Голосование пользователя

Темнота. После темноты должен быть свет - так все говорят. Когда открываешь глаза, и даже слабые источники света кажутся тебе нереально яркими, бьющими прямо в зрачок. Так что Александр первые пару секунд не понимал, что ж такое. Ведь он явно открыл глаза - темнота перестала быть вселенской пустотой, манящей, затягивающей в себя, и приобрела форму, глубину и цвет. Цвет темноты. Хм... А в темноте - хорошо. Можно быть собой, делать, что хочется. Не притворяться и не видеть притворства других. Просто взять и - например - побегать голышом по полю с подсолнухами... Стоп, Саша, ты сейчас вообще о чем? Темнота, боль в голове, запахи неприятные - а ты о цветочках и корнеплодах. Что-то явно с тобой не так, Саня, совсем не так. Сам ведь врач - может, стоит заглянуть к Петровичу, на то он и невропатолог. Подскажет чего-нибудь, пропишет таблеточек... В закуску с водочкой. Или прям со спиртиком. Петрович - то да, у него постоянно водится. Так, опять мысли пошли не туда. О чем надо думать сейчас в первую очередь? Правильно: "Где я?" А, кстати, где? И как сюда попал? Ну, одно мы знаем точно - это не поликлиника. Там светло и бежевый линолеум на полу. И там пахнет хлоркой и спиртом - больницей. Значит... Думай, Сашка, ты же врач - значит, что-то с мозгом. Обморок? Потом - лунатизм? Куда же тебя могло занести в таком состоянии? Да и кто бы выпустил из больницы - баба Зоя в приемной уж точно не выпустила бы в одном халате на улицу, да еще и пока пациент дожидается в кабинете. Петя - милый мальчуган с мягкими, тонкими волосами цвета утренних солнечных лучей. Опущенный в пол взгляд и вечно чуть виноватая улыбка, за которую ему прощает все и мама, и папа, да и - что уж там таить - и Александр бы все простил. А да, опять не то, не о том, не в тот момент. Значит, не обморок. Значит... Значит... Неужто - смерть? Вот так просто раз - и смерть? А судя по запаху и поднявшемуся матерному крику - угораздило тебя, Саня, попасть прямиком в Ад. Ну, или уж точно попадешь в него через пару часов поездки вот в этом. Кто тут не верил в бога и не молился на ночь?

Внезапно зарычало. Цербер? Неужели Библию писали не просто так, фо фан, для лулзов и ради бабла? Неужели в самом деле на цепи у ворот Ада сидит злая трехглавая псина с длинными когтями, которые вот прямо сейчас скребут по полу этого катафалка? А тебя, Саня, к великомученикам не припишут? А ну как напрягись - что могло вызвать такую резкую смерть? Инсульт? Инфаркт? А может убили - ну там, голову снесли одним ударом. Ворвались террористы какие-нибудь, или нарик за дозой полез в поликлинику, отцовским обрезом размахивая... Ну, если так, то мы можем благодарить ад за то, что в нем нас собирают по кусочкам обратно в человеческое тело, а не варят прямо так - с выпотрошенными брюшными полостями и оторванными конечностями.

Однако Цербер приближаться не спешил, спокойно себе порыкивая в темноте. Можно даже сказать - в такт, движемся будто под его ритм. Как рабы на галерах под барабан. Что там говорил голос? Кстати, какой, однако, голос. Нет, не бог. А жаль. Судя по месту - Сатана. Засранец, какой тембр-то голоса! Аж заслушаться можно. Оно и правильно - у бога вон и так есть, чем людей к себе привлекать - на то он и бог. А за Сатаной кто пойдет по своему желанию, кроме психов да недоношенных? Вот и приходится ему идти на ухищрения, голосом там подманивать, подкупать богатствами, соблазнять алчные души. Был ли ты алчен, а, Саня?

Однако, движение - продолжалось, рычание - тоже, и все такая же тишина стояла в помещении. Даже матерщинница замолчала - страшно стало, поди.

- Девушка, не волнуйтесь. Судя по всему, эти странные звуки... "ничего не сделают Джиму!", - вспомнил Александр старый советский мультик-фильм. - "Потому что Джим каждое утро делает зарядку"! А если серьезно, они как-то очень локально звучат, из одного места. Та что не надо по чем зря сотрясать воздух грязными ругательствами - не к лицу вам это, хоть я сейчас и не вижу вашего, но вполне уверен в правоте своих слов. Успокойтесь, сделайте глубокий - нет, не вдох, в таком смраде уж лучше сделать глубокий выдох - и расслабьтесь. Нас ведь везут. А значит, у нашего путешествия есть конец, в котором мы и узнаем, что с нами, кто и почему. Будьте собранней, молодая леди. Это ведь всего лишь жизнь.

Диего сидел на полу и понемногу приходил в себя. Непонятная жидкость, похоже, и правда была магической, прям как в сказках. Было бы еще и остальное так же просто. Раз, и стёртые в кровь ступни покрываются новой кожей. Два, и на глазах заживает колено. Три, и хрустнув, встаёт на место плечо. Потом воспоминания еще нахлынули, тексты, аккорды. Пальцев подушечки на левой руке задумчиво потрогал. Интересно, будут ли теперь болеть, если снова гитару взять.

- А, хм. Да, конечно, сейчас оденусь. Баррос немного смутился, привык как-то, что все тут в одних трусах или вообще без них, планета нудистов блин. Поднялся, комбинезон натянул, кроссовки примерил.
- С ранами помощь, пожалуй, уже и не нужна, Диего продемонстрировал зажившую скулу. - Держи, Баррос протянул девушке фляжку, - Если хочешь, можешь попробовать сделать что-то большее чем заживление пары царапин, он кивнул в сторону мёртвой, - Но, нет никаких гарантий, что она оживёт, и тем более гарантий на то, что после этого её не застрелят еще раз. Да и тебя заодно. Помолчал пару секунд, - Ну, и меня тоже, наверно.

Диего вновь сел на пол, и прислонившись к борту, с наслаждением вытянул ноги. Вариантов действий было пока только два: первый, - вылезти из фургона и сказать мидмирцам что он “федеральер”, второй, - сидеть и ждать. Прикинув, сколько он недавно пробежал, Баррос решил, что он вполне мог перегреться на местном солнышке и первый вариант, может быть, хм, вообще не вариант. Так что пока оставался только второй, к выполнению которого Диего и приступил.

Фишер

Кроули. Боли нет. Нет мыслей. Чувств. Ничего нет. Лишь мрака бесконечность колючего. Вечный дрейф. Из ниоткуда. В никуда. Без цели. Без смысла. Вспышка горячая. Свет. Лежишь. Травы сухой стебли. В спину вмялись. Подстилка. На ней. Пахнет тиной. Влажной землей. Сыростью гнилостной. Пульсирует кожа. Словно мочалкой жесткой долго растирали всё тело. Дроида громада двухметрового - рядом. Темно-серый металл. Чуть шероховатые, черно-желто-зеленые пластины брони армопластиковые. Головы колпак, широкая визора темно-красного полоса. Массивный короб корпуса угловатого. Пилонов ракетных пустые гнезда, на плечах. Манипулятора трехпалого раструбы толстые - правая рука. Суставчатый кронштейн для крепления тяжелого вооружения - левая рука. Гусениц траки рубчатые - ноги. Пощупал лоб твой аккуратно прорезиненным пальцем. Загудел размеренно: - Здравия желаю, товарищ младший лейтенант. Я - многоцелевая боевая система поддержки десанта. Платформа - базовая, повышенной проходимости. Система - самообучающийся имитатор сознания. Позывной - Спайк. За время вашего восстановления, вероятно, произошел выброс грузового контейнера с корабля-носителя, его крушение и последующее затопление. Был вынужден провести вашу экстренную эвакуацию. В процессе создания временного лагеря, подвергся нападению пехоты неизвестного противника. Три единицы - ликвидировано. Одна единица - захвачена. Первичный допрос результатов не дал. Меры принуждения к даче показаний не применялись. Периметр зачищен. Завтрак почти готов

Вальтерз. 25. 49. 67. Каждому. Схватил оружие мужчина. В парня дула провалом ткнул. Щелчок сухой. В сторону девчонки дернул ствол. Еще щелчок. Нет патронов. Разряжен пистолет. Хлопнул в ладоши послушник. Тот, что с полоской красной на рукаве. Раз. Другой. Явно внимание привлекая общее. Глухо: - Солдаты Федерации. Посмотрите. Это - старший прапорщик. Военно-Космические Силы. Командир... (тем, что внутри) Из фургона выйдут трое. Или не выйдет никто. Минута

Челюсть у девушки была сломана, лицо – изуродовано. От такого удара скорее всего пострадал мозг. Не скоро сможет служить источником информации. Хорошо хоть язык не откусила. Хотя нет, плохо – тогда бы уже умерла, кровью захлебнувшись, и вопросов перед старшим сержантом бы не стояло неприятных. Убить или не убить, вот в чем вопрос? Пленного, не в бою противника, а вот именно так, беспомощного, на полу жалко лежащего, одним ударом в основание черепа казнить… неприятный вопрос.

Рука потянулась к торчащему из левого кармана пакетику. И тут трактор рвануло. Первая мысль – взрыв. Обшивка, может быть и выдержит, но кинутые тряской на металл тела – нет. И потому до мысли еще, инстинктами, крик:

- ДЕРЖА-А-АТЬСЯ!!!

Вцепившись рукой в кресло, Ним попытался придержать девчонку, но следующий рывок поставил мир с ног на голову. Точнее, раком. Пришлось вцепиться в кресло второй рукой. А потом из бойниц и амбразур хлынула вода. Тягач начал погружаться в воду. Это был не взрыв. Даже с затопленным прицепом машина должна была сохранить плавучесть. Что-то схватило прицеп и начало утягивать "Клеща" и его груз вниз.

Взгляд на пулемет. Даже не взгляд. Фиксация мозгом части картины. Патрон 14.5 пробивает полметра стали. Вот только не успеть – под водой стандартное огнестрельное оружие бесполезно. Специальное нужно. Специального нет. Не вариант.

Воды капли, медленно сливаясь в струйки, летят вниз, на превратившуюся в пол заднюю стенку. Панель. Если зальет ее, конец всем. Неподвижный тягач – легкая добыча. Кому угодно и чему угодно. Хотя бы направление к берегу известно теперь – оттуда на лодке бандиты приплыли. Но вряд ли им дадут добраться до него вплавь – что бы ни схватило тягач, против него обычный человек что креветка против Хо. Без шансов.

Еще рывок. Пальцы проминают обивку кресла. Метал вжимается в метал. Кровь стекает по руке. На крыше рана – забыл про нее или вовсе не почувствовал. Вздох. И рывок вверх. Подтянуться. Закрепиться. Экран перед глазами. Красные буквы на черном фоне.

ВНИМАНИЕ! КРИТИЧЕСКАЯ ПЕРЕГРУЗКА СИСТЕМЫ СЦЕПКИ КОНТЕЙНЕРА! ОТСТРЕЛИТЬ ГРУЗ: (>@<)

Груз. Для машины там груз. А для Нима – люди. Время, казалось, остановилось, позволяя старшему сержанту сделать выбор. В груди, слева – удар. Сердце. Простой – нажать или не нажать. Непростой – кому жить, а кому умереть.

Опять слова прадеда вспомнились, второй раз уже за день. Только тогда они его от убийства зряшного остановили, а сейчас… нет на свете абсолютной истины. Нет идеального, в любой ситуации работающего и потому мозг заменяющего принципа. Что делать, когда сердце говорит одно, а разум – совершенно противоположное?

Там – пять человек. Живых. Возможно. Пять человек, которые поверили ему, доверили ему свои жизни. Лейтенант, приказавший жить за него. Которого капралом еще помнил. Спасенный удивительным совпадением, почти что чудом. И вот, снова. У тебя длинные руки, а, старая карга? Не хочешь отпускать свою добычу?

Еще четверо. Большинство из них Ним в первый раз видел. Но каждый из них принял его право командовать. Даже капитан. А долг командира – сохранить своих бойцов. Как можно больше из них. Но было ли кого спасать? Альфаров не знал даже этого. Их всех могло убить при первом же рывке. А могло и не убить. Они могли застрять в обломках прицепа. Им могло заблокировать выход. И тогда, отстрелив груз, сержант обрек бы их на смерть…

Или на жизнь. Надеяться на то, что тягач отпустят глупо. Надеяться на то, что тягач надоест существу или покажется невкусным глупо. Надеяться на то, что выход придет сам собой глупо. Глупая штука эта надежда. А убийство своих – подлая.

Удар…

Затылок "Мозга" в дисплей уткнувшийся. Смятое в сторону лицо "звездного генерала". Крови шарик в невесомости. Неизвестный прапорщик. Пистолет дымящийся в руках Сосновской. Ее же голова проломленная, и окровавленный гаечный ключ с налипшими волосами и кости осколками. Креветки, в массе кровавой копошащиеся. Скрывающаяся в желтоватом тумане Реддс. Попытки почти безнадежные код подобрать. Удача. Люди в десантных торпедах. Снаряжение. Станция связи – надежда всех выживших в крушении "Таурмана". Регенератор. Секунды мучительные ожидания – есть шанс у Кроули или нет. Выжившие. Дурак среди них. Ветеран среди них. Рядовой отделения своего среди них. Объяснения. Работа сержантская. Создал иллюзию надежности. Поверили.

Удар…

Окровавленные губы, кровью булькающий шепот. Бледное лицо Кроули.

- Аль... фаров. Пош-шиви за меня... мушик...

- Так точно, товарищ лейтенант. Простите, товарищ лейтенант. Прости, Лев…

Дисплей. Палец. Соленый вкус во рту. Глаза щиплет.

Чудес не бывает.

Что-то загудело в затылке. Недобро. Полезли мысли, и не сдержать их.
"Я - демографическая единица Федерации. 1. Рядовой. Класс второй. 2. Номер 5-98-9447-17."
Зачесалась татуировка. Начал скрести. Все сильнее. Сквозь рубашку.
"Упал вчера. 1 день назад. В спасательной капсуле номер 04 было 10 человек. 6 человек ушло. 4 осталось. 1 ушел. 3 осталось. 2 ушло. 1 остался. 1 взрыв прозвучал. 0 осталось. 2 человека были пойманы кнехтом Хадаром. 2 осталось. 2 человека были помещены в камеру, где было еще 2 человека. 4 осталось. В камеру пришли Жрица и кнехт Хадар. 4 человека и 2 постчеловека осталось. Жрица и кнехт Хадар покинули камеру, но в нее попал еще 1 человек. 5 осталось. 5 осталось. 5. 5. 5."
Закатал торопливым движением рукав рубашки. Сил нет, страшно зудит каждая выбитая циферка. Или даже жжет. Числа. Кругом числа. Поток чисел в голове. И вне ее. Закруживает. Все быстрее куда-то влечет. Поглощает. Смывает собой налет личности с разума. Чисто.
"В камеру поместили еще 10 человек. 15 осталось. 3 человека упало. 12 осталось. В камеру зашли 2 послушника. 12 человек и 2 постчеловека осталось. 1 послушник вышел, но вошел кнехт Хадар. Без изменений. Кнехт Хадар выкинул 1 послушника, включил кино, кондиционирование воздуха, и вышел из камеры. 12 человек осталось."
Заморгал часто. Свет яркий такой. В небе же целых два солнца. 2. 2 солнца. 2 звезды. Света в 2 раза больше. Прерывисто бьет в отчаянно хлопающие глаза. Пятнышки радужные проступают. Дыхание учащается. Удары ускорившиеся сердца чувствуются в затылке. Не пятнышки это. Цифры.
"12 человек вывели из камеры один кнехт и два послушника, и повели на трибунал. 0 осталось. 12 человек из камеры 1 кнехт и 2 послушника привели в зал, где была Жрица и 1 болотный волк, и затем 2 послушника привели еще 8 человек...8? и начался трибунал. 12. 8. 1. 2. 1. 1. 20 человек...20?, 4 постчеловека и 1 животное осталось."
Поселяется неуверенность. Необратимость. Память. Память - слабое звено. Память подводит. Нет памяти о нужных вещах. Нужно было запомнить много, а запомнилось так мало. Жжет руку. Свет прерывисто семафорит в глаза. Опаляет. Потерянность. Память - предатель.
"В помещении потолок заменяли тысячи цепочек. Тыся...чи. Некорректно. Порядок. 1. 10. 100. 1000...10000? было цепочек в качестве потолка в зале, где состоялся трибунал. Жрица произнесла 44 слова приговора...44?...43?...45? слов приговора. 1 окно разделилось на 2 части. Свет. Степь. Осталось 5 человек. 5? Остался 1 Фриц, 1 Инвертон, 1 Вито, 1 Йошимо, 1 Сверчок, 1 дорога, 2 солнца..."
Надо обязательно сосчитать травинки. Сухие травинки, что по обе стороны дороги. Голова влево - голова вправо. Надо сосчитать, обязательно. Прекратил моргать. Даже дышать прекратил. Важное дело. 1. 2. 3. 10. 26. 58. 154. 423. 742...2151? Сбился. Сначала. Но так не получится.
Не получится.
Не выйдет.
Невозможно сосчитать.
Бессильно повисли руки. И голова тоже склонилась. А там - ботинки. Высокие. Пара, одинаковые. Левый, правый. Шнурки. И дырки для шнурок. Надо посчитать. Обязательно. Или нет? Считать - плохо? Голова болит. Глаза от солнца устали. Считать нет сил. Считать плохо. Нельзя считать. Поднял руки ладонями к себе. Очень похожи, как ботинки. Одинаковые. 1 палец, 2 пальца, 3...нельзя! Нельзя считать! А еще призывно чернеет татуировка. Расчесана рука. ГОДЕН. И номер. Много цифр. Много. Нельзя считать. Цифры - плохо. И читать их нельзя. И складывать. Вычитать. Умножать. Делить нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя!!!

Виллард. Хо. Каждому

«Циклоп» одно из тел поднял, капитан истерику включила, сержант, который «Винт», девушку мертвую за ноги взял. Остальные так и остались сидеть, стоять и лежать. Не совсем то, чего он ожидал от солдат, но пока и этого должно хватить.

Сложив тела у двери, Йошимо поднял глаза на шепчущего что-то про разлагающиеся тела и грядущий голод Говарда и успокаивающе покачал головой.

— Расслабься, боец. Будут нас кормить. Хотели бы в расход пустить — тупо расстреляли бы. А тела мы ко входу перемещаем не столько для порядка, сколько для того, чтобы команде реанимационной, если мидмирцы на нее все же расщедрятся, доступ к ним облег...

Договорить старлей не успел, потому что браслеты внезапно загудели, и в следующее мгновение стена врезалась в него с поистине чудовищной силой. Зубы клацнули друг о друга, чудом не отхватив кончикк языка, протестующе затрещали ребра, в голове будто сверхновая взорвалась, но даже сквозь красное марево боли Йошимо разглядел, как рядом с ним в стену впечатался труп безымянной. Да уж, сделали все аккуратно.

На мидмирца, вбежавшего, Сайто посмотрел с сомнением, мальчишка все же, но лучше уж внимание малолетнего караульного, чем никакого. Кричать что-то послушник начал, труп девичий осмотрел, заголосил, засуетился. Дурачок. Сначала тело бесчувственное по стене размазал, потом на пол его сбросил, а теперь вот дыхание искусственное делает и скулит. Ну да, женщину, существо высшего порядка своими же руками добил. Беда. Хоть и кровью вымазан, наверняка, с головы до пят, но все равно мальчишка. Детеныш, вместо молока материнского войной и смертью вскормленный. Второй уродец синеглазый вслед за первым вбежал. Постоял пару секунд, глаза выкатив, да и рванул куда-то. Хорошо, если за помощью, а не в сортир с ужином расставаться.

— Эй, мидмирец, — громко позвал Йошимо, пытаясь привлечь внимание первого караульного. — Помощь нужна. Врач. Доктор. Медик. Реанимация.

Тело лейтенанта скрылось в желтом геле. Теперь уже ничего от сержанта не зависело – тонкая аппаратура, а аппаратура тонкая, в которой Ним не разбирался, решала, жить Кроули или умереть. Даже если ошибка была допущена или время драгоценное упущено, исправлять что-то было уже поздно.

Секунда. Другая. Третья.

На дисплее надпись мерцает – "Подождите, идет сканирование". Мерцает. Медленно. Еще медленней. Мигает уже еле-еле. Жизнь. Смерть. Жизнь. Смерть. Успел. Опоздал. Успел. Опоздал.

Десять. Одиннадцать. Двенадцать.

Ничего. Шум сзади какой-то, слова вязкие неразборчивые. А в регенераторе – жизнь или смерть. Цифры холодные определяют будущее. Будет в нем "Лев" или не будет. Настоящее. Жив мозг лейтенанта, или нет. Прошлое. Пять минут прошло или десять.

Пятнадцать. Шестнадцать.

Смерть. Это больно. А еще больно, когда надежда умирает. Родившись только. Но жить с этим можно. Можно жить без надежды. Без цели. Без веры. Просто жить. Некоторые живут.

Семнадцать. Восемнадцать.

Нахуй все. Еще один покойник. Мало покойников видел, Альфаров? Расчувствовался тут, как баба последняя. Вон, не дышишь, за стрелками следя. Окружение не воспринимаешь. Кстати, о дыхании…

Девятнадцать.

Выдох. Вдох.

Двадцать.

"Активность коры и подкорковых структур головного мозга подтверждена". Вспышка, гудение, треск электрический. Улыбнулся. И отражение на стекле цилиндра тоже улыбнулось. Отражение. В первый раз себя увидел за все это время. Главное – не как выглядит человек, а что он делает. Творит что. И, судя по косвенным признакам, за спиной выжившие после десантирования творили хуиту.

- Э.э.э...Командир! – Раздалось откуда-то сзади жалобное блеянье. – Мне тут помощь необходима, а то голова маленько протекает...боюсь совсем без мозгов останусь.

Ним медленно обернулся и пристально посмотрел на источник посторонних шумов в помещении. Высокий плотный мужик, а как баба последняя жалуется.

- Отставить панику и заткнуться, товарищ солдат! Протечка мозгов тебе не грозит. Их у тебя отродясь не было, по роже вижу.

Сержант обвел взглядом помещение полное кое-как приходящих в себя людей. Баба сидит у торпеды. В-И-Л-Л-А-Р-Д-.-М, сержант КП ВКС. Знакомая вроде. Не повод доверять. "Комета" тоже знакомой была. Молодой ушастый латинос стоит, озирается. Взгляд вроде бы осмысленный. Пошел самодеятельностью заниматься, трупы из торпед вытаскивать. Азиат валяется. Без видимых травм. Либо внутренние тяжелые, либо просто мудак фиглярствующий. Мужик высокий в шрамах с тупым взглядом. Шрамы на коленях и руках. Рубцы. Падал с разбегу, что ли, в детстве? Или стоял в колено-локтевой часто и подолгу?

Ним вдохнул поглубже и сложил руки за спиной. Учебку вспомнил, с новобранцами занятия воспитательные. Солдатам нужно было прояснить ситуацию. Заставить вспомнить, что они – солдаты. Понять дать, что приказы нужно исполнять, иначе – смерть.

- Я сержант Колониальной Пехоты Военно-Космических Сил Ним Альфаров, ваш непосредственный командир и единственный командир до момента, когда в состояние боевой готовности придет мой непосредственный командир, лейтенант Эдвард Кроули. Но так как большинство из вас все равно не в состоянии выговорить эту фразу без ошибок, вы можете называть меня "товарищ сержант" или "сержант Альфаров". С этого момента вы будете беспрекословно подчиняться моим приказам. Тот, кто не будет подчиняться моим приказам или будет выполнять их недостаточно хорошо, будет выброшен за борт или наказан иным способом на мое усмотрение. Если я не обращаюсь к кому-то конкретному, мои приказы относятся ко всем и должны быть переданы по цепи. Если я прикажу "ложись", то вы ВСЕ должны заорать "ложись" и бухнуться на землю. Если я дам сигнал "залечь", вы должны повторить этот сигнал и бухнуться на землю. Не думать, выполнять. Это спасает жизни. Инициативу проявлять и голос без разрешения подавать только если старший по званию угрозы не заметил и приказа соответствующего не отдал. Во всех остальных случаях разрешения обратиться спрашивать.

Реакцию солдат оценил. Кто, как, почему. Нету ли уебанов с вызовом в горящих глазах и стремлением оспорить мнение старших товарищей? Слушают, или в облаках витают, делами своими занимаются? Ухмылка идиотская ни у кого не проглядывает? Продолжил. Спокойно. Твое спокойствие – их спокойствие. Ты сильный – и они сильные. Не как к рекрутам обращаться, не как в учебке. Солдаты все-таки. Хочется верить. А поведут себя как рекруты… ну, тогда другой разговор будет. Совсем.

- К делу. БДК "Таурман", на борту которого дислоцировались наши части, был поражен неизвестным оружием, побочным эффектом которого стала потеря памяти. Временная. Поэтому мне приходится стоять перед вами и азы разъяснять. О любых воспоминаниях докладывать старшему по званию. Любых. Важные, не важные – определит старший по званию. Это приказ. Мы находимся на неизвестной планете, не принадлежащей Федерации, и находимся в состоянии войны. На данной планете подтверждено присутствие мидмирцев. В таком положении мелочей быть не может. Мы должны выжить и помочь другим выжившим.

Мысль о том, что при этом еще и выполнить свой долг и почтить павших, выполнив задание, каким бы оно ни было, Ним опустил. Если солдаты – в нужный момент сами дойдут до мысли, что колхоз заводить и тягач в трактор переоборудовать – не их путь. Путь солдата – путь смерти. Чужих. Близких. Своей. Относиться можно по-разному, но отрицать это – себя обманывать. Путь солдата – путь долга. Не выполнишь долг – и умрут люди. Выполнишь долг – тоже умрут. Но с другой стороны. Вся разница. Но выполнить – обязан.

- Теперь я хочу слышать ваши имена, звания, личные номера, воспоминания и текущее состояние здоровья. Личные номера – это последние две цифры на внутренней стороне запястья. Это приказ. Выполнять. По выполнении – с вопросами обращаться разрешаю.

Выражение лица Альфарова все вопросы желание задавать напрочь отбивало. Втянул он Реддс в кабину трактора, захлопнул люк, рефлекторно ручки повернув, и только потом обернулся. Метнулся взгляд от крови на полу к склонившейся над телом лейтенанта Сосновской. От нее к панели приборной, сизым дымком исходящей. Рванулся к дисплею, с таким трудом установленному, а ныне померкшему. От него – к пистолету и на нем застыл. Кровавой пеленой мир заслонять начало...

-Т-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!

Шаг вперед. Пошатнулся сержант. Вены на висках вздулись, на руках, на ногах даже. Пальцы сами в кулаки стиснулись, крепко впились в ладони, кожу пропороли – но боль все равно сейчас не чувствуется. А кровь… каплей больше, каплей меньше. Теперь все равно.

-Т-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!

Не человеческий голос. Звериный. Стаи вожака, который, вернувшись с охоты, перебитой ее обнаружил. Ненависть, отчаянье, ярость. Слишком многое, чудом практически обретенное, в небытие уходило. Здесь. На глазах. И мог, мог Ним Альфаров это предотвратить. Ударом одним из руки пистолет выбив. Но нет. Поверил, что настоящий солдат приказам подчиняется. Что мозги солдат в голове имеет. Или инстинкт подчиняться, коли мозгов нет.

Еще шаг. Под ноги что-то подвернулось. Мягкое. Ударил. Со всех сил ударил. Отлетел труп к стенке. Гул в ушах. Ярость. Лейтенант – мертв. Или мгновения последние доживает: количество крови, цвет ее – все указывало на то, что артерии разорваны. Тягач – бесполезен. Второго дисплея нет, а даже если бы и был – пуля угодила в приборную панель. Все, кому они могли бы помочь, запеленговать, вытащить – лишены надежды на спасение. Из-за того, что одной дуре вздумалось прогуляться, а другой – пострелять. Откуда их взяли? Клонировали? Такие не рождаются. Таких создают. В лабораториях. Ученые-извращенцы. Как в армию они попали? Как из учебки вышли? Кто их, бля, сержантом был, что командам подчинения рефлекс не вбил?

- Ы-Ы-Ы-Ы!

Третий шаг. Вплотную почти. Спасти пытается лейтенанта младшего "Комета". Метеор ебаный. Или недоебаный. Непонятно. Сперва палим, потом думаем. А потом пытаемся исправить наделанное. Не жилец Кроули – ран разных навидался старший сержант за жизнь свою, и видно было – без имплантов регенерационных или операционной оснащенной не жилец он. Один удар – и, по меньшей мере, лицо своей убийцы не будет последним, что "Лев" увидит в своей жизни.

Сердце драура - огонь. Разум драура - лед. Душа драура - свет. Так и живи

Слова прадеда сквозь пелену ярости прорвались. Когда сердца огонь в разум пускаешь, пламя его пожирает, лед его в воду превращая. А вода – слаба. Свет преломляет. В ярости звериной душу свою теряешь. Удар в стену кулаком. Зубы стиснутые. Глаза, яростью полыхающие. Зрачки в зрачки смотрят. Но – подчиняюсь. Если есть шанс, и гордость, и ненависть, и ярость смирить надо. И в чудо верить, если шансов нет. "Дизель" – верил. Не хотел, чтобы так глупо история их закончилась.

- Аль... фаров. Пош-шиви за меня... мушик...

Шепот кровавый. Губ еле заметное шевеленье. Видел уже такое. Где, когда… не важно. Видел. И примириться не мог никогда с смертью такой вот. На руках когда товарищ отходит. Слова последние шепчет. А потом взгляд мутнеет или глаза закрываются. Стиснул зубы.

- Нет, "Лев", за себя ты жить сам будешь. Не сдавайся.

Как можно в слова вложить то, что в такой момент чувствуешь? Неужто духи войны дадут еще одному солдату уйти вот так? Глупо уйти. Бессмысленно. Не должен воин так умирать. НЕ ДОЛЖЕН.

Иленсол

Вдох. И еще один — морозный, холодящий трахею, легкие, словно вымораживая все естество внутри тебя. Пробирающийся все дальше внутрь, глубже, туда — где ты сам, где ты есть. И вот холод уже на сердце, цепляет его, дергает — и останавливает своими белыми руками, сжав, и не дав пропихнуть кровь еще раз. Ну, еще хотя бы одни вдо...

Закат. Ярко-алое солнце почти касается своим краем горизонта, окрашивая окружающий пейзаж в кроваво-красные оттенки, бликуя на металлическом доспехе, щите, и полуторном мече. Позади — медленно догорает старый каменный замок, и твой окровавленный сабатон вдавливает в грязную слякоть чью-то отрубленную голову...

Закат. Красный, как и цифры на табло — счетчике патронов. Число, банальное до очевидности — 1. Это значит, что с черного дула смертоносной штуки в твоих руках сорвется сугубо одни выстрел — и лишь тебе решать, в чью же голову он полетит. Дрожит оружие, перенимая дрожь со слабеющих рук. Страшно. Осторожно высовываешся из-за укрытия, пытаясь оценить окружение...

Закат. Маленький мальчик бежит по полю, покрытому цветами, размахивая тонким деревянным прутиком и сшибая соцветия, поднимая каждым взмахом в воздух тонны лепестков. Звонкий смех летит над полем, наполняя сердце счастьем. Кто же он? Взгляд задорных глаз в твою сторону: «Пап, пошли со мной!» Тянешь руку... Но черная рука с силой вдавливается в твою грудную клетку, откидыая тебя назад... В глазах мутнеет, и снова — рыцарь и разрешенный замок. Пытаешься поднять свой меч — и снова черная рука, несущая в себе неземной холод, врезается в грудь... Открыл глаза. За укрытием — двое, и одни уже заметил тебя. Вскинул оружие и с криком нажимает на спусковой крючок... У тебя есть считанные доли секунд, чтоб отпрянуть обратно... Но нет! Снова эта рука!

Открываешь глаза еще раз. Красный, как закатное солнце, луч бьет по широко распахнутым глазам. Мужик какой-то — обнимает и сильно сдавливает грудь. Смотрю на него непонимающим взглядом. Я спал? Спрашиваю: «Эй, ты чего делаешь, а?» Голос — словно не мой, хриплый, тихий. Как будто гортань говорить не хочет. Язык не слушается, словно подменили его. Ответ расслышать не успел — вздрогнула капсула, затряслась... Где я? Сознание словно нехотя восстанавливало последние события — черте-где, черте-что, но тут было холодно, и я предложил согреться... И да — тогда это было в космосе. А значит....

- НАРОД! - пытаюсь кричать, хотя получается не ахти, - мы либо падаем, либо у этой хрени есть двигатели! Если первое — то скоро гравитацию включат! Спасайся!

Отталкиваюсь от кучи, в которой и предложил согреваться, и лечу к углу капсулы. Сажусь прямо на холодный пол, прислоняясь спиной к стене и вытягивая ноги вперед. Жду, думаю — летим мы, или падаем.

Осознание, можно даже сказать О-СОЗНАНИЕ снизошло на него. Это ж. Это ж кошмар. Они щас. В этой шлюпке. В космосах где-то. Раз невесомость. И дырка в ней. И воздух из неё выходит. Быстро выходит. Это ж. Это ж!

Он обхватил руками голову и печально завыл

-УУУУУуууууууууйбляя! Помогите! Спасите! Кто-нибудь слышит! Кто-нибудь слышит нас! Мы же все умрем! Что делать! Что делать-то! Ну этот ваш сраный космос! Заберите меня отсюда! Я не хочу тут умирать! Дырку, дырку искать надо! Мы же все задохнемся! Да не тупите вы, бестолочи! Надо что-нибудь срочно делать, а то мы здесь все кончимся!