Голосование пользователя

День 1.

Пересек акваториальную границу. Обманул акулу. Ушел от патруля солдат. Завалил собаку. Первая ступень отстыкована, полет пока нормальный.

День 2.

Бобби Рэй не собирается работать без оптового рынка и с конкурентами. Даже условия с полным переделом рынков, который принесло бы уничтожение баз ПВО, для него не является чем-то, уравновешивающим риски. По-моему, тут без толку что-то делать. То есть, я должен построить ему тут рай земной ради возможности давать ему деньги за оружие? Да тут только на войну с картелем уйдет вагон амуниции. Пока что этот вариант отложить. Вернее, поспрашивать у местных, кто готов покупать стволы самолетами. А вообще, по ходу, надо идти к Рубедо.

HS не вариант, так как я светанул рожей перед Хавьером, а еще мы убили их людей у особняка. Картель не вариант из-за сделок от четырех кусков. Плюс Энрике подставился на прошлой сделке под удар и всрал свой склад. В общем, брать злодеев в работу в лучшем случае без толку.

* * *

Теперь по разведке.

Сантуша вызвали в полицейский участок 13 февраля по факту нападения. Погиб же он от силы спустя неделю после того, как подал заяву на усыновление Мануэля. Возможно, HS собирались убить Мануэля не потому, что он вроде как сын Сантуша, а просто как свидетеля. А самого Сантуша пытались грохнуть и раньше. В общем, надо спросить у Рыси, когда там первая операция началась до того, как я возглавил группу. И когда они все это увидели.

У самого Сантуша нашлись шифрованные материалы переписок. Ключ-дешифратор — "Мурено". Мануэль Мурено. Сын. Значит, можно сделать вывод, что Сантуш имеет к содержимому прямое отношение. Больше некому.

- ... Необходимо уничтожить документы, и быть готовым к передислокации. Полиция или слишком ленива или подкупленная. ХАД говорит, что необходимо уничтожить и аппаратуру. Ну с этим легко, я просто перед уходом вырву ячейки. А вот с антенной на крыше тяжелее. Просто так ее не демонтируешь, но я что-​то придумаю... С другой стороны а чего это я паранойю? Может это действительно был не точечный наезд на меня. Сомневаюсь что им что-​то конкретное нужно от меня и моего магазина.

Итак.
• Какие документы необходимо уничтожить?
• Передислокацию куда и откуда совершить?
• Кто или что такое ХАД? Человек? Организация?

"Уничтожить и аппаратуру". Я не специалист, но "ячейки" и "антенна" наводят на одну из двух мыслей. Либо это средство связи, либо помехопостановщик. Сантуш — чей-то агент.

...Информация от EDSB. Необходимо найти за неделю еще пару тонн продовольствия. В обычной точке будут ждать грузовики.
Плюс попросили спецзаказ - пару ящиков антибиотиков. В последнем боестолкновении пострадало много людей, их жизни ничего не угрожает, но запасы надо пополнить. Я связался как обычно с поставщиком и перевел денежные средства. Груз будет доставлен "Боливарцу", а он по своим торговым маршрутом доставит его до EDSB. Мне надо быть осторожным, как постоянно мне говорит ХАД. На этот раз я не буду рисковать...

EDSB. Срань господня, и тут они успели. Две тонны жрачки и медикаменты — не иначе как войну ведут. Сантуш, похоже, посредник при пересылках. Контрагент-поставщик неизвестен, контрагент с принимающей стороны — некий Боливарец. Боливарец — тоже посредник между Сантушем и EDSB. Длинная колбаса. Знать бы еще, откуда ее начать есть.



День 3.

Сантуш упоминает цель. Хименеса.

- ... Интересно, чем там занимается Хименес? И зачем ему были нужны семена ириса и иссопа? Понятно, что он собирается это все сажать, но вот нафига? оба растения - фиолетовые. Это совпадение?
Ох не о том, ты думаешь Сантуш, не о том...

Ирис и иссоп. Сантуш сосредотачивает внимание на том, что оба растения фиолетовые. Хм. Интересно. Может ли место высадки ириса и иссопа о чем-то, например, сигнализировать пролетающим пилотам? Или просто являться каким-то ориентиром? Мол, на фиолетовом поле мы будем сгружать что-нибудь или загружать. Как бы то ни было, Хименеса наверняка можно будет найти, если идти по следам этих фиолетовых полей.

Еще вскрылась какая-то стройка под домом Сантуша. Тоннель. Первое предположение, которое у меня возникает — тоннель строил сам Сантуш как резервный план на тот случай, если он не успеет осуществить все, к чему готовился. "Вырвать ячейки", "снять антенну" и тому подобное. Возможно, он готовился сжечь дом или все взорвать, а рвать когти по тоннелю. Но так как это именно первое предположение, ему же я меньше всего и доверяю.

...Миранда из центрального архива оказалась очень милой девушкой, я уже думал что придется ее водить по ресторанам или тряхнуть стариной, устраивая ей горячий вечер. Она оказалась умнее и сама стала задавать вопросы. В результате взяла деньгами за свою работу. Хотя и удивилась зачем это все мне. Вчера все передала мне. Все супер. Кроме того она сказала что в картотеке стоит отметка, что за три дня до этого некто Моралес Вилсон взял фактически этот же комплект. Правда вместе с комплектами еще для трех зданий. Но какие из них были для отвода глаз - неизвестно. Это очень опасно. Я начинаю беспокоиться.

Моралес Вилсон. Нет. Не бывает таких совпадений. Ставим засечку.

Моралес Вилсон. Относится к Hermanos sangrientos. О чем говорит тату. Роль в ОПГ - не ясна.
Аресты - мелкие нарушения. Последнее полтора месяца назад. Драка у бара. Заплатил штраф. Текущее местонахождение не известно.

Кровники. HS. Тут тоже может быть вполне ясно, для чего это делалось. Они готовились к нападению на Сантуша. Просто интерес к его хате еще не доказывает интерес к тоннели.

Мане Энрике. Hermanos sangrientos. Трижды судим. Один из лидеров группировки.
Был убит в перестрелке с неизвестными в деле: "Бойня на Южной-​​Портовой Улице".
Женат, детей нет. По остальным делам его часто связывали с Хуаном Пабло Сапетсом, Джорджем Краузе и Гутьерро Микесом.
Но так и не смогли их привлечь как ОПГ.

Ага... Мане Энрике и Джордж Краузе.

Мане Энрике. Джордж.

Сильные персонажи фракции: на данный момент классифицировано 4 человек
- Белый, американец, представился Джорджем. Здоровый. Вооружение — странный короткий дробовик (не было возможности классифицировать);
- Латиноамериканец с двумя мачете с грубым голосом. Здоровый. Джордж представил его как Мане Энрике. По словам мальчика Мигеля именно он отрубил голову "мистеру Сантушу по приказу другого сеньора".
- "Другой сеньор". Богатый сеньор в светом костюме.
- Хромой латиноамериканец в грязном комбинезоне.

Это и были те типы, которые завалили Сантуша. Надо думать, хромой и богач — это Сапетс и Микес. Или наоборот. Так или иначе, Вилсон именно для них и нарыл планы дома. А их сейчас всех перехерило. Да уж. Теперь без этого Вилсона всей правды и не узнаешь. Того, знали ли HS о связях Сантуша с EDSB, или он мешал им где-то и как-то еще.



А еще Васкес прислал инструктора. Зачем — не сказал. Инструктор ввалилась на виллу пьяной, поломала мебель и была застана в своей комнате с порнографической продукцией. Моральный облик оператора A.I.M. безнадежно попран. Теперь даже не знаю, как ее отправлять расстреливать деревни и сжигать жилые массивы. Одно радует — лидер-кандидат на вечный наблюдательный пост перед камерами теперь четко обозначен. Там проебаться трудно, если не сказать невозможно.

"Уебать охота. Как же охота уебать. Сил моих нет — уебал бы. И рожей бы еще столешницу протер. Хорошенько так, от щедрот. Раз... Два... Три... НЕТ, НУ КАК ЖЕ УЕБАТЬ ОХО".

— Всему свое время, — моргнул Гризли. — Не в моих правилах тянуть за нити, которые вернее оборвутся. Времени ведь и так немного, приходится осторожнее выбирать карту, на которую поставить. Не более.

Лапки подавился. Эти сволочи всё-таки не дали ему доесть... Нелюди. Шатнувшийся за забор после взрыва Ротмайер в расстроенных чувствах взглянув на валяющийся под ногами надкусанный кусок печенюхи, Стефан крутанулся на месте, удостоверяясь, что через забор за ящиками не прыгают злобные ниндзя в масках, что ворота закрыты и стоят на месте, а не выбиты бронированным джипом, а сам заодно отряхнул руки и взялся за карабин. Печеньку Лапки с сожалением на сердце раздавил каблуком ботинка, чтобы врагу в случае чего не досталось.

Сам же Стефан чутка уложив в голове произошедшее, вернулся, где стоял до этого,. Присел на колено около края забора и взял на прицел место, где подорвали кусок стены и где сейчас скакал Мороу, сгоняя клиента подальше от места перестрелки. Ползет оттуда кто-нибудь или так, отвлекающий маневр и неизвестные "они" только и ждут момент, чтобы ворваться с другой стороны. Только, блин, не видно же нихрена почти, всё жопой тачки бородатого перегорожено.

Феликс с силой рубанул мясника, оторвав от него одну из рук. Противник попятился назад, и тут же подставился под автоматную очередь Киборга, выбившую из него остатки духа и... Ну, кажется, пробившую позвоночник.
Грохот грузного тела и звон выпавших из жирных рук тесаков поставили жирное троеточие в этой истории.
Операция подходила к концу, что стало сюрпризом и для самой команды "Фокстрот".

С улицы, со стороны автосервиса раздался взрыв, сквозь эхо которого пробилась мелодия такой громкости, что окна в отеле от неё задрожали, а мертвецы обратили в сторону источника шума свои пустые зенки.
Бойцы тоже припали к окнам, и увидели, как по дороге, пробиваясь сквозь бесчисленные толпы оживших мертвецов несся пикап, в кузове которого была установлена мощнейшая стерео-система. Перо так же обратила внимание на то, что по корпусу пикапа были навешаны, припаяны или ещё каким-то образом закреплены металлические листы.
Подробнее разглядеть машину не удалось – она умчалась куда-то в лес, мимо парадного входа в гостиницу, уводя за собой толпы гниющих тварей шумом мотора и музыкой.
Музыка стихала долго, минут пять. Даже учитывая скорость движения увесистого пикапа по наводнённым мертвецами улице было страшно вообразить, какой мощности стереосистема в этой машине была установлена. Но это было не важно: в обязанности группы явно не входило разбираться с лихачами и выписывать штрафы за парковку на неположенной горе трупов.

Прошло несколько минут. Герои наблюдали, как пустеют улицы и как через парадный вход выползают наводнившие отель мертвецы. Вряд ли их осталось столько, чтобы доставить бойцам неприятностей. Был ли лучший момент, чтобы заняться поиском ключей? Вряд ли. Однако и необходимости в этом не было – отвлекать-то почти некого!
В какой-то момент за окном появилось трое солдат, среди которых они узнали и серба, с которым общались на крыше. Те, очевидно, шли за "Фокстротом", и бойцы без сомнений вышли им на встречу.
Совмещённый отряд сместился на задний двор за автомобильной мастерской. Бойцы сперва хотели пообщаться в самом здании, но подъёмная дверь была поднята, и механизм заклинило взрывом. Было очевидно, что это тот фанатик с ПТРС решил с боем и фанфарами пробиться наружу и куда-то увести мертвецов. Куда-то подальше от центра.
Не ясно, знал ли он о том, что рядом с ним были солдаты, которые явно не были рады окружению, либо просто был не в себе(Что вероятнее), но теперь можно было седлать коней и рвать когти к радио вышке. Что бойцы и сделали, реквестировав для нужд армии припаркованный неподалёку от отеля фургон.

А у вышки меж тем было так же жарко, как и в остальных частях города: воздушное пространство над ней наводнила толпа летучих тварей, вроде той, какую герои видели, когда перепрыгивали из супермаркета на балкон отеля.
Более того: невероятно огромное количество этих монстров облепили эту вышку, как стайка моли могла облепить старый пуховик! Монстров было так много, что они просто все не могли уместиться на этой вышке. Это, конечно, вызывало ужас, но в то же время объяснило, куда мог деться разведывательный вертолёт.
Впрочем, от этого легче не было. Наверняка именно из-за них связь не работает, и избавиться от них было первостатейной задачей.
Задачей, с которой герои вместе с другими солдатами разбирались до полуночи: обошли дороги, собрали несколько десятков автомобильных аккумуляторов и других запчастей, а так же загодя пригнали пожарную машину. Позже, уже в укрытии, которым послужил офис службы лесного хозяйства. Там, с помощью всех имевшихся у них в штате техников, соединили их в одну сеть, разместили в кузове фургона и подогнали его к вышке и пустили с помощью получившейся вундервафли по ней ток. Ток такой силы, что он был слышен даже через жужжание монстров.
Монстры, сидевшие на перекладинах вышки, жарились, как мотыльки, посреди ночи попавшей в электроловушку. Однако не успевал один слой "Мотылей" отвалиться, как с неба, на их место прибывала очередная партия. И так раз за разом, раз за разом – до тех пор, пока на небе не осталось ничего, кроме облако и ярких звёзд, а земля не оказалась устланной тлеющими и иногда даже горящими трупами этих "мотыльков".
К тому моменту некоторые опоры вышки успели оплавиться, ведущие к ней провода тоже сгорели, но это было даже к лучшему: не так опасно было тушить горы "Мотылей", под которыми даже фургон с аккумуляторами был едва различим.
Вышка пусть и была чиста, но имела серьёзные повреждения. Впрочем, что ещё делать-то? Героям ничего не осталось, кроме как заняться починкой вышки. Часть бойцов отправилась обратно в город, "Геройствовать", часть – включавшая в себя самых компетентных техников(То есть тех, у кого по труду было не 3, а хотя бы 4) – осталась чинить вышку. Благо, деталей по округе было найти не сложно.
К тому же, ещё на стадии починки у них заработала рация. Помехи, видать, были именно от "Мотыльков" – по крайней мере, разобрать в груде оплавившейся аппаратуры, где повреждения от электрической прожарки, а где какие-то старые было тяжко. Может, она и цела всё это время была?
Не важно.
Главное, что герои смогли связаться и с детским приютом, где Жан и Бенце откопали полицейскую рацию и смогли связаться с такой же, но уже в офисе охраны лесного хозяйства. Новостей от них не поступило, нов всё-таки было приятно осознавать, что соратники в порядке.
Командование, с которым так же удалось связаться, меж тем настаивало на ремонте вышки – на всякий случай. Хотя и сподобились выслать подкрепление.
В общем и целом, ремонт прошёл пусть и не без суеты, но явно спокойнее, чем мог бы быть. А тем временем и другие отряды по всему городу не бездействовали: по радио то и дело передавали о том, что они то там, то сям закрепляются, находят выживших и тому подобными вещами обнадёживали.

Вроде как, удалось установить и причину заражения, но об этом достоверно ничего не известно. По крайней мере, некоторые солдаты подписывали пакты о неразглашении, и выяснить у них что-то в последствии было проблематично. В числе подписавших были и бойцы отряда Фокстрот, так как Жан Обисанжо во время отсутствия Киборга, Феликса и Пера успел провести кое-какие опыты. То, что в это время троица бороздила просторы большого городка руководство не волновало, к рапортам они относились с сомнениями.
Так или иначе, операция закончилась безоговорочным успехом: из всего отряда погиб только Каракет. Однако хотя Матиас и не принадлежал к отряду, в его память бойцы тоже подняли по бокалу на прощальной вечеринке. И поднимали едва ли не каждый год спустя, встречаясь и обсуждая свои подвиги, да поминая погибших в этой катастрофе гражданских и военных.

Заканчивался две тысячи девятнадцатый год.
В этом году бойцы встретились позже обычного: первого июня, в начале лета. К тому моменту, после инцидента в Кртик-Граде во многих странах были в том или ином виде организованы специальные военные формирования по борьбе с биотеррором. И надо признать, что это было актуально: видимо, кому-то удалось во время операции в 2001 году добыть несколько образцов вируса, и разные его модификации то и дело уносили жизни людей по всему свету, пусть и в разительно меньших количествах: то в каком-нибудь зоопарке воду потравят, то бизнес-центр захватят, но с этим удавалось справляться более-менее оперативно.
Во многом благодаря исследованиям доктора Обисанджо удавалось успешно сдерживать и даже лечить вирусы, от чего никаких глобальных катастроф с тех пор и не происходило.
Тогда же, когда приходилось браться за оружие, уже пользовались опытом Киборга и Каллахана. Оба сделали неплохую карьеру в организованных в их странах подразделениях по борьбе с биотерроризмом и обучили не одно поколение первоклассных специалистов, с успехом сдерживавших распространение заразы по всему миру, а так же оказывали помощь в пострадавших регионах. Не всегда в их деятельность входил именно биотеррор – нередко их воспитанники работали с "Красным крестом". В конечном итоге служба в подобных корпусах стала считаться пусть и не чем-то высокооплачиваемым, но вполне престижным и почётным.
О судьбе Далилы известно мало. Не потому, что она пропала с радаров, а потому, что на эти радары смотреть нельзя. Она, конечно, посещала ежегодные собрания "Фокстрота", но ни о карьере, ни о личной жизни особо не распространялась. Иногда ни то в шутку, ни то всерьёз отбрехивалась, что мол "Информация конфиденциальная" и что "Пурген в виски подсыпет, если будешь расспрашивать".
Что же до Бенце Хатавни, то тот вполне ожидаемо завязал с военной карьерой и ушёл в писатели. Конечно, на серию романов "Хатавни против сил зла", в конечном итоге скатившуюся в фантастику даже по меркам прошедших событий, все смотрели со скепсисом, но вот документальные книги о прошедших событиях и с интервью с очевидцами вызывали неподдельный интерес во всём мире. Ажиотаж нарастал после каждой новой катастрофы с применением биологического оружия и со временем утихал, но в целом у Хатавни всё было хорошо. Даже от судов и трибуналов, куда его охотно приглашали за "Разглашение конфиденциальных данных" он удачно отбрехивался, мол "В книгах присутствует доля художественного вымысла, и вообще, я в биохимии не разбираюсь и инкриминировать мне разглашение данных об исследованиях Обисанджо глупо". Хотя в целом книги вполне себе представляли документальную ценность и что-то из этого даже включалось в программу по обучению будущих борцунов с биотеррором.

До конца девятнадцатого года все встречи "Фокстрота" носили личный характер, однако в декабре каждый из них получил секретную депешу от ООН. Поговаривали о новой заразе, носивший на тот момент непонятный характер и последствия. Не факт, что опять придётся стрелять, но опасность не иллюзорна, и "Красному кресту" явно потребуется помощь в борьбе с новой заразой – Covid-19.

— Если бы тебя попросили дать самую общую оценку такому существу, как змея, каков бы был твой ответ?

Астарот сидит вполоборота к Аде и с улыбкой наблюдает за её сдержанными манипуляциями: теперь девушка активно и охотно взаимодействует со змеёй, которую ещё недавно боялась не то что подпустить к себе, а даже просто наблюдать с расстояния. Кобра тоже переместилась на диван, пристроившись между разговаривающими, поближе к… хозяйке или хозяину? Кажется, змея ещё не может выбрать до конца, кто нравится ей больше — вот и улеглась посередине.

— Даже не знаю… — хмурит в раздумьях лоб девушка, ненадолго отвлекаясь от новой знакомой. — К ним настолько неоднозначное отношение в одной только нашей культуре… А уж про разницу представлений других этносов я вообще молчу.

Места для лежания немного — и, чтобы поместиться, кобра по своему обыкновению свернулась в несколько компактных колец.


Удобное положение для экспериментов! Та любознательность, с которой Ада пустилась сейчас в исследование нового существа, дала бы фору любому дошкольнику. То и дело указательный палец меченой проходится по брюшку или спине змеи, щекоча чешуйки кончиком ногтя. Кобра высовывает раздвоенный язык, подбирается, уходя с «линии огня», но стоит только Аде ослабить натиск, как сама принимается задорить девушку, тыкаясь головой в руку и понуждая ту похулиганить ещё.

Иногда меченая, и вовсе осмелев, прихватывает кобру за кончик хвоста и легонько тянет на себя, всё равно что верёвку. Тогда возмущённая змея, «размотанная» в струнку, встаёт на дыбы, шипит, упруго вздувая капюшон — но видно, что манёвр это мнимый, понарошку, она не собирается атаковать девушку. Ада хохочет, милостиво отпуская пленницу на свободу.

Неизвестно, выполняет ли кобра безмолвные команды Астарота или же действует согласно своей свободной воле. Да это и неважно. После долгих лет молчания маленькая девочка, играючи таскавшая ужа за хвост когда-то, снова звонко смеётся, отдаваясь своей шалости целиком, самозабвенно — вот что действительно имеет значение для Великого Герцога. Об этом ли он думает сейчас, бросая на подопечную незаметные взгляды и улыбаясь краешком губ? Тогда отчего в его глазах сквозит печаль?.. Или показалось?

— Столь разное отношение к пресмыкающимся — порой диаметрально противоположное — нашло своё воплощение в богатой, очень разноплановой символике, — Астарот сцепляет пальцы в замок, пряча за ними нижнюю часть лица. — Возможно тебе будет проще ответить на мой вопрос, если ты дашь новой знакомой имя. Как бы ты назвала её?

Ада переводит взгляд на змею и на этот раз задумывается действительно надолго. Мужчина не торопит, с терпеливым интересом ожидая ответа. Наконец, вердикт вынесен:

— Дурга.
— Любопытный выбор, — в голосе покровителя звучит и одобрение, и любопытство. — Нарекать моё животное именем богини, сразившей демона — это намеренное совпадение или случайность, Арьен?

Ада хихикнула. Действительно, забавный вышел каламбур. Впрочем, Повелитель, кажется, ничуть не обиделся.

— Если я правильно помню, Дурга каким-то образом связана с нагами, полубогами с телом получеловека-полузмеи. И змеиная их часть как раз от кобры, — поясняет она свой выбор.
— Дурга — одно из имён и аспектов богини Кали, — благосклонно кивнув, напоминает Астарот: отменная память и начитанность подопечной его радуют. — Эту богиню (довольно кровожадную, надо заметить) принято изображать наполовину женщиной, наполовину змеёй.
— А ещё Дурга — одна из самых почитаемых богинь в Индии и по сей день, — продолжает девушка мысль, радуясь возможности вставить и свои пять копеек.
— Ты любишь Индию?.. — приподнимает бровь мужчина.
— Мне импонирует их мировоззрение, — честно признаётся Ада. — И к змеям там особое отношение. Несмотря на то, что местные жители ежегодно тысячами умирают от их укусов, индусы к ним терпимы: считают своими полноправными соседями, не стремятся выгнать из привычных мест обитания или ещё как-то притеснить… Удивительное свойство мышления.
— Если брать фольклор и мифологию, в самом деле, в Индии, как, наверное, нигде в мире, не уделяется такое пристальное внимание серпентам, — соглашается Астарот. — 21-й век с его прогрессом будто не властен над этой удивительной страной. Например, там до сих пор поклоняются нагини* Канье, нижняя часть тела которой — от водной змеи, а над головой возвышается купол в форме пятиголовой кобры, символизирующий духовную силу.
— Теперь я вижу, что Индию очень любите Вы, — с улыбкой замечает Ада, догадавшись о причинах одухотворённой задумчивости на лице собеседника.
— В тех краях культ змей особенно тесно связан со стихией воды — это не может не радовать меня, — возвращает улыбку Владыка и того, и другого.

Никто не говорит этого вслух, но каждый чувствует: прямо сейчас между ними творится какая-то магия. Она во всём: в брошенном искоса взгляде… в выраженье глаз, задержавшихся на лице собеседника на долю секунды дольше обычного… в наклоне головы и косвенных намёках звучащих слов… в улыбке — сдержанной и испытующей, отправившейся окольными путями на разведку… в изгибе ладоней, будто стыдливо вопрошающих: «Я хочу ближе. Можно?.. Где предел?»…

А беседа идёт своим неспешным чередом:

— Что же до терпимости индусов к змеям, этому есть простое объяснение: буддизм.
— Разве буддизм запрещает убивать змей? — удивляется девушка.
— Нет, — но он повествует о добрых деяниях змей по отношению к их духовному лидеру. А также о благосклонности самого Будды по отношению к змеям. Разве истинно верующему захочется после такого идти вразрез с поступками своего наставника?
— Да уж, просветления тогда точно не видать, — хмыкнув, легко соглашается Ада.
— К тому же в Индии наги — или кобры-божества — считаются священными символами защиты. Любой местный житель скажет тебе, что нужно совсем лишиться рассудка, чтобы захотеть причинить вред такому существу. Суеверия в простом народе сильны, Арьен. Как бы ни старалась западная цивилизация с её просвещением, искоренить их до конца не удастся никогда.

Судя по расслабленно-довольной улыбке, демона такое положении вещей более чем устраивает.

А магия продолжает творить причудливые узоры. Вот взгляды сидящих напротив пересекаются — и ещё одна нить протягивается меж ними, вплетаясь в общее кружево уже сотканной, невидимой глазу воздушной паутины…

— А что же Будда?.. — ненавязчиво возвращает Ада разговор в прежнее русло.
— При внимательном изучении биографии Сиддхартхи Гаутамы** можно обнаружить, что змееподобные существа часто сопровождали его на жизненном пути.

Герцог переменяет позу: развернувшись теперь лицом к подопечной, вальяжно кладёт одну руку на спинку дивана. Ада касалась этой ладони недавно, но не помнит этого. Слишком всё размыто и похоронено под другим ярким воспоминанием — о ползучей гадине. Именно ей были поглощены все чувства девушки.

— Например, когда Будда пришёл в этот мир, наги окропили младенца душистой водой. Когда же принц-отшельник достиг просветления и несколько недель пребывал в медитации, его набожность привлекла нага Мучалинду. Он обвил Будду кольцами своего тела и укрыл от бурь капюшоном, чтобы ничто не тревожило Избранного во время погружения в мир духовного. Согласно ещё одной легенде, однажды во время своих странствий Будда так измучился, шагая по раскалённой пустыне, что упал без сил. Проползавшая мимо кобра раздула свой капюшон и прикрыла им Просветлённого от палящих лучей солнца, как зонтиком.

Астарот крутит ладонью — и новоиспечённая именинница, чуть приподнявшись, поворачивается к девушке спиной, демонстрируя жест, про который рассказывает Повелитель. Демон же продолжает рассказ:

— Очнувшись в тени, Будда в знак благодарности погладил кобру, прикоснувшись к ней двумя пальцами, и эти следы — два круглых пятна, похожие на очки — остались у неё навсегда.

Взгляд Ады невольно следует за словами рассказчика — и действительно: на капюшоне балансирующей в воздухе Дурги красуется необычный орнамент.


И вдруг её осеняет.

— Повелитель! Вы ведь знакомы с Буддой лично! — ахает девушка, и глаза её загораются огнём азарта.
— Знаком.

На красиво очерченных губах Владыки змей расцветает улыбка Джоконды.

— Это он сам Вам рассказал?! Неужели сам Будда! — чуть не пищит от восторга меченая.
— Так повествуют мифы, — уклоняется от ответа Герцог, наслаждаясь живой реакцией собеседницы.
— А как было на самом деле? — допытывается девушка. — Вы же наверняка знаете, Повелитель!
— Терпение, Арьен, — мягко призывает покровитель к «дисциплине». — Когда-нибудь я непременно расскажу тебе. В другой раз.

Сердце гулко бухает, ударившись о клетку рёбер, камнем пикирует вниз.

«Разве Вы уже уходите?..» — страшится спросить она. «Задержитесь ещё немного, пожалуйста…» — уже готовятся вымолвить губы. Но гордость натягивает поводок — и слова застревают в горле. Нет, она не станет просить, никогда и никого.

А всё же ощущение — смутное, томящее и такое ноюще-сладкое — осталось. Ада не понимает, почему оно рождается. Ей лишь отчего-то хочется накрыть эту покоящуюся на спинке дивана ладонь своей и остановить бег времени хоть ненадолго…

Но нет, нет, он остаётся! По беглому взгляду на Повелителя она понимает: просто сейчас он не в настроении предаваться воспоминаниям давно минувших дней. Вместо этого демону-учёному хочется пофилософствовать в лучших традициях книжной науки. Только и всего. И Ада улыбается благодарно. Она совсем не прочь побыть участливым слушателем, время от времени вставляющим комментарии.

— Змея — универсальный и наиболее сложный символ животного мира, а также самый распространенный и, возможно, самый древний из них, — начинает Астарот рассуждения вслух. — Безусловно, культ змей вырос из тотемизма, его породил страх перед этими непонятными существами.
— Неужели страх может породить благоговение и поклонение? — не удерживается девушка от вопроса, во многом актуального для неё самой.
— Ну разумеется, Арьен, — легко улыбается Герцог. — Люди испокон веков одухотворяли и обожествляли всё непостижимое и опасное — будь то гром и молнии с неба, дикие животные или нашествие саранчи. Если хочешь проникнуть в тайну мышления ваших предков, всегда обращай внимание на символизм того или иного явления. Это общее правило.
— И каков же символизм змеи?

Поджав одну ногу под себя, сев как бы наполовину по-турецки, Ада придвигается чуть ближе.

— Он многопланов. Змея может олицетворять и мужское начало, и женское, и андрогинное (то есть самовоспроизводиться). Это ярко выраженный фаллический символ, оплодотворяющая мужская сила, «муж всех женщин». Это же и материнская пуповина, питающая ещё не родившееся дитя.

На этом фрагменте рассказа меченая в смущении опускает глаза, щёки её начинают стремительно розоветь. Ну вот кто за язык тянул спрашивать! Вечно у этих древних, куда ни плюнь, фаллические символы да плодородие… А ещё Фрейда озабоченным ругают.

Астарот и бровью не повёл.

— Однако очевидные аналогии с пенисом и пуповиной, объединяющие в змее символы мужского и женского начал, не вполне объясняют почти универсальную символику этого пресмыкающегося, — продолжает вещать он. — Это обычно значит, что нужно копнуть ещё глубже.
— Да куда уж глубже… — ворчит Ада. — Так и до хтонических Ктулху можно докопаться…
— Что змея делает? Назови мне первые пять ассоциаций, — Герцог вдруг щёлкает пальцами. — Быстрее!

И Ада от неожиданности выдаёт первое, что приходит на ум:
— Убивает, охраняет, сворачивается в клубок, лечит, м-м… не знаю, шипит, греется на солнышке!
— Стоп-стоп-стоп, — поднимает руку демон. — Вот ты и продемонстрировала только что все пласты коллективного бессознательного по Юнгу.***
— Ну, лечит — потому что из яда змеи мази разные делают… «Випросал», например. От прострела в спине хорошо помогает, — стушевавшись, пытается оправдать девушка безумную «сборную солянку», которую только что выдала.
— Нет, Арьен, спору нет, в целом, ты всё верно подметила, — довольный демон потирает колено. — Как существо убивающее, змея символизирует смерть и уничтожение. Как существо, периодически меняющее кожу, — жизнь и воскресение. И в этом же разрезе она действительно выступает символом целительства и медицины. В древности даже существовало поверье, что змея сбрасывает кожу для возвращения себе молодости и владеет секретом вечной жизни. Свернувшийся кольцами серпент отождествляется с круговоротом природных явлений и сменой циклов. Некоторые верили, что мир — это яйцо, которое когда-то отложила огромная змея, а теперь поддерживает и охраняет его, плотно обвившись вокруг.
— Ну дела! — усмехается Ада. — Повелитель, неужели в здравом уме взрослому человеку можно в такое верить?
— Люди склонны верить и не в такое, когда не способны найти рациональное объяснение.

Герцог делает неопределённый жест рукой: мол, что с этих смертных взять.

— Как видишь, змея — это очень многое и довольно разнообразное, — резюмирует он. — И солнечное начало, и лунное, жизнь и смерть, свет и тьма, добро и зло, мудрость и слепая страсть, исцеление и яд, хранитель и разрушитель, возрождение духовное и физическое.
— Бр-р-р, Повелитель, я за Вами не успеваю! — тряхнув головой, честно признаётся девушка.
— Тебе не нужно это зазубривать наизусть, достаточно просто послушать, — успокаивает Астарот. — Впрочем, хорошо. Если хочется большей конкретики, давай разберём на примерах. Как человеку западной культуры, пожалуй, тебе ближе отрицательная символика пресмыкающихся, верно?
— Ага. Сразу вспоминается демон в виде змея-искусителя, подначивающий Еву съесть плод с древа познания, — честно признаётся Ада.
— Ну спасибо. Чуть что — сразу демоны виноваты, — журит её Астарот.

А у самого в глазах — искорки мальчишеского задора. И сам будто враз помолодел лет на десять. С чего бы?

— Ты права. В самом деле, в западной мифологии символизм змеи по большей части отрицательный. Всему виной иранский зороастризм**** — христиане многой ереси от него нахватались. Последователи Заратустры считали змею символом тьмы и зла, одним из самых дурных предзнаменований, предвещающим появление сатаны. А поскольку эта религия оказала сильнейшее влияние на зарождающееся христианство…

Герцог красноречиво разводит руками в показном сожалении.

— Причина такой коварной природы змеи — якобы в её раздвоенном языке, заставляющем предполагать лицемерие и обман, а также яде, приносящем неожиданную и мгновенную смерть. Христианство обвиняет змею в том, что из-за неё люди потеряли Божий дар вечной жизни, ссылаясь при этом не только на историю Адама и Евы. До чего же смертные способны додуматься — лишь бы не признавать собственных ошибок…

Астарот театрально вздыхает, качая головой, но в этом жесте нет ни капли сокрушенности.

— Иудейская традиция, впрочем, недалеко ушла. У них змея — тоже враг человечества и посланник сатаны. Как итог — в западном искусстве серпент стал основным символом зла, греха, искушения и обмана. И всё бы ничего, да только не всё так просто.

На ангельски красивом лице демона появляется коварная, саркастическая усмешка.

— Напомни мне, Арьен, что произошло с израильтянами, когда они в своём долгом пути к земле обетованной возроптали против Моисея?

Вопрос простой, что называется, «из школьной программы». Но почему-то именно сейчас у Ады заклинило память.

— Признаться, подзабыла я матчасть, Повелитель…
— Бог по доброте душевной наслал на людей свирепых ядовитых змей, — услужливо напоминает Герцог.
— Хах, точно! — в каком-то неясном порыве злорадства хлопает в ладоши меченая.
— Заметь: ни Люцифер, ни кто-либо другой из нас здесь совершенно ни при чём. Свалить всё на Сатану уже никак не выйдет. «Светлый» владыка просто взял и начал пытать своих служителей при помощи нашего, «тёмного» оружия. И для чего, спрашивается? Якобы для торжества добра и желая рабам своим лучшей жизни. По факту же — чтобы добиться беспрекословного подчинения. Какая прелесть.

Ухмылка Астарота — широкая, едко-ироничная — ярче любых слов говорит, чтó тот думает о «добрых» методах работы с верующими, практикуемых «светлыми» коллегами.

— Да уж, кося-як… — смеющаяся Ада полностью разделяет мнение покровителя.
— О, дальше ещё интереснее, Арьен, — блеснул улыбкой демон. — Если мы откроем труды древнеримского богослова Тертуллиана, то увидим, что ранние христиане называли Христа «Змеёй добра». А в Евангелии от Матфея и вовсе находим такие строки: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби». Так напутствовал Христос своих учеников.
— Что-то они сами до конца не могут определиться… — озадаченно потирает лоб девушка.
— Именно, — кивает Астарот. — Потому что далеко не всё в этом мире можно разделить на категории чёрного и белого — нечего и пытаться. Эту простую истину лучше всех понимают африканские народы.
— Африканцы?..
— Да, представь себе. Коренные жители стран третьего мира, как их принято называть в мире цивилизованном, во многих вопросах оказываются мудрее наследников Просвещения. Именно в мировосприятии африканских народов змея символизирует дуализм: не только небесную, божественную природу, но и демонические силы.
— И как только сами не путаются, — шутливо замечает девушка.

А Герцог уже заходит на новый виток беседы:
— Всё это время мы говорили по большей части о негативном аспекте природы пресмыкающихся. А что ты знаешь об их «светлых» сторонах? — и, не давая опомниться, добавляет: — Возможно, ты удивишься, но положительной символики у змеи гораздо больше.

Ада не может ответить вот так сразу, с наскока — и замолкает, копаясь в архивах памяти.

— Хочешь небольшую экскурсию? — видя замешательство подопечной, услужливо предлагает Астарот.

Поманив девушку пальцем, свободной рукой он легонько хлопает по сиденью рядом с собой, приглашая занять место поближе. В пустом пространстве перед ним вспыхивает интерактивная карта, а в руках материализуется указка.

— Что называется, галопом по Европам, — поясняет Астарот. — Евразия. Уже упомянутая сегодня Индия.

Кончик указки упирается в соответствующее место на карте, и границы страны вспыхивают неяркой желтоватой подсветкой.

— Яркий пример положительной символики змеи — понятие кундалини в йоге, символе внутренней силы, жизненной и психической энергии человека. Энергию кундалини принято визуализировать как змею, дремлющую в основании позвоночника. Чтобы достичь просветления, необходимо пробудить в себе эту «змеиную силу», то есть позволить своей внутренней змее подняться вверх по всем семи чакрам.
И вдогонку — в той же Индии бог Шива известен под многими именами, в том числе его называют и «царём змей». Однако индусы не одиноки в своих убеждениях.

Указка сдвинулась правее.

— Япония. Император — представитель бога на земле — носит титул «Ми-кадо», что значит «сын змеи», ибо ему приписывается происхождение от небесного змея.

Резкий скачок влево по карте.

— Греция. В античном мире считали, что отцами некоторых мифических богов и героев были змеи. Включая Александра Македонского, о котором говорили, что его зачал верховный бог Зевс в облике змеи. Хотя, думается мне… — Астарот наклоняется к Аде, заговорщически понижая голос. — А, ладно, не буду смущать твой нежный слух.

Повелитель обворожительно улыбается, так, что у Ады по спине бегут мурашки от догадки о том, чтό он мог ей поведать.

— Тотемный символизм утверждает, что благодаря своему способу передвижения змеи обладают такими способностями, как знание тайн земли, способность видеть в темноте, мудрость и дар прорицания. Вспомни троянскую прорицательницу Кассандру. Согласно легенде, она была обязана своим талантом священным змеям Аполлона, которые лизали ей уши, когда она лежала в его храме. У тех же древних греков змея — атрибут Афины, богини мудрости и предвидения.

Герцог протягивает указку девушке — ему не хочется превращать свой монолог в сухую лекцию с изложением унылых историко-культурологических фактов, похороненных под толстым слоем вековой пыли. Демону как никому другому важно чувствовать живое взаимодействие со смертным, видеть отклик в глазах слушательницы.

— Куда желает отправиться моя путешественница теперь?

Секундная пауза на раздумья — и указка очерчивает контуры Южной Америки.

— Мы ещё не были здесь!
— Коренные жители этого континента объясняли затмения тем, что Солнце или Луну проглатывает гигантский змей, — сходу выдаёт демонический «Гугл» справку на запрос. — А народ Nahuas, который наряду с майя создал одну из древних цивилизаций в доколумбовой Америке, вообще называл себя «людьми змеиной расы».
— А что с Северной Америкой? — вылетает следом закономерный вопрос.
— По берегам Миссисипи и в Центральной Америке повсеместно распространён культ змей. Причём — прелюбопытнейший факт! — обращает на себя внимание сходство встречающихся здесь изображений с индийскими. Хотя, казалось бы, огромное расстояние разделяет эти далёкие, такие не похожие друг на друга страны.

Ада хитро щурится: какую бы ещё задачку покаверзней задать этой ходячей энциклопедии?

— Ну а в Африке! — кончик указки упирается в центр соответствующего материка.
— О, это моя любимая часть света, — расплывается в блаженной улыбке Астарот. — В африканских мифах радуга считается разноцветной змеёй, которая, хвостом упираясь в воды загробного мира, головой достигает небес.
— Ух ты, и правда очень необычное ви́дение! — дивится его собеседница.

Аде весело. Всё больше и больше увлекаемая ребячьим азартом, она засыпает Повелителя самыми каверзными вопросами, впитывая знания, как губка. Кончик указки мелькает на карте то тут, то там…

Астароту совсем несложно удовлетворять её искреннее любопытство. Верховный демон так давно существует в мире смертных по сравнению с этой хрупкой бабочкой… А может, тем и ценна для него её краткая человеческая жизнь?..

В то время как все затаив дыхание смотрели на Сантанико Пандемониум, Рауль тоже смотрел. Он даже косяк свой выронил и перестал приплясывать. Увидел он, однако, нечто иное, чем видели все остальные. И был потрясен до глубины своей нарколыжной души. Возможно, потом он даже завяжет с веществами.

Ариадна

Сказать, что сегодня Покровитель появился без лишней помпы - значит не сказать ничего. Он просто вышел у тебя из-за спины, одетый в смешную пижаму в виде панды, кажется она называется кигуруми:

В руках он держит две пузатые кружки, от них поднимается парок, немедленно наполняющий библиотеку ароматом горячего какао.

На губах улыбка, на щеках - ямочки.
- Здравствуй, моя чугунная леди.

Влад с шумом выдохнул, смотря на выпавшую из конверта записку и пропуск в подземку. "Какого хуя?", - сам собой возник в голове усталый вопрос. Похер, потом. Парень затолкнул содержимое конверта обратно и сунул конверт под подушку. Туда же отправился телефон и футляр с наушниками. Сил разбираться в происходящем решительно не было: хотелось спать и жрать, жрать и спать. Взболтать, но не смешивать. Шарады и ребусы точно были лишними в этом миксе.

Потерев глаза рукой, Владимир доплелся до старенького холодильника, из тех самых, которые содержали в себе "морозилку" в самом верху, без этих ваших новомодностей, когда морозильная камера и отделение для продуктов были вынесены в раздельные боксы. "Минск" встретил бармена приветливым гулом. Немного усилий и Коткину открылся дивный новый мир...пустоты. Вернее, в полке на дверце стояла бутылка кетчупа, ярким пятном псевдожизни оттеняя грязно-белый войд. Влад почувствовал как против воли начал дышать глубже и, словно от кузнечных мехов, злость в нём вспыхнула костром:
– Блядь! Васёк, ну чё за хуйня?! – в полный голос проорал Влад, обращаясь к горе-соседу, при этом со всей дури захлопнув холодильник. Последний немного покачнулся и как-то зло заурчал на обидчика. – С-с-сука! Ну какого хуя ты всё опять сожрал?!

Со стороны могло показаться, что сейчас случится сцена сродни той, где Мавр убивает белую чику, спрашивая, пыталась ли она законнектиться с Богом перед сном. Уже в который раз Коткин оказывался нос к носу с пустым холодильником после ночной смены, хотя перед этим, вечером, там можно было найти хотя бы хлеб и нарезку колбасы. Безусловно, Влад своего соседа любил и уважал, хотя бы уже за то что в два ка семнадцатом этот поц всё ещё играл в дотку, когда все остальные уже переехали на HotS - принципы как никак, - но порой был готов убить за рассеянность и общую нелюбовь к чистоте и порядку.

Ругань стояла будь здоров - Василия и Владимира было слышно на весь этаж, хорошо хоть почти все обитатели свалили на пары. Впрочем, кончилось всё так же быстро и внезапно как началось: после выяснения кто чью мамку водил в кафе и обещаний набить "еблет", Гулин спешно вернулся к ноутбуку и почти проебанной "катке", а Коткин - забрался наверх двухъярусной кровати.
– И наушники, блядь, одень уже! – зло бросил напоследок Влад, от души добавляя в конце: – Пидр!

Уже лежа стянул джинсы и скинул их на стул, к футболке, оставшись в одних трусах. Хотелось кричать. Просто взять подушку, уткнуть себе в лицо и проораться! По крайней мере в фильмах людям это помогает, но Влад решил пойти по более привычному для себя пути - задавить гнев на Васька, на себя, на предков, на универ и ебучего администратора "Бар-Делля" - хуесоску Яну...
Коткин вытащил телефон, вытащил футляр с AirPods, вставил наушники в уши. Привычным движением открыл ВК и не глядя ткнул в бережно собираемый месяцами плей лист.
– "Мне нужны руки только, мне нужны руки только. И чтобы с тачек с окон качали наши басы. Наши басы..." – начал зачитывать низкий, приятный мужской голос. Группа "Грибы". Хохлорэп. Вроде бы и ничего особенного, вроде как Владик и рэп то никогда не любил, а альбом этот в плей лист добавил. Качает.

Запустил руку в просвет между кроватью и стеной, чтобы нащупать чуть ниже провод от зарядки и "дозаправить" айфон. Откинувшись, наконец-то, на подушку, Влад снова с шумом вздохнул. "Какого хера, а?" - возник в голове резонный вопрос. Ему девятнадцать лет, вроде и работает и жить есть где, а по ощущениям - полная задница вокруг. Предки всё ещё думают, что он учится, недавно ему ещё бабушка звонила, спрашивала как учёба... Кредит за ебанный айфон и Подсы даже и не думал кончаться - понты стоили Коткину существенных денег, а счастья так и не пришло. Живет в самой жопе Москвы - в Южном Чертаново, с чуваком, который за собой даже тарелку помыть не может, куда-там! Иногда казалось, что Васёк Гулин был готов вообще из-за компа не вылезать целыми дня...и при этом учился же как-то. "Пидарас", – смачно выругался про себя Влад.
Это было последнее на что его хватило, перед тем как Коткин провалился в спасительное забытье.

Его разбудил дикий визг - парень дернулся на кровати и подскочил. В ушах играл какой-то жесткий дабстеп и это не делало ситуацию лучше. Влад завертел головой, не понимая, что происходит...покуда не заметил Васька на стуле внизу - тот победно вскидывал руки. Похоже, сосед всё это время продолжал играть.

Влад спешно нашел телефон и остановился поток электронных битов в свой мозг, опускаясь обратно на подушку. По ощущениям, он поспал час или два - состояние опухшее, глаза слипаются. Быстрая проверка времени показала, что уже почти шесть вечера. Коткин зевнул и потянулся, переворачиваясь на бок. Вроде надо вставать, а вроде и нихера...

Уже через пять минут он пырился в экран мобильника, листая Инстаграм. Большей частью его ленты занимали фитоняши и мотивационные посты-картинки с дохуя успешными мужиками в дорогих часах и костюмах. Владик задержал взгляд на обтянутых спортивными лосинами ягодицах Полины Крехер - его, теперь уже бывшей, однокурсницы. Очередная фоточка из зала. Влад испытывал к этой особе двоякое чувство: с одной стороны она была умной чикой, при этом красивой, из богатой семьи, но с другой стороны - той ещё пафосной сучкой. "Почему кому-то всё, а кому-то - ничего?", - задал сам себе риторический вопрос Влад.

Стащив себя с кровати, Владик натянул всё ту же футболку, влез в тапки и, прихватив телефон, сигаретку и зажигалку, отправился на общий балкон, чтобы перекурить сложившуюся ситуацию. В Подсах уже звучала какой-то Chill-Hop.
Стоять в одних трусах и футболке оказалось как-то прохладно, поэтому курил в спешке. Зато взбодрился. Нужно было сходить в душ, умыться, да пойти поискать похавать. На ум приходил Макдак недалеко от метро - самое проверенное место, когда не хочешь заморачиваться. А заморачиваться Коткин сейчас не хотел: надо было сваливать, чтобы перед глазами не маячил Гулин. Надо было развеяться. Тем более сегодня выходной после "ночной".

Приведя себя в порядок, натянув свежую футболку взамен пропавшей табаком, Влад двинул на выход. К этому времени он уже списался с своим товарищем, занимавшимся кальянными делами для одного из средней руки клубов на Маяковской, и договорился о встрече.

Полученную из конверта карточку прихватил по инерции, проверив на всякий случай под подушкой на предмет забытых вещей. Записку и конверт тут же выкинул в урну, сунув проездной в задний карман джинс.
В "ушах" заиграл "New Retro Wave" - странная электронщина, на которую Влад наткнулся совершенно случайно. Если бы она не напоминала ему саундтреки из старых Голливудских боевиков, пожалуй, он бы и вовсе не уделил ей внимания.

Сейчас, сунув руки в карманы бомбера, и двигаясь по вечерним улицам в сторону Макдака на "Академика Янгеля", Коткин мысленно вернулся к карточке в кармане. О произошедшем недавно случае вспоминать было стрёмно...Всё-таки сознание отказывалось воспринимать увиденное как есть: женщина-вампир в туалете ночного клуба...whaaaaaat?! Поначалу, это походило на самую банальную вещь: мужик затащил подругу в мужской туалет, чтобы поебстись. Вот только при этом же не должно было быть крови? Ну, точно не из шеи самого мужика! А лицо той девки? Оно словно было смесью человеческого и...чего-то отвратительного, Коткин даже не знал как это нормально описать. По телу поползли мурашки, когда Владимир попытался вспомнить черты лица того существа...
Возможно, он бы сейчас не коптил бы небо вовсе, если бы не те странные чуваки с колами наперевес. Ворвались быстро так, никто и опомниться не успел, как в телке уже кусок дерева сидел. Влад как сейчас помнил запах паленого и, как будто бы, чеснока. Неужели записка была связана с этим?

Особо всё ещё не веря в собственные догадки, Владимир Коткин решил таки воспользоваться присланной карточкой просто на всякий случай, по дороге к товарищу...

ПРОЛОГ МЕДНИКА: ЖЕНЯ И СЕМЕЙНАЯ ТАЙНА

      Женя курил, смотрел на записку и думал. Снова курил, снова думал. Вдыхал мандариновый пар. Планы сходить в магазин сами собой отпали, а им на смену вернулась изматывающая тревога, которая преследовала девятнадцатилетнего студента биофака МГУ последние три недели. Шаркая по проспекту Вернадского и не глядя обходя встречных прохожих, подросток не мог решить, что видит — свой смертный приговор или очередное звено цепи событий, которую запустил собственными руками. Со странным удовольствием он обнаружил, что у страха есть запах и вкус. Он кисло проступает на зубах, мешая дышать. Но, вопреки всему, желудок щекотал азарт.

      Сверхъестественное в жизни Евгения Юрьевича Медника появилось в июне этого года. Под конец недели он уселся на электричку и укатил в Южное Бутово, домой. Смеркалось, мать и сын пили на кухне чай с коньяком и обсуждали всё на свете. Женя рассказывал о последних экзаменах, о Москве, о новых знакомых, а мама в основном слушала. Светлана Николаевна уже вышла из того возраста, когда с человеком случаются приключения, и была довольна неторопливой судьбой старшего продавца в районном «Ашане». Однако на этот раз она пустилась в воспоминания.

      — Москва богата на события, — сказала она, смущённо улыбаясь. — Даже на мою бабушку однажды напали в подъезде. Представляешь, каннибалы. Жуть сплошная.
      — К-кто напал?! — Женя подавился чаем и едва не выронил телефон. Ожидая услышать про неудачную свадьбу какой-нибудь тёти, он слушал не особо внимательно.
      — Ну или как они называются? — смущённо порозовела мама. — Знаешь, которые людей едят.
      — Каннибалы... — растерянно выдавил Медник.
      — Ну вот.
      — Чего?! Бля, мам, ты поехала?
      — Не ругайся, — мама нахмурилась. — Козлёночком станешь.
      — Каннибалом я стану. Что за бред ты рассказываешь?

      Но мама рассказывала не бред. Вернее, Женя долго думал иначе. Даже смеялся и, конечно, ни капли не поверил. Оказалось, что в бородатом семьдесят третьем (или пятом — мама путалась в показаниях) на пожилую даму, москвичку в третьем поколении Марию Александровну Иванову напали в подъезде. От обычных бандитов ситуацию отличало то, что парень, которого сегодняшний Женя окрестил бы наркоманом, пробовал покусать её и утащить в квартиру. Спустя несколько часов в квартире номер шесть, куда безуспешно вызывали милицию, раздались выстрелы и произошёл взрыв бытового газа. Уже к утру весь дом гудел. В квартире погибли трое жильцов. Милиция строго-настрого велела молчать. Приезжали из главка МВД, из КГБ, по делам организованных банд. Только слухи не заткнёшь, и бабушка точно знала, что погибли двое, а трупов нашли четыре. И два из них... Тут мама сделала драматическую паузу:
      — ... обглоданные, представляешь? Как собаки ели.

      Изнывая от безделья на летних каникулах, в один день Женя вспомнил несуразную историю и начал разыскивать факты. К своему огромному удивлению он находил одно подтверждение за другим. В семидесятых многоквартирник на Садовой-Триумфальной, где жила прабабушка, реставрировали после пожара. В исторической редакции «Известий», что стояла в паре кварталов от места событий, хорошо помнили перестрелку, о которой газетам запретили писать. Совпадения до того изумили Женьку, что он, не будь дураком, запросил архив МВД, так и написав в заявлении, что интересуется судьбой родственника. В середине июля пришёл ответ — внезапно, довольно смутный. Производились следственные мероприятия, выявлены факты причинения насильственной смерти, подозреваемых не обнаружено, машина не установлена.

      «Какая машина?» — спросил себя Женя.

      Ему пришлось лично поехать в архив, причём не лаконичный полицейский, а газетный, и получить от хмурого архивиста распечатанные PDF-сканы в отвратительном качестве. В них Женя нашёл краткое изложение свидетельских показаний, среди которых ему попались слова ночной уборщицы, работавшей в парикмахерской в том же дворе. Она была единственной, кто видел некий автомобиль чёрного или тёмно-синего цвета, заехавший во двор накануне событий. И даже запомнила его номер. «Чисто бандитский фильм!» — Медник азартно потирал руки. Биолог в нём ненадолго умер, а голову поднял несостоявшийся журналист. С помощью его головы, звонков нескольким друзьям и очередного запроса, который гулял в ГИБДД полтора месяца, выяснилось, что номер автомобиля числился за клубом политархивистики в Измайлово. В те годы — на самой окраине Москвы.

      Спустя ещё месяц Женя знал продолжение удивительной истории. Сам клуб прекратил существование в 91-ом, но не распался, а был реорганизован сперва в товарищество «Комета», потом в кооператив «Ракета». В девяносто восьмом году, как подсказал ЕГРЮЛ, звёздный кооператив превратился в ЗАО «Космос» и уехал по другому адресу. Один из его бывших учредителей теперь числился директором ООО «Астероид». Сервисы «Контур» и «Интерфакс» показали, что «Астероид» выглядел как типичная однодневка с адресом в частной квартире, номинальным директором и минимальными оборотами. В начале сентября Женя поехал на место бывшего размещения клуба, где теперь обитал муниципальный архив. Медник не увидел ничего подозрительного, но поговорил с пожилым охранником и выяснил, что некая мутная лавка действительно существовала в этих краях. Окончилось всё просто и прозаически. За неделю до злополучного письма с карточкой метрополитена Жене поступил звонок с угрозой. Обычный такой звонок. Типа здравствуйте, беспокоит охранное агентство «Кавказ-Вымпел». Если не прекратишь спрашивать, тебе пизда. Женя пытался что-то сказать, но разговаривал уже с гудками.

      Что ж. Каннибалы из прошлого просто не знали, с кем связались. Охуевшая молодёжь с каналами в «Телеграм» не боялась ни полиции, ни системы, ни чёрта. По крайней мере, пока сама не получала по зубам. Так случилось и с Медником: страх спровоцировал злость, а злость толкнула на довольно тупой поступок.


      * * *

      До «Измайловской» Женя добрался за сорок минут. Несмотря на красивые фразы, в этот раз парень нервничал намного сильнее, постоянно сжимая и разжимая руки в карманах. На месте не сиделось. Он как заведённый ходил по полупустому вагону, вызывая тревожные взгляды редких пенсионеров. То прислоняясь к дверям, то занимая краешек пластиковой скамьи и тут же снова вскакивая, он едва не пропустил станцию. Только ударивший в окна свет подсказал, что близится конец синей линии.

      Параллельно платформе шёл густой лес — зрелище ночью мрачное, а днём приятное уставшим от города глазам. Измайловский парк занимал площадь более чем в полторы тысячи гектаров. Больше, чем иной микрорайон. Но сегодня Жене, обычно любителю природы, было откровенно плевать. Он торопился, сам не зная, куда и зачем идёт. Сперва тот звонок, теперь карточка... «Типа метафора, мол, под землю уедешь? Изобретательно. Ну, они же не всерьёз. Алё, они не могут быть всерьёз» — мысли скакали в голове, не очень попадая в такт музыке.

      Женя почти бежал, когда добрался до сетки Парковых улиц. Зелёные аллеи, шумевшие ещё пышными кронами, совсем не казались местом, где может случиться что-то плохое, но Медник поминутно оглядывался. Другой бы на его месте, пожалуй, дал бы заднюю, и Женя сам не знал, зачем шагает навстречу опасности. Его беда заключалась в том, что жажда открытий будоражила кровь не хуже страха. Заставляла действовать неправильно. Женя чувствовал себя Ларой Крофт, прикоснувшейся к загадкам древних фараонов, и за это чувство он готов был отдать месячную стипендии. Разве мог он подозревать в начале лета, что события вообще вот так повернутся? Это с другими бывает! В Сирии какой-нибудь. Но чтобы ему звонили, угрожали, писали...

      «Твою мать».
      Женя сам не понял, когда начал улыбаться ошалевше-дикой улыбкой.
      «Спокойно. Надо успокоиться. Надо... так, бля, тут налево...»

      Подтянув лямки полупустого рюкзака, он замедлил шаг и начал считать номера домов. Нервная дрожь передалась из ног в пальцы. Некстати вспомнилось, что пьяный чёрт с Болота продавал ножи, переплавленные из каких-то рессор. Вроде бы, он работал кузнецом-сварщиком в большом автосервисе. Может, стоило бы прикупить? Слава Богу, хотя бы от этой идеи Медник здраво отказался — кому он нужен, с ножами-то. Тут или ствол покупай, или вообще ничего. Да и в метро со стволом хрен пройдёшь.

      Обуреваемый противоречивыми намерениями, сам не зная, зачем вернулся к стрёмному заведению и не уверенный, что вообще стоило возвращаться, подросток вскоре стоял у подъезда самого обычной пятиэтажки. Не уродливой панельной конструкции, а нормального «старого фонда» из серого кирпича, протянувшегося вдоль узкой аллеи, где дремали редкие автомобили. На углу светилась вывеска «Дикси», ниже по улице начинались территории городской больницы. Совершенно ничего не намекало на то, что кто-то из этого места будет звонить и угрожать жизни и здоровью студента МГУ. Если бы не его общественная, так сказать, деятельность, то у Жени вообще не уложилось бы в голове, как это возможно.

      Улыбнулся спокойно и жутко
      И сказал мне: «Не стой на ветру».

      (А.А. Ахматова «Сжала руки под тёмной вуалью…», 1911)
            ссылка


2 мая 2013 г., 23:15,*
г. Новосибирск
(продолжение)


— Ненавижу тебя.
— Я знаю.

Астарот устало улыбнулся.

Пауза.

«Сказать или нет?» — этот вопрос терзал сейчас сознание Ариадны, в то время как колючий, недоверчивый взгляд льдисто-синих глаз был устремлён прямо на покровителя.

Всю последнюю неделю её сил едва хватало на то, чтобы добраться от спальни до кухни и бросить что-то вроде пельменей в кипящую воду, дабы не умереть с голоду. Иногда обратно до спальни она не добиралась, будучи не в состоянии подняться на второй этаж, и тогда падала на диван в гостиной. Спать в помещении для вызовов потусторонних сущностей, с начерченной на полу пентаграммой — не лучшая идея. Но когда тебе больно даже сделать вдох (потому что несколько рёбер не может похвастаться своей целостностью), становится не до магической безопасности. К счастью, незваных гостей за этот период не случилось.

Сейчас же Ада впервые почувствовала необычайный прилив энергии. И как любая обиженная женщина потратила её с пользой — на выяснение отношений.

— Дмитрий кое-что сказал мне перед смертью, — наконец, решилась она заговорить.

Астарот слегка склонил голову, давая понять, что внимательно слушает. Он вновь опустился в своё кресло, и вид у него был какой-то… поникший, отрешённый. Боковое зрение Ариадны зацепилось за стрелки висящих на стене часов: четверть двенадцатого. Скоро полночь.

«Почему он не уходит?»

Раньше покровитель отличался исключительной пунктуальностью, всегда отводя на их разговоры 60 минут личного времени, не больше, не меньше. Впрочем, сегодняшнее посещение демона часом ранее уже вышло за рамки привычного делового визита. Переведя озадаченный взгляд с циферблата на собеседника, Ада продолжила:

— Его последними словами было: «Ты поймёшь меня только тогда, сестра, когда он пришлёт кого-то забрать и твою жизнь».
— Эта мысль не нова. Как-то так обычно и происходит, — философски согласился Астарот. — Мы в полной мере понимаем других, только оказавшись в похожей ситуации.
— А ещё это означает, что он не был меченым другого демона, — нетерпеливо прервала его Ада.

Сейчас она не была настроена на высокоинтеллектуальные беседы на отвлечённые экзистенциальные темы. И неестественное спокойствие покровителя её раздражало.

— Он был твоим служителем!
— Верно.
— Ты обманул меня!
— Я не сказал тебе всего.

Это было действительно так. Отправляя Аду на задание, Астарот обратил её внимание на то, что Воронцов является меченым. Однако не уточнил, чьим именно. А она не спросила. По наивности решила, что это слуга другого демона, который имел глупость перейти дорогу её покровителю. И сейчас выходило, что обвинить Астарота в умышленной лжи было нельзя.

— Ты послал меня. Убить. Собственного. Слугу.

Вкладывая в слова всё презрительное возмущение, на какое была способна, Ада снова предприняла попытку наступления.

— Да, — согласно отозвался покровитель.
— Зачем?
— Он разочаровал меня.

Пауза.

Словесная дуэль снова прервалась, перейдя в состязание взглядов. Ариадна смотрела внимательно, испытующе, недоумевающе, силясь понять, почему он так спокоен и даже не пытается ни оправдаться, ни дать пояснений. Покровитель встретил её взгляд спокойно, на его отрешённом, почти безмятежном лице не читалось следов мук совести или колебаний. Так смотрят те, кто твёрдо уверен в своей правоте — и от этого непоколебимого взгляда ощущение неправильности, чудовищной несправедливости и неопределённости в душе Ады лишь усилилось. Она знала Астарота не первый год, но до сих пор мотивация многих его решений оставалась загадкой, не дающей покоя её пытливому уму.

Покровитель сказал, что Воронцов его разочаровал. Что значит это его «разочаровал»? Под этим глаголом могло скрываться практически любое действие, которое могло не понравиться демону и вызвало его гнев. Хотя нет. Астарот никогда не гневался, не позволял эмоциям взять верх настолько, чтобы потерять контроль над собой. Ада ни разу не видела его в этом состоянии. Ярость Астарота была холодна, как льды Антарктиды, а оттого гораздо более опасна — своё возмездие он вершил расчётливо, на холодную голову, выверяя каждый шаг своих изощрённых многоходовок. Его сложно было вывести из равновесия привычной невозмутимости. Довести до белого каления — почти невозможно. Но если уж он разозлился и решил вам мстить… благоразумней было сразу совершить суицид.

Однажды Ариадна попробует и то, и другое. Но это уже совсем другая история.

Унестись мыслями далеко не получилось. Воспоминания о поединке, в котором она едва выжила (а вместе с ними злость и обида), нахлынули с новой силой.

— Дмитрий был сильнее меня, — вдруг сказала Ада тихо.
— Да. Я знаю.

Так, значит, это правда? Он сознательно послал её на смерть. А теперь благосклонно бросает подачку в виде заживления ран, как кость оголодавшей собаке. Не нужно ей такое милосердие! От захлестнувшего её бешенства глаза Ариадны сощурились в две узкие щёлочки, а тело заколотила мелкая дрожь подступающего аффекта.

— Так ты устроил чёртов гладиаторский поединок для своего развлечения… — процедила она, чувствуя, что вот-вот взорвётся.
— И ты победила. Это ли не лучшее доказательство, что сильнее всё же ты?

Астарот поднял на неё взгляд, и слабая улыбка тронула его губы.

— Я чудом выжила!
— Ты выжила, потому что сильнее и умнее.
— Ты хотел убить меня!
— Я хотел испытать твою волю.
— Я тебе не лабораторная крыса, чтобы ставить на мне эксперименты!
— Арьен.

Сейчас его голос прозвучал удивительно мягко, примирительно.

— Тебе, наверное, очень хочется меня ударить?

Он кивнул на сжавшиеся сами собой от бессильной ярости кулаки девушки.

— Ударь, если хочешь. Несмотря на то, что я потратил много энергии на твоё исцеление, я всё ещё сильнее тебя. Однако твоя оплеуха мне обещает быть отменной.

Он снова улыбнулся.

От такой откровенности Ада опешила, непонимающе уставившись на покровителя. Пальцы разжались сами собой.

— Я не… — начала она, совершенно сбитая с толку.
— Ты злишься, — понимающе кивнул демон. — Потому что не улавливаешь причины, сподвигнувшей меня принять подобное решение, которое кажется тебе жестоким и несправедливым. Эта неопределённость вызывает фрустрацию, которая и толкает тебя на агрессию в отношении меня.

В этом был весь Астарот: обладая развитым аналитическим умом, всякий раз он поражал Ариадну способностью в паре фраз дать меткое и лаконичное описание беспокоящим её разносторонним мыслям и чувствам. Как сейчас.

— Если бы я теперь отпил коктейля твоих бьющих фонтаном эмоций, которые выплеснулись за эти… — теперь настала его очередь глянуть на настенный циферблат, — …без малого два часа, мне бы хватило, чтобы насытиться на несколько дней. Признаться, это большой соблазн для голодного демона. А я очень голоден, Арьен. И потому был бы признателен, если бы ты немного успокоилась, покуда этот соблазн не пересилил мой волевой самоконтроль. Мне бы крайне не хотелось сорваться и выпить тебя досуха.

Астарот устало потёр переносицу. Только сейчас Ада осознала, что было не так, что смущало её всё это время — следы обычного человеческого утомления на его бессмертном лице. Оно сквозило во всех его движениях, позе, мимике, взгляде. Ада никогда ранее не видела покровителя таким… измотанным. И сейчас выходило, что её эмоциональная агрессия была ничем иным, как серией энергетических «пощёчин», наносящих ему дополнительный урон и оставленных им без ответа. Почему? Не хотел? Или не имел сил отразить эту бомбардировку?

«Почему же он не уходит?»

В родном измерении силы демона восстанавливались гораздо быстрее, общеизвестный факт. «Дома и стены лечат» — эта человеческая поговорка в полной мере относилась и к инфернальным представителям.

Словно телепатически прочитав её невысказанный вопрос, Астарот задумчиво произнёс, глядя в пустое пространство перед собой:

— Знаешь, что более всего прекрасно в вашем мире? Дожди.

За окном сверкнула вспышка и гулко зарокотало — с запада заходила гроза. От неожиданности Ада вздрогнула. А Астарот облегчённо улыбнулся и в изнемождении прикрыл глаза.

Так вот почему он медлил с уходом… Владыка вод, в своём измерении лишённый простой радости общаться с родной стихией, он соскучился по обычному дождю. Этой роскоши, доступной любому смертному на планете Земля и которую люди даже не считают таковой, принимая как данность.

Он не открыл глаз, когда Ада тихо прошла к окну и распахнула настежь обе створки. Он не открыл их и когда в комнату ворвался буйный вихрь, напоённый озоном. Он продолжал сидеть неподвижно, когда струя свежего воздуха подхватила лежащие на столике листы бумаги, разметав их по полу. Он наслаждался родной стихией, пил её с упоением восторженного юноши, черпая силы из её неистовства.

Не решаясь нарушать покой его медитации, Ариадна тихо вышла из библиотеки.


***

Она стояла на крыльце, смотря на белые росчерки молний, пересекающие иссиня-чёрное небо. Аде нравилась гроза — с ней всегда приходило лёгкое, дурманящее, окрыляющее чувство свободы. Порывы ветра трепали длинный подол платья девушки, играли выбившимися из причёски прядями, заплетая их в причудливые косы.

Тихие, едва различимые шаги за спиной. Приблизившись и поравнявшись, Астарот молча встал рядом, наблюдая за небом. Не поворачивая головы, Ада спросила:

— Что дальше? Пошлёшь и за мной убийцу, когда придёт время?
— Пошлю. Если сочту нужным.

Он шагнул навстречу хлещущим струям. Но, пройдя несколько шагов прочь, вдруг остановился. Обернулся неспешно.

— Не простудись.

Она долго смотрела ему вослед, пока фигура не исчезла во мраке, слившись со слезами плачущего неба. Она и сама плакала сейчас.

Москва две тысячи семнадцатого года запомнилась миру народными гуляниями на 870-летие города, июньскими ураганами, бессмысленными митингами Навального, программой реновации, а также погодой. Аномально жаркий сентябрь походил к концу, готовясь передать эстафету аномально холодному октябрю, вестнику скорой зимы. Мрак повис над крышами высоток, серые тучи скреблись о ржавые зубья антенн и станций связи. Под низким небом сиял шпиль Останкинской телебашни, а деревья в сумрачных лесопарках шелестели в унисон, предвещая недобрые дни. Утром и вечером взгляд цеплялся за людей в лёгких пальто или накинутых на плечи кофтах, торопливо шагающих по своим делам. Прохладный ветерок лениво волочил опавшие листья по краям парков и скверов, а многочисленные автомобили мчались по автострадам зло и быстро, ненавидя каждый пройденный метр. И даже солнце, всё лето изводившее пыльный мегаполис, теперь, похоже, начало уставать, всё чаще отходя за облака на перекур и всё больше напоминая медаль за первое место — которая, как известно, почти никому не светит.

Для кого-то кипел учебный год. Уже второй курс, уже серьёзно. Почти улеглась суматоха в деканате, преподаватели прочли собственное расписание и вовсю требовали готовиться к курсовым, хотя первая сессия и на горизонте не маячила. Медник целыми днями торчал в лабораториях биофака, ведь для него началась программа профессиональной специализации. Ни скучного матана, ни тупорылой информатики — зато прикладная биология на практике оказалась куда сложнее, чем фильмы с «Дискавери». После пар они с Иринкой прогуливались в большом зелёном парке МГУ или шли куда-нибудь обедать, болтая о музыке, парнях и девушках. Или об Ирином психфаке, который, по мнению Женьки, был сам по себе набит психами.

Другие стояли одной ногой за порогом института. Уже не вчерашние школьники, а состоявшиеся молодые люди, хоть и не растерявшие пока лихой наглости. Для выпускников-бакалавров октябрь станет месяцем рефератов, месяцем самоопределения или взрослой работы, когда уже плевать на кафедру и научрука, а поездки в универ вызывают раздражение и усталость. Хотите пример? Пожалуйста — вот Павел Семёнович Шишов. Практически с самого начала сентября молодой юрист разрывался между тремя вещами. Институт донимал лекциями по частному латинскому праву, рабочий стол ноутбука светил папкой с материалами для ВКР в области административки. На работе почта трещала от написанных с массой орфографических ошибок договоров поставки, которые ему, как интерну, старший юрист Ларина посылала на предварительную ревизию. А участившиеся к концу сентября дожди не добавляли к этому настроения. Скорее бы конец.

Впрочем, для Влада Коткина сентябрь стал месяцем самых серьёзных испытаний. Щекотливая перспектива остаться без денег и будущего в безразличном ко всему городе отступила. Но, наравне с нежеланием возвращаться в родное болото, в его жизни возникла неясная пустота. Ложь родителям, скрываемый перед друзьями стыд, смесь уважения и ненависти к доценту Светлане Анатольевне, которая убеждала взять академический, но, услышав отказ, недрогнувшей рукой поставила роспись на приказе об отчислении. Впереди маячили проблемы с военкоматом, под который наверняка придётся брать потребительский кредит через брокера — кто ещё даст денег бармену с неоконченным высшим. Даже hh.ru смеялся Владу в лицо, стоило набрать пару вакансий. Приходилось перебиваться тем, что есть, хотя сменщик подбивал уйти в переводы или йогу — а что, и китайский пригодится, и работа не такая грязная. С другой стороны, не так уж много ребят могут похвастаться полной самостоятельностью в девятнадцать лет. Отражение в зеркале Владу льстило.

Только вот у каждого из четверых имелся секрет. Настолько странный, что казалось немыслимым поделиться им со знакомыми, родителями и друзьями. Прагматичный разум советовал забыть, любопытство требовало разобраться, а сердце… сердце сжималось в тревожном предчувствии.

И плыли в бесконечном небе тёмные облака. Надвигался дождь.

В остальном, Москва осталась такой же, какой была всегда. Огромной и шумной, незнакомой и обыденной, деловой днём и неформальной по ночам — самой разной. Бухали у ларьков гопники, ругались в гастрономах пенсионеры, тысячи клерков спешили в деловые центры, а бизнесмены и политики вовсю делили власть. И пафосный энергетический гигант, и крохотная букмекерская контора возле «Партизанской» И всюду чувствовалось биение её огромного атомного сердца в центре гигантской паутины улиц и магистралей.


Часы, календарь или панель управления убеждали, что сегодня двадцать пятое сентября 2017 года. Чёртов понедельник. Гнусавый прогноз по телевизору за стеной предупреждал, что максимальная температура не превысит 15 градусов выше нуля, а вечером ожидается плотная облачность и, возможно, кратковременные дожди. Конечно. Ну да, конечно.

Но этот понедельник с самого утра отличался от всех остальных.

Шишов
Во-первых, понедельник — это, как знают в каждом третьем офисе, день, на глубоком дне которого затаился вечер пятницы. Во-вторых, сегодня утром, стоило налить кофе и взять дежурный шоколадный батончик, курьер принёс заказное письмо и отдал лично в руки. Дожидаясь, пока прогрузятся Windows, почтовый клиент и «Консультант», Паша лениво скроллил «ленту». Настроение было неплохим. Он тайно наслаждался тем, что под голубую офисную рубашку — требование строгого дресс-кода — напялил майку с психоделическим силуэтом Мэтью Беллами. Шишов не считал своих коллег плохими. Нормальный коллектив, что уж. Но в музыкальном плане они безнадёжно лажали, а на их языках крутились то выборы, то ипотека — скучноватые для него темы. Вскоре «лента» кончилась, Паша со вздохом вскрыл конверт, ожидая найти внутри чьи-нибудь документы. Однако на стол выпали короткая записка и одноразовая карточка метро образца 2008 года, только синяя. «Действительна до 22:00. Если передумал, уничтожь её». Подпись: «Е.»

Коткин
Стоило Владу притопать с ночной смены, Гулин кинул ему помятый конверт с отпечатками жирных пальцев и вернулся к ноутбуку на шаткой тумбочке. Слышались мясистые шлепки и вскрики. Или порнуха, или очередная МОБА.
— Чё не на парах? — спросил Влад, устало швыряя рюкзак на кровать.
— В «дотчанский» сосу, — флегматично ответил Гулин. — Сука, ну дай же стан…
Коткин пропустил реплику мимо ушей. Игры его интересовали только с позиции технических требований. Как ни странно, стоило ему убедиться, что «железо потянет», Владу мигом становилось плевать, чего новенького показали на Е3. А сейчас, честно говоря, Коткину хотелось только спать, и торчащий в комнате одногруппник совсем не радовал. Он потянул через голову поло от Хильфиджера, до сих пор пахшее сигаретами. В «Бар-Делле», где он работал, с высокой башни плевали на запрет на курение. Приходилось улыбаться и терпеть.
— А это чё за херня?
— Тебе принесли. Блядь, Венга, блядь… — Гулин схватился за голову свободной рукой.
Влад мрачно рассматривал письмо. Внутри были короткая записка и одноразовая карточка метро старого образца. «Действительна до 22:00. Если передумал, уничтожь её». Подпись: «Е.»

Соколова
Папа оставил бутерброды в холодильнике, а мама оставила на столе письмо. Зная родителей, Ира не сомневалась, что никто его не читал, поэтому и сама не торопилась. Завернувшись в мягкий халат, она старательно почистила зубы, ритуально покормила толстого рыжего кота и только потом прошлёпала к холодильнику. В светлой кухне царил рассвет. С двадцатого этажа открывался потрясающий вид на Битцевский лесопарк, который издалека казался тенью, тающей в утренней дымке — а над ней поднимались далёкие московские шпили. Рябь дождя дрожала на стеклопакетах. Повертев письмо в руках, Соколова с удивлением не обнаружила обратного адреса. Только марки, наклеенные с запасом, и распечатанные на принтере адрес с именем. Внутри оказалось короткая записка и одноразовая карточка метро. Странная, будто юбилейная. «Действительна до 22:00. Если передумала, уничтожь её». Ниже значилась подпись: «Е.»

Медник
— Медник ты?!
— А?.. — сонный паренёк в мятой шапке оглянулся, едва не застряв в турникете. — А-а, это вы. Доброе утро, Людмила Витальевна.
— Тебе заказное. Спасибо, что ещё по комнатам их не разношу. Совсем оборзели. Я им комендант или почтальон? Нет, представляете? Приходит такой весь из себя курьер и глазами стоит…
Женя вздохнул.
— … стоит и хлопает! Как баран на новые ворота! — гремела титанических габаритов женщина в кардигане домашней вязки. — Как будто я тут всех знаю! Да вы тут толпой шастаете, а я…
— Вы — наше всё, Людмила Витальевна, — скорбно вздохнул Женя, успев за эти полтора года понять, как нужно эксплуатировать консьержку. — Спасибо большое. Письмо-то отдадите?
Уже на улице Женя спросил себя, засасывая первую дозу вейпа:
— Что за чушь?

В бумажном конверте лежали записка и тёмно-синий проездной, не похожий ни на «Тройку», ни на современные одноразовые красные карточки. Женька не сразу вспомнил, но карты с подобным рисунком действительно были в ходу, кажется, лет пять или шесть назад. Да кто вообще обращает внимание на эти рисунки? Тем более, что половина карт печаталась с рекламой на титуле.
«Действительна до 22:00. Если передумал, уничтожь её», — гласила записка. В подписи значилось: «Е.»

Юное, неиспорченное создание! Удобно рассуждать о жизни, не видев её. Я подпираю подбородок рукой, старательно сдерживая порыв отвесить щедрую порцию язвительности. Не поймёт ведь, обидится, замкнётся. Это мы уже проходили. Хотя мне-то какое дело, мне с этим парнишкой детей не рожать. Но подумав, прихожу к выводу, что не зря судьба нас сталкивает уже который раз. Возможно, эта чистота и юношеский пыл мне ещё пригодятся.
- Уроки, дружба - это всё наживное. Случается, нечто выжигает в твоём сердце дыру. И она остаётся с тобой навсегда, как бы ты ни старался её заткнуть. Есть боль, которая не утихает, раны, которые не заживают. На них не получится не циклиться, можно лишь задвинуть горе в дальний угол, откуда оно всё равно продолжит напоминать. Одна смерть милосердно стирает боль. То, что ты так цепляешься за свою память, говорит лишь о том, что тебе не доводилось переживать серьёзную трагедию. Ты просто не знаешь, чего хочешь. Живёшь в мирное время и забыл, что какие-то десятки лет назад планета пылала в огне войны, и от того, что люди вытворяли, у самых бесстрашных шевелились волосы.
Сейчас я говорю в точности, как человек, и мне самой от этого смешно. Я настолько привыкла маскировать свою сущность, что рассуждать по-человечески, понимать людскую природу не составляет труда. Я сама ни за что не отказалась бы от воспоминаний, мне нужно знать, кому мстить! Знать, кем я была и кем должна стать снова. Однако психика людей не железная, в отличие от драконов, а человек всегда остаётся человеком. Я видела, как в страшные времена люди ломаются, каменеют от горя, как от сильных личностей остаются руины, а слабые кончают с собой, не вынеся страданий. Помнить о таком и после нового рождения? Накапливать горе и боль, нести этот жуткий груз сквозь череду перерождений? Нет, по-моему, мироздание очень мудро распорядилось, позволяя духу очиститься от известковых наслоений памяти и возвращаться в мир обновлённым.
- Твоя душа всегда одинаковая, это и есть ты настоящий. Никакая память не влияет на то, что ты делаешь. Твой выбор - это всегда выбор твоей души, не памяти. Память - это чемодан с вещами, не более. Его можно таскать за собой повсюду, а можно бросить и купить новый. Ты сам от этого не изменишься.
Странные разговоры мы ведём в палате ЦКБ посреди леса. У меня нет ни малейшего желания спорить с волчонком и что-то доказывать. К чему, если рано или поздно жизнь преподаст урок каждому. А этот оборотень, несмотря на близкое полнолуние, слишком похож на человека. Видимо, его сознание держит звериное начало под жёстким контролем, и это хорошо. С теми, кем рулит Зверь, общаться с позиции разума совершенно невозможно.
- Впрочем, ты прав в одном. Каждому - своё. И в своё время.

"Пленники".
Псины оживились, забегали, предвкушая охоту. Действительно, стая собак. Вот только собаки охотятся, чтобы поесть, а Пьяные Псины - чтобы захватить и продать. Один только Тимми охотится, чтобы поесть, над чем стая беззлобно смеётся.
Вот и сейчас: "У Тимми будет обед!" - шутит старший братишка, а у Тимми рот наполняется слюной. Но только если будут возникать, если Тимми просто так прикончит кого-то, намеченного в пленники - Псы будут недовольны.
Им нечего бояться. Тимми не ест абы кого. Он тоже не дикая собака. Он есть только лучших, сильнейших. Чтобы поглотить частичку их силы и самому стать сильнее. Если кто-то будет возникать, дико возникать - он силён.
И тогда Тимми его съест.

Хищный оскал рассекает шрамированное лицо дикаря. С сожалением он закидывает автомат за спину - чудесная громовая палка, просто чудесная! - и обнажает верный клинок. Это пленники. Их надо живьём взять, а если пострелять, они могут сразу умереть. Бычара будет недоволен, братишка тоже будет недоволен.
Так что Тимми сигает с кузова следом за старшим братом. Вот этот, здоровый - наверное, он сильный противник! Он лассо Текилы увернулся, хорош!
Тимми надеется, что будет также хорош, когда вкусит его печень.

Ловко перекатившись по бархану, вслед за братом, темнокожий дикарь вскочил. Поднял высоко над головой излюбленный мачете и, с оглушительным визгом и выпученными глазами набросился на самого здорового. Он не хотел его убить - он хотел с ним сразиться! Сейчас Тимми пустит ему кровь и посмотрит, насколько тот на самом деле силён.

      Ефремов приехал через полчаса, прошедшие в тягостном ожидании. Катя плакала на кухне, Миша задумчиво перебирал струны гитары, почти не извлекая звуков, а Одинцов выпрямился на стуле посередине комнаты и молчал. Его мысли бесцельно странствовали в нарисованной схеме из бесконечных углов и осей, но не могли найти выход. Заветный указатель не сиял в конце коридоров призывным зелёным светом. Правильнее было бы сказать «зиял», но не имелось у Артёма и этого. Только новые повороты и новые круги. На ум напрашивалась «Божественная комедия» — простая и очевидная метафора. Но рядом не шагал Вергилий, а Артём Викторович Одинцов вырос советским человеком. В его распоряжении не имелось божественных комедий, и даже «Ирония судьбы» выходила на экран лишь в декабре. Спали жители соседних квартир, спал подъезд и спал дом, спал Ждановский район со своим Зелёным проспектом, продуктовыми магазинами и бетонными альковами в пыльной пустоте новосозданных улиц.

      На лестнице зазвучали шаги. Артём и Миша слышали, как каблуки отсчитывают пролёты, поднимаясь с этажа на этаж. Помнится, подходя к дому, Одинцов пытался прикинуть, какие окна принадлежат Убежищу Михаила. Но окна вампиров всегда закрыты шторами — иногда складчатыми «римскими», иногда тяжёлыми гардинами. Окна вампиров редко светятся в темноте.

      «Победа» показывала третий час. Во внутреннем покое, который навеивал механический бег секунд, не осталось нужды. Каблуки в подъезде досчитали до нужной площадки и остановились — Артём знал, что их владелец увидел то же, что и он: электрический свет, располосовавший надвое лестничную площадку. Одинцов поднялся:

      — На выход.

      Катя больше не плакала.


* * *

Выбор Одинцова: суд

      Суд вампиров — это суд статуса, это фарс статуса и это звериная дуэль, замаскированная под светский процесс. Здесь судят не за преступления, а за политическую конъюнктуру. Здесь, насмехаясь над советским строем, с удовольствием перенимают его объективизацию и фракционизм, так милые мёртвым стратегам. Со времён древнеримских сенаторов повелось, что на суде людей побеждает не тот, на чьей стороне истина, а тот, чья речь красива и ловка. Суд вампиров мало чем отличался в этом понимании.

      Он состоялся на следующую ночь, семнадцатого февраля тысяча девятьсот семьдесят пятого года. В башне, венчающей сталинскую высотку на Котельнической набережной, совет Примоген восседал в расставленных полукругом креслах — а Одинцов не мог отделаться от мысли, что привёл Мишу не на казнь, а на ярмарочную буффонаду.

      Пикантность ситуации, от которой глаза ненасытных грифов золотились в полумраке зала, закрытого на вечный ремонт, заключалась в том, что сын Гуникеевой арестовал сына Черновой. Спектакль. Один только Хороводин внушал Артёму мысль о том, что всё действительно было сделано правильно. Он долго расспрашивал референта, вдаваясь в нелицеприятные детали разговора с босяцким вожаком, ареста, визита в Институт и вечера на Садовой-Триумфальной. Для него действительно играл роль моральный облик преступника, а нарушение Традиций ещё оставалось тяжким проступком. Именно он поднялся с заключительным словом, когда Михаила ввели в зал два молодых человека с убранными брильянтином волосами.

      — Михаил Трофимов, неонат среди нас...
      — «Юноша среди нас», — недовольно поправила Гуникеева, прекрасно зная, что её шёпот услышат. — Ну что за манеры...
      Председатель не обратил на неё внимания:
      — Меня зовут Андрей Хороводин. В этом Домене я возглавляю Родословную по согласию Кланов. Известно ли вам это?
      — Известно, — послушно сказал Миша.
      — Желаете оспорить моё право?
      — Не-а, не желаю.

      Артём с Ефремовым сидели на длинном ряду откидных кресел вдоль стены. Неподалёку расположился казначей Петренко, и даже «призрак оперы» соизволил посетить концерт в честь своего Клана. Одинцов знал, что сейчас председатель задавал ритуальные вопросы — очередное наследие тех веков, когда власть одного вампира над другим определялась исключительно его силой. Теоретически, Миша мог не признать его право судить. На практике, как и многие анахронизмы, этот соблюдался с педантизмом пожилой воспитательницы.

      — Первая Традиция призвана оградить от истребления. Вторая — возлагает ответственность за наше потомство. За действия нашей Крови. Михаил, вы повинны в их нарушении, в безответственности перед Семьёй и нашим союзом, в преступном эгоизме и неприятной мне лично духовной чёрствости, которая...
      — Возражаю! — воскликнула Чернова. — Мне неизвестно, где господин Председатель увидел нравственные ориентиры в формулировке Традиций.
      Казалось, что глаза за очками Хороводина вот-вот вскипят. Но чудовищным усилием он сдержался.
      — ... и неумении блюсти свою собственность.
      — Своё Стадо, — опять прошептала Гуникеева, невинно улыбаясь.
      Бражедский резиново фыркнул.

      Какой уж тут «справедливый приговор» — прямо на глазах Артёма преступление становилось поводом для внутренней грызни. Примогенам было плевать на то, что именно сделал Миша. На убитого Юру, на оставшихся безымянными драугров — может, и на многих других. Гуникеева подтрунивала над подчёркнуто светскими формулировками Хороводина, Чернова препятствовала его речи, старший Вентру откровенно выбирал стороны и один только председатель стремился довести дело до конца. Вместе с разочарованием в Артёме проснулся оттенок нового уважения к инженеру. Должно быть, Андрею Хороводину требовались невиданная энергия и политическая воля, чтобы управлять этой сворой, где каждый вынужденно знал убийство и Жажду, знал свою силу. Открытый конфликт был для Хороводина смертелен, скрытое противостояние — равносильно поражению. Однако Председатель, уверенно шагая между Сциллой и Харибдой, продолжал речь:

      — Присутствующий здесь товарищ Одинцов подтверждает обвинение. Товарищ Ефремов — подтверждает обвинение.
      — Я горжусь своим Наследником, — с невероятной степенью правдоподобия вздохнула Гуникеева. Графиня Даэва метнула на неё испепеляющий взгляд.
      — Михаил! — возвысил голос Хороводин. — Не будь наши действия своевременны, Маскарад был бы нарушен вашим порождением. Присутствующие здесь подтверждают обвинение. Вам есть, что возразить?

      — Не-а, товарищ Председатель, — сказал Миша, опустив голову. — Я раскаиваюсь в своей, как вы сказали, безалаберности. Мне нужно было лучше следить за выродка...
      — За вашей собственностью! — лязгнул зубами Хороводин. — Имейте уважение хотя бы к деяниям рук своих, в конце концов!
      — Извините, — смирно сказал Миша. Он вдруг посмотрел на Артёма, но в его взгляде не было ожидаемой насмешки. — Я хотел бы сказать спасибо, что всё получилось исправить. Я лоханулся.
      — И только? — рявкнул Хороводин, весьма похожий на себя, разозлённого иронией Артёма на галерее ГУМ.
      — И только.
      — Вы считаете приемлемым вообще совершать то, что вы совершили?!

      Бражедский улыбался. Гуникеева покачала головой, но не с осуждением, а с сочувствием. Петренко понурился. Чернова в гневе отвела глаза.

      — Э, товарищ Председатель, — Миша нервно собрал длинные волосы набок, — я... не думаю, что вампиру нужно оправдываться за то, чего он делает со Стадом. Разве нет?
      — А перед собой оправдываться — лишнее, так?
      — А перед собой… честно, товарищ Председатель, я вас уважаю, Традиции уважаю. Но Стадо… мне же просто по барабану. Я уже говорил Одинцову. Извините.

      Даже Ефремов взорвался. Вскочив на ноги, он взревел:
      — Вы издеваетесь?! «Извините»?! Его надо бросить в торпор, как пса!
      — Вы забываетесь, Игнат! — взвизгнула Чернова.

      Поднялся шум, оттеняемый проблесками фонарей над Москвой. Зал высокой башни будто плыл в небе над городом, оторванный от грешной земли тридцатью двумя этажами. Даже Любовь Анатольевна перестала улыбаться.

      — Мы не можем судить за нравы, — взял слово Бражедский. — Это и без нас делают на каждом шагу. Поучают из каждой газеты. Взгляните за окно: страной управляют регуляции и нездоровые старики!

      «Зачем же за окно смотреть...» — подмывало сказать Одинцова, но он сдержался.

      — Ефремов, — попросил Председатель. — Сядьте.
      — Вампир — совершенный охотник, — высокопарно напомнила Чернова. — Охота — наша прерогатива.
      — Наша необходимость, а не развлечение, — сухо сказал Ефремов, возвращаясь на место рядом с Артёмом. Одинцов видел, что коллега сжимает кулаки в приступе нехарактерной для него ярости.
      — Мы судим за опасность охоты, а не её мотив, — продолжил его реплику Бражедский. — И здесь вина Михаила доказана. Осталось избрать наказание.


* * *

Выбор Одинцова: милосердие

      Саша Шкет недолго оставался заправилой на ТЭЦ Калининского и Ждановского районов. После страшного вечера, когда неведомая сила уволокла его в ночь, а затем отпустила, он начал меняться. Пропала глумливая наглость, а на её место пришли осторожность и странная, непостижимая уголовником грусть. Он помнил сладкий вкус на губах и скоротечный экстаз. Сколько ни искал Шкет, он не смог найти замену пережитому. Водка, пахшая автомобильным спиртом. Идущие по кругу сигареты. Лихорадочно-торопливая мастурбация в общем углу и ладони, вытертые о штаны под взглядами сокамерников — ничего не шло в сравнение. Долгие дни тратил семнадцатилетний босяк, обходя ночную Москву, спрашивая и воруя. Он пытался найти человека с глубокими глазами, которые казались ему бездонными как Кольская скважина — и не мог. Пытался вновь увидеть, как кровь течёт с запястья, а вопросы звучат прямо в его голове, вызывая сладострастную жажду ответить. Вывернуться наизнанку, рассказать всё, признаться в нелепой жалости к собственной жизни. В глубине подростковой души Саша Шкет мечтал снова оказаться рабом на заднем сиденье тёмно-синего «Москвича». Снова ластиться к ногам тех, кто мог подарить ему, отбросу, невиданное социалистическим богом блаженство. Потом Саня перестал искать. Он пытался попасть в Афган, но его отказывались брать из-за двух сроков за плечами. В девяносто втором он сменил рваное пальто на кожаную куртку, а затем на пиджак от «Хуго Босс». Изящный выбор, но торчавшая подмышкой кобура уничтожала последний намёк на элегантность. Двое его детей уже учились в Оксфорде, но…

      … но иногда Саня Шкет выбирался из «Мерседеса» и шёл по ночной Москве мимо Болотки и Театралки, а по заросшим щетиной щекам бежали злые детские слёзы. Он продолжал искать.


* * *

Выбор Одинцова: защита

      — … что открывает научному сообществу потрясающие перспективы на стезе борьбы с патологиями крови. В заключение вступительной речи, когда мы вот-вот перейдём к слушаниям тематических докладов, я бы хотела поблагодарить двух людей. Во-первых, моего мужа Анатолия. Мы познакомились в Москве в далёком шестидесятом году, и с тех пор он безотказно поддерживал меня в сложный период жизни, став надеждой и опорой в этом непонятном мире биологической химии.

      В зале австралийского конгресс-холла засмеялись. Пожилой мужчина в первых рядах, на крепких плечах которого пузырился неудобный ему твидовый костюм, смущённо улыбнулся.

      — И неизвестного широкой публике Артёма. Знакомство с ним вышло совершенно случайным, но подарило мне ценные мысли, которыми я буду делиться с вами в специализированной секции нашей конференции под названием «Популяционная генетика сегодня». Всех приглашаю.

      Профессор Сиднейского университета Дарья Д. Григорьева оставила трибуну под аплодисменты публики. Пожилая женщина едва держалась на ногах, пользуясь для ходьбы тростью из матового пластика, но её голова оставалась высоко поднятой. Международная конференция гематологов, посвящённая микробиологии и генетике, открывалась ею уже во второй раз — и во второй раз речь Дарьи Григорьевой была обращена к надеждам и вере.


* * *

Выбор Одинцова: напарник — Ефремов (взять русскую фамилию)

      Шли годы, и выстрелы всё чаще звучали над ночной Москвой. В их разноголосом базаре раз за разом повторялся хриплый пистолетный фальцет. Хлопал позолоченные задницы гильз скользкий затвор, а мишени падали одна за другой. Падали люди. Падали венгерские наглецы, решившие, что пора урвать свой кусок пирога. Падали драугры. Потёртый пистолет Тульского-Токарева с красной звездой на рукояти оставил за собой извилистый след, закончившийся пороховой гарью и криминалистической экспертизой рисунка нарезов. Вместо него Ефремов приобрёл «Беретту» в американской армейской модификации М9 — такую же бывалую, потасканную и надёжную.

      Вентру. Паладин, воспитанный на блистательных идеалах воинской доблести. Неизменный референт, стоявший по левую руку председательских тронов, кто бы их ни занимал. Девяностые принесли Москве войну, и Родословной были нужны генералы. Мало кто знал, что за лицом безупречного исполнителя скрывался отчаявшийся пятидесятилетний мужчина, принявший своё Обращение из страха. Много лет назад, в феврале спокойного семьдесят пятого, Ефремов и Одинцов беседовали в машине на Ленинском проспекте. Артём не спросил тогда, почему Ефремов убеждал его в том, что возраст не имеет значения.

      А если бы спросил, то узнал бы, что больше всего на свете Вентру боялся старости. В пятьдесят лет, умирая в Архангельской губернии от брюшного тифа, чиновник Ефремов пытался поддерживать политический баланс между интервенцией Антанты, белогвардейскими фуражирами и наступающими красными частями. Но высокий пост не мог спасти его от дряхлой дрожи в коленях и слабеющего с каждым днём зрения. Игнату Владимировичу грозили слепота и казённая койка на отплывающем британском пароходе — и его звезда словно сошла с рукояти чёрного пистолета, подарив другую, не менее чёрную жизнь. С тех пор Ефремов сражался из страха.


* * *

Выбор Одинцова: выслушать план Председателя

      Гласность сменилась Перестройкой. Перестройка — девяностыми. Девяностые уступили место олигархам, а за войной в Чечне последовала оттепель Медведева, затем майские указы, «пакеты» Яровой и другие тревоги суматошного политического мира. Грязь, ложь, махинации и бандитизм сплелись в бурлящий котёл, где даже Шива не смог бы умыть все руки сразу.

      Председатель взял своё в меняющемся мире, которого так боялся Артём и не могли понять Старейшины. Энергично и неутомимо он собирал на своей панели управления всё новые рычаги. Бандитов брал силой, бизнесменам сулил прибыль, политикам обещал преференции. Влияние российской Родословной ширилось вместе с влиянием ельцинской «Семьи», красноречиво перекликавшейся названием с клановой структурой бессмертных. Хороводин сделал ставку на банки, и не прогадал. Кризис девяносто восьмого едва не привёл на его место Гуникееву, но на последовавшей волне Любовь Анатольевна сама отдала Хороводину бразды правления и эмигрировала из Москвы — уже навсегда. Артём знал, что Примоген просто устала от повторявшихся из года в год лиц, но вряд ли жалел о её отъезде. Среди коррупции, чиновничества и под крылом шлюхи-Фемиды Родословная, как и обещал Одинцову председатель на галерее ГУМ, под портретами Ильича, перестала прятаться в подъездах. Банк, два инвестиционных фонда, металлургический завод, благотворительная организация и портфельные инвестиции в нефтегазовые компании не родились из пустоты. С нотками мистического страха Одинцов понимал, что все они были предусмотрены планом Андрея Хороводина ещё тогда — в далёком семьдесят пятом.


* * *

Выбор Одинцова: пощада

      Нью-Йоркский клуб гудел басами. Трущобы Бруклина середины восьмидесятых нравились Мише куда больше, чем московские подворотни. С помощью итальянской ветви Родословной, уже шесть веков занимавшейся перевозками её членов по всему миру, он смог добраться из РСФСР в Чехословакию, оттуда — в ГДР. На спокойном пропускном пункте несколько южнее Зуля баварский пограничник посмотрел в поддельный паспорт, потом сверился с рукописной бумажкой, которую выудил из кармана шерстяных брюк… и кивнул.

      — Wir haben auf Sie gewartet, Herr Leiche! So einen Nachnamen haben Sie!
      Миша рассмеялся и крепко пожал руку офицера. Несмотря на необратимые моральные повреждения, он умел быть благодарным.

      Вот и теперь Миша смеялся, крепко держа руку девушки, с которой познакомился три часа назад.
      — Ну и ну! «Господин Труп»?.. Он серьёзно тебя пропустил! — Дженни коснулась бокала остренькими белыми зубками.
      — Думаю, дело в том, что я похож.
      — Говорят, русские всегда мрачные. Поэтому ты выбрал такое депрессивное имя?
      — Потому что я и есть труп, — сказал Миша, заглядывая в её глаза. Дженни продолжала улыбаться, но без былой уверенности.

      Через полчаса поцелуев и танцев он предложил Дженни убить её. Просто так. С тем же успехом он мог вызвать такси или позвать погулять.
      — Ты… серьёзно можешь так сделать?.. — спросила Дженни.
      — Да, — Миша легонько поцеловал её пальцы. — Сверну тебе шею. Или ударю по затылку. Могу раскроить горло бокалом…
      — Фу! Последнее — отстой!
      — Да и первое для тебя будет не лучше! — захохотал Московский вампир.
      — Может… тогда лучше не надо? — Дженни сделала умильный вид. — Мне в воскресенье маму навещать.
      — Ты что, реально не хочешь, чтобы я тебя убил?
      Дженни моргала, пытаясь соотнести тон и смысл последней фразы. Потом улыбнулась:
      — Вообще-то… не очень…


* * *

Выбор Одинцова: Катя

      Наказанием Михаила стали две недели торпора, публичное бичевание, Большая Услуга в адрес Секретариата и обязательство в течение трёх лет покинуть Москву. Артём понимал, что это не решение. Ефремов правильно сказал на суде: таких убивают, когда стремятся к однозначному социальному благу. С другой стороны, проявив милосердие, он смог спасти свою собственную жизнь. Классический выбор между общим и частным. Классическая ловушка.

      Катя не разговаривала с ним почти три недели. За это время Одинцов успел прийти к мысли, что она дура. Затем — к тому, что это он дурак. Успел выкурить пачку позаимствованного у Ефремова «Кракуса». Он приезжал к ней на улицу Мельникова, но Катя не захотела его впускать. Возможно, именно здесь настал бы конец едва начавшимся отношениям. Настал бы, оставив более горькую гарь, чем порох пистолета ТТ. Но Катя проявила удивительную для девушки чуткость, сумев понять самое важное: больше всего на свете мужчины ненавидят неопределённость.

      — Три недели, — сказала она из-за двери. — Пожалуйста. Потом я приеду, если ты захочешь.

      Ровно три недели. Имея чётко установленный срок, Артём не стал творить глупостей. Не стал кричать, стучать или пытаться объясниться через дверь. К счастью, пожалуй. Вид женщины, видевшей, как мужчина теряет остатки самоуважения ради неё, вскоре становится противен мужчине. Немногие, вопреки фантазиям психологов, готовы уподобиться герою фон Захера-Мазоха. К двадцатому февраля Артём совершенно не хотел, чтобы Катя приезжала. К двадцать четвёртому думал, что просто найдёт другую, но мыслями каждый раз возвращался к дивану и вечеру после визита в Большой театр. К третьему марта — считал оставшиеся ночи, почти не покидая Убежища.

      Одинцову казалось, что пропасть между ними расширилась за эти ночи. И, открывая дверь Убежища, не знал, хватит ли у него сил простить то, что Катя не смогла его простить. Пожалуй, так. Эта мысль казалась тяжёлой и сложной, не менее сложным для него стал недолгий кухонный разговор.

      — Он был моим другом, — сказала Катя.
      — Да. Я знаю, — Артём изучал рисунок на дверце шкафчика, что над холодильником «Саратов».
      — Тёма… говори как есть.
      — Он чудовище, — не меняя голоса, добавил Артём.
      Катя вздохнула. Артём молчал.
      — Да, — вдруг сказала она.
      — И всё? — после долгой паузы рискнул спросить Мехет.
      — Не всё.

      Она стремительно кинулась на шею Одинцова, и Артём растерянно поднял руки, уже не зная, где перед ним театр, а где — настоящие чувства. Зарывшись носом в его волосы, Катя плакала и целовала его. Она шепнула четыре слова, но после них Артём не сомневался, что театр — и один, с Клеопатрой, и другой, с гитарой, и третий, с судьями и жюри — остался в прошлом.

      — Пока что — просто «да»…

      Ощущая, как взрывается внутри фейерверк счастья и горячего биения жизни, Одинцов обнял её куда крепче, вздрагивая от ненасытной жажды её тела. Спасённого им. Им же обретённого вновь.

      Шёл тысяча девятьсот семьдесят пятый год...

      Сначала слабая, затем всё более широкая, улыбка легко заняла не привыкшее к смеху лицо. Светлые волосы Одинцова сбились на лоб и глаза, остро размечая осунувшийся профиль. Не выдержав, Артём фыркнул… и заливисто рассмеялся. Побледневшая Катя замерла, так и не успев отойти от кресла. А Миша смотрел на Одинцова с удивлением и интересом. Как же всё это было погано! Хохот вампира становился всё громче. Профессиональный подход! Сколько таких было, профессионалов, попадавших в одну и ту же ловушку. В простейший треугольник, нарисованный красным мелом на чертёжном листе. Да кого ему было трогать!

      «Этого не будет» — Артём увидел, как абстракция превращается в ясную, простую мысль.
      — Этого...
      Он никак не мог остановиться. А впрочем, почему бы и не посмеяться над идиотом? Над самим-то собой?
      — Этого...
      — Чего — этого? — Миша спрашивал без выверенной элегантности. Он казался растерянным.
      — ... не случится…

      Артём смеялся долго и весело. Было смешно. И только когда он начал успокаиваться, невольно вспомнились три статуэтки, что стояли в комнате родителей. За стеклом в старом серванте. Кажется, дедушка привёз их из Восточной Азии. Ими были три маленьких деревянных обезьянки, символизировавших крылатую фразу Будды Гаутамы Шакьямуни. Одна закрывала руками глаза, вторая — уши, третья — рот.

      Одинцов посмотрел на Катю. «Не созерцай зло...»

      Одинцов посмотрел на Мишу. «Не внимай злу...»

      Одинцов посмотрел в добела начищенный стол, но себя в нём опять не увидел. «Не изрекай зла...»

      Он горько усмехнулся. Главным образом потому, что две последних фразы следовало поменять местами. Хотя… переставляй статуэтки как угодно, и везде найдётся смысл.

      Катя не хотела созерцать зло.
      На то, что делал и говорил Миша, не следовало поддаваться — то есть, не внимать злу.
      Артёму не следовало говорить лишнего.

      Или же по-другому.

      Катя пыталась не созерцать зло.
      Миша изрекал зло.
      Одинцову не стоило внимать злу.

      Ничего больше говорить не хотелось.

      Артём кивнул, не отрывая глаз от вьющихся за лобовым стеклом улиц, и положил пузырёк в коробку между сидениями.
      — Нож там, с телом паренька, — Одинцов внутренне сморщился, внешне сохраняя хмурый безразличный вид.
       «Всё-таки паренька... я не могу называть его драугром».
      — Там — это в багажнике или в свёртке?

      Артём едва заметно дёрнулся, тут же сделав вид, что поудобнее устраивается на сиденье. Ему невыносимо захотелось ударить Ефремова за эту пунктуальность, за щепетильность, за сложенные на кухне в штабель тела. Это Артёму, с его-то прошлым опытом, полагалось плевать на всяческие сантименты. Как там говорилось? «Чистые руки, горячее сердце, холодная голова»? Но неужели он не мог позволить себе хоть каплю человеческого отношения!

      Злость погасла так же быстро, как возникла. Умом Мехет понимал, что переживает стрессовую реакцию, которую не смогла исчерпать разбитая стенка в ванной.
      — В свёртке, — выдохнул он, отвернувшись к окну.
      — Понял. И ножны тоже передайте, пожалуйста.

      Одинцов устроил ножны рядом с баночкой, едва не коснувшись локтя Ефремова в момент, когда тот переключал передачу. Вентру говорил:
      — Благодарю. Институт вряд ли закончит микроскопию до завтрашнего заката. Будете готовы в десять?
      — Как всегда, — подтвердил Одинцов.
      — Возможно, по этому поводу позвонит сам товарищ Председатель, как теперь выражаются.

      Артём ещё раз кивнул. Они ехали в молчании довольно долго, успев пересечь Москву-реку по мосту рядом с железнодорожным пролётом. Где-то по дороге Игнат Владимирович закурил польскую сигарету, выставив тлеющий огонёк наружу. Оставив далеко по левую руку Старый Арбат с его кукольными переулками, «Москвич» нырнул в пыльные квадраты нового Замоскворечья. Теперь над дымным небом нависали кубы сталинских зданий, а проспекты вселяли боязнь перед открытым простором. У самого дома Одинцова Ефремов вдруг спросил:

      — Что такое «гремлины»? Слово, которое вы употребили.
      — Это из книги одной. Вернее, не из неё, — замялся Одинцов. — Это во время Великой Отечественной тщеславные британские авиаторы свою некомпетентность объясняли вмешательством этих самых гремлинов.
      — Кем же они были?

      Втайне радуясь возможности поговорить ни о чём, Артём объяснил:
      — Это как домовые, только с аллергией на цивилизацию. Час назад вроде исправный был механизм, а запускаешь его, и всё летит к чертям — гремлины поломали.
      — Кхм… гремлины.
      — Кто ж ещё? — саркастически хмыкнул Мехет.
      — Почему же вы такое слово выбрали?
      — Ну так и эти вон, — Артём кивнул назад, имея в виду драугров, — тоже всё рвут, крушат, калечат, ничего не соображая.
      — Точно гремлины — авиационные моторы?
      — Точно британцы. И люди из-за них гибнут. Надо ж как-то их называть. Я не говорил раньше?
      — Не говорили.

      Когда Артём рассказывал эту историю Кате, она смеялась до упаду и сказала, что будет звать гремлином своего любимого таксиста, потому что он похож на англичанина. У неё был фетиш на таксистов. И она всегда смеялась, когда Артём что-то рассказывал. Но лицо Ефремова демонстрировало ту неуютную степень концентрации, с которой приходит понимание, что твою шутку анализируют логически.

      — Странное поверье, — заключил Вентру, сворачивая к тротуару перед многоэтажкой с длинным фасадом в стиле бюджетного сталинского ампира. — Я видел англичан под Архангельском. Там они не полагались на воображаемых созданий. Видимо, они морально обнищали с тех лет.

      Изогнутый крючок легко вошёл в скважину. Их делали широкими, чтобы не усложнять процесс выточки ключей, и Артём отлично об этом знал. В Советском Союзе мало беспокоились по поводу воров, когда речь заходила о метизной продукции. Почему-то обыватель привык считать, что вор — это существо из тонких эфиров, которое всегда найдёт щель. Доходило до того, что при некотором усердии интересующийся человек обнаруживал, что ключ от родной двери открывал ещё штук пятнадцать в радиусе нескольких улиц, ведь их замки, скорее всего, были произведены на одном заводе — например, на нижегородском «Электроприборе».

      Одинцов несколько раз качнул шпилькой, нащупывая сувальды, и дело на этом окончилось. Ему даже не пришлось слушать — только двигать штырёк взад-вперёд, пока щелчок не оповестил о том, что сделанные наскоро пазы сошлись вместе. Пружина выпрямилась внутри, вытянув ригель из паза в косяке, и дверь мягко приоткрылась. Сквозь щель дохнуло отвратительным смрадом, а шорохи набрали силу — казалось, что в темноте копошится огромное множество тараканов, елозящих блестящими лапками по хитину друг друга. Настал черёд Артёма оглядываться на Ефремова перед тем, как открывать дверь. Вентру твёрдо кивнул, хотя на его лице явственно читалось отвращение.

      Один за другим они нырнули в квартиру, которая могла с одинаковой вероятностью видеть и лучшие, и худшие дни. Полосатые обои лоснились мокрыми полосами, а исцарапанный сервант выглядел ровесником Парада Победы. В узкой прихожей едва нашлось место для вбитых в стену крюков. На одном опухла неубранная с зимы дублёнка, второй приютил куцый мужской бушлат. Обитатель кватиры, кем бы он ни был, жыл бобылем.

      Слева белела дверь в спальню, покрытая облупившейся белой краской, а впереди открывался тесный проход на кухню. Едва подавив дрожь, Одинцов вдруг почувствовал, что тени в глубине кухни шевелятся, переливаясь под серым квадратом окна как покатые плечи осьминогов. Словно бы двое или трое людей, упав на корточки, что-то собирали на полу.

Не успела Эл придти в себя после сражения с щупальцеголовым бандитом и как следует осмыслить произошедшее, как на ее долю обрушилось новое, не менее серьезное испытание. Ее друг немного поодаль полыхал пламенем, аки старый, переполненный топливом примус. Она не видела момент поражения наполовину киборга снарядом, но последствия осознавала неплохо.
- Ты чего, Болтик?! - впопыхах вскрикнула девчушка, молнией выбираясь из укрытия. Стреломет она оставила в Дромадере, так и не поставив другой снаряд на место первого, сразившего цель. - А ну не смей сгорать, слышишь! Я сейчас! Я мигом!
Девчонка схватила какую-то дрянь, что ее как-то раз в разговоре Джара именовал противопожарной ржавчиной, и на ходу вывернула предохраняющий механизм посудины вверх тормашками, вплотную приблизившись к ходячему костру-Болторезу. Но пламя почему-то не гасло... Более того, усердие Эл в попытках остановить распространение огня, стоило ей нескольких весьма серьезных ожогов. Сперва она не чувствовала никаких изменений, но когда на пальцах явно проступили волдыри в панике бросила "ведро" и скакнула от Болтореза в сторону. Кажется, дело выглядело безнадежным.
- Помогите ему! Кто-нибудь! - отчаянно вскрикнула юная пассажирка транспортера, глядя теперь уже на свои поврежденные руки.

В тюрьме я не бывал. И не планирую. Этот визит не в счёт: я не могу назвать себя законопослушным гражданином. Но я осторожен. И имею на своей стороне могущих союзников, способных прикрыть мою задницу в случае чего. Подозреваю, что то, что вспоминается — лишь вершина айсберга моих свершений. Заключённым мне не быть.

Но шутки об этом, уместные в компании своих парней, кажутся здесь, меж зелёных гексов, лишними. Тяжёлыми. Опасными. Мотаю головой. Нет. В тюрьме я не бывал.

А на дальнейшие вопросы Германа, пожимаю плечами. Отвечаю, без тени улыбки:
— Признаюсь, мистер Вайнхоффер, я не любитель вашего шоу. Но и не его противник. Это, — киваю на зеков, — скам. Мусор. Мне не важно, что с ними происходит, мне важно, что их нет на улицах. Мы переходим от складирования отходов на свалках к их переработке. Я не вижу причин не использовать подобные, более эффективные методы в работе с людьми. Они решают задачу? Решают. Делают общество более чистым, безопасным? Делают. Приносят пользу? Приносят. Я считаю это очень человечным, мистер Вайнхоффер. Чтобы не заявляли либералы, правозащитники и прочие неохиппи.

По ломаному асфальту идешь, прошлое вспоминая. Первые дни Катастрофы. Огненное зарево от горизонта до горизонта. Изумрудные росчерки метеоритных хвостов. Всполохи и грохот ударов. Дрожь земли. Крики. Крики! Тех, кого чьи тела горели в огне пожаров. Тех, кого погребло под бетоном обвалившихся домов. Тех, чья плоть отторгалась от костей от одного только касания оседающей изумрудной пыли. Тех, кто прямо на глазах превращался в уродливых чудовищ. А потом и под земли полезли новые твари. Такие, каких уже почти не осталось. Те, первые, из тех что вылезли из метеоритных провалов, были больше похожи на демонов преисподней, чем на мутантов, с которыми приходится сталкиваться теперь. Быстрые. Злые. Способные извергать огонь. Способные извергать черный огонь. Те, от чьего дыхания плавился камень и растекалась с шипением сталь.
Они и сами были чем то похожи на пламя пожара. Они вошли в этот мир ярко. А затем погасли. Исчезли. Вымерли также внезапно, как появились, оставив мир в руинах. Оставив всю свою власть, все бремя причинения страданий оставшимся в живых своим блеклым отражениям, своим то ли потомкам, то ли названным наследникам - искаженным.

Пальцами по покрытому изолентой цевью арбалета проводишь.
Странный род. То что раньше казалось немыслимым, они объединили и вместили в себе также просто и естественно, как животные старого мира вместили в себе симметрию или двуполость. Проклятый род. Искажению, как потом выяснилось, подверглись все формы жизни, от вирусов и бактерий, до человека, породив немыслимое ранее разнообразие форм жизни, квази-жизни и пост-жизни. Любые попытки классификации этого каледойскопа тварей до сих пор терпят полный провал из-за отсутствия прослеживаемых закономерностей наследования. Рогатые твари выводят безрогих, крылатые безкрылых, слепые многоглазых и наоборот. Было замечено что в пределах одного выводка разные детеныши могли в процессе роста претерпевать разные фазы развития и оформляться в совершенно разных чудовищ. Кто-то поговаривал о хитрых формах супер-симметрий на многомерном пространстве признаков, но ты в это все не веришь.

Брошенную ранее гайку поднимаешь. Маленькая, легкая, с длинной пестрой лентой весело покачивающейся от легкого ветерка. Лаком покрыта. Чтоб ржавильщики не грызли. Эти маленькие твари перепортили все то что не разрушило безумие первых дней. Один раз пистолет чистишь, маслом весь перемазаный. А там - он. Крохотный еще совсем гаденыш. Ствол точит. Пришлось искать новый. А то ведь так вот Хомыч на один глаз и окривел. Стал свою обновку по мишени пристреливать, и раз... минус один палец и один глаз. Такие дела.

Бросаешь гайку, следишь за хвостом внимательно. Вот так теперь по улицам ходят. С гайками. С лентами. Иначе враз кончить можно. Коль хвост не так повело - иди мимо, не оглядывайся. Кто их там знает, как оно устроенно? Умные люди на "тоннельные проколы" грешат, на "локальные интерференции" каких-то там замудреных полей. Ну да, а тебе с этого объяснения какой толк? Можете ли вы, товарищи умники, следующую аномалию предсказать? Нет. А какой хабар на месте очередного всплеска ждать? Нет. Не можете. А какой нам скажем от "черного жемчуга" толк? Не знаете? Не знаете. Но тут от вас хоть польза есть, товарищи умники. Что правда, то правда. За теплый дом спасибо. За ток в проводах. За то что синьку подчинили, за то что с огнивом разобрались, за лазурь, за сладобу и солоду. Вы там работайте, товарищи ученые, вы там работайте, а мы здесь вам поможем...

Встали. Последний рубеж, граница условно-подконтрольных кварталов. Наблюдателям с высот руками помахали. Пора разделятся. Шутки кончились. Впереди работа. Первый рейд.

      Отблески вечерних огней играли среди яхт, выстроившихся на рейде Санта-Барбары. Десятки белых мачт качались над водой, сливаясь в густой лес снастей и такелажа. В отдалении, над ними, сиял город. Он поднимался на тёмные холмы как многоцветное одеяло с линиями улиц и россыпями вилл среди сочных пальм и зарослей чапараля. Цепи фонарей, зигзагами повторявшие набережные и пляжи, пускали оранжевые дорожки по тёмному океану. Они бежали вдаль, похожие на росчерки густых акварелей, и ныряли под высокие сваи, чтобы смешаться там с манящим плеском тёплой воды. А фонари продолжали сверкать, подмигивая крохотными рыжими шарами — соединяя вечер и ночь; вчерашний день и тонущее в субтропической ночи «завтра».

      В рыбном ресторане на конце пирса Стирнс-Уорф шумели разговоры, играл живой оркестр и подвыпившие пары танцевали на дощатом настиле, который, словно Волосяной мост из книг Кастанеды, глубоко вонзался в безбрежный мрак Тихого океана. Между крепких досок пробивались отблески на воде. В туманные дни длинный пирс полностью скрывала дымка, а в солнечные он казался тонкой стрелой, вспоровшей лазурные воды и открытой всем ветрам. И сейчас солёный ветер трепал края широкого зонтика, укрывавшего столик на троих, и при взгляде на запад Питеру казалось, что оазис жизни посреди морского простора давно стал чем-то вроде ковчега, где им посчастливилось спастись от Великого Потопа. Но улыбчивые официанты в синих футболках разносили блюда, стилизованные под корабельные подносы, которые привинчивались к столам. Смеялись туристы, фотографируясь на фоне спасательных кругов и больших деревянных лодок. Атмосфера беззаботного веселья совсем не вязалась с апокалиптическими метафорами, и Босс вскоре понял, что просто начал слишком мрачно смотреть на вещи. Оставалось надеяться, что шампанское поможет избавиться от дурных привычек.

      В окружении разговоров и музыки почти неслышно протекала беседа трёх человек, совсем непохожих друг на друга. Спустя несколько дней после случившихся событий они впервые в жизни собрались вместе по неофициальному поводу. И даже на вид они казались пришельцами из разных галактик. Седеющий тип в заношенном твидовом пиджаке с кожаными заплатами и мятой рубашке наливал себе виски. Мужчины с опаской косились на него, а дамы украдкой бросали уважительные взгляды. Звероподобное лицо Чарли украшали слившиеся в жёлтую массу синяки, набрякший над бровью кровоподтёк пересекал хирургический шов, а рука с вилкой висела через плечо на перевязи. К сожалению, для ночного ужина ДеФуэго побрился, открыв челюсть и щёки, пестревшие содранной кожей. Он даже пришёл со складной тростью, гордо водрузив её на свободный стул — видимо, втайне Чарли очень гордился тем, что по уважительному поводу может прогуливаться подобно английскому сквайру. На его фоне меркли и Питер, по обыкновению упакованный в шорты и разноцветную футболку, и Шейла в светло-сером бадлоне с высоким горлом и голубых джинсах. Девушка всё ещё носила на лбу полосу медицинского лейкопластыря, но в остальном выглядела живой и здоровой. Официант, принимавший заказ, явно посчитал их жертвами какой-то автокатастрофы, которые решили отпраздновать чудесное спасение, поэтому подал роскошный десерт с бенгальскими огнями, уверяя, что он останется за счёт заведения. Вспоминая, что пришлось пережить в катакомбах, благодарили его вполне искренне.

      — Ну что, — глаза Шейлы озорно блестели над уставленным тарелками и фужерами столом, — теперь мы, наконец, сможем узнать, какого чёрта ты делал в полиции Санта-Барбары.
      — Ну, сначала Лос-Анджелеса. Сюда я перевёлся позднее, — раскрасневшийся от душевной атмосферы и таких редких в его жизни чувств, ДеФуэго с удовольствием пустился в рассказы. — И вылетел через полгода! Представляете?!

      Он громко захохотал, вызывая смущённые улыбки за соседними столиками. Питер неуверенно поёжился, чувствуя себя донельзя неловко. Он не знал, улыбаться ему или нет. Прежде он старался не представать перед коллегами в том образе, в котором вёл обычную жизнь. А теперь Питер сидел в нелепой футболке, улыбался и смог заказать шампанское только после демонстрации водительских прав под оглушительный смех Чарли. Он не привык к такому. Ведь с этими людьми он познакомился не на «Фейсбуке», не на пляже и не возле кампусов УКЛА. С ними весь этот маскарад казался… искренним? Настоящим?

      — Так почему, Чарли? — настаивала Альенде.
      Бандит перестал хохотать и покачал головой, катая на зубах виски. С огромным удивлением Питер разглядывал ДеФуэго, который выглядел донельзя смущённым. Это было почти трогательно: громила с замашками садиста едва не покраснел.
      — Брат, девочка. Брат-брательник. Маленький Карлос смотрел на него каждый раз, когда возвращался домой, и видел крутого копа в синей форме, со всеми этими нашивками и оружием. Я не хотел закончить на улицах и не хотел просрать жизнь, подрабатывая заправщиком или слесарем на публичном транспорте.
      — На-адо же… — по лицу Шейлы расползалась улыбка. — Наш Чарли завидовал брату? Оу-у…
      — Не пошла бы ты, а? Всё равно ничего не вышло и я толкаю дурь как все уважающие себя мексиканцы.
      Они снова расхохотались над глупой шуткой, поднимая бокалы, а Чарли добавил.
      — Ну, можно сказать, что мне выпал второй шанс. Шеф уезжает в Лос-Анджелес…
      — Ага. Пошёл на повышение, — Питер махнул рукой. — Он зарывал свои таланты в землю, просиживая зад в Санта-Барбаре. Это город для молодых.
      — Пиклз хочет взять меня с собой, пока не освоится на новом месте. К тому же, Марли тоже туда слиняла…
      Шейла и Питер синхронно начали ржать, а подчёркнуто деловой тон недолго сохранялся в речи ДеФуэго:
      — Заткнитесь… нет, заткнитесь вы оба! Прямо сейчас! Я серьёзно!


      * * *


      — Я серьёзно. Карла Джованни, дочь Сира, чью личность вы пожелали сохранить в секрете. Признаёте ли вы вину пред ликом Шести Традиций… о боже, представляю, как он будет это хрипеть через шарф, — Чарли прохаживался по светлому конференц-руму санатория в Оак-Вью.

      Кондиционеры не работали, позволяя напоённому хвоей воздуху врываться в широко распахнутые окна. За стеклянными стенами раскинулись ухоженные лужайки, вскоре сменявшиеся хвойными рощами и зарослями кустов. Овальный стол окружали удобные кожаные кресла, как будто в больничный комплекс выбралось отдохнуть немножко Уолл-стрит.

      — Как ты думаешь? — прекратив дурачиться, Чарли указал на приближающегося со стороны больничных корпусов мистера Пиклза в широкополом пальто. — Он нас убьёт или подарит «Порше»?
      — «Феррари». Как у рэперов.
      Питер подкидывал на ладони теннисный мячик, точно зная, что никто не убивает других людей в помещениях с овальными столами. Тут попросту некуда кинематографично падать.


      * * *


      — Карла Джованни. Из тех, кого зовут «плохими Джованни».
      Питер поднял руку:
      — Ну, я не уверен, что хочу спрашивать, но…
      — Не все в Семье готовы смириться с договором, который много веков назад заключили Семь Великих Кланов, — каркнул мистер Пиклз. — Как и других Независимых… или, как они предпочитают называть себя, Неприсоединившихся, Карлу трудно заподозрить в симпатиях к Камарилье. Что, соответственно, делает коллаборационистами в её глазах всех, кто готов мириться с существующим порядком вещей.
      — Дон Гильермо. Её целью был дон Гильермо из Лос-Анджелеса, — определил Питер.
      — А также Бениссио Джованни и другой, намного более значимый для внутрисемейной иерархии родственник. Дон Юлий из Санта-Барбары.
      — К которому пошёл Найджел, — теннисный мячик подскочил в пальцах Босса. — Уничтожение «поганых предателей» всегда дарило смысл жизни тем, кто не смог реализовать себя в хоккее.
      — Для Карлы Джованни здесь было больше, — Пиклз покачал головой. — Как мы выяснили в ходе бесед с ней, впервые она появилась в Америке в семьдесят первом году. Без связей, без влияния. Вести дела с доном Гильермо, который признавал Камарилью, стало бы для неё бесчестьем. Однако у некромантии есть много сторон и много поклонников.
      — Постойте-постойте, — вскинулся Чарли. — Семидесятые, все те смерти, все эти смерти… Барон Суббота?
      — Не будем поэтами, — Пиклз усмехнулся рваными губами. — Убитого в канализации вампира звали Жавьер Батталь. Гаитянский жрец, чьё происхождение и Становление всё так же остаётся для нас загадкой. Они встретились именно тогда, когда культ «Священной Субботы» объявил первый крестовый поход. Будучи, по её собственным словам, «очарована» этим чудеснейшим мужчиной, Карла помогла ему имитировать смерть с помощью своего искусства. Стрелки, посланные убить безумца, вернулись в полной уверенности, что не оставили никого в живых. Полагаем, в тот момент Карла поняла, что не в состоянии вести открытую войну одновременно с Юлием и Камарильей даже в Санта-Барбаре, не говоря о Лос-Анджелесе. В течение сорока лет она выжидала удобного момента, втайне восстанавливая армию Барона Субботы с помощью тел, которые, по-видимому, похищала после того, как они покидали бюро Юлия. Не говоря, конечно, о тех, кто добровольно отдавался в распоряжение Батталя. А потом, конечно, она заметила и Найджела Грегора.
      — То есть, Найджел оказался удобным поводом?
      — Подходящим стечением обстоятельств. Новый убийца, над которым тряслись смертные марионетки всех её былых противников. Хороший шанс, чтобы разжечь внутреннюю распрю. По-хорошему, и Бениссио Джованни, и вы были бы убиты Батталем в испанских катакомбах. По-плохому, вы убили бы адвоката, а потом она разделалась бы с вами.
      — Сварливая дама.


* * *


      Когда время перевалило за полночь, Чарли ушёл, гордо опираясь на трость.

      — Ну… вот мы и остались одни, да? — девушка откинулась на спинку, покачивая в пальцах бокал. Покрытые ссадинами, со сбитыми костяшками, они совсем не вязались с мягкой улыбкой Шейлы и густым загаром, который скорее подошёл бы девчонке из сёрферской тусовки.
      — Вроде того, — пробормотал Питер, разглядывая танцующие пары. — Знаешь, Шейла.
      — Только не скажи что-нибудь тупое, прошу тебя.
      Питер замялся, залившись краской.
      — Я… ну… короче, я хочу с тобой в горы.
      — О нет! Идиот!
      — В… в смысле? — сердце Питера рухнуло в пятки.
      — Это разобьёт всё, чего мы достигли, ты понимаешь? — с трудом сдерживая смех, процедила Альенде. — Парни терпеть не могут выглядеть криворукими неумехами.
      — Конечно, блин, я буду выглядеть глупо! — Питер развёл руками, чувствуя одновременно невероятное облегчение и совсем мальчишеский азарт. — Я альпинистов только в сказках видел.
      — И куда бы мы поехали?
      — Ну… наверное, надо начать с чего-то полегче…
      — Я не вынесу, если ты не будешь выглядеть совсем полным идиотом, учти, — Альенде строго взглянула на него.
      — О господи, когда мы перешли к связыванию и доминированию? — в ответ Босс закатил глаза.
      — Наверное, у тебя жалкая внешность, провоцирующая на преступления.

      Питер счастливо улыбнулся, сам не зная, чему именно:
      — Я хочу в Большой Каньон. На целую неделю. Понятия не имею, есть ли там горы, но хочу поехать туда на машине. Остановиться в каком-нибудь дешёвом мотеле и чувствовать себя пожилым парнем из Атланты, который выбрался поглазеть на реднеков.
      — Ты не ищешь простых путей, да?
      — Ну-у-у… — задумавшись, Питер внимательно рассматривал её лицо, и на щеках Альенде проступал точно такой же румянец.
      — Что? — спросила она.
      — Ну…
      — Да что «ну»?! — она несильно пнула парня под столом.
      — Если всё так сложно, у меня есть идея о вещах попроще.
      — Хм-м, — девушка сделала такой вид, будто Питер заговорил на персидском. — Нет.
      — Чего «нет»?!
      — Не прокатит, — Шейла задумчиво поставила бокал вверх ножкой. — Давай вспомним, что мы убили бога курения и секса. Мне не даёт покоя эта кошмарная мысль.
      — Это потеря, которая сопоставима с трагедией генерала Гранта в Оверлендской кампании. Теперь людям осталось рассчитывать только на себя, — поддакнул Питер.
      — Собирать урожаи.
      — Доить коров.
      — Заниматься охотой.
      — Стрелять из лука.
      — Изобретать телегу и… ты заразный с этим идиотизмом!
      — Я не заразный. Правда, — с убийственной мрачностью заявил Питер, но Альенде улыбалась всё веселее.
      — Выходит, человечество предоставлено само себе в этом вопросе, — заключила она. — Как ты думаешь, мы справимся?
      — Что, лично мы? — Питер с невинным видом сунул в угол губ свёрнутую сигарету, источавшую запах марихуаны.
      — Придурок, прямо здесь?! — несмотря на возмущение, Шейла смеялась и никак не могла остановиться.
      — А что? Кажется, первое пока работает.
      — Ты сумасшедший кретин! — девушка встала… и протянула руку.
      — Я знаю, — зацепив большие пальцы за пояс шорт, Босс улыбнулся. — Но на пару-то недель нас хватит? Хотя бы на десять минут?
      — На десять минут Большого каньона? — уточнила Альенде.
      Босс щёлкнул зажигалкой:
      — Можно подумать о более сложных вещах...

      Шейла фыркнула.
      — Лучше пойдём танцевать. Сложные вещи подождут.
      — Я не умею! — запротестовал Питер, беря её за руку.
      — Тем лучше.

      Рыбный ресторан на конце пирса Стирнс-Уорф сверкал как маленький бриллиант. Играла музыка, шумели разговоры, а двое молодых людей растворились среди танцующих пар, впервые за долгие годы отдаваясь наслаждению друг другом и всё теснее смыкая объятия. Прилив шумел в просветах меж досками, набегая на пляжи Санта-Барбары.

      * * *

      Следующей ночью Питер Босс и Шейла Альенде прибыли к дому пятидесятивосьмилетнего Томаса Джонсона. Мистер Джонсон родился в штате Айдахо в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, закончил среднюю школу в городке Клейтон, что около Семьдесят пятого шоссе, восемь лет провёл на разных должностях в региональных исправительных учреждениях, был дважды женат и последние семнадцать лет работал в Федеральном бюро тюрем Калифорнии, спасаясь от приближающейся старости с помощью яхтинга и музыки в стиле рэгги. Калифорния не заслуживала иного палача.

      — И что мы будем делать? — спросила Альенде. — Ждать?
      — Нет. Мы войдём с заднего двора. Ты останешься на первом этаже, я — на втором.
      — А если мы ошиблись?
      — Да мне уже насрать.
      Шейла едва заметно улыбнулась.
      — А если мы встретим его. Какой план?
      — Ты отлично знаешь план, — Питер снял «Зиг-Зауэр» с предохранителя. — Стреляй, пока он не перестанет двигаться.
      — И никаких предупреждений? Допросов?
      — Просто застрели его.


      * * *

      Палач, мистер Томас Джонсон, жил с грацией человека, всю жизнь покупающего один и тот же сорт кетчупа. Кухонная дверь в его доме располагалась на кухне, в чулане под лестницей стоял пылесос, а на гладильной доске лежал утюг. Такие люди покупают дома с готовой меблировкой и проводят вечера за размышлениями, не стоит ли сдвинуть диван к окну. Компенсируя невзрачность собственной фантазии, мистер Джонсон располагал удивительно богатой для исполнителя наказаний библиотекой. Бумажные книги в твёрдых переплётах, составленные на полках, демонстрировали Адама Смита, основы оптики и серьёзную фантастику Роберта Хайнлайна.

      — Потрясающий выбор для парня по имени Томас Джонсон, — полушёпотом удивился Питер, но Шейла только поморщилась.
      — Давай быстрее. Мне неуютно. И голова болит.

      На самом деле, Питер предпочёл бы другой формат визита в дом парня, приведшего в исполнение четырнадцатый смертный приговор за сорок один год и первый — за последние одиннадцать. Это, в конце концов, было Событием, а после снятия режима секретности Томас Джонсон приобрёл бы несколько сомнительную, но славу. В девяносто втором и девяносто третьем двое парней задохнулись насмерть в тюрьме Сан-Квентин, расположенной на живописном мысе неподалёку от Сан-Франциско. С тех пор газовые камеры сменились на смертельные инъекции – и бравый Терминатор, губернатор Арнольд Шварценеггер, не замедлил внести лепту в популярность хлорида калия. Три казни, которые должны были окончить историю общественного воздаяния в Калифорнии, состоялись в две тысячи пятом и шестом годах. Кларенс Рей Аллен, семидесятишестилетний серийный убийца, умер, не успев дождаться спасительного вердикта Верховного суда США. Тогда же, в две тысячи шестом, сразу после дела Хилла против Макдоноха, Федеральный суд штата Калифорния признал использование летальных инъекций противозаконным в связи с «особой жестокостью данного вида наказаний». Можно сказать, что львиноголовый судья Джордж Саммер встал у истоков новой легенды, когда приговорил Карателя из Санта-Барбары к смерти через укол в федеральной тюрьме города Ломпок. Питер плохо понимал в политике, но подозревал, что неслучайно новая казнь случилась в пору губернаторства Джерри Брауна, известного жестоким правлением в лохматые семидесятые и песней California Über Alles, которую в его честь написали Dead Kennedys. Может быть, именно Томас Джонсон, почитывая «Новую экономическую теорию» под бокал кьянти, предложил судье и губернатору всего-навсего изменить химическую формулу, чтобы обойти неудобный запрет.

      В любом случае, как суеверный белый американец, Питер глубоко поддерживал палача и втайне считал, что всем маньякам место на виселице, как это происходило в старой доброй Англии. Или у кирпичной стены в подвалах НКВД, чтобы русский генерал пил водку и стрелял им в затылок. Поэтому его решимость не допустить очередной расправы только окрепла.

      — Палач, видимо, уже спит. Займи чулан, — прошептал Питер. — Притворись пылесосом. Услышишь входную или кухонную дверь, которые открылись без звуков шагов или подъехавшей машины…
      — Вылезать и стрелять.
      — Ага.
      — Как в Барона Субботу? — сглотнув, Шейла попыталась улыбнуться.
Питер почувствовал, как крепнет странное чувство единства, зародившееся между ними в миг короткой драки. Он взял девушку за плечо и кивнул.
      — Да. Весь магазин. Потом заряжай новый и продолжай. Всё просто.
      — Никогда не отказывает, а? — Альенде осторожно нырнула в тесноту чулана под лестницей.
      Питер улыбнулся, закрывая за ней дверцу:
      — Только не в Америке.

      Оставшись в одиночестве, Питер медленно вышел в центр прихожей, запоминая планировку дома. Гостиная налево, столовая направо, соединяясь с кухней, через которую они вошли. Только два входа, не считая окон. Но открыть дверь проще.

      «Если ты не умеешь ходить сквозь стены…»

      Покачав головой, будто в изумлении от собственных фантазий, Босс поставил ботинок на первую ступеньку лестницы. И остановился, сражаясь с неведомо откуда родившейся тревогой. Дом палача пугал его — но только сейчас, оставшись наедине с тиканьем настенных часов и слабым гулом кондиционера, он в полной мере осознал этот страх. Звуки тонули в неосязаемой вате, будто затопившей каждый микрометр свободного пространства. Известно, что чёрного света не существует. Точно также не должно существовать градаций тишины. Но сейчас в доме палача царила настоящая смертная скорбь. Та самая, про которую любят затирать проповедники где-нибудь в Миссури. В ней гасло даже сердцебиение парня, осторожно крадущегося по лестнице. Что-то вот-вот должно было случиться. Гробовая тишина никогда не возникает сама по себе. Она всегда служит предвестником чего-то недоброго.

      За окном со щелчком включились оросительные системы газонов, а Питер едва не вздрогнул.

      «Оно случится здесь. Сейчас».

      Коридор наверху был похож на тот, что открылся их глазам в доме Итана Линдерса: короткая ковролиновая дорожка и несколько одинаковых дверей. Парень, который служил палачом при Джерри Брауне, просто не мог позволить себе чего-то иное. К счастью, у Томаса Джонсона вовремя появилась вторая жена, поэтому дом не казался пустынной холостяцкой берлогой. На стенах висели не дешёвые фотопейзажи, а нормальные фотографии. Босс разглядывал их в слабом уличном свете, думая, что фотографирует миссис Джонсон. Однако почти на всех присутствовали женщина и двое детей: полненькая русоволосая фрау из Канзаса и маленькие копии матери с огромными старомодными бантами. Точь-в-точь плакаты из шестидесятых. Наверное, палач усердно пытался воссоздать атмосферу родного Айдахо в гомосексуальной Калифорнии.

      Питер вынул «Зиг-Зауэр» из кармана куртки и плавно опустился на колени по центру коридора. Положив давно снятое с предохранителя оружие перед собой и устроив на груди подбородок, он закрыл глаза… и принялся ждать.

      Минуты текли в безмолвии. Тишина копилась в ночном воздухе, рождая воспоминания о заброшенном нефтеналивном терминале в Саммерленде, где они настигли Найджела Грегора. «Сейко» на загорелой руке юноши, пережившие и канализацию, и другие перипетии этих дней, мерно отсчитывали секунды. За дверями спали обитатели дома, но в их снах жили беспокойные видения. Люди ворочались в постелях, невнятно бормотали. Пружины большой кровати скрипели, когда тяжёлые тела двух пожилых взрослых прижались друг к другу, не находя тепла под лёгким одеялом. И это в Калифорнии, где весь июнь грозили ужасными лесными пожарами. Девочки в соседней комнате дышали быстро и робко, словно кролики. Они морщили носики и ныряли лицами в подушки — Питер слышал их так хорошо, что ему уже не требовалось зрение.

      Зрение подвело Шейлу Альенде на автомобильной парковке у супермаркета «Уэстсайд», когда она не смогла выстрелить в убийцу из-за темноты и припаркованных машин. Оно подвело Чарли, который не смог обнаружить следы на заднем дворе. Оно подвело и самого Питера, который, искренне уверенный, что преследует наёмного убийцу, столкнулся с призрачным мстителем из загробного царства.

      Питер рассчитывал на память.

      Площадь каждого этажа жилого дома колебалась в районе ста семидесяти футов. Специалист по ассоциативной психологии указал бы, что человек, желающий назвать примерную цифру, произвёл бы более выгодное для головного мозга округление либо до двухсот (простое число), либо до ста пятидесяти (понятное число). Такие числа легче воспроизводятся синаптическими связями, поскольку лежат в области так называемой «базовой доступности» — в том срезе знаний, который не требует дополнительных операций для синтеза выходного значения. Несложный пример:

      — Сколько стоила поездка, Пит?
      — Баксов двести, Боб.
      — Где можно купить кофе, Энн?
      — Пройди полторы сотни ярдов и увидишь автоколонку, Джек.

      Питер был уверен в числе сто семьдесят, потому что оно являлось числом, которое визуальная память не станет предлагать, пойдя по пути наибольшей энергоэффективности: то есть, по пути минимального количества операций. Его мозг произвёл приближение не к тому числу, к которому приближают, не зная точного ответа, а к тому, которое показалось более верным. Значит, он смог достаточно точно определить геометрические параметры дома. Значит, предположив, что сечение фундамента — условный квадрат, Питер сидел примерно в центре квадрата площадью в сто семьдесят футов. Он провёл умозрительную прямую от себя до каждой из четырёх стен, убедившись, что её длина составляет около семи футов.

      Начальная скорость десятимиллиметровой пули, выпущенной из пистолета «Зиг-Зауэр P226 Navy Seal» с модифицированным стволом, составляет около тысячи ста футов в секунду. Таким образом, стреляя вдоль любой из четырёх линий, которые светились в голове Питера как ленты указателей в аэропортах, он мог поразить цель в течение шести тысячных секунды.

      Далее, двери в типовых проектах загородных домов размещают напротив окон для лучшей сквозной вентиляции: в восьмидесятые было доказано, что излишняя герметизация помещений вредит людям, проживающим в местности с относительно чистым воздухом. С определённой натяжкой Санта-Барбару можно было назвать такой местностью, а типовой проект с немалой вероятностью был именно тем, чего желала несложная душа Томаса Джонсона. Если бы «Найджел» возник в спальне хозяев, воспользовавшись окном у их кровати, Питер выстрелил бы сквозь дверь. Если бы Найджел появился снизу, чтобы подняться по лестнице, Питер упал бы на локоть, выстрелив из-под второй руки.

      Статистика и геометрия чаще помогают лучше, чем зрение. Об этом пытался рассказать ещё Курт Уиммер в фильме «Эквилибриум». Как ни странно, в фантастическом искусстве клериков скрывалось больше правдоподобных гипотез, чем казалось на первый взгляд.

      Квадратные дома всегда строят удобными и понятными.

      «Найджел» пришёл из окна в торце коридора, подняв руками в тёмных перчатках сдвижную нижнюю раму. Бесформенная тень в широком плаще с пелериной упала на ковролин, но Питер не видел этого и не смог оценить театральности движений.

      Услышав звук, Питер вскинул пистолет, не поднимая голову и не открывая глаз, и тринадцать раз подряд нажал на спусковой крючок. Потом вогнал новый магазин, взмахом запястья выкинув старый из рукояти, передёрнул затвор… и только потом открыл глаза. Шесть тысячных, умноженные на тринадцать, составили ноль целых восемь сотых долей секунды.

      Дружный детский вопль обрушился на него, разорвав благостную тишину. Снизу гремели ботинки Шейлы, чертыхался мистер Томас Джонсон из Аризоны, а в коридоре плыли сизые клубы порохового дыма.

      Карла Джованни распростёрлась на ковре, получив двенадцать из тринадцати пуль в грудь и плечо, которым пыталась заслониться от выстрелов. Пепел проклятых, ceneri del dannato, осыпался вокруг неё как грязный чёрный снег, мешаясь с осколками разбитого выстрелами стекла.

      Всё просто.

      В этот же миг Питер перевернулся на спину как не чувствующий ног паралитик. Он кое-как сел, путаясь в ремне короткого ружья. Руки воспринимались им как две большие глыбы, обладающие пингвиньей грацией. Хотя чувство неодолимого груза исчезло, Босса колотила жуткая дрожь. Барон и скелет метались перед ним, оба похожие на танцующие силуэты с портсигара Бениссио, и это дало юноше время упереть ствол в кое-как согнутое колено — иначе, наверное, Босс вообще не смог бы выстрелить. Он с физическим усилием всунул бесчувственный палец в кольцо вокруг спускового механизма. Другой рукой он сжал цевье, дожидаясь, когда удары разъярённого Самеди доломают внезапного союзника. «Всё или ничего. Сейчас».

      — Эй, чёрный брат... — тихо позвал он.
      — Сэйчас, Камарылья. Сэйчас.

      Барон Суббота, Владыка Кладбищ, злой дух перекрёстков, повернулся к нему, всё ещё сжимая перед собой скелета — точно злодей, захвативший заложника. Вот только Питеру плевать было на таких заложников.

      — Четвёртый патрон. Я же просил!

      Юношу швырнуло на спину, едва не сломав отдачей запястье. Дробовик грохнул в последний раз — по раскалившейся добела ствольной коробке было понятно, что никакая нарезка не переживёт стрельбы термическими снарядами, из-за кустарной набивки загорающимися ещё в стволе. Один чёрт ведал, как Конрад Кармоди производил свои патроны, но, несомненно, сей чёрт помогал ему со всем адским усердием. Перед курносым обрезом вспыхнуло белое облако, как и в первый раз пронзив скелета и Самеди пылающим водопадом. Однако скелет, разнесённый вдребезги выстрелом Питера, взорвался, распускаясь зеленоватым шаром потустороннего зарева. Химический огонь, созданный человеком, и некромантия Бениссио переплелись воедино, превратив худого негра в немёртвый факел. Вампир, позабывший даже своё имя, не издал ни звука: он просто сгорел в один миг, а вместе с ним горели кирпичи на стенах тоннеля.

      Питер без сил упал на спину, слушая бешеный стук сердца и собственное прерывистое дыхание. Ледяная немощь покидала его, принося взамен жжение, словно Питер часами носил на руках и ногах тугие жгуты. Фонарь на вспотевшем лбу неподвижно смотрел в потолок, а вокруг медленно догорали жгучие хлопья термической смеси.

      — Сонм тёмных чудес, моя задница…

      — Вы ожыдали этого? — Бениссио указал на респиратор Питера.
      — Нет, — парень покачал головой, — я ожидал ваших мистических песков Арракиса.
      — Прошу прощчения, почему арахиса?
      — Фрэнк Герберт — слишком немистично, да?
      — Питер! — предупреждающе закричал Чарли, но Босс и сам поднимал пистолет.

      Вуали и занавеси вдоль ниш зашевелились, тихо звеня. Ковыляя, опираясь друг на друга, из-под них выбирались худые как смерть люди, едва прикрытые обрывками одежды. Медсестра в изодранном халате на голое тело, разносчик пиццы в наполовину сгнивших форменных шортах, даже однорукий старик с длинными седыми дредами… Их чёрная кожа блестела в свете костров, а черты татуированных лиц складывались в языческие маски, пришедшие из мрачных африканских ритуалов. Почти все мертвецы были неграми, и цвет их кожи варьировался от кофе с молоком до эбонитовой синевы. Некоторые выглядели не лучше старых крыс в тоннеле, будучи даже не в состоянии нормально идти — они ползли на обломках костей как отвратительные подобия собак.

      — Чёрт… сколько же их… — опустив дробовик, ДеФуэго в ужасе озирал шевеление, охватившее подвал снизу доверху.

      Босс просто начал стрелять.

      — Полагаю, у ных всё ещчё нэболшой шок и лучшэ ым дат нэмного врэмени чьтобы прэдты в сэбья, — тон Бениссио звучал мягко; действительно по-адвокатски. — Но йэсли вы настаиваэтэ, я пэредам трубку.
      — Миллион извинений за бестактность, но, если вас не затруднит... — отплатил Босс той же монетой.
      — Конэчно.

      Голос Джованни переместился на еле слышный задний план. Оказалось, что адвокат, вдобавок, прекрасно разговаривал на испанском: впрочем, в этом было мало удивительного. Питер понял, что Бениссио обратился к Чарли и сказал что-то о «патроне». Потом в трубке раздалось шуршание, а затем Босс услышал голос напарника. Звучал он вовсе не тревожно, нет. Это наречие не передавало и десятую долю отчаяния, звеневшего в словах ДеФуэго, ведь голос человека, не понаслышке узнавшего, что такое Первобытный Ужас, можно назвать каким угодно, но только не тревожным. Конечно, страх успел ослабить хватку на рассудке бывшего копа, но по нервному и сбивчивому шёпоту Чарли всё сразу стало ясно — Гончую что-то перепугало до потери пульса. Ночной Кэмпхор-плейс вновь напомнил о себе в памяти Босса.

      — П-пит, ёптвою, Пит, это ты? — громко прошептал Чарли.
      — Здесь... — тихо сказал Питер, не зная, что спрашивать: сколько их? С ними ли убийца? Но Чарли наверняка держали на громкой связи, поэтому Босс промолчал. Да и вряд ли ДеФуэго смог бы внятно ответить в таком состоянии.
      — Пит, б..., это... это...
      — Я здесь, Чарли.
      — Это ПИЗДЕЦ! Блядь, они существуют... СУЩЕСТВУЮТ!
      — Кто существует? Где? — свободная рука Питера неторопливо барабанила по ручному тормозу, выискивая ритм в стенаниях Чарли.
      — Мы... мы тут, здесь, г-где эти, в доме, особняке этих... адвокатов. Адвоката!
      — «Сад Сирен» Джованни?
      — ДЖОВАННИ! Да! Ёбаный пылесос! Он тут, здесь, я не знаю, хочет с тобой поговорить. Зовёт в гости.
      — С вами нормально обращались? Необратимые повреждения есть?
      — Он дружелюбный. Вроде. Но-о-но-но то, что мы видели — Э-ЭТО ПИЗДЕЦ! ПИЗДЕ-Е-ЕЦ, ПИТ! ЁБАНЫЙ ПИЗДЕЦ! Такого не может быть, но это ЕСТЬ! Сука, я их ВИДЕЛ! И Шейла ВИДЕЛА!
      — Кого?! — крикнул Питер, отдёрнув надрывно шипящий «Самсунг» прочь. — Кого вы видели?
      Чарли замолк на какое-то время. Но потом очень тихо произнёс:
      — Джордж Ромеро, Пит. Старик Ромеро не врал.

      Ладонь юноши замерла, прекратив упражняться в ремесле барабанщика.

      — Тогда будьте готовы, — ничего не выражающим тоном откликнулся Босс. — И верни мне адвоката.

      «Чёрт, не зря же у меня золотая медаль!» — подбадривал себя Питер, по-ковбойски взгромоздившись на стул и с грохотом сшибив со стола всё лишнее.
      «Не зря же ты не смог поступить в колледж!» — тактично кашляла честность, отступая в уголок самосознания.

      Но Босс старался. В сущности, любая бухгалтерия только кажется сложной. На поверку все они одинаковы, и если в запутанных финансовых коридорах огромных корпораций разбираются годами, то сравнительно небольшое похоронное бюро вёл всего один человек на единственном компьютере. Если не бояться и немного вникнуть, то всё оказывается довольно просто. Деньги, люди итовары приходят, потом уходят, а бухгалтеры записывают их движение, перемещают воображаемые суммы по плану счетов и разве что не ходят на голове, лишь бы карман, в который течёт чистая прибыль, был счастлив.

      Росселини оказался аккуратным человеком. Маршрутные карты водителей лежали в отдельной папке, потерявшейся среди отсканированных чеков за бензин. Внутри Босс обнаружил несколько самых обычных таблиц в офисном редакторе, каждая из которых без лишних затей отражала всё нужное: дату, время, путь и порядковый номер бумажного наряда, которые водители служебных катафалков получали каждое утро.

      Начав с текущего года, юноша стал отматывать файл вверх, рассеяно глядя на череду пунктов назначения в строке H... В какой-то момент выражение скуки ушло с его лица и Питер даже наклонился к монитору, вчитываясь в каждую строку. Потом прекратил прокручивать с прежней скоростью.

      «Хрена они дают...»

      ... и действительно, предложение бухгалтера показалось Питеру резонным, хотя Босс даже не успел его осмыслить. Почему-то от этой любезности, притом наверняка искренней, в адрес парня с огнетушителем, явно подразумевающим агрессивный подтекст, ему даже стало неловко. А ещё эти обезоруживающие тон и улыбка. По какой-то причине Харон действительно оказался Добрым. Его слова звучали как сделка, притом крайне выгодная для самого Питера, ведь он получает назад свою жизнь, а инцидент становится исчерпанным. И, кажется, даже никакого мелкого шрифта...

      ... из здания Босс выходил с лёгким сердцем и ощущением вновь обретённой свободы. На всякий случай оглянулся, чтобы убедиться, что никто за ним не последует. Не обращая внимания на камеры, он прошёл через двор, выбрался на пустынные улицы. Сел в свою «Шкоду», включил радио на полную и втопил газ, размышляя о том, как всё могло обернуться, не послушайся он совета М... Марко? Марио? Мар... Мануэля? Нет, это вроде бы испанское...

      ... с каких пор Питер вообще начал прислушиваться к советам макаронников Сделка? Серьёзно? Загубленная жизнь, да? А куда, кстати, делся огнетушитель? Босс не сразу вспомнил, что в знак доброй воли, пусть этого никто не увидит и не оценит, вернул его на место, откуда брал — за стойку. Наконец, гуль отчаянно начал припоминать, в какой момент всё пошло наперекосяк. Вот он зашёл. Поздоровался. Задал вопрос. Итальяшка посмотрел в глаза, ответил вопросом. Босс, следуя древней еврейской традиции, задал ещё один. А дальше? Он ведь отвёл взгляд от глаз бухгалтера, притом специально смотрел на руки, чтобы в них, не дай Бог, не возник револьвер или они не потянулись к Красной Кнопке... Росселини что-то говорил. Ответил на вопрос про Семью. Потом стал раздавать советы, потом... потом...

      Кадры событий, которые могли бы случиться с ним, проносились в сознании Питера как заезженный танец старой киноплёнки. Вот его фигурка рваной походкой носится туда-обратно по цирковой сцене, а вот кукольник-бухгалтер сматывает нити марионеток, закрывая глаза. Питер взглянул человеку за компьютером именно в глаза, когда тот поднёс руку к лицу. Поправить очки. Очки, точно! Вот оно, то самое! Во всём были виноваты очки. В каком-то смысле, жизнь — она как баскетбол, и дело всегда сводится к очкам.

      «Ничего не скажешь — отличная уловка, Тортеллини. Наверняка не единственная в твоём арсенале».

      Но теперь, когда принцип стал понятен Питеру, он пытался сопротивляться. Мёд в мягком голосе бухгалтера сковывал, порабощал и очаровывал. Босс тонул в нём как медвежонок, забредший к неправильным пчёлам. А у неправильных пчёл, как учат сказки, всегда неправильный мёд. Неправильный мёд не приносит пользы и никогда — «Никогда!», с усилием подчеркнул Питер в своих мыслях — не помогает завести новых друзей. Его тошнило. Казалось, он не обдумывает слова Росселини, а пытается остановить локомотив гудящей с похмелья головой. Голос клерка звучал в его голове как эхо заклинаний Мерлина, отказываясь уходить, но Босс всё рвался прочь из этого болота. Он заставлял себя оставаться на месте, заставлял вспомнить, где он и зачем сюда пришёл. И в какой-то момент головокружение начало отступать.

      Росселини, целиком поглощённый своими записями, не видел, как бандит в чёрной повязке медленно подошёл к столу. Только когда тень Питера упала на экран, бухгалтер ощутимо вздрогнул.

      — Это Доминирование, да? — не менее ласково спросил Босс, поправив нигерскую бандану.
      — Что-о? Кх... — итальянец успел прищуриться, подавившись незаданным вопросом.
      — Как что? Задоминируй-ка это! — с мстительным удовольствием Питер крутанулся на каблуках, срывая огнетушитель с плеча.

      Тяжёлый красный баллон просвистел в воздухе, набирая разгон. Дуга в триста шестьдесят градусов многое способна изменить, особенно если на помощь спешат центростремительное ускорение и злость двадцатишестилетнего парня, который ненавидел, когда ему пытались выебать мозги. Например, такая дуга может изменить чей-то вечер. Судя по выражению лошадиного лица господина Росселини, он очень, очень сильно удивился тому, насколько причудливы оказываются вечера похоронного администратора. Куда там вечерам подмосковным, как пелось в одной русской песне. Не останавливая вращение, Питер распрямил руку, с наслаждением отдаваясь инерции. С гулким звоном огнетушитель врезался в макушку человека за столом, сшибив того на пол. Очки полетели в сторону, а над клавиатурой мелькнули ноги со смешно задравшимися брючинами. Оказалось, что гипнотизёр предпочитал строгие тёмные носки. Тяжело дыша, Питер перегнулся через большой старый монитор:

      — Вау... — только и сказал он.

      Росселини лежал на полу, распластанный поверх собственного пиджака и перевернувшегося стула. Из-под редких волос бежала кровь, смущённо огибая выражение непередаваемого потрясения, застывшее во всём облике отрубившегося администратора. Босс даже испугался, что костлявый хмырь откинется не от удара, а из-за всепоглощающего клинического шока. Впрочем, удовольствие, которое гуль получил, наблюдая его вытягивающуюся рожу, стоило себя стократно.

      — Спокойной ночи, ур-род.

      Рывком стянув бандану на шею, Босс поправил рэперскую кепку и выдрал из-под Росселини стул. Огнетушитель с красноречивой вмятиной на боку он поставил рядом словно важный футбольный трофей, а сам принялся елозить мышкой по рабочему столу. Без помощи местной фауны ему предстоял долгий и кропотливый труд — отыскать среди котиков, календарей с голыми тёлками и счетов-фактур папку под названием «путевые листы».

Галоидоуглеводородные составы представляют собой соединения атомов углерода и водорода, в которых атомы водорода частично или полностью замещены атомами галоидов. То есть, как правило, фтора, хлора или брома. Огнегасительное действие таких составов основано на химическом торможении реакции горения, поэтому их еще называют ингибиторами или флегматизаторами. Существенным же недостатком таких составов является их токсичность при вдыхании и попадании на кожу.

Впрочем, силовая броня, в которую был упакован химик, в чьей голове как раз сейчас мелькали формулы подобных веществ и быстрые способы их получения, неплохо заменяла тому костюм химической защиты. Выволочь из под стола пластиковую канистру с.. назовем это неорганическими минеральными удобрениями.. влить в нее на скорую руку приготовленный реагент, и стараясь не бултыхать лишний раз пинком открыв дверь забросить в горящее помещение, надеясь что рванет оно уже внутри, а не у тебя в руках. Пара минут делов.

Тем временем, стоящая на крыше Ди, имела возможность обнаружить, что в ее мудрый план закралась одна небольшая неудобная деталька. Встать над дырой там, где была расположена дверь, удалось без особых проблем, а вот дальше, мутантка обнаружила, что пословица братвы «нет дыма без огня» работает и в обратном направлении. Огонь без дыма если где и был, то точно не здесь, и удушливые, вонючие клубы прожигающих металл и керамику капель горящего фосфора были совсем не той вещью, которой вам захотелось бы дышать. Да и видно через нее было довольно херово. Впрочем, мутантке все же достало выжержки для того, чтобы услышав внизу скрип двери сквозь надсадный кашель изобразить победный хохот и метнуть вниз гранату.

Тем же временем, отворивший дверь ногой Хэнк, так же имел возможность познакомиться с его величеством дымом. Потому, когда ему в шлем врезалось что то очень похожее на консервную банку и отлетело обратно в дым – идентифицировать это как фосфорную гранату он даже не успел, слишком занятый вбрасыванием в помещение канистры с реагентом и последующим захлопыванием двери обратно. Используй девушка коктейль молотова, все, возможно, могло бы сложиться совсем иначе, но тут уж угадать заранее было сложно.

И пока Хэнк, снова подперевший плечом дверь и дождавшийся взрыва, возможно даже более мощного, чем он ожидал, подпер дверь первым попавшимся штативом и имел возможность немного перевести дух, составить дальнейший план, и возможно принять какие-то еще препараты, Ди имела возможность познакомиться с оного взрыва результатами.

Заключались они в том, что помимо препятствующего горению пенообразного покрытия, галоидоуглеводородный состав на основе хлора, оказавшийся в среде с высокой температурой и активным окислением, изверг из себя так же и огромное облако токсичного газа, которое подобно раскаленной едкой пуховой подушке врезалось во все еще стоящую прямо над дырой Ди. Что вызвало термический ожог открытых участков кожи, сильное раздражение слизистой оболочки и поражение хлористыми соединениями верхних дыхательных путей.

Если держаться немного дальше от химии медицины и немного ближе к субьективным ощущениям, то это было хуже, чем когда она пыталась упороться суперклеем, растворенном в аккумуляторном соляноиде, приняв его за спирт со странноватым вкусом. Кожа горела, и как она подозревала, уже начала облазить, из носа и глаз хлестало так, словно ей опять выплеснули в лицо весь баллон полицейской слезогонки, да еще вдобавок и тошнило так, что утренний бодунища казался разминкой.

Кроме того, ноги ощутимо заплетались и приходилось прикладывать некоторые усилия для того, чтобы не навернуться в эту дыру еще разок, но на этот раз уже вниз головой. Что наверно было бы плохой идеей, ибо гореть заживо, как ей было хорошо известно, неприятно, да и купаться в токсичной химической пене, расползающейся по сортиру, окончательно закупоривая собой злощастную металлическую дверь было не самой заманчивой перспективой.

Этот поход для Ирины стал роковым. Сколько раз говорили «забудь, остепенись, у тебя же дети». Но кто послушает этих людей? Пожалуй, знай Ирина, что произойдёт дальше, она вернулась бы в прошлое и надавала ыб самой себе по щекам.
Потому что умирать страшно… и больно. Сначала у неё попросту соскользнула нога со склона. Женщина не была в связке с остальными участниками похода. Это был привал. Самый обычный привал. Она подошла к краю плато, посмотреть на открывающиеся виды. Они были прекрасны. Высота была ещё не особо большой, но уже можно было смотреть поверх верхушек деревьев. И вот, когда она попила горячего чаю и повернулась, чтобы вернуться к палаткам, как кусок платформы треснул. Треснул под ногой, на которую Ирина делала упор. Она подалась вперёд, но просто заскользила вниз.
Это было нелепо. Склон был чуть больше сорока пяти градусов. Он был весь в траве. Однако, когда женщина хваталась за траву, та просто выдёргивалась из склона вместе с кусками дёрна. Некоторое время она просто скользила по склону. Молча. Будто бы осознавала краем сознания, что бессмысленно кричать. Надо остановить падение… в какой-то момент ей почти удалось, однако корень дерева выскользнул из руки, и она покатилась кубарем. То один бок, то другой сталкивался с другими корнями и камнями. Тут синяк. Там синяк… но самым жёстким было столкновение поясницей с растущим ниже деревцем. Тогда появилась идея закричать… но Ирина не смогла. Боль была такой, что бедняжка лишилась дара речи. Немой крик не был способен заглушить треска сломанных костей…
Это было самым жёстким, но не самым худшим. Самым худшим было то, что она умерла через три часа от повреждений внутренних органов. Во сне. Это был бредовый сон, сквозь который боль всё равно была способна прорваться… поэтому она не сразу поняла, что очередное видение видением и не является. Что она не спит…
Ведь это казалось так логично. Ты видишь сон, в котором ты – новорождённый младенец. Ты столь же беспомощна, как после падения. Не можешь даже головку держать сама. Пытаешься повернуться, а она просто заваливается на бок. Вот какая-то женщина… вот другая. А вот эта, кажется, твоя мама. Она незнакома тебе, но она такая добрая, нежная и ласковая. Прикладывает тея к своей груди, и ты засыпаешь, так и не отпуская её своими губами.
Но нет. Это было не так. В какой-то момент, проснувшись, Ира поняла, что она не чувствует боли. А вот холод и яркий свет – вот это настоящие проблемы. Как и мокрые пелёнки, которые холод только усиливают. Язык во рту ворочается, как какой-то жирный червяк. Всё, что удаётся из себя выдавить, даже на слова не похоже. Лишь крик. И то, что она слышит… это не какой-то знакомый язык. Он чужой. Ты просто наблюдатель. Безвольный тамогочи, который может лишь криком сигнализировать, когда что-то не нравится.
Маму звали «Малка», папу – «Каган». А имя самой Иры было «Риолка». И, похоже, к этому следовало привыкать. Тем более, что Малка не так уж плоха. Эта желтоглазая особа была ловкой и сообразительной. Они быстро нашли с ней что-то… вроде общего языка. Ира-Риолка ведь могла кричать с разной тональностью, обозначая разные проблемы. А вот Каган… типичный мужик – уверенный в себе и совсем нечуткий. Он был какой-то важной шишкой. Как выяснилось позже – священнослужителем. Он заведовал целым храмом. Довольно большим для местного уровня развития технологий, крайне напоминающего рассвет рыцарства в их Европе. Если честно, было в нём что-то не очень приятное. Быть может, то, насколько он мнил себя важным? Было бы чего мнить? Денег-то его работа приносила не то, чтобы очень много. На жизнь хватало, однако Малка явнобыла недовольна этой стагнацией. И каждый раз Каган считал нужным подчеркнуть, что он, дескать, аж целый священник, а Малка, в общем-то, когда они встретились, работала наёмным работником на чужой ферме.
Из сказок, рассказанных Малкой, и собственных наблюдений – к сожалению, далеко из дома Риолке уходить было нельзя, что вполне логично – Ира смогла составить впечатление о мире. Это было средневековье. Совершенно типичное, разве что, не такое грязное, как у них в родном мире. Ну, или это Риолке повезло родиться в семье чистоплюев, которые как минимум раз в два дня наполняют бочку горячей водой… в основном силами Малки, да. Священник, кстати, действительно, в этом мире был не «хухры-мухры». Денег это приносило не то, чтобы много, но зато можно было «выёживаться» почти на всех, в том числе и на зажиточных торгашей и, если очень аккуратно, то и на рыцарей. Кстати, как Риолка поняла, это Малка тут «никто», а вот сама риолка – это «дочь Священника». И этому званию, скорее всего, придётся соответсововать. Ну, попозже. Когда она повзрослеет достаточно, чтобы с ней можно было о чём-то говорить. В конце концов, даже в три года знания языка у Риолки было не так уж и много, чтобы внятно выражаться. Многие слова на слух она угадывала из контекста, читала с трудом и по слогам, а этого хватает только, чтобы убедить родителей в том, какая у них «умненькая дочка».
Кстати, дочка была умненькая и… красивенькая. Круглое личико, большие янтарные – не жёлтые,к ак у мамы – глаза, волосы чёрные, сильные, вьющиеся. Наверное, вырастет самой настоящей красавицей… и выдаст её папа за кого-нибудь «достойного», ага. Кстати, она была старшим ребёнком в их семье. К трём годам у неё родился братик по имени «Брук». Брук был очень капризным ребёнком, однако для мамы он был, пожалуй,с пособом выторговать у мужа помощь по дому, которой стала крестьянская девка «Петра». Петра была крайне скромной, послушной, исполнительной и очень набожной. В общем, целый «одобрямс» от папы, но мама видела в ней только способ облегчить работу по дому. В любом случае, жизнь вряд ли будет лёгкой, но хоть детство должно быть нормальным, правда?
Так или иначе, Риолке исполнилось пять лет. Её братцу – три года, а мама, кажется, планировала родить ещё одного ребёнка, дабы ещё больше соответствовать идеалам мужа. И вот сейчас папа начал обращать на дитятю внимание. Как выяснилось…у Риолки была магическая сила. Причём, точно такая же, как у папы. То есть, ей были доступны магические амулеты – по крайней мере, так выяснил тест, который проводили другие важные священнослужители вместе с папой. Девочка понимала, что ей, скорей всего, будет о-о-о-очень сложно держать нейтралитет между папой и мамой, и скоро придётся занять чью-то сторону. Мама выглядела более «приспособленной к жизни». Она знала много всяких секретов, от способов поймать жабу, до… метания ножей. Что же до папы… он умел вращаться в обществе, и именно через него был путь в слабые, но, всё же, магички. Плюс, брат стал уже достаточно большим, чтобы начать причинять достаточно беспокойства – этот белобрысый гад уже входил в то возраст, в котором можно было замахнуться кулачком на мать или сестру, или начать требовать что-либо, приводя более доходчивые аргументы, чем «моё-моё».

Время шло своим чередом. Вплоть до того момента, как ориентировочно за два дня до прилета техножрец не явился к завтраку. Вернувшись в каюту после долгой беседы с командой и Инквизитором, аколиты обнаружили весьма нелицеприятную картину. В воздухе витал резкий запах амасека, желчи, рвоты, мочи и фекалий, в луже которых, среди десятка пустых бутылок лежал техножрец. Тит Люпус, проверив пульс, удостоверился в том, что тот - окончательно и бесповоротно мертв.

Услышавший информацию о случившемся Инквизитор примчался в каюту через несколько секунд и упав на колени перед телом, не обращая внимания на нечистоты, принялся трясти труп:

- Вар, сука, ты! Твою мать, я должен был заметить!! Я же видел как ты, говнюк, таскал амасек! Я помню как тебя откачивали на 59-12-2, когда мы были в флоте-эксплораторе! Как ты мог, дружище?! Как?!! Неет, Вар, хочешь ты этого или нет, ты еще послужишь Империуму, скотина. Не для того я тебя из дерьма вытаскивал!

По щекам Лиама катились слёзы. Но, взяв себя в руки, он сказал в вокс:

- Грим, подготовить операционную. Доставай все, что нужно для создания сервитора, я знаю, что у тебя есть инструменты. Тим, срочно в мастерскую, поможешь Гриму. Тит, Зар, Маркус несём его к Гриму. Бегом!

Уговаривать аколитов долго не пришлось. С его телом принялись работать сам Инквизитор, Тим и Грим, подключая к нему десятки трубок и проводов. На секунду Лиам повернулся к аколитам:

- Его вещи я заберу и вычищу сам. Он был хорошим человеком и память о нем должна остаться чистой.

До механика, как и предполагал Люпус, они не достучались. Придётся обходиться тем, что есть. Внезапно завыла сирена. Наверное на корабле появилась критическая неисправность и необходимо срочно его покинуть. У них в полку такие сирены выли, когда на лагерь совершалось нападение. Тит выхватил лаз-пистолет и помчался к ближайшей спасательной капсуле. Когда прозвучало сообщение о том, что это лишь сбор на ужин, Волк привалился к стене, тяжело дыша. Шутники фраговы. Знали бы эти люди, какие ужасы творились, когда выли подобные сирены во время кампании на Тренче. Тит вспомнил о кровавых диверсиях лазутчиков-каннибалов, о кошмарной ярости бледнокожих ведьмачьих отродий и друзьях, разорванных надвое великанами-твистами. Страх - ничто, ибо вера моя сильна. Эта литания всегда его успокаивала. Поэтому пищу он принимал в крайне скверном расположении духа.
Подойдя к столу он украдкой поглядел, что едят остальные. Каждый заказывал что-то непонятное, таких названий бывший дикарь ни разу не слыхал. Потом вспомнил то, о чём втайне мечтал стоя голодным на посте в холодном сыром окопе под проливным дождём.

Мне жареных острых гроксовых рёбрышек и рюмку амасека, если можно.

После того, как сервитор принёс соблазнительно пахнущие рёбрышки (даже если с наркотой, всё равно не определю, решил Люпус), гвардеец совершил странный ритуал. Стоя, сложил руки в знамении аквилы и пробормотал:

Всей своей силой,
Всей своей волей,
Всеми фибрами души
Желаю я отдать душу свою и веру
Бессмертному Императору,
Пастырю Человечества.

После чего выхватил нож и несильным, но точным и резким ударом проткнул мясо между двух рёбрышек, не задев тарелку. Затем вытер нож об салфетку, уселся и принялся за еду. Рёбрышки были изумительны. Амасек тоже был неплох, хотя это была лишь бледная тень утреннего тоста. Случайно подняв голову и заметив недоумевающие взгляды окружающих он проглотил кусок и сказал:

А что такого, на своём родном мире я дал клятву охотника. Не есть то, что убито не моей рукой. Попав в гвардию, я не соблюдал этот обет и судьба закинула меня на Тренч. Пришлось найти компромисс между соблюдением обета и тем, что из еды есть только готовые сухпайки.

Неделя прошла однообразно. Гвардеец спал ровно 6 часов, как было заведено в полке, потом вспоминал, что они ещё в пути и дремал ещё пару часиков. После чего совершал утреннюю молитву:

О, Бессмертный Император, будь к нам милосерден, хоть мы и недостойны того.
О, Владыка Галактики, храни свое стадо от чужаков.
О, Охранитель Света, направь луч, что покажет тропу на нашем темном пути.
Мы Твои воины и слуги Твои.
Избавились мы от слепоты сердца,
Освободились от лицемерия, тщеславия и лжи,
Но одеваем на себя цепи ненависти, презрения и злобы
К грязи, ксеносам, еретикам.
Во имя Твоих мук и кровавого пота; во имя Золотого Трона Твоего;
Во имя гибели Твоей и воскрешения, как Бога Человечества - храни и укрепляй нас, сражающихся ради Тебя.

Хвала Императору, сирена оказалась шуткой и в другие дни их звали к столу не вызывая сердечный приступ. К его самопальному обряду все вскоре привыкли. В перерывах между едой Волк ходил на стрельбище вместе с Варом, отрабатывал некоторые навыки работы с мечом, совершал пробежки в полном обмундировании по коридорам корабля, молился, чистил своё оружие. Вар Хайлер вызвал лёгкое недоумение у гвардейца тем, что воровал из трапезной еду и алкоголь, но возможно когда-то тот перенёс голодовку, вот и запасается. Уважение к техножрецу восстановилось после того, как тот смазал оружие гвардейца чем-то из своей склянки. Заклины, и до того случавшиеся не чаще чем раз на сотню выстрелов, вообще исчезли. Разъём для заряда батарей как нельзя кстати оказался рядом с кроватью солдата. Постепенно Волк свыкся с новыми товарищами, принял их в круг своих друзей. Не настолько близкий, чтобы рассказать им свою полную биографию, но достаточно важные, чтобы Тит почувствовал горечь в случае утраты. Зар принял командование ячейкой, хоть и с видимой неохотой. Но поскольку, по его словам, у него был опыт командования, он был наилучшим кандидатом. Лен по большей части проводил время в медитациях и контактировал с окружающим миром с явной неохотой. Однако тот факт, что его волосы и глаза (как понял Волк, присмотревшись внимательнее) были отличны от нормальных, как и у Люпуса, помог найти нечто родственное в Маркусе. По крайней мере руки больше не тянулись к оружию при виде псайкера.

- Просто давно хотел узнать у знающего человека, что такое "экзистенциальный коллапс"?

Человек не любил это место, оно внушало ему отвращение и злобу. Хосту было не понять, почему захваченная особь ставила остальные виды выше своего собственного. Люди - странные и непонятные создания и Маркус не был исключением. Мутант мыслил по-другому. Скотобойня была идеальным местом для убежища с неплохим запасом попорченной биомассы. Люди давно покинули эту постройку, камень и дерево впитали их страх. Страх перед некой неведомой заразой. Жёлтые метки возле укрытия отпугивали прямоходящих животных. Паразит собирался пометить границы своих новых владений, но воспоминания Маркуса поведали Хосту, что в человеческом мире так не принято делать. Организм был склонен доверять суждениям особи, когда он не слушал Маркуса, то люди обращали на него слишком много внимания.

Когда паразит только-только вылез из канализации, на него все смотрели широко распахнув глаза и морщили носы. Маркус подсказал накинуть на плечи шкуру и укрыть наготу. Хост памятую о наклонностях носителя убивать представителей своего вида, отрезал голову ближайшему человеку и облачился в его тряпки. Люди стали кричать, паниковать и разбегаться в разные стороны. Тогда Хост впервые осознал крайнюю полезность массовой паники. Животные спасали свои жизни, давили друг дружку, теряли «человечность» и поддавались природным инстинктам. Страх делал их понятными и беспомощными. Воспоминания Маркуса поведали Хосту, что люди не используют для устрашения и борьбы когти и зубы. Они использует громкие орудия: «автоматы» и «бомбы». Чтобы сохранять маскировку, паразит тоже должен был использовать громкие орудия. Гайгер подсказал где можно их найти. У экстремистов на штаб-квартире были запасы человеческого оружия. Древние калаши и украденная взрывчатка.

Паразита очень интересовали животные, приспособившиеся сосуществовать бок о бок с человечеством. Особенно вороны. Их было много, очень много. Целые стаи витали над городом, и никто не обращал на них внимания. Но только не Хост. Поначалу организм ловил их и пожирал. Миллиарды бактерий и болезней растворялись в желчной кислоте мутанта. Паразита безмерно удивляло, почему человечество не изгнало из пристанища своего стада этих больных тварей. Хост решился на эксперимент. Мутант поймал несколько птиц и заразил их целым букетом разнообразных болезней. В мозг пернатых был внедрён вирусный агент, сильно понижающий мозговую активность птиц. Вирион вырабатывал сильнодействующий наркотик, впрыскивающий в кровь воронов ядовитое вещество, вызывающее у пернатых мощную эйфорию. Доза поступала только тогда, когда птица получала порцию специфических феромонов. Не сложно догадаться, что эти самые феромоны вырабатывал сам Хост.

С псами всё было несколько сложнее. Более развитые организмы, чем птицы, перенявшие некоторые черты присущее только человечеству. Такие как «верность», например. Паразит решил пойти несколько иным путём. Он выследил двух больных бешенством собак и поместил в них неразумную частичку себя. Псы продолжали жить за счёт пожираемой органики. Внедрённый вирус поддерживал в рабочем состоянии жизни основные органы и атрофировал нервные окончания, чтобы животные не чувствовали боли. Хост по желанию мог сымитировать импульс, приостанавливающий на время действие вируса. Без поддержки микроорганизма, псы сразу начинали чувствовать адскую боль и скорое приближение смерти. Превосходные машины для убийств.

Птицы, собаки. Это был пройденный этап. Мир полнился куда более сложными организмами, которые Хост желал изучить. На скотобойне он соорудил несколько самодельных клеток из бывших загонов скота. Увесил их мясницкими крюками и заражёнными кольями. Маркус назвал бы такие занятия, как минимум не гуманными. Хост же наотрез отказывался понимать, что же такое эта гуманность. На его пути встретилось всё лишь одно существо, заставившее мутанта задуматься о выбранном пути…

Знакомство с Фароном:


Знакомство с Тигрой:

- Черное Солнце.
Застучало сердце, зашумело в ушах. Невнятный шепот зашелестел где-то на краю сознания. Что за?.. Откуда это взялось?
Отвернулся, резко дал по газам, скрывая от караульного растерянность. На привале нужно будет поговорить с колдуном.
Черное Солнце, блядь.

Медик ещё раз проверил оружие. Нельзя, чтобы хоть что-то подвело. Всё должно быть идеально подогнано, смазано и вычищено. Там, внизу, где пыль, кровь и грязь, забота о снаряжении может оказаться решающим фактором. Любая недосмотренная мелочь может оказаться фатальной, любая мелочь может стать гранью между выживанием и вражеской пулей, пробивающей грудную клетку. Поэтому Элдридж ещё раз проверил, как всё сидит, затянул потуже лямки рюкзака и постарался насладиться последним мгновением покоя. Здесь, в вертолёте, все они ещё целы, а спустя мгновение окажутся там, кричащие от боли и зажимающие кровоточащие раны, пытающимися запихнуть обратно в брюхо свои кишки, брызгающие мозгами из разлетающейся головы на товарищей... О да, в глубине души морпех боялся поля боя. Боялся и ненавидел его. Но с другой стороны, там же в глубине души он рвался туда. Жаждал почувствовать упоение битвой, радость победы, власть над человеческой жизнью... Власть забирать её... Или возвращать.
Разумеется, ничему этому Арчибальд не позволял проникнуть за стенки его черепа. На его лице не отражалось абсолютно ничего — статуя, не человек. Идеальная военная машина. Покорная командам и не испытывающая сожалений. Солдат схватил трос и в числе первых выскочил из транспорта.

Реальность оказалась куда хуже, чем он мог предположить. Уродливые маленькие существа, ползающие по горячей земле, какие-то окровавленные уроды с этими же маленькими существами на головах — с таким противником Элдридж ещё не сталкивался. С другой стороны, в этом и заключалась их работа, не так ли? Первая линия обороны от пришельцев. Из параллельных реальностей, других миров — без разницы. Конечно, трудно сказать, кто именно эти существа, но явно не друзья. В его голове прочно сидела директива: зачистить место высадки. Боец поднял пистолет-пулемёт, взял на мушку одну из мелких тварей и выстрелил.