Голосование пользователя

Тысяча лет правления Т’Цхэйлахов, само небо улыбается сейчас.
Император Эньгуаньё седовлас и стар: сотней косичек переплетены его длинные волосы, кожа императора покрыта сложной вязью ритуальных шрамов. У него не хватает мизинцев на руках, не хватает зубов во рту,- жизнь императора была долгой и трудной, выбитые зубы память о двух мертвых сыновьях принявшись смерть на войне. Отрезанные мизинцы – память об ответственности.
Бесконечная череда дней. Император сражался, охотился, принимал законы в высоком дворце. Укреплял свою плоть мучительной болью. Он заслужил уважение среди Народа, теперь, пришло время обновить священную кровь Царственной Семьи. Пришло время отдать богам великую жертву, чтобы к волкам вернулась удача…

…Они готовились к этому два месяца, они прощались со своими семьями и отдавали знания своим детям, опозорившие себя поражениями тысячники и командиры не способные взять Корахот. Те, что вернулись назад без победы. Те, что отмечены роком Хааши. Те, что повели свои армии подобно стадам варинэлл на убой, уплывшие с надеждой и приплывшие с горечью на зубах. Ритуальный макуаитль был брошен под ноги. Знак смерти. Эньгуаньё возложил руки на плечи своих полководцев в знак уважения. Тысячники бились доблестно, воины заслужили право увидеть достойную смерть своих тысячников. Он дал им два месяца на то чтобы проститься с близкими и приготовиться к долгому пути. Два месяца жизни и почетное окончание трудного существования. Большой подарок в честь великой даты. Знак большого уважения к истинно воинским Домам.
Тени от пирамид, мерцание факелов и туманные звезды в вышине. Иногда слышится тихий шепот листвы, иногда плач ребенка, иногда заразительный смех. Дни сменяются днями, ночи сменяются ночами. Красные лодки уплывают на край земли, и море равнодушно накатывает на каменистое побережье. Говорят, в ясную погоду можно увидеть блеск волшебных стен Удаганьё. Впрочем, это наверное сказки, торговцы рассказывают что нужно очень долго плыть по волнам чтобы достичь удачливой гавани. И будет только море, море и снова море. Ни городов, ни островов. Только пустота Шагашши в целом мире, соль на губах и мокреть. А потом появится из небытия каменистый Джамаш, похожий издалека на большую перевернутую каноэ – и ты увидишь его сразу! И горную крепость, и великие стены покрытые замысловатыми узорами подгорного народа.

...

Плач пенных волн. Иногда море выносит на берег раковины, иногда спутанные кружева водорослей, иногда случайных рыб, а порой изуродованные трупы тех, кому не повезло в далеких сражениях. Рыбаки говорят, что в пучине обитает сам Хааши, поэтому лодки украшают изображениями духов из свиты Шикхкурлакхана. Хааши заперт в пирамиде и не имеет права выходить на землю, но море ведь это и не земля. Ши не могут проиграть разноцветным энерегалям, но Хааши властен сокрушить любого. Конечно, именно волей Хааша волки снова и снова проигрывают в морских сражениях.

...

В священную ночь император одел лучшие свои одежды – его волосы собраны в высокий хвост, на нем броня. Яркие ткани и сотни перьев, золотые украшения, блестящие камни подгорного царства. В одной руке копье, в другой щит, тиграновая шкура накинута на плечи. Так воин отправляется на бой, так боец уходит к рассвету. Так он отправляется, гордый и достойный в Ушкушкхаль.
На главной площади Айэньо собрали деревянный помост. Много бревен. Жирная пища для огня. Город удивленно притих готовясь к зрелищу невиданному со времен эрешей. Что-то будет!
Дети и их родители, ораши и приораши, большие семьи и малые, - весь город собрался здесь чтобы увидеть нечто грандиозное. Паломники шли из близлежащих деревень, тем, кому не хватило места забрались на крыши домов, на стены, и даже на мраморную плиту Кзардом-Даэрита. Да что там плита! Даже ступени великих пирамид были заполнены людьми, в тесноте сидели масеуали и жрецы; обритый наголо юный послушник делил место с прославленным воином.
Людские ряды волновались штормовым морем, но привычного гула тысячи голосов не было слышно. Шийцы умеют соблюдать тишину в положенный момент. Даже тлакотли обучены этому знанию. Иногда, речь слишком примитивна для того чтобы передать смысл.
Сейчас. Только бой барабанов и священные танцы - когда остро заточенными ножами, выгибаясь в ритуальных позах, танцующие наносят друг другу кровоточащие раны. Когда танец начинается обманчиво медленно, неторопливо, по чуть-чуть. И достигая апогея, превращается в стремительный ураган, вызывая экстаз у зрителей; у самих артистов. Удары барабанов. Тонкие напевы свирелей. Кружение тел. Брызги крови. Огонь! Ярость. Жизнь Империи переложенная на язык тела. Рассказ о бунте, и о годах мира, рассказ о славных воинских походах и рассказ о черных неудачах. Сказка о минувшем тысячелетии.
Танцующие выступают в масках – одни изображают демонов, другие людей, третьи говорящих зверей и живую природу. Вздымаются фантастические города, тиграны несут на своих спинах императоров. Бьются на смерть шийцы с Раматой, бьются на смерть с Йонгами, бьются с целым светом. Заключают перемирия и объявляют войны. Встают из тьмы бессмертные императоры: Эньваэньо Жестокий и Волк Шестилетка, Варааэсхэ-Строитель и морской ходок Эоньши.
Много лиц, много историй. Но представление подходит к своей главной части – к тому кульминационному моменту, когда выступят из царства снов жадные демоны, чтобы в честь праздника до отказа напиться страданиями людей.
Хааши Черный, и Ушкушкхаль Повелитель мертвых и Царственный Шикхкурлакхан Защитник всех живых и гордых, демон увенчанный анкулом. Одному принадлежит Восток. Другому Запад. А третий властвует Севером и Югом. Блеск священного крюка и злобные оскалы костяных масок. Демоны алкают только кровь.
Полководцы взошли на деревянный помост, следом за ними взошел сам император. Седовласый старик отживший свой век – старик, отдающий последнюю жертву своему Народу.
Лучники натянули тетиву – если кто-то опозорит себя воплями и не сумеет принять муки как полагается шийцу, быстрая стрела сохранит достоинство умирающего. Плеснули бандерложьего масла на отсыревшие дрова, поднесли факел. Неохотно загорелись дрова, серый дым пополз по земле.
- Боже, помилуй свой народ! Кровь, да спасет нас!!! – Выдохнула толпа разом.

Пламя разгорелось ярче, рванулось зверем на свободу, почуяв человеческую кровь. Тонко тренькнули луки.
На помост взошли сорок седеющих полководцев не считая императора, но луки прервали нарождающиеся крики лишь шесть раз. Остальные приняли смерть в молчании, как и полагается ши. Ни звука ни издал шийский император, ворохом ярких звезд отправившись в Ушкушкхаль.

В конце-концов, шийские демоны жестоки и беспощадны. Шийские боги принимают только боль и мучения. Два века проигрываются войны, счастье отвернулось от империи, - армии возвращаются без побед. Император отдал людям свою божественную кровь, лучшие из воинов отдали жизнь, чтобы вернуть былую Силу. Тысячу лет стоит дом Т’Цхэйлахов. Тысячу лет демоны оберегают священную семью. Хранят волчьи Земли. Теперь, когда тысячелетие подошло к концу, настало время почтить изголодавшегося Шикхкурлакхана: Пусть сгорят в костре неудачи и проклятия! Пусть молодые встретят свою новую эру не запятнав свою душу грехами отцов!
Наступает Тысячелетие Высоких пирамид. Зеленая и черная Эра завершены. Новое тысячелетие будет окрашено в цвет Синего Неба.
На рассвете, уходившие забирали с собой угольки и кусочки обгоревших костей с большого кострища. Мазали сажей лбы младенцев на счастье, прикасались к обгоревшим останкам губами отдавая поцелуй. Не уродливо спекшуюся плоть видели шийцы - они видели перед собой Чудо.
Ведь кровь императора пропитала стынущие угли. Души лучших воинов вдохнули новую силу в Волчий союз. Каждый, кто прикоснется к кострищу будет благословлен.

Пламя сожрало достойных. Опозоренные поражениями семьи снова обрели честь - ибо нет смерти почетнее, чем умереть гордо и на виду, во славу Волков. Кровь императоров стала жарче и сильней. Дом Т’Цхэйлахов вошел в новую Эру. Демоны получили свои почести, боги насытились страданиями.

...Сегодня шийцы начнут строить новые лодки – углем императорского костра натрут они паруса. Будут рубить деревья чтобы создать боевой флот Удаганье. Узкие лодки с уродливыми носами прожорливых демонов отправятся в новый поход.
- Боже, храни волчий Народ!
Прокричат вслед уходящим армиям жрецы высоких пирамид.

Об аватаре.

– Привет, Йик.
Йик чуть не подавился ножкой бумодава, когда услышал голос бога. Судорожно проглотив еду, он заискивающе улыбнулся, наскоро вытер рот и принялся озираться в поисках божественного воплощения. Но комната была пуста – никто не смел мешать пророку, пока тот трапезничает. Кроме бога, конечно.
– Не вертись, – одернул его голос. – Сегодня являться не буду, мироздание против частых воплощений. Я чего пришел, собственно... Ты у меня старый уже, жить тебе осталось вроде лет восемь...
Йик бухнулся на колени и воздел все четыре руки в молитвенном жесте.
– Смилуйся, о Великий Геф! Не убивай самого верного раба твоего! – Йик немного подумал и добавил: – И самого первого.
– Очень надо! Сам помрешь, своей смертью. В сытости и достатке. Но на райские кущи не рассчитывай.
Коленопреклонный Йик сложился пополам и уткнулся лбом в землю.
– Смилуйся, о Кузнец Бесконечного Счастья! Я служил тебе верой и правдой всю жизнь, и надеялся на достойную награду после смерти...
– Да подожди ты! Во-первых, служишь ты мне не всю жизнь, не надо тут привирать. Я тебе не в младенчестве явился. Во-вторых, достойная тебе награда – нести Слово мое. Это вместо смерти, если ты вдруг не понял.
Йик непонимающе захлопал глазами.
– Вижу, что не понял. Короче, после того как твое нынешнее тело одряхлеет и двинет копыта, ты переселишься в первого родившегося после твоей смерти младенца-йонга. И будешь дальше помогать мне поднимать цивилизацию. Понял?
Йик сел, поджав ноги, и почесал рукой затылок. Затем второй и третьей. Четвертая в это время подпирала бороду, что свидетельствовало о крайне напряженном мыслительном процессе. Бог не торопил, памятуя о том, насколько труден этот процесс для йонгов. Наконец, Йик поднялся с колен и задумчиво сказал, глядя на свое тело:
– То есть я умру? Всмысле, все вот это, да? – он развел в стороны огромные ручищи, похлопал себя по гигантским бицепсам, по колонноподобным ногам и плотному упитанному брюху. – Я же столько ел, чтобы таким вырасти! И что теперь, все сначала начинать? – Огромный йонг с по-детски обиженным выражением лица обвел взглядом окружающее пространство. – Может ты мне просто бессмертие даруешь, о Неутомимый Молотобоец?
– Бессмертие слишком дорого обходится, – отрезал бог. – А каждый раз нового пророка выбирать я задолбаюсь, будто дел других нет. Вообще, ты чего, жалуешься, что ли?
– Я не жалуюсь! – тут же воскликнул Йик, примирительно поднимая руки. – Просто... в младенца, это ж... ну, совсем... опять ходить учиться, охотиться учиться, говорить... – на этом слове Йик запнулся, задумался на мгновение, а затем просиял. – О, точно, говорить! Как я смогу нести твое Слово, если не смогу говорить первые годы жизни после рождения?
По молчанию бога было заметно, что слова пророка поставили его в тупик.
– Может, все-таки бессмертие? – осторожно предложил Йик.
– Нет, бессмертие реально дорого, – вздохнул бог. – Если тебя все-таки грохнут, я потом разорюсь нового пророка воплощать. Но насчет Слова ты прав. А говорят еще, что йонги тупые... – последние слова бог произнес с некоторым восхищением. Йик, довоый собой, только что изнутри не светился.
– Ладно, есть компромисс, – наконец сказал бог. – Будешь воплощаться во взрослого. Совершеннолетие у йонгов в двенадцать лет наступает, так? Вот и воплотишься в первого же подростка, которому двенадцать стукнет после твоей смерти. Правда там сознание сформированное уже... ну ничего, сольетесь как-нибудь.
На это Йик не нашелся, что возразить, и бог удовлетворенно закончил:
– Ну, значит вот, такова моя воля. Все, мне пора.
Оставшись в одиночестве, Йик задумчиво дожевывал ножку бумодава, а тремя руками чесал объемистый затылок. Что-то его смущало в окончательной формулировке божественной воли, но вот что...
И тут его осенило.
– О Могучий Геф! Светоч Прогресса, молю тебя, ответь!.. А что если подросток окажется девочкой?.. Великий!!! Я не хочу в девочку!!!
----------


*****

О культе.

– Слушай, Йик, что это за эпитеты, которыми вы меня наделяете? С Чой все понятно, вот он, молот, всегда со мной. А остальное – например, Кузнец Бесконечного Счастья, Неутомимый Молотобоец, Светоч Прогресса – это все откуда?
– Ну как же, о Великий Геф! Кузнец Бесконечного Счастья, ты трудишься в своей божественной кузне, создавая вселенское счастье. Для йонгов, разумеется. Неутомимый Молотобоец, ты сокрушаешь без устали своих врагов веры. Светоч Прогресса...
– Со Светочем Прогресса тоже понятно. Слово же нашли такое, философы ножа и топора... Ладно, объяснил. Вот только врагов веры я не сокрушаю. Хотя... Пусть будет, все равно придется сокрушать. А что там еще за фигня, которую вы творите во имя мое? Например этот Ньен Линг – это что?
– Ньен Линг, Ритуал Взросления. Случается раз в год, летом – это когда подростки, которые хотят стать взрослыми, сходятся в схватке один на один без оружия, и ведут бой на кулаках, до тех пор, пока они оба не прольют свою кровь во имя Твое...
– Ну да, ну да. Частенько бывает правда, что проливает кровь только один, причем всю. Вот так и сокращается численность населения. Моего, между прочим. Прекратить немедленно!
– С-совсем?
– Ну зачем совсем. Я все понимаю, кровь молодая, хочется кому-то морду набить. Но надо упорядочивать это дело. В общем, с Ритуалом Взросления давай так. Двое подростков становятся друг напротив друга и бьют друг друга кулаками. Но! Во-первых, бьют строго по очереди, символизируя удары кузнечным молотом по заготовке. Во-вторых, стоя на месте. Ну то есть пригибаться и уворачиваться можно, а вот отходить – нельзя. Кузнец со своего места не сходит. В-третьих, если один из них упадет до того, как разобьет второму морду в кровь, он считается недостаточно отъевшимся для взросления, и будет взрослеть в следующем году. А разбитое лицо будет считаться символом прикосновения божественного молота. Ну как, пойдет?
– Великолепно, о Горнило Разума!
– Это еще что? А, это типа я самый умный? Ну тоже пусть будет... Слушай, Йик, я так понимаю, народу нравится на этот Ритуал смотреть?
– Конечно, о Великий! Там очень весело, много еды и крови! Вся округа собирается!
– Отлично. Есть у меня одна идея...
----------


*****

О еде.

– Привет, Йик, тут такой вопро... Ты что творишь?!!
Девочка-йонг, только-только достигшая совершеннолетия, вздрогнула, выпустила руку, которую самозабвенно жевала, и обернулась, вытирая с губ кровь. Выпущенная рука, принадлежавшая здоровенному мертвому йонгу, со звучным шлепком упала на каменную плиту, на которой этот самый йонг испустил последний вздох. Было заметно, что тело мертво уже пару дней, но это не мешало девочке наслаждаться трапезой, пока ее столь грубо не прервали.
От открывшейся его взору картины бог на мгновение потерял дар речи, поэтому материализовался молча.
– Привет, – сказала девочка.
Бог ошалело переводил взгляд с надкушенной руки на окровавленный рот девочки, и наконец божественным усилием вернул себе дар речи.
– Ты кто!? – громыхнуло в усыпальнице.
– Я – Йика. Новое воплощение твоего пророка, – девочка застенчиво улыбнулась и поковыряла ножкой земляной пол.
– А... Ы... – казалось, будто у бога закончились слова, и он на ходу придумывал новые. – А... зачем... ты его... ешь?
– Как это "зачем"? Чтобы жить!
Бог не нашелся, что возразить, поэтому девочка вежливо пояснила:
– Это Цуджинг Ши, Ритуал Уважения. То есть я из уважения к старому Йику поглощаю его, чтобы он воплотился в новом. То есть во мне. Ну и вообще-то, еды у нас не слишком много, а тут такая туша пропадает.
Бог вздохнул и взглянул на тело по-новому. На этот раз в его взгляде сквозила легкая брезгливость.
– Ты б его посолила хоть, что ли...
----------


*****

О бумодавах.

– ...и потом, Йика, тебе не нужно на них охотиться. Они всегда будут у тебя под рукой, бери и ешь! Главное, оставлять достаточное количество, чтобы они размножались.
– То есть их будет становиться все больше?
– Ну да. Больше прирученных бумодавов – больше вкусной еды для йонгов.
– А где брать еду для бумодавов?
– Да они сами себе еду найдут! Вы их, главное, от тигров и тигранов охраняйте, ну и перегонять их надо будет на новые пастбища иногда. А потом, глядишь, земледелие освоите, будете бумидоры выращивать...
– Что-то ты, Геф, размечтался. Йонги - не бандерлоги, чтобы бумидоры растить...
– А ты, Йика, что-то обнаглела. Тоже мне, пророк. Я твой бог или тряпка половая? Где пиетет? Где уважение? Где благоговение, в конце концов?! Ща как шандарахну молотом!
– Ой, прости меня, неразумную, о Великий Геф, Светоч Прогресса, Кузнец Бесконечного Счастья! Присутствие твоего величия лишило меня рассудка, о Горнило Разума!..
– То-то же.
–...и все равно ты размечтался.
----------


*****

О копьеметании.

– Привет, Йика. Смотри, какую я занятную штуку принес.
– Что это, о Великий?
– Я смотрю, ты быстро вежливости учишься. Молодец, дольше проживешь. Так вот, это – атлатль.
– Ат...что?
– Не забивай голову терминами. Это штука для метания копий. Смотри. Держишь ее вот так. Сюда ставишь копье, придерживаешь его рукой, размахиваешься вот так, и... хха! Вот.
– Ну и что?
– Что значит "ну и что"? Смотри, как далеко улетело! И в дерево я попал.
– Ну так ты же бог.
– А это здесь при чем? Я... А, ладно. Чего я распинаться тут буду, на лучше, сама попробуй.
– Ну давай... Значит, держать вот так?.. Копье сюда... ага... и... Ххааа!!! Ого!
– Вот тебе и "ого". Иди теперь копье ищи, и практикуйся в точности. Силушкой-то бог... то есть, я, не обидел. Куда оно хоть улетело?
----------

Хея

Камия вскочила на ноги. Пограничница уходила уводя за собой Тарика. Тот обернувшись жалобно смотрел на жену. У него вырвался полустон-полувздох, но сказать что-то в голос, а тем более скинуть со своих ягодиц огромную лапищу он не посмел. Трус. От этой мысли Камии стало горько. Что с него взять. Он мужчина, это она тут женщина. Надо было крикнуть им вслед, надо было готовиться к драке, но… но она промолчит. Пограничница почти на две головы выше, вдвое шире, а её рука немногим тоньше ноги Камии. Эльфика почувствовала непривычный вкус на губах. Не горечь нет, кровь из разбитых губ. Сглотнула, а потом упала на колени и разрыдалась. Взрослые женщины не должны так себя вести, но сейчас ей было всё равно.

Услышав за спиной плач Тарик дёрнулся. Пограничница почувствовала это, прижала к себе, взъерошила волосы.
- Жаль, что такой красивый мальчик достался такой слюнтяйке. Пора тебе узнать что такое настоящая женщина. Тебе правда не повезло – через два дня я в поход, так что скоро вернёшься к своей слабачке. Она меня ещё благодарить будет. Нам ведь нельзя рожать детей от всякой мелочи, так что я научу тебя кое-каким штучкам.
Воительница расхохоталась и смачно шлёпнула Тарика по заду.

***

Хрус стонал под ударами топоров. Твёрдый камень выел в стволе настоящие ямы, но дерево стояло всё ещё крепко. Огромное, толстое, раскидистое, но возвышалось посреди саваны как злобус между авусами. Раньше аскаскаты ценили пдобные за тень и сладкие плоды. Раньше, но не теперь. Пришло время когда большие деревья срубают те только на берегу но и за день, два хода от него. Чем больше ствол, тем он тяжелее, тем труднее его срубить, не говоря уже о том что бы дотянуть до берегов моря. Но аскаскатам надо лодки. Большие лодки. Народ копий не может полагаться более на стрелы – вся надежда его на вёсла.

***

Не сговариваясь противники разошлись. Боевые кличи стихли и лишь стоны раненных время от времени перекрывали звуки тяжёлого дыхания. С права и слева неслись звуки боя да и тут передышка была временной. Крках, подвинул плечём бойца и вышел вперёд. До врагов было не больше десятка шагов. Он хорошо видел как напряглись зеленокожие плотнее сомкнув щиты и подняв дротики. Десятки острых жал смотрели прямо на ненавидящего. Крках заревел и потряс над головой огромной маронговой палицей. И его вызов приняли. Её было видно издалека. Это остроухая возвышалась над прочими как сетус. Высокая, длинноногая и длиннорукая, под блестящей гладкой кожей перекатываются гибкие мышцы. Древко короткого копья было толщиной с рукоять палицы. Зелёнка что то сказала своим противно-звонким голосом. Кривила губы, демонстартивно смотрела сверху вниз, на приземистого по сравнению с ней ньяронга. Крках зашипел, выкрикнул ритуальные оскорбления. Он уже понял что встретил противницу равную себе и бой с ней станет подвигом. Даст Хелшш не последним! С резким воплем ньяронг бросился вперёд.

***

Неизвестно кто и когда завел этот обычая, но весть о нём разошлась по Ватииле. Весь народ копий, от мала до велика, знал что надо делать в последий миг когда челны лишь кормой касаются песка, а ноги стоят мокры от солёнолй воды. Тогда надо сделатть несколько десятков шагов, покуда пляж не сменится травами саванны. Там принести в жертву авусов и попеть молитвы Аску, затем порезать скулы и молча оплакать потерянную страну. Плакать кровью. А потом будь это день или ночь, пред лицом Яры или лун вдруг говорят аскаскаты одно слово. Не сговариваясь, не по сигналу, а когда сердца их созреют. Скажут и развернувшись идут к своим лодкам что бы покинуть страну свою навсегда. То слово они не забудут никогда и передадут его своим детям, а те своим. Будет оно клеймом и печатья, будет опорой и обузой, будет судьбой и проклятьем. Слово которое аскаскаты не забудут никогда, слово что впиталось в воздух Юны и проникло в её воды, слова которые можно услышать в шорохе волн о северный берег Хеи.
- Ваанавэра*.
Да будет так.

* Мы вернёмся.

*******

Не такой ждали враги, не такой. Хотя о чём-то подобным ньяронги втайне мечтали и молили богов. Что ж их услышали. В двенадцатом веке на стала Атаквирия ждать удара, вышли эльфийки навстречу противнику и стонала земля под ногами сетусов, дождём летели стрелы и дротики, а неистовые пограничницы щедро поливали землю чужой и своей кровью. То было не время засад и манёвров – грудью сходились враги.

Ударили атаквири на север и на запад. В кровавых боях перебили они отряды хэйше и сами прирождённые не смогли остановить натиска зелёнокожих. Подступили остроухие к стенам Рангара и после нескольких неудачных штурмов захватили город. Бежали хэйше на запад, а в бывшей их твердыне угнездились эльфийки. Только не бывает война из одних побед. На севере в кровавых битвах сточились отряды пограничниц, гибли в ловушках и от ран сетусы. И когда пришёл час не хватило атаквирям сил сдержать натиск первых ньяронга. Как сель спустились они с гор и прорвав оборону захватили земли что многие века уже принадлежали эльфийкам.

***

Ньяронги мечтали о великой войне – они её получили. Пожалуй даже слишком. Из трёх воинов что ушли сражаться с двуглазками возвращался лишь один. Много славы было у этих ветеранов, много было сложено песен и расказано историй о подвигах. Но не хватало добычи, захваченных земель. Не давала эта война ничего что можно было бы оставить своим детям. И про себя многие старики с горечью провожали детей жадущиъх славы. Впрочем сами молодые ньяронги знали за что воюют. За честь и славу. Без них ты никто, не быть тебе не то что вождём, а даже старейшиной, не будут слушать тебя на советах и не найти себе пару. Тем кто выживет достанутся стада и невесты погибших. И лишь одно пугало – слишком многие гибли в той войне не в бою, а от голода, лишений и холодного горного тумана.

Разведение злобусов с одной стороны будто увеличило угодья ведь там где раньше могла с трудом кормиться одна семья, теперь легко могло жить две, а то и три. С другой же стороны слишком большой ценностью стали низкие ньярглотиша – там и пастбища лучше, и злобусов пасти куда как легче. Не то что в лесу или зарослях кстарника. А последних становилось всё больше. Расплодившиеся няьронги всё чаще охотились на сетусов, особенно ловки в этом деле были ветераны атаквирских войн. Уж им то не надо объяснять что такое сетус и с какой стороны к нему подход. Но чем меньше сетусов тем меньше лесов и зарослей становилось ньярглотовыми пустошами*.

Торговля дым-травой, то есть копчёным** вонючим ньярглотиком пошла так бойко, что одноглазые даже не верили что когда-то их предки не возили её на продажу. И если в торговле с рохо главным товаром оставался обсидиан, то у владеющих звонким красным камнем дэлов куда лучше шла дым-трава.

* Ньярглотовая пустошь – местность, как правило относительно равнинная заросшая мелкими ньярглотиками. Лучшее пастибще для злобусов, ну а заодно и маронгов.
** А иначе в тамошнем климате и не высушиш.

***

Никогда прежде не находился Хэйшур в такой опасности. Никогда прежде не попадал он в такую беду. На востоке неистовые эльфийки захватили Рангар сделав внутри древних стен своё логовище. Но главная беда случилась на западе. Там произошло то чего не было никогда прежде – брат поднял руку на брата и хэйше открыто убивали друг-друга. Мерзкие бунтовщики подстрекаемые совратившими их фарфалями подняли мятеж против законной власти сердара. В то время как честные хэйше гибли защиащая свою землю на востока, на западе вэннарцы резались с бунтовщиками. И случилось немыслимое – волею злых демонов фарфалеложцы победили. Вроде не так уж и много потерял Хэйшур, а силы его от двойного удара почти что уполовинились. Старый страх поднялся из глубин и как в древние времена истово звучали молитвы Сетсубо.

***

Величайшим творением знахарского круга стали пограничницы. Отныне обладали они врожденным безстрашием и свирепостью. Последнее правда породило массу проблем в мирной жизни, но ради победы атаквири были готовы смириться и не с таким. Раз за разом подходили великие искусницы к воительницам и понимали, что ни отнять ни прибавить не способны более ничего. Разве что сделать и так больших пограничниц ещё крупнее*. Но и так были эти эльфийки неудержимы в бою и не ровня им были простые няьроги, подвигом для первых или ненавидящих было выжить в поединке с ними.

Без пограничниц и речи не могло быть о наступлении, они были костяком тех войск, что заставили нряронгов истечь кровью и захватили Ранагару. Беда только что без присмотра мудрых знахарок и оказавшись отрезанными от страны смешались тамошние пограничницы с прочими атаквирями и дети их мало чем отличались от остальных эльфиек. Хотя некоторые считали что дело не столько в нарушении чистоты крови, сколько в отсутствии у детей должного питания и ухода.

Не менее знахарского круга повлияли магички, что лечили жизненной силой. Теперь каждая эльфийка знала – если она не погибнет, то её спасут, а если не потеряет руку или ногу, то вновь будет сражаться против ненавистных ньяронгов. Впрочем даже свежеоторванные конечности иногда удаётся прирастить, а уж пальцы или уши так и подавно. Это знание помогает воевать отчаянно и бесстрашно. Правда ходят слухи что некоторые трусихи специально калечатся что бы их отослали домой. Потеряв руку бегут к врачам забыв подобрать конечность. Выбрасывают отрубленные пальцы в кусты. Трудно поверить в то что эльфийка может жизнь свою поставить выше целей державы. Что предпочтёт жить в позоре, а не погибнуть со славой. Что бы пресечь подобную ложь, Верховная мать распорядилась переводить калек в сетусерию. Сидеть в корзине можно и без ног, метать дротики со спины сетуса можно и одной рукой. Воистину несокрушима Атаквирия – страна всеобщего подвига!

* Юя глянула на пограничниц и ужаснулась.

***

Загнанный враг сопротивлялся со свирепым отчаяньем. Битвы последней войны, как назвали её в Дэлладуре, были победоносны, но кровавы. Многими смертями приходилось платить за каждое поле саванны, за каждую лозовую лощину или хрусовую рощу. Не лишней, ох не лишней оказалась помощь присланных Марзухом эльтов из Ахади. Но к концу века лишь Ватиилана и её окресности остались от некогда великой страны. Тут должна была произойти последняя битва. И она случилась. Но не суждено было пасть последнему оплоту аскаскатов. Как и века назад под Саамией откатились дэлы и домы. Красен был от крови вал Ватииланы. Чернела телами саванна. Смертельно раненный керр всё ещё опасен – челюсти его не ослабли, зубы не затупились.

Аскаскаты в большинстве своём предпочитали бежать или пасть в бою лишь бы не попадать в руки своих извечных врагов. Не всем удавалось. Пускай и много меньше чем рассчитывали южане, но удавалось чёрные захватывать пленников. Как соль в воде растворялись они в огромном Дэлладуре. Рабов из аскаскатов были тысячи, даже десятки тысяч, но фарфалей несравнимо больше. Из буквально за несколько поколений аскаскаты растворились в этом море. И не осталось никого помнящего аску. Но среди дэлладурских фарфалей случаются непривычно высокие и крепкие.

Двенадцатый век стал эпохой когда дэллы открыли для себя медь. Они знали её и раньше, но прежде его было слишком мало что бы изменить их жизнь, а теперь он использовался всюду – от наконечников копий до топоров и мотыг, всё теперь делалось из красного металла который в огромных количествах добывали в рудниках возле Алтан-зара. Там сгинула добрая половина захваченных в плен аскаскатов, там каждый год таяли жизни тысяч фарфалей. Но зато не было в Дэлладуре недостатка в меди и много её продавали ловкие хвостатые купцы в Занзару и Ньяронгу. Кроме старых торговых путей по река устоялись и новые – по морю. Правда в обход Хеи мимо Ватииланы деээладурцы плавать не решались, но вот в Хрр-шуух вполне. Да и с Гальегией вновь завязалась торговля. Теперь дэллы смогли оценить не только знаменитую альворадскую посуду, но и работу тамошних медников. Да. было чему поучится. Жаль только что к концу века отношения с гальегами сильно ухудшились из-за нападений на северных купцов под Ватииланой. Тогда пострадали не только гальежцы, но ещё и коморрцы, ведь никто больше особо и не плавал к полуострову Первого Зерна с запада*.

* Само собой с востока дэлладурцы никого блокировать не могли.

***

Халатран. Раньше так называлась лесная страна эльтов, теперь же большая их часть живёт в саванне. Не стало котолюдов меньше в лесу, но несравнимо больше их на просторах где пасутся авусы и корунны, где прячутся в зарослях лозы злобусы, где рыскают кузьки и керры. Счастливый край охоты. Страна верных Атуму эльтов. Впрочем у их лесных сородичей тоже есть причина обратится с молитвами не к безответному Элтаниэлю, а Атуму. Некогда к западу от Халатрана растилался такой же хрусовник в котором жили дэллы. Когда-то их было не больше чем мохнатых. Но это было давно. С тех времён чащу заполонили чернокожие и светловолосые. Для грядок тэдо они срубают столько ветвей, что хрусовник стал светлым и земля прежде знавшая лишь гниль и грязь стала покрываться зеленью. С жадностью смотрели соседи на тёмную и девственную пущу Халатрана. Раз за разом вторгались они в его пределы основывая всё новые и новые деревни. И столько пришельцев что и глупцу ясно – не устоять перед ними лесным эльмам. Вся надежда на бога и на посланца его на земле.

P.S. А война будет в островах.

Хея

Десятый век был удачным для аскаскатов. странная апатия овладевшая страной в предыдущем восьмидесятилетии прошла. Вновь взялися народ за копья большие и маленькие, вновь ревели керры пугая чёрных. Проходя мимо руин священной Саамии остнавливались аскаскаты покормить священных пинкаанов и шли дальше. Не устояли домы и бежали на запад. На юге же воины из новоснованной Лааокании обрушились на мерзких мохнатых что посмели посягнуть на чужое. Поджав хвосты бежали эльты в свои тёмные сырые хрусовники. Подлые же рохо попытались напасть на новый город с моря. Разорив побережье отряды чёрных вторглись вглубь страны, но лишь для того что бы потерпеть поражении под Лааоканией и бежать к лодкам спасая свои жизни.

Кроме старого знакомого вкуса победы пришло в Ватиилуу и новое, неизведанное. Фарфали. Когда саванны запада вернулись к своим истинных хозяевам на их границах обнаружился новый народ. И были это не мерзкие чёрные домы, не гадкие тёмные делы и даже не синекожие судемоаги. Фарфали выглядели совсем как настоящие люди, были милы, красивы и выглядели как дети. Они приходили к кострам воинов и у тех не поднимались руки обидеть чужеземцев похожих на собственных сыновей и дочерей. Фарфали пришли и остались.

Не прошло и пол века, а уже при всех больших стойбищах жили свои фарфали. Народ копья суров к чужакам посягающим на их землю, но эти лишь просили. А ведь только скупец откажет просящему. Тем более что фарфали оказались весьма выгодными соседями. Они пасли и доили авусов, собирали хворост, чистили шкуры. Правда фарфали слабы и чуточку ленивы, прямо как дети. А потому надо следить за ними, а при нужде так и воспитывать. Но если юнные аскаскаты обладают характером ночных дьяволов и норовом керров, то эти прямо ягнята. Правда время идёт и новая жизнь начинает влиять на пришельцев. Всё чаще рождаются среди фарфалей неожиданно высокие и крепкие. Таких уже не меньше четверти, а много где так и вся половина. Бывает даже аскаскаты с востока принимают издали таких за малорослых сородичей. Да и вблизи разница не так уж велика. Хотя бывает и наоборот. Иногда аскаскатки рожают детей которые вырастают на голову ниже родителей.

А ещё перестали приплывать из-за моря странные люди штэйвиты и похожие и не похожие на аскаскатов. Впрочем за всеми войнами и событиями народ копья этого даже не заметил.

***

Орды свирепых шипастых варваров вторглись в пределы Дэлладура с юга. Но Великая Тень позаботилась о том что бы Бэл-тан не пал вновь. Владения в ньярглотищах были оставлены почти без боя, но вот в хрусовниках всё было иначе. В долгой и кровопролитной войне истощились силы няронгов и тогда отборные бойцы Дэлладура нанесли свой удар, да такой что не только выбросили дикарей прочь из хрусовника, но и пройдясь по красноватым зарослям достигли логова варваров. Пал вражеский город и погибли его защитники. Немногих пленных из числа тяжелораненых принесли дэллы в жертву Нэросу и оставив за собой смерть и разрушения вернулись домой со славой и трофеями.

Для того что вырастить тэдо надо мёртвая плоть деревьев – листья, ветки, кора, стволы, алема, хрус, ципрус, всё равно. Население в хрусовниках увеличилось настолько что сплошные кроны леса, раньше не пропускавшие прямые лучи к земле стали редеть и теперь копьями Яры тут и там сверкает дневной свет в полутьме леса. Жмурятся от него дэлы, радостно подставляют ему свои бледные тела фарфали.

***

Великое добро пришло в Атаквирию. Научились дети Великой Матери прореживать верхние ветви хрусов, срезать подгнившие нижние, разводить медянок и регулировать охоту на цаплянок. Самым же удивительным и простым стало то что теперь отбирали плоды от лучших деревьев высаживали их на специальных полянах, а затем именно их пересаживали туда где падало погибшее дерево безжалостно уничтожая прочие ростки. И вырастали деревья с плодами куда больше и вкуснее обычных. Правда дело это было медленное и много веков займёт и не видно ему конца, но эльфийки не спешат. То что начали они закончат их дети или дети их детей или рождённые через восемь тысячелетий.

Но если в делах мира всё было хорошо, то в делах войны оказалось множество трудностей. В начале века огромные войска собранные со всей страны двинулись туа куда теку все реки. Шли эльфийки к великому потоку о котором лишь слышали. Там на берегах Куанзы должны были ждать их рохо. Не ждали. Хотя и вещали жрецы о прибытии союзников, но было это за три года до того и в нужное время не оказалось ни лодок, ни рук на веслах, ни запасов в нужных количествах. Разбредались эльфийки по Занзаре, страдая от мокрости и попадаясь в зубы шарншагам. От голода охотились они в чужих землях. Вспыхивали ссоры и драки между чёрными и зелёными. Лишь небольшая часть воинов из Итили переправилась через Занзару и достигла далёких гор, но так там и пропала. Поняли тогда эльфоначальницы что не кончится такое добром и увели воительниц домой.

Но не таковы дочери Великой Матери что бы отступить перед преградой. Вновь был организован поход. На этот раз не по реке, а в обход Занзары, по самой границе земель рохо и предателей Хэйше что обменяли честную войну с извечными врагами на позорный мир. Достигли атаквири леса разделённых сестёр и удивились их дикости. совсем ообварварились они без присмотра Этельпы. Тогда половину дикарок выслали в коренную Атаквирию, а на их место заселили хорошо воспитанных эльфиек с востока. Однако, покуда старшие матери и ветви матери устанавливая добро и справедливость воительницы шли дальше, в покрытые туманом холодные горы. И там, в убогом краю не знающем хрусов ждали уже эльфиек свирепые ньяронги. Долгой была война и столько воительниц пришло с востока, столько сетусов везли запасы и снаряжения что тропа Нгику изменила свой путь. Но к концу века стало ясно что большой кровью купили атаквири много славы и шипастых голов, но не стали ближе к победе.

Пограничницы хотя и не принесли Атаквири победу, но сражались столь хорошо, что этого нельяз было не отметить и теперь их завели ещё и в Лаисе. Идут разговоры о том что корпус таких воительниц надо держать и в Этельпе.

***

Много, много крови лилось на границах Ньяронги. Радовался Хеллш смотря на то как сражаются няронги с эльфийками на горных перевалах, как режутся в тёмных хрусовниках с дэллами. Не столь весел был Р'нукх. Чувствовал он новый привкус в этих войнах. Страшны сетусы, но это ведь и понятно, они прочим живым не чета. Но сейчас зеленокожие сражались без них и сражались хорошо. И чёрные тоже. Они бились почти что как сами ньяронги. Достойные враги – храбрые, сильные, многочисленные. Опасные, вот что нового ощущалось во всех этих сражениях.

***

Вновь милость Атума была с рохо. Даже неприятные вести с севера не надолго огорчили Марзуха. Главное произошло на востоке. Рохо наконец то вернули себе Васети! И второй раз они его уже не потеряют. О нет! В этот раз они пришли туда навсегда! О подвигах на море и под эйрами, о войне со штэйвитами рассказывают покрытые шрамами ветараны, о них уже поют песни, о них жрецы составляют рассказы и записывают их на хрусовых досках, высекают на стелах из привезённого с гор камня. Да, вот что подарило новое искусство. Слова в камне! У рохо должно появится что-то вечное кроме самого Марзуха.

***

Спокойно прошёл десятый век для Хэйшура. Разве что на юго-востоке пришли на побережье неведомые люди странного вида и ужасного цвета. Были они похожи телами на эльфиек и самих хэйше, но нравом скорее напоминали ньяронгов, хотя и не полностью. Так микт напоминает амикта. Пытались эти чужаки осесть на берегах где веками собирали приморские роды трилобитов и трочую живность выборошенную волнами на берег. Но отряды рангарцев крепко стерегли окраины своих земель и легко вышвырнули врагов прочь. Не этим чужакам противостоять тем кто выдержал натиск шипастых.

С остальными людьми отношения у Хэйше складывались куда лучше. Торговля с эльфийками процветала, более того, появились и всё учащаются контакты с ньяронгами. Странно смотреть как торгуются извечные противники, но м такое бывает.

Среди прочей добычи охотились хэйше и на лоногосов. Бывало разоряли кладки с яйцами. Иногда кладки были старыми и прежде чем яйца съедали они проклёвывались мелкими ящерками. когда-то их ели, потом стали оставлять. Всё равно такой зверь не убегает, а мяса на подростке куда больше чем на мелочи. Так длилось десятки лет, целые века. И вот теперь уже возле стойбищ привычно пасутся целые стада лонгосов. Ни они сами ни их родители не добыча охоты. В диком лесу взяли яйца их предков много поколений назад. Пускай живут хэёше охотой, но лонгосы это запас мяса на чёрный день, для праздника или войны. Правда кочевать за стойбищем способны только уже подросшие лонгосы, а потому возникло целое занятие по выращиванию молодняка в удобных местах до длины в руку. С такого размера их уже можно перегонять с мета на место и они не боятся шмиктов.

Острова

- О Вечноживущая Сенаяла, Императрица Элисиона и Навсегда Лучшая из Лучших. Вечно правишь ты нами волею всемогущей Глаблали! Молим мы тебя о помощи! Злобные хторры расплодились на Северном Зубце. Донимают они нас своими набегами. Забыли мы что такое спокойствие. Неведома нам уверенность. Увидим ли мы день завтрашний или придёт ночью свирепый хторр и поразит копьём и вырвет горло? Нету мочи терпеть! Приди о Вечноживущая! Защити свой народ о Лучшая из Лучших! Потому что ещё немного и бросим мы берега Северного Зубца, погрузимся на лодки и поплывём искать лучшей доли.

******

Тяжёлые испытания обрушились Элисион. Волны обрушились на побережье Южного Зубца, Осколка и острова Невезения. Множество поселков было смыто в море, многие тысячи лодок утонуло, десятки тысяч судемоагов погибло. А не будь народ Глаблали создан для моря счёт бы шёл на сотни тысяч. В Сонеарле был уничтожен порт и храм, сам город едва возродился после потерь. Калаэн лишь к концу века стал напоминать прежний. Ханераал так и не оправился от удара.

Но беду на том не кончились – страшное землетрясения обрушилось на западные Фаримеи. И хотя волны что набегали на берег были не в пример меньше, но зато теперь сама земля качалась подобно морю. И хотя погибших было мало, а повалившиеся хижины вскоре отстроили, но участия в западном походе армия с Фаримей не брала.

Лишь с Трифорса добрались воины до Луго Фарфали. Они высадились на севере острова. Дымы пожарищ поднялись в небо. Страх бежал перед ними и толпы беженцев. Сенаяла и её приближённые за ними. Земля краснела от крови и устилалась трупами там где судемоаги настигали фарфалей. Не знали они ни пощады ни жалости. И тогда не выдержали фрафали и вышли из-за стен Риссо что возвели по велению Фата Фиоре и дали врагам бой. И не знали руки паццо сангуа усталости. И любили они врагов в кровопролитии. И разметали судемоагов. И сама Сенаяла едва спаслась бежав в страхе.

Но то было лишь начало великих свершений. Потому что высадились на Луго Фарфали бесчисленные орды гальегов. И навалились они с двух сторон – с юга и с севера и как гули обсели побережье. И двинулись к Риссо. И геррамары хотели отступить к городу, но паццо сангуа настояли на битве в эйране. И разбили фарфали гальегов на севере и лишь малая часть их добежала до лодок своих. И говорят случилось это лишь потому что задержались паццо мучая пленных. И вопли пытаемых доносились до небес. А затем двинулось войско на юг и под стенами Риссо разгромило подлых гальегов что огнём и копьем прошли по югу острова. И почти никто из них не спасся. И был праздник что длился месяц. И паццо убивали и мучили пленников в знак победы. И смотрели на это фарфали и радовали и ужасались.

В честь победы был организован ежегодный фестиваль, что длится декаду и в честь него молят Фата Фиоре, приносят жертвы в храме, поют и танцуют. А паццо каждый день организовывают показательную казнь. Поскольку гальегов или судемоагов в мирное время на островах не достать, то как правило жертвами становятся неугодные сангуа фарфали.

Года мира и процветания пришли на Луго Фарфали. Забыли они что такое голод. Невдомёк было его жителям что сыты они лишь потому что стало их куда меньше. Но не прошло и десяти лет как численность их вернулась к прежнему и вновь стало не хватать эйры на суше и молюсков на побережье.

***

Когда немногие выжившие вернулись на Лекатан и Одинокий вести о поражении и гибели родственников вызвали погромы фарфалей и множество их было перебито. Но затем убоялись гальеги мощи Фата Фиоре и раскаялись. И принесли жертвы и просили прощения.

Но фарфалям было запрещено жить в селениях гальегов. Должны они были обитать отдельно и лишь приходить к гальегам на службу. И так и было. А поскольку питались фарфали лишь милостью гальегов, то сперва царил среди них великий голод от многодетности. Вошло в обычай у фарфалей что мужчины и женщины спят вместе лишь изредка, а страсть свою удовлетворяют с фарфалями того же пола или с гальегами. Но от связи с гальегами во множестве стали рождаться полукровки. Так что к концу века чистокровных фарфалей в Альвораде уже не осталось. Впрочем и среди гальегов Лекатана и Одинокого теперь встречаются такие у кого волосы не чёрные, а глаза не карие. Но о человеке судят не по внешности, а по семье в которой родился. Когда научились гальеги отмечать знаками вещи и события первым делом описали они владения родов и племён. Составили списки селений и живущих в них. И занесено было на веки вечные кто благородный гальег, а кто низкий фарфаль.

А ещё пригодилась письменность купцам что бы вести учёт товаров и отмечать заказы. Потому что торговали гальеги по всем островам кроме Луго Фарфали. И на рынках Элисиона было их купцов больше чем синекожих. Но особенно выгодной была торговля с хторрами. Потмоу что нету среди островов равного Корасону своим богатством. Нету древесины и красок равных корасонским. И не только себе покупали их гальеги, но и для перепродаже судемоагам.

Приказ не поклонятся другим богам кроме Сондермара остался в туне. Как не уважить Фата Фиоре чью мощь все видели? Как не поклонится Глаблали по чьим водам плавают лодки?

***

Неугомонные хторры Корасона вновь вышли в море. На этот раз уже не на плотах, а на лодках которые позаимствовали и гальежских купцов. Жрецы Тумма подгадали с хорошей погодой и плаванье прошло успешно. Но на берегу Северного Зубца ждала уже армия судемоагов. Приказано им было защищать побережье от набегов из глубины острова, а довелось отражать вторжение с моря. На песчаном пляже произошла битва в которой хторры были разгромлены. Но остатки их бежали в саванну и была та победа синекожих равна поражению.

Отстроили хторры город Токахот. И покорили всех токов и набегами изводили поселения судемоагов на побережье так что взмолились они о помощи к Сенаяле.

***

Тяжёл был третий век для Элисиона. Хотя и основано было два новых города, но уничтожен Ханераал. Множество судемоагов погибло в вонах и лишь к концу века население стало многочисленнее прежнего. Война с фарфалями была проиграна. И немногие уцелевшие разнесли все позорные детали поражения.

Но главное – покачнулась вера во всемогущество Глаблали. Ведь оказывается Фата Фиоре может колебать волны! Да ещё как! Многие бы подумали что это гнев самой Глаблали, но разве не Сенаяла своими устами предупредила что это не воля Шупальценогой сотрясла море! На трифорсе восстала секта диких фиорепоклонников. Её разгромили, но их еретические речи зародили сомнения в души судемоагов. Конечно синекожие не могли отречься от создательницы или же презреть её избранницу. Но только глупец забудет при случае почтить Фата Фиоре. Пускай она и соперница Глаблали, но мощь её очевидна, а помощь нужна. Урожай алламантика и легкие роды нужны каждой семье.

К концу века новая беда пришла. Хторры расплодились на Северном Зубце и ясно стало что если ничего не делать, то этот остров будет потерян подобно Корасону.

***

Хторры возрождают Токахот и полностью покоряют внутренние районы Северного Зубца. В довольстве и богатстве они плодятся и размножаются. Все сильнее атакуют они побережье заселённое судемоагами.

На Корасоне процветает торговля с гальегами. На западном побережье есть несколько посёлков для жителей которых торговля важнее охоты и морского промысла.

Тэрим

Там, где Бескериар соединяется с Амдаром, там, где пуща соседствует с лесостепью, там, где в восточных лесах живёт югра, а на западных равнинах эллины – там, на границе миров встретились два посольства. И многие речи были сказаны с обеих сторон, и многие выслушаны. Но не было договора. Посреди переговоров напали эллины на юдьяр, и перебили послов. И быстро погиб Эрдёг, понимающий о себе, и один за одним пали братья Тезанья - Иштезанья, Хатезанья, и последним погиб Шатезанья, пронзённый копьями. И долго сражался великан Кирай Саклуш, и многих эллинов убил, и среди них Нестора, вождя из Акриноса. Но и он погиб на той поляне предательства. Как дикие звери набросились эллины и на прочих членов посольства, не зная ни пощады, ни жалости.

Перебив послов, повёл Неокл воинов на новосозданный город югры - Арулаш. Чтобы уничтожить и разграбить его, и чтобы не было у Аколпоса соперника. Встретили завоевателей ров и гаргутовый частокол, покрытый ещё свежей смолой. Не только воины, но все все юдьяры, спрятавшиеся в городе от свирепых эллинов, взялись за оружие и встретили врагов градом стрел. Три раза шли на приступ эллины. Первым шло войско из Акриноса, но лишившиеся вождя воины лишь заполнили своими трупами ров. На следующую декаду атаковали стены бойцы из Аколпоса, и частокол обагрился от крови. Не раз и не два прорывались они внутрь, но каждый раз югра выбивала их назад. Но ослабели от потерь защитники, и когда повёл эллинов в бой сам Неокл, пал Арулаш. И не было предела ярости эллинов, что насиловали и убивали, не было границ их жестокости, но даже когда не осталось в живых ни одного из четырёхруких, и сгорело всё, что могло гореть, не унялась их жажда мести за погибших. Войско сынов Алея двинулось дальше убивая и сжигая, предавая пленников мучительной смерти.

Огненным потоком прошлись эллины до по западному Бескериару, и всюду, где они шли, горели стойбища и умирали юдьяры. Измождённые от голода, измученные ранами, поредевшие в стычках пришли они к Оккарашу. И захватили город, и повторил он судьбу Арулаша. И насытились эллины юдьярской кровью. И пошли назад. И югра шла за ними. И кто отставал от усталости - те гибли. И кто вырывался вперёд, спеша на родину - те гибли. И кто пытался охотится в стороне от остальных - те гибли. И вышло на встречу элинам войско югры, что до того сражалось с цвергами. И была битва великая и свирепая от рассвета до заката. И сокрушили эллины югру. И перебили всех, кто не бежал. И мало их осталось.

А когда вернулся Неокл в Эллику, оказалось, что штиры и забраки вторглись в её пределы. Что вожди забыли всякое уважение к Докими, что Одисей, сын Нестора, правитель Акими отложился со всеми северными землями. Когда горит твой шатёр, не время думать о захватах чужих жилищ. Долгие годы провёл Неокл в войнах с самозванцами и в боях со штирами и забраками. Но север под власть Докими вернуть не успел, завещав это дело своим наследникам.

***

И повёл Ед Пирр войско забраков на циков. И побил многих, и бежали цыки в страхе на восток и на запад, и разделилась прежде единая страна Ыцыууг надвое. И славили забраки Ед Пирра, и признали силу его и ум. И не только в Пиррстэнде, но и на свежезахваченных землях законом был его закон, и судом был его суд. И те племена, что жили меж этими землями, признавали главенство Пирров, хотя и как первого среди равных. Только западные роды и слышать не хотели о Пиррах.

Но если на долю Ед Пирра выпали лишь победы, то его наследнику пришлось отражать постоянные попытки цыков вернуть себе утерянное. И хотя в тех войнах и стычках власть Пирров лишь крепла, но все силы уходили на войны с дикарями.

***

Когда в степи бушевали войны между цыками и забраками, их отголоски докатились и до восточных гитов. Согннанные из родных мест племена искали себе пристанище и пытались ухватить кусок богатых земель по Потами. Не вышло. Но все увидели пользу от межплеменного ополчения, что охраняло границы. Все поняли, что не только небесные дела вершатся из Вомоса, но и земные. И хотя власть Актосов невелика, но не осталось в долине Потами гитов, чьи святилища были бы построены не по образцу вомоских, и чьи вожди не признавали бы первенства Актосов.

Надо сказать, что соседство забраков создавшее вначале столько проблем, позже обернулось выгодой. Это с дикими сельтами всё ограничивается взаимоизбеганием, а с циками разговаривают дротиками. С забраками же вскоре завязалась торговля, и забраки с мешком ракушек и прочих таласских диковинок добирались до самого Вомоса. С удивлением смотрели они на святилища Рогара.

***

Нашествие эллинов стало потопом, что едва не смыл Югразорсаг. Но уходя, наводнение оставляет ил, на котором разрастается асими. Так и тут. Чем был Югразорсаг до того? Совокупностью племён, что хоть и прислушивались к Сезлем-Техути, но лишь к нему самому, а не к тем, кто говорил за него. Долгие века потребовались бы для настоящего объединения. Ведь трудно объяснить рыбаку на Каулерпе, зачем помогать южному охотнику. Эллины объяснили зачем. Страх, страх поселился в сердцах югры. Страх, что заставляет крепко держаться за оружие и друг друга. Страх стал скрепой, что связала югру вокруг Сезлем-Техути. Страх и ненависть к эллинам. Ненависть, что единственная могла заглушить в головах юдьяр даже голос разума.

***

Западные гиты научились делать луки, и продолжали расселяться по Силеме. Кзабраки постепенно теснили штиров, планомерно продвигаясь в самое сердце в Кор-Хака. Жители огневищ, что краснокожие, что чёрные, набегали на всех соседей, немало тем досаждая.

Но больше всего изменилась жизнь цвергов. Сперва их старые добрые соседи юдьяры вдруг напали на них, сжигая стойбища и убивая всех, кого поймают. Потом с запада пришли отряды эллинов. Тяжёлые то были времена... Но цверги не из тех, кто падает, пока может стоять. Цверги не из тех, кто забывает прошлое. Цверги не из тех, кто не думает о будущем. Мирные прежде, они быстро выучились сражаться. Их общины стали объеденятся в племена, а те - в союзы. И вскоре были уничтожены мелкие поселения эллинов, вскоре югра горько пожалела о предательском нападении на соседей. Цверги же плодились и размножались, и занимали свободные земли.

Вы вошли внутрь. Типичная комната отеля среднего комфорта - двухместная кровать, пару тумбочек, старая напольная лампа, древняя потускневшая картина... В общем, если вы часто путешествуете, вы вполне видели это уже сотню раз.
Толстый мужчна в костюме спокойно сидел кресле, что стояло посреди комнаты. Здесь было душновато, поэтому он периодически ослаблял красный засаленый галстук.
Мужчина этот был большой, толстый и лысый. По его круглым коленям беспокойно ползала маленькая двухголовая черепашка.
Толсяк неспешно осмотрел вас своими маленькими глазами. За его спиной стояло трое таких же охранников, как и на входе. Двое из них держало в руках томми-ганы, один сжимал бейстбольную биту и недобро посматривал на вошедших.
Один из громил наклонился к толсяку и что-то нашептал, после чего толсяк затянул речь.
"А где остальные?.. А, хотя неважно. - Говорил он неспеша и с расстоновкой - Я - дон Камео, я управляю самой могущественной группировкой от Кламата до самой Солёной Воды. До меня дошли слухи, что на кануне вечером вы заночевали в моём домике, и теперь вы - он ухмыльнулся, будь-то с трудом поднимая жирные щёки - должны заплатить мне за аренду пять тысяч золотых монет. Вы спросите, как я узнал? - Он очень странно и как-то хрипло посмеялся - Джимми мне всё рассказал!"
Охранник с битой передал дону череп в уже знакомой кепке.
"У вас есть два дня, что бы достать сумму. Третьего дня, в шесть утра, деньги должны лежаль у меня на столе - Камео стал вставать и направился к выходу, охранники пошли за ним, не спуская с вас глаз. - Джимми тоже задолжал нашей семье и теперь "работает" на нас. Если деньги не будут собраны вовремя... Вы будете "работать" вместе с Джимми."

Уже на выходе Камео внезапно обернулся и с ухмылкой сказал:
"И да, старина Джим просил вернуть ему его ружьё".
Дон удалился. Вы слышали, как он тяжело спускается по лестнице изредка посмеиваясь.

Охранник у двери холодно обьяснил, куда приносить деньги и тоже пошёл на улицу.

Лео:
Винтовка дернулась в руках, ударив прикладом в плечо. Непривычно, все же.
И выстрел угодил в машину, пробив дыру в корпусе облегченной, путем снятия всего, чего только можно, легковухи. Лео лишь внимание привлек, о чем показала очередь тяжелого пулемета, широко резанувшая его позицию и чудом не продырявившая его самого, успевшего упасть за стену и вжаться в пол, но изрешетившая баррикаду на входе, пока гранатометчик, судя по хлопку и шипению, успел выстрелить. Послышался взрыв, радостные вопли рейдеров и еще один тяжелый двигатель, что, стремительно приближаясь, быстро достиг площади и остановился, работая на холостых ходах.

Наконец Лео осмелился подняться и осторожно выглянуть наружу. Новым источником шума оказался автобус. Желтый, когда-то бывший школьным, сейчас он был обшит листовой сталью также, как и грузовик. Окна пассажиров были закрыты чем-то, напоминающим жалюзи, лобовое стекло было заменено стальным листом с узкой смотровой щелью. Его дверь, с явно не работающей гидравликой, распахнулась и из нее выскочил человек, облаченный в нечто среднее, между бейсбольной защитой и защитным снаряжением довоенного полицейского спецназа. На плечах точно угадывались массивные наплечники спортивной защиты, с торчащими, на манер шипов, гвоздями, поверх которой был надет бронежилет. Налокотники не несли следов какой либо модификации, как и перчатки без пальцев или поясная разгрузка. Черные штаны армейского покроя были дополнены наколенниками, усиленными вкрученными в них болтами, резьбой наружу. На голове – типичные для этой группы рейдеров защитные очки, прическа, вроде ирокеза, только из отдельных пучков в форме шипов. На шее, явно чтобы не портить прическу – какой-то промышленный респиратор серого цвета. В руках у рейдера был старинный пожарный топор, с которого уже послазила вся краска, а рукоять его была щедро замотана черной изолентой. Он начал раздавать указания появлявшимся следом за ним рейдерам в, практически таком же облачении, перекрикивания грохот пулемета и прочую стрельбу. Пару раз рядом с ним, о корпус автобуса, чиркнули пули, но он даже не моргнул. Рейдеры из автобуса разбились на 2 отряда по 10 человек. Один, во главе с парнем с топором, двинулся к укрытию Лео. Другой – к конторе караванщика.

-Ну вот. Идем Конрад, встретимся с Россом. – Сказал адмирал, ведя Конрада по поселению к коттеджу в котором он обитал.
-Я кстати сказал ему о… Том что ты стал гулем. – Здание небольшое, с каменным основанием и стенами, выполненными в стиле избушки посреди леса. Рядом церковь с открытым дверным проемом была. Зашли внутрь дома, проследовав в одну из комнат, мимо нескольких офицеров. Нечто вроде гостиной, - окна большие, над которыми возвышался карниз, но не было штор. Просторно, но было тут всего лишь несколько табуреток да огромный стол. Майора Росса Конрад заметил сидящим у стола в его форме. Осунувшимся и постаревшим. По всем в это время видать обстоятельства нанесли удар.
-Здравствуй Конрад, здравствуйте адмирал. – Поздоровался с Олафсоном майор почти не замешкавшись. Взглянул печально, покачав головой. Сам себя осуждает.
-Здравствуйте Росс. – Кивнул адмирал, садясь за стол вместе с Конрадом. Сборище побитых жизнью людей. Хаагсен терзаемый муками совести и поражения, Росс мучимый мыслями о распавшемся Анклаве и гулификации Конрада, Конрад который тяжеловато переживал эту же гулификацию. Поговорили о разном. Порешили завтра лететь в Сиэтл, - и тут же неловкая пауза возникла. Росс предложил переговорить с Конрадом. Хаагсен вежливо удалился.
-Эх, прости Конрад что так вышло… Я реально виноват перед тобой. Очень. Послал тебя на это гребаное задание, и из-за него ты теперь стал гулем, а я вообще все как сквозь сито пропустил, отряд развалился, все разбрелись… Ты не представляешь что я тут чувствовал… Такую, понимаешь вину… - Еще говорил Росс. Много и не по делу, о том что виноват и все такое. Словами дела не поправишь, а человеческого облика Конраду не вернешь. Прав был адмирал, майор сначала не смог ничего удержать и сделать чего-то толкового, а теперь… Много лишнего. Не то говорит и не то делает. Такие уж эти люди. Иногда ставят на должность командира отнюдь не того человека.
Утро, – остальные анклавовцы, Росс, Хаагсен, еще несколько сиэтлитов. Серое, хмурое утро над Портлендом. Гул раскручивающихся лопастей. И полет над землей в вертолете. Задремал даже немного, а когда проснулся, - по левую от вертолета сторону было море, а справа – Каскадные горы. Тихое, спокойное, иссиня черное море, где-то внизу освещаемое дорожками солнечного света и такие же спокойные и величественные горы с белыми снежными шапками. И город, который становился все ближе и ближе. С небоскребами в центре и как будто стертыми участками земли на далеких северных окраинах города. Вертолет медленно садился на посадочную площадку одной из высоток. Вздрогнул когда коснулся поверхности, и лопасти начали замедляться, вращаясь все медленнее и медленнее. Вышли плотной группой из вертолета, зашли в само здание. Стены сделаны в одной и той же зелено-белой цветовой гамме. Внизу – зеленая полоса высотой в метр, вверху – белая стена. Лампы квадратными щитками освещают с потолка, на протяжении всего коридора. Двери белые, с латунными ручками. Разговоры слышатся. Гладкая серая поверхность дверей лифта. Грузовой вроде бы, так как хоть и тесновато, но поместились все. Адмирал щелкнул кнопку первого этажа. Ожидание. Секунд двадцать. Щелкнули, раскрываясь двери и снова вы прошли сначала по коридору, а вот потом, - холл в такой же гамме, как и коридор. Зеленое и белое. Несколько людей сидящих в зеленых креслах, проводили вас взглядом, как и администратор за стойкой у выхода. Адмирал сказал одному из сиэтлитов остаться. А вы на улицу вышли, и сразу были оглушены многочисленными звуками которые здесь были во множестве. Прохожие которые, переговариваясь ходили по улицам. Машины рядами текущие по асфальту дорог. Гудки, разговоры, какая-то реклама… Тень от огромных зданий и лишь голубое небо, расчерченное белыми полосками облаков вверху. Три машины вас оказывается ждали. Сели в них, Конрад с адмиралом, Россом и еще одним сиэтлитом. Потом ехали по городу и Конрад в восхищении крутил головой, рассматривая столицу сиэтлитов. Подъехали к большой башне, как сказал адмирал с благовонием в голосе – «Спейс Нидл». Поднялись наверх в лифте. Тут конечно тоже стиль был не очень разнообразен, но все-таки не такой однообразный были разные вариации сочетания синего, белого, серого и немного красного.
Остановились в небольшой приемной с удобными кожаными диванчиками. Хаагсен Росса за собой в следующую дверь повел. Отсутствовали минут тридцать. Потом вернулись и майор (а впрочем уже не майор) сказал:
-Ну вот и все парни. Теперь все мы официально сиэтлиты. – Разные реакции были в анклавовцев. Но сами решили судьбу свою, так что никто не загрустил вдруг. Хаагсен еще сказал, что Конраду и Россу неплохо было бы еще кое-куда сходить и снова повел их по переплетению коридоров. Кабинет еще один. Скромный в серых тонах, с портретами разных людей в костюмах, но они ничего не говорили Конраду. Хаагсен поклонился человеку сидящему за столом из темного дерева. Тот как раз и был в костюме. Сером. Чем-то отдаленно похожий на адмирала. Только гладко выбритый и менее хмурый.
-Привет Винсент. – Улыбнулся приходу гостей человек, голос у него был тихим, но хорошо поставленным. Ораторским.
-Здравствуй Теленс. Конрад, Росс, - генерал-правитель Мартин Теленс.
-А вы значит новые граждане нашего государства из анклава. Не хочу официальности, ведь сотрудничество с вами много для меня значит. Идемте, я хочу чтобы обстановка была немного другой. – Снова повел вас коридорами, на этот раз уже сам «правитель» Сиэтла. Обзорная площадка на вершине башни. Стекла вместо внешних стен. И прекрасный вид на город, море, горы. Пошли по кругу, осматривая все. Теленс говорил.
-Я рад, что вы решили все-таки присоединится к нам. Адмирал много мне рассказывал о вас, особенно о вас Конрад и я рад, что такие талантливые люди хотят присоединиться к нам. И я вижу, что вы сразу встали в один ряд с адмиралом, чтобы защищать свою еще не родину. Вы потеряли при этом часть свой сущности, но никакой расизм вам не грозит ведь в Сиэтле достаточно много гулей. То, что прибыли к нам поможет нам освоить новые технологии, которые мы еще не знаем. И мы от вас ничего не требуем. Вы сами сможете избрать путь, который подходит вам. Стать теми, кем захотите. Исполнить то чего хотели. Сиэтл даст вам эти возможности. Я наверное говорю немного политично, но знаете… - Мартин облокотился о перила возле части окна выходящего на небоскребы и море.
-Я верю в Сиэтл. Верю в то, что наше государство станет основой новой Америки. И прилагаю все усилия для того чтобы так и было. А какие-то клятые фанатики уничтожают все мои порывы на корню, взрывая бомбу… - Он вздохнул, и на лбу правителя появилась горизонтальная складка, впрочем, быстро разгладившаяся.
-Сиэтл. Он прекрасен. – Небо и море. Земля на которой в небеса метят шпили зданий. И все это в твоих руках. Твоя судьба будет такова как решишь ты сам.

В столице НКР официально смерть дипломатов города-убежища так и не была раскрыта. Впрочем, ходили слухи что в высших кругах, это дело просто приказали замять. Хозяин бара в котором останавливался Говард продолжал обитать в нем, и ничего с ним не случилось, хотя многие хотели чтобы случилось.

НКР устанавливала новые границы, вела переговоры с Броккен-Хиллз но так ничего в принципе и не добилась от его обитателей, а силой брать они его не собирались. Ведь запасы шахты Броккен-Хиллз не вечны и когда они иссякнут город потеряет всех своих жителей.

Город-убежище жил, новой жизнью пристраиваясь к новым порядкам под руководством НКР и своей новой первой гражданки, которая всегда вела линию полного сотрудничества с НКР. Еще один раз вспыхнули там возмущения, но они были подавлены. Больше горделивые выходцы убежища не пытались освободится. А позже пост «Первого гражданина» и вовсе был устранен.

Гекко процветало. Жило хорошей и мирной жизнью под неизменным руководством Гарольда. Ленни, а также прочие гули в том числе и те которые путешествовали и сражались с Говардом также были полностью счастливы.

Труп Адама, которого Говард однажды встретил в Пустоши так и не нашли. Как и его собаку.

Коготь немного пожив в Гекко ушел оттуда странствовать по Пустоши. Незаметно и без предупреждения. Однажды утром его просто не нашли в городе. Что с ним было дальше, - никто не знал.

Адмирал Винсент Хаагсен продолжал служить на своем авианосце, и управлять большей частью Орегона именно оттуда.

Майор Росс стал художником. Говорят даже вполне успешным и талантливым.

Ходили слухи, что Стюарту Ричарсдону даже поставили маленький памятник в столице НКР. Впрочем о нем быстро многие забыли.

Конрад жил в Сиэтле, хотя достоверных сведений о том, чем он там все-таки занимался не было.

Дин Хоггарт продолжал служить в рейнджерах. Его ждало еще множество сложных и не очень заданий, множество различных наград и почетных отличий. Но что конкретно, - мало кто узнал. Рейнджеры НКР ведь.

Фридрих Габсбург как и Уильям Бэлфрейд просто чудесным образом пропали растворившись в бескрайней пустоши.

Говард Линч еще довольно долго жил в Гекко. Но потом он кажется, отправился куда-то в путь, ведь этого гуля редко можно заставить сидеть на одном месте. А может он до сих пор живет в Гекко, в своей собственной хибарке. Это можно узнать лишь самому, придя в Гекко и узнав о нем.

Странники Пустоши разошлись во все ее края, и даже кажется, окончили свои полные опасностей приключения. Но это только с виду. Ведь стоит позвать Пустоши, – и они снова отправятся в путь.

-Хорошо Конрад. Мы выйдем на связь. – Ожидание. Астория - 22:34. Майор сказал полчаса. Значит в 23:04 его и судьба всего «Анклава» будет решена.

Улица, зажатая между зданиями была освещена мощными лучами фонарей, на ней стояло почти полсотни людей толпившимися и взиравшими на человека стоящего, на ступенях здания, почти не отличимому от них самих.
-Я собрал вас всех здесь, ради того чтобы, наконец, принять решение о нашей судьбе. Мы находимся здесь почти полгода, и я майор Росс возглавлял вас в эти непростые для нас времена. Мы знали, что рано или поздно нужно принять решение - к кому присоединится после уничтожения вышки. Это время пришло. Одним нам не выжить, несмотря на все наши знания. Так или иначе, надо к кому-то присоединиться. Это необходимо. Конрад Олафсон поведал нам о тех с кем мы можем заключить союз и содружество. Это НКР, штаты Сиэтла, Братство Стали, а также изгнанники из Сиэтла. Нам нужно выбрать.
-Братство это вариант. Они такие же военные, как и мы! – Крикнул один из толпы.
-Они фанатики, нельзя к ним присоединяться! – Крики посыпались волной, одни были за одно – другие за другое.
-Подождите! Подождите! Нам нужно единогласное решение. Просто проголосуем– Разговоры. Споры в толпе. Воздух накалялся. Голоса. «НКР. НКР. Братство. НКР. Сиэтл…» Споры между собой. Подсчет.
-Большинство – за НКР. – Провозгласил майор.
-Да черта с два я пойду к этим браминопасам!
-И я тоже!
-Да заткнитесь, кто вас спрашивать станет?! – И тут же гул голосов превратился в один сплошной стоящий над улицей крик. Собранное вместе несчастьем общество потеряло целостность и теперь припоминало все обиды друг другу, выплескивая злость на своих ближних, на друга с которым недавно из одной фляжки воду пил. Майор вклинился в толпу, пытаясь всех успокоить. Но одни были против. Другие против и тех и тех. Через десять минут препирательств все они разделились на три группы. Одни количеством десять человек ушли от всех и улетели на вертиберде. Как объяснили – к братству. Вторая группа, бросив майора и оставшихся и она была большинством, как ни пытались ее убедить окончательно не раскалывать Анклав забрав всю технику кроме двух вертибердов ушла присоединяться к НКР. Лейтенант Челджер сказал Россу, что тот ему не командир теперь. Майор остался с дюжиной человек. Устало вернулся в свой кабинет. Взглянул на планшет, на котором был нарисован закат в пустошах. Устало вздохнул и активировал рацию, настроенную на Конрада.
-Все вышло не так как я хотел… Ты слышишь Олафсон? Я хреновый командир. Я облажался. Анклав раскололся Конрад. Одни – за НКР, вторые – к Братству. А я… А я и еще одиннадцать человек - к Сиэтлу.



На часах было 23:07. Судьба всего анклава решена. Анклава больше нет. Есть лишь люди, уставшие и которые хотят найти уголок, в котором смогут найти покой. Нет суровой машины – пережитка прошлого. Есть лишь горстка людей. Которой не хочется войны и страданий. Которая просто хочет жить.

Дома. Высунется, кто - с оружием, или огонь видно - получает осколочно-фугасным. Стены крушатся, рушатся, стекла вылетают, оголяя квартиры, мебель. А что остается от солдат? Очень мало остается.
Огневые точки, баррикады. Один аккуратный точный выстрел - и она разлетается напрочь. Гражданские бегут. Или прячутся. По ним не стреляешь. Где реальность - тут, в симуляторе или в том небе над Германией, городом Саарбрюкеном? Что реальность? Сон? Всего лишь сон... Все сон. Все один лишь сон. Но чувства - те. Ощущаешь все с полнотой и ясностью. И ты уже не Конрад, который сидел в симуляторе. Сидел ты в нем вообще? Не знаешь. А откуда знать? Это сон? Ты - пилот, который сидит во французском самолете, опасаясь как бы его, не развалило напрочь. И ему от этого страшно. И тебе от этого страшно, потому что где сон, ну а где реальность? И проснувшись... Как проснувшись? Это ведь сон. Другой мир. С другими чувствами. Не просыпаются люди. Не спят. Не сейчас. Ты ведь не спишь. Ты воюешь. Убиваешь других людей за свою страну. Свою? Он здесь. Он должен воевать. Он должен. Он солдат. Так ведь лучше для Франции?
"Не дать повторится сороковому году!" Лозунги. Пустые слова. Проводки от микрофонов на трибунах большая сточная труба. Но он солдат. Он должен воевать. Ты - он? Он - это ты?
Вспышки. Это война. Это боль и смерть. Страдания миллионов. Бойня номер шесть. Одна за другой. Не жалея никого и ничего. Не зная жалости. Без правых и виноватых. Одно - единое потонувшее в огне взаимной ненависти. Или нет ее? все - лишь фикция, пустой звук? Пустой звук, за которым стоят миллионы безымянных могил...
Взрыв. Внезапный толчок. Впереди пламя. Трясет отчаянно. Багрово-красное. Стирает, все кружится в бешеной круговерти. Боль... Страх? Да. Страшно. Очень страшно. Что это? Кровь или пламя? Одно и то же. Мысли. Чьи мысли? Твои? Бьются в агонии боли. Или как? А что дальше? Что было дальше? Это уже другой вопрос. Но почему-то знаешь ответ, очень простой, но такой страшный – смерть.

Конрад проснулся, сжимая руки в кулаках. Пот. Течет тонкими струйками по лицу. Сердце бешено бьется. Что ты поймал? Потерял что-то? Обрел?

И вот ты лежишь на крыше. Холодный бетон холодит твою старую спину, без лоскутка кожи. Холод пробивается даже сквозь одежду. Никогда раньше так не лежал.
Нет-нет, ложь.
Лежал, на бетоне. Но не на крыше и не по своей воле. Кровью истекал тогда.

Захотелось закрыть глаза и просто лежать. Но нельзя. Ты в осаде. Враги вокруг.

Боевой дух старого солдата безнадежно падал. Ровесник всех этих построек, только не погребенный.

О, скажи, видишь ты в первых солнца лучах
Что средь битвы мы чли на вечерней зарнице?
В синем с россыпью звёзд полосатый наш флаг
Красно-белым огнём с баррикад вновь явится.
Пусть разрывы ракет на него бросят свет -
Это подлым врагам будет гордый ответ.
Так скажи, неужель, будет жить он всегда
Где земля храбрецов, где свободных страна?

Гимн. Как-то сам вспомнился. Знамя, усыпанное звездами, да. Когда-то его знал каждый на этой земле. Когда-то.
Сейчас его знал только Говард. А когда он умрет, и гимн умрет. Вот так просто.

Там, в туманной тиши, на чужом берегу,
Где надменный наш враг от атак отдыхает,
Что над фортом, как нам, также видно ему -
На ветру колыхнется и вновь пропадает?
Золотистый восход ему блеск придает
В полной славе его свежий бриз развернет.
Это звёздный наш флаг! И он будет всегда
Там, где дом храбрецов, где свободных страна.

Странно, показалось, что-то кто-то жутко хрипло выводит этот гимн, вынимая слова прямо из головы Говарда. Причем хреново поет, пение явно не его занятие всей жизни.

Но это не помешало словам разноситься высоко и далеко над зданием, чтобы их услышал не только Говард.

А где банда убийц, что хвастливо клялась,
Будто пламя войны, духом павших смятенье,
Разобщенной толпой снова сделают нас -
Дали кровью ответ за свои преступленья.
Нет убежища вам, войск наемных рабам,
Ждет могилы вас тлен, — будет всем по делам.
Только звёздный наш флаг не умрет никогда
Там, где дом храбрецов, где свободных страна.

Это голос Говарда. Точно. Говард всегда узнает собственный голос, да и… Да и некому больше знать здесь этот гимн.

Рывком перевернулся на живот, опираясь на локоть.
-Эй! Я знаю, что вы слышите! О, пусть будет так впредь — где мятежный встаёт!
Меж разрухой войны и своим отчим домом! Да, моим домом! Который вы пришли разрушить! Славит Бога земля и хвалу воздаёт! Силе, сделавшей нас и хранящей народом! С правой кто стороны, не страшится судьбы! Да, я вас не боюсь! НЕ БОЮСЬ! В битвах будет девизом нам «Богу верны»! Звёздный флаг над страной будет реять пока! Ещё есть храбрецы, в ком свобода жива! И не задушите ее, сволочи! НЕ ЗАДУШИТЕ! Даже если я здесь подохну!

Подтащил к себе винтовку, лежащую рядом. Подполз к краю крыши.
-Если подохну… То заберу ваших побольше… - Прошептал. Высунулся. Прицелился.
Выстрелил.

- Отлично.
Сложив на входе в мастерскую десяток аккумуляторов и недавно купленные материалы, необходимые для сборки энергопояса, Фридрих зашёл внутрь и направился прямиком к станкам. Первым делом необходимо было изготовить основу для армирования силового кабеля. Да и для кое-какой модернизации брони полученные детали подошли бы. Следопыт не видел смысла собирать станок для изготовления этих самых деталей, так что на один раз он планировал обойтись верстаком. Загнув один конец купленной трубы наподобие ручки и просверлив неподалёку от изгиба небольшое отверстие, он просунул трубку в одно из отверстий в боковой стенке стола верстака, а другой, чтобы она не выскакивала из пазов при вращении ручки, просунул в кольцо образованное замкнутыми малыми тисками. Когда оба конца трубки были плотно зафиксированы, он продел в просверленное отверстие конец проволоки и один раз плотно обернул её вокруг трубки. После чего довольно быстро, помогая себе плоскогубцами, а в некоторых местах ещё и маленьким молоточком, накрутил плотно свёрнутых пружин, которые впоследствии быстро раскусил на множество прочных, одинаковых по диаметру колец, в чём очень сильно помогли электро-пневматические клещи. Теперь из этих колец оставалось только сплести несколько заготовок для кольчужных цепей. Цепи сплетённые "коробочкой" надёжно защитят силовой кабель аккумуляторного пояса от случайных и не очень разрывов и ударов, а так же не позволят поясу работать по принципу банального трансформатора, создающего напряжение на возможной внешней металлической оплётке кабеля, действуя по принципу так называемой "Клетки Фарадея". Плоские же цепи, являющиеся, по сути, очень узкими и очень длинными фрагментами обычной кольчужной брони, пойдут на усовершенствование брони следопыта. Раз уж ему удалось заполучить довольно мощное, по меркам пустоши, энергетическое оружие, да он ещё и собирается питать его в том числе от внешнего силового кабеля, следовало озаботиться защитой от случайных или не очень ударов током. Мелкопластинчатая бриганта, благодаря слою перекрывающихся металлических пластин между внешним слоем кожи и внутренним слоем льняной подкладки вполне способна принять на себя эллектрический заряд практически любой мощности. Однако для того, чтобы не допустить этот бодрящий заряд электричества к телу носителя, этот самый заряд нужно куда-то девать. А значит броню следовало заземлить, в чём и помогут сплетённые цепи. Таким образом заряд, к примеру, электрошоковой дубинки попавшей Фридриху в предплечье должен был пройти от стальных пластин бригантного наруча по зашитой в кожу, чтобы не издавать ненужного звона при ходьбе и не выдать носителя случайным бликом на солнце, цепи до налокотника из воронёной стали, от него по всё той же цепи до наплечника и бриганты, а далее спуститься по всё так же упрятанной в кожу цепи, пущенной с внешней стороны бедра наподобие лампаса до наколенника, поножа и посредством специально собранного из всё той же цепи стремени уйти в землю, благодаря тому, что часть цепи проходящая под подошвой хоть и нашита на кожу, однако открыта снизу и свободно контактирует с поверхностью. Не мешало так же пустить две, исключительно для симметрии цепи от бриганты до шлема, на тот случай, если какому-нибудь психу вздумается бить Фридриха погонялкой для скота именно в голову. На этот же случай стоило приделать к бургиньоту забрало типа "волчьи рёбра", так похожее на защиту для лица в таком популярном в довоенной Америке виде спорта как футбол, разве что сделанное из более толстых пластин, поставленных более редкой. Само собой забрало должно, при необходимости, пристёгиваться и отстёгиваться от козырька шлема когда это было нужно носителю. По счастью благодаря имеющимся в мастерской инструментам для опытного кузнеца подобное не представляло никакой сложности. Хотя Фридриху, само собой пришлось потратить несколько больше времени и усилий чем по настоящему талантливому мастеру, а не обычному воину и разведчику, в чьи обязанность уметь чинить и по необходимости модернизировать свою броню.
После всех приготовлений необходимо было заняться пошивом основы для пояса и кобуры бля изменившего свои размеры пистолета. Кожа у Фридриха была, нитки и воск тоже, размеры известны, а пряжку он собирался использовать от своего старого ремня. Задавая размеры кобуры, следопыт так же не забыл оставить в ней место для возможного коллиматорного прицела, которым он очень давно хотел разжиться для своего пистолета, но никак не мог найти хотя бы один в приличном состоянии. Так же он озаботился тем, чтобы из кобуры можно было стрелять «от бедра» только чуть-чуть вынув пистолет из неё, чтобы дотянуться пальцами до предохранителя и спусковой скобы, на тот случай, когда секунды потраченные на полное извлечение пистолета и тщательное прицеливание могут стоит жизни.
Наконец осталось только заняться изготовлением болтов и колчана к ним. Колчан представлял ещё меньшую проблему чем кобура и пояс. Болты же были большей проблемой. Однако и эта проблема решалась при помощи качественных инструментов и самых разнообразных измерительных приборах, собранных в мастерской. Через некоторое время двенадцать прекрасных, кованных из нержавеющей стали арбалетных болтов с острыми, трёхгранными наконечниками, способными пробивать бронежилеты и кирасы ничуть не хуже бронебойных пуль для снайперских винтовок, с вытянутыми у конца небольшими перьями, для придания болту вращения и аэродинамической стабильности в полёте, были готовы.
Хорошенько поработав Фридрих вышел из мастерской далеко за полночь, намереваясь крепко выспаться перед предстоящей дорогой. Основу для пояса он оставил в мастерской. Во-первых гулю необходимо было приделать к ней все те детали, которые поясу полагалось иметь. А во-вторых для того чтобы расплатиться с мастером за работу нужно было в начале продать недавно сделанную хитиновую броню, которую следопыт оставил в номере, чтобы не таскать лишнюю тяжесть. Да и приятель-барыга Фридриха уже наверняка спал сном младенца.

Сидеть без движения быстро надоело. Нет ничего интересного в том, чтобы наблюдать за гонимым по пустыне перекати-полем, чтобы вам не говорили.
Оно всегда одинаково, при кажущейся, на первый взгляд, уникальности каждого куста.

Словно люди в тот день, когда упали бомбы.
Кем бы ты ни был, журналистом нью-йоркской газеты, врачом где-то в Оклахоме или владельцем техасского ранчо, перед лицом ядерного пламени все были одинаковы.

Паниковали, испытывали ужас в те короткие мгновения жизни, перед тем, как оставить лишь застывшие силуэты на стенах.
Чудовищный жар испепелял людей так быстро, за одну короткую вспышку, оставляя лишь чистое пятно силуэта на закопченном бетоне.
Говард видел такие. Силуэты мужчин, женщин, детей.
Целые семьи, выжженные на стенах пустых городов. Жуткое, страшное зрелище.

Но эти люди были самыми везучими американцами. На ближайшие 70 лет, после апокалипсиса.

Они не дрались за крохи еды и капли воды, заточенными о гранит обломков, кусками арматуры.

Они не умирали от облучения, голода и болезней, когда вся инфраструктура рухнула.
Некому было вылечить. Некому было накормить.

Они запомнили мир таким, каким он был до ада. Зеленым, солнечным, прекрасным местом.
Местом, где любое встретившиеся животное не воспринималось как опасность и источник пищи.
Местом, где люди были добрыми соседями и друзьями друг другу. Не рвали друг друга на куски при встрече.
Местом, что потеряно навсегда.

Немногим повезло и они выжили. Пережили ад. Пережили последующую резню. Даже жизнь наладили.

А еще они обладали еще одним преимуществом.
Они были смертны.
Всего несколько десятков лет жизни.
Поколения сменяются, воспоминания не остаются надолго, и теперь норма, что любой встречный воспринимается как враг.

Никто не сходит с ума от слишком многих воспоминаний.

Как бы тебе не хотелось, ты будешь помнить прекрасный, солнечный мир. Зеленую траву. Ароматы цветов.

Они будут сидеть в твоей голове, разрывая твое сознание тем, что ты никогда больше их не вдохнешь.

Мучить тебя.

В мире, где простое прикосновение к зеленому газону требует гражданства, которое невозможно получить, и ношение глупой пижамы, либо положения раба, на выбор, любое твое воспоминание о твоей прошлой жизни, Говард, это агония.

Твоя. Больше никто ее не поймет. Не разделит. Никто.

Ни этот парень с вышки, ушедший туда, в скелет города, наполненный разложившимися трупами довоенной жизни. Конрад просто не знает, что это, касаться травы.

Ни рейнджер НКР, Дин, оставшийся в Гекко. Наверно он и стрелять научился раньше, чем читать. Теперь стрелять гораздо важнее.

Даже Стюарт. Он может гордиться своими победами, своими солдатами, напоминающими дикарей, своей кровожадностью. Но он не может вспомнить аромат розы.

Теперь никто не может.
Все потеряно.

Тень от валуна уже успела переползти чуть в сторону. Говард просто переминался с ноги на ногу, погруженный в раздумья.
Тянуться минуты. Слишком долго.

Очередной взгляд брошен на городок. Потом на пустоши вокруг.
Никого.
Лишь ветер.

Красивый рассвет, нимбом окружал такое же алое солнце, медленно встающее из-за горизонта. Стюарт, сидя на крыше, смотрел в даль, почти не мигая. Рядом сидели дозорные, тоже пристально смотря. Даже сейчас, когда победа уже была одержана, полковник не давал им расслабляться. Мысли обратились к генералу Чарльзу Авеллону. Вечно в чистенькой и гладенькой форме. Вечно вежливый и последовательный. Правильно – кого еще посылать заключать мир с высокомерными горожанами, как не его? Горожанами, которые, почувствовав слабину, тут же станут отнюдь не такими послушными как с ним. Ричардсон со злости стукнул кулаком по бетону. Обреченность – самое худшее, что может быть с ним. И, он именно обречен, быть снова окунутым по голову в болото спокойствия, мира и процветания. Попытавшись отбросить эти поганые мысли, Ричардсон снова вперил взгляд в одну точку.

Конрад поднялся. Возле стены, накрывшись куцыми одеялами не раздеваясь, лежало трое солдат, сладко доглядывая пятый сон. В раме окна, через которое заглядывало солнце, было несколько острых осколков стекла.
-Блядь, как это называется?! Рядовой Дженкинс – война еще не окончена и если вы хотите чтобы ублюдки подкрались и вломили нам, то следует не спать, а смотреть в оба глаза, охраняя здоровье своих товарищей! Ясно?!
-Так точно! - Спящим, похоже, было все равно, что твориться у них над головой. А вот Конрад, не мог собрать в мысли в кучу, когда над головой – на крыше орали. Дискомфортно можно сказать. Еще немного повалявшись на жестком полу техник, вышел на крышу. Грустно глядя в даль, сидел солдат, обняв верную подругу – винтовку. Глянул на Конрада и снова повернул голову на север, где белыми шатрами белели позиции противника. Нападут сегодня или не нападут? Бой? Или уже обескровлены враги?

Спал Уильям в том же баре, в котором первый раз едва не получил ракету прямо в лицо. Приемник который тогда играл не пережил сражения и теперь, валялся одиноким, разбитым на полу. Рядом с ним и по всему полу были буро-красные пятна, кое-где посыпанные песком. Валялись кучками никем не убранные гильзы. Лежали солдаты. Проем на месте окна, ощетинился зубами – обломками.

Говард проснулся. Открыл глаза – чистое голубое небо. Ни одного облачка. На крыше кроме Говарда были только гули. Заметив, что Говард проснулся, Брюс сказал:
-Как же людям было жить без этой красоты над головой? В темных домах, среди подушек может, конечно, и удобно, но ведь это ощущение ничто не заменит. Да у меня сегодня хорошее настроение. А почему бы и нет? Над нами все еще светит солнце, мы все живы, мы победили – что еще для счастья надо? Ах да – поесть. Но это я думаю легко исправить верно? – И гуль жизнерадостно захохотал. Хриплым смехом, перемериваемым кашлем. Жутко смотрелось. Но ему было все равно.

В борьбе Сон – Фридрих пока что была ничья. Но безделье, вызванное скучным наблюдением за копошением пока еще противника, или уже нет – Города-Убежища все-таки добавляло очков «Сну». Снайперы и сапёры тоже заняли свои места и внимательно наблюдали. Несколько часов назад наёмник снял растяжки и вернулся в город за сапёрами и снайперами. Те с помощью сержанта Дина и полковника сразу отдали в сопровождение Фридриху. Но не под командование.
Пулеметы снимали, окопы и блиндажи закапывали, ополчение и горожан разоружали, мины снимали. Горожанка, которая вела переговоры то и дело мелькала перед глазами, смотревшими через оптический прицел на лагерь. Почти все время с кем-то спорила и отдавала приказы. Несколько раз не обошлось без драки, в которой девушка не участвовала. Но несмотря ни на что «партия мира» все-таки взяла верх, и все что приказал полковник, делалось. В ходе осмотра Фридрих еще приметил и танк. Разбитый, обуглившийся он лежал на свалке.

-Хорошо. Очень хорошо. – Равнодушно, медленно произнес Стюарт. В глазах не было и тени сна. Рядом стоял чуть менее бодрый Говард. Было чуть за четыре часа. Доклад Фридриха об исполнении горожанами договора был точен и лаконичен. Оставалось лишь ждать…

Этот судьбоносный час произошел в забытом городке обреченном быть со временем, похороненным под тоннами песка. С одной стороны была верхушка НКР и гули с другой – горожане.
Впереди стоял генерал Авеллон. В фуражке, чистой форме с каменным лицом статуи. Гладко выбритое, круглое лицо, на котором виднелись два небольших глаза и мясистый нос. От недоедания этот человек точно не страдал. Но все-таки он не был ожиревшим штабистом, проседающим штаны в мягких креслах. Он был крайне харизматичным и с первых минут общения вызывал симпатию. Слева и чуть позади него был рейнджер. Женщина средних лет с коротко стриженными, растрепанными волосами колючим взглядом зеленых глаз. Ее отличала форма рейнджеров-ветеранов НКР показывающая ее высокий статус среди рейнджеров Новой Калифорнийской республики. Шлем она, держала в руке. Справа Стюарт, который так и не позаботился сменить форму и словно назло показывал всем присутствующим засохшие пятна крови и рваные дыры. Рядом с ним был Говард и гули. А еще дюжина сопровождающих генерала – связисты, охранники, дипломаты и прочие. Значительно позади них были солдаты. И двадцать маленьких танков. Никакого сравнения с Стингреем Конрада они не выдерживали. Просто машины на гусеничном ходу с малокалиберными пушками пулеметами. На крышах вокруг собрания, обеспечив себе, обзор сидели тем, кому вида не хватало. Конрад, Дин, Фридрих как раз там и были.
Напротив были горожане – немного. Кроме девушки, ковбойского вида парня, который ее сопровождал, было еще четырнадцать человек. «Вот если бы сейчас они оказались одетыми в пояса с взрывчаткой и бросились, вперед взрываясь – то мы бы ничего не смогли сделать» - подумалось Ричардсону. Но ничего подобного не случилось. Все шло хорошо. Должно же быть хоть что-то хорошо?
Снова прозвучали пункты договора. Город-Убежище, переходит под покровительство НКР и обязуется за полгода полностью соответствовать требованиям Новой Калифорнийской Республики к городам входящим в ее состав. А потому – стена, разделяющая непосредственно город и пригород разрушается, а вместе с ней и турели. Рабство отменяется. Зачинщики войны, в том числе первая горожанка Линнет выдаются Гекко…
-Первая горожанка Линнет сегодня ночью покончила жизнь самоубийством. - Подала голос девушка, возглавляющая горожан.
На некоторое время чтение, озвучиваемое дипломатом, прервалось, но вскоре снова
возобновилось. Когда оно закончилось, на бумаге договора расписались: генерал, Говард и девушка, которая расписалась как «первая горожанка Мария Лукас».
Не заиграл оркестр, не грохнули фейерверки. И без всей чепухи целая эпоха в мире пустоши, которая началась 2091 года и закончилась сейчас в июне 2242, обозначающая независимость города-убежища закончилась. НКР намного усилила свое влияние в калифорнийской пустоши. С этим подчинить себе Реддинг не составить труда, а там уже и до усмирения своевольных банд Нью-Рено недалеко. А потом все дальше и дальше. На юг, восток и север. По крайней мере, такие амбициозные проекты наверняка бродили среди верхушки НКР. В любом случае Республика выиграла и неплохо. Над целыми километрами выжженной земли будут гордо развеваться флаги с двуглавым медведем… А собственно какая разница какие флаги? Хорошо ли людям, облагаемым тяжелыми налогами? Легко ли будет гулям Гекко которые наверняка будут до последнего держаться, но со временем все равно войдут в состав НКР. И уж тем более легко ли будет простым людям из пригородов города? Что так что этак тяжело. Просто один хозяин меняется на другого. И ополчение смениться на армию НКР, чиновники поменяться, а вот сама жизнь – ничуть. Так за что же проливалась кровь?

Им не терпелось в бой. Хотелось покончить с этим. С жизнью чужой или со своим собственным жалким существованием. Или им хотелось жить? Всем хочется. Хотелось всем тем людям, которые были убиты в этом городке, в котором после войны наверняка тоже погибло много людей. А до этого гибли за то чтобы построить это поселение. Гибли за то чтобы его не построили. Краснокожие, белокожие, чернокожие… Имена их забыты. Стерты временем. Гибли на этом месте за самое простое - пищу. Гибли на протяжении веков и тысячелетий, своими костями осыпая землю.
Погиб и тот, кто первым решился напасть на Дина. Быстрый взмах - и вот он уже лежит, орошая землю пол. Этот пол - остатки деревянного покрытия на бетоне, посыпанный песком.
-Божечки... - Шепчут губы того, кто умирает на этом полу. Медленно-медленно в его глазах затухает яркий огонь жизни. Бог не поможет ему. Как может быть бог, если твориться такое зло на земле? Как он мог допустить гибель того, кто в предсмертные мгновения призывал его? Но он забыт. Забыт как все бесполезное и не нужное. Забыт как то что не прошло через огонь великой войны.
Вот перепрыгнули еще двойка. За ними были еще. Дин и Говард дополняли друг-друга, там где не успевал один - успевал другой. Ополченец замахнулся, чтобы ударить Дина. Оскал, глаза навыкате. Но ярость в них сменилась удивлением, когда гуль перехватил его руку у локтя, а Дин полоснул мачете по горлу. Бросились гурьбой на эту пару - короткие взмахи мачете и ножа - и вот еще двое лежат, истекая кровью. Медленно пятились назад к своим. Но они все равно были впереди всех. Справа! - и Дин падает на пол, заляпанный кровью, чувствует ногу, быстро встает - Говард пронзив распластавшегося ножом, отмахивается от другого. Быстрый дар костяшками пальцев в горло и нож, взятый обратным хватом создает широкую рваную рану на горле. Еще один ополченец справа от Говарда и Дин бросает горсть песка тому в глаза. Спустя секунду он вообще лишается глаза - нож по рукоятку в глазной впадине. Еще один. Дин прыжком сближается и потрошит того. Вот и свои. Уильям, которые отчаянно фехтует против двоих громил и уже изнуривший их бесконечными уколами. Стюарт с кривой улыбкой, раскраивающий всем черепа. Бойня.

Всем
Битва закончилась, а с ней заканчивалась и песчаная буря. Что еще важней - с нее начался закат Города-убежища.
Колокольня. Привет из прошлого. Старая, полуразваленная, там вы видите солдата НКР. Он весь в крови. В руках винтовка...
Горожане мало того, что потеряли более трех сотен своих горожан - они потеряли, целый автопарк, свои минометы и большие склады боеприпасов. А солдаты НКР, раненные и усталые собирают трупы, убивают выживших, сгоняют командиров. Мир живых все еще живет своей глупой, суетной жизнью, до которой ни горожанам, ни гулям, который сложили этой ночью здесь свою жизнь, ни солдатам уже нет никакого дела.
Бредущие по пояс в зловонной жиже, солдаты. Пытаются идти тихо, грязные, окровавленные.
А жизнь идет. Идет, не останавливаясь. Выиграно сражение, но еще не война. И погибнуть многие. Очень многие.
Вертиберд. Горит. Город. Небоскребы. Падает. Резкий толчок...
Конрад, Говард, Дин, Джонри, Сэм, генри, Уильям, Вэнс, Стюарт и старик-командир собрались в относительно целой и просторной палатке. Джонри не сдержавшись, ударил со всей силы старику в лицо со словами:
- Это тебе за всех парней, которых из-за тебя убили!
- Тихо, Джонри! Сначала поговорим. - Стюарт улыбался. Старик отвечал безразличным молчанием. Из носа у него текла кровь, но он не делала попыток вытереть её.