Голосование за ходы

Выждав окончание реплики Хана, Рожжер понимающе кивнул ему, мол, тоже скоро собирается мотать удочки, делать лапти и сушить сухари.

– Отец! – С неподдельным удивлением воскликнул Рожжер, тем временем строя догадки о том, где бы он мог его увидеть, как и в каком обличье. – "Броский сом", да-с? Сию же минуту отчаливаю туда. Премного благодарен, любезнейший-с.

Рожжер проводил матроса твердым, решительным взглядом, как если бы они оба собирались на самоубийственное задание по спасению всея человечества, но разными путями. Определенно, Рожжер видел в этом матросе нечто, что роднило их обоих, объединяло, но по какому признаку – неведомо было бы даже тем, кто хорошо знал сержанта.

В казарму Рожжер заходил уже с задорной улыбкой – такая проявлялась на его лице, когда он задумывал очередную шалость. Минуя ошарашенного дневального, стоявшего против входа, он бросил ему через плечо:

– На месте ль крыса кладовая-с?

Ответ он заранее не знал, но наличие каптера для него было не столь важно: в случае срочной необходимости можно было через дневального найти Рожжера – вот в чем заключалась цель риторического вопроса, непрямым образом оповестить "нарядного" о своем местоположении.

В кладовую Рожжер вошел с шумом и, возможно, треском – дверь итак еле висела на петлях, а тут последовал очередной пинок. Суть в том, что парой секунд ранее дверь открывалась на себя.

Нешуточный поворот событий разогнал кровь по венам и артериям, напряглись мышцы, забегали глаза, чесались кулаки. Мозг дварфа работал на утроенных оборотах. Страх и... Ненависть. Ко всему. Урист схватил Варрога за лацканы жилетки, потягивая на себя и вверх:

-- Дварф Варрог из рода Барадинов, потомственных воинов! - на повышенных тонах, но не срываясь на крик, с твердостью кузнецкого молота Урист пытался достучаться до духа товарища, - Род не простит тебе, если ты в первом же месте проявишь трусость! Это наше с тобой первое испытание на суровом пути к праву зваться воинами, ибо не в щите и мече воин, но в твердости и непоколебимости духа своего!

Отпуская Варрога, он повернулся в сторону запасника. Его поразила внезапная паника товарища, но не менее тревожным оказалось поведение Белвара. Хоть Урист и не знал его, но тот явно не выглядел сумасшедшим до того, как записывался в добровольцы. Урист ухватил Варрога за бороду и с силой, граничащей с пределом разрыва дварфийских волос, потянул его в сторону запасника.

-- И я! - воскликнул Урист, поддерживая своего приятеля...


...Тащили дварфов головой вперед - на всякий случай.

Переправили немало дварфов. Не все из них были в состоянии передвигаться, но определенно все подавали признаки жизни, заведомо омраченной, владельцы были обречены влачить дальше жалкое существование калек и уродов. Так думал и Урист, пока они с Варрогом не водрузили на выбитую дверь, которую использовали в качестве носилок, престарелого фогта с перебитыми рухнувшей балкой ногами. Урист, взявшийся за дверь в ногах пострадавшего, имел возможность заметить на указательном персте обгоревшей правой руки золотую печатку с обсидиановой шайбой, на которой твердым как некогда державшие своды пещеры столпы шрифтом были высечены инициалы "I.F." - Инглин Фейн, автор, как он позже поведал, многочисленных трудов по истории народностей дварфов.

Инглин пострадал, пытаясь спасти из Архивов ценные рукописи. Он нес их столь много, что те загораживали ему обзор - и фогт, услыхав металлический скрежет сверху в последний момент, рванул вперед, споткнувшись о тело почившего дварфа. И тяжелый монолитный кусок металла придавил обоих: труп он попросту раздавил, Инглину раздробил бедра. Для дварфа, пожалуй, ужаснее могла быть только утрата рук или бороды, но старец лишь вслух размышлял об устройстве, которое позволило бы его братьям по несчастью вновь обрести возможность двигаться свободно. Уриста утешал его тонкий голос, среди окружающего хаоса звучавший как птичья трель, но он, слушая Инглина лишь вполуха, думал об отце и брате. Тревогой полнилась его душа, пока его думы не оборвал спасенный:

-- Ты, должно быть, думаешь, как я не потерял разум в этой бойне, мальчик, - дрожащим голосом промолвил престарелый фогт, сжимая кипу спасенных писаний, - Это долг. Перед народом. И отечеством. Долг сильнее желаний. И важнее. Личное, мальчик, не значит важное...


И вот он стоял рядом с Варрогом и еще парой незнакомых ему дварфов, относительно целых, и посему выделявшихся в этой давке среди страждущих, перед главой всех леигенов. Зычный голос Архимастера словно молот окончательно пригвоздил к сердцу Уриста мысль о долге. Но и личное нашло отражение в сем призыве: ведь попутно он мог разыскать родных!

-- И я! Меня тоже запишите!

-- Я - Воин! - неистово горланил Урист, пронося былую жизнь сквозь призму воспоминаний. Он готовился к этому дню и наконец достиг заветной мечты...


...Согласно человеческому календарю на поверхности сейчас стояла зима. Разведчики приносили вести о буранах и вьюгах, небывалых холодах, сугробах в три зрелых дварфа ростом и черном-черном небе. Но под горой погода была всегда одна: над головой высились статичные скалистые своды, поддерживаемые колоссальными колоннами и искусно ограненные каменщиками-архитекторами во времена легендарных свершений и освоения земель, а воздух стоял теплый, спертый, где-то суховатый, где-то влажный, но одинаково знакомый и родной каждому подгорному дварфу. Здесь не светили ни солнце, ни луна - огни факелов и масляных ламп поддерживали привычный жителям полумрак круглые сутки. И здесь велось свое летоисчисление.

Согласно местному летоисчислению, на дворе стоял сто двадцать первый, будний день тысяча восемьсот шестого года от основания града сего. В луче Древесного Стебля, в воинском кхаме снова вечерняя гульба. Отмечали радостную весть, что принес воин Бранн Макторвальд, которому в свою очередь ее принесла его жена Хельма, которая с благословения Предков и Земли, а также по воле далеко не случайной пополнила состав города очередным дварфом. Началось все с того, что посыльный из оруженосцев нашел Бранна в кабаке за ежедневной порцией и нашептал ему что-то на ухо. В кабаке повисло молчание, и далеко не один и не пара десятков пар глаз братьев-воинов обратились на Бранна. Оруженосец, не дожидаясь реакции, вышел наружу, спеша к очередному адресату.

-- Сын родился... - ошеломленно уставившись в пол, пробормотал сквозь рыжую бороду новоявленный отец, - Уристом назвал.

"Ура! Ура! Ура!" - четко и слаженно, как по команде прогремело в кабаке, и заколотились кружки, и полилось пойло рекой, и пошло веселье по новому кругу!...


...Согласно местному летоисчислению, на дворе стоял шестьдесят седьмой, выходной день тысяча восемьсот двадцатого года от основания града сего. Бранн, возвратившийся с утреннего построения, тренировал Уриста в обращении со щитом. Его брат, Урсин, всего на год моложе, наблюдал за занятиями и делал для себя выводы - он следующий в очереди. Блистательно отразив серию ударов и проведя контратаку, Урист неожиданно даже для себя перешел в наступление и повалил отца на землю.

-- Вот это настоящий Макторвальд! - восторженно воскликнул Бранн, отряхивая пыль с мундира, - Тебе бы его выдержку, Урсин! Но мечник из тебя получше Уриста, это уж бесспорно. Тебе следует больше тренироваться с братом на мечах, Урист! Наш род никогда бы не обосновался столь крепко и устойчиво под горой, если бы не отбил эти земли из лап разномастной твари, и по сей день мы продолжаем расширяться!

-- Да уж, пап, редкий дварф не расширится, если с твое пить будет, - скептично проговорил Урсин. Весь в покойную мать, редкое высказывание обойдется без его ехидного комментария.

-- А ты послужи с отцовское, еще не так загуляешь! - рассмеялся Бранн, а вслед за ним и сыновья...


...Согласно местному летоисчислению, на дворе стоял сто двадцать пятый, выходной день тысяча восемьсот тридцать шестого года от основания града сего. Гудели всем кхамом на весь же Стебель: справляли совершеннолетие всех созревших на этой неделе будущих воинов. Гуляния шли с первой половины дня - проводили торжественную часть, где назначенные от лиги дварфы в рангах воинов и мастеров поздравляли будущее пополнение с этим знаменательным днем, декламируя бессменные веками торжественные тексты, все еще находившие отзывы в сердцах воинственных дварфов, чувственных дварфов, и даже самых черствых и брюзгливых дварфов. Во второй половине дня на центральной площади кхама под игру барабанов, труб и лютней с тренировочным снаряжением напоказ состязался молодняк. Ближе к вечеру же уже творилось то, что любому гостю показалось бы безумием, но обитателям Стебля уже приелось. Это было на удивление дружное мероприятие, казалось бы, как после такого объема выпитого не возникло ни одной драки? Ответ крылся в закутках истории, социологии и даже физиологии дварфов, и любой фогт-школяр мог без запинки рассказывать о духе единства нации, но сводилось все к трем словам: это подгорные дварфы...


Основательно продрав горло, выплеснув сдерживавшийся в строю кураж, Урист забегал глазами по строю, отыскивая своего товарища Варрога Барадина - потомственного воина, храброго и умелого бойца и голосистого вокалиста, которому Урист аккомпанировал на лютне.

-- Оруженосец Варрог! - от души хлопнул он ладонью по плечу товарища, - Поступила негласная директива совершить марш-бросок до ближайшего кабака, реквизировать трофейную лютню основавшихся там союзнических сил и поддержать мораль и боевой дух войск отличной игрой и пением!

Что же до Кэрри, то на своем тернистом жизненном пути он в подобные ситуации не попадал. Попросту потому, что не воровал. Он и в компании-то никакой не состоял никогда только потому, что за спутника своего придется отвечать как, например, сейчас.

"Друг Кэрри, почему ты так нервничаешь?" - эхом несколько раз откликнулось в его голове за пару секунд, ставшие для него в каком-то смысле роковыми.

"Действительно. Пусть сам отдувается, не моя это проблема," - рассудил он, ослабляя хват и опуская ружье. Приготовился сгруппироваться в случае коллективного забивания. Пуля - дура, но коль попадет, то пеняй на себя. Когда-то и он так же сидел наверху остовов, некогда представлявших собой крыши ресторанов быстрого питания, парикмахерских и складов, целился из охотничьего ружья, совмещенного с биноклем, и методично выводил из чужой игры третьих лиц. Сокращение ли штатов, или просто чертова Фортуна отдалась не тому парню, но участники поменялись местами против часовой стрелки.

Опустив ружье, он неторопливо развел пустые руки чуть в стороны.

"Табака бы."

Зайдя на базар, первым делом Кэрри сверил часы - будучи диковинкой на Пустошах, висевшие на левой руке циферблатом внутрь, с недавно замененным, свежим кожаным ремешком и целым, хоть и изрядно поцарапанным стеклом, они являли собой ценный атрибут пижонского гардероба. Не помня, когда последний раз их заводил, он решил дождаться завтрашнего зенита. Владелец берег часы как зеницу ока: они не только показывали, когда Король выйдет из здания*, но и прекрасно заменяли компас, а с помощью стекла можно было разжечь костер, посылать световые сигналы или, при должной сноровке, слепить вражину. Он похлопал по бурдюкам, подвязанным с боков импровизированного рюкзака, спортивной сумки с пришитыми, если не сказать "прибитыми", лямками. В обоих, судя по сдутому их состоянию, воды оставалось не так уж много.

Он прошелся по базару, слегка оторвавшись от группы. Хотелось было грозно ощериться на глазевших зевак-торгашей, но наличие организованной охраны остудило пыл Кэрри. Краем глаза он заметил, как один барыга паковал произведения искусства - редкий экземпляр на Пустошах, а так как талантливые художники не были талантливыми выживальщиками, то скорее всего, картина имела довоенное происхождение. Удивительно, как только холст сохранился спустя столько времени.

-- Зайдем сюда завтра, - поравнявшись с товарищами, негромко сказал он им, - У меня воды мало осталось, у вас, наверное, тоже. Провиант тоже проверьте, сегодня можем вскрыть мои запасы.

Он подвел группу ко случайно выбранному торговцу и, поправив шляпу и скрестив руки на груди, завел разговор:

-- Мы из Пустошей. Где здесь место для ночлега?

Приветствие не требовалось. Вежливость развеяло пыльными ветрами по пустыне, а вместо нее суровая природа требовала собирать составляющие первой ступени пирамиды Маслоу. А вообще, кто это такой? Неважно. А вот кто ты - другой вопрос. К незнакомцу отношение всегда было настороженное, но обычный странник, имевший намерение честно поговорить или вести дела, внушал чуть более доверия, нежели скрытный тихоня, под масками которых крылись разведчики рейдеров и другие сомнительные личности. Ночлежка была необходима не только как само собой разумеющееся - от других путешественников, забредших в город более чем на день, можно было узнать вести с полей.

-- Не могу, братан - разговариваю, - ровным голосом ответил он, прикладывая трубку к уху, - Че, Дим, через два дома отсюда? Ну я иду уже, ждите там с парнями. Сестренка как поживает?...

Вик планировал дотянуть разговор до места встречи. В груди ерзал тревожный комок, ноги подкашивались от страха, и все тело напряглось как пружина. Надо было держать себя в руках хотя бы внешне, сохранять видимую уверенность. Он побрел дальше как ни в чем не бывало, держа прежний темп, но уже в готовности взять низкий старт.

Вилль изобразил успокаивающий жест поднятой вверх левой ладонью.

-- Спокойно, Джезаль, эти бедолаги не заслужили такого отношения... Пока, - зловеще довершил он.

В памяти Норберта проносилась вся его жизнь. Наиболее отчетливо, в нормальном темпе воспроизводилась сцена убытия. Накинув старую бежевую ветровку размера 5XL, тесную, но приятную на ощупь, и надвинув капюшон пониже, он вышел из дома и сел на заднее сидение приехавшего по вызову такси эконом-класса. Он разглядывал отражение в своих туфлях - за окнами не оставалось ничего светлого и доброго, что могло бы унять тревогу. Доехал до места назначения он часа через полтора - утренний час пик буднего дня растянул получасовую поездку втрое...

...Вот он лежит на кушетке в ярко освещенной люминесцентными лампами комнате с кафельными стенами и полом. Тревога все еще не покидала его, хотя он и осознавал, что пути назад нет, и что выбранный путь - единственно верный. Он разглядывал врачей, подготавливавших анастетик и аппарат для его ввода. Будучи убежденным атеистом, он все же провел параллель между ними и ангелами, а палата у него ассоциировалась с приемной пред Эдемскими садами. Скупая мужская слеза прокатилась по его щекам - увидит ли он свой дом когда-нибудь? Роскошная жизнь, признание и уважение - сколько сил и средств было вложено во все это, и куда теперь все это пропадает...

...Скупая мужская слеза прокатилась по его щекам. Не от печали - от резкого красного света, резавшего еще не адаптировавшиеся глаза. Инстинктивно он хотел было закрыть глаза рукой, но почувствовал, что слишком ослабел, чтобы сделать это. Паника потихоньку наполняла его. Где я? Что я здесь делаю? Почему я не могу пошевелиться? Мне нужна помощь... Мне нужна помощь!...

- Мне нужна помощь, - слабо закричал Норберт.

Возьмите себя в руки, герр бригадный генерал! На учениях вы чуть было не сгорели в "Мардере" с бракованным движком, а тут всего лишь...

Подождите. Я же улетел с Земли? Я в криогенной камере, куда, как мне говорили, меня поместят, чтобы пережить длительный полет. Судя по всему, летали мы долго, потому тело так бессильно.

- Вытащите меня кто-нибудь! Я не могу пошевелиться!