Голосование за ходы

Говорят, что первым было слово. Но в этот раз его законное место самым что ни на есть наглейшим образом занял запах. Густой и кислый. Навязчивый. С нотками гари. Забивающий ноздри и когтями дерущий горло. Аромат подземелья, давным-давно и навеки впитавшийся в стены.
Может, именно из-за него Доминику, в данный момент по привычке раскладывавшему на средней парте письменные принадлежности, никогда не хотелось познакомиться с нижними этажами поближе? Или все дело в давящей, раздражающей атмосфере чернопафосного гротеска, подкрепляемого клочьями паутины по темным углам и снующими туда-сюда красноглазыми грызунами?.. Искать ответы на эти вопросы не хотелось совсем. Будоражущее волнение, вызванное вчерашним вечером возвращением в замок, улеглось, уступив место спокойному любопытству и легкому налету преждевременной усталости.

Юноша, вырванный из плена собственных раздумий жалобным скрипом дверных петель, вздохнул, словно смиряясь с судьбой, и поднял взгляд на вошедшего. Профессор Снейп. Как всегда в своем репертуаре. Ничуть не изменившийся за прошедшие годы и оттого еще более кажущийся неотъемлемой частью подземных коридоров. Поймав привычно недовольный взор черных глаз преподавателя, гриффиндорец отвесил учтивый и вежливый кивок, сделавший бы честь представителю какой-нибудь великосветской державы, и позволил себе слегка улыбнуться. Вот теперь-то новый учебный год в Хогвартсе можно было считать по-настоящему открытым.

Терпеливо выслушав приветственную речь учителя, молодой человек прогулялся к шкафу за требуемыми ингредиентами, по пути шепотом обменявшись парой фраз со старыми друзьями, после чего уселся на свой стул, тут же откомандировав начищенный до блеска котелок на огонь. В ожидании того момента, пока вода нагреется до необходимого градуса, Крайтон перенес рецепт зелья в толстую, порядком пообтрепавшуюся за время изучения зельеварения и кое-где даже прожженную до дыр тетрадь, быстро выводя приятно поскрипывающим пером размашистые округлые буквы со множеством завитушек. Конечно, можно было бы сделать проще и воспользоваться для этого магией, но так уж сложилось, что процесс письма всегда успокаивал юного волшебника, помогал сосредоточиться и составить наиболее подходящий алгоритм выполнения задания.

Вскоре с этим делом было покончено, и Дом, раскрыв учебник и забросив в кипяток первый компонент, с аккуратностью неисправимого педанта принялся толочь в ступке загадочно переливающиеся кристаллы лунного камня. Работа поглотила его с головой. Отошли на задний план насущные проблемы, смазались лица ухмыляющихся слизеринцев, пропали из поля зрения заспиртованные создания на полках по бокам. Осталось только булькающее варево, подобно капризному ребенку требовавшее к себе неотрывного внимания и не меньшей деликатности в обращении.

Игорь сочувственно покачал головой. Тяжелый случай.

- А т-теперь, будьте д-добры, вспомните о п-пяти запретах и п-прекратите вести себя н-неподобающим столь г-громкому званию образом. В-вы никому этим не н-навредите, кроме к-как себе и с-своему учителю, а со с-стороны это в-выглядит и вовсе с-смешно.
Т-также не с-советую воспринимать м-мои слова в ш-штыки, ибо с-сказаны они из л-лучших побуждений, и т-тем более пытаться м-мне угрожать.

- П-п-порча? - удивленно уставился на цыганку, выпучив глаза. - Н-не знаю никакой порчи, да и з-защита мне ваша не нужна, и деньги себе оставьте!

Последние слова, впрочем, прозвучали как-то не совсем уверенно. Даже, можно сказать, совсем неуверенно. Джонни помнил свою предыдущую встречу с цыганами, в ходе которой еле ноги унес, чуть без портков не оставшись.

- А шкатулку не могу продать. Не моя она, - быстро поднял подарочек Ворона и, крепко держа его обеими руками, продолжил, - а теперь, дабы наш к-коммуникационный процесс плавно не перешел в судебный, р-разрешите пройти.

Джон попробовал обойти настырную бабенку с фланга, не сводя глаз со своей ноши и избегая взгляда старухи, как вдруг целлофановый пакет, из интереса залетевший в открытое окно вагона, с радостным шуршанием вцепился Фишману в лицо и захлопал по ушам мокрыми ручками.

Джон вежливо, как ему показалось, отказался от предлагаемых угощений вкупе с развлечениями и побрел на свое место, в тайне надеясь на то, что Туся уже уснула. Уж очень не хотелось ни с кем разговаривать.

В тамбуре курили какие-то бородатые рыжие коротышки, пуская дым кольцами и переругиваясь на странном наречии. Завидев Фишмана, они грозно нахмурили косматые брови и демонстративно отвернулись. Джон пожал плечами и пошел дальше. Выйдя в нужный вагон, мужчина приблизился к восьмому купе и уже собрался было постучать, но поезд вдруг, жалобно лязгая колесами, резко затормозил, словно наткнулся на невидимую стену. Кажется, какой-то шутник дерганул стоп-кран.

Фишман, потеряв точку опоры, размахивая руками и громко голося, полетел на пол, пропахав своим благородным носом пахнувший хлоркой свежевымытый коврик. Шкатулка же, задорно прыгая на острых углах, покатилась дальше, как бы убегая от незадачливого носильщика.

Процесс придания телу вертикального положения затрудняла не слишком удобная для подобных занятий одежда. В итоге Джонни после нескольких неудачных попыток кинулся за беглянкой-шкатулкой прямо на карачках, нелепо выпятив копчик и неловко передвигая конечностями. Увлечась погоней, запыхавшись и высунув язык, человек не заметил преграды на своем пути, пока не уткнулся головой в чьи-то колени.

*Упс...*

Игорь, чудом совладав с картой, бодро пришкандыбал к назначенной автостанции и теперь вот уже с десять минут, широко раскрыв рот от удивления и восторга, околачивался близ своего текущего местопребывания, с жадностью и любопытством глазея на Францию вокруг, представляя себя то бравым Наполеоном, то маркизом де Садом.

Если для кого-то начавшийся ливень и мог служить некоей помехой, то уж точно не для юного Гордеева. Молодой человек был склонен не замечать такие мелкие детали, как, к примеру, неудобное место в самолете, непредвиденная задержка организаторов или летний дождичек.

Неожиданно ветер-проказник сорвал до этого свободно болтающуюся на шее юноши черно-белую тряпку, которая, возможно, являлась платком или просто шарфом, и понес ее по улице, заставляя подпрыгивать, вилять и исполнять в воздухе некий ритуальный танец. Стремительное возвращение из мира грез к суровой действительности. Охнув, Гордеев бегом отправился за «беглецом», нелепо размахивая тонкими руками, на ходу поскальзываясь на мокрой от дождя каменной мостовой и чудом избегая возможности грохнуться наземь и расшибить себе лоб.

Короткая погоня, и вот, тонкий шелковый кусок ткани, ловко вырвавшийся в самый последний момент из длинных пальцев Игоря, спикировал прямиком в грязную лужу, решив, судя по всему, подшутить над незадачливым хозяином.

Покрывшись от смущения пятнами румянца, отчетливо выделяющимися на бледном лице, Игорь поплелся обратно и тут же наткнулся на других участников группы, которых не заметил ранее, ибо взор его заслоняли порожденные бурным воображением эпичные картины взятия Бастилии. Молодой человек не пожелал, по всей видимости, пренебречь правилами приличия и поприветствовал всех, не обращаясь ни к кому конкретно, с милой улыбкой на устах пролепетав что-то вроде: "Д-добрый день, г-господа и д-дамы».

Джон, все еще торопливо и мелко кивая, бормотал какие-то невнятные слова благодарности и пятился к двери.

"Шаг, шаг, еще один. Уже почти у цели."

Вот дверной проем, в который, словно в рамку, заключен жутковатый силуэт ворона, остается позади. Фишман выходит на залитый солнцем перрон. Моментально становится душно, сутана кажется норковой шубой, под которой надето термобелье.

Мирно сидящие до этой поры бабки вскакивают и накидываются на высокую фигуру в странных одеждах. Наперебой каркают ему в ухо, повязывают поверх шапки платочки, суют в карманы шелуху от семечек и какие-то пилюли, исполняют джигу на его ногах, пытаются вырвать из рук Вороновскую шкатулку.

Джонни, похожий на безобидного циркового медведя, близоруко щурясь против чрезмерно яркого небесного светила, в последний момент успевал вырвать у особо ушлой карги свою ношу и, подняв ее высоко над головой, медленно побрел через толпу торговок, рассекая их как ледокол, пробивающий себе путь во льдах.

- Простите. Извините. Чудесно выглядите. Да, обязательно помолюсь за вашего прапрапраправнука Гэрольда, - отвешивая порции поклонов направо и налево, отчаянно увиливающий от сотни рук Фишман еле-еле заполз в тамбур ближайшего вагона и еще несколько минут стоял там, вытряхивая на головы провожающих различный мусор из своей изрядно потяжелевшей одежды. Кто-то махал ему с перрона британским флагом. Правда, он предпочел бы не привлекать к своей персоне такое количество внимания.

Вскоре поезд, пару раз оглушительно чихнув, выплевывая из разноцветной трубы комки залежавшейся сажи, двинулся вперед, поскрипывая своими деталями, будто страдал хроническим артритом. Рельс и шпал в привычном понимании под ним не было - состав ехал по коктейльным трубочкам, поперек которых лежали палочки от леденцов.

Джон вдохнул тяжелый вечерний воздух и поплелся по вагону, сам не зная зачем выискивая купе с Тусей. Пройдя мимо водонагревательного прибора, из крана которого тонкой струйкой лился горячий шоколад, и первого окна, на котором висела табличка с номером и маршрутом поезда, гласящая: "Поезд 666, Оттуда-Туда", мужчина осторожно постучал в дверь первого купе и заглянул внутрь.

Помещение оказалось весьма объемным, с высокими расписными потолками, стенами, затянутыми синим узорчатым шелком с изображением пухлых купидонов, и отполированным до слезливости паркетом. Окно было отворено, от чего тяжелые лиловые пыльные гардины вздрагивали, приводимые в движение легким ветерком. Откуда-то взявшийся камин с зубочистками вместо дров потушен, а в центре громоздился гигантский дубовый стол с ножками в форме свиных голов. За сим уродством сидело жирных 12 фигур, все как одна обтянутых в форменные синие френчи, такие же узкие штаны и белые перчатки. Над темными воротничками торчали свиные уши, а из штанов выбивались крючковатые хвосты. Чинуши как они есть. Омерзительное зрелище. Все были мужчинами, и все, нахохлившись как взъерошенные куры, сидели к двери боком, выпятив объемные животы. Все, кроме одного. Он высился на резном кресле, отдаленно смахивающем на трон, а через его плечо была перекинута муаровая лента. Плоскую голову уродовала серебряная диадема. Прищурив свои изумрудные змеиные глаза, по всей видимости высокопоставленный незнакомец приподнялся с кресла и, не мигая таращась на Джона, пролепетал:
- Мистер Фишман, вы как раз вовремя, Совет вот-вот приступит к последнему, 15, заседанию посвященному столь актуальному и животрепещущему вопросу, как нанесение геральдика Его Королевского Величества на столовые приборы. После вынесения окончательной резолюции и расстановки штампов, мы огласим новую повестку дня, коей является возмутительный факт незапротоколирования порядка очищения цитрусовых фруктов на торжественных приемах Его Высокоблагоро... - монотонный голос продолжал скрипеть, но Джон, попятившись как ракообразное, поспешил захлопнуть купе. Ему явно было не сюда.

Следующая дверь отличалась от предыдущей кривой, явно сделанной детской или насквозь пропитой рукой надписью красным фломастером "Ни вхадить, ни стучать". Но Джон, кажется от расстройства, первый раз в жизни пренебрегая установленными порядками, вяло постучал, а затем и вошел, чуть не вписавшись лбом в косяк.

Этот поездной кубрик выглядел вполне обычно - две полки вверху, две полки внизу, толстый слой пыли на горизонтальных поверхностях, гудящий кондиционер, перебивающий слабо пищащее радио и стойкий запах пива, колбасы и пряного мясного пота, от которого человека с тонким обонянием тут же бы вывернуло наизнанку. С багажной полки зачем-то свешивался шланг от пылесоса. На вешалке для одежды обосновался паук. За накрытым давно истлевшей картой Европы столиком сидели, нервно ерзая своими костяными булками, два скелета и передвигали крошащимися пальцами фигурки на шахматной доске. При любом движении их косточки и сухожилия издавали пренеприятнейший звук. Клок-клок: королева на Е4. Клок-клок: пешка на D3. Клок-клок: сидевший слева с трудом приподнял стакан с покрывшимся плесенью чаем и влил его содержимое себе в глотку, правда, оно тут же вязкой лужицей растеклось по прокрустову ложу, ручейками сбегая на пол. Клок-клок: шеи резко повернулись в сторону наблюдавшего человека, заставив того неподобающе тоненько вскрикнуть и как можно быстрее ретироваться.

Открывать третью дверь Джон не стал. Просто заглянул в замочную скважину и прислушался. Из комнаты доносился низкий женский голос, оснащенный интонацией, коей читают лекции:
- ...Человек — это группа внутренностей и костей, обтянутая кожей и элементами волос, перемещающаяся по местности под действием голода...


"Спокойно, бояться нечего, все хорошо, надо просто найти свое купе, отдышаться и хорошенько все обдумать, быть может, съесть булочку с маслом..."

Вдруг что-то щелкнуло в его слабом кисельном мозгу и мужчину запоздало осенило, Ворон же дал ему билет! А что указывают в билете? Верно, забронированное место. Шкатулка с туманным пузырьком все еще была прижата к груди, что очень затрудняло прочтение проездного документа, тем более поезд набрал скорость и лихо подскакивал на ухабах, мигая электричеством, посему Фишман прижал ее сгибом локтя к окну.

- Так-так, посмотрим... - он развернул билет и углубился в изучение его содержимого.

Джон едва удержался от желания потрогать птичью маску Ворона, вызывавшую то ли страх, то ли приступ истеричного хохота. Обалдевшее от происходящего серое вещество в голове Фишмана поспешно перебирало хранящиеся в себе знания. Так, так, это не то... Это тоже... Вот оно! Кажется, подобную "униформу" носили в позднее Средневековье так называемые "чумные доктора". А это плохо. Очень плохо.

"Я смерти предвестник,
Предвестник чумы..."

- Прошу, присаживайтесь, - раздался глухой и сухой голос. В тот же миг Джону словно сделали подсечку сзади под колени: потеряв точку опоры, он шлепнулся своей достопочтенной задницей на невесть откуда взявшееся кресло.

"…Я птица...
…Я ужас...
…Я доктор чумной..."

- Выпьете что-нибудь? Или сразу перейдем к делу? - Фишману померещились злорадные и угрожающие нотки. Да и сами звуки представлялись ему чем-то вроде хриплого карканья, пропущенного через систему противогазов.

- Ма... Ма... Маа... - вероятно, мужчина хотел позвать мамочку, но вовремя одумался. - Маленько воды или чая, если можно, - выдал на одном дыхании, очень надеясь, что его не будут потчевать тем же, чем Пашка-дурак. По всей видимости, это достижение стоило ему титанических усилий.

Чтобы окончательно не потерять голову от нахлынувшего страха, Джон с трудом отлепил взгляд от Ворона и перевел его на задний план. Недолго посозерцал двери с таблоидными вывесками, похлопал себя двумя пальцами по виску, стараясь отогнать наваждение, но этот метод не особо помог: надписи, сделанные, кажется, на загадочном иностранном языке, все так же, поторапливая друг друга, менялись и являлись абсолютно нечитабельными.

- И... и... и ч-ч-что у вас ко м-м-мне за д-д-дело? Я н-н-ничего не знаю про ч-ч-чайные ложки! С-с-сэр, - порядком заикаясь, прибавил он после некоторой паузы, боясь вызвать своей невежливостью гнев Птицы. Каждая клеточка тела подсказывала, что здесь что-то нечисто. По сравнению с Вороном даже Тами и Туся показались человеку милыми и трогательными созданиями.

*Температура под одеждой Джона достигла градуса пустыни Сахары. Безотчетный страх, пожирающий изнутри, и потребность побыстрее покончить со всем этим кошмаром.*

Фишман, попав в помещение, быстро покрутил головой, осматриваясь как загнанный зверек в поисках укрытия. Не обнаружив ничего, кроме черного мрамора, портретов неизвестных ему людей с выколотыми глазами, парочки кожаных диванов с подозрительными пятнами на обивке и кадки с огромной росянкой, мужчина окончательно стушевался и повернулся к спутнице.

— Простите, у меня клаустрофобия и слабые колени, здесь не предоставляются услуги телепорта? - промямлил Джон, квадратными глазами взирая на оружие в кобуре.

В этот момент в кармане его штанов настойчиво завибрировал и зазвонил телефон. Джонни, побагровев аки омар, принялся суетливо закатывать полы своего достающего до пят одеяния. Надо признать, выглядел он при этом довольно нелепо. Наконец, получив доступ к нужному карману, Фишман засунул в него руку, пытаясь нащупать беспокоивший его предмет. Карман вел себя довольно странно: складывалось впечатление, что Джон просунул руку в банку с серной кислотой. Сначала в него погрузилась кисть, потом локоть, будто бы карман был совсем бездонный и подобный черной дыре. Да и сам телефон, нагло хихикая булькающим смехом рингтона, выскальзывал из пальцев, как мокрое мыло.

После почти минутных усилий изрядно растрепанный, смущенный и вспотевший Джон с победным криком извлек на свет розовенькую раскладную модель с наклейкой "Барби" на боку и, ткнув пальцем в кнопочку с сердечком, поднес аппарат к уху. В трубке раздался крысиный писк, постепенно складывающийся в слова.

— Что? Откуда мне знать, с какой стороны наносить королевский вензель на чайные ложки? Что значит "Мы вторую неделю заседаем полным составом Совета и не можем решить"? Вы, наверное, не туда попали! - Джон с выражением полной потерянности взглянул на Тами и, закрыв телефон, с брезгливой миной откинул его куда-то в сторону. Слишком много испытаний для его бедного уха - сначала раскаленный дым от сигареты, а теперь еще и это вгрызающееся в перепонку и сводящее с ума бессмысленное стрекотание.

Хищная росянка тут же, вытянувшись на пару метров, схватила летящую в стену технику и со смачным мерзким звуком проглотила ее, расплывшись в кровожадной улыбке. Писк неведомого собеседника на том конце провода не утихал еще несколько минут, до полного растворения телефона в кислоте.

Мистер Фишман сидел в своем полуразвалившемся офисном кресле и доведенными до автоматизма движениями отправлял по факсу какие-то никому не нужные, но очень срочные документы. Мысль его, по всей видимости, существовала отдельно от тела: уголок губ подергивался, в потугах сдержать недовольную гримасу, взгляд блуждал по досконально изученному помещению осточертевшей конторы, не в силах сфокусироваться на чем-либо кроме часов, стоящих на его столе (смотреть на общие электронные не позволяло зрение), чьи стрелки, словно неумолимые судьи, педантично и четко отмеривали время, оставшееся до конца очередного рабочего дня, череда которых слилась в мозгу Джона в некую серую цепь, не имеющую начала и конца, а лишь стягивающую его измученное жестким воротничком рубашки горло, заставляя задыхаться.

Длинная стрелка часов замерла, показав, что осталось корпеть только 10 минут. Сразу же за этим последовала череда мелких неприятных событий, явно сговорившихся против Джона и связанных между собой.

Неожиданно натужно гудящий и хрюкающий от старости факс с противным скрежетом, походившим на издевательский смех, зажевал последний лист.

*Суета, желание закончить текущую процедуру скорее. Стекающий по шее липкий пот. Трясущиеся руки, прикушенная нижняя губа. Негодование по причине внезапного отклонения от привычного хода событий.*

Фишман нахмурился и, следуя положенной инструкции, попытался было исправить сие недоразумение, но внезапно резкий, противный, высокий, похожий на скрип пенопласта голос его начальницы, сопровождающийся не предвещающим ничего хорошего грохотом некого увесистого объекта об стол, резанул ухо клерка:

- Отчет по этим аудиторским проверкам нужен мне завтра в половине десятого.

"Что оно хочет? Оно не чувствует ситуацию, не видит. Мы сегодня не в настроении…"

Джон поднял взгляд сначала на стол, оценив размер внезапно прибавившейся работы, а затем на начальницу, которая, как обычно не удостоив его высокомерным взглядом своих противных Фишману карих глаз, прошагала к выходу, нелепо виляя бедрами и оставляя за собой шлейф запахов из дорогих духов, кофе и пота.

- Она к тебе не равнодушна, зуб даю, - раздался слева отдаленный, будто бы с трудом пробивающийся через недовольство и отчаяние, захватившие клерка, голос его коллеги. Как его там звали? Сид или Боб? Впрочем, сейчас это было не важно. Все вокруг отдалилось на второй план, смазалось, потеряло цвет и форму. За исключением раздутой черной папки с неотклеенным ценником в левом углу, приковавшей к себе взгляд Джона и заставившей его нервно сглотнуть, по-цыплячьи смешно дернув кадыком.

Дежурно улыбнувшись словам Сида, мужчина, вырвав таки с боем у прожорливого аппарата теперь порядком помятую бумажку, принялся складывать вещи в потертый кожаный кейс. Папку он, с едва заметным брезгливым выражением на бледном лице, упаковал в последнюю очередь, держа ее за самые краешки, будто та была ядовита или заразна.

*Смутное чувство огорчения и негодования, сменившееся покорностью. Необходимость покинуть это место и плотно поесть.*

Часы пробили 19.00. Население офиса потянуло к дверям, которые, словно водоворот, засасывали в себя бесчисленное множество рабочих, гудящих и спешащих по домам. Джон вышел последним. Никто не заговорил с ним и не пригласил на ужин. Складывалось ощущение, что его предпочитали не замечать, что он был мыльным пузырем, глядя на который видишь находящуюся сзади стену.

Этим вечером походка вырвавшегося из медвежих объятий кабинета не была столь летящей, как в предыдущие. Он плелся, опустив голову и загребая пыль ногами, натыкаясь на прохожих и лишь по счастливой случайности переходя улицу на нужный свет. Папка казалась тяжким и неподъемным грузом: кирпичом, стремящимся утянуть несчастного на самое дно. В голове тупо билась одна мысль, направленная на самоуспокоение: "Это не займет много времени, я справлюсь с этим до захода солнца. Это не займет много времени...". Солнце в этот летний день палило нещадно, мужчина чувствовал себя так, будто его запекали в духовке, предварительно обвернув толстым слоем фольги. Проехавший мимо грузовик окатил Фишмана застоявшейся жижей из единственной на дороге лужи в радиусе 2 километров.

*Ощущение выбитости из колеи, нарушения привычного жизненного цикла, жажда выкинуть кейс в ближайшую урну и не вспоминать о случившемся, как о дурном сне.*

С опозданием на 7 минут, Джон наконец-то вошел в подъезд своего дома на окраине города. Ткнув коротким толстым пальцем с обломанным ногтем в кнопку лифта, он с усталым вздохом прислонился к стене. Как и следовало ожидать в этот скверный день, кнопка не загорелась красным цветом, предпочтя остаться серой, что говорило о неисправности лифта. Позволив себе скривиться, будто укусив лимона, клерк пошкандыбал на нужный этаж пешком, не замечая того, что на его черном пиджаке остался "подарок" от подъездной стены - белая грязь с кусочками отлепившейся краски.

Вот он и у нужной двери. Замок, сдавшийся под натиском большого медного ключа, соизволил отвориться и впустить уставшего человека в охраняемые им покои. Шагнув за высокий негостеприимный порог, Джон словно окунулся с головой в масляную ванну. Отложив извлеченную из портфеля папочку в дальний угол стола, хозяин квартиры, пропахшей лимоном, совершил свой ежедневный ритуал: переоделся, аккуратно развесив одежду на вешалке, помыл руки чуть ржавой водой и поставил на огонь чайник, предвкушая чашку черного кофе без сахара.
Но кофе кончилось; пустая банка ехидно щерилась жестяным нутром, демонстрируя полную свою пустоту.

*Отчаяние, на глазах наворачиваются слезы. День бесповоротно испорчен и внесен в списочек самых поганых за последний месяц.*

Оттягивая неприятный момент настолько сильно, насколько это было возможно, Джон потопал к столу, на ходу поправив нисколько не покосившуюся картину и прослушав стандартно пустой автоответчик телефона. Наконец он сел за стол, включил плохонький компьютер и раскрыл ненавистную папку.

*Тишина по окончании всех способных оттянуть работу дел. Атмосфера неясного сожаления.*

- Что ж, это не займет много времени... - уныло пробормотал человек и приступил к составлению отчета по аудиторским проверкам.

Время как будто сломалось и шло неправильно. Слишком быстро бежали минуты, словно подгоняемые стуком клавиш и редкими вздохами. Прошел час, два, три, а работа все не завершалась, показывая Фишману свой покрытый таблицами и схемами зад. Любой другой уже давно бы плюнул, но маленький человек Джон не прекращал печатать: он просто не понимал, как это - не выполнить в срок приказ начальства.

Его лицо выглядело отрешенным, не давая проникнуть в бушующие за этой маской эмоции, но, скорее всего, мысль, привычно отделившись от тела, витала где-то в облаках, рожденных фантазией Джона, оставляя тело выполнять всю рутинную работу самостоятельно.

Два часа ночи. Давно прекратил плести свою паутину живший в салатнице на полке паук; давно утихомирились придававшиеся любовным утехам соседи за южной стеной; давно перестала гудеть лампа, до этого пытавшаяся позлить работающего своей выходкой. Вдруг затихло и щелканье мышки, отодвинулся со скрипом стул, оставляя на полу новые борозды, послышался шелест сминаемой бумаги и клацание степлера. Джон Фишман, превратившийся в бледную бесплотную тень с красными глазами и синими синяками под ними, рухнул на одноместную кровать и, зарывшись в ворох одеял и подумав, что сегодня нужно встать пораньше и сходить за кофе, позволил своему усталому телу и разуму погрузиться в объятия Морфея.

*Чувство некоторого облегчения и удовлетворения от выполненной работы. Такого, из которого следует идея устроить небольшую передышку в виде сна.*