Голосование пользователя

Вы не можете просматривать этот пост!

Хель внимательно слушала рассказ о лицах, что посещали Айнара. Теперь маска, что она надела на лицо, обрела в ее глазах душу. А может сама маска и являлась сосудом ее души? Вопросов в голове с каждым его словом не убавлялось. Когда он произнес ее новое имя, Хель будто погрузилась в омут воспоминаний, нахлынувших на нее.

Она помнила Бриду слишком хорошо, чтобы имя ее сразу же не возвращало Хель к тому дню, когда она впервые увидела ее. То была рыжая ведьма, всего раз посетившая их деревню. Это случилось в один из самых знойных дней в году, когда улицы заполняли только пыль и спящие в тени псы. Все старались переждать часы зноя в прохладе дома, когда по улицам будто волной прокатилась новость о путнике, приближающемуся к деревне. Она была рыжей и истощенной. Все тело ее было исписано неизвестным рисунком и укрыто странными амулетами и лоскутами ткани. Детей прятали за юбки и наказывали не смотреть ей в глаза, чтобы она не украла душу. Брида. Она навсегда запомнила и имя ее, и голос, и даже запах, что она принесла с собой в тот знойный полдень.

Когда рыжая ведьма приблизилась к деревне, ее уже встречали все жители их селения, очень скупые и хмурые жители, нужно сказать. Недобрые серые лица смеряли ее взглядами каменных изваяний, уже одним своим видом давая понять, что ей в их деревне нечем будет поживиться. Однако, Бриду это, кажется не смущало.
- Меня звать Брида. - Услышали они хриплый низкий женский голос, - Я не собираюсь задерживаться в вашем селении. Прошу лишь о глотке воды с вашего колодца. Я в пути уже несколько дней и почти не встречала воды в этих землях.
Хель до сих пор помнит, как мурашки то и дело бежали по ее щуплому девятилетнему телу от ее низкого голоса. Однако ответом ведьме была оглушающая тишина.
- Я не причиню вам вреда.. - только и успела сказать Брида, не услышав ответа на свои слова, когда тяжелый голос старейшины ее перебил:
- Иди прочь, ведьма. Тебе не видать воды с нашего колодца.
И снова воцарилась тяжелая тишина. Рыжая ведьма еще постояла, внимательно оглядывая жителей, а после, не произнеся ни слова, пошла прочь в лес, что стоял подле деревни.
- Никогда не общайся с ведьмами! Они крадут души через глаза и рты! - наказывала ей мать, когда они пришли домой. Однако Хельге не давало покоя, что ведьма ушла молчком и не куда-то, а в лес, туда, куда так часто любила убегать сама Хель. И ночь ту девчонка не спала, все смотрела в окно, думая, что делает рыжая ведьма в той лесной тьме. И чудился ей огонек костра во тьме, и манил ее пуще любой сладости в тот лес. Под утро она не выдержала, схватила большую кружку, набрала в нее воду и кинулась с ней в лес. Лес ей казался в то утро особенно живым. Быть может, так действовало на него присутствие ведьмы, быть может, Хель лишь так казалось. Но рыжую ведьму она нашла. Та уже не спала и что-то плела, сидя на огромном пне, подобно королеве на троне. Глаза на Хель она подняла, лишь когда та уже совсем была близко. Тяжелый взгляд темных глаз опустился на все ее юное естество придавив будто камнем к земле. Сейчас Хельге кажется, что они о чем-то с ней тогда говорили без слов, общаясь на каком-то духовном уровне, но тогда она лишь отяжелевшая и оцепеневшая, нашла в себе силы подойти к ней, все еще глядя ведьме в темные глаза и протянуть ей кружку воды. И лишь после этого ее вдруг отпустило. Ведьма приняла кружку и припала к ней губами. И ничего красивее этой пьющей воду ведьмы Хель никогда не видела. Горло ее то и дело двигалось от глотания, тонкая струйка воды спускалась по загорелому подбородку к шее, по кожаным ожерельям и бусинам, катилась к груди, замирала пред ней, не решаясь коснуться ее, а после стремительно падало в ложбинку меж грудей, позабыв самое себя. И Хель всей душой завидовала этой струйке, мечтая коснуться рыжей ведьмы, ощутив пальцами весь жар ее огненного тела.
Напившись, ведьма не спешила отдать стакан Хель. Она склонилась над ней, став ближе в несколько раз и заглянула ей в глаза, обжигая синей чернотой взгляда. Хельга даже и не подумала тогда о предостережениях матери, открывая бесхитростный взгляд перед ведьмой.
- И не боишься, что душу украду? - хрипло произнесла она, отчего у Хель по телу разлился жар. Но девочка молчала, с жаждой глядя ведьме в глаза. Ухмыльнулась Брида. Коснулась ее подбородка рукой и провела большим пальцем по ее губам.
- Ну беги, бесстрашная, - произнесла она, и дальше Хель помнила лишь, как она бросилась наутек с заветной кружкой в руках. Не желая убегать, но убегая. Не желая возвращаться домой, но возвращаясь.
Сердце ее билось еще долго о клетку ребер, желая, кажется, выпрыгнуть и кинуться обратно в лес к рыжей ведьме. И замирать пред ней, и вглядываться в тьму ее глаз, и цепенеть от ее низкого голоса, и чувствовать, как ноги подкашиваются от ее запаха.
Но больше Бриды она никогда не встречала. И пня того больше не смогла отыскать. А губы с тех пор у нее всегда алые.

Вынырнув из омута воспоминаний, Хель, все еще окутанная туманом, спросила:
- Айнар, ты никогда не встречал здесь рыжей ведьмы?

- Странные здесь места, - задумчиво произнесла девушка, ощущая как гладко скользит лодка по стеклянной воде. Как мерно и ровно проплывают бурые склоны, остужающие свою красноту в холодной синеве мертвого озера.
- Чего мне стоит опасаться, Айнар? - спросила Хель, поглядев на горы, обитель Богов.

Отдав монету незнакомцу, Хель смогла почувствовать быстрое касание холодной перчатки и осталась недовольна этим. Кто он? Что под маской? Пока незнакомец разглядывал монету, Хель без стеснения рассматривала его. Ни единого намека на то, что скрывалось под одеждой. Кем он мог быть? Духом? Искусным актером? Шаманом, что обитал тут долгие годы своей жизни? Если он был актером, тогда для кого этот театр? Если был духом, то духом чего? Тут-то на глаза ей и попали амулеты на его шее. Такому разнообразию бус и ожерелий могла позавидовать любая девочка, но эти побрякушки были не простой коллекцией. Все они соответствовали одной тематике: сберечь жизнь, беречь в пути и уберечь от смерти. Оберегов от смерти было большинство в его пестрой коллекции. И это снова насторожило Хель.
- Откуда эти амулеты? - спросила она, поглядев на шею большой птицы, - это плата за перевоз на тот берег или эти амулеты нужны тебе?

Однако то, что произошло потом, заставило Хель позабыть обо всем, что ее беспокоило прежде. Ибо она назвала свое имя, и все в одночасье изменилось. Ледяной ветер подхватил сам воздух, окружавший ее и впитавший имя и запах ее, и вознес над землей, раскидав все прочее по сторонам, будто выхватил самую суть ее и рискнул ею разжиться. Но Хель не успела испугаться, может быть это ее и спасло. Она твердо стояла на ногах и не боялась лишиться имени, ибо не знала, что такое вообще возможно. Хотя мама говорила.. Но что есть предостережения матери для дочери, которая перестала верить в ее сказки, лишь стоило ей перерасти ее на голову. Оказывается, верить стоило. И помнить стоило. А Хель, как выясняется, была совсем не готова к этому путешествию. И это обстоятельство пугало ее куда больше, чем нехватка провизии или потеря имени. Ей хотелось верить, что с ней все будет в порядке и самое страшное, что сможет встретиться ей на пути, она сможет одолеть своим ножом. Но духи.. Как прикажете с ними сражаться? Девушка оказалась в замешательстве, и это было видно невооруженным взглядом.
И когда незнакомец подозвал ее к своей лодке и достал оттуда зеленый сверток, Хель нисколько не насторожилась. Но стоило ей увидеть маску, как она готова была отдать за нее вторую монету, так она ей понравилась. Простая, белая, бесхитростная на первый взгляд, она была идеальной в ее глазах, и руки сами потянулись к такому простому дару.
- Благодарю, Айнар... - восхищенно произнесла она и, надев маску, взглянула на собеседника.
И в этот самый миг, увидев мир сквозь прорези деревянной маски, Хельга нутром ощутила, куда она попала. Это был совершенно иной мир, непривычный и чуждый ей. И в этом мире царили свои законы и правила. И главным правилом здесь был обман: обман в имени и внешности, обман в намерениях и чувствах. И осознание этого лишило ее дыхания на несколько секунд. Она смотрела на большой птичий череп и понимала, что теперь ее жизнь никогда не станет прежней не только снаружи, но и внутри нее. Все ее привычки должны остаться в прошлом, навеки скрытые маской и новым именем. Осталось лишь ответить на главный вопрос: "Так как ты сказала тебя зовут?"
- Брида.

...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
(с) И. Бродский

Девочка моя, куда бредешь ты этим ранним утром, осыпаемая золотом, обнимаемая осенней утренней прохладой, что розовым зверем крадется к тебе под черную шкуру на твоих плечах? Куда бредешь ты в этих одиноких землях, где не услышать ни пения птиц, ни шороха зверей? Что или кто ведет тебя, дитя мое, сквозь твои сомнения и страхи, сквозь ужас неизвестности и неотвратимость прошлого? Что движет тобой, не давая свернуть с этого незнакомого пути, что ведет вперед? Я вижу усталость на твоем прекрасном лице: на нем отпечатался голод и тревожное ожидание встречи. Кого ты боишься или желаешь найти на этом пути? На встречу к чему или кому ведет тебя эта мощеная дорога?

Золотой лист опустился ей на плечо. Хель осторожно взяла его, повертела в руках, как делала это уже много раз и, вздохнув, бросила под ноги. Много дней и ночей прошло с тех пор, как она покинула свой родной дом и отправилась на встречу богам, изгнанная всеми, кого знала с малых лет. Теперь все, что ее окружало, стало ей домом. Кроны деревьев служили ей крышей, прогалины у дороги постелью, а бесконечная дорога, устланная брусчаткой, была ее путеводной звездой.
Так проходили дни.
Времени, что было ей предоставлено, с лихвой хватило, чтобы обдумать и вспомнить все, что произошло или не случилось в ее жизни. Янтарным светом окружал ее день и черным бархатом обнимала ночь. И не смотря на то, что ночь встречала ее холодом, ее Хель любила больше: она дарила ей покой и сладостное забытье, о котором днем можно было только мечтать, обливаясь потом от духоты и тягостных мыслей.
Осознание того, что у нее впервые в жизни совершенно никого нет пришло много позже, чем можно было ожидать. Долгое время все, что было на ней надето, все, что было взято с собой хранило свою историю, принадлежность к кому-то из прошлого, и выступало некоей связью с той брошенной жизнью. Сапоги ее, что она носила уже много зим, хранили в себе гораздо больше воспоминаний, чем она могла представить, тяжелое серое платье, согревающее в суровые холода, черная мантия, призванная укрыть от дождя или порывов злого ветра, а также выделка из шкуры черной лисицы, подаренная дорогим человеком - все эти вещи долгое время возвращали ее в прошлое, заставляя смотреть на прошедшее с разных сторон и под другими углами. Лишь много позже, перед сном она вдруг осознала, что отныне у нее ничего нет, как нет пути назад, в прошлую привычную жизнь. Нет даже ее самой, той, которую она знала. Та она осталась в прошлом, вместе с тем смехом и теми людьми. Нынешняя она и прошлая - совершенно незнакомые друг другу люди. Так, наверное, мертвецы осознают свою смерть, спустя недели скитаний по бренной земле среди оплакивающих их родных. В ту ночь Хель осознала, что отдала бы многое, чтобы еще хоть на мгновение оказаться там, среди "живых". Та ночь была самой тяжелой из всех, что она переживала, а сон под утро был самым крепким. Проснувшись, она осознала, что больше ее ничего не держит. Тогда-то и появилось то стойкое чувство, что впереди ее кто-то ждет.
Ее влекло в неизвестность так робко и настойчиво, что Хель сама того не сознавая, шла вдвое быстрее, чем прежде. Сейчас ее уже не тянуло назад и не пугало предстоящее. Теперь ей хотелось жить, ощутить жизнь, пусть даже совсем не ту, к которой она привыкла. Дорога эта виделась ей переходом из прошлого в будущее, из одной жизни в другую. И то, что ее ожидало, та неизвестность и загадка манили ее сущность, будто кусочек сыра манил лису.
Однако не все отринула Хель, проснувшись в то утро. Остались при ней те мелкие привычки, о которых мы не подозреваем, пока кто-либо не укажет нам на них. Так, каждое утро она проводила не менее получаса за расчесыванием своих русых волос массивным деревянным гребнем из липы, с вырезанными на нем бутонами роз, запутанными в ветвях с шипами. И каждое утро надевала она на волосы тот венец, с которым прокладывала себе этот путь. Венец тот сплели ей и возложили на голову, дабы знали боги, что она была изгнана, и путь ее теперь лежит прочь от родного дома, прочь от родных земель. Также привычно было Хель проверять перед сном и по пробуждении свое оружие, а именно пять метательных ножей за поясом, а также ощупывать правую ногу, на которой был закреплен кинжал. Эти шесть клинков были тем единственным, на что она могла уповать, при встрече с сильным противником.
Внешне, для постороннего взгляда Хель выглядела мирно - все оружие ее было спрятано от посторонних глаз, волосы были распущены, и собирались в косу лишь перед сном, голову венчал венок, в руках была корзина, покрытая белым платком. В корзине той была нехитрая снедь, данная ей в дорогу. Благодаря ягодам и диким яблоням, встречаемым ей по пути, Хельге удалось сберечь те немногие припасы, что ей дали в путь, и дорожить ими, покуда не будет возможности их пополнить. Так, Хель намеревалась произвести впечатление мирной странницы, не давая заподозрить в себе противника и быть готовым к противостоянию.
Наконец, настал день, когда дорога, которой она шла, начала претерпевать изменения. У тракта появился сперва едва заметный уклон, затем он стал ощутимо переходить в длинные широкие ступени, спускающиеся, как оказалось, сквозь кленовую рощу к реке. Стойкое чувство долгожданной встречи нахлынуло на Хель с такой силой, что непонятно откуда появившиеся силы подхватили ее и потянули навстречу реке. При приближении к водной глади, она уже почти бежала.

ЭПИЗОД 1984729846986498, УРОВЕНЬ -91274289489231498374

Коловрат

Твоя история в трёх предложениях: твоя бирема разбилась, ты прожил месяц один в темноте, теперь ты Лорд-Протектор Объединённого Подземного Королевства, демон, дух мщения и иногда певец. Ты идёшь через Дремлющий Лес насвистывая мелодию из тех позабытых дней, когда ты был ещё простым смертным. Что-то типа: тила-тила-тила-лу-ла. Тила-тила-тила-ла. Ахахахахахахахаха!

Продвигаешься дальше. Предположительно в недра горы. К по-прежнему достаточно далёкой и смутной цели. Проходишь решительно одинаковый зал, снова ныряя в центральный проход. Концентрируешься, возводя вокруг своего разума ментальный барьер. Голоса, кажется, притихают. Создаётся впечатление, что они внимательно наблюдают за твоими действиями, и тихо переговариваются, обсуждая твой следующий шаг.
Снова коридор. Поворот. Поворот. Твоя память почти идеальна – с беспрестанно возрастающим беспокойством отмечаешь абсолютную идентичность и самого коридора. Это какое-то безумие, кто и зачем стал бы заниматься чем-то подобным? Как такое возможно? Почему молчат голоса? Последним вопрос кажется странным – ватная тишина вокруг окутывает тебя, мягко обволакивает твою защиту. Смутно ощущая, что что-то не так, инстинктивно наращиваешь интенсивность защитной пульсации. И наконец понимаешь. Ты не слышишь ничего – ни голосов, ни молитв Арианны, ни собственного дыхания или даже просто шагов. И, как только осознаёшь это, рушится неосознанно выстроенная тобою хлипенькая стенка безмолвия.

Темнота больше не шепчет – она орёт, едва не оглушая тебя, сбивает с ног. Неведомые твари шипят из мрака безжизненными мёртвыми голосами. Как ты мог не слышать этого только что? Факел тускнеет. Ты вглядываешься во тьму за пределами светового кольца… И вдруг понимаешь, что тьма вглядывается в ответ. Невольно ускоряешь шаг. Поворот, ещё один. Вновь выбираешься в проклятый зал. Точно такой же, как два предыдущих.
Из-за шипения сложно даже попросту мыслить. Волнами поднимается глубоко внутри незваная паника. Ритм твоей мысленной пульсации нарушается. И каждый сбой в успокаивающем мерцании лишь подстёгивает зарождающийся в потаённых уголках твоей души страх. Страх человека перед тьмой. Мраком. Чем-то гораздо более жутким и первобытным, чем обычная привычная темнота. Ты чувствуешь, что ты чужой здесь, в этих безумно древних пещерах. Обычный перепуганный человек. В то время как эти тени здесь лежали всегда. У них были века и тысячелетия для того, чтобы как следует подготовиться.

Сквозь страх всё-таки не без труда понимаешь, что тебе просто внушают часть предательских мыслей. Сквозь захлестнувшую тебя волну первобытного ужаса, ты различаешь тоненький писк. Писк, который любой охотник без труда узнает за многие мили. Предательский запашок страха добычи, уже чувствующей, что преследователь напал на правильный свет. На подсознательном уровне Мрак тоже боится. Боится охотников.
Бежишь вперёд – снова одинаковый зал. Твой внутренний компас молчит, напрочь отказываясь определять направление. Пытаешь сконцентрироваться на реальности, уцепиться хоть за одну по-настоящему материальную мысль. Однако, негласное давление теней стремительно нарастает.

И вдруг сквозь шёпот и темноту прорывается что-то другое. Чистый и мелодичный голос, разрывающий на куски наиболее плотные тени. Заставивший твой факел вспыхнуть и запылать с новой силой. Слова эхом разносились по лабиринту одинаковых коридоров – теперь Арианна не молилась, она пела. Каким-то образом приходишь к мысли, что это – основная часть ритуала. Слова песни ускользают от твоего понимания, но мелодия без труда передаёт основной лейтмотив. Это – песня жизни, песня света, песня огня. И эта песня заставляет тени отступить от тебя, выпустить из своих цепких щупалец твой уже начавший было сдаваться рассудок. Прекрасный и чистый голос светловолосой девушки разносится по святилищу, заставляя шёпот замолкнуть. Служит ориентиром. И словно разрушает губительную иллюзию круглого зала – ты снова видишь позади себя лестницу, а впереди – всего одну арку. И кости, равномерно распределённые по всей поверхности пола.

Мрак молчит, а ты бросаешься вперёд, ориентируясь теперь только на голос. Там, за аркой, уже совсем другой коридор. Который не заканчивается, вопреки опасениям, очередным круглым залом. Напротив, он расширяется – ввысь, в стороны, превращаясь в колоссальных размеров пещеру. Грот, потолок которого утопает в клубящейся темноте. Ты видишь далеко впереди, посреди исполинской пещеры, островок света. Точёную фигурку в светлой накидке, стоящую около грубого каменного алтаря, в недрах которого едва тлеют угли. Арианна поёт – и огонь пусть и неохотно, но разгорается. Над плечом девушки парит бабочка из чистого света, служащая тебе ориентиром и хотя бы немного освещающая окружающее пространство.
Её сильный голос здесь особенно резонирует – слова разносятся во все стороны, гулким эхом отражаясь от стен и невидимых сводов.

Вы не можете просматривать этот пост!

Саломея была довольна собой: еще бы, последняя песня произвела куда более сильный эффект, чем она могла предполагать – естество одного из гостей не устояло перед чарами музыки, и парный танец стал шикарным обрамлением мелодии. Глядя на танцующих, демонолог самодовольно улыбнулась: тщеславию девушки такая реакция льстила.
Играя, фон Чирски еще думала, стоит ли продолжить свой бенефис, когда обстоятельства решили за нее: явление немертвой Шанаи Шикхар поставило жирную точку в сомнениях девушки. При такой гостье местные некроманты наверняка не захотят уподобляться смертным, а посему концерт можно было считать оконченным ввиду резкого сокращения зрителей.
Когда смолкла последняя струна, барышня плавно поднялась со своего места, вежливо поклонившись залу и послав воздушный поцелуй бородатому и буйноволосому танцору – в знак признательности за поддержку.

Щелчок пальцами – и бесенок, взвизгнув, исчез вместе со своим инструментом. Следующей целью Саломеи стал один из слуг: не желая тратить время на сборы, рогатая певица безапелляционно распорядилась отнести гитару наверх. Сама же она собиралась лично засвидетельствовать почтение новоприбывшей: знакомство с такими важными персонами никогда не бывает лишним, а уж если она сумеет оказать личу услугу, то можно рассчитывать на ответную любезность: некроманты всегда платили по счетам.
Но на пути планов оказалась помеха, хотя и приятная: те, кто желал выразить свое восхищение ее талантом. Купаясь в сладких лучах лести, леди с наслаждением принимала вполне заслуженные похвалы и знаки внимания: это было чертовски приятно и предавало сил на новые свершения.

Позволив последнему поклоннику запечатлеть жаркий поцелуй на тонких пальцах, Саломея уж было приготовилась встречать некромантшу, как перед ней оказался новый кавалер: давешний очаровательный демогоргот. Мозг фройлян работал как часы: знакомство с Шикхар полезно, но знакомство с более опытным коллегой по искусству важнее, а значит, леди-лич может и подождать. К тому же он куда как интереснее и, чего уж греха таить, полезнее. К тому же демонолога мучило любопытство: вряд ли мужчина решил просто выразить свое восхищение: для достигшего таких высот это было бы слишком банально.

Обворожительно улыбнувшись в ответ, бывшая поданная Святого Престола кивнула и практически пропела своим контральто, протягивая собеседнику руку для поцелуя:
- Вы мне льстите, есть куда как более прекрасное пение и более удивительные открытия. Но слова ваши мне крайне приятны, равно как и возможность вас лицезреть.
Когда губы демогоргота коснулись пальцев, демонолог чуть вздрогнула, прикрыв глаза и еле слышно вздохнув: весьма недвусмысленный знак для тех, кто умеет понимать.
А после новой реплики мужчины любопытство возликовало пуще прежнего: раз он так жаждет утащить ее на уединенный балкончик, то все это не просто так! Лукаво улыбнувшись, Саломея с усмешкой ответила, покосившись на портсигар:
- Ваше предложение просто нельзя не принять, ведь это будет преступлением против самой себя. Так что ведите меня… Джилебер.
Хотя раньше они не были представлены, фон Чирски была не глупа и знала если не всех, то почти всех живых демогорготов: не так уж их и много. Сопоставить выгравированные буквы с известными ей именами – и вот ответ на то, кто перед ней.

Эктор напрягся, поднимая молот... но, увы, колющий удар двуручным мечом хватом за рикассо оказался быстрее, чем даже короткий удар оружием телохранителя Императора.

К тому времени, как голова Яна оказалась в пределах досягаемости молота, укол уже был проведён. Если бы он промазал, вполне возможно, голова ландскнехта была бы продырявлена, но Янош не промазал. Острие волнистого меча скользнуло по маске и вошло в шею сверху, пробивая артерию, перерезая трахею и почти доходя до сердца. Впрочем, добивать не понадобилось - агония длилась недолго. Воин в маске обмяк и ударился головой о лёд, выронив оружие.

Янош, невредимый, вскочил, и толпа на Арене приветствовала его - знатоки оценили прекрасную технику даже за время короткого боя.

Что касается Эктора, то он так и остался лежать лицом вниз в безлюдной местности, на льду озера. Но если бы кто-то продолжил наблюдать за этим местом некоторое время, он увидел бы, как, словно из ниоткуда, на лёд озера выступил Ешуа Нацрат. Чудотворец Службы Изиды поднял тело и перенёс его в родной мир, в тесную гладиаторскую келью. Затем, незаметный для стражей поработителя родной страны Эктора, он пробрался в опочивальню Малатора и кровью убитого Яношем героя начертал на стене три слова на тайном языке, известном только чёрным колдунам, жрецам и богам смерти и разрушения (ну и ещё самому Нацрату и некоторым разумным енотам).

Поутру, увидев надпись, Малатор побелел от ужаса и, бросив армию, чудищ и государство, сбежал так далеко, что в истории Аталии он более не упоминается. Вскоре аталийцы подняли восстание и прогнали захватчиков. Каким-то образом легенда о том, что жертва Эктора совершила чудо, проникла в народ, и прах героя захоронили в Бронзовом ущелье, в усыпальнице прямо у дороги. Надпись на стелле рядом гласит

"Чужестранец! Эктор, Последний Страж Аталии, приветствует тебя. Если намерения твои недружелюбны, то вспомни о Малаторе."

Говорят, за последующую тысячу лет ни один завоеватель не посмел пересечь эту черту с оружием в руках.

И все-таки в долгом путешествии есть своя прелесть, поначалу невидная и непонятная. Кажущийся бесконечным путь и медленно меняющаяся природа за окном ландо настраивают на философский настрой, позволяя отрешиться от вечно гложущих раздумий и опасений. А уж граница с Элергордом этому способствует вдвойне.
Уже давно урбанистические пейзажи сменились широкими полями и глубокими поймами рек, те, в свою очередь, уступили свое место пестрому и яркому разнотравью цветущих равнин, плавно и неторопливо переходящих в безбрежную словно море степь. Остались за спиной стремящиеся к небесам заснеженные пики гор и проплавленный сквозь скалу глубокий тоннель, и теперь можно было с полной уверенностью сказать: вот оно, пограничье.
Обширная долина, покоящаяся меж двух горных отрогов, словно бы в чьих-то заботливых руках, кардинально отличалась от остальной Абиссарии. Казалось, здесь нет и не может быть хоть на километр сколько-нибудь ровной местности: один за другим чередовались холмы – словно застывшие волны, а по правую руку осталась полупустынное нагорье, с нагромождением скалистых блоков - будто бы некий великан играючи рассыпал их. Ландо то проезжало по тонким мосткам через быстрые горные ручьи, то взбиралось на открытие всем ветрам высоты, то двигалось по пыльной дороге на самом краю густых хвойных или тугайных лесов, росших на отрогах вздымающих свои вершины гор.

И люди здесь жили другие. Городов было мало, все больше уединенные поместья да небольшие укрепленные деревеньки. Сами пограничники были людьми стойкими и суровыми, неприветливыми к чужакам и жившими во многом по своим законам, в которых демонолог с удивлением обнаруживала следы древних, подчас многотысячелетних традиций. Потенциальная угроза со стороны элергордских партизан заставляла их не расставаться с оружием, и вооружены здесь были все, от стара до млада. При этом они смогли сохранить и преумножить богатства Пограничья, и достичь если не роскоши, то процветания.

Саломея всем сердцем наслаждалась этим путешествием: эта суровая, но прекрасная земля, словно бы помнящая самого Светоносного, возвышала и облагораживала душу, призывая стремить свои усилия вперед и вверх, дабы вознестись подобно высоким пикам над равниной серой обыденности, полной маленьких холмиков ограниченных талантов.
Эти земли силы и памяти, стойкости и непоколебимости граничили с землями полудикарей, продолжавших приносить требы языческим богам, и демонолог искренне хотела, чтобы обширные пространства по ту сторону гор, полные подобного же величия, были очищены от ненужных элементов и перешли под власть Абиссарии. Тогда все памятники прошлого, все нужные территории и артефакты перейдут к тем, кто этого достоин. Конечно, более всего бывшей подданной Папы Ватиканского больше всего хотелось вернуть себе родовое гнездо, но и эти величественные земли были достойны того, чтобы желать их присоединения.

Одним из последних оплотов цивилизации и культуры перед границей было поместье рода ван Тейн. Именно в нем остановилась передохнуть уставшая от долгого, пускай и увлекательного пути Саломея. Старое поместье в классическом стиле смотрелось словно прекрасный цветок средь стылых камней, и идеально подходило для того, чтоб отдохнуть душой и телом.
Перед дорогой в Элергорд демонолог была рада расслабиться, и гостеприимство ван Тейнов было ей весьма кстати. Здесь не вели привычных бессмысленных светских бесед и не распространяли столичные сплетни, атмосфера была камерной и уютной, танцы – проще и искренней, и для девушки это было куда ближе, чем шум и суета больших городов – бессмысленная, но необходимая.

Не менее интересен был и хозяин особняка, и некоторые из его гостей: что стоит только граф де Кетт, достигший вершин Искусства и ставший демогорготом. Что понадобилось такому почтенному абиссарийцу на границе с Элергордом – оставалось загадкой, но интересоваться причинами Саломея не решалась: слишком уж мрачным выглядел Джилебер. Зато он казался поклонником искусства, и вот это уже было если не зацепкой, то поводом завести более тесное знакомство.
В ближайший вечер без официального приема баронесса решила, что неплохо бы помузицировать в присутствии демогоргота: пускай она и не маэстро, но, по отзывам окружающих, обладает хорошим слухом и приятным голосом. Чем не повод для общения?
Что же до основной цели ее путешествия, то тут все по-прежнему оставалось в тумане. Об артефактах господин ван Тейн знал не больше, чем сама Саломея, зато он просветил ее в части географии и ряда обычаев элергордцев: бесценная информация для той, кто готова на подобную авантюру. Оставалось лишь завершить работу с источниками в библиотеке и пополнить припасы – и можно продолжить поездку.

А пока за высокими стрельчатыми окнами было видно, как яркое солнце скрылось за отрогами гор, напоследок очертив их контур золотым сиянием. Шумел листвой ветер, словно бы перешептываясь, а этажом ниже из гостиной залы слышались чьи-то голоса. Поправив высокую прическу, изящно окаймляющую рожки, Саломея фон Чирски улыбнулась своему отражению и, развернувшись на высоких каблуках, поспешила вниз, шелестя подолом черного платья. Оно, обволакивающее демонолога от шеи до щиколоток, могло бы показаться строгим, если бы не пара маленьких деталей: абсолютно открытая спина и сама местами прозрачная ткань, оставляющая чужим взглядам больше, чем скрывающая. Вечер обещал быть… музыкальным.

Вы не можете просматривать этот пост!

Ох-ох-ох, как же плохо все складывалось у наших мальчишек в сторожевой башне. Один напился неизвестно чего, второй наелся. И это при том, что поблизости дед сидел, и ночь в добавок ко всему была. В общем, нашли время. Ну что ж, давайте посмотрим, к чему все это привело.

Георгий, решивший скрыться от зоркого взгляда деда, удалился в темный ночной лес и .. выпил. Как настоящий заправский алкаш, достал припрятанную нычку и, чтобы ни с кем не пришлось делиться, замахнул. Горло страшно зажгло, затем вся эта жуть опустилась в желудок, и тот, разумеется, решил позывом рвоты избавиться от этой розовой гадости. Но, как Георгий ни пытался, а ничего обратно из него не вышло, будто сразу всосалось и.. стало как-то жутко. В тот момент он осознал, что лес далеко не безопасен. Почудилось, будто кто-то уже наблюдает за ним, а другой уже крадется. И тут уж дернул он обратно к башне, где уже его кричал Вениамин. На клочке бумаги из бутылька был вычерчен какой-то знак, который, под воздействием кислорода быстро выцвел и испарился с бумажки, не особо запомнившись Гере.

Вениамин,тем временем, сидел и ел плод. Старик, заинтересовавшись едой, аккуратно сошел с лестницы и приблизился к Вене. Подойдя поближе, он посмотрел на ужин Вени, но от приглашения разделись с ним трапезу отказался. И в тот момент, когда Веня ел, а дед стоял подле него и внимательно наблюдал за этим неуверенным приемом пищи, в башню ворвался Гера, и старика от Вени как ветром сдуло. А Гера.. а что Гера? А Гера вдруг осознал, что он ужасно грязный. Все тело его начало зудить от грязи и пыли, которые невидимым слоем налипли на его белую кожу и забили поры. Ощущение собственной нечистоплотности усиливалось с каждой минутой. Голова казалось слишком жирной и волосы будто слипались, на руках ощущался пыльный налет, тело под одеждой зудело от грязи. Что же делать: попытаться смириться или найти способ исправить?

А плоды красного рогоза оказались неимоверно вкусными. Они были сочны, нежны и очень сладки. Сок, попадая на руки, сразу слипал пальцы и руки моментально становились липкими и хотелось и облизывать, потому что вся эта карамельная липкость как минимум слегка раздражала. Сухими тряпками выводить ее было бесполезно. Тут нужна была вода, и много. А потому хотелось как минимум пальцы облизать. Еще один нюанс заключался в том, что с голодухи и эмоциональной изможденности Вениамин не мог остановиться на одном кусочке. Будто наркотик, эти фрукты хотелось есть до изнеможения. Они были сладкими и дарили бодрость. И очень-очень.. ну очень.. вкусными. Еще хоть один кусочек, хоть самый маленький, ну и вот этот, этот точно последний, вот точно-точно..

Девочки, тем временем, последовали примеру прозревшей Александры, и слопали по ягодке. Нет, ничего плохого с ними не произошло, они действительно приобрели возможность видеть в темноте и теперь были в полной готовности исследовать незнакомый замок. Итак, прачечная, кухня или второй этаж? В момент, когда они задумались о столь сложном выборе, им показалось, что кто-то прошел по второму этажу, размеренно и спокойно. Будто сам хозяин дома оказался на месте, а они, подлые воришки, думали, что никто не сможет им помешать. Шаги как возникли, так и затихли. Больше никто не ходил, но воспоминание об этих спокойных шагах заставляло их прислушиваться к тишине, будто мышей.

Марат, тем временем, прекрасно дремавший, проснулся от странного звука. Это был мужской кашель. Замерев от неожиданности и медленно открыв глаза, Марату предстала удивительная картина: за столом, который он сдвинул к двери, дабы загородиться от внезапных посягательств на его сон, сидел мужчина в расшитом халате и что-то писал. Он спокойно шелестел бумагами и обмакивал перо в чернильнице. Периодически он поглядывал в книги, что так же были раскрыты у него на столе, а потом снова принимался писать.

Источающие изумрудное пламя прорези саркофага внимательно следят за тобой – Шеат не перебивает, внимательно прислушивается к каждому слову. Каким-то непостижимым образом ты чувствуешь, что он наблюдает за тобой с восхищением – действительно слегка зачарованный, хотя и пребывающий в абсолютной уверенности, что полностью контролирует ситуацию.
Ты говоришь, незаметно сокращая разделявшее вас расстояние грациозными движениями настоящего хищника. Ты говоришь именно то, что он хочет услышать. Искусно играешь на слабости своего оппонента, пользуясь его милосердием и отчаянной мечтательностью.

Присутствует во взгляде саркофага что-то такое, особенно пробирающее. Неосознанно внушающее жалость и сострадание. Борьба, невыразимая печаль и абсолютная безысходность. Текущий из глубины железной гробницы жидкий огонь излучает отчаяние – отчаяние заблудившегося и потерянного человека, весь мир которого вдруг сделался сулящей лишь новые и новые пытки темницей.
Но ты не позволяешь себя обмануть и смягчить – не колеблешься, пользуешься наивностью и доверием собеседника, подбираясь всё ближе.
Подгадываешь момент для единственного рокового удара.
- Ты понимаешь… - Шеат находит секунду для того, чтобы вставить в твой монолог преисполненную искреннего удивлению короткую реплику.
Сразу после ты отправляешь оба клинка в короткий полёт.

2

В ту же секунду синхронно срываются с места притаившиеся в нишах тёмные статуи. Они мчатся к тебе – на первый взгляд безоружные, в своих тёмных накидках и вездесущих в этом мире дождя капюшонах. Но, как бы ни были они стремительны и быстры, они так или иначе не успевают.
Твой кинжал и твоя сабля впиваются точно в прорези с не меньшей синхронностью. Сперва изумрудное пламя вспыхивает, становясь только ярче, но сразу после – гаснет совсем.
Фигуры вновь замирают, остановившись на полпути, а темница Шеата начинает медленно открываться. Ползёт неторопливо в сторону стальная створка – выпадают и, с металлическим лязгом падают на пол, клинки.

Тяжело дыша, из люка выбирается лично Вергилий – выпрямившись в полный рост, он обнаруживает в практически полном мраке тебя, остановившуюся перед медленно раскрывавшимся саркофагом.
Позади раздаётся резкий щелчок – меч архонта охватывает разгоняющее тьму холодное пламя. И, в лазурном свете клинка инквизитора, ты во всей красе можешь лицезреть содержимое саркофага.
Внутренняя поверхность мрачной темницы сплошь усеяна внушительными шипами. На эти шипы нанизано тело мёртвого человека, безвольно скорчившееся в глубине своей клетки.
Внутренняя поверхность саркофага и тело Шеата отливают в сапфировом свете багрянцем – изнутри металлическая поверхность покрыта тёмным слоем запекшейся крови, а с самого охотника, по всей видимости, была заживо содрана кожа. Наиболее крупный шип выглядывает из груди покойника в районе солнечного сплетения, укоризненно скалятся кровью выколотые глазницы.
В нескольких местах в тело охотника входят идущие откуда-то снизу прозрачные трубки – по ним струится невозмутимо ярко-зелёная жидкость.
Лицо Шеата скрывает от твоего взгляда уже знакомая маска – точно такая же, как та, за которой скрывался провалившийся убийца из тронного зала. Железная маска, которая, как тебе уже известно, изнутри тоже покрыта множеством мелких шипов.

Миг наваждения проходит, и ты выныриваешь из плена своего разума, так некстати подбросившего тебе пищу для размышлений. Ты всё ещё видишь перед глазами выстроившуюся шеренгу десятков воинов, и впереди – маленькую женщину, что с решимостью настоящего вождя отвечала за свою жизнь и жизнь своего народа. Ты не успел как следует обдумать пришедшую из ниоткуда информацию. Но запомнил последнюю секунду до того, как вновь стать Джоном Сабиком. Сверкающий в свете молнии обсидиан, промелькнувший практически перед глазами – и оставивший тонкую алую полосу на щеке. Очередная попытка тебя убить не принесла никакого успеха… Как следствие, попытка убить её оказалась исключительно успешной.
И вновь обсидиановое оружие. Но противник уже иной – куда более изощрённый и опытный, по крайней мере, в ближнем бою. В чём ты лишний раз убеждаешься, с трудом выдерживая напор его атаки. Этот Охотник не остановится – пока не умрёт один из вас.

Вспомни, Сабик. Вспомни, как всё начиналось.
Всего пару часов назад твоя жизнь была другой. В ней не было места аномальным людям со сверхспособностями. В ней не было и прекрасных незнакомок с изумрудными глазами…
Казалось, они прошли сквозь ночь одним мгновением. И первая встреча с Дианой, и продолжительный разговор в салоне «Форда» - всё это осталось где-то там, позади. За гранью этой новой, наполненной адреналином и опасностью жизни.
Всё меняется. Пожар, всё это время служивший фоном для битвы, постепенно стихал – обгладывая уже скелет стального гиганта. Подал голос до того молчавший двигатель чёрной «БМВ». Где-то в отдалении послышались первые отголоски сирены.
Но одно осталось неизменно этой ночью – снег, что бледным покрывалом укрыл этот мир и продолжал выпадать с мрачных небес мелкими снежинками, что таяли, соприкасаясь с твоим горячим дыханием…

У тебя оставались считанные секунды. Ты был всё ближе к своей цели, отходя всё дальше назад. Предельно сосредоточен – малейшая ошибка, и пострадает не только твой план, но и ты сам. А Охотник, ничего не подозревая, продолжает атаковать, замахиваясь в страшном выпаде нагинантой. Он тоже предельно сосредоточен, Сабик. Но с каждым неудавшимся ударом – всё более раздражителен. Вот, кромка лезвия чиркнула по асфальту, высекая искры и оставляя на нём глубокую борозду. Вот, скользнула по дверце твоего автомобиля, с лёгкостью разрезая плотный металл… Он словно демонстрировал, на что способно его необыкновенное оружие. Но ты прекрасно знал – это его промахи. Ошибки, которые могут стать фатальными…
Шаг назад.
Ещё немного.
Лента почти в твоих руках.
Клемма мертвой змеиной головой повисла на капоте, оставленная там рукой Дианы…
Сейчас. Ещё чуть-чуть.
Сейчас!..

…Ты рванул с места резко, и в тот же момент алебарда рассекла воздух точно пополам на том месте, где только что было твоё тело. Тебе пришлось развернуться – хотя бы в пол оборота, дабы поднять с земли чёртову ленту. Руки не дрожали, подхватывая свёрнутую шипастую полосу. Не замедлились в нерешительности, схватывая клемму. После чего…
Кисть, удерживающая ленту, упала к твоим ногам, оканчиваясь идеально ровным разрезом. Не ощущаешь потерю, в полной мере чувствуя конечность все последующие мгновения. Но остро ощущаешь дискомфорт в районе груди, весьма болезненный укол даже для тебя – способного боль заглушить. Перед опущенными глазами ты видишь длинное, отполированное дерево, словно растущее из твоей собственной грудной клетки. Тонкий тёмный клинок пересёк её насквозь.
Совершенно новые для тебя ощущения. Словно жидкое пламя медленно проникало сквозь него в тело. Пуля была безобидным комариным укусом, по сравнению с постепенно накатывающей агонией.

Убийца не останавливается. Толкает алебарду вперёд, а вместе с ней и тебя, роняя на твёрдый асфальт. И вот победитель уже стоит над тобой, расстёгивает и отбрасывает в сторону шлем. Наконец, ты вновь видишь его лицо. Сапфировые глаза, что взирали на тебя с триумфом бойца, привыкшего побеждать.
Звон в ушах. Но ты отчётливо слышишь его глухой злорадный смех. Слышишь противный звук извлекаемого из груди лезвия. Чувствуешь, как он снова обрушивает на тебя клинок. Темнеет в глазах…
Вспомни, Сабик. Как всё начиналось. Вспомни – и забудь.
Теперь всё неважно…
Всё меняется. И силуэт убийцы растворяется за гранью света, уходя во тьму, где осталась Диана. Где остались надежды, разговоры, вопросы и призрачные следы твоего существования.
В сгущающемся мраке неизменными остаются только лавирующие с мрачных небес снежинки…

Скуратов с удовольствием принял предложение Вениамина, и отпил из бутылки. В горле весело забулькало.

- Эх, сейчас бы газировочки! - расхохотался Гера, вспомнив старенькую отечественную киносказку. После чего вернул парню бутылку. - Я Георгий. Для друзей Гера, для коллег Змий. Но, похоже, здесь я остался и без первых, и без вторых. Шеф пробегал, правда. Ну да и пес бы с ним, с начальством. И лучше на ты, не против? Раз уж из одной бутылки, по-свойски пили. Почти на брудершафт. А идею с копьями ты брось, это только в кино про индейцев просто. У тебя какое зрение? Судя по окулярам, примерно минус ноль-пять на оба глаза? Без обид, но с твоими глазами и моей сноровкой ничего мы не поймаем в надвигающейся тьме...

При этих словах усмехающийся до того Георгий погрустнел. Еды нет и не предвидится...

- Знаешь, Вениамин, я бы не сказал, что день неудачный. То есть, я бы мог придумать сюжеты гораздо приятнее этого бреда вокруг, но умирать чертовски страшно. Последнее, что я помню: как валялся на троуаре, в груди адская боль и вздохнуть нет никакой возможности. А люди вокруг этого даже не видят, они смотрят на девушку, которая бросилась под колеса... Из-за меня бросилась..., - тут голос Скуратова сел, и он продолжил с хриплой злобой. - И вот что я тебе скажу: это пиздец, как круто, очнуться после такого не в кипящем котле с пляшущими вокруг чертями, а вот в таком вот тихом лесочке. Загробный это мир или галлюцинация - мне, в общем-то, насрать. НО Я НЕ ХОЧУ ДАЖЕ ЗНАТЬ, КАКАЯ ТУТ АЛЬТЕРНАТИВА!!!

Лишь через секунду Гера понял, что сорвался на крик. Щеки горели, а в глазах стояли жгучие, острые, словно соус чили, слёзы. Скуратов прикрыл лицо ладонью и сделал несколько глубоких вдохов. Проклятье, казалось, он уже начал забывать, как это классно - дышать!

- Прости, Веня. Ты прав, это был очень трудный день. Пошли, найдем место для ночлега. Если поторопимся, успеем до башни.

А в голове тем временем лихорадочно крутились мысли: "Твою мать! Наорал на ни в чем неповинного парня! Скуратов, кретин, держи себя в руках! Так недолго и с катушек съехать - дважды!!!".

Темнота обволакивает, напоминая о той пучине безвременья, из которой ты не так давно в очередной раз явился. Не прошло и пары часов, как ты опять здесь – паришь в пустоте, напрочь лишённый воспоминаний и мыслей.
Впрочем, на этот раз пустота не столь всеобъемлюща – среди безграничных просторов вечного мрака возникает вдалеке огонёк. Чем-то он напоминает солнечную бабочку Арианны, чем-то – пляшущее на сильном ветру крошечное пламя свечи.
Так или иначе, именно этот огонёк выступает единственным ориентиром – тебя влечёт к нему, почти физически тянет. И этот крошечный лучик света разрастается, расширяясь. Затапливает собой всё окружающее пространство.
И вокруг, на свету, начинают проступать смутные очертания знакомых предметов.

Потухшее без присмотра кострище. Уходящее вдаль полотно одинокой дороги. Колыхающиеся по обе стороны от неё океаны зелёной травы, покрытые бриллиантовой россыпью росы, свидетельствовавшей о наступлении раннего утра. Капли воды на травинках сияют, переливаясь, в робких лучах восходящего солнца. Замечаешь чуть в стороне от дороги свой меч – бастард валяется в одиночестве, а его зеркальное лезвие тоже успело покрыться каплями вездесущей сверкающей влаги.
Обнаруживаешь, чуть позже, и себя самого – лежишь в нескольких метрах бесчувственно, приложившись как следует головой о придорожный булыжник.
Смотреть на собственное беззащитное тело со стороны – достаточно странное ощущение.

Озираешься. Не находишь ни единого следа Арианны.
Зато обнаруживаешь невозмутимо сидящего неподалёку на камне мужчину. Незнакомец облачён в белоснежную рясу наподобие той, которую носит сама Арианна, но у этого белая ткань покрыта развёрнутым узором из золотых нитей, который, при более внимательном рассмотрении, складывается в расходящиеся от сердца мужчины солнечные лучи.
Капюшон его рясы небрежно откинут – роскошная грива золотистых волос рассыпается по плечам. Он красив, незнакомец, красив до смазливости. А играющая на губах насмешливая полуулыбка лишь придаёт большее самодовольство и без того лучезарному облику.
Одеяние мужчины явно выдаёт в нём одного из вышестоящих членов того самого Ордена, но интуиция отчего-то подсказывает тебе, что на самом деле это не так.

Действия, больше действия! Вениамин понял, что его буквально сожрут, сдайся он сейчас, и когда, как не сейчас, начинать брать себя в руки и сопротивляться, бороться за свое тощее костлявое тело, за свою бледную кожу и красный нос. Бороться за жизнь! Он принял этот вызов и всадил неизвестной твари кочергу в самое нутро. И раздался ужасающий рев. Когтями она впилась в дверь, ревя от злобы и боли, в попытке разодрать к чертям дверь, на порог посыпались опилки. Сиреной выла тварь, смертельно было для нее ранение железом. А потом вырвалась из объятий смерти и чухнула куда-то во тьму, безвозвратно, озлобленно и несчастно. И все как-то постепенно стихло. Тихонько горела лампадка, аромат гречки снова вернулся на свое законное место, теплота и уют дома навалились с новой силой на Веню, и покой окружил его со всех сторон. А еще за окном расцветал рассвет.

Рассвет! Он застал всех невольных гостей розовой вспышкой. Рассвет победителем прокатился по темному статному лесу.


Марату удалось вырваться из цепких рук зубастых тварей с пышными женскими бедрами. Они полетели будто яблоки с яблони, если ее хорошо тряхнуть в теплый душный август. Рассыпались вокруг Марата, плюхнувшись кто на бок, кто на аппетитные бедра. Они, разумеется, отдохнуть на бережку не пожелали и принялись спешно подниматься, третья уже нашла каменюгу и собиралась зарядить в голову убегающего мужика, когда первый яркий луч прорезал горизонт и твари дружно взвыли. Марат уносился в лес на всех парах, а зубастые бабы выли, обхвативши руками голову. Они предпринимали тщетные попытки доползти до воды, укрыться в темных пучинах холодного озера, но лучи уже застали их, беззащитных, прямо тут, неподалеку от спасения. И происходило с ними страшное, немыслимое, жуткое. Только не было уже тому свидетелей. И что случилось с тремя купальщицами узнать никому не дано.

А Алису рассвет застал одиноко бредущей вдоль реки. Потоки чистой воды бурно омывали гладкую гальку и облизывали тяжелые валуны. Река стремилась куда-то, настойчиво прокладывая себе путь мокрыми ступнями и, в конечном итоге, Алиса вышла к мосту, перевалившему через реку замшелым булыжником. Мост был впечатляюще древним. От него так и тянуло старинными фресками, каретами, запряженными лошадьми, стучащими по камню неровным стуком. Но, вот что странно, ни к мосту, ни от него не тянулось ни одной дороги, будто и не было их тут никогда. Словно какой-то мальчишка воткнул этот мост куда захотел и забыл о нем, наплевав на всю архитектурную стройность. Тем не менее, у Алисы появилась возможность перейти по мосту на другую сторону реки. Ничего особенного по ту сторону ее не ждало. Рассвет коралловым цветом окрашивал небо, и макушки деревьев скромно охватило румянцем. Лес по ту сторону был меньше и от реки стоял чуть дальше. И все же это был тот же самый лес.

А Саша, тем временем, олешков нагнать не смогла. Они слишком резво ушли восвояси, позабыв о своей находке. Зато темный лес осветился нежностью и тронул бледную щеку девушки розовым своим сиянием, будто в знак поддержки. Худой и светлый лес в этом сиянии и вовсе потерял всякую тьму, сразу же истаяв, отразив все, что Саша могла лицезреть. А лицезреть она могла темную стену высокого леса, обрамляющую ее прозрачный пролесок. И только в одном месте темный лес будто имел тропу насквозь. Кажется, именно туда ускакали ее олешки. Наверняка они знали об этой лазейке, ведь это настоящий выход. И когда Саша добралась до этой лесной двери, то обнаружила, что за огромным высоким лесом простирается долина. Холмы, покрытые цветами, небольшие лесочки, серебряная гладь змеистой реки, и огромное коралловое небо, возвещающее о новом дне.

Гера, тем временем, развлекал себя беседой с молчаливым дедом. Дедок смотрел на Геру, слишком далеко от двери не отходил и все так же жевал губами. А потом, после оброненной молодым человеке фразе о чае, взял и вышел вон. Разумеется, ничего не сказав. За чаем ли пошел, али куда по своим делам - было не ясно. Только вот изменилось что-то. Ах да, светлее стало. Небо стремительно набирало цвет и пунцовой пудрой осыпало светом все, до чего могло дотянуться. И на душе, вместе с этой переменой, тоже становилось светлее.

Ангелине, тем временем, удалось перевязать существо и не потерять при этом много крови. Он все еще еле слышно дышал, и глаза все еще тускло светили. А еще он шевелил губами и что-то сжимал в свободной руке. И когда Ангелина справилась с перевязкой, он неровным движением попытался что-то вложить ей в руку. Это оказалась странного вида ягода, напоминающая красную оливку. Дыхание его участилось, будто он силился что-то добавить, произнести. Но не смог и, кажется, провалился в беспамятство. Выживет ли?

Девушка вздрагивает от твоего неожиданного прикосновения – сквозь тонкую прослойку белоснежной ткани мантии на спине ты чувствуешь дрожь. Ты прижимаешь Арианну к себе, а её всю трясёт, словно пляшущий на ветру осиновый лист. Ты жадно впиваешься в губы девушки, ощущая, как она нервно и неуверенно пытается отстраниться. Сперва не особенно напористо вырывается, но уже мгновением позже - страстно отвечает на поцелуй. Несколько драгоценных, растянувшихся едва ли не на целую вечность, секунд, ты наслаждаешься этой абсолютной взаимностью – жадной, горячей, для тебя совсем неожиданной. Её белокурые волосы щекочут лицо, её изящная рука обхватывает твою мощную шею. На протяжении этих безумно долгих секунд девушка льнёт всем телом к тебе, прижимается к твоей могучей груди и…

Неожиданно отстраняется. Решительно и бескомпромиссно отступает назад на пару шагов. Серебряный огонёк талисмана на её груди едва заметно вибрирует, Арианна стыдливо опускает глаза, её щёки пылают.
Ты до сих пор не испепелён, не развеян на ветру под влиянием устрашающей силы божьего гнева. Скорее напротив, в ответ ты ощутил – пусть и всего на пару секунд, вполне человеческое желание. Страсть.
В глубине её лазурных глаз до сих пор не высохли слёзы.
- Нам нельзя… Мы не должны, - она предпринимает рискованную попытку оторвать взгляд от земли.
Улыбается нервно – одними губами, всего на секунду.
- Ты даже не соизволил представиться.

Сгореть заживо, целуя богиню. Стать единственным смертным, сумевшим сорвать сладкий запретный плод и обращенным за свою наглость в пепел. Красивая смерть. Финал, достойный легенды. Как должно найти свой конец несокрушимому орудию, если не быть уничтоженным своими же создателями ? И я был готов к этому. Течение времени для меня время вдруг снова стало вязким вместе с новым выбросом адреналина. Мои, возможно, последние секунды тягуче переливались одна в другую. Тем временем ничего не происходило. Я все еще стою перед ней во плоти, наслаждаясь вкусом ее губ, а она дрожит в моих объятьях. А потом она решается ответить. Прижимается ко мне, дав волю желанию, похороненному глубоко внутри. Дав свободу самой себе. Обвивает мою шею руками, наслаждаясь моментом. Приходит осознание, что мне это не ново. Со мной это происходило сотни раз. Их робость, нежная, словно легкий весенний ветерок, уступающая настойчивому жаркому суховею. Без удивления отмечаю, что не помню ни одной из них, как не буду помнить и ее. Но главное ведь и не это. Главное – это порожденные за мгновенья их свободы эмоции и желания, несомые сквозь небытие.

Арианна отстраняется. Улыбается, краснеет, смотрит в землю, стыдится самой себя. Все ее страхи быть не понятой другими, робость, моральные и социальные оковы, неуверенность в себе и во мне вновь наваливаются сверху неподъемным бременем и погребают под собой ее суть. Она - не богиня, теперь я знаю точно. А я все еще жив. На моем лице появляется улыбка. И я заливаюсь смехом. Чистым и радостным. Мне нравится жить. Чувствовать, как бьется мое сердце. Вдыхать чистый и прохладный осенний воздух. Видеть червонное золото последних лучей заходящего солнца.
«Почему ?», - спрашиваю я ее, продолжая улыбаться. «Почему тебе нельзя ? Ты уже принадлежишь ревнивому мужчине ? Ревнивому богу ? Настолько ревнивому и вездесущему, что ты боишься его гнева даже здесь, где кроме нас двоих нет ни одной живой души ?» .

- Нельзя, - отрывисто мотает головой Арианна, невольно отступая ещё на шаг. – Ты просто не понимаешь…
Она продолжает, решительно и напористо. Слегка возмущённо:
- Я никому не принадлежу. Я – послушница Ордена, избранная для проведения обряда среди сотен других. Это и есть моя миссия.
Арианна смущённо опускает глаза, но всё-таки продолжает:
- Только та, что чиста душою и телом, может провести Обряд должным образом. Я ни с кем… Никогда.

Ее возмущение забавляло меня: напускной официоз и пафос, с которыми она сулила благодарности своего Ордена испарялись без следа. Выкипали, подогреваемые эмоциями. Это мне определенно нравилось.
«Так и быть, если я не понимаю, тогда объясни мне: что есть чистота души, что ты столь бережно хранишь. Почему ты находишь страсть или любовь грязью, что пятнает твою душу ?»
В ответ на заявление о ее девственности, в моей улыбке помимо азарта и веселья примешалась толика надменности.

Вместо ответа Арианна непроизвольно тянется к серебряному огоньку висящего на груди медальона.
- Меня так учили. Так прописано в кодексе. Самое важное правило, которое ни в коем случае нельзя нарушать.

«Тебя так учили ? И у тебя никогда не появлялись вопросы ? Тебя никогда не оскорбляло то, что самые светлые человеческие чувства называют злом и ставят это перед другими как непреложную истину ?» После этих слов я уступаю берущему надо мной контроль любопытству и добавляю еще один вопрос: «Что же произойдет, согласно «Кодексу» если нарушить это правило ?»

Ты распаляешься всё сильнее. Арианна внимательно слушает тебя, не отвечает и не перечит. Держится, хоть и кажется, что она может сорваться с любую секунду.
Опускает голову, упираясь взглядом в траву под ногами. И отвечает – тихо, практически шёпотом:
- Если нарушить это правило, то я не смогу провести ритуал. Если я не смогу провести ритуал, то пламя погаснет, и мир навсегда погрузится в вечную тьму.

То, с каким трепетом она говорит о поддержании пламени, удивляет меня. Для нее весь этот ритуал – не простой религиозный обряд, не дань поклонения богу. Она, судя по всему, мнит свою миссию единственной целью в жизни. Жертвой, которую она обречена принести ради своего мира. А пламя – не просто символ. Оно имеет связь с чем-то мистическим. Богом. Сверхъестественным могуществом, еще большим, чем уже увиденное мною. Эти мысли напоминают мне, что я не знаком с природой этого мира. Невежественен в законах мироздания. А через осознание законов мироздания лежит путь к могуществу. Это заставляет меня поумерить пыл. Напомнить себе, что девушка передо мной – единственный мой источник знаний об этой реальности. Мудрее было бы не пытаться изменить этот источник. Не зарождать в нем лишних мыслей и понятий, пока я не смог воспользоваться им, чтобы осознать мозаику реальности. Теме чистоты души в нашем разговоре лучше угаснуть.
«Ты действительно думаешь, что если бы я хотел овладеть тобой, я просто остановился бы услышав твой отказ или разговоры о чистоте души ? Моим желанием был поцелуй. И только он».

На следующий вопрос, в котором сквозит завуалированная возможность угрозы, девушка, вскинув голову, отвечает более резко:
- И ты получил его. Так кто ты такой?

«Неужели, мое имя что-то действительно изменит ? Хорошо. Если так, я назову сразу три. Мое имя – Нигушур. Хотя некоторые люди ввиду своих привычек и родного языка звали меня Н’джушу или Гаур. Можешь выбрать то, которое будет для тебя более удобным».
Судя по всему, когда-то я знал множество других языков. Говорил на них без тени усилия, словно знал с рождения. Это открытие уже удивляет меня. Сейчас моя память пуста. Погружена во тьму безвременья. Теперь я едва ли смогу вспомнить хотя бы несколько слов. Но сияние моих имен пробивается даже сквозь этот мрак. Они подобны светлячкам-сателлитам, кружащимся вокруг моего истинного имени. Их можно выловить из небытья, если проявить старание. Их помнит и тело. Язык. Голосовые связки. Привычно исторгают знакомые созвучия.

- Хорошо, Нигушур… - пальцы Арианны нервно поглаживают серебряный амулет. – Так ты поможешь мне?
Она озирается – закат и сумерки давно миновали, теперь поляну обступает первозданная темнота.
- Я расскажу об Обряде. Только пожалуйста, давай сперва разведём костёр. И отойдём подальше от этого места.

Я киваю удовлетворенно. Ее страх перед темнотой. Скорее даже перед тьмой. Похоже, ее научили бояться ночи, так же рано как ходить или разговаривать. И любой человек, сколь бы полон зла и ненависти он бы не был, не вызывает у нее в сумерках опасений. Потому что он союзник. По сравнению с тем, что живет за чертой ночи. Это, впрочем, изумления не вызывает, если тьма полна ужасов, столь же опасных, как побежденное мной существо. Разум вновь начинает бить тревогу. Пока лишь воображение. Взбираюсь на послушную лошадь. И подъезжаю к Арианне, протягивая руку в немом приглашении.

Это был трудный день. И вот - народ отпущен, все расходятся по своим делам. Марат со вздохом опускается в кресло. Последней выходит Вера Васильна. Разумеется, она выходит последней. Он должен насладиться ее фигурой, чтобы получить заряд бодрости на весь день. Уж Вера Васильна знает, как поднять тонус мужчине одним лишь выходом из кабинета. Она чувствует его взгляд на себе и улыбается краешком рта. В кабинет входила женщина напряженная, а выходит из кабинета женщина довольная. Вот так бы всякий раз совещания проходили. Ах да, кажется к этому делу еще один новичок руку приложил, но на него Вере Васильне глубоко и не туда. Марат затмил ей всех новичков. Он сегодня отчего-то очень ей симпатичен.
А вот у Марата на самом-то деле голова совсем другим забита. Нужно ехать исправлять прекрасное послание на левом крыле машины. Он неохотно поднимается со своего кресла и следует к выходу, еще не зная, что все колеса у машины спущены - распороты ножом. Зверски так распороты, бесчеловечно так. Вот смотришь на них и думаешь: ну что за тварь могла такое с апельсинкой сотворить?! Марат выходит из офиса прямиком туда, где видят фиолетовое небо Алиса с Сеней.

- Куда девать труп - вторил Алисе Сеня, и сделал затяжечку.
- Надо труп взять и сжечь, а пепел скрутить в косячок и вы-ку-рииить...
Еще затяжечка...
И Сеня вышел в космос. Вокруг него летали зеленые трупы Марата, которые с радостными воплями поджигала Алиса и пила солнечный виски из бесконечной бутылки.
Веселое голубенькое полотенце с красными глазами пронеслось мимо, пропищав что-то вроде "Не хочешь пыхнуть?", его затягивала черная дыра, которая постепенно принимала очертания лица очень недовольного Геры.
И все погасло. Была лишь чернота и Гера.
- Не хочешь пыхнуть? - неуверенно спросил Сеня...

Георгий, он же Гера, он же Скуратов, он же Змий, как был прозван злобной Юленькой, шипевшей у него за спиной, был парнем деятельным. И филонить от своих прямых обязанностей позволять никому не собирался. Быстро указав кому и что делать, то бишь дав понять, кто над кем начальник, Змий быстро удалился в поисках свободного от проблем Сени, дабы его этими проблемами наградить. Нашел он их быстро, сразу же за углом от парадного входа. Поскольку Сеня был человеком простым и не обремененным проблемами, ему не за чем было от кого-то прятаться. К тому же парень не знал, сколько подобные собрания длятся. А потому время было нещадно потеряно и послано к черту, когда нарисовался Змий.

- Ходит тут! Конями обызвается.. - шипела Юленька, недовольно косясь в сторону тонкой кишки-коридора, в котором исчез Гера, - сам бы пошел работать, Змий!
- Слышь, ты давай-ка тут не бузи, а садись и работай. А то сейчас за тебя все по первое число отхватим, - это уже буркнула Катерина, не в силах терпеть оскорбления великого Георгия. Она поправила свои крупные, как и она сама, очки в роговой оправе и вздохнула. Работать не хотелось, но что ни сделаешь, ради любви.
Павлик, проследив исчезающего Геру, направился к кофеварке клянчить у нее стакан крепкого. Кидаться в работу ему не хотелось. А кому, собственно, охота этой фигней заниматься. Как известно, новичкам ничего хорошего не дают. Телефонные базы старые или изъезженные вдоль и поперек. Никому на тех концах проводов не интересно, кто ты и что пытаешься втюхать. Требуется чудо, чтобы сбыхать кому-нибудь товар из этой базы.
Но девочки, кажется, еще не в теме такой несправедливости, а потому неохотно набирают первые номера. А у Геры база получше, ведь он здесь уже столько работает. И получает он больше, и сбывает больше. Павлик неспеша приближается к рабочему месту Георгия. Да, вот она, база мечты, до которой им пока не дотянуться. Да и невыгодно это, и Гере в первую очередь. Вот кто, наверняка, всех чернит перед Маратом и советует нанять новых. Хренов Змий. Права была Леночка. Ловким движением руки рыжий делает снимки телефонных номеров. Вот и треть базы у него уже в телефоне. Благо девочки звонят и ничего не видят. Глупенькие. Ну ничего. Паша их спасет от неминуемого увольнения. А может и не спасет. Посмотрит на их поведение прежде. Особенно на Юлечкино.

-Здрасьте! - раздалось громкое на весь офис. Все обернулись, а Паша чуть в штаны со страху не наделал: думал, Гера пришел.
- Мне Александра нужна! - бойкий высокий парнишка стоял с огромным букетом ярких герберов.
Паша неохотно указал на рабочее место Александры.
- Это Вам! - подошел к девушке парнишка, вручил букет и попросил расписаться о получении.

Это был гребаный шестой букет. Александру преследовал какой-то цветочный маньяк. Он постоянно слал ей по одному букету в день, не оставляя ни записки, ни послания. Цветочные организации всякий раз выбирал разные. Контактных данных не оставлял. И всякий раз букеты - один другого краше. Юленька готова была вешаться, глядя на такую несправедливость. И если Катенька хотела убить Сашу за приближенность к Гере, то Юленька за эти букеты. Ах, ну да. Теперь в их ряды вступила и Вера Васильна, совершенно не позабывшая приезд Александры этим утром.

- Он явно слепой.. - прошипела Юленька в трубку клиенту, глядя на масштаб букета, - Ах, нет-нет, простите! Это не вам! А Вам мы предлагаем совершенно инновациооный продукт! Зубную пасту! Да, она совершенно особенная и превосходит по своим свойствам подобные ей аналоги, - читала Юленька с бумаги, - обладая неповторимым вкусом и ароматом, эта паста подарит вам заряд бодрости на весь день и обеспечит стойкую защиту от микробов в течении шести-семи часов!
Собственно, у Юлечки дела шли не так уж и плохо. Ее голос очаровывал мужчин и они впадали в некий транс, будто случайно попадали на линию секса по телефону. Юленьку хотелось и в этом была ее прелесть. А вот Катеньку не хотелось. От слова совсем. И как бы она ни пыталась заинтересовать клиента, ее голос отторгал любого слушателя. Катерине совершенно не удавалось втюхивать товар. И она начинала впадать в глубокое отчаяние.
А Павлик.. А Павлик не спешил звонить. Он чувствовал себя царем положения, а потому, водрузив ноги на стол, неспешно попивал кофеек, слушая чарующий голосок Юлечки.

Тем временем, в авто-лавке под острым названием «Best-dogs!» наступила тяжелая минута молчания. Бабиш стоял, держа бутыль с кетчупом над хот-догом, и смотрел на Вениамина огромными полными возмущения глазами, не замечая, как кетчуп уже стекает по пальцам и капает на пол. А потом что-то взорвалось, вроде как внутри Бабиша, отчего он, потеряв всякий рассудок от гнева и возмущения, выкинул вон хот-дог, прямо на улицу швыранул, и начал кричать что-то на армянском. И судя по экспрессивности его речи, не нужно быть армянином, чтобы догадаться, что речь его была совершенно нецензурной. Он кричал и размахивал руками, затем принялся шарить глазами, а потом и руками по лавке, вытащил из какого-то угла лом и крикнул:
- Вэди, паказывай, гиде уплютки ети! Я им щас пакажю как баришень апижать! - В белом фартуке, красный, как рак, он стоял перед Веней с ломом в руках, и брови его теперь были еще косматей прежнего. Под ними даже не видно было пылкого армянского взора!

Все, что касается данного мира и событий в нем, на общее обозрение пока не выносится и в обсужде не обсуждается.

ИНой.


муз.тема: Icelandic Elephants – Everything Was Lost (live)

Мир вечного покоя, тишины и тумана. Мир, где заканчивается привычная реальность и начинается нечто особенное, незыблемое. ИНой - мир говорящей тишины и поющего сумрака. ИНой - мир прелых сизых трав и шепота кочующего ветра. Сколько бы ни исходил ты миров, в ИНом все иначе. Этот мир коллекционирует тишину. Все в нем наполнено этим благоговением перед едва слышными шорохами и неясным шепотом, тихими песнями трав и музыкой водной стихии. Медитативный сумрачный мир о двух солнцах и таинственной синей планете. Тебе столько придется постичь, человечек, прежде чем ты хоть на миг станешь един сознанием с этим миром. Но он уже пригласил тебя, забрал без спроса, вытянул из удушающей тебя обыденности. Ты избран им. Считай, что ты уже на полпути к вашему единению. Прислушайся же...

- Прости, Рут. Похоже, мне снова не справиться без твоей помощи.
Занимаемая собственными мыслями, я слышала голос Хуго словно издалека. Пальцы сноровисто перетягивали бинты, останавливая кровотечение, и делали это скорее машинально. Вскоре за розоватой перевязью скрылась рана, а я на миг замерла. После чего мои руки потянулись к перчаткам и молоту.
Я поднялась сама и помогла подняться Хуго, следя за тем, чтобы он не ступал на больную ногу. Он что-то говорил мне. Я лишь кивнула и коротко произнесла: «Не стоит». После чего ум мужчины заняли совершенно обыденные вещи. Я удивилась тому, что он болтает об обычных вещах, о девочке, о которой я уже успела забыть. В то время, как минуту назад тут происходили фантастические события.
Я обернулась в ту сторону, где недавно проходила битва между рыцарем и вожаком стаи. Вожака уже не было. А Вольфганг стоял на холме, прикрывая собой дитя. Не спешил сходить вниз. Вероятно, он видел. Он понимает.

Наконец, я посмотрела в сторону Агнессы. Секунды ранее я слышала её крик: крик боли, терзаний, столь отчаянный, что впору поддаться слабости и сжалиться. Сейчас она действительно выглядела слабой и беззащитной – опустившись на колени, она прекрасно демонстрировала изнемождённый вид. Что это было? Правда? Или притворство?.. Я уже не знала, чему верить – своим глазам или предчувствиям?..
- Агнесса, - спокойно и твёрдо я произнесла её имя. Убедившись, что у Хуго в руках его палка, отошла, приближаясь к девушке.
Я защищала её. Подумать только, я искренне верила, что она беззащитное бедное создание, неведомо как заплутавшее в лесу, кишащем демонами и зверьём! Сейчас мои глаза словно раскрылись: и я увидела перед собой картину того, как она продирается сквозь чащу, с лёгкостью разбрасывая вокруг себя толпы жутких тварей – так же, как и собак.
Воображение подкреплялось верой в то, что силы, которые мы сейчас узрели, являли собой вопиющее колдовство, противостоящее Оку и религии. Силы безудержные, способные в миг превратить живое существо к груду костей. О, я прекрасно понимала, почему владеющие магией люди преследовались нашей Верой. Такая мощь… люди с такой мощью могли натворить много бед. Зло необходимо искоренять.

- Кто ты, Агнесса? Кто ты на самом деле? – едва сдерживаясь, повышая тон, спросила я. Ещё несколько шагов – и я буду стоять к ней вплотную. Успею обезвредить, если она вновь решит воспользоваться колдовством против нас.
Я была настроена решительно. И пусть на тропе блуждающей по свету Сестры я недавно, но успела увидеть достаточно, чтобы понять, насколько колдуны и ведьмы опасны.
Где-то изнутри голос чувств твердил, что она невиновна. Что она сделала это, дабы спасти нас. Но разум подсказывал иное. Мы не знали о ней ничего. Совершенно.

Тварь визжит и цепляется за свою жалкую жизнь. Превратилась из хищника в загнанную и обречённую дичь.
Уползает, оставляя за собой полосу чёрной крови и слизи на камнях и траве.
Зверь может быть безгранично опасен. Страшен, свиреп. Может клацать зубами-саблями, размахивать сотнями мерзких тентаклей. Зверь может быть живым олицетворением чьих-то худших кошмаров. Однако, на каждого зверя всегда найдётся охотник.
Ты расчленяешь его. Высвобождаешь из оков плоти свой меч. Поворачиваешься спиной к поверженному противнику и возвращаешься к молчавшей доселе девушке. Победа вновь за тобой. Так и должно быть. Так было всегда.

Ты обезоруживаешь её павших соратников. Ты задаёшь незнакомке вопросы. Она молчит. И смотрит на тебя своими огромными голубыми глазами.
В какой-то момент тебе начинает казаться, что говорить она совсем не умеет. Труп рыцаря, тем временем, безропотно расстаётся со щитом и латной перчаткой. Ему ни то, ни другое не помогло. Как знать, быть может, хотя бы тебе эти вещи послужат на славу.
- Спасибо, - в конце концов произносит она, голосом высоким и мелодичным.
Ты без удивления отмечаешь, что прекрасно понимаешь здешний язык.
- Спасибо странник, да благословит тебя спасительный свет Всевышнего. Меня зовут Арианна, я служу Ордену.
Она молча наблюдает за тем, как ты завершаешь акт мародёрства. Не спешит ничего прояснять относительно ордена. Словно о нём и без того должен знать каждый.

- Не знаю, - Арианна опускает глаза, немного замявшись. – Не знаю, что это за создание. Никогда прежде такого не видела…
Замолкает.
- Наверняка очередное порождение ночи, - произносит неразборчивым шёпотом, уловить который в состоянии лишь твой исключительный слух.
По перечеркнувший ровный лоб девушки глубокой ложбинке догадываешься, что она о чём-то старательно размышляет. Видишь, как мечется её взгляд с одного тела растерзанного рыцаря на другое. Она думает. Сомневается. Не может решиться.
- Мне придётся снова просить тебя о помощи, странник, - в конце концов говорит.
Понимаешь по тону, что ей нечасто прежде приходилось кого-то о чём-то просить.
- Моя миссия должна быть завершена. И мне… Очевидно, не удастся справиться с ней в одиночку.
Ожидает ответа.
- Благодарность Ордена превзойдёт твои ожидания. Орден никогда не забывает друзей.
Твою непродолжительную заминку она трактует как знак сомнения. Пытается купить охотника, соблазнить иллюзорными золотыми горами.

"Наконец-то назад! На войну!"
Я не помню , чьему перу принадлежат эти слова – возможно кому то из легендарных Астартес, но много лет назад Эрих Барден вполне мог бы назвать подобное высказывание своим девизом. Теперь же, по прошествии стольких лет , комиссар-капитан предпочитал иные ценности, куда более замысловатые и далекие от обычного мирского понимания . За годы службы Империуму, Герой войны ( как с легкой руки его только что окрестил один из гвардейцев 246-го) повидал многое, но все в итоге сводилось к нескончаемому потоку крови в которой гибли люди без чести и славы. Конечно – это кощунственно слышать подобное из уст одного из Гуру дисциплинарной системы этой проклятой освободительной компании, но… Во первых - среди бойцов 246-го явно не наблюдалось личностей удостоенных поцелуя Императора , так что мысли Бардена так и остались при нем. По крайней мере комиссар на это надеялся. Во вторых - ??? А что во вторых? Мы на войне, а это значит, что все стоявшие перед ним гвардейцы, да и сам он по сути умерли еще вчера.

- Дождись привала сынок, и тогда я непременно расскажу тебе о своих подвигах. –комиссар подошёл к стоявшему в строю Новаку и, поправив монокль , внимательно посмотрел на любопытного солдата.
– Непременно , прям у костра - за фляжечкой с дешёвым амосеком , поедая трофейные сухари и греясь теплом прижавшихся к нам боевых товарищей. Я поведаю тебе о своих похождениях , а ты мне о своих солдат.

Офицер хотел было сказать что то еще, но неожиданное : «Комиссар Бэрден? Лин Экс Гратия, Младший комиссар, прибыла под ваше начало…» заставило комиссара прерваться и с удивлением обернуться на звук мелодичного девичьего голоса.

Прочитав приказ Барден лишь усмехнулся, не выразив на лице более ни какой существенной эмоции, что смогла бы дать намек о ходе его мыслей , после чего сложил бумагу обратно в сверток и отдал Лин.

-Если выживите комиссар, то повесите его в каюте на стену. Как символ потери девственности.

После этих слов комиссар-капитан внимательно осмотрел ярко-красный наряд своей новоиспеченной подчиненной и уже самодовольно оскалился.

-Я так понимаю «Старая крыса» в лице вас, выдал нам свое самое секретное оружие. Ибо в таком красном вызывающем одеянии вы просто обязаны произвести фурор среди местных зеленорылых. Боюсь, теперь из-за вас Гратия , авторитет Барбузы серьезно пошатнется.

После этих слов, по стою стоявших рядом гвардейцев прокатилась волна быдловатого армейского смеха , который практически тут же был быстро пресечён резким выкриком засуетившегося лейтенанта.

-Надеюсь по прибытии в Форт-Хью у вас будет во что переодеться комиссар? И да Экс Гратия – комиссар-капитан БАРДЭН.

Закончив с девушкой Эрих Бардэн снял с глаза монокль и, аккуратно убрав его обратно в чехол , неспешно направился в разинутую пасть грузового отсека десантного челнока.

- Взвод, приготовится к погрузке- раздался звонкий голос молодого лейтенанта, на лице которого тем не менее уже красовалось несколько боевых отметин.

Услышав приказ, солдаты тут же забыли о всем, что было минуту назад и, суетливо начали свои нехитрые сборы. Кто то недовольно ворчал , кто то читая про себя молитвы. Были и те ,кто попросту задиристо и похабно шутил над своим боевым товарищем, получая в ответ порцию подобного же беззлобного дерьма . Но в основном своем большинство, попросту с головой погрузившись в свои мысли, молча собирали разбросанную по палубе амуницию и ,встав в строй, поднимались на палубу вслед за комиссар-капитаном, ища место куда бы пристроиться в заполненной грузом и техникой челноке .

Как странно набита человеческая голова. На тебя бросаются псы, готовые разгрызть как сахарную кость, а ты успеваешь ощутить горький вкус ошибки. И в памяти проносятся десятки таких же ошибок: войти в курятник, столкнуться с фермером, уснуть там, где пройдёт стража, заговорить со злым человеком... И каждый раз словно скатился в овраг и не знаешь - выбираться обратно или спуститься на дно и смотреть, куда выведет.

Только нет времени подумать об этом. Мелькнуло - и исчезло вместе с неуязвимостью отчаянных. Боль, падение, ещё больше боли. Некогда утешать себя, что не первый раз попался своре. С тех пор, как они посмешили на крик Хуго вообще не успевал за бурной рекой событий. Ударил псину - почему-то кулаком. Где же верный нож? Без него не дело. Рука нырнула к недаром припрятанный ножу и отправила искать острие искать глаза или шею первой подвернувшейся собаке. Другой пока доставались только пинки. Или странник просто как мог дрыгал ногами, мешая себя рвать?

В этот момент он словно увидел себя со стороны. Если бы мог, Хуго удивился бы такому ощущению. Он видел себя кривым старым деревом, которое долгие годы упрямо росло, выдерживая засухи, ветра и морозы, а теперь пылающее посреди каменной пустоши. И не было в том обиды или огорчения, потому что лишь этот огонь отстаивал свет в непроглядном мраке мира без Ока, давая надежду и шанс идущим по этой странной земле.

Агнесса метала ножи, но их было недостаточно. С каждой секундой она чувствовала, как безвозвратно утекает время вместе с шансами на победу. Каждое мгновение она проклинала спутников за то, что те полезли в эту свору не думая, из-за какой-то мелкой девчонки. Неужели им настолько не дорога жизнь? Так пусть идут и удавятся в ближайшем лесу, если им на себя все равно. Она не понимала, как можно беззаветно отдать жизнь за другого. Не понимала и не стремилась понять.

Однако, Агнессе было не чуждо чувство боли за другого. Ей отчаянно не хотелось отдавать странника Оку, эти бездушные рычащие твари облепили его со всех сторон, стремясь растерзать отчаянно сопротивляющегося и чертовски напуганного Хуго. И тогда время для нее остановилось. Она смотрела на быстро угасающего Хуго и чувствовала, как по ее жилам потекла алая жгучая ненависть, как она переполняет ее и пульсирует в области метки. Чувство ненависти смешалось с глубоким отчаянием от страха потерять друга, отчего сил здраво мыслить не хватало и она, в порыве спасения ближнего, от всей души выкрикнула:
- Катись ты к дьяволу! - пронзая жгучим взглядом одну из грязных холок, и чувствуя, как напряжение, сковавшее ее изнутри, вырвалось наружу.

Агнесса четыхнулась, когда клинок ушел вправо, так и не зацепив вертлявую псину. Ну да черт с ней, главное Хуго сумел выпотрошить ее тушу. Этого было достаточно, чтобы переключиться на других участников боя, а в частности святую сестру, которой везло куда меньше. Озверевшие псины норовили разодрать ей глотку и обглодать лицо. Видимо, бешенство. Повсюду оно..

И все в ней замерло. Все вокруг на секунду померкло и исчезло. В голове вспыхнули факты и события, выстраиваясь в тревожную ленту последствий и выводов. Все, на ком она видела черные сгустки вен, вели себя необоснованно агрессивно. Не бешенство ли шло в этом черном букете? А теперь Хуго, рука которого уже, если доверять чутью кошки, была заражена, с легкостью вспарывал тушу псины. Нет, это конечно самозащита, но что если..

И вдруг на ее глазах святая сестра повалилась на спину, и Агнесса, сама себя не помня, прицелилась и метнула очередной нож в атаковавшую Рут собаку, отметив про себя, что потом придется изрядно попотеть, собирая острые клинки.

Срываешься с места, бежишь сквозь толпу по идеальной прямой. Бесцеремонно расталкивая благородных лордов и изысканных леди в их роскошных нарядах. И никто больше не возмущается, никто не бросает косые взгляды. Взоры присутствующих прикованы к новому посетителю, этому странному человеку в железной маске.
Видишь в прорезях изумрудные огни глаз. Они излучают угрозу. Опасность, которую остальные присутствующие не успевают ещё осознать. Но ты чувствуешь, знаешь. И предпринимаешь попытку предвосхитить.
Твой голос разрывает гнетущую тишину, эхом разносясь под сводами излишне огромного бального зала. Незнакомец не спешит отвечать.
Изумрудные глаза изучают, оценивают. Он придирчиво оглядывает тебя с ног до головы, задержав ненадолго взгляд на лице и на острие предусмотрительно обнажённой тобою шпаги.

И, кажется, подносит левую руку к лицу с явным намерением послушно снять маску.
Но ты всё-таки замечаешь подвох. Как вспыхивает холодной сталью в правой кинжал, как проступает чудовищно медленно осознание на лице стражников, замерших с обеих сторон от этого странного человека.
Твоё восприятие в одночасье обостряется многократно, а окружающий мир, напротив, замедляет свой ход. Поражаешься тому, насколько неторопливо теперь сменяются выражения на лицах очаровательных леди. Сколь медлительно приподнимает наиболее расторопный стражник свою алебарду. Как отступает, словно продираясь сквозь толщу воды, на несколько шагов назад какой-то аристократ.
И только человек в маске не превратился в набитую ватой марионетку. Его движения настолько стремительны, что даже тебе сложно за ним уследить. С изяществом, свойственным только настоящим профессионалам, он кровавым росчерком перечёркивает горло первого стражника.
Медленно проступает на коже кровавая полоса, набухает постепенно смертельный разрез, а незнакомец, крутанувшись, вгоняет побагровевшее лезвие в бок второму охраннику. Аккурат в щель между стальными пластинами.

Разделав королевских гвардейцев словно беззащитных котят, убийца бросается вперёд, явно намереваясь столь же легко убрать со своего пути и тебя.
Отточенным движением кисти отправляет в полёт уже ненужный кинжал, но целится, понимаешь, отнюдь не в тебя. Клинок летит мимо, плавно и чудовищно медленно. Лишь ненамного опережая своего отправителя. Чувствуешь, что не составит никакого труда его отклонить, отбить в сторону или даже перехватить на лету.
Куда большие проблемы могут возникнуть с человеком в железной маске.
В его руке теперь – извлечённый откуда-то из-под развевающегося теперь подобно крыльям плаща короткий клинок. Одноручный меч, обоюдоострый и смертельно опасный.
Чувствуешь, что если позволишь ему, то он убьёт тебя столь же непринуждённо, как порешил тех стражников около входа. Понимаешь, насколько сильно возможности этого существа превосходят способности обычного человека.
Лишь ты можешь уследить за его стремительными движениями, лишь ты можешь сразиться с ним почти что на равных. Если же по каким-то причинам у тебя остановить его не получится, то не остановит и вся королевская гвардия.
За чьей бы жизнью этот человек не пришёл, он заберёт её и уйдёт безнаказанным. Вас разделяет теперь лишь несколько метров. И он по-прежнему не представляет, чего можно от тебя ожидать.

Спина ученого оказалась целой и невредимой. Даже обидно стало, что трус отделался лишь испугом. Агнесса задумчиво посмотрела на красивую мужскую спину. Как же давно она не прикасалась к чужому горячему телу. Как же давно не испытывала наслаждений. Тяжело вздохнув, она велела ему одеться и отошла в сторону. В конце концов, подлатав странника, они тронулись в путь. Не было смысла рассиживаться. Им следовало поскорее добраться до безопасного места и привести себя в порядок. Агнессе нужно было наконец отогреться и поесть, Рут осмотреть оружие и точно так же привести себя в порядок, Хуго окончательно разобраться с раной и куда-нибудь деть эту сомнительную сумку, ну а ученому наконец перевести дух. Им всем нужна была крыша над головой, тепло огня и жар еды. Агнесса снова тяжело вздохнула - о еде лучше не думать.

К счастью, дальнейший путь был спокоен и тих. Они шли молча и каждый думал о своем. Агнесса размышляла о том, что бы она заказала из еды в первую очередь. Мозг судорожно перебирал все известные ему блюда, представлял их, вспоминал оттенки вкуса и отсеивал наиболее простые из них. Хотелось чего-нибудь слишком пряного и немного острого, с легкой кислинкой и побольше базилика. И побыстрее! Она уже сидела в лучшей харчевне города, в красивейшем платье и ждала своего заказа. А напротив сидел красивый мужчина с широкой крепкой спиной, улыбался, чуть хмурился и гладил ее руку. Да, именно этого ей сейчас и хотелось.

Однако, мокрая ветка, больно хлестнув по щеке, быстро привела ее в чувства. Мужчина напротив исчез вместе с еще не принесенным ужином и иллюзорным теплом. Грусть навалилась тяжелым бременем на плечи. Сколько же им еще идти? Впрочем, как оказалось, идти оставалось не долго. Впереди, за стремительно редеющими деревьями, забелела крепостная стена Эдельренда. Сердце поначалу радостно забилось, а потом отчего-то жалобно сжалось. Величественное строение было им не радо. Не светилось оно тем долгожданным светом, на который хочется идти заплутавшим путникам. Скорее наоборот, оно слишком сливалось с местным гнетущим состоянием, которым полнился окружающий лес.

Завидев троицу на мосту, Агнесса впала в глубокую задумчивость. Как подойти к троим, безусловно видавшим демонов, людям, при этом не показавшись им опасной? Ведь сейчас каждый вызывает подозрение у другого. Даже этому ученому она все еще до конца не верила. Так как же внушить трем усомнившимся в безопасности своего мира людям, что ты не несешь с собой опасности? Подбежать ей и попросить помочь несчастной страннице? Вряд ли купятся. Это слишком избито для всякой дряни, что пытается пробраться в дома. Быть воинственной и смелой? Возможно это сработает. Только вот ее рваное платье совсем не выглядит воинственно. Как ни крути, а внешний вид Агнессы оставлял желать лучшего. Выглядела она как только что восставшая из могилы. Бледная, худая девушка в рванье, со слипшимися волосами, прилипающими к лицу. Ни красивого, ни воинственного.

Она взглянула на Сестру.
Другое дело Рут. Воинственная, с тесаком наперевес, в хорошей броне и честными глазами. Такую за чужака не примешь. По крайней мере, так казалось. Странник как-то сразу стушевался, завидев троицу. Выглядел он тоже будь здоров. А когда капюшон накинул, так и вовсе потерял последнюю возможность внушить людям доверие. Отстранился от всего мирского, приготовившись к самому худшему. Это не лучшее решение. Ученый, как и Рут был наименее подозрительным из них. Честный открытый взгляд и ни гроша за душой. Такому хотелось налить теплого молока и погладить по голове.

Рассудив так, Агнесса подтолкнула вперед Рут и горе-ученого, предпочтя пойти вместе с Хуго вслед за ними. Первое впечатление важно. А в их ситуации жизненно важно.

Она погружалась в холодную липкую тьму, не в силах пошевелиться или подумать о чем-либо. Все глубже и глубже. Я умираю? Верно, умираю - равнодушно пронеслось у нее в голове, и она опустилась на дно. Серое, пыльное, сыпучее. Песчинки и пылинки взвились вверх от ее падения и все заволокло серым. Она инстинктивно зажмурилась и приготовилась кашлять, когда осознала, что даже не дышит. Когда серость развеялась и осела, все стало молочно-белым.

Не успела Агнесса смириться со своей смертью, а заодно и вздохнуть от облегчения - ведь теперь ни боли, ни голода, ни холода, как острая боль прорезала ее изнутри. Печати будто ожили. Острая жгучая боль затуманила ее сознание и слезы брызнули из глаз, непроизвольно, тяжело, доставляя еще большие мучения телу. Но ко всему можно привыкнуть. И настал момент, когда сил ее хватило, чтобы подняться. Подняться, чтобы попытаться понять, где она и что с ней происходит.

А после она почувствовала чужое присутствие. Сердце больно ёкнуло - Он! Радость и ужас одновременно ударили в голову и она пошатнулась. Но вдруг застыла - нет, это не он. Чужой, другой, холодный. И все вспыхнувшее отхлынуло. Она подняла глаза и узрела его. Он был заинтересован и недоволен. И все же их объединяло одно - они были удивлены. Она тому, что он был ей доселе неизвестен, он, вероятно тому, что она посягнула на его территорию. Легкий укол разочарования, что ее Мастер не захотел встретиться с ней быстро канул в темноту сознания. Сейчас не время думать о нем.

Нечто, стоявшее перед ней, было олицетворением мрака. Темный, внушающий своим видом природный ужас и желание вырваться наружу, он говорил с ней, он видел ее, чувствовал ее, и она вся трепетала от мысли об этом. Встреча с ним не могла не внушать трепет. Сила, темная и величественная, исходила от него, ощупывала ее и разглядывала. Ничтожество. Агнесса чувствовала себя таким ничтожеством, по сравнению с ним. Он мог раздавить ее как мошку, назойливую, мелькающую перед глазами. Просто сжать пальцы и убить без единого писка.

Кровь хлынула из носа и боль накатила тяжелой волной. И вдруг он радушно отступил. Оставил ее жить.. И выкинул прочь.

Тяжелое возвращение в реальность. В до боли привычную реальность. С холодом, сыростью и скулящим от голода желудком. Боль от печатей утихла. Стихло и сердце, успевшее разориться на тысячи чувств. Все в ней стихло, будто осталось лежать там, на сизом сыпучем дне. Она едва кивнула головой и глазами, показывая что ей уже легче. Она снова дышала. Это так непривычно - дышать. Но все это пустяк, по сравнению с тем, что она узнала. Облегчение тяжелым одеялом накрывало ее с головы до пят. Она даже едва улыбалась.

- Гм... - наконец, «подал голос» сэр Уилкинсон. - Вы снова лжёте, господин Дион, - сказал он, и его усы вздрогнули. - Лжецам не место в нашем Королевстве. Цепями хладными их закуём и правду всю найдём... - раскатистым голосом произнёс он, и гулкое эхо разнеслось по допросной. Послышался лязг. Внезапно из спинки стула Диона и из пола вырвались цепи и в мгновение ока с нечеловеческой силой притянули ноги Эла к ножкам стула, а его туловище к спинке. Эл почувствовал острую боль сразу в трёх местах. На глазах навернулись слёзы. Давление всё нарастало, и вдруг правый бок словно прострелило — раздался хруст. Эл вскрикнул. Кажется, это было ребро. Хватка цепей ослабла. Эл стиснул зубы от боли, а на его лбу выступили хорошо различимые капельки пота.

Наступила тишина, нарушавшаяся лишь сопением подозреваемого.

- Это только начало, Эл Теневой, - сэр Уилкинсон усмехнулся в усы. - Странное прозвище. Компрометирующее. Если посмотреть в прошлое. И всё же, господин Дион, ответьте на наши вопросы. Каково ваше задание? Кто вас нанял? Ваше положение очень шаткое, но у меня всё ещё есть шанс спасти вас от виселицы. А формула очень длинна... Вы не представляете, как были изобретательны мои предшественники...


Получатели: Эл Дион (`Сумеречный`).

Рави готовился стрелять. Сейчас всё было просто: есть враг, пусть и скрытый хрупкой крышей дома, но скоро он покажется для атаки и станет целью. Монахиня командует что-то, угрожает, но ему это неважно. Неважно также и действие странника - если сгорим, то хоть монстр не съест. Тоже хорошо...Тварь прорвала крышу и начала падать в костёр, одна лапа её замерла, когда в воздухе запахло палёным и довольное рычание стихло сменившись воем боли. Стрела попала в лапу, добавив в вой боли ещё немного...боли. Тварь должна была захромать, но это не было заметно, вместо этого она рванулась к охотнику.
-Рыцарь!!! - Позвал он на помощь, доставая стрелу, натягивая тетиву и отпуская стрелу в полёт, целясь в глаз этой мерзкой твари.

Странник продолжал греться и думать. Слова женщины, что Око не вернуть, его встревожили. Как такое может быть? Зачем она говорит то, что невозможно? В поисках поддержки он посмотрел на спутников - те не придали словам "гостьи" никакого видимого значения. Что ж, значит, не так эти слова страшны.

Страшен только тот, кто выл. Можно попробовать бежать от него, как от спущенных собак. Но лучник с девушкой не дадут уйти далеко, будут спорить, останавливаться. Хуго видел такое много раз на перекрёстках или базарах: спорщики забывают обо всём, когда могут ругать друг друга, пусть даже украдут их телеги. Если воин... Вольфганг - как непривычно думать о человеке по имени! Если Вольфганг останется, лучник и девушка отстанут по дороге, монахиня, - Рут! - станет помогать кому-либо из троих... да ведь тогда никого не останется! В общем-то ничего страшного в том не было. Быть одному - обычное дело. Только времена необычные. Далеко ли уйдёшь теперь один?

- Плохо. Уйдём от одного, найдёт другой. Его ты не задержишь. Отвадить чудище надо. А дальше Око путь подскажет.

Странник убрал одну из чашек с травами под одежду. Взамен достал оттуда монету и бросил её Вольфгангу.

- Не оставайся и не оставляй им своё. В трудной дороге с попутчиками легче будет.

Монета была той самой, которую воин оставил на мебели перед уходом в подвал. Она попала к Хуго, когда он ломал мебель на дрова и с тех пор "жгла карман". Теперь он чувствовал себя намного лучше, чем с чужим богатством в кармане

Мрак. Он царил повсюду. Он заполнял все вокруг, просачиваясь сквозь стены и тела, вливаясь в реки и кровь. Тек в самое сердце, и, с каждым ударом в груди, всю ее затопляла бесконечная нестерпимая боль. Вспышка. Яркая, ослепительная, непрошеная. Она вскрывала ее, резала без ножа, добавляла мучительной боли и приводила в сознание. Бесконечно отвратительное сознание. Осознание себя. Осознание того, что она лежит в слизи, черной слизи, будто сама становится ею. Будто скоро уже ничего не останется. Кровь станет черной жижей, кожа грязью, кости обугленными ветками, и никто уже не признает ее. Тяжелое свинцовое небо нависло над ней так низко, что, кажется, стоит встать и можно задеть рукой. Она попыталась встать, подняться на ноги, стертые в кровь. Почему она здесь? Как тут очутилась? Ничего не помнит.
Лишь это ужасное зрелище. Отвратительное бельмо в небе и ветер, принесший смрад. А после мрак. В памяти ничего нет, лишь тьма, всеразъедающая, всепоглощающая. Но, что это? Я помню, я помню что-то..
Агнесса сидит на земле, покачиваясь в такт дыханию, закрыв уши руками и зажмурив глаза, пытается вспомнить, выцепить, вытащить что-то из памяти. Что она видит?
Потрясение. Охровый огонек. Она так глубоко потрясена. Дыхание перехватило. В горле ком. Не верит, она не верит, что это случилось. А после ненависть. Она отвратительна себе, она презирает себя, свою плоть, свою душу. В ладони впиваются ногти и кровь согревает пальцы, густая горячая жижа.
Агнесса, сидя в грязи, хватает себя за волосы и начинает рычать диким зверем. Она? Это сделала она? Тварь! Как она могла! Как посмела!
Болотная искра сомнения. Буквально миг, но она есть. Она дает ей силы сделать вдох. Вдохнуть в себя темноту и отчаяние, горящее ядовито желтым в ее потухшем сознании. Тьма. А после ровный, как данность, сапфировый свет. Леденящий душу ужас. Захлебнуться и умереть от собственного вопля кажется уже не таким отчаянным шагом.
Что-то глядит в нее, в самую ее суть. Оно внутри. От него не сбежать. Оно уже внутри. Вошло без стука, впиталось в кожу, проникло в кровь. Оно уже тут. Смотрит, щерится, приближается.
И она кинулась прочь. Верно. Бежала не глядя, убегала, думала сможет сбежать. Но бежать было некуда. Оно внутри, оно насмехалось, развлекалось над ней, кружило ее, путало, словно кукольник свою марионетку. А после накатило тьмой. И мрак вошел в ее сознание, она упала замертво. На грани своего существования. Лишь сердце слабо продолжало биться, отсчитывая короткий срок.
Агнесса открыла глаза и прислушалась к себе. Пустота, серая мрачная пустота наполняла ее. И предчувствие, что скоро все повторится. Что оно никуда не исчезло. Что оно вернется, оно ждет, когда снова сможет позабавиться. Бежать. Нужно бежать. Пока не настигло, не впуталось в нее, не окунуло в эту чернь. Уходить прочь. Быстрей. Иначе добьет. Наиграется и сломает свою куклу, не раздумывая.
Она поднялась на ослабшие ноги, мышцы будто стали камнями, каждый шаг - смертельная пытка. Но надо идти, покуда есть силы, покуда в теле еще бежит, струится алая кровь.
А над дорогой что-то висело. Кровь стыла в жилах при взгляде на это зрелище. Над сухими корягами мрачно висела опаловая призма, лениво отсвечивая бледными цветами с каждой вспышкой молнии.
Агнесса всхлипнула, но выдохнуть не смогла. Ноги сами повернули прочь, забыв о боли. Она кинулась назад, пытаясь сбежать, спрятаться, скрыться.

Око. Крошечное, выплощенное в металле, оно оказалось долговечнее истенного Ока.
Вольфганг никогда не был ни мудрецом, ни мечтательным мыслителем, способным охватить могучим разумом мир. Его этому не учили, предпочитая направить природные таланты к более преземленным, но кровавым умениям.
Умениям, что теперь мало что стояли.

Уже и не важно, как рыцарь оказался на площади в столь подходящем облачении и при оружии. В памяти все еще яркими образами стояли картины невообразимого ужаса. Око гаснет, уступая вечному мраку. Безумец хрипит проклятия и умирает в жутких корчах. И смех.
Безумный, хватающий прямо за душу, дышащий колким холодом на самое человеческое нутро.
А дальше... Дальше бесконечный поток чудовищ, самых кошмарных, что можно представить. Вольфганг отражает удары острых когтей и выпады зубастых пастей щитом и бьет в ответ. Клинок, с чавкающим звуком, погружается в плоть, рубит и колет. Щит ломает кости, когда рыцарь отмахивается им от наседающих врагов.
Вольфганг кричит, пытаясь организовать паникующих горожан, направить их прочь от невиданной бойни, стремиться защитить безащитных, повинуясь неясному до конца порыву, но видит, что усилия тщетны.
Белоснежные стены уже окрашены кровью, по булыжным мостовым текут ручьи и целые реки крови. Где-то разгорается пожар, набатом бьют колокола, а люди продолжают кричать. Голоса людей смешивают в единый, наполненный ужасом, непониманием и мучительной болью, гул.

Вольфганг бежал. Бежал позорно, так, как никогда до этого. Бежал, еще не понимая, что стал свидетелем грядущей гибели целого мира под ослепшим Оком.

Вольфганг открыл глаза и сжал монету в кулаке.
Он вернулся сюда, в разоренную лачугу, где спасались немногие. Чудища давно отстали от них, более заинтересованные в безумстве разорения и разрушения, и беглецам теперь был страшен только дождь и холод, но старая, удивительно добротная крыша и небольшой костер спасали от этих, если подумать, несущественных бед.
В прошлом, до ослепления Ока, Вольфганг бы поостерегся вот так просто разводить костер посреди глуши, ибо он мог запросто привлечь каких-нибудь лихих людей. Но теперь это уже не казалось чем-то опасным, ведь каждый, из тех, что ютились и жались к теплому огню, заглянул кошмарной погибели прямо в пустые глазницы. Разве теперь страх что-то значил?

От раздумий рыцаря отвлекло движение у того самого костра.
Женщина, монахиня, шла прямо к нему, и обращала внимание Вольфганга на подвальную дверцу. Впрочем, какой тут мог быть подвал? Так, погреб для солонины и шкур, но проверить, однако, его не мешало.

Рыцарь положил монету на книжный комод, на котором он расположился, ступил на землю, подхватив щит, двинулся в сторону люка в погреб, готовый в любой миг выхватить меч, но не оставляя надежд найти в подвале только крыс и остатки каких-нибудь припасов.
- Войду первым. Держись за мной. - Коротко прошептал он спутнице, когда они дошли до цели.

Великолепное зрелище. И отвратительное одновременно. Липкий ужас полностью парализует сознание, щупальца страха прочно обвивают сухожилия... Я не могла ничего сделать. Я чувствовала собственное бессилие. Оружие в руках, мой верный молот, показался в этот миг таким несущественным... Неспособным повлиять на стремительно меняющиеся события.
Упадок сил, болезненная пустота внутри. На мгновение я потеряла связь с Создателем. Мне казалось, я больше его не чувствую. Не чувствую прикосновение его ослепительных лучей. И в этой пугающей пустоте я потерялась, беспомощно озираясь в наступившей темноте.
Мрак наступал. С каждой минутой. Погружая мир в хаос, забирая последний солнечный луч. Лазурь неба окрасилась кровью. Око... Я наблюдала, и слёзы застилали взор. Словно я чувствовала Его страдания. Наблюдала, как исчерчивают его тело трещины, покрывая поверхность чёрной мозаикой. Из открывшейся раны хлынуло нечто.
"Вы прокляты".
Уродливый старик выплюнул фразу в лицо многоликой толпе, низвергнув на мостовую кровавое содержимое своих внутренностей. Я не хотела признаваться себе в очевидном. Но ядовитый страх, отравивший разум, говорил больше, чем слова, чем убеждающие в обратном мысли.

Шок.
Я всё ещё стояла посреди площади Эдельренда, ощущая растущую в массах панику, расслышав первые истерические крики. Стояла, когда замершие фигуры людей ожили и начали массовое, беспорядочное бегство. Бегство... в никуда. Их были сотни, тысячи. Поток невероятной силы, невиданные ранее создания. Они пришли в наш мир за кровавой жатвой. Голодные. Жаждущие. Монстры из кошмаров, чудовища из детских сказок... Я слышала, как они начали убивать. Видела, с каким остервенением и нечеловеческой ненавистью они лишают Его творения жизни. Вершив судьбы без Его позволения. Бросив вызов Творцу.
Я почувствовала... отвращение и презрение. К себе самой. Оцепенение спадало, я начинала понимать. Понимать, что смысл моей жизни есть. Что Создатель меня не покинул. Он протягивает ко мне обессиленные руки, он жаждет исполнения Его воли...
Это - моё испытание. Я пройду его с честью.
...Оно мчится на меня. Я готова. Боевая стойка. Поднятый угрожающе молот. Хруст костей от прикосновения стального обуха к мерзкой плоти...

***

Совершенно иная жизнь. Всё осталось в прошлом. Воспоминания таяли в оранжевых узорах огня. Почему-то, в голову пришло одно из самых неожиданных воспоминаний. Я словно увидела перед собой ярко-зелёный куст, усеянный розоватыми спелыми ягодами. Ощутила сладковатый вкус на языке и море ощущений, когда попробовала ягоду впервые... Наверное, именно потому моё подсознание выхватило из прошлого этот отдельный момент. Где-то в глубине души я понимала, что подобного уже не будет. Не будет радости, наивного счастья, наполняющего детство...
Радость кончилась. Счастье иссякло... Этот новый мир не оставил нам ничего. Ничего, кроме боли и лишений.

Не было сил для ярости. Она давно покинула меня, в тот миг, когда орды демонов начали оттеснять способных сопротивляться... Не было и ненависти - я излила её в самоотречении, с которым вновь и вновь бросалась в толпу монстров, пытаясь спасти безоружных горожан. Я видела их смерти. Каждого из них. Ненависть закончилось, осталось отчаянье.
Единственное, что было со мной, что теплилось во мне - неугасающая искра веры. Я верила, что Он жив. Что Он так же верит в меня.

Прошло какое-то время, когда я решилась, наконец, поднять глаза и посмотреть на присутствующих. Оглядеться, осознать, что оказалась в незнакомом месте. Перевёрнутая мебель и царивший здесь беспорядок привели к ряду неприятных ассоциаций. Но - боли уже не было. Всё, что осталось в прошлом, - совершенно не важно...
Кто эти люди? Как они смогли выбраться? Как оказались подле меня, в этом брошенном доме?.. Какой-то старик, вероятно, уцелевший только чудом. Неопределённого возраста беловолосый мужчина. И рыцарь, что вертел в руке монетку с изображением Ока.
Мне не хотелось говорить. Не хотелось прерывать эту умиротворённую тишину. Ведь со словами вновь придёт понимание происходящего, вернутся страхи... Хотелось оттеснить их. За круг оранжевого света.
Но текли минуты. Я понимала - нужно что-то делать. Двигаться. У меня есть цель, высшая цель, я не могла сидеть на месте, когда умирают люди. Но я ощущала себя слишком слабой и утомлённой.

Мой взгляд упал на деревянную дверцу, ведущую в погреб. Мысль об обыденных вещах согрела, наполнила моё существование уютным бытом. В погребе могла быть еда. Могли прятаться люди, которым нужна помощь. Подобные размышления немного воодушевили.
Я бросила взгляд на того, кого считала в данной ситуации наиболее компетентным. Всё же, мы не знали, что скрывает за собой дверца. А рисковать мне не хотелось...
Поднялась, подошла к рыцарю. Кивнула на дверь, обращая внимание на наличие погреба, молча призывая помочь. Держала наготове молот и кинжал.

-И это всё? Как-то быстро закончились. А так храбрились! - Мортарг хохотнул утробным смехом, чем-то похожим на звуки издаваемые одними забавными зверюшками на Нурглом забытой планете, на которой когда-то ему довелось побывать. Планета была совершенно отсталой, коренное её население не то что в космос, через реку то с трудом могло переправится. Угнав пару химер с базы Империума, они собрали знатную толпу с нескольких поселений, их животных и сутки гоняли их, нещадно давя гусеницами отстающих. Победителя этого веселого испытания они окунули в гной из его погибших соплеменников и отправили нести милость Нургла. Веселые были времена.
Атарр психует, Селевк командует. Загляденье. Мы команда просто класс - победить попробуй нас.
-Меня дважды просить не надо! - ответил Мортарг в вокс, и отправился ломать шейные позвонки выжившим. Пришло время похрустеть косточками!

Приземление было не самым удачным. Ошибка при плантровании десанта вылилась в практически провал операции. Отрезанные от связи, линии снабжения и возможной помощи означало смерть. Смерть это ладно, смерть это привычно и нормально на войне. Огорчает невыполненное задание. Полк в котором служил теперь Томас был элитным. Задачи перед ними ставились сложные, но выролнимые. А это значит, что командование на них надеется. Это значит, что сейчас бессмысленно гибнут другие гвардейцы. И будут гибнуть, потому, что они ( кирасиры) не смогли выподнить посталенную задачу.
Эта мысль помогла Томасу перевернуться на спину. Боль во всем теле мешала сосредоточиться. Захотелось закрыть глаза и поспать. Хотя бы полчастка. А лучше часок. На этой мягкой земле, подложив шлем под голову... Стоп. Какой спать? Их сбили. Значит противник знает где они. Значит он скоро пришлет кого то для проверки. По крайней мере, Томас поступил бы так
Задача номер раз - проверить свое состряние. Руки ноги целы. Все болит. В боку колит. Возможно сломаны ребра. Воможно вывихнута нога. Если не повезло, то сломана. Значит приплыли. Пальцы шевелятся. Попробуем встать. Встать сразу не получилось. Перевалившись опять на живот и сначала встав на колени, Томас с трудом но смог сесть. Вокруг все горело. Дым и марево от огня сводили на нет практически все попытки определить местонахождение однополчан. Из чего вытекала вторая задача.
Задача номер два. Найти выживших и покинуть место крушения. Шатаясь, и постанывая Томас двинулся на звук кричащей лошади. Та представляа собой жалкое зрелище. Перебитый позвоночник, один вытекший глаз, ожоги практически по всему телу. Как бедное животное не свихнулось от боли? Томас тяжело бухнулся на колени перед животным. Левую руку положил на морду животного, правой же потянул пистолет из кобуры.Прошептав:
-Прости меня, лошадка, сейчас станет легче,-выстрелили животному в голову, прожигая мозг,- спи спокойно...