ, которого они пришли выручать, теперь прикрывал им спины. Как оказалось, под старым камзолом скрывался не compadre, а traidor. Мерзкий крысёныш заманил их в ловушку и с новыми соратниками истребил по одному.

  Волна гнева, подпитываемая спиртным, ударила в голову и единственный уцелевший Серый камзол, совсем обезумев, бросился на капитана Мендеса. Мужчина знал, что живым ему не выйти, но он пообещал себе, что во что бы то ни стало, заберет Хавьера с собой.

  — ¡A-a-a-ah! — Камзол поступил неразумно. Не стоило ему отворачиваться ни от щуплого, но гибкого как канат азиата, ни от крупного мужчины, с обезумевшими глазами. Побег от битвы они восприняли близко к сердцу не позволили мерзкому испанцу осуществить задуманное. Острое лезвие одним махом разорвало связки под коленями, от чего испанец начал терять устойчивость, но по инерции все еще пытался сделать шаг. Следующий удар полоснул его шею. Теплая кровь хлестнула из артерии. Несчастный распластался по земле, едва добравшись кончиками пальцев до пыльных сапог Мендеса.

  На этом капитан смог выдохнуть. В конечном итоге цель оправдала средство. Озаряемые звездным небом, они остались одни.

Вы не можете просматривать этот пост!

Друзья шоколадного оказались странными, отчего Люций недоверчиво п осмотрел на бутылку в руках – это они этим догнались до такого состояния? Решив не искушать больше судьбу, итальянец сделал еще один маленький глоток и пошел вперед, подбрасывая бутылку с остатками рома и перехватывая ее за горлышко.
– Хе... Дьявол и бутылка рома довели вас до конца, господа!
Ну утруждая себя мыслями о том, что осколки бутылки могут полететь в глаза Со, Олле или Ли, пират размахнулся и воспользовавшись моментом пока противник был отвлечен на товарищей, зарядил той самой бутылкой по затылку одного из мертвецов, после чего повернул острием сабли его голову к себе, как бы вызывая его, если тот достаточно силен чтоб не приуныть от разбитого об голову стекла.

  «Ты ворвался в мою обитель. Мой до-о-ом. Требуешь навредить покровителям. Это вздор, брат покойника. Ты-ы-ы делаешь это без уважения!»

  Даже не совсем понимая, что на него направлен пистолет, Тукакаме видел во взгляде капитана угрозу. Паукообразный каннаибал начал лихорадочно щелкать зубами и раскачиваться на сталагмите, словно готовясь к прыжку. Его маленькие зрачки забегали по сторонам. Иногда они по-кошачьи вылавливали лунный свет и перенаправляли его на смотрящих на него матросов.

  Слой человеческийх костей на дне разлома задрожал, словно прикрывая что-то важное, что вот-вот грозило вырваться на поверхность.

  Самое время перекреститься тем, кто все еще этого не сделал и молвить: Si Deus Nobiscum quis contra nos. * Фразу, служившую девизом экпедиции, спонсированной фон Кетлером. Патриотично проговаривая ее, ни он, ни граф Унгерн-Штернберг не вкладывали в нее больше смысла, чем того требовал долг.

  Иронично. Сейчас, в свете одинокого факела, лицо из преисподней вполне могло вложить в латынь совершенно новый смысл.

  Бурление на дне стихло, когда слово посмел взять Аксель Йен Краг.

  «Ха-ха-хаа… Тогда неси его, благодетель.»

Специфическое удовольствие от яиц Акселя итальянец оставил на потом, решив не перебивать вкус и запах рома всякими посторонними примесями. Но в сверток с походной едой их все же закинул. Лакомство на любителя, но что то в них все же было.
Тем временем качка на мертвом корабле усилилась, что даже немного забавляло, отчего размахивая бутылкой и саблей, Люций постарался выйти вперед, в поисках то ли собутыльника, то ли того, кому нужно надрать зад.
– Может позовем их?
Правда орать он пока не стал, заткнув себя бутылкой и вливанием очередной порции алкоголя.
– И чо это ты вырядился как эти...
Не найдя никого из "этих", Люций вновь взмахнул оружием, обводя окружение, и показывая что "эти" – это те, которые где-то здесь. И убереги Господь того, кто сейчас мог быть рядом с итальянцем, поскольку куда летит окровавленный клинок во время разговора он не смотрел, но при этом жестикулировал довольно активно и широко.

  Не сказать, чтобы Олеандр полностью ощущала себя в своей тарелке. Все-таки вокруг было слишком много людей, но ей определенно было намного комфортнее графа Каменского, который старательно пытался не показывать своей брезгливости на лице. Надо сказать, что за этим было увлекательно наблюдать, но из вежливости к мастеру ложи, турчанка сделала вид, что не замечала отвращения, которое испытывал аристократ. Были вещи, которые требовали куда большего внимания стюарта, пока они погружались все глубже в яму социальных отбросов. Например, следовало заметить и одновременно не увидеть присутствия тучного цыгана. Или одинаковых перстней некоторых посетителей. Было бы неплохо обыграть одного из них в карты и выиграть рубиновую метку себе.

  — Хороший додумка, мой господин. — Усатый турок энергично кивнул графу на предложение. Небрежно положив руку Каменскому на плечо, словно был его хорошим, но успевшим захмелеть товарищем, Махмед повел его к столу.

Когда его уже второй раз без церемонно толкнул продирающийся сквозь люд гуляка, Леонид Измайлович окончательно понял, здесь точно не место приличиям даже в самом базовом их виде - всего несколько километров от дома, тот же город, а люд совсем другой. И обычаи с поведением так же рознятся как день и ночь с тем, что принято в салонах пусть даже средней руки, не говоря уже о тех, куда был вхож сам граф Каменский. К прежнему сочувствию к черному люду примешивалась легкая раздражительность и стыд. Мастер Ложи тут же напомнил себе о том, что являлось причиной зачина подобных мест и с чем по-настоящему вел свою борьбу масон.

Стараясь, чтобы кислый вид не пробивался наружу, граф постарался придать лицу оттенок увеселения вкупе с удивлением - столичный франт, оказавшийся в совершенно диковенном для себя местечке и ожидавший бурю новых эмоций. Из того что успел заметить Леонид Измайлович, продираясь от входа вглубь залы, это должно сойти здесь за нечто обыденное.

— Махмед-эфенди, — граф, придерживая шляпу, наклонился чуть ближе к своему провожатому, дабы иметь возможность быть услышанным. — Ну и место, скажу я вам! Стоит ли начать наш вечер с компании попроще, чтобы размяться и оглядеться?

Сам Каменский ощущал легкую дезориентацию от всего этого гомона и непривычных ароматов, а оттого чувствовал надобность в акклиматизации. Массивная фигура игрока, увешенного оружием, за одним из игорных столов притягивала к себе интерес, Леонид Измайлович хотел бы пустить в ход одно из своих Знаний, но не был уверен что в этом человеческом бедламе это сработает сходу.

Китаец смотрел на то, как падает последний враг, и размышлял. Он был недоволен. Ему хватило, что в прошлой битве пал Карла-​Иоганна, капитан, которого Со Ли безмерно уважал и которому поклялся в верности до смерти. Ведь именно он нашел разуверившегося Со в какой-то задрипаной таверне на краю мира.

Тогда у молодого мореплавателя были не лучшие времена. Он находился за тысячи миль от родных земель, практически ни слова не знал на местном наречии и уже несколько месяцев не мог найти корабль, который бы взял его на борт хоть как юнгу, хоть как матроса. Единственное, его спасали только ежедневные тренировки духа и нехитрая работа портового грузчика. Правда, с работой пришлось довольно быстро распрощаться. Местные рабочие, пропахшие селедкой и салакой до самых костей, хотели выдавить жылистого китайца, который мог за день сделать двойную норму, но получал всю тот же одинарный заработок. Несколько сломанных челюстей - и китайца выперли с запретом работать в тамтошнем порте.

Карл-Иоганн заметил Со, понял, что тот хочет в море - и решил взять его, обучив всем премудростям жизни на корабле. Не сам, конечно, а сдав на поруки боцману, который гонял Со до седьмого пота, заставляя надраивать палубу до зеркального блеска. Именно капитан дал Со путевку в настоящее море, познакомил его с красотой хода и даже, увидев прекрасный глазомер юнца, после отдал его в распоряжение навигатору. Он стал для Со практически отцом, хоть никаких близких и доверенных отношений у них не было. Лишь безмерное уважение и преданность.

Со считал своей собственной ошибкой, что капитан так рано ушел на перерождение. Если бы он действовал лучше, быстрее, эффективнее, то его можно было бы спасти. Недостаточно! Это слово преследовало китайца, и вот сейчас его усилий было почти недостаточно. Он сам получил ранение - хоть и не слишком серьезное, но неприятное, а старого Акселя и вовсе чуть не убили - вон он еле держится на ногах.

Но если старому капитану Со позволял обращаться с собой как угодно - тот все равно не злоупотреблял преданностью китайца, то принимать приказы от нового капитана было... непривычно. Боец не питал к тому особо теплых чувств, но тот все же был выбран на этот пост честно и большинством. Кто знает, может, он окажется вполне хорошим преемником Карла-Иоганна. Кто знает. Все равно свои мысли китаец держал при себе и неглубоко кивнув, полез в пролом, который обнаружили другие. Может, там тоже есть что-нибудь интересное.

Многие потерянные видят сны. Во снах светлейших часто бывают прикосновения. Желанные и не очень, приносящие боль и наслаждение. Кейси снилось, как по его телу ползают муравьи. Крупные, с полдюйма, черные твари с шестью лапами. Ползали по верхней губе, по животу, ребрам, под коленками. Иногда Поющая Дама стряхивала их щекотной пушистой травинкой, иногда они кусались, оставляя на нежной коже нестерпимо чесавшиеся ожоги. Но чесать было нельзя. Вообще ничего было нельзя. Трудно сказать, что было можно, но даже во сне Кейси испытывал ужас при мысли о том, чтобы стряхнуть с себя этих надоедливых насекомых. Всегда казалось, что терпеть - самый простой путь…

Этот сон не сильно отличался от предыдущих, пока в какой-то момент Даму не заменил чем-то знакомый драконорожденный. Только на этот раз на лбу его не было чужого герба.
- Вставай, - он бесцеремонно схватил Кейси за руку и потянул с холодного каменного ложа. Такого холодного, что кожа прилипала и оставалась на нем крошечными кусочками. Кейси всё ещё боялся пошевелиться, как кукла сел под резким воздействием, опасаясь даже моргать. Грубая хватка светлейшего чудесным образом согревала, заставляя кровь бежать по жилам быстрее. У него, оказывается, очень горячие руки… - Мне нужна твоя помощь.

…Кейси проснулся не вовремя. Какая помощь? С чем? И кому? За окном кружились идеально ровные снежинки, покрывая черепичные крыши тонким слоем сахарной пудры - Тернии вокруг их маленького веганского экокафе в Изгороди техногенные чуть более чем полностью. Два дня назад во фригольде наступила Зима, и ее королевой Двор об'явил Гвен. Ту самую Гвен, что прошлую Зиму провела в этом убежище, чуть ли не забаррикадировавшись в своей комнате и выползая только в магазин, на учебу или по требованию других зимних. Как-то она справится?..

Сейчас ее, впрочем, нигде не видать, а в дверь кафе, выводящую в Изгородь, стучат. Громко, настойчиво. Не охотники же?..

Граф сделал небольшой глоток чая, ощущая как уже немного остывший напиток проникает внутрь. Славен будь сей достойный продукт цивилизованной мысли! Казалось бы мелочь, она помогала двигаться сквозь тяготы дня.

– Сегодняшним днём я был обязан визитом Преподобной Матери Марии, нынешней главы "Общества Иисуса” в Петербурге.

Фарфор тихо соприкоснулся с фарфором, когда Леонид Измайлович поставил небольшую чашку на блюдце.

— Оказалось, наши товарищества разделяют и общие интересы - дева Мария так же преследует нашу вчерашнюю целью, при этом полагая, что Вольные Каменщики - точно такие же слуги дьявола...

Мастер Ложи старался держать в поле зрения лицо Второго Стража как можно дольше времени, так чтобы это не выглядело чрезмерно наглым: что думала она о такой трактовке Братства? Леонид Измайлович знал госпожу Ловен в основном с профессиональной точки зрения, в меньшей степени как человека, и только то, что она не посчитала нужным скрывать в складках своей души. Готова ли сестра двигаться дальше в иерархии масонства?

— В этот раз не похоже, чтобы «Общество Иисуса» собиралось закрываться в ближайшее время, а значит мы будем вынуждены сосуществовать в этом городе, что приведет к неизбежным конфликтам. К ненужным конфликтам, особенно если наши конечные цели совпадают. Добудьте мне как можно больше информации о том, как действуют наши более религиозные соседи: кто помогает им среди простого люда или же чиновников, какие методы они используют? Преподобная мать ясно дала понять, что не будет делать ничего для примирения наших обществ - выбор за нами. Так же нам предстоит продолжить начатое: хоть в Банях мы достроили победы, это лишь малый осколок целой картины. Враг все еще на свободе.

Граф Каменский сделал небольшую паузу, дабы его собеседник мог переварить услышанное.

— Вопросы, Второй Страж? Предложения?

Обмениваясь ударами, Люций успел и недобро посмотреть на Акселя и удивленно, с немой фразой "а чего ты еще не сдох?" на своего противника. И последнее он собирался исправить, правда старик очень не вовремя подбежал затем чтоб отхватить – там было такое удобное место чтоб врубиться именно в толпу этих местных упырей! Ну и ладно! Люций сам сделает себе дорогу.
Стена по правую руку и быстрый заход в ближний бой немного мешали устроить небольшой стальной вихрь, так что итальянец во всю орудовал кинжалом, используя саблю лишь для того, чтоб отвести оружие противника от себя, благо что шпага тоже не лучший выбор для боя в тесных внутренностях корабля. Но зачем вообще защищаться? В какой-то момент он даже подумал что было бы интересно посмотреть что было бы если бы серый плащ воткнул в него свою ковырялу, придет ли Смерть за ним в этот раз или же вновь предпочтет не связываться?
Но мимолетные мысли не помешают получать удовольствие от мордобоя. Или мордокола? Потому что толкая противника на его товарища, Люций наносил последовательные удары по беззащитному корпусу, наслаждаясь ощущением, которое дает закаленная сталь втыкающаяся в кость и с приятным сопротивлением соскальзывающая в мягкую и податливую плоть. После серии ударов, итальянец с довольным "Р-РЫА!" воткнул его в подбородок противника. Люцию показалось что он слышал как хрустят пробитые кости, хотя на самом деле, это было лишь галлюцинацией, или даже фантазией его больного воображения. Так, с приподнятым над полом испанцем, или кто бы он там ни был, Люций сделал еще шаг, окончательно прижима одного из пиратов к стене телом его товарища и стукая его по голове головой убитого. В результате таких манипуляций, кинжал выскользнул и тело упало на пол, однако, вряд-ли это могло бы кого-то обрадовать, ведь теперь окровавленный фут стали будет втыкаться в другую, пока еще живую тушку.

Жара спала, и несмотря на то, что Люций остыл и успокоился, его готовность к драке никак не уменьшилась. Теперь это, правда, был способ согреться. Ну, если бы вообще была такая необходимость. Но это был самый простой способ объяснить почему он хочет пойти и разрубить пару незнакомцев, а обдумывать более важные и возвышенные причины можно будет потом. Возможно, он даже слишком заранее обнажил свою довольно тонкую и легкую саблю, совершенно не подходившую для того чтоб пользоваться ею в замкнутых пространствах корабля, там где царили тяжелые и более короткие клинки, а места фехтованию никак не находилось. Ничего, для грубой рубки у него есть еще топор.
Предвкушение боя заставляло спешить, однако итальянец сам удивился тому, что остановился, рассматривая величественные останки корабля. Не то чтоб он был большим любителем различного рода корыт, его то и на море занесло по чистой случайности, но когда видишь корпус судна целиком, невольно забываешь что половина обычно скрыта под водой и воображение обманчиво рисует такого же гиганта на воде. Стало даже немного грустно от того что "Мориан" довольно скромный, корабль. С другой стороны – "Мориан" на плаву и не лежит у черта на рогах, или Шолотля, или дьявол знает кого еще. Так что менять кораблик желания не возникло.
– Впечатляет... Такой бы еще на воде заиметь...
Но как бы не фантазировал Люций о кораблях, он все же помнил зачем они сюда пришли. Оценив обстановку, насколько это было возможно, он оглянулся на остальных:
– Только не говорите что вы собрались туда тихонько лезть! – итальянец указал на нос корабля своим оружием: – В любом случае, пошли туда. Сбоку заходить не вижу смысла, в случае чего – посыпятся с двух сторон и завалят трупами. На жопу лезть... Да нахер надо. А в той дыре сможем меситься до посинения даже если обойдут сзади.
Перед тем как зайти закрытые от лунного света места, кровожадный алкоголик достал маленькую пирамидку, открыл ее, и жадно вдохнул запах, отчего его зрачки мгновенно расширились, а сам он похоже что едва не потерял равновесие, поскольку покачнулся. Хлопнув крышечкой и спрятав странный предмет, он покрутил головой, разминая шею и приготовившись выдвигаться.

  Как ни крути, а возможность разобраться с Серыми Камзолами имела много плюсов: например, капитан Мендес мог разобраться с неоконченными делами прошлого, Нуэво Пескадор получила надежду избавиться от докучавших бандитов, что в последствии могло поспособствовать набору рекрутов, а более того, сам Фон Кетлер тоже проявил интерес. Он пообещал команде награду в размере двух сотен дублонов, если уладят проблему. Стеклянный Глаз должен был понести наказание за то, что устроил на Тобаго.

  Ближе к ночи корсары решили довериться словам мальчишки раба. Кто бы мог подумать, что информацией кучерявый Джулиан владел куда лучше, чем умением правильно раздавать еду? Нетерпеливый Олле первым встретил сбежавшего раба. Ему нужно было лично убедиться, что хозяин постоялого двора ничего не заподозрит. Подросток неуклюже улыбнулся. В ночи его зубы особенно ярко контрастировали с его темной кожей. При подростке не было ничего полезного кроме большого ножа для разделки мяса. ДжейДжей позже признался товарищу, что побоялся воровать из склада старого шведа оружие.

  Присоединившись к остальным, Джулиан повел людей «Мориана» по знакомой только ему одному тропе.

  — Луна светит ярко, можно не жечь факела понапрасну. — Подросток чувствовал себя неуверенно, возглавив процессию к логову Серых Камзолов. Опасаясь неверными словами или поведением вызвать гнев капитана или, не дай Бог, Люция, мальчишка предпочел обращаться к сверстнику. Олле ранее предложил Джулиану дружбу, поэтому его он опасался меньше всех.

  — Да ну?

  — Я серьезно, мистер Олле.

  — Врешь, наверное!

  — ... — ДжейДжей промолчал, не зная, что ответить. Раб отличался от моряков. Он не был искушен приключениями и испытывал подлинный страх перед смертью, тогда как ни для кого не секрет, что истинный корсар смеется в лицо опасности. — Пойдемте.

  В свете ясной луны песок приобрел голубоватый оттенок и чем-то напоминал снег в ночи. Дойдя до скал, что тонули в море, босоногий Джулиан повел команду за собой. Они свернули в лес и шли по плохо вытоптанной тропе, известной одному лишь рабу. Под черными листьями пальм становилось темнее и свет небосвода едва ли касался земли. Это немного замедляло движение по ночной флоре. Однако, доносившийся шум моря сквозь стрекотание ночных насекомых, успокаивал нервы и страхи перед встречей с возможными ночными хищниками. Вскоре и этот шум утих.

  — Мы почти на месте, мистер Олле.

  Вскоре джунгли расступились, перед черными остроугольными скалам, которые неестественно пробивались из земли, уродуя ландшафт и образуя лабиринт. Было в этом что-то зловещее, потому что в сердца героев невольно прокралась мысль, что природа не могла сама такого сотворить. Спина Джулина ссутулилась. Теперь он зашел намного дальше, чем в первый раз, но пути назад не было. Для смелости он сильнее сжал деревянную рукоять кухонного ножа и обошел острый каменный скос и застыл на месте.

  Перед глазами корсаров возникла несколько неожиданная картина. Жертвой вывернутой наизнанку земли стал старинный фрегат. Скалы раскололи его надвое и будто бы вросли в него. Даже разрушенный, этот корабль казался огромным. Мачты были повалены, а остатки парусины напоминали призраков в лохмотьях. Наибольшей загадкой, однако оставалось то, что находился он далеко от берега.

  — Я привел вас. А теперь, если позволите, прикрою вас с тыла. Все равно буду обузой в борьбе с камзолами. — Прийдя в себя от увиденного, Джулиан отошел назад и шепотом напомнил юнге об изначальной договоренности.

Просмотренные письма внушали некоторое чувство успокоения графу Каменскому, вкупе с солнечным светом, льющимся сквозь широкие окна и разгоняющим мрак ночных кошмаров. Сейчас виденное ночью мешалось с тягучими, липкими снами, смывая грань яви и сна, делая смерть Первого Стража ложи чем-то сюрреалистичным. И всё же... Реальным.

Смерть товарища делала разбор писем чем-то весьма мизерным и неприятным с одной стороны. Граф ощущал на сердце какую-то слабость, касательно потери Аджиева и своей в том вины. Рука не поднималась ответить на письмо из лилового конверта - Леониду Измайловичу претила мысль веселья этим вечером.

С другой же стороны, Мастер Ложи не мог не признать в письмах Вяземского и Рылеева тайной свой слабости. Оба послания явственно указывали на вес и важность Каменского на политической арене страны. Граф сознавал за собой этот грешок и принимал, стараясь пользоваться в своих собственных целях, как бы иронично это не звучало. На какое-то время Леонид Измайлович позволил себе отвлечься от дум мира иного, темного, и обратить взор к миру дневному.

К государю Александру Первому граф Каменский нынче имел чувства смешанные. Ежели вначале своего вхождения на престол молодой император проявлял себя весьма либерально, даруя большинству сословий некоторые привелегии и свободы, в том числе и реформируя затвердевшие устои, то впоследствии от оных идей отошел и весьма прилично. Огонь надежды на новое будущее России, культивировавшийся Сперанским, медленно затухал. Воистину, человек опередивший своё время...

Противопоставлялись же государю-императору молодые умы отчизны, которых граф Каменский к тому же знал не понаслышке благодаря разделяемым идеалам вольных каменщиков. Мечтатели, воистину, чьи идеи могли показаться заразительными. Действительно, страна находилась нынче на перепутье, это витало в воздухе - переменам быть, оставалось лишь выбрать путь. И в этом случае Каменский предпочел бы вариант малой крови, который культивировался некоторыми членами “Северного общества”, вдохновленный французской революцией, но заметно смягченной прогрессивными умами. Возможно ли это было, обойтись без крови вовсе? Графу и Мастеру Ложи сей путь виделся с высоты нажитого опыта крайне сложным к реализации, но тем и хороша молодость, что позволяет устремляться к недостижимым высотам.

Леонид Измайлович ощущал, что его выбор, сколь незначительным бы не показался он с точки зрения глобальной истории, может повлиять на ход грядущих лет его родины. Людей, населяющих её, от самого последнего из пропащего, подлого люда, до представителя аристократии. И именно последние должны уже начать действовать, облеченные властью и силой на перемены!

Решено! Господин Рылеев получит ответ на своё прошение.

Голоса из служебных помещений заставили графа повременить с преследованием Аджиева. Пистоль Первого Стража был убран, а ладонь в перчатке мягко легла на оголовье трости. С легким усилием механизм поддался, обнажая сантиметр стали, сокрытый в трости.

Благо, пустить в ход скрытый клинок не пришлось - Стюарт показался из помещений вместе с остальными братьями. Можно было без дополнительных вопросов предположить, что с другого входа в бани сопротивления они не встретили.

— Что бы не таилось во тьме, это лишь начало, — кивнул Каменский, пряча тусклую сталь обратно в трость. — Первый Страж, я предполагаю, был схвачен. У нас нет времени для большей подготовки. Двигаемся вперёд: Стюарт, возьмите несколько людей, пойдете аккуратно впереди; я с основной группой двинемся следом. Братья числом пять останутся у входа, на случай появления непредвиденных обстоятельств.

Леонид Измайлович говорил кратко, стараясь изъясниться максимально понятно для своих людей - время по прежнему утекало для Аджиева, медлить было нельзя. Как нельзя было проявить неосторожность, ибо «Призрак в Латах» сей ночью противостоял врагу неведомому и коварному. Отчасти, именно поэтому Мастер Ложи решил оперировать в разделении людей цифрами священными для вольных каменщиков: три, пять и семь, там где это было возможно.

  В своем недолгом общении черно-белая парочка смогла достичь невероятных успехов: почти до смерти напугать друг друга. При этом оба оставались достаточно смелы, чтобы продолжать путь к свинарнику.

  — Мистер, вы странные вещи спрашиваете… Конечно есть! — Пацан приподнял плечи и поёжился словно теперь сам начал сомневаться в своем утверждении. — Прежде чем господин Свенссон привез нас в Пескадор, он велел крестить всю семью, хотя мужчина в белом был не очень рад. Зато теперь меня зовут Джулиан, а не Абидеми.

Признаться честно, граф, занявшись после ритуала позицию в десятке метров от входа в бани, не ожидал, что конфликт эскалируется столь быстро.

– Аджиев... – выдохнул Каменский фамилию Первого Стража, понимая, что тот не стал бы пускать всё дело псу под хвост по случайности - нечто ждало его внутри. И вместе с тем, звуки боя не ринулись наружу сквозь приоткрытые двери купален.

Пальцы, покоящиеся на оголовье трости, напряглись. Ответные действия требовали проявить себя сразу - мастер ложи точно не собирался бросать своего собрата на произвол судьбы.

– Мы входим внутрь, братья, – без промедления, негромко, оповестил своих приближенных Леонид Измайлович. – Четверо впереди, остальные следом. Зажигайте свет.

Чеканя шаг Мастер Ложи направился к дверям, за которыми совсем недавно скрылся Аджиев. Остановившись в метре от входа, граф сделал знак телохранителям ждать.

– Преграды нет пред взглядом сильным, пронзившим камень и металл, – негромко продекламировал масон, сопровождая литанию короткими пасами руки. На этот раз Знание было направлено на него самого.

Опустив веки, граф усилием разума направил своё восприятие за двери, вслед за Первым Стражем, пытаясь отыскать искорки сознания в сгустившемся мраке...

  Курок был взведен, легкое нажатие на спусковой крючок, и прогремел выстрел. Искры полетели разные стороны, над головами поднялся столб белого дыма. Отдача не очень сильная, но окружающим заложило уши. Попал ли выстрел в цель — неясно.
Здоровенный дикарь, истерзанный многочисленными порезами свалился ничком на землю. Он был последним, кто оказывал сопротивление команде брига «Мориан».

Воцарилась тишина, ознаменовавшая горькую победу.

  Рука, державшая кремниевый пистолет опустилась на землю, выронив оружие на окрашенную кровью траву. Капитан Мальм умирал. Вены на его жилистых руках вздулись и почернели, а губы окрасились в пурпурный цвет. Яд успел полностью проникнуть в тело мужчины и слиться с ним воедино. Потеряв равновесие, Карл-Иоганн упал бы на землю, но желтолицый Со Ли вовремя метнулся в сторону капитана. Моряк понимал, что помочь человеку, которому он всецело доверял, уже нечем. Все, что он мог сделать - это аккуратно опустить корсара на землю.

— Мы победили? Я вас не вижу. — Сила голоса Карла-Иоганна угасала. Он больше походил на тень себя прежнего, заставляя некоторых, отвернуться, а других задуматься о том, не стоит ли помочь закончить его мучения. — Черт побери! Какой печальный конец для человека моря. Олле, ты здесь? Слышишь меня? Забери это и верни Отто при встрече. Ибо я не смог.

  Капитан с трудом нащупал на груди под рубахой два небольших сосуда и сорвал их одним махом. На этом его силы закончились и белокурому юноше пришлось забрать вещицы самому. Это были побратимские амулеты из кактуса, запечатанные воском. Один принадлежал Карлу-Иоганну, а второй был с инициалами другого человека. Один из них был возвращен в качестве призыва о помощи. Мальчишке не требовалось вскрывать сосуды, чтобы понять, чем они наполнены. Они не походили на сокровище, о котором мечтал юнга, и даже не блестели, но в них была своя ценность.

  — Аксель, вот ведь старый пес! Всегда знал, что ты заключил пари со смертью и без труда переживешь каждого из нас. Ли, ты знаешь, я всегда завидовал тебе. — Отравленный капитан хотел усмехнуться, но из его легких вырвался кашель. Этим двоим дольше всех довелось работать под командованием предприимчивого шведа. Со Ли не сразу вспомнил, что был единственным в команде, кто в своем плавании обогнул Мыс Горн. Стоит ли этим гордиться? — Господа, забирайте мой компас и подзорную трубу. Ведь трупы не командуют кораблями… Настал час выбрать но-во-го...

  Китаец закрыл Мальму глаза. Влажный воздух в темных джунглях стал особенно тяжелым. Никто из команды не нашел нужных слов, дабы прервать молчание. Эту ношу на себя взял вызволенный из плена приятель нанимателя - Фридрих. Он был обезоружен, изможден, избит и, если бы не смекалка и житейские хитрости старика Акселя, то мог лишиться жизни до своего вызволения из заточения.

  — Примите мои соболезнования, а также благодарность за спасение. У вас, джентльмены, больше чести, чем у большинства моих подданных. — Мужчина с сильным германским акцентом и густыми усами сдержанно поблагодарил тех, кто способствовал его спасению. Радость не быть ритуально поглощенным людоедами была омрачена большим количеством смертей. Лицо Фридриха немного перекосило от противоречивых эмоций. Прожив всю жизнь в цивилизованном обществе, он совсем не ожидал, что его первая встреча с первозданными землями окажется столь негостеприимной, а пиратский рейд – подарком судьбы.

  Но не вся команда стояла, как вкопанная. Кому-то была чужда скорбь, а кто-то выражал свою ярость иначе. Бывшему испанскому офицеру очень быстро наскучило выслушивать прощальную речь. Хавьер Мендес волей-неволей стал осматривать, чем жили дикари, в надежде, что вскоре глаз зацепится за что-то интересное или ухо услышит то что можно использовать в своих интересах.

  А вот Люций так и не успел остыть после сражения. Перед его глазами стояла кровавая пелена. Жаль, что у дикарей одна жизнь, иначе он убил бы их дважды. К сожалению, это не вернет тех товарищей, что оставили здесь жизни. Обдумывая скоротечность пиратского века, мужчина начал обходить лагерь. Сейчас это место напоминало кровавую баню посреди джунглей. Проверяя острием рапиры, что каждый враг мертв, Люций остановился возле плетеной корзины. В таких могли хранить еду, но эта была перекошена и казалась пустой. Пнув ее сапогом, мужчина услышал сдавленный звук. Вот оно! Последняя возможность отыграться. В корзине прятался подросток. Вернее девка. Встретившись глазами с итальянцем, она злобно оскалилась. Ей было не больше пятнадцати на вид, но зубы уже были подпилены, как и у остальных членов племени. Прошипев тарабарщину она плюнула на Люция. Жест, который весьма редко истолковывался как уважительный.

И только Женя занёс кеду над порогом предбанника, как услышал из-за спины дрожащий голос той, что вроде бы была прямо перед ним:

— Женя?!.. Т-ты чего?

Трое спасателей с мирно спящей белочкой на руках спокойно прошли по тоннелям обратно к выходу из улья. Дакст проводил их до самого выхода, но сам уходить отказался, успокаивая себя тем, что несколько недель голодовки он выдержит, он же сильный. Клещевик активно замахал вслед героям лапой, так что все его тело заходило ходуном и долго еще желал троице хорошей дороги. Огромный медведь около входа все еще продолжал спать, повернувшись на другой бок. Сидя на пеньке рядом, героев поджидали ящерка и черепаха. Они немного встревожились тому, что Лайла не просыпается ни от потряхиваний, ни даже от тычка в бочок, но согласились с обещаниями, что морок сна вскоре должен пройти.

По совету Зивраи команда надела на мордочки повязки смоченные водой и двинулась через розовый туман сначала за отцом, для сохранности привязанным к ветке, а затем и в обратный путь. Реджинальд пришел в себя только через пару часов после того, как команда оставила розовый туман позади, и наконец смог признать Лайлу в настоящей Лайле, а не во всех остальных членах отряда. Отец был все еще слаб, потому Каптан продолжал нести его на руках до самого Дубового края.

Вошли они в деревню впотьмах. Однако теплый свет еще горел из каждого дупла, в которых белочки в тепле и уюте заканчивали ужин. Радости матери Шушанны не было предела. Она бросилась к дочери, а затем целовала каждого участника поисков как родного по нескольку раз и слезы текли из ее схваченных морщинками глаз. Реджи тоже не смог удержаться и прослезился, обнимая жену. На их счастье прискакала вся ферма и теперь возгласы радости разносились повсюду. Зажгли огни, заново растопили печь и поставили большой чайник. Тита с братьями радостно прыгали и веселились вокруг, вся ферма разом простила Хучу, сэру Артуру и принцу Оггелю их прошлый визит и собирались устроить праздник в их честь. Белочку Лайлу под предлогом долгого путешествия и большой усталости сразу же унесли в родительское дупло в кроватку отлеживаться. Филин Мабергор одобрительно угукнул троим спасателям, а затем отвел в сторонку своих подчинённых Зивраю и Каптана, чтобы послушать полный отчет. Заиграл оркестр, заплясала ребятня, запах пирогов разнесся по всей округе. Праздник длился до глубокой ночи и продолжился с утра.

Однако на следующий день Лайла не просыпалась. Обеспокоенная Шушанна с этой новостью разбудила троих спасителей, спавших в гостевом дупле. Она позвала их к себе и затем долго засыпала их вопросами о том, что же случилось. Мать металась по дуплу и никак не могла понять, почему ее дочь все еще спит. Весь последующий день длился необычайно долго. Все ждали и гадали, когда же Лайла наконец придет в себя. Мрачная мысль о том, что королева пчел обманула троицу, мучила теперь всех. Думали даже снова отправляться к улью и требовать объяснений от королевы. Однако под вечер, когда по округе разнесся манящий запах ужина, Лайла наконец открыла глаза. Она проснулась испуганная, исхудавшая и очень голодная. Но, объятая родительским теплом и заботой, она очень скоро уже хохотала со всеми за большим столом на главной площадке под сводом Главдуба. Пир и гуляния гудели под яркими звёздами. Вся ферма восхваляла троих героев и благодарила их. Мир и покой воцарился в Дубовом крае.

На следующий день перед отъездом бобра, бурундука и сыча обратно в Семь кочек, Лайла подошла к ним и искренне поблагодарила за спасение. Она объяснила им, что погорячилась тогда в зале королевы, и призналась, что уже задумывалась о том, что бы вернуться домой к семье. У медовой королевы ей было довольно тяжко, и к тому же ее ждали сомнительные перспективы. Амбициозная девочка пообещала сделать карьеру в более безопасном месте и никогда не уходить без предупреждения. На этом герои попрощались со всей семьей Перескок и всей фермой. Они увезли с собой множество подарков от благодарных жителей и доехали до деревни Семь кочек на телеге, запряженной цокающим жуком-короедом. Победителями они предстали в старой доброй таверне "У трясогузки" и еще долго потом гремела слава сыча, бобра и бурундука, победивших пчелиную королеву и целый улей, а главное вернувших белочку домой. Вино текло рекой еще неделю, песни, пляски, сливочное пиво и многоножки на палочке за счет заведения.

***

Слухи про маревый мед начали появляться на окраинах деревень. Одни говорили, что оно работает как обычное снотворное, другие – что имеет омолаживающий эффект, третьи – что этот мед действует как сильное галлюциногенное средство, опасное для здоровья. Обнаружились пострадавшие: кто-то случайно упал с ветки, кто-то и вовсе превратился в хищника. Маленькие группки отважных блюстителей закона, направлявшихся к улью, получали сильнейший отпор от увеличившейся армии громадных пчел, защищавших территорию поляны. Тревожные разговоры привели в эти края алхимиков из Лесного альянса, которые провели экспертизу меда и выявили крайне отрицательные симптомы длительного употребления этого продукта, в числе которых могут проявляться: облысение, потеря слуха, речи и ориентации, расстройство желудка, депрессия и зуд. Поступил запрос о незамедлительной инспекции в тот самый улей. Только к концу лета, собрав необходимые документы, финансовую поддержку и отряд военных, инспекция Лесного альянса проникла на территорию давно отцветшей поляны, а затем и в сам улей. Однако они нашли его пустым. По всей видимости, Королева бежала, забрав с собой весь запас маревого меда, все документы об экспериментах и саму лабораторию. На месте был обнаружен только очень худой клещевик, объявивший себя новым королем улья. Интервью клещевик Дакст дать не смог, так-как был очень занят поеданием оставшегося меда, которого ему должно хватить до следующий весны. Про дальнейшие свои планы новый король сказал лишь, что собирается "найтить себе королеву". Инспекция оставила Дакста царствовать, Медовая королева исчезла, а новых слухов про маревый мед в том краю больше не поступало, потому это дело отложили в долгий ящик, а затем и вовсе забыли.

ПРОЛОГ: Странные дела



Середина августа — это такое время года, когда вроде бы уже и лето позади, но и перед учёбой ещё остаётся немного времени, чтобы как следует приуныть. В это время мало кого из детей отправляют в деревню к бабушкам и дедушкам. Обычно наоборот — все возвращаются в города, чтобы встретить первое сентября во всеоружии: успеть купить новую одежду и учебные принадлежности, отыскать в магазинах нужные учебники, да и просто морально подготовиться к очередной душевной пытке с редкими передышками под названием "учёба".

Саундтрек: ссылка

Впрочем, отношение к учёбе у каждого своё. Например, Ярославе школа в целом нравилась, если не брать в расчёт "особо поехавших" учителей: нравились ребята, соседка по парте, с классной — Раисой Дмитриевной — им тоже очень повезло (её всегда можно было попросить "придержать" двоечку для дневника до исправления), и даже директриса была душевной тёткой: воспитывала провинившихся чаем с зефирками и разговорами по душам, и это, как ни странно, работало! Поэтому Яру всё чаще тревожила мысль о том, что в школе ей остался последний год, а потом сплошная неизвестность. Впрочем, сейчас она старалась об этом не думать. Отчасти поэтому она согласилась на поездку к тёте — чтобы не думать. Да и свежий воздух, опять же. И подсознательная любовь к электричкам тоже была не последним аргументом. Жаль только, что тётин пёс умер от старости, а отвезти ей щенка не вышло — поздно спохватилась.
Сунув в уши наушники с музыкой, положив ногу на отключенный радиатор и оперевшись локтем на узкий подоконник, Яра отвлечённо наблюдала проносящиеся за окном то изумрудные холмы с пасущейся сельской живностью, то золотые просторы спелой пшеницы, дожидающиеся своего комбайна, то пруды и извилистые речушки с их лягушками, бобрами и цаплями, то покошенные поля с разбросанными по ним тюками и копнами сена, то завораживающие своей невероятной красотой лесные массивы, уже окрасившиеся цветами осени. Но всё это поражает и восторгает только до тех пор, пока не замылится глаз. Или пока мирное покачивание вагона и ритмичный стук колёс не убаюкают уставшего пассажира.

Вот отличие от Яры, Жене, сидевшему напротив, спать совершенно не хотелось. Да и ехать к бабушке с дедом тоже не особо. Но что поделать: родители решили махнуть в Турцию на полторы недели, а куда Женю? Правильно, в деревню! Чтобы не сидел сычом в четырёх стенах. Хотя у поездки были по крайней мере два утешительных момента — бабушка с дедом. Они всегда были ему рады. Всегда и безусловно. И он им тоже. Возможно, он даже соскучился.
А ещё у них жила кошка Лиска — рыжая такая, хитрая как лисица и смешная, и хвост у неё необычно пушистый, потому так и назвали. И подслеповатый кот-кругломорд (дед его так назвал) нахального окраса, что с недавних пор поселился под домом и приучил стариков его подкармливать — хоть не свой, но жалко же. О нём Женя пока только слышал. На этом с плюсами вроде бы и всё... хотя, кажется, у них там ещё пруд был?

Алиса чудом — крайне сомнительным — успела на электричку. Точнее родители не успели отвезти её на вокзал вовремя, из-за чего пришлось догонять поезд на машине. А ведь она так надеялась, почти молилась, что они не успеют, или что родители всё-таки передумают! Но увы, чуда не свершилось, и девочка села на третьей станции от Оренбурга. Всё потому что именно этот поезд ходил редко — по вторникам и через раз по субботам. Конечно, в теории до Кристинино можно было бы добраться и поездом Оренбург-Магнитогорск, но там ещё пришлось бы ловить маршрутку, а затем ещё часа два топать от остановки пешком по пыльному гравию через лес, где тебя с равной вероятностью может сбить редкий грузовик или стадо кабанов.
Бабушку Алиса не видела уже почти три года — с тех пор, как похоронили деда, говорили только по телефону. Без него её дом казался пустым, даже когда двоюродная тётя с её братом и другими родственниками приезжали помогать по хозяйству. Поэтому причин туда рваться было ещё меньше, чем раньше, несмотря на то, что вроде бы и с теми родственниками отношения всегда были неплохими. Но деваться уже было некуда. Да и, к тому же, последние две недели лета обычно самые скоротечные — можно и перетерпеть... Наверное.

Свободных мест в вагоне не то что бы было много. С подвыпившими тётками садиться Алиса, понятно, не захотела. Следующее свободное место было рядом с девочкой-готом и очкастым пареньком, но огромный бородатый дядька с мрачной мордой кавказской овчарки, насквозь пропахший настойкой боярышника и «Примой», и его приятель рюкзак, в котором можно было спрятать целого медведя, отбил желание оставаться в радиусе нескольких метров. Продвигаясь к хвосту поезда мимо выступавших в проход больших сумок, ног и плечей, Алиса даже заметила пару знакомых лиц, приветственно кивнув им в ответ. Как она и надеялась, в самом конце вагона нашлось ещё одно свободное местечко — рядом с Ярой, напротив Жени и пары сумок. Теряясь в изобилии вариантов, она скинула рюкзак на сидение и плюхнулась следом. Судя по задумчивому лицу паренька и закрывающимся глазам девушки, они были не против.

— ... да был, был, туда вон забежал, поганец! — жаловалась крупная пожилая дама в форме работника Ж/Д подруге-контролёру и двоим молодым людям в серых комбинезонах без опознавательных знаков, неохотно следовавшим за ней.
— Это всё тот чёрный-то? — переспросила подруга.
— Да он самый, зараза! С белым галстуком этот. Мёдом ему тут, что ли, намазано? — продолжала женщина, тихонько продвигаясь вперёд и заглядывая под сидения.
— Мож, всё-таки чей-то?
— Да ничейный он, говорю тебе. Запрыгивает на станции и шастает по вагону, засранец! То туда, то оттудова. А я потом жалобы принимай. До меня вон Галка, говорит, метлой его всё гоняла, да толку...
— А вы что, кх... ота ищете, да? — подала голос одна из пожилых выпивох, когда комиссия по отлову хвостатого нарушителя, поравнялась с ними. — А мы в... видели.
— Ага, — авторитетно кивнула её соседка со стеклянным взглядом, изо всех сил изображая Абсолютно Трезвого пассажира.
— Где видели-то? — спросила контролёр. — Здесь чтоль?
— А 'от... туда прошмн... гнул, — махнула рукой выпивоха в сторону хвоста вагона, едва не задев затылок мужчины, сидевшего позади, — кх... худа-то.
— Видишь? Говорю же, не примерещилось, тут он где-то. Прячется. Оль, встань-ка на входе, а? Сейчас изловим гадёныша.

В это же самое время из полумрака под сидением Ярославы и Алисы на Женю уставились два разноцветных кошачьих глаза (бело-серый и изумрудно-зелёный). Очертаний кота он ещё не разглядел — только глаза: большие, почти разумные, то ли удивлённые, то ли испуганные. Их взгляд словно бы пытался выразить какую-то мысль, отчаянно надеясь, что Женя поймёт и без слов.

Не показывая своего восхищения, да и не будучи в нём до конца уверенным, баронет развеселился и поддерживал общее настроение. Может центральные районы Талона казались такими помпезными только из-за своей новизны. Всё-таки родной Венден тоже далеко не захолустье. Хотя и помельче будет... Да и в таких вылазках там принимать участия как-то не доводилось.

Долго изучал меню. В привычных богемных кругах он попробовал многие сорта вина, но в текущей компании и атмосфере захотелось чего-то необычного. Краем глаза приметил, как делает заказ Фернанда. Задумался. По идее он не должен отравиться пролетарским пивом, даже несмотря на разницу в статусе?.. Хотя и сама девица была одета далеко не как дочь рабочего. Определённо хуже чем Арчи (кто вообще здесь одевался лучше чем Арчи?), но всё же со вкусом.

— За поступление! — поддержал он тост.
Первый глоток. Не слишком утончённо и вообще... но пьётся легко... и вроде как... вкусно? Арчи грустно поймал себя на мысли, что как-то слишком сильно концентрируется на малозначимых вещах. Произошедшее за день несколько подвыбило его из колеи. Не так он себе представлял первые дни.
Тут же он приметил Фернанду, которая сидела словно бы сама с собой, изредка поддерживая общую беседу, но явно не участвовавшая в общем празднике жизни. Арчи потянуло к ней как-то само по себе... не только по вышеназванным причинам, естественно. Начал он разговор как-то неловко и чуть нервно.
— А не зря мы здесь собрались, да?.. Всем весело. Пиво, кстати, неплохое, у меня на родине таким не торгуют...

Затем постепенно спирт начал усваиваться, лицо Арчи покраснело, а сам он почему-то заказал напиток гораздо покрепче предыдущего.
— Знаешь, а я вообще-то анархист... Ты вот читала труды профессора Пилца? Ну там где это... про самосознание, эго, вот это всё... умнейший мужик, я считаю, хоть он сейчас и в опале. А почему в опале? Да нахуй государство, вот почему!..

***

Затем язык начал заплетаться, а Фернанда — раздваиваться.
— Феда... я тебя как только увидел сразу понял, что мы с тобой станем отличными... друзьями! Всю жизнь мечтал пообщаться с кем-то из народа. Да и вообще ты это ну... ну... ну ничё такая, понимаешь?..
Тут до ушей Арчи донёсся страшный, в чём-то даже обвинительный вопрос, который он просто не мог оставить без ответа. Он резко поднялся со своего места и развернулся к остальным, точно разрывая выстроенный до этого вакуум. И с пьяным изяществом и прищуром поглядел на едва стоящего на ногах Яноро.
— Я?! Не пою? А я просто весёлых песен не знаю! Или не помню! Ты начни, я уж поддержу...

Затем оглянулся назад на Фернанду и улыбнулся ей неожиданно по-доброму.
— А леди рабочих желает присоединиться к народному празднику?.. ГУЛЯТЬ БУДЕМ ДО УТРА!

Нагло свистнул со стола чью-то недопитую бутылку с ликёром и в мгновение оказался рядом с Яноро, отчего-то (хотя все мы знаем, отчего) по-панибратски обнимая его за плечи.
— Я... я тебя вспомнил, это же ты меня звал на дуэль утром?.. Ты хотел меня спасти от обморока, да? Ты... классный парень, только я тебе вот что скажу по секрету, — наклонился вплотную к одногруппнику и шёпотом заорал ему в ухо, — ты одет как ободранный петух! Давай тебя по моде оденем, а?.. За мой счёт наряжу тебя как принцессу... тьфу, как принца. Мне надоело тут торчать, пойдёмте на улицу! Шарль, это ты первый предложил нажраться? ЛУЧШИЙ, СУКА, ЛУЧШИЙ!

Ночь выдалась тихой и спокойной. Никто больше не побеспокоил сон пушистых спасателей и, сменив дежурство, рассвет над Виридианом уже встречал выспавшийся сыч, пока бурундук и бобер досыпали своё. Бодрящий утренних холодок заползал под перышки, заставляя съежиться и греть крылья над краснеющими углями. Небо начинало потихоньку светлеть, тьма уступала предрассветной тишине, застывшей в воздухе. Пахло свежестью, и день обещал быть обязательно прекрасным. Солнце мягко приветствовало лес, поцеловав его в макушку своими лучами. Серебристые стрекозы с весельем и замиранием сновали тут и там. Утренняя роса капельками умывала траву. В такое хорошее утро любые невзгоды кажутся ерундовыми, а вчерашние проблемы – решаемыми.

Когда утро окончательно утвердило начало нового дня, Хуч разбудил сэра Артура и принца Оггеля, и компания засобиралась дальше в путь. Быстро позавтракав и собрав рюкзаки, трое пушистых героев направились дальше в лес, следуя направлению, которое указал им старик Мабергор.

Шлепая лапами по холодное земле и то и дело зевая, герои шли, наслаждаясь утренним солнцем и весенними ароматами, наполняющими воздух. Однако троица не успела еще далеко уйти от поваленного дуба, как на пути им начали встречаться маленькие медоносные пчелки, кружившие над красивыми розовыми цветами, раскрывшими свои бутоны навстречу утреннему солнцу. Эти цветы росли на тоненьких, но упругих стеблях, подобных виноградной лозе. Поначалу лозы этих цветов казались робкими кудрями, спадающими по стволам деревьев и цветущими приятным ароматом. Однако чем дальше герои проходили, тем больше становилось цветов, а над ними летало больше пчел. Лозы с розовыми цветами начинали опутывать не только стволы деревьев, но и их ветви, опускались к корням, запутывались в кустах и ныряли в траву. Эти цветы виднелись уже на каждом дереве и дальше, что хватало взору. Запах цветения становился все сильнее и, Сэр Артур мог точно определить, что именно этот запах он учуял в лужице вчерашним вечером. Без сомнения, пыльца именно этих розовых цветов свела с ума несчастную гадюку. Однако, направление старика филина вело героев дальше сквозь заросли цветов, за которыми должен находиться пчелиный улей. Его слова подтверждали и трудившиеся здесь пчелки, указывая на то, что улей должен быть где-то поблизости.

Бани вышла из леса, поравнявшись с сэром Верноном. Как и сэр Вернон, она подняла и показала старику свои пустые ладони — универсальный и понятный каждому жест доверия. Она искоса взглянула на рыцаря. Может, сложись всё иначе, они уже были бы далеко отсюда, найдя путь по жёлтым меткам до того, как ночь окончательно обрушится на Королевский лес и жёлтое сольётся с чёрным. Тетирские, калимшанские, амнские скакуны, выносливые и умные, были ей примером зверя, в кого она могла бы изогнуть свои мышцы и кости, и кто понёс бы смелого от вина рыцаря и мёртвого мальчика в синих одеждах даже через кусты и буреломы, и через настырный волчий вой. Но беспечному паладину стоило бы бояться не рыскающих в ночи хищников, а собственных слов. Хороший всадник или нет, эта поездка превратилась бы для него в сущий ад.

Бани чувствовала на себе печальные взгляды запряжённых в повозку лошадей. Они её понимали.
Лошади всегда смотрят с сожалением и тоской по тем, кто возлагает им на спину седло.

Южанка обернулась и поманила из леса остальных. Старик и так напуган, а они всё появляются и появляются из темноты один за одним. Она бы предпочла успокоить его и показать, что они, хоть их много и все вооружены, здесь не для того, чтобы таиться в кустах и нападать на нечаянных путников.

— Мы заблудились, — Бани произнесла это без тени стеснения. Она помотала головой по сторонам и пожала плечами, пытаясь объясниться со стариком на языке жестов.

Даже как провожатой, ей не было стыдно ни перед ним, ни перед своими спутниками. Иногда так бывает. Случается, лес не хочет выпускать тех, кто ступил в его пределы, назад. И тогда даже самые опытные следопыты попадаются на его уловки. Ей не в чем было себя винить.

Она сделала, что могла. Но Фили теперь умрёт.

  При жизни она была никем. Ее существование протекало незаметно и мир бы ничего не потерял, не появись она на свет вовсе. Изменилось ли что-то после смерти? Для Арлин – не сильно, но кому-то в сообществе сородичей однажды пригодились ее кулаки, умеющие дробить черепа. Конечно, первые несколько лет это льстило, позволяло ощутить собственную мощь и значимость, но со временем Бонни увидела в этом закономерность и рутинную работу наемника, которого не жалко слить и легко заменить. Поездка в Неоновый город предполагала быть чем-то похожим на «принеси-подай». Арлин медленно подняла глаза на спину шедшего впереди Шанса. За сутки они успели отхватить дробь, побывать на дне, вновь ускользнуть от преследователей, прокатиться с ветром в лимузине, найти свою цель и воссоединить Троицу. Где-то между всем перечисленным можно было найти странные разговоры, украшенные смехом с безумием. В каком-то смысле было весело.

  Предполагал ли Джонни, или борящийся с ветром Кид, что судьба домена может зависеть от их слов? Сама она об этом задумалась только в последние часы ожидания. Всем не угодить да и надо ли оно? Только если тут оставаться, а в таком случае нужно подвинуть многих с насиженных мест, а самим занять что-то посолиднее. Например, пост вице-президента. В конечном итоге сколько еще декад должно пройти, чтобы что-то поменять? Арлин внезапно увидела шанс, о котором ночи напролет твердил другой Шанс, привыкший делать большие ставки. Бонни встала рядом с Ли, едва касаясь плечом черной нашивки волка. Интересно, он думал о том же самом? Она искоса глянула на самодовольный профиль вечно лохматого Гангрела. Кажется, Джонатон пошел ва банк. Чтож, а почему бы и Да? В конечном итоге, во всей этой истории с убийствами и подставами вампирша признала, что доверяла ему больше всех, потому что Ли всегда был в поле зрения.

  — В конечном итоге все выглядит так, мистер Деворо, что два Столпа сильно пошатнулись. Изгнав Тореодор, вы получите ослабленную ячейку Бруха и, как никогда, сильных Вентру. Оно Вам надо? — Во взгляде, с которым она смотрела на Принца, появилась холодная уверенность. В другом случае она предпочла бы молча кивать, слушая, как кто-то из ее напарников заливает в уши старшим какие-то сказки. Но такой была вчерашняя Арлин, а сегодняшней предстояло сделать новый виток в собственной истории.

— Если ты не передумал, а то нам может пригодиться кто-то за рулем, — глядя за окно, ответил Астрину сородич. Теперь становилось понятно, чего так долго Деворо добирался - такой эскорт поди быстро собери. — Идем. Бон, придерживай нашего нового друга.

Джонни вышел из машины. Негромко брякнув, закрылась за ним дверь BMW. Вампир прищурился, пытаясь пересчитать темные силуэты, вывалившиеся из дорогих авто. Одернул куртку, на всякий случай, чтобы пистолеты по уродски не торчали из-за пояса наружу.

Дождавшись, пока все желающие (и не очень) выберутся из машины, Ли возглавил процессию, мерным шагом сокращая расстояние до Рика Деворо. С одной стороны, хорошо что негр-средний привел столько людей - так просто к ним теперь не подберешься. С другой стороны, если он решит натравить их на Троицу... это откровенно хуево. У Джонни возникли фантомные боли в боку, куда угодила дробь прошлым вечером.

Оказавшись в паре метров от Деворо, Гангрел остановился. Говорить первым он не спешил.

  Время замедлилось в этой борьбе с огнем. Жар, казалось, разрушал не только куски одежды, но и плоть. И все же Синдзе не мог отступить. Нет, не тогда, когда он прошел весь этот путь до поднебесья, не тогда, когда он одолжил меч мастера йайдзюцу, а свою нежизнь у сикигами. Стиснув зубы, он схватился обеими руками за цука, чтобы выдержать натиск разъяренного бога. Еще чуть-чуть, еще немного и кто-то из них одержит верх в честном бою. Но в тот момент, когда взгляды Соичиро и Ясамуры встретились, стало понятно, что этому не суждено произойти.

  Последняя волна жара, погибающего бога снова пришлась на буси. Этого лисья маска уже не смогла выдержать. Треснув, она раскололась на две части как скорлупа. За ней показалось покрасневшее лицо Ясамуры с ожогами на носу и на лбу. Он хотел опустить острие катаны, но руки старого воина, не торопились выпускать оружие.

  — Чего ты медлишь? — Загудел загробный голос в висках.
  — Поглотить бога - это слишком... — Шинхарэ попытался оспорить, зародившуюся в голове мысль, но сикигами решил продолжить дергать за ниточки:
  — Ради кого ты сдерживаешься? Ради тех, кто тебя сторонится? Ради тех, кто все равно равно никогда не примет тебя за человека?
  — Нет! Это неправильно! Я не должен…
  — Я чувствую твою подсознательную ярость. Она закипает и ее не избежать. Давай, мальчишка, восстанови свою силу! Ты знаешь, что нужно сделать. — Ками смерти повысил голос и в нем больше не звучала насмешка, только жада.

  Понимая, что больше не может противиться, Синдзе припал на одно колено и протянул руку к холодеющему пламиени - последним остаткам Брошенного бога.

  — Ты тоже станешь частью меня. — В черных, как два гематита, глазах отразился огонь, но вскоре и он потух. В возникшей тишине стало слышно лишь дыхание живых.

  Ни одна легенда этих земеле не посмела бы рассказать историю синоби, убившем бога, также как и шинхарэ, которые помогли его одолеть. Но жизнь - это не сказка, в ней происходят странные вещи.

  Такая, как есть!
  Не надо ей света огня…
  Гассан-гора.

"Вот он момент... пока она занят юнцом", - пронеслось в голове Масатаки, когда он увидел, как неумолимо становится с каждой секундой всё ближе и ближе к ками Ясамура, попавший в огненный аркан. В который раз шиноби успел отметить, насколько же прочным был этот немертвый шинхарэ. Казалось, что в нем заключено несколько жизней. Казалось, что из всей троицы охотников на демонов, именно Синдзе является самым опасным противником... Какой же удобный момент настал, чтобы одним ударом избавиться сразу от двух демонов! Но кровавая дань была уплачена лишь за одного.

Соичиро быстро обогнул колонну, набирая инерцию. Легкие обжигал каждый короткий вздох, который приходилось вкладывать в задуманное. Ниндзя не был лучшим из мечников, не стрелял из вакю подобно обученным буси... его силой был верно подгаданный момент!

Оттолкнувшись от пола храма, Масатака пролетел короткое расстояние мимо Уэны, занятой обрушением алтаря, до колонны. Деревянные гэта натужно скрипнули, впиваясь в колонну, прежде чем сквозь сжатые челюсти Соичиро вырвался резкий выдох и ниндзя оттолкнулся ещё раз.

Горячий воздух опалял лицо. Шиноби ощущал как высохла последняя влага оставленных для особо подобающего случая слез. Как трескается кожа на губах с каждым преодоленным до Кагуцути-ками сяку. Обе ладони крепко сжали рукоять ниндзято, отведенной в сторону для широкого удара. Удара, который должен был лишить бога его головы.

Нестерпимый жар коснулся щёк шиноби. К крику Ясамуры добавился крик Соичиро. Яростный вопль последней надежды. Дзюцу шиноби Неслышной Тишины - Тень Гасящая Пламя.

ПОСЛЕСЛОВИЕ



  Путь до Бердаска занял пять дней. Сам город ничуть не изменился с тех пор, как неделю назад его покинул Ноль. Он был похож на пучок пшеницы, где кулак был крепкой городской стеной, а колосья — четырёхэтажными зданиями, чьи остроконечные крыши торчали высоко вверх. Однако порядки внутри стали строже. Леди Силирия последовала советам драконоборцев и озаботилась обороной города. На вратах Ноля и его спутников встретил отряд тяжеловооружённых солдат, которые расспросили путешественников во всех подробностях об их целях визита и указали, что каждый вечер они должны будут отмечаться у хозяина таверны, в которой остановятся, и покинуть город, как только их дела будут завершены. В городе был введён комендантский час с заката до рассвета. По улицам ходили патрульные. Больше всего проблем у ворот доставил дневник на драконьем наречии, но принадлежность Ноля к жрецам Огмы позволила отвести подозрения. Меньше всего проблем — чешуя дракона, которая очень удобно вновь исчезла из сумки Ноля, когда в неё сунул нос любопытный страж. Адраммелех продолжал присматривать за своим подопечным, как и обещал, даже если это означало присматривать и за теми наивными душами, что составляли компанию юному дьяволопоклоннику.
  В самом городе компания разделилась. Не имея большого желания слушать четырёхчасовые лекции о драконьих отходах и о том, каким заклинаниям они служат в качестве компонентов, Дилан отправился сбывать честно собранное добро по максимально достойной цене. Флави пошла с ним: баронессе нужно было срочно обновить гардероб, а так же найти приличное место, где можно принять ванну. Это только воняющие гоблинами мальчишки могли заявиться на приём в высший свет как ни в чём не бывало, а для Флави неделя в лесу без мыла и расчёски не прошла бесследно. Ноль же не стал тратить время на всякие мелочи, когда Тиамат была готова в любое мгновение ворваться в этот мир. Он пошёл сразу к верховному жрецу Огмы, Брандсалдину Мирротору, и Аарон, как фактический хозяин чешуи, пошёл с ним.
  — Чешуя Тиамат?! — поперхнулся чаем Миррортор, и стал стряхивать крошки печенья со своей роскошной бороды. — Не может быть. Дайте-ка взглянуть.
  Лёгкий перекус верховного жреца был прерван, но, как жрец Бога Знаний, Миррортор нисколько об этом не жалел. С большой неохотой Аарон позволил Адре сбросить с чешуи покров невидимости и положить её на столик перед Брандсалдином. Брандсалдин нахмурился, но не от вида красной чешуи, а от того, как она «сама собой» появилась на столе. Однако, он ничего не сказал.
  — Это правда может быть чешуя Тиамат? — спросил жреца Ноль.
  — Это определённо выглядит как чешуя крупного змееподобного существа. Впрочем, «крупного» будет не совсем точным словом. Крупным я бы назвал огра. Мантикору, может. А вот средний красный дракон может достигать пятнадцати футов в холке, тогда как легендарные древние драконы — двадцати, двадцати трёх футов. Множим, делим, получаем: чешуйка такого существа должна быть размером около двух ладоней.
  Ноль и Аарон с сомнением посмотрели на лежащую перед ними чешую, которая была больше похожа на воинский щит.
  — Впрочем, у меня в библиотеке храма хранится трактат Аккенисио Де’Удезара о пришествии Баамута в этот мир. Он изучал следы, сверял рассказы очевидцев, а так же активно консультировался с экспертами от Кэндлкипа до Тэя. У него была странная тяга к цифрам, у этого Аккенисио... Уж очень он хотел измерить и занести в таблицу всё, включая параметры богов. Так вот, если мне не изменяет память…
  Брандсалдин пошутил, верховным жрецам Бога Знаний память никогда не изменяет.
  —… то Аккенисио заключил, что размах крыльев Баамута должен был быть более двухсот футов, а тело, соответственно, от семидесяти до девяносто футов, с медианным значением семьдесят шесть. Множим, делим, получаем…
  Брандсалдин крепко задумался, разглядывая чешую. Она была будто выкована из чистейшей меди, но при этом невероятно легка. И она была магической, определённо магической.
  — Кхмм. Мейстер?..
  Жрец поднял хмурый взгляд на прервавшего его раздумья Ноля.
  — Знаете что? Если кто и может знать, так это сама Высшая Леди Силирия. Она состо… вляет сборники легенд о секретном ордене Арфистов, да. Всякие мифы там, слухи, исторические факты… ну, вы поняли. Арфисты поклялись сражаться к Культом Дракона, и она точно должна нам всё прояснить.
  — Решено! — тут же согласился Ноль, почувствовав, что он не просто долистал до страницы, обещавшей раскрыть ему тайные знания, но и непосредственно прямо сейчас участвовал в чём-то эпическом.
  Они тут же вместе с верховным жрецом покинули Храм Огмы на Холме Познания, и перешли на соседний холм, где стоял замок Вышей Леди Силирии Драгонбрест. Леди была занята встречей с офицерами городской стражи, и пришлось некоторое время подождать в приёмных покоях. Когда встреча была закончена, офицеры почему-то вышли не через главный вход, а воспользовались другими дверями, так и не попавшись Нолю и Аарону на глаза.
  Разговор с Высшей Леди начал сам Брандсалдин и уже по приветствию было видно, что они давние друзья. Без всяких предисловий Брандсалдин попросил явить Силирии таинственный артефакт.
  — Это… Не может быть. Это то, что я думаю?
  — А что вы думаете? — лукаво спросил Брандсалдин, ожидая прямого ответа на свою загадку.
  — Чешуя Тиамат? Та самая, что Культ выкрал у Арфистов в Тэйе? Но… как? Откуда?
  — Всё благодаря этим двум юным героям!
  Широким жестом Брандсалдин укаал на Ноля и Аарона.
  — Смею ли я попросить вас рассказать эту легенду целиком, Высшая Леди? — обратился к Силирии Ноль.
  — И на что способна эта чешуя…— осторожно добавил Аарон.
  — Эту чешую нашёл сам Саммастер. Она способна на многое, но ни на что хорошее. Я слышала легенды, будто она хранилась где-то в местных землях. Храм Чешуи, или как-то так? Я даже снаряжала экспедиции для его поисков. Как вам удалось её найти?
  «С помощью дьявола, который выкрал карту к Культа Дракона, а самим культистам подсказала дракон Скорлворикс, что лично разрушила этот храм», мысленно ответил Ноль.
  — Нам повезло, — соврал он вслух. И только потом осознал глубину своей лжи.
  — В любом случае, мне придётся её у вас забрать. Она принадлежит арфистам, и только Боги знают, на какое зло будет способен Культ Дракона, если чешуя вновь попадёт к ним в руки.
  — Нет! — воскликнул Аарон. — Чешуя моя. У меня друг погиб, пытаясь её раздобыть!
  Аарон удивился, назвав Тибо своим другом. Тогда в храме он так не считал, но сейчас слово само сорвалось с его губ. Адраммелех тем временем быстро смекнул к чему идёт дело, и снова укрыл чешую невидимостью.
  — Чешуя слишком опасна, — начала было объяснять Силирия, но артефакт уже пропал с её глаз.
  — Мы хотели использовать её в борьбе против культа, — стал объяснять Ноль.
  — Какая глупость! А если вас завтра убьют ассассины культистов и заберут чешую с ваших трупов? Мы не можем так рисковать.
  — Чешую мы не отдадим и точка. Если вы не хотите нам помогать, то и пожалуйста! Подумаешь! Найдём тех, кто хочет.
  — Аарон хотел сказать, что…
  — Я знаю, что я хотел сказать, — неожиданно резко для самого себя перебил Ноля Аарон. — Всё с ней понятно! Она просто хочет заграбастать чешую себе. Пойдём отсюда.
  — Боюсь, я не могу этого допустить… Стража, задержите этих двоих.
  Но Аарон не собирался допустить, чтобы его схватили. Он уже посидел на цепи в лагере культистов, и больше не собирался сдаваться в плен без боя. Пальцы мальчика вновь покрылись инеем, когда трое телохранителей Высшей Леди перегородили ему выход.
  — Я начинаю сомневаться, на чьей вы стороне, — мягко начала леди Силирия.
  — На стороне добра, очевидно же! — Огрызнулся Аарон, удерживая некромантское заклинание на кончиках пальцев.
  — Аарон, я понимаю, что тебе может быть неприятно сейчас, но оказание сопротивления при аресте…
  — Ничего ты не понимаешь, Ноль!
  Ледяная ладонь из загробного мира обхватила сердце одного из стражей, едва тот попытался скрутить Аарону руки. В следующую секунду второй страж напал на Ноля. Завязалась драка, в которой в ход пошло всё: кулаки, зубы, кинжалы, заклинания. Взирая на всё это сверху, невидимый бес Адраммелех только закатил глаза и вылетел из покоев, пока его не задел шальной магический снаряд.


  * * *

  Дилан и Флави должны были встретиться с Аароном и Нолём тем же вечером в таверне, но парни так и не появились. Идти на улицу на их поиски было слишком рискованно: суровый закон о комендантском часе говорил, что любой, оказавшийся на улицах после заката, может быть заключён под стражу до выяснения обстоятельств. Так что не оставалось ничего другого, как дегустировать дорогие вина в этой (довольно приличной, надо сказать) таверне. Благо золота за свои сокровища Дилан выручил даже больше, чем рассчитывал. Рядом с ним сидела Флави, неожиданно красивая в новом платье и с чистыми волосами любимого плутом цвета — золотого. Она пахла чем-то вкусным, а выпитый алкоголь придал её аристократичным скулам простодушный румянец. После очередного бокала Дилан не удержался и приблизил губы к её щеке.
  И тут же прозвенела пощёчина!
  — Ты что! Дурак! — Обиделась Флави, и отвернулась, чтобы Дилан не увидел её улыбки.
  Остаток вечера получился скомканным, а потом подростки ушли спать по своим номерам.
  На следующий день они уже сами пошли в храм Огмы, чтобы выяснить, куда запропастились Ноль и Аарон.
  — Ноль? Да-да, знаю такого. А вы, значит, с ним в одной компании? — уточнил у них бородатый верховный жрец, назвавшийся Брандсалдином.
  — Мы его друзья. Мы бы не докучали вам расспросами, если бы это не было важно, — пояснил Дилан.
  — Важно, говорите? Ваш друг вляпался в пренеприятное дело и сейчас находится под стражей, пока мы кое-что ищем. А вы, значит…
  — Уже уходим, — тут же перебила его Флави.
  — Стойте, не так быстро. Вы были с ним, когда он… нашёл… ну... ту штуку.
  Флави что-то шепнула, и Дилан почувствовал аромат полевых цветов.
  — Нет, что вы! Мы простые аристократы. Путешествуем, смотрим достопримечательности. Ноля этого вашего только один раз в таверне видели. Ну, нам пора! Прощайте!
  Выйдя на улицу, Дилан и Флави, побежали обратно в таверну за своими вещами.
  — Это что сейчас было?
  — Что было, то прошло. Или вот-вот пройдёт, так что надо спешить.
  — А чего теперь Ноль?
  — Чего «чего»?
  — Как его вытаскивать?
  — Мне-то откуда знать? Это ты палач и мастер пыток, тебе лучше знать все эти штуки про темницы. Я только как сажать знаю, а как вытаскивать — ну извините...
  — Проклятье...
  До таверны они добежали без проблем, а там расплатились и тут же покинули заведение, на всякий случай. Что было делать дальше — совершенно не ясно. И нужно ли делать что-то? У Флави не было такого уж искреннего желания со всем этим разбираться, а Дилан? Ну, как сказать. Может быть? Хотя есть некоторая ирония в том, что законник почувствует теперь на собственных запястьях, какими справедливыми бывают его законы…


  * * *

  Ноль сидел в камере тринадцатую ночь. А это значит, что сегодня был первый день месяца Элейнт. Это уже стало чувствоваться по ночам, когда в свете факелов иногда можно было разглядеть собственное дыхание. На нём была арестантская роба из мешковины, не слишком удобная, но хотя бы не пахла гоблинами. Постелью ему служил сноп сена, а в противоположном углу его нового дома было ведро для справления нужд. Под самым потолком виднелось крошечное окошко, размера которого хватало ровно настолько, чтобы видеть, как день сменяет ночь, а ночь сменяет день. Словно чувствуя вину, Брандсалдин иногда приносил Нолю книги, позволяя хотя бы в воображении вырываться из этих каменных стен.
  Но по ночам читать было невозможно, и невозможно любоваться звёздами, а потому Ноль обычно просто сидел в темноте и слушал. Как капает вода, как шуршат крысы, как… кто-то идёт. Лёгкая, крадущаяся поступь, совсем не как у стража. Спаситель? Убийца? Аарон! Мальчик стоял по ту сторону решётки, узкая полоска лунного света освещала его лицо. На нём была такая же арестантская роба, а в руках — красная пластина чешуи Тиамат, которую он держал как щит.
  — Аарон! — громко шепнул Ноль. — Ты выбрался! Скорее! У тебя есть ключи?
  Но мальчик не спешил открывать клетку. Он стоял в коридоре и смотрел на Ноля — грязного, жалкого, пострадавшего за правду. Так желавшего уничтожить чешую и доверившегося взрослым. Правильный Ноль хотел сделать всё правильно. И вот итог.
  — Аарон, ты чего?..
  Аарон продолжал стоять. Было слишком темно, чтобы Ноль мог увидеть на его лице какие-либо эмоции.

Эльфы наконец уходили восвояси и поляна была полностью под их контролем. Наконец можно было разбить небольшой лагерь и отдохнуть как следует, но перед этим стоило позаботиться о трупе Маэла. Подойдя к остывающему телу, Дилан присел на колено и посмотрел на изуродованное лицо своего наставника. Осознание того, что самый близкий ему человек погиб и на этот раз окончательно, подкосили самообладание разбойника.
— Я снова один... Ну за что, черт подери? — еле слышимым дрожащим голосом говорил он. Будь он один, то скорее всего заплакал от своего горя, но сейчас был не тот момент. Мэлоун просто не хотел показывать подобные эмоции ребятам, поэтому держался изо всех сил.
— Несправедливо... Несправедливо? — задал он вопрос самому себе и сам же дал ответ, — Мы прекрасно знали на что идем... — после этих слов стало еще более паршиво на душе. Именно поэтому Дилан со всей силы хлопнул себя по щекам, чтобы прийти в себя. Помогло. Вернув себе самообладание, парень первым делом наконец обломал эти чертовы стрелы, что торчали из глаз и рта, после чего накрыл голову своего учителя небольшим куском ткани.

— Что? — обернулась Тарариала, удивленно подняв брови на "ушастенькую", — Я знаю, что такое кипарисы... Почему ты спрашиваешь? Что это? — но книжка, которую девочка уверенно сунула эльфийке под нос, пахла совсем не кипарисами. Тарариала аж поморщилась, — Пахнет прокисшим яблочным сидром... Не знаю о чем ты, девочка.

Флави гладила и чесала кота с довольным видом человека, который всегда получает то, что хочет. Попутно она обследовала и пощупала его большие лапы и хвост, подёргала за уши и пушистые усы, в качестве компенсации дав понюхать свою новую волшебную книжку. Книга пахла не столько бумагой, а скорее деревом и прелой хвоей, будто не в рюкзаке у неё пролежала всё это время, а под лавочкой беседки в саду. Сад этот был тайным, сокрытым в чаще леса, но светлым и тёплым. Его тропинки, сплошь усыпанные рыжей шуршащей листвой и мелкой сетью иголок, чертили тени острых вечнозелёных кипарисов, под которыми клубились ежевичные изгороди, а в вышине торжественно качались верхушки дубов. Лавочка в беседке была суха и тепла от бьющего через кроны солнца. Её занимала высокая и изящная женская фигура, но рядом ещё оставалось место и для неё. Для Флави.

— Эй, эльфы! Раз уж вы не убиваете детей, то у меня к вам вопрос… Погодите! — она засуетилась, когда мурчащий от её почёсываний большой кот развернулся и лениво потрусил за хозяйкой. Флави побежала за ним, пытаясь уцепить за хвост. — Эй, дамочка! Ушастенькая! Можно тебя спросить?..

Она не убежала слишком далеко от ребят. Но достаточно, чтобы те не услышали, когда Флави тихо спросила:

— Ты знаешь такой лес, а в нём сад? И там ягоды растут, и дубы, и всё растёт. И кипарисы. Это деревья такие, — Флави с сомнением посмотрела на эльфийку, — как сосульки, только зелёные и вверх торчат. И пахнут… вот... как это, — она вытащила из-под мышки свою книгу и протянула её охотнице. — На, понюхай. Только из моих рук!

Детей убивать нельзя, но вот пройдет немного зим и человеческий ребенок перестает быть оным, тогда иммунитет пропадет. Берглин собрался было напомнить это мелкому, так сказать дружеский совет на будущее по выбору компании и вообще средств заработка. Вот только вряд-ли дроу бы подобрал слова, способные успокоить кого-либо, скорей усилил бы возникшее напряжение. Благо что он был не один, и взяла слово Тарариала. Несмотря на то, что разговаривала она не с Берглином, тот и сам немного успокоился, и переключив внимание на Мэллона слушал эльфийку, просто получая удовольствие от ее голоса.
– Да, идем.
Как не хотелось поворачиваться спиной к гринестовским и не очень людям, сделать это все же пришлось, следуя за эльфийкой. Пришлось напрячь слух, дабы не упустить доли секунды, уберегающие от стрелы или болта в спину. В какой-то момент подумалось что нужно позвать пуму, все-таки они уходят, но решил не делать этого – Мэллон умнее многих людей, сам поймет что пора догонять.

Драться за Маэла точно не хотелось. Да и Адра был прав, так было даже лучше. Если бы разбойник ушел, с ним бы и ушло знание о новых владельцах чешуи. И кому бы попало это знание в дальнейшем? Нет, меньше свидетелей всегда лучше. Поэтому Аарон поднял руки и показал открытые ладони в знак того, что неприятности ему не нужны.

– Никакие мы не рекруты, - добавил мальчик, переглянувшись со всеми и тоже задержав взгляд на и Дилане. – Мы вообще с ним дел не имели, ну... Ни я, ни господин Ноль, ни Флави... Только Дилан и все...

Адра действительно был прав...

При крике "Убейте чудовище!" Адраммелех на секунду напрягся. Уж больно знакомыми были эти слова. Но вскоре стало понятно, что адресовались они не ему, и можно было расслабиться.

О а вот это у них походу завуч, — подумал Никита увидев Медисониху. Но тут классная руководительница совсем рассердилась и решила посадить всех в зверинец. Офигеть у них тут учебный процесс поставлен, — подумал Никита, — это что же в клетку всех посадят ещё и намордник наденут ну его нафиг на такой БДСМ я не подписывался.

В памяти Никиты всплыли мемы о приключениях анкапа, где тот попадает в прекрасный Анкапистан будущего, только чтобы оказаться приговорённым ООО «Суд» к бессрочному рабству на урановых рудниках или оказывается в иной подобной передряге. Никите никогда не нравились эти мемы, в интернет-дискуссиях он всегда пылко отстаивал позицию, что так быть не может, потому что в Анкапистане естественным рыночным путём установится принцип неагрессии, то есть любому человеку будет невыгодно действовать агрессивно в отношении любого другого человека, так как это неизбежно повлечёт за собой возмездие. Кажется, пришла пора проверить свои умопостроения на практике! — решил Никита.

— Э, э, э, не подходи, карлан! Ты нарушаешь принцип неагрессии! — закричал Никита гному и, расправив плечи, внезапно для себя начал делать замысловатые пассы руками. — Джон Голт, я призываю тебя!

Принц усмехнулся, ещё раз оглядев гостей, после того, как Кид озвучил кланы.
— Ну да, разумеется. В особенности мистер Астрин. Только боюсь, вы — единственный представитель вашего Клана в гор... хотя нет, есть, кажется, ещё один или два. В любом случае, на Совете за вас отвечают Бруджа. Также как и за Гангрел — с ними такая же ситуация.
Деворо проследил взглядом, как Малкавиан переливал содержимое из термоса в бокал. Сам Кид ничего особенного не почувствовал, даже когда отхлебнул из бокала. Разве что лёгкая искра статического тока проскочила между его ладонью и железной стенкой термоса в момент касания. Однако больше ничего. Никаких новых ощущений, никаких новых симпатий. И кровь была самой обычной, человеческой, разве что со слабо заметной примесью антикоагулянта. Да и было бы странно ожидать от Бруджа чего-то иного, учитывая, что в городе он, можно сказать, новый человек.
Принц посмотрел Киду в глаза.
— Да, мистер Астрин. Можете считать, что я официально ответил вам Гостеприимством. Вы и ваши друзья можете оставаться в городе столько, сколько посчитаете нужным. Клан Бруджа я уведомлю. Позже представитель Советника с вами свяжется.
В воздухе так и висело молчаливое «но» несколько секунд. Пока Принц не добавил:
— Взамен же я хочу попросить вас о небольшой помощи в деле следствия. Раз уж вы сами предложили. На вашей, если можно так выразиться, карьере это также скажется позитивно.
Мистер Деворо вопросительно посмотрел на присутствующих.

  

Юя поняла, что своим неожиданным появлением сбила человеческому сыну рабочий настрой. Его странные действия привели девушку в недолгое замешательство. С одной стороны, было бы мудро последовать просьбе мальчишки и двинуться по дороге дальше. С другой стороны, таинственная ночная атмосфера способствовала разговору менее формальному, чем тот, который наверняка ожидал троицу в деревне. Юя решила остаться.

— Опусти оружие, я не причиню тебе вреда. Мое имя госпожа Это. Я шинхарэ, душа-очистительница. Пришла в Касенамуру по призыву вашего старосты.

Это-сан говорила с подростком со всей серьезностью и почтением, на которые была способна. Конечно, ребенок с деревянным молоточком совершенно не заслуживал ее уважения — но, если честно подумать, Юя тоже не заслуживала его страха. Нужно было вести переговоры быстро, пока испуг не прошел:

— Расскажи мне: почему ты ухаживаешь за алтарем ночью? Кому он посвящен? Что ты скрываешь? — девушка задавала вопросы, попутно обходя ребенка по кругу так, чтобы вместе со своими (оставшимися, видимо, в темноте) товарищами образовать вокруг него широкое кольцо.

Беа вслед за остальными выбралась из горящего здания. Дальше, скорее уйти как можно дальше от этого жара, от жадных красных языков.

Оказавшись в безопасности, девушка тут же подбежала к Гильермо, осмотрела руки, шею, все, что позволяли приличия. Кивнула капитану.

— Спасибо. Вам обоим. Я, к счастью для всех, молодая вентру, но могу при случае быть вам полезна. Если не будете наглеть, — Беатриче усмехнулась в лицо гангрелу. — Этого человека я заберу с собой, с ним все будет хорошо и проблем он вам не доставит. А насчет падре. Есть разные способы защитить маскарад, разные… фокусы.

Охота закончилась. Люди потушат огонь, отремонтируют клуб. Жизнь вернется в прежнее русло. Откуда взялась эта женщина? Чего хотела? Почему в этом городе? Возможно, это еще не конец. Но на случай любых сомнений у Беа была Теодора. Завтра они встретятся за бокалом вина на увитой зеленью террасе, и сир услышит от Беатриче хорошие новости.

Эдит скрылась за стеной огня. Дело сделано, она не сможет отсюда выбраться, только отсрочила неминуемое. Нужно выбираться отсюда, чтобы не разделить ее участь.

Джино успел вырваться вперёд. Он что-то сказал Северину. Джованни не слышал что, но догадывался. Кому нужен вампир без Сира, который к тому же о традициях слыхом не слыхивал? Уж кто-кто,но Адро знал, что никому.

По пути к выходу Джованни все думал о своей дальнейшей судьбе: объявится ли теперь его Сир? Может наконец настало время? Сможет ли Джованни влиться в новое для него вампирские общество? Что Носферату захотят в обмен? Что захочет Герра? Стоит ли жизнь Витторио того, что бы давать что-то взамен? Почти что святой человек, сразу в рай попадет после смерти. Эта мысль показалась Гангрелу забавной.

Ответы не должны заставить себя ждать. Не так уж и важно, какие они будут, важно, что наконец их количество сравняется с количеством вопросов. В коем-то веке

О какой такой Ведьме шла речь, Герра так и не понял. Да и не его это дело было - понимать такие детали. Пусть Рио потом разбирается, когда получит рапорт. Пока же Герра соскочил со сцены, инстинктивно подчиняюсь древнему страху, что сильнее Голода и передается каинитам вместе с Проклятьем - страху огня.

Тело юноши уложено на пол, кинжал возвращается в ножны - сейчас он уже не потребуется. Или же... взгляд Даэва зацепляется за потомка Эдит, подоспевшего, увы, к развязке истории. Глаза Джино переходят к пламени, что охватило Бернар целиком. Странно, но кажется, будто Носферату приветствует огонь, отдается ему без остатка, тогда как самому капитану приходится прилагать усилия, дабы просто продолжать смотреть на разворачивающийся филиал ада.

– Уходим! Пусть огонь очистит этот место! – рявкнул Герра, обращаясь к своим товарищам. Их работа сделана. Осталась, только одна деталь.

Джино подхватывает под руку счастливчика (теперь уже без дураков) Гильермо, и направляется к дверям. Поравнявшись с Северином, Даэва замирает. Не смотря на Призрака Овесто-Инфериоре, он говорит:

– Решай сейчас, нужен ли ещё этому месту Призрак или люди уже достаточно настрадались от монстров... Ты последний, что остается от "Арабель". – Капитан сделал короткую паузу, давая отпрыску Эдит прочитать между строк: спокойной жизни тебе всё равно не дадут. – Наш договор в силе.

Не дожидаясь реакции сородича, Джино двигается дальше. Мавр сделал своё дело, мавр должен умереть.

Måndagsbarn har fagert skinn
Tisdagsbarn har älskligt sinn
Onsdagsbarn är fött till ve
Torsdagsbarn får mycket se
Fredagsbarn får kärlek och lycka
Lördagsbarn ska mödorna trycka
Söndagsbarn får leva och njuta
  rikt och vist och sedan berömligt sluta*

✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢

16 мая 1870
Я так хочу жить, Господи. Беззастенчиво, алчуще, неимоверно хочу жить. Я не хочу умирать, я страшусь того, что ждёт меня по ту сторону порога, переступить который нам всем суждено, и суждено лишь единожды… Я готова убить, послать в тот иной мир, которым правит древняя дочь Локи*, кого угодно, лишь бы самой не предстать пред её живым-неживым ликом… Я убивала, да, и готова снова. Я готова даже вновь вернуться туда, в дикие леса Норрланда, и отыскать её, ту, кто суть источник моих страданий. Я готова заключить с Ведьмой новую сделку… Пусть забирает мою душу, она и так гнила, хладна, ничтожна; что смысла в душе, когда можно обрести вечную жизнь, могущество, знания, силы, даже помыслить о которых смертным не суждено? Да, я хочу этого… Господи, дай мне сил, дай мне сил это реализовать, претворить в жизнь мой план…

07 июля 1870
Боги, как же я больна.
Как я устала.
Нет сил.
За что, за что ты прокляла меня?
За что я влачу это ничтожное существование?
За что я каждый день страшусь ночи, и каждую ночь плачу, предвосхищая день?
Я ненавижу тебя.
Я ненавижу себя.
Я знаю многое.
Я помню всё.
Я вижу всё.
Единственное, чего не вижу, – выхода.

20 августа 1870
Знали ли мы тогда, к чему это приведёт? Могли ли мы предположить, какими последствиями чревата была наша беззаботная вера в свои силы и в те идеалы, которые мы поклялись охранять и которым принесли клятву служить? Осознавали ли мы всю серьёзность тех решений, которые мы приняли, грандиозность сил, с которыми дерзнули столкнуться?

Ответы на все эти вопросы – нет. Глупцы, безумцы, мертвецы. Вот кто мы. Все мертвы, все, кроме меня, да и я – уж лучше бы умерла со своими сёстрами и братьями по Обществу. Малодушие не позволяет мне наложить на себя руки, поскольку после того, что видели мои очи, душа моя исполнена страхом: если всё, что я видела – реально, вполне вероятно и то, что после смерти есть посмертие. И – вполне возможно, что самоубийцам уготована не лучшая в нём участь. Тем не менее, кошмары и воспоминания, такие яркие, такие реалистичные, словно осколки прошлого из зеркала времени, которое мы нечаянно разбили, вонзились в моё сознание, вросли в него, стали единым, и теперь мне с каждым таким наплывом, когда очередной осколок задевает какие-то участки моего мозга, и я снова переживаю былое так ясно, как наяву, мне всё сложнее и сложнее отличить галлюцинации от реальности. Всё чаще я добровольно отдаю себя в заботливые руки доктора Никласа Фрейда и его медсестёр, которые даруют мне забытье посредством своих научных снадобий; тьма обволакивает меня, моё естество, окутывает, словно тщедушное мёртвое тельце моей души пеленается в непроницаемые для света бинты савана полной темноты и абсолютной тишины. И так продолжается какое-то время, пока мне не становится легче. И тогда я снова возвращаюсь.

Нет, не Туда. Туда мне путь заказан. Алгот, извечный дворецкий Замка, порой навещает меня – или тут, в Приюте Страждущих Душ, или в моей квартирке над «Бюргером и Пекарем» – он всегда покупает где-то эти милые сдобные булочки с корицей и кардамоном, каждая размером с ладошку младенца, и мы пьём кофе и говорим ни о чём, и каждый раз он задаёт мне вопрос, и я каждый раз отвечаю, что никогда более не переступлю порога этого проклятого места, разрушившего столько жизней, уничтожившего мою… И он вздыхает, и он уходит, старый друг, с каждым разом я вижу, как он становится всё старее и дряхлее, и скоро и его не станет в моей жизни, и я останусь совсем одна. Одна против Тьмы. Против безбрежного океана отчаяния и бессилия. Против бездны той опасности, о которой не знает никто, кроме редких Детей Четверга, настолько несчастных, что судьба «даровала» им Взор. Что же мне делать, что, посоветуй, дорогой дневник, подскажи, как мне выплатить этот долг перед теми, кто уже не жив, кто отдал свои жизни ради моей? Как избавиться мне от этих преследующих меня повсюду мук совести, раскаяния, ужаса, боли, воспоминаний? Как сбежать, куда сбежать, где мне найти покой? Где найти силы совершить то, о чём думаю каждый день вот уже столько лет к ряду? Молчишь… Не знаешь…

Ты знаешь столько всего. Все секреты, все крупицы информации о достойных поступках, все бесконечные списки недостойных огрехов – и не только моих, но и всех моих близких, которых уже нет в живых. Ты – сокровищница опасных знаний, ядовитых тайн. Тебя я использовала столько раз ради собственной выгоды и спасения; послужи же мне ещё раз, ответь – что мне делать? Как мне быть? Как справиться с безумием? Со страхами? Как примириться с воспоминаниями? Как переложить ответственность за Замок, на кого? Кто будет настолько отчаян, чтобы снова возжигать свечи и ладан у алтаря Артемиды в его подземелье? Кто решится перенять с моих плеч бремя ответственности за человечество, за то дело, которое я поклялась когда-то свято чтить и исполнять, но не смогла… не нашла в себе сил… сбежала…

27 августа 1870
Доброе утро, мой дорогой дневник!

Хорошие вести. Хотя ты, очевидно, и без того сам их знаешь. Не ты ли всё подстроил? Давеча я просила у тебя ответов, я молила о помощи, я кровоточила на твои пожелтевшие от неумолимости времени и яда знаний страницы своими исповедями. И уже буквально в следующие дни я получила вести от… да. Ты же знаешь. Те, кого я видела в своих снах, те, чьи лица мне посылались в видениях, насланных проклятием той Ведьмы, да горит её душа в аду до скончания веков, и потом ещё вечность… Их много, куда больше, чем было нас более чем полстолетия тому назад. Но все они – Дети Четверга, я это сразу поняла по тем вопросам, которые задавали они в своих письмах, присланных на мой адрес в Приюте. Они не знают, что я живу тут, на Главной Площади, и думают, что я – безумная тётка, визжащая в лица медсестёр психлечебницы. Пусть. Я заслужила такое отношение. И я встречусь с ними – там. Нужно поддерживать репутацию, не так ли, старый мой друг? Пошлю-ка я за Алготом, пусть принесёт мне связку ключей от Замка. И пусть возрадуется его сердце – отныне не будет он в одиночку бродить по тёмным и пыльным коридорам этого оплота горестных воспоминаний. Страх и отчаяние, вопросы и желание понять, узнать, изменить – вот что прочла я в строчках и меж строчек тех, кто родились в четверг, и кто просит помочь с пониманием…

Я назначила им встречу. В четверг, ну а что, иронично же, и символично. Они хотят ответов – они получат их, в тех пределах, в которых я способна буду их дать. Они хотят решения этой «проблемы» – они узнают, что такового не существует, что только смерть способна забрать у них их дар, и что единственный способ примириться с тем, что отныне они – не такие, как остальные – это сделать Взор настолько обыденным, привычным, что ни сознание, ни подсознание не будет воспринимать это более как «проблему». Стать членами Общества. Помогать другим, используя свой Взор. Приподымать завесу меж столпов, на которых начертаны «Боаз» и «Яхин»*. Делать шаг в Sanctum Sanctōrum этого мира, на его незримую изнанку, что лишь им суждено видеть. И что-то мне подсказывает – они не оттолкнут мою руку, протягивающую им связку ключей от Slottet Gyllencreutz. И история не закончится, и Уроборос* снова уцепится за свой хвост, и колесо времени продолжит своё вращение. Благодарю тебя, Дева Молодой Луны, мраморнокожая Артемида, благодарю тебя за это… За возможность искупления. За возможность хотя бы на закате моего пути сделать нечто благое для этого мира. За возможность того, что мой последний выдох, когда придёт его час, станет мирным и тихим выдохом облегчения.

✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢

УППСАЛЬСКИЙ ПРИЮТ
Больничный путь (Sjukhusvägen), Уппсала, Швеция

12:00
Четверг,
1 сентября 1870 года

Приют Страждущих Душ Уппсалы располагался среди холмистых южных окраин города, на западном берегу тихой Фирис, неспешно несущей свои тёмные воды в озеро Меларен. Печально известный пожар, 16 мая 1702 года уничтоживший почти все городские постройки и четверть его населения, разгорелся на восточном берегу реки, где преобладали деревянные хаотичные постройки. Через деревянные же мосты огонь перекинулся и на западный берег, разрушив неимоверное количество древних сооружений, включая и Кафедральный Собор Уппасалы, и Уппсальский Замок, и первый в Швеции ботанический сад, высаженный известным естествоиспытателем, ботаником и анатомом, открывшим лимфатическую систему человека – Улафом Рудбеком, предком Альфреда Нобеля – нашумевшего недавно на весь мир молодого учёного, изобрётшего динамит, благодаря которому горнодобывающая промышленность в Швеции начала развиваться с невероятной стремительностью. В том пожаре уцелел лишь Густавианум – главное здание Уппсальского Университета, первого в Скандинавии и одного из первых в Европе; многие поговаривали, что это здание защищала «нечистая сила», иначе оно бы не осталось абсолютно неповреждённым тогда, когда вокруг бушевало адское пламя, разрушившее даже каменные стены Уппсальского Замка. Согласно городской легенде, в медном куполе Густавианума, в котором и располагался тот самый анатомический театр, приносились жертвы самому Вельзевулу, и потому Царь Преисподней пощадил здание.

Почти полтора столетия отстраивали свой город жители Уппсалы, не без поддержки королевского дома и собственной городской казны, пополнявшейся преимущественно из кошельков владельцев заводов по производству аквавита* и хозяев публичных домов, жрицы которых обслуживали утомлённых рабочих этих самых заводов, а также из налогов, оплачиваемых Университетом, учиться в котором посылают своих детей самые богатые и известные семьи не только Скандинавии, но и Европы. По проекту Улафа Рудбека был перепланирован город – с прямыми линиями и очертаниями. Был восстановлен Уппсальский Кафедральный Собор, заново отстроен Уппсальский Замок, построена новая университетская библиотека, которую почти тридцать лет тому назад снова снесли и перестроили заново, благодаря чему она отныне именуется «Carolina Rediviva» – «Карлова (библиотека) оживлённая вновь», и которая известна на весь мир своей уникальной коллекцией древних манускриптов. Заново высажен и взращён ботанический сад, в который сам Карл Линней, основоположник современной биологической систематики, вложил свою душу и за которым он ухаживал до последних дней своей жизни. Недалеко от Густавианума был выстроен Университетский Госпиталь – один из лучших и современнейших в Европе.

Все эти мысли проносились в вашем сознании по мере того, как путь ваш в Уппсальский Приют проводил вас мимо величественного собора, и мимо грандиозного здания университета, и мимо всё ещё сочно-зелёного моря ботанического сада, и мимо прочих сооружений, знаковых для Уппсалы и её жителей, гордящихся древней и насыщенной историей и культурой своего города, даровавшей миру огромное количество достойных умов и сердец. Однако в ваше сердце по мере продвижения на южные окраины города начало закрадываться какое-то странное щемящее чувство – то ли осень уже начала щекотать вашу душу на задворках подсознания этим особым для осенней поры воздухом и ароматом, и обещанием холода, тьмы и грусти, то ли исподволь меняющийся пейзаж – готический декор постепенно уступал место более простым строениям из красного кирпича, садам и особнякам, рельеф переходил из равнинного в холмистый, и вот уже тёмная громада богадельни вынырнула из-за очередного изгиба земной тверди, словно ужасный каменный левиафан, готовящийся проглотить утлое судёнышко вашего бренного тела.

Вполне вероятно же, что подобные ощущения переживали все, кто когда-либо – по своей воле или вне оной – вынуждены были пройти через чёрные свинцовые ворота, ограждавшие территорию психиатрической лечебницы, поскольку за ними царил иной мир. Боль и страдания, как физические, так и душевные, насытили каждый камень, каждое дерево, каждую травинку здесь, – во всяком случае, воображение бурно рисовало сцены ужасных испытаний, через которые проходили каждый день «постояльцы» этого приюта, испытаний, заставлявших их кричать так, что само естество мироздания начинало трепетать и плакать, и слёзы эти ронялись в изумрудный ковёр здешних лужаек, прорастая впоследствии белоснежными капельками ветряниц*.

Огромное трёхэтажное здание раскинуло два своих тёмных крыла на запад и на восток. Восточное крыло было для неимущих больных душою, и там, в этих вечно тёмных коридорах, царила безысходность, пахло безумием, росла плесень насилия и боли – так, во всяком случае, поговаривали сплетники Уппсалы, любившие обсудить истории пострашнее, и ничто не было таким страшным в этом городе, как Приют Страждущих Душ. Во всяком случае, так гласила городская молва; посетители же этого заведения могли лишь видеть тёмные окна восточного крыла, да лицезреть массивную двустворчатую дверь, ведущую из приёмного покоя туда, дверь, которая для всех обитателей этого крыла открывалась единожды и последний раз в их жизни. Оттуда их выносили лишь ногами вперёд, причём случалось это куда раньше, чем можно было предположить.

Совсем иная атмосфера царила в западном крыле. Тут проходили лечение те, чьи семьи могли позволить светлые палаты, вежливое обращение, трёхразовое питание, которому могли позавидовать многие семьи бедняков, и полный цветущих деревьев и кустов сад, в котором всегда журчал каскадный фонтан, порхали яркие бабочки и «страждущие душою», как аккуратно именовал персонал Приюта этих пациентов, вкушали горячий шоколад, кофе и сэндвичи с огурцом и лососем.

Именно тут время от времени обитала Линнея Эльфеклинт – факт, о котором вы пока не знали. Придя в приёмный покой, вежливые медсёстры, услышав ваше имя и имя той, к кому вы пришли, препроводили вас в больничный сад, где среди кустов жимолости, запоздало цветущих и ныне, за столиком из плетённых ивовых ветвей сидела сухопарая худощавая старушка с водопадом серебристых волос и паутиной морщин на измождённом суровом лице. Огромные голубые глаза пристально смотрели на вас и сквозь вас, а пальцы с пучковатыми суставами изящно держали фарфоровую чашечку с дымящимся кофе – аромат кардамона доносился до вас даже на расстоянии.

– Прошу, присаживайтесь. Нам предстоит долгий разговор. Но прежде – не сочтите за нахальство – поведайте мне, кто вы, откуда, и каким образом вы стали… видеть.

И без того весьма странный и необычный призыв завершился совершенно непредсказуемым образом. Вместо демонических или дьявольских сущностей ожила цепь, на которой сидел убитый волк. То ли это какая-то шутка, то ли слишком хитроумная ловушка, но Лорас этого понять не сумел. А вот реакция Дэймона была вполне понятной. В пределах видимости был один враг - цепи, их он и атаковал. Гоблины же были пока где-то в другом месте. Хотя был ещё один момент, о котором пока как-то не задумывались. Наверняка же был ещё один ход к гоблинами, чтобы не касаться этих цепей. Хотя бы тот, где был мостик. Драккейн сумеет помочь забраться туда остальным. А его можно будет на верёвке затащить.
- Уходите оттуда, есть другой путь.
Он показал наверх пальцем, чтобы его могли понять те, кто видел. А в цепи направил тот же заговор, которым добил волка. А затем отошёл вглубь тоннеля, чтобы лучше разглядеть как можно было забраться в тоннель, где прокатился ранее его пламенный шар.

Мастер:
+75xp от sweetcream (2622/2700)

- Демонические цепи.. Серьёзно?.. - Пробормотал Дэймон себе под нос, глядя на извивающихся у его ног с явными гастрономическими намерениями железных "змей". Став столь внезапно похожими на розовую мечту какого-то палача-извращенца, они повергали здравость рассудка в лёгкий трепет. Похоже, в его следующей поэме тяжёлые мрачные цепи будут иметь природу отнюдь не символическую. - Чиара, сзади!

С сомнением мазнув единственным глазом по тускло мерцающему в потустороннем свете лезвию рапиры, Дэймон криво усмехнулся. Полосавать остро отточенной кромкой железные цепи? Ищите дурака.. Опустив на мгновение веко, бард потянулся внутрь сознания, мягко и осторожно косаясь Искры.. Той, что порождала на свет его музыку.. Той, что делала его тем, кто он есть. Рапира взлетела в приветственном салюте, а в распахнувшемся глазе плясал вовсе не иллюзорный, на сей раз, огонь.

-Сгори в пламени, что породило тебя! - От голоса полуэльфа затрепетал воздух, а по лезвию его клинка пробежала волна огня, срываясь с кончика крупными осенними листьями и яростным листопадом накрывая извивающуюся у ног акробата мерзость.

Мастер:
+75*2 хр от Tpayp и sweetcream (2028/2700)

Паника, страх. Все это очень мешало и было заразительным. Это не тот приятный морозный холод, а иной, мертвенный что сковывал цепями по рукам и ногам, мешая двигаться. И хуже всего, что он отравлял разум, лишая всякого рассудка.
Но это происходило с Нолем, может быть ещё с кем то, Кейн же испытывал лишь злость и раздражение. Достав скимитар культистов, что в большой лапе драконорожденного смотрелся маленьким и нелепым, воин попятился к выходу из пещеры, выставив вперёд щит, на случай возможной опасности.

Мастер:
+75xp от sweetcream (2422/2700)

- О, боги, Ноль, успокойся!.. - Чиара даже повысила голос, - Ты же умный и начитанный! Тифлинги, конечно, имеют в своих предков дьяволов, но, как ни странно, куда реже других рас идут на всяческие сделки или темные ритуалы. Прекрати, пожалуйста, панику! И выбирайся сюда, пока ритуал не завершен!.. Немедленно!.. - в голосе Чиары появились металлические нотки. Она почему-то ощущала определенную ответственность за парня, хотя причин для этого не было. В любом случае, он был весьма важен для них. И бросать его совершенно не хотелось.

Необходимость успокаивать законника позволила и самой жрице отвлечься от свечения, которое ее завораживало. И правда, следовало отступить, но... Ноль продолжал пятиться, в панике забираясь в тот самый затхлый и воючий лаз, где по информации Скамоса был хобгоблин, опасный, а главное, - умный враг.

- Ноль, задери тебя медведь, слезай оттуда!.. Тут опасно, что за глупости ты творишь!.. - взорвалась Чиара, и без колебаний прошлась по рисунку, пытаясь успокоить парня, и - при необходимости - защитить.

Мастер:
+125xp от sweetcream (4836/6500)

Варвар машинально оглянулся за спину, проверяя, ничего ли там, например, не собирается взорваться.
— Если это что-то опасное, я помогу с поисками, — пообещал он Джэмне. — В конце-концов, ты мне жизнь спасла, вроде как. Что нужно делать?

Мастер:
+125хр от sweetcream (5757/6500)

Полные энтузиазма дознаватели удалились, и Майя осталась одна. Она ещё немного повозюкала кашу, но после истории с щепкой есть её совершенно не хотелось, хоть сто раз пропусти через мелкое сито. Возвращаться к разговору с дедком тоже было не с руки. Остальные же посетители столовой её вовсе игнорировали. И как в таких условиях вести расследование?
Майя задумалась. Гадать можно было бесконечно, однако это было не продуктивно. Во всех историях о Великих Сыщиках гаданиям уделялось самое малое место. Сыщик всегда отличался ясным умом и трезвостью суждений. Не поддаваясь панике, он с легкостью увязывал погнутую подкову старой клячи с протухшим зельем в башне архимага и делал вывод, что убийца садовник. Надо было следовать его примеру.
Итак (Майя принялась загибать пальцы), щепка нашлась только в тарелке Брана. Значит, Брана хотели убить в первую и возможно, единственную очередь. Но зачем убивать Брана (да ещё столь подло!), если не из-за яйца? Очевидно, чтобы наложить руки на его имущество. Например, стильный меч, с которым каждый мужчина выглядит на полфута выше! Однако среди пассажиров единственным мужчиной был старикан (халфлингов Майя за мужчин не считала), а ему сверкать мечом было уже поздновато.
Тогда остаётся яйцо. Но кто вообще мог знать про яйцо? Во-первых, драконий культ. Во-вторых, кто-то, кто прискакал из Гринеста, вроде той безумной бабы. В-третьих, другие члены их отряда. При том, только последние знали, что Бран поплывёт именно на этой барже... Майя похолодела и поспешно отогнала дурные мысли, сосредоточив всё внимание на щепке. Очевидно, что щепку подбросил кто-то из присутствующих. Или повар. Ему это было проще всего. Может ли быть, что кто-то приплатил ему за убийство Брана? Конечно, может!
Наконец, спасшая Брана гномка. Она явно интересовалась чем-то тайным и запретным, связанным с драконами. Но если кто-то хотел переправить что-то тайное и запретное, связанное с драконами, самым надёжным способом была контрабанда. А самый надёжный контрабандист очевидно один из моряков. Он все укромные места на судне знает и запрятать что-то среди чужого товара может, и вообще ему тут верят больше, чем остальным. Ух как всё закручено!
Майя снова похолодела. На этот раз не от страха, а от возбуждения. Подкова, зелье и садовник были найдены. Осталось понять, кто убийца. Неужели коварные Лосвиус и Лиду?!

Мастер:
+75хр от sweetcream (2661/2700)

Несколько общих слов о ситуации в Константинополе

• Стартовая дата — октябрь 1071 года. Два месяца назад византийские войска потерпели сокрушительное поражение от турков-сельджуков в битве при Манцикерте. Ожидается, что скоро почти вся Анатолия — внутренние холмистые и горные территории Малой Азии — будет потеряна для империи. Полгода назад последняя византийская крепость в Южной Италии пала перед норманнами. Ожидается, что северные варвары вскоре вторгнутся в метрополию империи. Балканы охвачены восстанием болгар и славян. Вскоре эти провинции также могут отпасть от ромейской державы. Императорский двор в хаосе. Настроения апокалипсические. Византийские каиниты думаю, что за турками стоят чуть ли не баали, поднявшиеся в силе вновь впервые со времён Второго Города и Карфагена, и ветра Геенны веют в воздухе.

• Нынешний каинитский режим в городе основан тремя римскими мафусаилами — тореадором Михаилом, цимици Драконом и вентру Антониусом Галлом — параллельно с тем, как стары греко-фракийский город Византиум стал Новым Римом или Константинополем в правление Константина Великого. Михаил был лидером данной котерии. Сейчас он считается патриархом всего Константинополя и правителем местной иерархии вампиров in absentia.

• Трое мафусаилов — триумвиры, как они себя называли — породили три главные каинитские династии, которые правят городом и Византийской империей до сих пор. Правящие семьи Константинополя зовут себя Троицей и отоджествляют себя с триединым христианским Богом. Разрозненные и политически изолированные в настоящий момент тореадоры считаются земным воплощением Бога-Отца и отвечают за общее управление доменом, а также за культурные стороны жизни ромейского общества. Вентру — Бог-Сын — управляют политическими аспектами империи и двором автократора. Цимици — Святой Дух — исполняют роль школяров, историков, монахов и экзальтированных аскетов.

• Семьям Троиц служат вассальные династии ряда других кланов, также включённых в систему управления городом и империей в целом. Коллективно они называются Побегами. Для тореадоров-михаэлитов — это магнианцы-ласомбра, малахитовые носферату и сеттиты Дети Иуды. Антонианским вентру — лексорские бруджа и алексианские каппадокийцы. Драконианские цимицы не имеют вассальных семей вампиров, тем не менее им служит инцестный выводок ревенантов обертусов. Кроме того, у тореадоров есть Школы — армия гулей-воинов, служащих лично Михаилу. (Равно в семьи Троицы и в Побеги возможно «усыновление» вампиров других кланов и линий крови. Тем не менее эти вампиры преимущественно воздерживаются от создания потомства).

• Ромейские каиниты чрезвычайно религиозны. Среди вампиров Константинополя распространён культ, почитающий мафусаила Михаила в качестве земного воплощения архангела Михаила. В настоящий момент драконианские цимици — за вычетом ряда светских и в некотором смысле маргинализированных фракций — представляют собой культ христианских флагеллянтов-аскетиков, ищущих некую Божественность Внутри. Каинитская ересь также имеет своих последователей в городе, не говоря уже о других культах.

• Дебаты о том, насколько открыто каиниты должны управлять обществом смертных в качестве живых богов и святых, несколько веков назад вылились в конфликт между вентру и цимицы. Конфликт частично совпал с противостоянием иконокластов и иконодулов в Православной Церкви и опосредованно привёл к смерти Антония, самоизгнанию из Константинополя Дракона и устранению Михаила от рутины управления городом. До сих пор определение «иконокласт» является среди константинопольских вампиров синонимом того, что тот или иной сородич является сторонником некоего прото-Маскарада, вроде того, который вампиры Камарильи будут придерживаться в последующие века.

• В связи с тем, что Антоний мёртв, Михаил почти всегда в торпоре, а Дракон, по слухам, прячется в драконьей форме где-то под горой Афон, семьями Троицы сейчас управляют их преемники и заместители.

• Вампиры, не принадлежащие к системе семей или по праву Становления или через усыновление, не имеют прав и статуса в Константинополе. Таким образом, общая система Высоких и Низких кланов, значимая для каинитов Европы во времена Долгой Ночи, не особо применима в Константинополе. Так, теоретически, какой-нибудь иностранец салюбри или вентру (вентру — не потомок Антония), хоть он и аристократ во всей остальном христианском мире, будет стоять ниже чем признанный и принятый в местную иехархию митрополит-носферату или сеттит, искуситель византийских принцев и генералов.

Игромеханика и создание персонажа

• Основная книга по сеттингу — изданный к 1996-м году комплит Constantinople By Night. По игромеханике мы ориентируемся на V20 Dark Ages, за вычетом ряда исключений и хомрул, которые будут приведены ниже.

• По дорогам просветления мы ориентируемся на те, что были предложены в Revised Edition оригинального Vampire: The Dark Ages, а не на варианты V20 Dark Ages.

• Равно и Nature, и Demeanor используются для восстановления воли, когда персонаж действует в согласии с ними себе во вред по аналогии с тем, как это было во второй редакции VtR.

• Мне не очень хочется брать на себя роль финального арбитра в том, как и когда персонажи получают очки опыта, потому здесь мы также будем ориентироваться на опыт VtR. Наряду с классическими строчками в чаршите вы должны будете придумать своему персонажу два долговременных и два сиюминутных стремления (aspirations). Персонаж будет получать по одному очку опыта, когда он сделает что-то существенное для достижения одного из своих долговременных стремления и когда он исполнит своё сиюминутное стремление. После выполнения сиюминутного стремления следует выбрать новое. Ориентируйтесь здесь на описание данной механики в корбуке второй редакции Реквиема. Также — если это покажется вам уместным — сделайте одно из долговременных стремлений персонажа некой целью практического или даже эгоистичного плана (захватить такой-то домен, опозорить и убить своего Сира, посадить того или иного претендента на императорский престол и т.д.), вторую — неким философским, идеологическим, глобально-политическим и, быть может, даже альтруистическим стремлением (обрести Божественность Внутри; стать Ажи Дахаком; прекратить бессмысленные конфликты, раздирающие правящие семьи Константинополя, и править империей как Отец и Сын; доказать Михаилу, что люди и вампиры не более, чем животные, и они никогда не смогут обрести Рай Земной).

• Персонажи на старте получают не 5, а 10 очков для распределения между своими бекграундами. Это объясняется тем, что в сравнении с типичными неонатами Европы и мусульманского Востока вампиры Константинополя обладают преимущественно достаточно низким поколением, а стартовый статус для минорного представителя семьи Побега 1, а для минорного представителя семьи Троицы — 2.

- Будет тебе карта. - Отозвался Длинный. Предложение Лазаря относительно себя он будто бы проигнорировал, но Шешель и так знал - согласится. Ему просто некуда деваться, так что стоило ли вообще говорить о каком-то согласии? Разорённое церковное подворье было лучше сгоревшей хаты, где ютились все бродяги, попрошайки и юродивые.

Пришло время собираться, и идти дальше. Когда охотники решили, что уже достаточно передохнули, Агнешка вновь с видимым неудовольствием погрузила на закорки бедолагу-Длинного, подозвала к себе собаку, и зашагала вперёд, громко чавкая подошвами по грязи. Прихрамывающий Шешель отправился за ней. Через пару километров изменчивая погренская погода смилостивилась над охотниками, и дождь постепенно сошёл на нет. Стало светать, и теперь можно было не бояться, что где-то в темноте за охотниками крадутся волки или какая-нибудь намного более ужасная тварь. До границы Проклятой Земли оставалось всего ничего, и по мере приближения к ней напряжение отступало. Охотники даже позволили себе немного расслабиться, ослабив бдительность, и поэтому для них стало полной неожиданностью, когда Скиф вдруг оскалился и зарычал, встав на месте.

Навстречу охотникам медленно брела лошадь с безголовым всадником. Агнешка и Длинный ещё могли принять это за Безголового Мачека, но видевший его раньше Лазарь сразу же понял, что что-то не так. Конь Мачека нёс его неслышно, а до слуха охотников доносился отчётливый стук копыт по потихоньку зарастающей былью дороге. Да и выглядел конь вовсе не жутким умертвием с обглоданной мордой - самая обычная тощая кляча с засохшей коркой грязи, покрывавшей ноги и раздутое болезнью брюхо. Безголовое тело, наряженное в шинель, тоже не принадлежало Мачеку - оно было обычным человеческим трупом, причём довольно свежим - кровь ещё выходила небольшими толчками из перерезанных артерий, заливая рубаху и шинель, в которую был наряжен мертвец. Тело пошатывалось, еле удерживаясь в седле, и в конце концов всё-таки свалилось, когда замученная лошадь приблизилась к охотникам на расстояние десятка шагов. Оно медленно сползло набок, и грузно упало наземь, оставшись лежать там. Из сложенных у пояса рук вывалилась отрезанная голова, принадлежащая какому-то молодому пареньку, даже не похожему на охотника - наверное, сын кого-то из жителей Предместья. Глаза были выколоты, и мертвец как будто плакал кровавыми слезами, а в рот ему был грубо затолкан плотный бумажный валик. Едва только тело свалилось со спины лошади, как та сразу же встрепенулась, испуганно заржала, встала на дыбы, и бросилась в сторону, галопом удирая от охотников, как будто только этого и ждала. В самом ближайшем будущем эта кляча станет добычей какого-нибудь местного хищника.

Свёрток во рту отрезанной головы оказался старательно свёрнутой запиской, состоявшей из всего одного крупно написанного слова: "ОТСТУПИСЬ!"

Алюминиевые пальцы успели схватить камеру, но нацелить её уже не получилось: несколько выстрелов в упор заставили мистера Картера потерять равновесие, и, заваливаясь в сторону, он щёлкнул затвором, не успев навести камеру на модель. Тонкое как жердь тело переломилось в области солнечного сплетения, куда попала целая гроздь пуль, телескопические руки устремились вверх, раздвинулись фута на три, но тело уже падало, и длины рук не хватило, чтобы дотянуться до оконных рам, врезанных в косой потолок. Скрюченные белёсые пальцы схватились сначала за полоску оконного света, но та треснула, не выдержав веса, и тогда рука сжала одну из вспышек выстрела, повисших гирляндой между Кори и мистером Картером.

Мистер Картер упал. Всё оказалось действительно быстрее и проще. Телескопический монстр с глазами-камерами сложился от нескольких выстрелов из банального пистолета, заряженного даже не серебряными пулями, а патронами из «Уоллмарта». Мистер Картер оставался лежать, замерев в своей неестественной позе. Стеклянные глаза, лишённые век, смотрели куда-то в сторону и вверх. В одной руке треснувшая фотокамера, в другой — вспышка от выстрела «Браунинга». Крови не было, как не было и тени от тела, лежащего на плоской текстуре дощатого пола. Из треснувшей камеры потихоньку разливалась непроницаемая чернота, разъедавшая пространство.

"О боже, о чем он говорит, к чему взывает?!", - опешил про себя Эвервуд, ставя чашку на подлокотник и поднимаясь на ноги. Грегори начал мерять комнату шагами, заложив руки за спину, изредка жестикулируя:

– Я не борец с... с ночными ужасами, Эдуард. Вы врач, а я антиквар. Если, быть может, в жандармерии к вам ещё и прислушаются, то меня из-за подобных рассказов просто выкинут вон! Вы же сами сказали, за вами следили. За мной следили точно так же - этот тип в цилиндре. Стоит нам оказаться на пороге у стражей правопорядка, как об этом станет известно фон Заровичу. Друг мой, – Грегори остановился и посмотрел на Овеланда, – с существом такого порядка не сладить в рамках закона. Я не хотел говорить вам, но, в ту ночь после приюта, кто-то ошивался на моём пороге. В это сложно поверить, но... от одной этой мысли кровь стыла в жилах, хоть я повидал достаточно ужасов в своей жизни. Я так и не поспал толком тогда. Скажите мне, Эдуард, как, во имя Илматера, вы собираетесь бороться с подобной нечестью? Неужели ваша или моя смерть способна хоть что-то изменить здесь?

Эта история начинается с воспоминания.

19:30 15.03.1918
Кубань,
станица Ново-Дмитриевская

Белые показались из пурги как призраки, как лунатики, сомнамбулически бредущие в бледно-сером снежном мареве по голой слюдяной равнине, покрытой ржавой щетиной травы. Выбежавшие из хат красноармейцы спешно припадали на колено у плетня, пачками стреляли по корниловцам — но те, спотыкаясь, ломая корку наста, валясь в ледяную грязь, надвигались на позицию как чумное полчище леммингов. Мокрый ветер бил в щёки налитым водой снегом, хрустко трещали подмёрзшие лужи под ногами. Перебивая беспорядочную винтовочную пальбу, с окраины станицы монотонной трелью затараторил пулемёт, выбивая из снежно-грязного месива цепь фонтанчиков, валя офицеров одного за другим, а те продолжали переть. В этой адской ледяной метели они сражались не за святую Русь и не за Веру, Царя и Отечество, а за место у печки и чугунок мамалыги: если бы им не удалось выбить красных из станицы, их всех ждала смерть в голом вьюжном поле, поэтому они и не думали останавливаться под убийственным огнём. А когда из-за спин наступающих раздалась команда «Ура!», офицеры бросились на позицию красных не с этим бодрым кличем, а с остервенелым животным рёвом, от которого каменно ухнуло в груди: в этот момент Романов понял, что сейчас красные дрогнут.

Дрогнули почти сразу: электрической волной пробежала эта дрожь по всей протянувшейся вдоль плетня цепи: по-заячьи, пригибаясь, рванул с места один, другой — Андрей палил из нагана в воздух, хватал бегущих красноармейцев за обшлага, но бегство нельзя было остановить, как не остановишь зонтиком лавину; а сзади уже, с треском валя плетень, набегали в штыковую жуткие фигуры в погонах на обледенелых, коркой застывших шинелях. Андрей отчётливо увидел заросшее неряшливой серебряной щетиной, с растрёпанными моржовыми усами лицо штабс-капитана, почувствовал густой табачный перегар, кисло-прелый запах шинельной шерсти и успел почему-то ещё подумать, что это благородие наверняка завшивело хуже, чем он сам в пятнадцатом году, — а в следующий миг офицер вогнал штык Андрею в грудь, пробив лёгкое.

16:20 08.08.1918
Шенкурск, пристань,
пароход «Шенкурск»


Рана до сих пор тупо отзывалась при каждом вдохе, при подъёме по лестнице приходилось останавливаться передыхать — не хватало воздуха. Что хуже, часто ныло в области сердца, будто долго и мучительно водили по струне: доктор в Питере советовал принимать нитроглицерин, но он что-то не помогал. И, самое главное, всё это нужно было скрывать перед всеми. Это был странный негласный уговор между Андреем и товарищами: они все знали про его ранение, но уважали уездвоенкома Романова лишь пока тот делает вид, что никакого ранения нет.

Уездвоенкомом Романов, строго говоря, стал лишь сегодня утром, на заседании съезда: комиссар губкома Павлин Виноградов, уезжая на Двину, оставил его в Шенкурске в должности исполняющего дела уездвоенкома, так как чрезвычайный уездный съезд советов, который должен был официально утвердить должности местного исполкома и, в том числе, военного комиссара, собрался лишь сегодня. Но это была формальность: съезд собрался послушный, готовый заклеймить кооператоров-смолокуров, эсеров и офицеров, в прошлом месяце поднявших народ в этом городке на восстание. По должностям тоже утвердили кого надо. Хотя бы здесь всё прошло гладко — не мог не отметить Романов, остановившись передохнуть у поленницы дров, сложенной на палубе речного грузопассажирского пароходика «Шенкурск», где квартировал он сам, его маленькое войско и экспедиция вологодской ЧК.


Но этим хорошие новости и заканчивались: больше радоваться было нечему. Пароходик «Шенкурск», стоящий у деревянного дебаркадера на реке Вага, был единственным по-настоящему безопасным местом в этом чужом Романову городке. Весь лесной Шенкурск был пропитан контрреволюционным духом: в городе всем заправляли кооператоры, а всякому известно — где кооператоры, там рядом эсеры; вокруг города в непролазных лесах были раскиданы смолокурни, где из древесной смолы гнали пек и скипидар, а ещё на этих смолокурнях могла неделями укрываться любая банда, могли держать захваченного Георгия Иванова, бывшего председателя уездисполкома — хоть и левого эсера, но, кажется, нашего человека. Виноградов сумел уговорить восставших выдать большинство заложников, и те уехали пару дней назад на пароходе по Ваге, но Иванов оставался в руках бандитов, и надо было его как-то выручать. Но и это ещё не самое гадкое: хуже всего было то, что в Архангельске неделю назад высадились, чёрт бы их побрал, союзнички, прогнавшие местную советскую власть; сейчас союзники с их прихвостнями-белогвардейцами двигались вверх по Двине. Виноградов планировал собрать наличные силы и удержать врага у Березника: получится ли у него? Бойцы открыто говорили: не получится, а вместе с тем, пока не в открытую, но — Романов знал — подразумевали: надо драпать.


Пребывание у власти напоминало жонглирование пятью кинжалами, которые нужно было все удерживать в воздухе: чтобы удержать в подчинении съезд, нужно было держать мирным город; чтобы держать мирным город, нужно было держать в подчинении бойцов; чтобы держать в подчинении бойцов… что нужно было делать? Вдохновить их на неравный бой с приближающимися интервентами? Постараться решить вопрос с заложником, пока ещё есть время, а потом драпать? Запугать всех с помощью чекистов — ведь есть на борту трое чекистов, экспедиция вологодской губЧК, запугать, пришибить террором, чтобы не подняли головы? Или просто драпать вверх по Ваге до Вельска, плюнув на всё? Тяжело решать, тяжело.

Задумчиво вышагивая по палубе, Романов обозревал свои владения. «Максим» на носу, два скучающих бойца на посту. Поленницы дров вдоль борта по всей палубе: очень предусмотрительно, если что, топлива с лихвой хватит до Вельска, а к тому же такие поленницы — отличные заслоны от пуль. Унылый перебор гармошки из насмерть прокуренных и загаженных кают второго класса: отдыхающий первый взвод кто дрыхнет, кто режется в карты и орлянку, кто травит байки. Пока не пьют: пока. Ещё один пулемёт на дебаркадере, у сходней в сторону города. Третьего пулемёта нет. Второй взвод по тройкам патрулирует город, охраняет уездную управу, где заседает съезд. Практического толка от этих патрулей мало, но важно показать горожанам, что советская власть здесь и никуда не уходит. В четырёх каютах первого класса живут он и чекисты. Маленький пароходный салончик с расстроенным пианино и библиотечкой с книжками вроде «Отъ чего гибнетъ народъ и Государство?» (сочинение Т. П. Богачёва, а гибнет от неверия в Бога и онанизма) — местный штаб. Туда Романов и направился, рассчитывая найти там своего тёзку.

И не ошибся — Бессонов действительно был там, хотя вернулся из города лишь десять минут назад (Романов отходил и проглядел возвращение). Бессонов тоже был на съезде, но не как участник — в исполком он не выдвигался, делегатом не был, а зашёл так, поглядеть, кто есть кто. Поглядел, остался впечатлён: не исполком, а какие-то насмерть перепуганные слепые котята, которые сами не рады быть между двух огней — большевики заставляют городом руководить, местные того и гляди всех перебьют. Слизняк на слизняке, кроме разве что председателя и секретаря — братьев Боговых, Ивана и Василия (22 года и 25 лет соответственно, из крестьян, бывшие солдаты): эти ничего, держатся бодро. Оба левые эсеры, но наши: кооператоров на дух не переносят, воюют с ними тут на съездах ещё с весны. Воюют смело, но бестолково: не видя текущего момента, братья пытались нахрапом провести тут мобилизацию, спровоцировали восстание, потом сами же четыре дня с исполкомом сидели в осаде в казарме. Только Виноградов их и спас. Сейчас — снова у власти, снова громят кооператоров, клеймят белогвардейщину. В общем, люди наши, хоть и не без недостатков.


Но, в целом, Боговые да ещё пара человек — вот и все, на кого молодая советская власть могла опереться в этом кулацком смолокурном городишке. Бессонов сегодня обошёл город из любопытства: городок как городок, типичная северная провинция. Бессонов сам был северянин, архангелогородец, и узнавал тут многое: почерневшие от времени по-северному огромные деревянные крестьянские дома, серые деревянные мостки по улицам, начинающаяся сразу за околицей густая непролазная чащоба леса, тихая спокойная река с жёлтыми плёсами. Обычный уездный городок: две с гаком тысячи душ, два трактира, несколько потребиловок, иных лавок и базарчик на площади. Ещё есть двуклассное училище, банк, почтамт, типография местной газетёнки (сейчас не выходит), полицейская управа с кабинетом бывшего станового пристава и маленькая тюрьма. Посреди города — большой женский монастырь: только этих-то богомольных черниц нам тут для полного счастья не хватало.

Долго гулял по городу, остановился у двухэтажного кирпичного здания с выбитыми стёклами, сорванными дверями. Это была та самая казарма — общежитие уездисполкома, которое четыре дня осаждали мятежники, которое, наконец, взяли и всё разгромили внутри.

В числе исполкомовцев в руки мятежников попала Ревекка Пластинина, тридцатидвухлетняя еврейка, жена одного из местных большевиков, при этом (все знали, в том числе муж) любовница Кедрова, начальника надо всем краем: ссылка. Когда их отряд на трёх пароходах прибыл в Шенкурск, Виноградов договорился с повстанцами о выдаче почти всех заложников (предварительно наставив на город пулемёты), и Бессонов помнил, как в числе прочих в бричке привезли связанную Пластинину, которая злобно озиралась по сторонам и с ветхозаветной мстительностью в голосе истерично кричала направо и налево, что за это придётся отвечать, что она так просто это местным не забудет, что вернётся и устроит тут гекатомбу (она так и крикнула — гекатомбу). На это было неприятно смотреть. Чего там Ревекке Акибовне пришлось пережить в плену — у неё не спрашивали: погрузили на пароход и отправили в Котлас. А местные запомнили, осадок остался.

Всё это нужно было как-то решать, как-то показать местным, что с советской властью так шутить нельзя, что даром это не проходит. И, было бы у Бессонова хоть человек двадцать надёжных чекистов, он бы тут поставил дело на поток: но вся экспедиция была — он и два помощника. Изначальная задача была — развернуть в Шенкурске уездную ЧК: занять помещение, набрать штат, поставить работу. Но уж какое там, когда город на грани восстания, в лесах остался заложник, а от Архангельска наступают интервенты. Хорошо хоть, в своих людях Бессонов не сомневался: этих двоих он в Вологде подобрал сам, проверил в деле и остался доволен — люди надёжные. Хоть что-то было надёжное здесь.

Вернувшись из города на пароход, Бессонов некоторое время в одиночестве сидел за круглым обеденным столом в пароходном салоне, наблюдая через окно за серо-стальной гладью реки с песочными отмелями, тенями облаков на воде, гребёнкой леса на другом берегу. Было прохладно: август на Севере — уже осень. Холодный тинной свежестью отдающий ветерок гнал по реке мелкую рябь, по небу быстро бежали ряды облаков, закрывая и открывая нежаркое солнце. Из кают второго класса, занятых красноармейцами, уныло доносилась гармошка, временами хлопали двери, гулко топали шаги, шумно прокатывался смыв в гальюне. Из камбуза парно несло варёной картошкой — там судовой кок в поте лица целыми днями готовил еду на всех. Капитан парохода, седенький старичок, двадцать пять лет ходивший по Двине и Ваге, от страха боялся выходить из своей каюты, а чего боялся? Зачем его-то расстреливать? Кто тогда пароход мимо мелей поведёт? Вообще Бессонов последнее время ощущал, что его иногда боятся не по делу, а просто так, будто смертью от него несло. А может, и несло. Хлопнула дверь, Бессонов поднял взгляд. Тёзка, военком Романов пришёл. Надо, видимо, поговорить.

      И вновь вперед по кишке канализации, загребая ногами смрадную воду. С влажного потолка падают капли, периодически заставляя факела шипеть. Ноги уже давно промокли насквозь. Ноют уставшие конечности и свежие раны. Яд медленно, но уверенно разливается по телу Хааса и Зубери, нагоняя характерную муть. Отряд, как и всегда, идет молча. Каждый, так или иначе, старается не думать, чем закончится бой, и что будет после него, если будет. Тем не менее, каждый настроен решительно, собираясь пойти до конца. О Самбуле вроде никто и не помнит уже. Пёс с ним. Хотя, может, и правда помощь приведет. Да только подумав единожды, сразу становится понятно, что вряд ли он успеет. Но, по крайней мере, наверху узнают, где искать их трупы и куда отправлять новый отряд, если все до единого погибнут.

      И вот поворот тоннеля, на стенах которого ещё издали виднелся отблеск какого-то света. Отряд вышел к просторному коллектору, внешне похожий на тот, что был уровнем выше. Только этот чуть больше. Изящные, мощные колонны поддерживают свод помещения. Зажженные факелы в искусных держателях на них же. Строители заботливо перекинули легкие арочные мостки между каналами. Старая секция канализации, построенная, должно быть, ещё до Второй Войны. В те времена даже вот в таких местах было место какой-то архитектуре и стилю. В наши дни это уже никого не интересует, и везде властвует более строгий утилитаризм. На ум приходит мысль, что, пожалуй, именно подобного рода место должен был облюбовать колдун.

      На другом конце коллектора, у одной из колонн, виднеется операционный стол или что-то вроде, а на нем — человек, удерживаемый ремнями. Некто в глухом плаще с капюшоном совершает некие манипуляции над ним. Он стоял к крысоловам спиной, так что разглядеть его лицо было совершенно невозможно. На столике подле разложены блестящие хирургические инструменты. Целая армия склянок с неизвестными жидкостями и декоктами. Плошки, чашки, колбы, мерные весы и тому подобное. Смесь алхимической лаборатории и операционной одновременно. Неподалеку от них на полу расположился оборотень. Действительно огромная, косматая тварь. Ножи когтей, и клыки размером с большой палец руки человеческой. Но, вопреки всем ожиданиям, оборотень на появление крысоловов никак не отреагировал. Более того, он еще загодя должен был почувствовать их приближение. Тем не менее, он продолжал неподвижно сидеть, замерев. Неизвестный человек за хирургическим столом прекратил свои эксперименты над жертвой, и в тот же момент оборотень, наконец, оживился. По его рубленным и резким движениям, по кровавым прогалинам в шкуре, по выступающим, желтоватым костям и по белой мути в глазах стало понятно — оборотень был бесконечно мёртв. Ликан был из той же когорты, что и ранее повстречавшиеся крысоловам ходячие мертвецы. Но в отличие от них, над волколаком постарались. Его быстрые, но неестественные движения сами по себе выглядели жутко. Живые существа так не двигались. Из сгнившего носа капала какая-то мерзкая гниль. Его челюсти непрестанно щелкали, словно вновь и вновь взводимый медвежий капкан. Хозяин мертвого оборотня, этой марионетки, использовал его как механизм, как машину для убийств. Похоже он специально проделал такой долгий путь, чтобы возможная погоня выдохлась. И, надо сказать, его план сработал.

До рождества оставалась неделя, а чем занимался Кори, вместо того чтобы искать подарки родным? Сидел посреди ночи в машине с братаном Цезарем и потягивал колу, чтобы не уснуть. Это была Шкода Октавиа, которую Цезарь иногда одалживал у своей запойной тётушки, хотя 16 ему будет только через месяц. Необычная европейская машина кофейного цвета, который Цезарь называл «телесным», она была куплена тётушкой Тарой у какого-то хлыща, прикатившего аж с Западного Побережья. Наверняка краденная, судя по цене, но Цезаря это не смущало, как не смущала и езда без прав.

Декабрь 2019

Звонкий смех вписывался в окружающий мерный шум ещё одной нотой, но не тонул, а словно добавлял искристой радости в общее настроение. Эйна была так счастлива, что почти не вспоминала о странном разговоре в поезде, загадочной леди Авроре и не менее загадочном яблоке из Грёз. Зато когда вспомнила, в глазах её прочно поселилось любопытство. Однако пока ни малейшей возможности утолить его Эйна не видела, и с лёгким сердцем — что может случиться, когда рядом оба лорда Бомейн, Артмаэль, Ровена и даже Празутагус! — отложила этот вопрос на потом.

— Мы скоро! — пообещала девочка, едва не подпрыгивая от нетерпения. Праздник вот-вот наступит!

Вместе с улыбающейся тётушкой они прошли по украшенному дому. Эйна обещала себе рассмотреть потом всё ещё раз, пообщаться со стенами, дышащими волшебством, но и сейчас не уставала крутить головой и делиться с тётей восторженными эмоциями о городе. Впрочем, некоторые, особенно поразившие воображение моменты, пересказать бы просто не получилось: оставалось хранить в сердце и обмениваться с теми, кто был рядом.

Его пальцы, на долю секунды напрягшись, когда прозвучал её голос, ослабили давление. Ему больше не казалось, что если забрак отпустит женщину, то она исчезнет, в том или ином смысле.

Отт опустил голову, облегченно вздохнув, пряча небольшую, но определенно победную улыбку. Когда надежды уже не было и Ширас был готов к худшему, даже к бутылке в свою голову, случилось чудо... Да, пожалуй, самонадеянно, с учетом того, как ловко Астория уже обводила его вокруг пальца, но что-то в голосе первого секретаря подсказало юноше, она не врет.

Отпустив ладонь Амидалы, посланник Ширас подхватил бокал с "Эскадроном" и за несколько глотков осушил его. Немного пролилось на одежду, но это уже было абсолютно не важно. Зажмурившись и громко выдохнув, получив с непривычки столько оттенков горького за раз, Отт посмотрел на Асторию.

– Ах да, это было за тебя, – утерев рот рукавом, улыбнулся падаван. То ли хмель, то ли ощущение победы, добавляло мыслям Отта какой-то приятной легкости. – Если очередное задание не убьет меня раньше, я готов рискнуть и подождать этого "однажды". Ах, блин... мне нужно предупредить остальных, что всё хорошо! – Вспомнив об обещанных пяти минутах, забрак соскочил со стула и уже собирался уйти, как вспомнил об ещё одном важном моменте. – Спасибо, Астория. И... кхм... передай мне свой бластер, чтобы МакМорган не нервничал...

Общее - каждому лично.

Ожила автоматика систем, а вместе с ней и ты. Укол расплывается тёплой волной по телу. От макушки до стоп. Мышцы завыли в болезненном спазме, тело дугой выгибая. Быстрее, чем просыпается зрение, с чпокающим звуком от лица отделяется маска. За ней следом из глубин глотки выползает белёсый гофр шланга. Прячутся в нейлоновых недрах капсулы. Легкие, что давно не дышали сами, делают первый вдох. Обжигает кислород, но это хорошая боль. Жизнь - это боль. Хоть и не только она. Далее просыпается дневная подсветка стазисного контейнера, обнажая толстое стекло крышки. Сквозь парящий воздух и капли конденсата на ней, ты различаешь чьё-то лицо. Далеко не сразу приходит понимание: это твоё отражение. Онтологический шок сменяется более насущными проблемами. В капсуле тесно. Под телом неприятно хлюпают остатки противоперегрузочного бульона. Старая система кондиционирования плохо справляется с вентиляцией. Легкие с трудом гоняют влажный воздух туда-сюда. Шумит что-то, будто фен включили. Подозрительно щелкает где-то в недрах стазисной капсулы. Но это мелочи, всё же. Важно другое.

В какой-то момент на стекле возникают голубые строчки голограммы. Мигают, заставляя обратить на себя взгляд.

«Внимание!»
«Идет процесс идентификации личности...»
«Считываю данные ИПЧ...»
«Загрузка данных...»
«Ожидайте окончания процедуры»

Чуть в стороне возникло напутственное изображение:

Жизнь покидала его. Свет Матери ласково касался его израненного тела сквозь тучи. Он не мог знать этого, просто чувствовал. Паники нет, лишь обида... он хотел бы показать Джессике дороги, добраться до Калифорнии... он хотел бы и сам ещё почувствовать встречный ветер, когда несешься по хайвею навстречу закату. Старик Мэтт когда-то давно сказал, что не каждой истории суждено быть рассказанной до конца. Кажется, Нейтан начал понимать, к чему это было. Ему показалось, что теперь он ощущает то, что ощутил Данн-старший перед смертью - нежелание оставлять девочку-подростка одну в этом мире. Один на один с этим пидарским индейским оборотнем!

Его затрясло от ярости. Смотря на Изидаха снизу-вверх Нейтан Робинсон уже точно знал, что нужно делать: он даст Куперу чувство собственного превосходства перед окончательной победой, откроется для последнего удара, который должен послать Отверженного вниз с водопада Койота, вот только в этот путь они отправятся с Безгрешным вместе. Из последних сил Нейт оскалился и зарычал прямо в лицо гигантской твари, призывая завершить начатое. В этом мире слишком много чудовищ... пусть хотя бы двое из них уйдут, чтобы Человек мог жить дальше. "Прости Джесс, так было нужно", - пронесся слабый отголосок Нейтана-человека, которого смог сохранить в себе юноша сквозь все эти годы, - "Живи".