Голосование за ходы

— Дюжина, — повторил Радуга, постукивая лезвием кинжала о камень. Выглядывать из-за укрытия он не стал. — Значит так, вылезайте к ним прямо сейчас, да кричите громче, хоть на каком языке, уж один-то из двенадцати должен общий знать. А то если мы тихо ждать будем, то застанем их врасплох, и вот тогда они точно с перепугу биться начнут. Давайте, давайте, переговоры, — выметающими движениями стал прогонять друзей табакси, — я вас прикрою, если что.

Радуга запихал мебель в угол, после чего вышел на середину и осмотрелся напоследок. Обстановка более чем неприхотливая, и понятно, почему засова на двери нет — чего тут возьмёшь? Впрочем, Лугайду опасаться кражи в собственной таверне — это как пиратскому капитану бунта на собственном корабле: истории про это ходят очень живописные, но в реальности случай исключительный. Для северянина таким исключением был Радуга, хотя, честно говоря, особенных сложностей тогда не возникло. Он так и ушёл бы с рецептом в кармане и книгой в рюкзаке, если бы не решил нагло отобедать в только что обворованной «Серебряной маске», и даже так Лугайд с Краком обнаружили пропажу только когда он ждал добавки. Надо будет спросить, устроили на кухне тайник по его совету или нет. А в этой комнате… Радуга скользнул к небрежно сложенным одна на другую шкурам, настолько косматым, что в первый раз даже его намётанный глаз не заметил утонувший в шерсти предмет — изящную цитру с переливчатыми струнами.
Подняв инструмент, табакси наугад придумал аккорд, размашисто бренькнул… и его голову пронзил разряд боли! Радуга зашипел, выронив цитру из рук, но тут же подхватил её, стараясь не касаться струн. Его озадачила находка, никак не вязавшаяся с образом Лугайда, по крайней мере того Лугайда, которого он знал в прошлом году. Табакси отправился за разъяснениями.
Друга так сразу найти не вышло, но по пути к выходу из таверны на задний дворик Радуга обнаружил открытую дверь, из которой в коридор тянуло теплом. Заглянув туда, он обнаружил здоровенную деревянную кадку, источавшую пар, а прямо перед ней, спиной к нему — Мисти, по пояс склонившуюся над водой.
Сильной стороной Радуги было умение принимать быстрые решения. Вильнув хвостом, он шагнул во влажные сумерки, нарочно скребнув когтями по полу, чтобы официантка не подумала, будто он подкрадывается.
— Привет, Мисти! — искренне улыбнулся он. — Смотри, чего я нашёл у Лугайда. Только осторожно, она кусается, я не шучу. Вещь редкая, в Кормире такие на заказ делают, — козырнул Радуга знанием предмета. — Вот я и думаю, то ли какой-то богатый путешественник её забыл, то ли какой-то бедный в залог оставил. А как было взаправду?

Залив последнее ведро в кадку Мисти подалась в перед, погрузив ладонь в воду, дабы убедится в том нужной ли она температуры. В этот момент в двери появился Радуга. Табакси опасался, что может напугать официантку внезапным появление, но этого не произошло.
- Привет. – Утомленно произнесла девушка, потирая распаренной рукой затекшие плечи.
Она окинула табакси взглядом, ненадолго задержав взгляд на лютне.
- О да. Я как-то сама по глупости тронула струну, когда наводила порядок в комнате Лугайда. – Девушка поежилась и улыбнулась.
– Потом месяц отказывалась к нему в комнату заходить! Боялась, что еще чем-нибудь шандарахнет. А от этой его Ледяной скорби, у меня вообще мурашки по коже. Ты только Лунайду не говори, он меня ее точно протирать заставит. – Она мило засмеялась.
- А лютня точно его. Он выменял ее у проезжего барда за хорошую историю. Представляешь! – С ноткой восторга рассказывала Мисти.
- Лугайд с тех пор постоянно тренируется и даже пишет собственную балладу о ваших приключениях. И должна отметить, у него в последние время очень даже недурно получается.

— Серьёзно? — удивился новостям Радуга. — Вот это да! Надеюсь, он в балладу вставит, как его оборотень за задницу укусил? Честное слово, не вру, у него следы на килте от зубов, — табакси очертил в воздухе подкову волчьей пасти и доверительно наклонил голову. — Но ты тоже ему не говори, а то с Лугайда станется и меня заставить что-нибудь… полировать.
Он хохотнул и переключился на кадку, засунув туда руку чуть не по плечо.
— У-ух… — по шерсти Радуги прошла короткая дрожь удовольствия. — Водичка прям как дома! Только представь, Мисти: сухой сезон, синее небо, пальмы скрипят от бриза, шумит прибой, — он щёлкнул пальцами под водой, и послышался далёкий звук набегающих на берег волн, — кричат чайки, с другого конца лагуны рычит в джунглях аллозавр, — тихо прозвучали и они, — а ты после купания дремлешь на белом песочке под жарким солнышком. Спасибо, что такое мне устроила. Устала?

- Правда! – Мисти звонко засмеялась, прикрыв ладошкой лицо.
- Обещаю не говорить, будет наш с тобой секрет. – Пообещала она сквозь смех. А затем табакси стал рассказывать ей о своей родине. Мисти смотрела на Радугу не отрываясь, затем прикрыв глаза подняла голову в верх будто старалась поймать теплые лучи солнца.
- Как же хорошо и тепло у тебя на родине Радуга. – Произнесла она, вынырнув из фантазии, навеянной словами табакси.
- Я никогда не видела моря. – Вздохнула девушка, убирая прядь волос за уха и смотря Радуге в глаза. – Рада, что ты доволен. Я переживала, что тебе не понравится. – Она замялась, опустив взгляд и произнесла неуверенно. – Подумала вдруг ты не любишь воду как моя кошка. – Мисти спохватилась. – Ой не подумай я не сравниваю тебя с кошками, ты ведь не кот, ты человек, да? – Раскраснелась она, решив, что сболтнула лишнего.

— Да брось, чего тут плохого? Я люблю кошек, — выпрямился Радуга, стряхивая капли на пол и вытирая руку о штанину. — А вот ты, — он окинул Мисти с ног до головы оценивающим взглядом, — мне лисичку напоминаешь. Знаешь, у вас такие шустрые водятся, с красивой белой шёрсткой. Слушай, — разыграл табакси главную карту вечера, — я же понимаю, спина у тебя затекла от работы. Услуга за услугу — у себя в племени я считался мастером «ломиломи», это что-то вроде массажа. Давно уже не пробовал, но говорят, что талант — это навсегда. Так вот, Лугайду ты не нужна сейчас, народ из таверны расходится, а спать ещё рано ложиться. Давай я тебя разомну чуть-чуть! — Радуга деловито хрустнул пальцами в ожидании ответа Мисти.

Когда Радуга опроверг страхи Мисти касательно ее сравнения его с кошкой, девушка заулыбалась. А вот затем Мисти резко изменилась в лице. Она поджала губы, а глаза стали мокрыми, года табакси сравнил ее с лисичкой. Стараясь, не встретится с Радугой взглядом, девушка произнесла, сдерживая эмоции. – Извини у меня еще много работы.
После чего продолжая смотреть в пол поспешила покинуть помещение. Радуга уловил как она едва всхлипывает.

Северный это народ или южный, да только самки всех народов одинаковы — одинаково непредсказуемы.
— Погоди, погоди, — поспешил за девушкой Радуга, стараясь заглянуть ей в лицо то слева, то справа. — Я обижать не хотел совсем. Просто ты красивая, и лисы красивые, а волосы у тебя светлые, и у них шкурка белая, а мне нравятся светлые, ну же, Мисти, чего не так я сказал?

Мисти остановилась у самого выхода. Лицо девушки Радуга увидеть не мог ведь она закрыла его ладонями. Несколько долгих мгновений она тихо всхлипывала, а затем сделав глубоки вдох опустила руки.
- Ты не виноват. – Произнесла она, посмотрев на Радугу глазами мокрыми от слез.
- Просто, просто. - Ей хотелось зарыдать. – Мой братик Кирис, он… Я не досмотрела, а он любопытный. Полез к этой чертовой лисе, а она, она гадина укусила его. Я думала ничего страшного, а он, он заболел и потом, потом… - Мисти заревела и разобрать, что она говорила было нельзя, но Радуга и так все понял.

Будь на месте Радуги Кайя, она бы легко успокоила Мисти как-то по-своему, по-женски. При Лугайде рыданий и вовсе не случилось бы, он-то всю историю с Кирисом знал давно. Но у Радуги было собственное секретное оружие. Он без раздумий привлёк Мисти к себе, уткнув её ослепшее от слёз лицо в вырез майки, где шерсть на груди была особенно пушистой. Получилось то, что называют «плакать в подушку», только подушка была живая и тёплая. Придерживая девушку одной рукой, а в другой сжимая бестолковую цитру, табакси стал осторожно пятиться.
— Ничего, ничего, всё будет хорошо, — ворковал он Мисти на ухо, пока наконец не довёл её до короткой скамейки, на которой аккуратно размещались нехитрые купальные принадлежности — стопка мягких полотенец, ковшик и мыло. Несмотря на деликатный момент, Радуга всё же изловчился задней лапой скинуть слоистый брусочек на пол. Мыло он ненавидел.
Усадив Мисти, Радуга обнял её уже по-настоящему. Он медленно гладил девушку по спине, а сам смотрел через её голову на игру масляного света в завихрениях горячего пара из кадки и перебирал в уме собственных погибших родственников. Табакси относились к этому легче. Горевали, конечно, но мало кого чужой несчастный случай останавливал от его повторения, не то что упоминания. Двоюродной сестрёнке Радуги, Тихой-как-Ручей, не повезло прыгнуть через жерло гейзера аккурат в момент извержения. Прошли долгие годы, но табакси не сомневался, что самоуверенные подростки и сейчас развлекаются этой опасной игрой.
Мисти всё плакала, шерсть на груди порядком вымокла, и Радуга уже начинал задумываться, как ему быть в случае, если она не остановится. Словно прочитав его мысли, девушка глубоко вздохнула, всхлипнула в последний раз и широко потёрлась щекой по сухому месту, для чего ей пришлось придвинуться вплотную.
— Всё пройдёт, я знаю, — уже довольно твёрдо сказала она, зарываясь носом куда-то в шею Радуги и продолжая путешествовать вверх. — Да и прошло давно, только иногда накатывает, и тогда хорошо, чтобы кто-то рядом был, а то совсем… Это я не к тому, что ты для этого нужен… В смысле, ты мне просто так нравишься… такой… странный… южный… Ох, я и глупая, правда? — шепнула она на ухо Радуге, запутавшись в эпитетах.
— Умнее, чем ты думаешь, — добродушно ответил табакси. «Или хочешь показаться», — мелькнула у него весёлая мысль, когда Мисти поцеловала его в щёку.
— Я пойду, — утвердительно сказала она, отстраняясь, но не вставая, а словно ожидая чего-то. Глаза её почти не покраснели, но после слёз казались блестящими.
— Не, — возразил Радуга. — Говорю же, справятся там без тебя. Слушай, — он взял лицо Мисти в ладони, — ты мне тоже нравишься. Я кому попало «ломиломи» не предлагаю, а настоящее тропическое делается в воде. Это, конечно, не море, но я так постараюсь, что ты пищать от удовольствия будешь. Так что давай раздевайся, — буднично продолжил он, вставая, — и ныряй в кадку. Я только бандуру оттащу назад, и мигом обратно.
— Ладно, беги, — смущённо рассмеялась Мисти, потянув концы завязанного на боку пояса. — И не подглядывать!
Через минуту Радуга возник в общей зале.
— Лука, вот хорошо, что ты здесь, — затараторил он, кидая через барную стойку цитру. — Лови! Передай Лугайду, будь другом, а? Струны не трогай только! Всё, меня нету, дела.
Вернувшись к двери, он завязал на ручке снаружи красную обмотку с руки, подумал, прицепил к ней колокольчик — для самых непонятливых — и скользнул внутрь.

Тёмным вечером последнего дня зимнего месяца алтуриака к западу от Внутреннего моря не было существа довольнее табакси по имени Радуга-над-обрывом. Восседая на высоком стуле спиной к бару, одной рукой он придерживал на коленях большую кружку душистого пива, а вторую вальяжно протянул вдоль стойки так далеко, что мог бы одним движением легко обнять Кайю. По другую сторону Радуги находился Лугайд, на которого табакси ласково жмурился снизу вверх и даже кивал, но слушал его бас вполуха. Причин для такой благодушной рассеянности было несколько. Во-первых, в каминах весело потрескивали горящие поленья, распространяя по залу мощные волны тепла. Волшебное кольцо Радуги позволяло ему не мёрзнуть даже закопавшись в сугроб по кончик хвоста, но любить холод он от этого не стал, и всегда использовал возможность погреться. Во-вторых, табакси прекрасно помнил, «как всё начиналось в прошлый раз» — тоже с фирменного пива Лугайда, только тогда хозяин таверны не подливал ему заботливо в кружку, а держал за загривок так, что ноги не доставали до земли. Подобный контраст приятно грел душу — или это пиво, действительно отличное, гладило его изнутри? Наконец, «Серебряная маска» была местом, наиболее близким для Радуги к понятию «дом». Конечно, его клан обитает на Чалте, его капитан живёт в Ватердипе, и ему понравился Кормир, — но так повелось, что с лучшими друзьями он встречается именно здесь.
В отличие от Ледяной Скорби, кинжалы Радуги пыльными не были, потому что находились в ножнах, а не висели на стене. Лугайдовским пафосом табакси тоже не страдал, но северянину, конечно же, виднее, что происходит в его землях, и к чему всё это идёт. Радуге нравилась затея с приключением. В самом деле, не приехал же он в гости, чтобы сиднем сидеть в баре. «Хотя…» — подумал он, провожая взглядом Мисти. Но последнее сомнение развеялось, когда на пороге возник Алфи. Радуга махнул ему рукой.
— А прошлый раз он под самый конец объявился, — сообщил он, хлебнув из кружки. — Видать, и правда беда, если первым пришёл. Откуда он вообще знает, что мы все здесь? — и табакси подозрительно покосился на Лугайда.

Пока пиджак говорил, Патрисия чувствовала себя орбитальным ускорителем, холодные сопла которого, окутанные испарениями жидкого азота, за считанные секунды с рёвом разгораются до красноты. Если сам шаттл при этом намертво приварен к стартовой площадке, то аналогия получается кошмарно точная. Соображать приходилось быстро, очень быстро, и хотя сознание после инъекции (а это была инъекция?) в плечо было необычно ясным, в остальном организм не помогал совсем никак. Противный вкус вчерашнего (а вчерашнего ли?) коктейля, казалось, наполнял помещение. Хотелось пить, курить и помочиться.

— Дайте мне воды, — сказала Патрисия, поводив языком по нёбу и сглотнув вязкую слюну. Думай, девочка, думай, это единственное, что ты умеешь получше многих. Утечка чипа — «Зетатех». Номер проекта — просто набор букв. Линзы кибероптики давали широкое поле обзора, так что Патрисия могла видеть сразу всю четвёрку. Пиджаки — безопасники. Медик — не в счёт. Военный — непонятно.

Сбивчивую речь культиста Аври дослушивала в полуха. На волшебной метле вернулся Артус, и его рассказ был интереснее — если можно так назвать сообщение о том, что город наводнён разношёрстными вооружёнными отрядами. Кое-кто примерил маски фанатиков, будто безмолвно соглашаясь с планом Артуса и готовясь к убийственному забегу по Гринесту. За уродливыми образами было совсем непросто разглядеть прежнюю молчаливую Мири или заносчивого Азирафэля. Аври это не понравилось.
— Замолчи, — негромко бросила кентавриха и так притихшему культисту, — и слушай внимательно. Когда ты очнёшься, будет темно, но ты встанешь и со всех ног побежишь по дороге прочь от города. Доберёшься до Нашкеля, найдёшь там себе мирное занятие и никогда не будешь вспоминать о том, что делал в Гринесте. Ясно я говорю? — она отвела кинжал от хуманского горла и подбросила его, поймав обратным хватом. — Прощай, — сказав это, Аври саданула вылупившего глаза культиста рукоятью по голове так, что он снова потерял сознание.
— Послушайте, — взволнованно выступила она в круг своих спутников, положив руку на гриф бандуры, висевшей на боку, словно церемониальный меч. — Я понимаю, что сейчас не время, и столько всего сразу — отряды, крепость, дракон. Но… мы ведь ничего не знаем друг о друге, как же мы согласимся делать что-то вместе? У меня здесь подруга в Гринесте, — со стороны крепости раздался протяжённый треск, как если бы огромный гобелен рвался пополам или страшная молния всё била и била в землю. Аври торопливо продолжила: — Её похитили культисты, увезли из Сильверимуна, это далеко на севере, и привезли сюда. Я поклялась её спасти, долго шла по следу, и вот… Надеюсь, в суматохе у неё получилось вырваться, и сейчас она в городской крепости. Я хочу пробиться туда, не задерживаясь на уличные схватки, — она повернулась к Артусу, потому что противостояла сейчас его плану. — На культиста я не гожусь, сами видите, — кентавриха легко махнула хвостом. — Но могу сыграть роль пленницы или какого-нибудь монстра… — предложила она неуверенно.

Дорога медленно ложилась под копыта.
На исходе весны, когда Аври только отправилась в путь, ей казалось, что самое главное — это спешка. Она боялась опоздать и где-нибудь разминуться с Талис на считанные часы, а потому, не жалея себя, каждый растущий день покрывала рысью огромные расстояния, доскакав по краю болот до Яртара за какую-то неделю. Здесь энтузиазм уступил место мудрости. Торопиться имеет смысл, когда видишь добычу на горизонте, а охота Аври заключалась в длительном и кропотливом сборе информации. Каждая цель, названная агентом Арфистов, подслушанная в тёмном переулке, купленная у бездушного осведомителя или выбитая из пособника культистов, становилась звеном в цепочке странствий. За эти месяцы кентавриха повидала столько и открыла в себе такие таланты, что Талис, которой предстояло всё это выслушать после спасения, можно было искренне пожалеть. Спустившись на юг вдоль реки Дессарин, она отклонилась к Хелделлу, где, чтобы заручиться помощью вествудского друида, пришлось выступать посредником в переговорах с лесорубами. В Ватердипе ей очень понравился морской порт, но сесть на корабль не помогли ни значок Арфистов, ни обещание наколдовать попутный ветер, а своей настойчивостью она, кажется, родила новое суеверие среди торговых капитанов. На переправе в Даггерфорде она долго спорила со стражами, которые хотели взять с неё плату как за всадника на лошади, а потом, дождавшись ночи, из принципа переплыла реку чуть выше по течению, нахлебавшись воды и оставив в рыхлом иле подкову. В районе Закатных гор её чуть не схватили культисты, и Аври с удовольствием открыла кровавый счёт своей мести. Отсюда след повёл кентавриху кружным путём — обратно по великой реке Чионтар, мимо задыхающихся Врат Балдура, мимо загадочной библиотеки Кэндлкипа, мимо страшного Острозубого леса — в городок Нашкель. В тамошней ячейке Арфистов усталую Аври ждал лаконичный ответ, принесённый по дрожащим паутинкам сети безымянных информаторов: «Гринест».
Значит, Гринест. Разговорившись в конюшне со стариком-кучером, Аври решила присоединиться к нему по дороге. За всё лето она так и не привыкла путешествовать одна, и на торговых трактах всегда предпочитала караваны или случайных всадников — тех, кто осмеливался в это неспокойное время разъезжать в одиночку, как правило, не смущала компания кентаврихи.
Не смущала она и теперешних её попутчиков. Да чего там, впору было самой глядеть на них с пристрастием! Пара — люди как люди. Девушка такая неприметная, что даже её имя Аври узнала только на первом привале, а мужчина очень мрачный, и кажется, чем-то кентавриха ему не нравилась. Ещё один пришёл бедно одетым, но породу не спрячешь, да и не с такими ногтями изображать простолюдина. И глаза — верно чародейская кровь! Аври боком чувствовала на себе его взгляд, и возвращала его, когда тот не смотрел. Последняя парочка была самой экзотичной и очень разной, но чем-то неуловимо похожей — драконорожденный с яркой чешуёй и тифлинг с настоящими крыльями, на которые Аври откровенно глазела каждый раз, когда тот их расправлял, а случалось это лишь на стоянках. Неприятно, должно быть, ехать в тесном сундуке, что называется у них дилижансом…
Сама она подобных затруднений не испытывала — то разминала ноги, иноходью отбегая вперёд по дороге, то возвращалась, чтобы сорвать себе в волосы яркий цветок. Вот и сейчас, ласково перебирая струны бандуры, перекинутой через плечо ремнём, она первая вышла на гребень холма и ошарашенно застыла перед картиной разгрома. За её спиной раздались крики, треск, и вот огромная тень пронеслась над кентаврихой. То, что зубы дракона не пронзали сейчас её тело, было чистым везением.
— Скеррит-странник! — вырвалось у Аври. — Да что же это?
В себя её привёл возмутительный даже в такой ситуации приказ опытного Артуса. Кататься на себе верхом Аври позволяла только одному существу на свете, и это существо сейчас находилось в полыхающем Гринесте.
— Не вздумайте! — отрезала она, отворачивая круп от оставшихся с ней попутчиков. — Кайрон, ты цел? — подбежала Аври к тифлингу, наиболее хрупкому из всех на вид. — Артур… — обернулась она к кучеру, но тут же замолкла. — Артус сказал — западные врата, — напомнила она возбуждённо. Закатное солнце окрашивало её золотистую шерсть в нездоровый оттенок. — Это ближайшие к нам. Побежали! — Аври прянула вслед за вильнувшим в заросли Азирафэлем, вывернув копытами кусок земли с обочины дороги.
«И пусть только этот дракон попробует тронуть Талис!»

Что Патрисии всегда нравилось в Найт-сити — это каким разным был город. Всего через четверть часа такси привезло её на другую планету, где кипела другая ночная жизнь. Возбуждённая Патрисия хотела тут же пересказать другу подробности перестрелки, приукрасив её раза в три, не больше, но Патрика словно магнитом тянуло в ритмично пульсирующую громаду клуба. Можно было присоединиться: подходящий наряд лежал бережно свёрнутым в рюкзаке, на кредчипе снова завелись эдди, а стимуляторы прогонят усталость, чтобы падение с вершины закончилось феноменально красиво. Наконец, в мыслях промелькнула ЭнСи, и до дрожи в животе захотелось чувствовать под собой мужское тело, а бёдрами и грудью — его ладони, впиваясь губами в губы… Кирилла. Не прошло даже двух недель, и Патрисия думала, что справляется очень хорошо, но, сука, до чего же тоскливо! Потенциальная тусовка потеряла всю привлекательность. Чмокнув Патрика в щёку и дружески шлёпнув по заду, Патрисия развернулась и отправилась к нему в гости.

Приняв душ, разогрев найденную в холодильнике пиццу и открыв жестянку — одну из двух, не глядя купленных в автомате, Патрисия в майке и трусиках завалилась на диван, царственно возложив ноги на столик. Теперь когда она оказалась в полном комфорте и безопасности, было самое время для алкогольных слёз — ха-ха, очень смешно. Из разгромленного бара она взяла три пачки трофейных сигарет, но Патрик всегда хмурился, когда в квартире курили, так что её страдание и тут получалось неполноценным. Выйдя на кухню за второй порцией выпивки, Патрисия в отместку другу прихватила один из браслетов с ножами, долго возилась, чтобы приладить его на запястье, и с банкой в руках принимала опасные позы перед зеркалом, пока окончательно не утомилась. Присев на разложенный диван, она только на минуту откинулась на спину — и вырубилась.

Патрисия рассчитывала повернуть ручку на основании проектора, чтобы на полной мощности ослепить всех вокруг лазером. Она так и застыла возле тумбы, а потом медленно выпрямилась, когда убедилась, что всё закончилось без неё. Вбежавшая с улицы ЭнСи занялась своим привычным делом — стала вешаться на уцелевших друзей. На Патрисию никто не обращал внимания.
В баре стало жарко, словно вместе с кровью из мёртвых тел растеклась в пространстве какая-то мистическая жизненная сила. На одном из столиков чудом уцелел бокал с розовым месивом — давешний подарок Раулю от разноцветной девушки. Так и сжимая в руке «Узи», Патрисия отправилась на водопой. Коктейль оказался вкусным, на основе джина.
За диваном послышались размеренные металлические щелчки. Патрисия чуть не отбросила бокал, но тут же сообразила, рядом с чьим столиком находится, и что за стрелок занимал здесь позицию минуту назад — тот самый, что из пистолета прицельно снял киберпсихопатку, сцепившуюся с Раулем. Из простого наследования выходило, что разноцветная — тоже в какой-то степени «своя».
— Я сейчас! — отозвалась Патрисия на оклик ЭнСи.
Стараясь держать небольшую дистанцию, она неторопливо обогнула диван и встретилась с дулом толстенного пистолета, направленным ей прямо в лицо. На другом конце вытянутой руки, державшей пистолет, находилась, напряжённо подобрав ноги, девушка со взглядом такого же оттенка, что и полуразобранный автомат на её коленях.
— Эй, — улыбнулась уголками рта Патрисия. — Мы вроде как выиграли, расслабься. И спасибо за поддержку, я всё видела. Пить хочешь? — она протянула «Рыбке» наполовину пустой бокал.

Небо над аэропортом было цвета глаз Патрисии.

Перед ней в обе стороны тянулись обшарпанные дверки капсул, рядами поднимавшиеся на полтора её роста. Некоторые были подсвечены изнутри, и за матовым пластиком угадывались тёмные формы ночных постояльцев, слишком размытые, чтобы разглядеть в подробностях — двадцати эдди было вполне достаточно, чтобы купить себе немного приватности на этом пчелином кладбище. У Патрисии не было даже пятнадцати. Она обнаружила это только сейчас и тихо злилась, думая, что делать дальше. Её выбросили на обочину в исключительно неудачный момент — до зарплаты оставалось несколько дней, а сроки оплаты за маленькую квартирку в Хейвуде, арендованный скутер и доступ в сеть были удобно синхронизированы с этой датой. Без стабильного прилива денег и без расчётливой заначки всё посыпалось моментально. Пытаясь вытянуть одно, Патрисия только делала так, что не хватало на другое, и за неделю докатилась до пустого и замороженного кредитного чипа, выселения и ночлега в гробу — а теперь не было и этого.

Можно было поехать ночевать к Патрику, но, зная его натуру, в такой вечер он ошивался в одном из своих клубов. Сотовой связи она лишилась тоже, разъезжать в поисках по всему Найт-сити не могла позволить и подавно, а ждать друга под дверью до утра… Хотелось курить.

— Fils de pute, — Патрисия развернулась и под рёв заходящего на посадку «Боинга» отправилась в уборную. Она уже решила, как скоротать ночь — по другую сторону шоссе находилась Боевая зона, единственное место в городе, где с одиннадцатью эдди на кармане можно чувствовать себя успешной. Кроме того, она вдруг поняла, что не хочет видеть никого из знакомых, даже Патрика, а особенно — она опустила голову — Кирилла. Шансы встретить их в Зоне равнялись нулю.

В холодной кабинке, стараясь не прикасаться к стенам, которые на разных языках предлагали отсосать и вставить, Патрисия на весу переоделась из монохромного корпосьюта в цветастые уличные тряпки. Вжухнув молнией, она превратила сумку в рюкзак, накинула его на плечо и вышла из терминала, смешавшись с толпой прилетевших последним рейсом. Проигнорировала таксистов, свернула к замусоренной пешеходной трубе у съезда на парковку, пересекла 16-е и уверенно вышла в темноту.

Место для своего приземления не пришлось искать долго. Истерично трепыхавшаяся над входом в бар голорыба делала вывеску с названием излишней. Убедить бармена взять одиннадцать эдди в залог вместо пятнадцати стоило ей грустной истории о том, как парень бросил её прямо у трапа самолёта. Получив первую кружку светлой «Фукуоки», Патрисия зажгла сигарету, неторопливо затянулась и стала методично надираться.

Когда она возвращалась из туалета, случилось невероятное. Её окликнул дюжий парень, причём точно по фамилии. Патрисия сменила несколько режимов оптики — руки до плеч, ага — прежде чем на пятикратном зуме вспомнила одного из чёрных ящиков «Милитеха», тестовый субъект номер… а хер его упомнит, пересекались пару раз на полигоне, когда она работала над своей прошивкой. Странно, что он здесь тусуется — закончились эдди от продажи своей задницы? Патрисия повеселела. Приятно видеть, что у кого-то проблемы большего калибра. Наполнив очередную кружку, она подсела к пёстрой компании. Теперь ей захотелось выговориться.

— Привет, — доставая сигарету, сказала она. — Я тебя, кажется, помню. Зови меня Пэтти, d'accord? Мы не на работе. Я-то уж точно, — она зажгла предпоследнюю сигарету из пачки. Дым растёкся по столешнице. — Сказала им adieu, свободна как улитка, всё ношу с собой, — она ткнула локтем в рюкзак. — Познакомишь со своими, э-э… коллега? — Патрисия насмешливо намекнула, что имени мордоворота она тоже не знает.

Она надолго приложилась к кружке. Над краем было видно лишь однотонно-чёрную кибероптику, и никто не заметил, как внимание Патрисии отвлекла ёрзавшая за несколько столиков от них раскрашенная деваха, которая словно не определилась, кого изображает сегодня — соло, шлюху или отходняк от смэша.

Медуза скрылась под водой, словно и не было её никогда, словно все они попали под дурманящее действие затхлого пещерного воздуха. Может, и правда всё это привиделось? И Логаш снял с себя плащ, потому что ему стало жарко, Мики признавался в любви каменной сосульке, Руди стоял дурак дураком — просто так, а сама Ривер намеревалась атаковать воздух на берегу. На мгновение сердце Ривер сжалось, потому что она отвратительно ясно представляла, что могут сделать лучшие из людей, когда их разум попадает под чуждое влияние, а кого-то или чего-то — неважно. Но всё, кажется, обошлось. Энтузиазм Мики умирал на глазах, а за ним приходили в себя остальные — и она сама.

Мики с Логашем обступили отравленного Руди, ругаясь и жестикулируя. Сочувствовать, похоже, никто из них не умел. Когда-то давно умела Ривер, но это было до тумана, до изрезанных в кровь ног и выжженных невидимой пыткой чувств. Сейчас шифтерке тоже было не по себе: немного страшно того, что обнаружилось внизу под гостиницей, и стыдно за свою нерешительность. Но это ерунда, нужна всего минута, чтобы прийти в себя. А к тому времени ребята решат, как быть дальше. Поэтому она молча выполнила команду Мики — отошла к тёмному коридору, на входе в который ещё читалась метка Руди.

За исключением тихой пульсации воздуха тишина в тоннеле была абсолютной. Вода сочилась по стенам беззвучно, а каменная крошка не хрустела под лапами оборотней. Развязав полы плаща, Ривер позволила себе слушать переговоры друзей за спиной, полагаясь в сторожевом деле на зрение и нюх. Она слушала, всматривалась, принюхивалась — и темнота перед ней расцветала образами из собственной памяти.



Понуро сидевшая на полу и завёрнутая в плащ Ривер пошевелилась и обнаружила, что высохла. Возможно, одежда полуорка обладала и другими волшебными свойствами, неизвестными владельцу. Тоннель перед ней был пуст, а за спиной продолжали что-то ворковать Мики, Логаш и Руди.

[Логаш:] — Да, втроём там точно делать нечего.
— Поэтому мы пойдём вчетвером, — Ривер тихо возникла из темноты. — Да, там я другое говорила, — с вызовом произнесла она. — Но всё меняется, — шифтерка сняла плащ и кинула Логашу. — Мы тут мнёмся, потому что боимся не за себя, а за других. Да, и ты тоже, — ткнула она Мики в плечо. — Скажете, мило? Нет, это херня полная. Если мы команда, то идём и показываем, что можем, спина к спине, а потом за пивом будем хвастаться, кто и как чуть не умер. Кроме нас никто не справится. Мы все выжили для того, чтобы сейчас не отступить, — Ривер оглядела всех большими тёмными глазами. Непонятно было, где выживал Мики и уж тем более Руди, но сейчас она действительно верила в то, что говорила. Шифтерка сунула артефактору лечебное зелье и продолжила: — Пей давай, и пошли отымеем этих оборотней. Пусть не думают, что можно бежать вечно.

Ривер не обиделась на «головореза». В сущности, это была правда. Шифтерка убивала людей и делала это легко. Да, это всё война, да, она выполняла приказы, да, отступить значило подвести друзей-диверсантов. Но разве не выполняли приказа трейнские всадники на вивернах, что четверть века назад ясным декабрьским вечером сожгли с неба Реккенмарк? И война тогда была в самом разгаре, и друзья наверняка летели бок о бок, сосредоточенные, возбуждённые, отчаянные, и ни один не повернул назад. И Ривер могла уверенно сказать, что никому из налётчиков содеянное не помешало после крепко поужинать и завалиться спать — они с ребятами так и делали после каждого рейда. Какая же тогда разница между бандитом с большой дороги и прославленным героем войны? Красивая пряжка на шортах?
Всё это Ривер успела передумать, когда валялась в передвижной лечебнице Джораско где-то посреди бескрайней талентской степи. Мистический туман остановил Сердце Галифара, как называли Сайр до войны, и оказалось, что такой была цена мира для Кхорвайра. Мира, построенного на страхе, а не доброй воле, но всё же это привело к тому, что поток раненых быстро иссяк, и если раньше усталые целители списали бы Ривер как безнадёжную, то теперь её признали «интересным случаем». Ничего интересного в своём состоянии Ривер не видела, но лечение оказалось долгим, эффективным и неожиданно бесплатным. Халфлинги, которые нашли её на берегу реки Сайр — не из Дома, простые кочевники — иногда приезжали навещать, а после выписки проводили до молниевой станции и подарили в дорогу когти раптора с какими-то зелёными хвостами на рукоятках, которые шифтерка сорвала и выкинула в окно, как только поезд немного отъехал от Гэзерхолда.
Этими самыми когтями Ривер в несколько движений наголо выбрила жёсткую шерсть над татуировкой оборотня, а потом, придерживая кожу пальцами, аккуратно вырезала квадратик с бешено оскаленным медведем и, поддев его плашмя когтем, вернулась к своим.
— Мы не банда, — всё же придралась она для начала к словам Эмиля, — ты сам-то давно с Аргонессена вылез? Спасибо за помощь, а теперь двинься давай. Смотрите, — она протянула трофей так, чтобы всем было видно, — Руди, посвети. На них армейские татуировки. Я знаю, нам показывали, потому что надо всех различать, даже союзников. Да тут и знать не надо, это бреландский медведь, кто ещё такое колоть будет, кроме их ветеранов? — она подозрительно посмотрела на Логаша и почему-то на Эмиля, словно ожидая от них патриотического приступа. — Выходит, что наступали они в этих местах, а может, с войны ехали или на той заставе служили, а потом попали под проклятие, ну и вот — стали такими. Спросить бы, не пропадал ли кто из местных, да только нам, конечно, ответят, что пропадал, — Ривер махнула рукой. — Здесь, наверное, в озере тонут больше, чем мы сегодня оборотней убили.

— Ты откуда взялся? — неприветливо ставя ударения на словах «ты» и «откуда», бросила Ривер. После Шенка у неё испортилось настроение. Уровень Шляпы и его оружия шифтерка оценила сразу — щека онемела от пролетевшего поблизости магического заряда. Это разительно контрастировало с первым впечатлением в общей зале таверны, а ощущение того, что она видела десятки таких же недотёп, сменилось странным чувством, что они со стрелком давно знакомы. Ривер не стала развивать эту мысль дальше. Расклад, и без того клонившийся в их сторону, окончательно стал победным, и теперь хотелось закончить побыстрее. Она резанула ближайшего оборотня по спине, но когти застряли в густой, свалянной колтунами шерсти. Высвободив их рывком, Ривер проскочила оборотня сбоку и оказалась лицом к лицу с Логашем.

— Там парень в шляпе, это свой! — сообщила она полуорку и, не останавливаясь, сделала быстрый кувырок прямо между его широко расставленных ног, лишь немного задев импровизированные ворота ушами. Плащ, конечно же, развевался как одержимый, и под его прикрытием Ривер вынырнула аж за спиной у другого оборотня, которому нанесла сокрушительный удар ногой — как она надеялась, ломающий позвоночник.

— Всё нормально! — махнула она Руди и Мики.

Ривер опешила от такой проницательности какого-то оборотня, но тут же сообразила, что на пряжке её изрезанных когтями шорт мягко светится эмблема с трёхголовым драконом, пульсируя в такт ударам. Нетрудно понять, что это символ боевой организации — а какие в Галифаре могли ещё быть организации после бесконечной войны? Конечно, с разведкой он промахнулся… Стоп, да почему этот Шенк вообще догадки строит? Оборотню положено скалить зубы, выть на Оларун и вести себя как животное, а не умничать перед шифтером, на которого ты жалкая пародия. И уж тем более не подкатывать таким гнусным образом.

Недолго думая, Ривер размашисто ударила Шенка ногой по яйцам.
— Ты ничего про меня не знаешь, — язвительно отозвалась она. — Пойду отпрошусь на свидание, не уходи никуда, голубок.

Просьба была излишней. Если что-то и было общего у всех народов Кхорвайра, за исключением кованых, так это единое уязвимое место у представителей мужского пола. Ривер успела допрыгать до тесного прохода, с разворота отвесить затрещину по затылку оборотня-рядового, крикнуть: «Эй, Логаш! Мики, живой?» — и вернуться, а Шенк только-только разогнулся — надо отдать ему должное, так и не выронив арбалета.

Шаги неведомого существа дробились и множились в тоннелях, к которым Ривер повернулась спиной. Так она видела, что происходит у ребят, а кто присоединится к драке — неизбежный враг или невероятный союзник — рассчитывала понять по реакции Шенка, который должен был увидеть их гостя первым.
— Соскучился? — смерила его взглядом Ривер.

На Мики шифтерка лишь недоверчиво покосилась, но когда возражений от Руди не последовало, Ривер заинтересованно высунулась из тоннеля, тёмными глазами всматриваясь в сгорбленные силуэты настоящих оборотней. Выглядели они совсем не так впечатляюще, как в историях, которыми шифтерские ребятишки азартно пугали друг друга, на ходу придумывая страшнее и кровавее. Никто из них, конечно, никогда не видел живого — да и мёртвого — оборотня, и шифтерка не встречала ещё сородича, даже среди седых стариков, которому могла бы всерьёз поверить, что вот он, только он один чудом пережил столкновение с прóклятым зверолюдом. Что уж говорить обо всяких там хуманах, которые при недостаточном количестве лун в ночном небе и избыточном количестве чёрного эля в организме готовы были саму Ривер принять за верволка. Потом она шутливо пересказывала эту историю «Когтям», и громче всех выл от смеха Гаст, скаля свои собачьи клыки, но вообще-то случай был неприятный.

Когда Руди одолевало возвышенно-беспокойное настроение, а это случалось иногда без всякого повода, речи его из почти лекций становились почти проповедями. Рассуждал он тогда с чувством, почти как Мики, переплетая абстрактные убеждения против войны с горечью личного в ней участия, хотя о конкретных своих грехах выражался туманно. В мелочах же он говорил всегда искренне, возбуждая ответное желание выговориться, и заканчивалось всё обычно уютными посиделками, будь то одна фляга на всех перед костром или общая дюжина кружек на столе. Пару раз Руди приставал лично к Ривер, объясняя неправоту Серебряного Пламени двухвековой давности, когда поход против оборотней обернулся бедой для многих невинных людей. Шифтерка в ответ рассказала ему, как за оборотня однажды приняли её — и вот к каким идеям это теперь привело!

— Что ты несёшь? — прошипела Ривер вслед за Логашем, уставившись на артефактора. — Руди, ты это брось давай. Я понимаю, что тебе стыдно за шифтеров, но вот я тебе как шифтер говорю — с оборотнями нельзя договориться. Это проклятие, болезнь такая. Первые оборотни из нас получились, — постучала она пальцами себе по груди. — И мы их всегда истребляли, задолго до вашего Похода. Вообще неизвестно, от чего бы шифтеров больше погибло — от оборотней или от Пламени. Я не знаю, почему я тебе это говорю, а не наоборот. Точнее, знаю — ты тоже разницы между шифтером и оборотнем не понимаешь, — Ривер сузила глаза и сделала шаг к Руди. — Хочешь, наглядно покажу? Вернёмся к озеру и захватим того, что там плавает. Обещаю его не убивать, пока ты с ним не наговоришься. Идёт?

[Руди:] — Как новые!

— Спасибо! — отозвалась Ривер.

Она не стала проверять, исчезли проколы или нет. Скорее всего, Руди даже пятна крови с ткани вывел. Замечание про нездешних крыс её заинтересовало. Происхождением видов Ривер не увлекалась, но логичное предположение появилось само собой.

— Может, мы на зверинец Вадалис наткнулись? В войну таких много было. Под Суозом ферма стояла, где они для сайрийцев змей специальных разводили против нашей, то есть каррнатской, нежити, — стала рассказывать Ривер. — Ну, знаете, солдаты неживые, они ведь боли не чувствуют, яда не боятся, и вообще их никак не остановишь, пока не порубишь, а для этого надо на бой выходить. А такая змея сидит в траве и ждёт — как только мимо проходит нежить, она прыгает, обвивает ногу и ломает кости в голени до крошек. И всё — куда ты теперь дойдёшь без ноги, будь хоть пять раз неживой? Целые поля такими заселяли, чтобы наших задерживать. Только потом сгорела та ферма со всеми яйцами…

Взгляд шифтерки, скользнув в сторону, сделался отстранённым, и в наступившей после непрошеного откровения тишине из подвала раздался смачный удар металла о дерево, за которым последовал треск и звуки падения обломков.

— Он давно уже так? — подскочила Ривер, округлив глаза. С полуорка сталось бы выполнить её просьбу буквально. — Логаш! — шифтерка длинными прыжками понеслась в подвал. — Логаш, стой! Не ломай всю стену!

Она протиснулась в закуток рядом с цистерной, готовая не увидеть там целого места, но зрелище было даже красивым. Шестью ударами топора Логаш вырубил вокруг дыры аккуратный, почти правильный шестиугольник, через который смог бы пройти и сам.

— Ну ты даёшь, — ворчливо одобрила Ривер. — Ладно, вперёд. Руди говорит, крысы не местные, и хочет разнюхать. У Мики глаза горят, я его знаю — уверен, что там клад в пещере. Я думаю, что война ещё не везде закончилась. Выбирай себе тоже причину — и давай за мной. Остальные уже спускаются.

Ривер пригнулась и отправилась вперёд по земляному тоннелю. Она не особо скрывалась, и лишь краем глаза искала ловушки. Перед поворотами, впрочем, притормаживала и выглядывала из-за угла, оценивая обстановку.

[Мики:] — Хей, Ривер, ты там жива?

— Не дождёшься! — отозвалась шифтерка, выпрямляясь в полный рост и уступая место Логашу, ворчание которого заглушило далёкий плеск капель. — На крысу не наступи, — придержала она полуорка за бедро, ногой выкатывая с его пути труп задушенного грызуна. Развороченный бок крысы оставлял за собой ритмичные полосы крови на полу, и Ривер выпихнула её в общее помещение подвала, где холмиками остывали другие.

— Слушай, Логаш, — снова сунулась она в закуток, — погоди пока с едой. Сломай для меня стену, хорошо? Я сейчас вернусь, тогда и посмотрим, есть ли там кто-то… или что-то. А если проход от твоих топоров обрушится, — шифтерка пожала плечами, — то даже проще, завалим его до конца, и всё.

Но поднялась наверх Ривер не сразу. Она обошла центральный стеллаж и выдернула из досок застрявшие там арбалетные стрелы. Подобрала на лестнице крошечную пушку Руди, отважно, но медленно штурмующую ступеньку за ступенькой. И наконец, перепрыгнув подозрительно дымящуюся лужу на входе, выбралась на свет.

— На, — сунула Ривер пушку артефактору, а стрелы выложила перед Мики на стол. — Все целы? — спросила она, критически осматривая забрызганных кровью товарищей и чистую, но находившуюся без сознания хозяйку. — А меня покусали немного.

Шифтерка вывернулась и ощупала себя сзади, напрягая мышцы и прислушиваясь к ощущениям, но быстро пришла к выводу, что ранение не стоит внимания. Доставалось и сильнее, разве что эти крысы окажутся какими-то бешеными, но было не похоже. А вот шорты жалко — острые крысиные зубы прошли обтягивающую, но плотную ткань насквозь, оставив с полдюжины рваных отверстий. Повезло, что кое-кто в их компании умеет чинить вещи.

— Руди, займёшься? — Ривер похлопала себя по ягодице и встала коленом на табуретку, опираясь локтями на стол и подставляя артефактору зад для работы.

— Крысы у вас, — начала она рассказывать сородичам, — из-под земли. Там дыра в стене за цистерной, а оттуда подземный ход в какую-то пещеру ведёт. Вы тут контрабандой не занимаетесь, нет? Ну, значит, водой размыло, вон целое озеро рядом. Но это странно, я крыс имею в виду. Не живут крысы в пещерах. Чего им там делать — камни грызть? Тем более таким здоровенным. Так что, пока вы нам ванну греете, — значительно посмотрела Ривер на хозяйку, — мы ещё раз сходим и посмотрим. Может, не закончена ещё работа. Мики, Руди, вы нам нужны внизу.

«У кого длиннее ухо…» — так начинается одна шифтерская поговорка. Она имеет два продолжения. Первое безобидное: «…рядом с тем тепло и сухо». Отсюда берёт начало примета — на удачу дёргают за ухо того, у кого они самые длинные в компании, конечно, если их обладатель не против. Ривер была не против, хотя на фронте Логаш, скорее всего, мог слышать только второй вариант поговорки, который заканчивался на слово «шлюха». И всё же, зная, что полуорка теперь поддерживает не только аура из кристалла Руди, но и глупое суеверие, о котором тот не подозревает, Ривер спустилась в подвал немного более уверенной в себе.

Нечеловеческие глаза адаптировались к темноте раньше, чем со всех сторон послышалось клацание зубов. А дальше включились тренированные инстинкты. Ривер заплясала у подножия лестницы, извиваясь всем телом, убирая ноги за мгновение до того, как на это место кинется очередная крыса, и тут же ставя их обратно с такой силой, что доски пола протестующе хрустели — но, увы, не крысиные кости. О первоначальном плане она тоже не забыла, попытавшись когтем достать разведчика, и лишь рассекла конец зелёной ленты пополам. Преимущество крыс состояло в том, что они были дикими животными в привычной среде обитания. Но у Ривер преимущество тоже имелось — животным она не была вовсе. Шифтерка прянула в сторону от лестницы, обежала стеллаж сбоку и, запрыгнув на один из ящиков по дальнюю сторону, присела на корточки, отвлекая на себя часть грызунов из крысиного роя.

— Парни, тут их целая стая у входа, — крикнула Ривер. — Логаш, бери от них влево! Подружка Руди целая, и ещё две одиночки сзади.

Было что-то уютное в действиях Руди, словно он заворачивал подарок на день рождения дочери, попутно читая ей сказку. Противный палёный запах развеял это впечатление. Подарочек, только для крыс! Через минуту всю их компанию ждало разочарование.

— Ах, вот как, — сунув голову в люк, процедила Ривер, имея в виду одновременно размер первой крысы, их количество в темноте и провал достаточно хитрого плана. — Но вообще идея работает. Просто нужна приманка повкуснее. Я пошла, — кивнула она в ответ Мики.

Но пошла Ривер не сразу, дав друзьям время, чтобы её остановить, да и самим окончательно приготовиться. Когтями раптора она провела по предплечьям против густой шерсти, подняв её торчком. От неприятного ощущения кожа покрылась мурашками, обостряя чувства и придавая бодрости. Присев на колено, шифтерка широким движением неглубоко рассекла себе голень — из пореза тут же потекла кровь.

— Даже больше, чем жир, — на удивление спокойно объяснила Ривер, — крысы любят живой корм. Я думаю забраться на стеллаж и собрать их в кучу на себя. Если выйдет, зарежу вот эту, и тогда у нас будет две кучи, — она показала на крысу с прилипшим к боку пайком. Ленточка сбилась в комок, напоминая бантик на коробке. Ривер тряхнула головой и засеменила по лестнице вниз, роняя красные капли на ступеньки.

Конечно, Руди ванна была нужна только для души — он-то в погреб не полезет, максимум на лестнице задержится. Но против этого Ривер не возражала. У каждого в команде своя роль, это шифтерка понимала отлично. Её место — что сейчас, что раньше — всегда было на кончике когтя. В диверсантском отряде Ривер чаще всего выполняла роль острия, что проникало наиболее глубоко в распоротую другими рану и наносило фатальный ущерб. Но лишь таланты её друзей делали это возможным. Глупо даже сравнивать подвальных крыс с тем, что творилось на войне, однако Руди прав. Всё, что когда-либо вышло у неё в одиночку — это сбежать от проклятого тумана. Да и вышло ли?

Ривер поморщилась, но когти со стола убрала.

— Запах — это хорошо, — одобрила она. — Крысы на копчёное мясо лучше всего сбегаются, когда дымок идёт. Или на жареные шкварки, чтобы жиром брызгало во все стороны, — шифтерку передёрнуло от собственных слов. — Ладно, пошли.

Возле подвального люка Ривер опустилась на четвереньки и припала ухом к щели, пытаясь расслышать, как именно крысы «там ползают», а когда поднималась, то запуталась головой в реющем на призрачном ветру плаще полуорка.

— Нет, он думает, что крысы твой флаг увидят и сами сдадутся, — приглушённо ответила она Логашу, выпутываясь из складок. — Тьфу! Ничего не слышно, когда вы тут болтаете. Бросайте приманку, только сразу не будем врываться, посмотрим, что к чему. А прежде, чем Логаш спустится, я успею там всё обежать — до дальней стороны — и разведать.

Со стороны, наверное, было смешно наблюдать, как они всерьёз планировали стратегическую операцию против обычных грызунов. Но такой теперь была их жизнь, и такие у них были дела — не самые плохие в обожжённом войной мире.

Большую часть дороги от Ксандрара — по крайней мере весь сегодняшний день — Ривер провела молча и в тягостных раздумьях. Она ехала верхом на Угольке, светло-сером жеребце, временами заезжала вперёд, чтобы разведать пустынную дорогу, и всё это время шифтерку терзал единственный вопрос: кто из них четверых решил, что надо было ехать на заработки в эту грязную никчёмную дыру?

Должно быть, Руди. Невыносимый зануда, такой, что два пальца в рот. Ради своих личных фантазий он вполне мог предложить Ксандрар. Ах да, ещё выпендрёжник. Даже свой комплект фигурок вырезал не таким, как у Ривер, чтобы показать, будто тоже умеет рукодельничать. Хотя это он и правда умел. На ночных стоянках Руди иногда специально вызывался дежурить первым, но сам в это время мастерил что-то прямо на коленях, а лагерь за него охраняла маленькая самоходная пушка. Под топот её крошечных ножек Ривер засыпала без сновидений. И в «Завоевателя» Руди никогда ей не поддавался, потому она и любила с ним играть, а немногими выигранными партиями гордилась так, словно после долгой осады взяла какой-то город. Сегодня же он вообще удивил — взял когти Ривер и вернул такими острыми, что шифтерка специально пробовала затупить, да не вышло. Неужели над этим и работал по ночам? Нет, Руди молоток, соображает за всех. Не мог это быть Руди.

Может, Мики? Этот пустозвон ради лёгкой наживы повёл бы всех куда угодно, хоть в логово дракона, а потом ещё билеты продавал, чтобы люди смотрели, как их убивают. А дракон бы оказался фальшивым, как в тот раз, когда в особенно безденежный период Мики пришла в голову гениальная идея продать в цирк бородатую эльфийку, роль которой предстояло сыграть Ривер. Как она позволила себя уговорить, шифтерка не понимала до сих пор, но уже на следующий день она с ненавистью смотрела на Мики, который невозмутимо приклеивал сбритую с тела шерсть к её подбородку. Закончилось всё как обычно — магический суперклей выдержал ровно до того момента, как они получили аванс. Но Мики, на что уж проныра, не сбежал, бросив её на растерзание циркачам, а умудрился сперва обрушить шатёр. Нет, хитрюга Мики всегда умел найти выход из любого тупика. Зачем ему Ксандрар, из которого он их и вытащил?

Логаш, ну конечно! Только рыжий недоумок мог придумать настолько баранью идею. Полуорк спокойно ехал по другую сторону дороги. Фигура его была настолько массивной, что когда Ривер пристраивалась к нему ровно сбоку, Логаш надёжно заслонял ей неприятно промозглый ветерок, задувавший с озера — даром что почти лето! Два года назад весна была такой же прохладной, и в переполненной таверне на окраине Роата совсем не по вине Ривер — ну хорошо, не только по её вине — случилась драка, зацепившая апатичного полуорка. Пока он размышлял, стоит ли бить женщину, пускай даже шифтерку, та саданула его кружкой по голове с такой силой, что осталась только ручка. Далее они каким-то образом оказались на одной стороне драки, и очнулись уже в кутузке, где после короткой игры в гляделки сформировали невысказанное уважение друг к другу, которое продолжалось до сих пор. Нет, только не Логаш, это надёжный парень, скала. Ему бы Ривер без колебаний доверила свой зад. В переносном смысле, конечно.

Методом исключения Ривер снова и снова приходила к парадоксальному выводу, что зачинщицей предпринятого путешествия на задворки Бреландии каким-то образом стала она сама. К моменту пересечения границы с Аундаиром шифтерка обозлилась на нелепую ситуацию настолько, что даже пограничник инстинктивно не стал с ней заговаривать.

К вечеру распогодилось. Ветерок улёгся, и озеро, у берега которого нашёлся «Чёрный единорог», стало казаться даже красивым. Противоположный берег скрывался за горизонтом, и насколько Ривер помнила карту, плыть до него было хрен знает сколько. Море, а не озеро! Пока Логаш возился с колёсами, Ривер проводила лошадок в конюшню и проследила, чтобы им дали овса.

— Чего ты ломаешься? — недовольно спросила она своего жеребца, который не сразу приступил к еде. — Бери пример со Снежинки, — сказала Ривер, имея в виду послушную вороную кобылу Логаша. Видя, что Уголёк упрямится, она взяла щепотку зёрен из кормушки и аккуратно попробовала разжевать, потом сплюнула на пол. — Нормальный овёс. Сейчас отберу и себе кашу сварю, — угроза возымела действие, и Ривер с мыслями о еде покинула конюшню.

Но надежды на вкусный или хотя бы горячий приём разлетелись в пыль. Вот так всегда. Что-то хорошее выпадает всем вокруг, кроме неё. Особенно бесил этот соня за столом — местный пьяница, не иначе. Горе заливает, что бабушка его согрешила с драконом. Ривер таких навидалась по уши. Очень захотелось подойти, со стуком придвинуть стул напротив, сесть и сказать ему… Ай, да плевать на него, пусть катится в Морнленд! Что касалось предложенной им работы, то выбор, как ни крути, был простой — согласиться либо возвращаться в конюшню с надеждой, что Уголёк ещё капризничает. А ведь хотелось и пивка… мысленный образ полной кружки из прохладного погреба решил все сомнения в свою пользу.

— Сорок, — никакого сочувствия хозяйке Ривер не проявила, — по галифару на каждого. И горячую ванну помыться после крыс. И пиво мы сами выберем. И… — фантазия Ривер на этом кончилась. Она легко сняла с пояса острые когти в новых обмотках и прочертила короткие царапины на столешнице. — Где подвал? Я первой пойду. И вообще, может одна справлюсь, — обвела шифтерка взглядом друзей, подсознательно ещё чувствуя некоторую вину за Ксандрар. — Точечно. Крысы — они быстрые, заразы.

Карина отправилась выручать стрелы, даже на расстоянии стараясь не попадаться на глаза лошади. Она дала себе мысленную клятву, что никогда больше не сядет даже в седло, не говоря уже о голой поездке… И какой демон её заманил скакать на этом безумном животном?

Одна из стрел угодила в ствол того самого дерева, под которым её чуть не сжёг огненный выстрел послушника. Чтобы достать её, Карине пришлось упереться ногой и бережно раскачивать древко, стараясь не отделить наконечник. Заняло это какое-то время, и к повозке Карина вернулась аккурат, чтобы увидеть романтическую сцене между Вивиан и Эленвен.

Смерив подругу недоверчивым взглядом — от Адель заразилась, что ли? — Карина обратила внимание на ребёнка и не сразу взяла в толк, что перед ней не девочка.

— А почему она… он без бороды? — проницательно спросила она. — Тогда под Купол ему нельзя. В деревню их с матерью отведём. А с этим что делать будем? — откидывая мешающие волосы, показала она на безжизненное тело послушника. — Я его несильно приложила вроде.

Корнфлау машинально подставила руки под одежду Эйнара и какое-то время не без интереса разглядывала его обнажённый торс. Странные выбрал он время и место, чтобы раздеться — вот если бы вчера вечером в храме Сьюни, медленно, под скрипку и полностью, а они бы шлёпали его по… С глухим шлепком из руки Корнфлау выпал топор, чуть не отдавив ей ногу. Рассердившись на себя за то, что отвлеклась, полуросличка пристроила воинские одеяния на свой собственный рюкзак, подобрала топор и, радостно кивнув Зайнаб, принялась за работу.

Ошибочно было считать Корнфлау белоручкой. С веслом, конечно, получилось не очень, но вот топор был для неё орудием вполне привычным. Официантка, знаете ли, не только пиво разносить умеет — иногда и дров нарубить приходится. А что ростом не вышла — так это даже иногда удобнее. Полуросличка со звоном провела краем ногтя по лезвию, плюнула на ладони для сцепления и полезла на тонкий конец дерева верхом. Оседлав ствол, она принялась яростно обрубать сухие ветви слева и справа, постепенно продвигаясь в сторону корней, пока не поравнялась с Эйнаром.

— Ффух, — Корнфлау вытерла лоб и посмотрела на Эйнара, — твою одежду я там сложила, на вещи свои. Ну мы и нарубили! Давайте уже костёр разводить, а?

[Морико:] — Что-то случилось? Потянула спину?

— В моём-то возрасте? — беззаботно отмахнулась Саюри. — Хотя, возможно, вчерашняя драка…

Она сделала паузу, ожидая наводящих вопросов, но разговора на эту тему никто не поддержал. Сделав вид, что не очень-то и хотелось, Саюри пригубила душистого вина и принялась за трапезу. Она легко справлялась с мидиями, отделяя мясо от раковины одними только палочками-хаси — пальцы её были ловче и сильнее, чем казалось со стороны. И зёрна граната эладринка подхватывала так же уверенно, как цапля ловит лягушек в пруду. Фрукт этот по праву считается трудной едой. Говорят, что истинных его любителей можно узнать по одеждам гранатового оттенка, которые они носят, чтобы не отвлекаться на чистку. Саюри специально тренировалась, чтобы в ответственный момент, находясь в знатном обществе, не посадить на белоснежную накидку-кантори ни капли яркого сока.

Вот и сейчас пальцы её не дрогнули от проницательного взгляда эльфа, она лишь с запоздалой досадой опустила ресницы. Но когда Лаурель наивно предположил «четвероногие» пристрастия Морико, зёрнышко в захвате деревянных палочек лопнуло, брызнув эладринке на юкату.

Когда Саюри осваивала превращение в животных, у неё было на это куда меньше времени, чем на постижение застольного этикета. Но даже за короткое лето она успела заметить, что некоторые настоящие звери проявляют к ней в диком обличии повышенную симпатию. Если не разум, то тело пушистой самки услужливо подсказывало причину — совершенно естественную для животного, но притягательно-постыдную для человека. В начале осени, наконец, верх одержало любопытство. Встретив в окрестном лесу поджарого волка и дав ему обнюхать себя, голубоглазая волчица повернулась и припала на передние лапы, призывно задрав хвост. Именно тогда, ощущая на загривке чужие зубы, Саюри решилась на побег.

Инира и Морико нравились ей тем, что не переставали удивлять, обнаруживая то интересные различия, то необычайные сходства. Далёкая эльфийка и близкая ханъё — ну где ещё с такими подружишься, как не в Канагаве?

— Хи-хи, Морико, а ты не лопнешь от чайника? — попытка скрыть смущение вышла куда более развязной, чем хотелось. — Инира, будь добра… — Саюри откинула волосы с плеч и подставила красные пятнышки под очистительный жест. — Арлок, ну и ну. А это не вредно?

Чем дальше Саюри уходила от родной земли Сатоми на север, тем меньше ощущала себя эладринкой. Порядочной представительнице этого народа, чей возраст, несмотря на цветущую молодость, выражается трёхзначным числом, спешить должно быть совершенно некуда. Впереди у неё сотни лет, чтобы оттачивать своё совершенство, обретая в чём угодно мастерство, недоступное коротко живущим. Саюри же гнала себя так, словно была хуманской девчонкой на выданье, которая спешит нагуляться перед свадьбой. Она скиталась по провинциям, нигде подолгу не задерживаясь, временами испытывала трудности, иногда попадала в переделки, но неизбежно находила что-то, достойное своего списка.

Свиток желаний послужил ей двояко. Какие-то вещи в нём оказались несбыточными, например, самый первый пункт, который Саюри придумала просто, чтобы с чего-то начать: «покататься на живом драконе». Так и не вышло у неё «подраться с чудовищем» — ради этого искушённая в фехтовании эладринка ненадолго прибилась к отряду искателей приключений, но, увидев количество щупалец того монстра, позорно бежала с поля боя. Что-то получилось легко, в основном штуки романтической направленности — «встретить рассвет на вершине горы», пусть это и был скорее очень высокий холм, или «сходить на свидание» с симпатичным разносчиком одного идзакая, которого Саюри пригласила сама. А что-то она заносила в список уже после того, как с восторгом попробовала — и эти вещи были самыми забавными из всех, хотя зачастую невероятно глупыми. Ужинать в постели, например, оказалось так приятно, что Саюри, аристократично спавшая голышом, так и уснула вся в крошках.

Было и такое, чего эладринка испытать не хотела никогда, но этого списка она не вела. Ни к чему бросать вызов судьбе.

Оказавшись в Канагаве, Саюри решила, что пора немного придержать коней. Правда, свою пегую кобылу она давно оставила в подарок крестьянской семье, у которой прожила половину своей первой вольной зимы. Так что настала пора придерживать себя — остановиться на время, но не оглядываться назад и не успокаиваться, а лишь подумать, чем она действительно хочет заняться, кроме как составлять бесконечный список.

А хотела теперь Саюри не только получать впечатления, но и отдавать что-то этому большому миру — этому большому городу, раз уж выпало здесь оказаться. Пополнить ряды Змей было для неё лишь вопросом времени. Принцесса правящего рода Муромати с двухлетним опытом авантюризма и рекомендацией от самого Камато Хикэна, хранителя земли Сатоми — разве не идеально подходит она клану повелителей удовольствий и подателей чая? Впрочем, с Цао Цао, чей спокойный взгляд пронизывал насквозь, эладринка разговаривала, стоя подальше от солнечного света, а представилась как Симидзу Саюри, странствующая эльфийка с юга, и никаких писем ему не показала.

И вы только посмотрите на неё через несколько месяцев — больше это не бесполезная тринадцатая, а первая и неповторимая в глазах тех, кому она помогает, за кого заступается… и кому рисует. Талант из прошлой жизни, которым она по праву гордится.

* * *

Движением кисти Саюри отбросила свои карты на стол.

— Я не понимаю, — покачала она головой, недоверчиво поднимая взгляд на Иниру. — Даже новичкам так не везёт. Признайся, где ты научилась? — эладринка откинулась назад, опираясь на выставленные руки, и с грустной улыбкой заметила: — А отыгрываться уже не на что. И это в первый день отпуска!

Перед Саюри на низком столе из тёмного дерева лежало всё её состояние — четыре серебряные монеты. Она вздохнула и, чтобы отвлечься, погладила неглубокий порез на челюсти. Вчера утром в подопечном ей кайсэки один картофельник из Имомачи устроил драку, решив, что находится у себя дома. Прежде чем Саюри оглушила его рукоятью цзяня, он успел хватануть стаканом о столешницу так, что один из осколков полетел ей прямо в лицо. Хотя крови натекло прилично, ранку мог бесследно свести даже плохонький целитель, но Саюри не далась — для неё это был знак личной доблести и тема для разговора, пока не надоест.

Было жарко, и, вновь опуская руку, она чуть растянула вырез кимоно на груди. Обычно на работу Саюри ходила в костюме дикой смеси — восточный верх и западный низ — бросая модный вызов как своим, так и картофельникам (если их мнение хоть кого-то интересовало). Но сегодня она нарядилась в простенькую жёлтую с белой каёмкой юкату чуть ниже колена. Со стороны её можно было принять за дочку лавочника, если бы не узел на поясе-оби, завязанный на боку таким безукоризненно сложным манером, что вызвал бы зависть у супруги иного даймё.

Одеяние возникшего ниоткуда эльфа тоже отдалённо напоминало широкий пояс, небрежно наброшенный на бёдра. Стоял он совсем рядом с Саюри, и та ради интереса незаметно скосилась вбок, но ткань была уложена таким образом, что не давала даже намёка на непристойность. Господин Лаурель был профессионалом.

— Но прежде всякого чая, — церемонно подхватила Саюри за подругами, — вечер делает приятным вкусная еда в хорошей компании, без которой никакой напиток не в радость, — она прикоснулась пальцами к столу, чтобы дать понять Лаурелю, что говорила буквально. — А потом… — она коротко задумалась и вскинула искрящиеся ярко-голубые глаза на эльфа, — я желаю всего-навсего хороший массаж! Есть у вас птички с подходящими лапками?

Корнфлау с трудом дотерпела до отправления — не то, чтобы она ожидала оркестра на причале, и всё же просыпать такой символический момент не годилось. Но стоило каноэ развернуться и начать свой путь в обход Нянзару, как мерные движения вёсел и пригревающее солнце сделали своё дело. Корнфлау успела только нахлобучить на голову шляпу — и больше не запомнила ничего.

* * *

Полуросличка утопала в низком кресле рядом с камином, в котором горел огонь, и был он таким жарким, что ближняя к очагу половина ночной рубашки прилипала к её взмокшему телу. Комнату она узнала сразу же — это была приёмная Синдры во Вратах. Напротив неё на высоком стуле, какие в больших тавернах ставят прямо у стойки, сидел тот парнишка, рыбак из Ватердипа. На шее у него висела табличка с надписью «массажист» по-эльфийски. Он тихо играл на флейте и не отрываясь смотрел на Корнфлау. Она подобрала ноги под себя, одёрнула ночнушку, строго посмотрела на партнёра и стала декламировать свою балладу, написанную на годовой экзамен в Новом Оламне. Полуросличка сама не заметила, как запела — и голос её был таким же прекрасным, как звуки флейты. За её спиной открылась дверь.

— Юни, дочка, ты здесь? Поздно уже, почему не ложишься? — разнеслось по комнате.

Корнфлау в панике чуть не подавилась собственным языком. Она стала озираться, потом вжалась в кресло, торопливо набрасывая на плечи непонятно как слетевшие бретельки, умоляюще посмотрела на рыбака… но вместо красивого паренька с голубыми глазами перед камином стояла Зайнаб.

— Она здесь, — холодно сообщила хуманка, медленно приближаясь к креслу. — Только давно уже спит. Слышишь, Корнфлау? Проснись! — Изящная рука толкнула полуросличку с такой силой, что кресло опрокинулось, а сама она кубарем полетела в темноту. — У нас гости! — послышалось вдогонку.

* * *

— Мэ-э… — залепетала Корнфлау. Она заснула прямо на сиденье каноэ, скрючившись на боку, накрыв голову от солнца шляпой и свесив ноги на дно. Поза была катастрофической — это полуросличка осознала сразу же, как попыталась подняться, и тот бок, на котором она лежала, протестующе заныл. Другая половина Корнфлау нагрелась на солнце так, что куртку можно было выжимать. Полуросличка мотнула головой, чтобы шляпа сползла с лица, и первым, что она увидела на фоне ярко-голубого неба, стал профиль Зайнаб. Хуманка смотрела куда-то вверх, и на её виске из-за края ткани выступали нежно-зелёные чешуйки.

— Ох… — слабым голосом начала Корнфлау, но её страдания моментально прервал болезненный удар по лодыжке. — А-а-ай! — громко завопила она, резким движением садясь прямо. — Вы что, вообще?!

— А теперь, — голос [Эленвен] стал почти ласковым, — не могли бы вы не делать то же самое и позволить мне закончить? Одно ваше сомнение в жрице Рамоны, это уже…

Кажется, Эленвен загнала Карину в собственную ловушку — не она ли сама недавно рассуждала о важности субординации? Вот только сейчас таким манером до неё было не достучаться. Вместо ответа Карина потянулась за спину, извлекая из креплений щит, и гневный взгляд Эленвен встретили уже двое — рыжеволосая зеленоглазая девушка и нарисованная золотой краской крылатая кошка.

[Салима:] — Так ты считаешь, что мне это удовольствие доставляет — кого-то отбраковывать?

— Не знаю, — ответила ей Карина. Чем дольше она стояла на своём с Эленвен, тем более раскованно себя ощущала с Салимой. Разговор их запоздал на три года, и всё-таки прорвался сейчас, несмотря на попытки обеих его задержать. — Со мной ты это сделала так быстро, что я не успела понять. Но думаю, что нравится. Ведь если эгоисткой и ребёнком была я, то за что пострадали остальные?

Тут что-то задело косичку Карины. Она быстро обернулась — и опустила ненужный теперь щит.

— Иванна, — виновато, и в то же время с облегчением произнесла она. — Прости нас. Мы… всё в порядке. Я просто не могла по-другому.

[Эленвен:] — Я — проводник Её воли. Не идеальный, ну естественно! Но я стараюсь. И да, я ненавижу мохнатых ублюдков! Но конкретно этот ублюдок выглядел, как чрезвычайно стойкий.

— Значит, ты тоже не могла иначе, — выслушав Эленвен, как-то подавленно сказала Карина. — Как и моя бабушка, когда «бросила меч» в День Боли и Гнева, — она невесело улыбнулась. — Знаешь, она почти никогда не говорила об этом. Только один раз, когда провожала меня в Старую крепость. Дала мне серебряную монетку на счастье и, наверное, расчувствовалась, потому что сказала, — Карина посмотрела наконец в глаза Эленвен, — что совсем не думала тогда о Куполе, богинях и долге. Что прежде всего она хотела спасти тех, кто стоял рядом с ней. Я тогда ещё стеснялась её, а потому не стала слушать. Но теперь думаю, что она права. И если Рамона простила её, то меня она тоже поймёт.

— Это война. Война, — теперь Вивиан обводит взглядом каждую сестру, видя, как меняются их лица от брошенного слова с привкусом крови.

Прикусив губу, Карина подобрала расстёгнутый пояс с земли.

— А вот теперь, — серьёзным тоном сказала она, обращаясь к Эленвен, — командуй, сестра. Которую мы только что чуть не потеряли.

— Ух!

Потеряв опору под ногами, Корнфлау вцепилась в жёсткий нагрудник партнёрши, но та держала её крепко, так что полуросличка быстро расслабилась, и через четверть оборота Зайнаб увидела её довольную мордочку, которая выглядывала из-за плеча Вигдис.

— Газета не убежит, — ответила Корнфлау. — Мне понравилось путешествовать. Я вообще-то никогда южнее Врат…

Вигдис уже повернулась боком, и полуросличка вытянула руку в сторону Зайнаб, словно показывая жестом: «Спаси меня!» — но было прекрасно видно, как она беззаботно болтает полусогнутыми ногами в метре от каменной кладки моста.

Салима не была бы собой, не найдя способа ввернуть шпильку про её бабушку. Лет пятнадцать назад Карина расплакалась бы. Лет десять назад полезла бы в драку. Три года назад она потащила из ножен проклятый меч. С тех пор прошла целая новая жизнь. И если поначалу встреча с бывшей наставницей выбила Карину из колеи, то последующая встряска в лесу восстановила её самообладание. Она не стала слушать Салиму дальше, и воспользовалась её запинкой, чтобы пополнить бездарно потраченную кружку воды. Пить всё ещё хотелось. Но до двери в хижину, где стояла бочка с водой, Карина не дошла. Она отвлеклась на ругань Иванны, а когда бросила взгляд на мужика, то и вовсе остановилась посреди двора. Это было невероятным, но косматая морда выглядела… довольной — как будто окружившие его сёстры были частью придуманной им игры, правила которой знал он один. На короткий миг Карина поймала его взгляд, и была в нём уверенность, боль, ненависть — не было только страха. Потом лицо мужика скрыла повязка.

И тут началось такое, что Карина разом позабыла про воду. Снова, как и на полянке в лесу, ей показалось, что Эленвен подменили. Она ждала, что вот сейчас благоразумная Анна или верная Иванна или уж, конечно, Салима, заметят то же самое, что заметила она, и вмешаются. Но Эленвен остановилась только сама — и тут же нырнула в сумку, чтобы продолжать своё помрачение дальше. Карина поняла, что помощи ждать не от кого. Вот только своей ошибки с оружием при Салиме она больше не повторит.

Карина не глядя сунула кружку куда-то в поленницу. Дрожащими пальцами расстегнула оружейный ремень и рывком освободилась от него, отбросив в сторону. Наземь попадало всё, что было закреплено на поясе: плетёная и выложенная мехом изнутри корзиночка с драгоценным флаконом лечебного зелья, кожаная сумочка с мелочами, полупустая фляжка, но самое главное — её длинный меч в ножнах. Прежде чем кто-либо успел обернуться на звук, Карина рванулась к вышке и, затормозив перед исполосованным мужиком, повернулась к нему спиной, загородив собой от Эленвен. Руки её безвольно повисли по бокам.

— Ты что творишь? — тихо спросила Карина, и лицо её было почти спокойным, даже губу она не прикусила, только глаза, обычно светлые, стали теперь очень зелёными, словно крошечные стёклышки витража. Смотрела она немного в сторону от Эленвен, избегая встречаться с ней взглядом. — Что ты делаешь? — повторила она, не повышая голоса. — Почему вы ей позволяете? — глянула Карина на Салиму и новеньких так, будто увидела их впервые. — Вы что, не понимаете, что происходит?

Мост был таким узким, что идти всем четверым в ряд не получалось. Кроме того, полуросличке было плохо видно море из-за парапета. Попросив у Вигдис подсадить её, Корнфлау с ногами забралась на невысокое каменное ограждение и, положив руку на плечо полуэльфийки, стала почти одного с ней роста. В присутствии Эйнара или Крака она бы, пожалуй, не стала вести себя настолько по-детски, но сегодня у неё был девичник.

— Раз, два, три… четыре мачты. Это большой корабль, во Вратах такого не увидишь, — стала рассказывать полуросличка, жадно вдыхая чистый бриз и не заботясь о том, слушают её или нет. — Издалека приплыл, может, с другой стороны океана. У нас в Ватердипе гавань небольшая, но глубокая, а здесь порт мелководный совсем. Так что зайти он сюда не сможет, поэтому на якоре там стоит, а завтра его на лодках разгружать будут. Ух, на рынке суета начнётся!

Корнфлау окинула взглядом подруг — да, решила она, именно подруг. Забавно это работает — их сблизила не общая работа и не пролитая рядом кровь, а всего лишь минута перед тем, как солнце закатится за горизонт. В тёплых розовых лучах Гвен, Зайнаб и Вигдис были такими красивыми, что полуросличка чуть ли не влюбилась в них. Не зря этот мост осаждали парочки. И мелодия скрипки — не нужно было заканчивать бардовский колледж, чтобы сердцу от неё становилось хорошо.

— Знаете, может, корабль этот в родных краях каждой из нас побывал, — ласково продолжила Корнфлау. — Если бы завтра не в дорогу, то могли бы купить домашние вещи, но втридорога. Держу пари, в Нянзару на кедровых шишках можно состояние сделать. Экзотический фрукт! Северный деликатес! Больше двух в одни руки не давать!

[Зайнаб:] — Смотрите! Черепаха!

— Где? — встрепенулась полуросличка, приподнимаясь на цыпочках, словно лишние два дюйма помогли бы увидеть незримое. — Да не, это облако. Завтра ветер будет, верная примета.

Корнфлау охотно приняла листки. Вникать в содержимое не хотелось, и она аккуратно положила их в самую середину журнала, а журнал, расстегнув куртку, спрятала под неё. Табакси между тем заиграла чуть более ритмично, но всё так же неторопливо и душевно.

— М-м-м… — в такт музыке покачала головой Корнфлау. — Вигдис, — предложила она полуэльфийке руку, — потанцуем?

— Здесь точно всё, что при них было? — указала [Салима] на кучу сваленных трофеев.

— Не всё, — ответила Карина. — Анна, дай-ка сюда, — получив от сестры мешочек, она покопалась в нём и вытащила себе на ладонь две золотые монеты, одну красивую и блестящую, другую затёртую и потускневшую. — Вот эта, — показала Карина, — обычная. В столовой Старой крепости такие же плашки под ноги вмурованы напротив каждого ряда, только чёрные и большие, и все разные. Я наизусть знаю, в каком порядке мужики на них идут: «Леший», «Плакса», «Хвост»… Мы их так называли, — она чуть смущённо повернулась за поддержкой к Иванне. — Здесь «Жаба» изображён, видите, глаза пучит?

Карина кинула монетку обратно в мешок и стала рассказывать про другую.

— А здесь, смотрите, мужик в шапке, — видя, что все ждут продолжения, она пояснила: — На монетах шапок не бывает. Не знаю, почему. Не принято. Ни у кого в столовой шапки не было. Но вот пока мы этого сюда вели, я вспомнила. В большом тренировочном зале на полу карта мира выложена из цветных плиточек. И один город там обозначен вот такой же шапкой, вокруг которой лучи солнца расходятся.

На лице Салимы отразилось понимание, и Карина не смогла сдержать довольную улыбку.

— Святой Град Перуга, Старая Умбрия, — отчеканила она, повторив надпись, виденную много раз. — Этих монет у него было много, — посмотрела она на связанного мужика и озадаченно нахмурилась. — Только это очень далеко, шагов десять от Купола. И на дружину двое никак не тянут.

Лист пергамента на столе в таверне «Громовая ящерица», город Нянзару, Чалт.

Расчёт на 40 дней пути для 8 человек (Вигдис, Гвен, Зайнаб, Инэт, Корнфлау, Крак, Мушариб, Эйнар).


ОБЩИЕ ДЕНЬГИ: 6 × 50 зм (аванс от Синдры) = 300 зм. на самом деле 250 зм (минус Крак)


ПРОДАТЬ СО СКИДКОЙ

• 1 короткий лук (у Корнфлау от скелета) [ссылка] × 12,5 зм +
  8 стрел [ссылка] × 0,025 зм +
  1 колчан [ссылка] × 0,5 зм = 13,2 зм.
• 1 короткий лук (у Гвен от скелета) [ссылка] × 12,5 зм +
  11 стрел [ссылка] × 0,025 зм +
  1 колчан [ссылка] × 0,5 зм = 13,275 зм.
• 1 короткий лук (у Гвен свой) [ссылка] × 12,5 зм +
  33 стрелы [ссылка] × 0,025 зм +
  1 колчан [ссылка] × 0,5 зм = 13,825 зм.
• 1 доспех из шкур (у Гвен свой) [ссылка] × 5 зм = 5 зм.
• 1 сундук (у Корнфлау свой) [ссылка] × 2,5 зм = 2,5 зм.

Всего: +47,8 зм.


КУПИТЬ НА ВСЕХ

• 2 каноэ [ссылка] × 50 зм = 100 зм. <100 фунтов>
• 4 весла [???] × 0,5 зм = 2 зм. <8 фунтов>
• 2 капкана [ссылка] × 5 зм = 10 зм. <50 фунтов>
• 2 удочки [ссылка] × 1 зм = 2 зм. <8 фунтов>
• 4 палатки [ссылка] × 2 зм = 8 зм. <80 фунтов>
• 1 горшок железный [ссылка] × 2 зм = 2 зм. <10 фунтов>
• 2 фляги святой воды [ссылка] × 25 зм = 50 зм. <2 фунта>
• 1 дождесборник [ссылка] × 1 зм = 1 зм. <5 фунтов>
• 40 ароматических свечей от насекомых [ссылка] × 0,1 зм = 4 зм. <40 фунтов>
• 16 флаконов мази от насекомых [ссылка] × 1 зм = 16 зм. <16 фунтов>
• 2 мешка калтропов [ссылка] × 1 зм = 2 зм. <4 фунта>
• 1 ломик [ссылка] × 2 зм = 2 зм. <5 фунтов>
• 1 леска (10 футов) [ссылка] × 2 зм = 2 зм. <1 фунт>
• 1 колокольчик [ссылка] × 1 зм = 1 зм. <0 фунтов>
• 10 железных шипов [ссылка] × 0,1 зм = 1 зм. <5 фунтов>
• 1 cумка шариков [ссылка] × 1 зм = 1 зм. <2 фунта>
• 1 крюк-кошка [ссылка] × 2 зм = 2 зм. <4 фунта>
• 1 походная одежда [ссылка] × 2 зм = 2 зм. <4 фунта>

Всего: −208 зм. <344 фунта>


КУПИТЬ ДЛЯ ГВЕН

• 1 легкий арбалет [ссылка] × 25 зм = 25 зм. <5 фунтов>
• 40 болтов [ссылка] × 0,05 зм = 2 зм. <3 фунта>
• 2 коробки для болтов [ссылка] × 1 зм = 2 зм. <2 фунта>
• 1 клёпаный доспех [ссылка] × 45 зм = 45 зм. <13 фунтов>

Всего: −74 зм. <23 фунта>


КУПИТЬ ДЛЯ КОРНФЛАУ

• 1 легкий арбалет [ссылка] × 25 зм = 25 зм. <5 фунтов>
• 20 болтов [ссылка] × 0,05 зм = 1 зм. <1,5 фунта>
• 1 коробка для болтов [ссылка] × 1 зм = 1 зм. <1 фунт>

Всего: −27 зм. <7,5 фунтов>


ВКЛАД ИНЭТ

• 1 зелье лечения [ссылка] <0,5 фунта>
• 1 фляга святой воды [ссылка] <1 фунт>

Всего: <1,5 фунта>


ОСТАЁТСЯ: 38,8 зм. на самом деле −11,2 зм (минус Крак)

Карина откровенно маялась. Ей очень не хотелось тащить с собой оружие. Ей страшно не нравилось, что раненая Ирма плетётся в конце отряда. И уж совсем раздражало её то, как Эленвен, показывая всем спину, упорно тащит на себе убитого мужика, хромая так, что ещё чуть-чуть — и нога её с треском переломится над лодыжкой. Дело было вовсе не в том, что Карина желала зла Куполу или успела возненавидеть своих сестёр. Просто где-то в этом лесу до сих пор находилась Вивиан, и неизвестно было, повстречалась она уже с молчаливыми шпионами или нет. И если повстречалась, то… А раз уж они решили не допрашивать пленного здесь и сейчас (и это было, увы, правильно), то следовало бежать домой со всех ног, но бросать никого не годилось, а Ирма с Эленвен явно тормозили всех. Карина смогла бы взять на закорки любую из них и трусить по тропинке — но не обеих сразу. Вот и плелась она за Эленвен, до боли в подушечках пальцев сжимая твёрдые клинки.

Наспех разгрузившись рядом с поленницей, Карина привычным движением забросила косу за спину и обернулась, кусая губу. Быстрее, рассказать девчонкам, расспросить этого, а потом искать… И тут она увидела Вивиан, выходившую из домика.

— Ви-и! — простонала Карина, и, только расслабившись, поняла, насколько была напряжена всем телом. Быстрым шагом она подошла к Вивиан и облапила её, коротко потеревшись щекой о щёку и наслаждаясь ощущением гладкой и тёплой кожи. — Я уж думала… Слушайте, вы не поверите!

Она стала торопливо пересказывать произошедшее в лесу, дошла до обыска и вдруг захотела пить. Зачерпнула из бочки, но утолить жажду не успела.

— Куда?! — угрожающе бросила она в адрес обмякшей Клеменс и тут же размашисто плеснула в неё водой из почти полной кружки. Вышло не очень метко — немалая часть пришлась по Адели, а платье Клеменс расцвело большими мокрыми пятнами, но самый тяжёлый и холодный удар пришёлся ей прямо в лицо. Струйки воды потекли по шее и стали впитываться в белоснежную рубашку.

[Ирма:] — Спасибо… Я думала, что уже всё…

Карина аккуратно выплюнула пробку в кулак.

— На смене умирать не положено, — сказала она, мягко стукнув Ирму в грудь. — Не вставай сразу, посиди сначала.

Перед тем, как закупорить флакон, она принюхалась к содержимому. Вода водой, только красная, словно арбузный сок. Но зелье было настоящим — материнский подарок в честь выпуска c отличием из Старой крепости. Карина всегда берегла его для себя, на случай, если надо будет продержаться лишнюю минуту, но ничего даже отдалённо похожего на такую минуту до сих пор не случалось.

Эленвен уже успела привести в чувство заросшего мужика. Выглядел он больным, словно собрал на своём лице волосы с совершенно неподобающих частей тела. Такие морды рисуют углём на стенах подростки, когда хотят похулиганить. Но этот ворочается, морщит нос, тихонько рычит и всячески подтверждает реальность своего существования. Да уж, будет о чём рассказать по пути в деревню! Хотя нет, не получится — шпиона придётся взять с собой. «Если только Эленвен не прибьёт его раньше», — нахмурилась Карина, глядя, с каким остервенением та втолковывает связанному пленнику новые правила поведения, совсем как непонятливому животному. На миг показалось, что они поменялись местами, и это переодетый мужик допрашивает очень некрасивую сестру, но потом Эленвен встала, прихрамывая, и превратилась в стройную и нервную себя.

[Ирма:] — А что будем делать с телом?

— Я уберу, — сразу отозвалась Карина, которой не понравилось направление своих мыслей. Надо дать время новеньким прийти в себя самостоятельно, а самой немного отвлечься.

Она подошла к телу, перевернула его на спину и, пятясь, потащила за рукава в ту самую ложбину, по которой добралась до полянки. С каждым шагом капюшон, покрывавший лицо лазутчика, задирался всё выше и выше, и подбородок его показался Карине похожим на сестринский, а очертания скул и вовсе напомнили единственного мужика, с которым она общалась достаточно близко, когда в прошлом году помогала Вивиан донести домой корзину с грибами.

Темноглазый, чуть повыше её ростом и, конечно же, бритый наголо, Бриан встретил их тогда на кухоньке с ножом в руке — он чистил картошку. Пока Вивиан отходила, чтобы поцеловать маму, Карина осталась с её братом наедине, и от вида мужика с оружием поначалу сидела как на иголках, но поневоле засмотрелась на то, как ловко он управляется с кожурой. Когда Бриан между делом к ней обратился, она не сразу поняла, что её просят снять с верхней полки тяжёлый чан. Карина помогла, и вернувшаяся Вивиан нашла их обоих уже во дворе, где они вместе пытались разжечь огонь, чтобы вскипятить воду для сморчков. Это был один из самых странных дней в жизни Карины. Если не смотреть на Бриана — а не пялиться на него было трудно — то кажется, что рядом с тобой на корточках сидит послушница Аэлис и мелодичным голосом добродушно костерит отсыревшие опилки. Но стоит только скосить глаза на не такую уж и косматую морду, как понимаешь, что это отъявленный мужик, из числа тех, что полвека назад безжалостно вырезали армию Купола. «Окажись я тогда вместо бабушки на поле боя», — думала Карина, раздувая тлеющие искорки, — «он бы меня не пощадил». И тут Бриан выдал в адрес огня настолько забавный укор, что она не удержалась и прыснула со смеху, взметнув слежавшийся пепел себе прямо в лицо. Странный то был день, и по пути к Старой крепости красноглазая Карина была задумчивой больше обычного.

Она остановилась и выпрямилась, прикусив губу. Опять думает не о том. Не заглядывая убитому в лицо, Карина стала обшаривать его карманы и складывать содержимое рядом. Потом взвалила тело себе на спину, продралась через кусты, дошла до ложбины и осторожно свалила туда мужика, от чего капюшон его сполз совсем, и Карине открылось физиономия, на Бриана совсем не похожая, карикатура на сестру — безволосое спереди, но с длинной засаленной шевелюрой сверху. «Будут знать, как стрелять в живот», — мстительно подумала Карина. Она срубила мечом целое деревце неподалёку, накрыла им канавку, подобрала по пути шпионские пожитки и вернулась к своим.

Не успела она мысленно поздравить себя с неявной победой над Салимой, а та уже наносит ответный удар: стоит посреди хижины, как ни в чём не бывало, смеётся и болтает со своими подругами — с её, Карины, подругами! Ну, ладно Адель — барду ничто и никогда не мешало зацепиться языками с кем угодно. Но то, как радостно к разговору подключилась Иванна, вызывало в Карине особенно липкую ревность, и было это чувство настолько неприятным, что она не стала больше ждать ни минуты. Пристроив щит на спину и на ходу застёгивая наручи, она не спеша вышла наружу со слабой улыбкой, словно всё было в полном порядке.

«Ну и ладно!» — думала она, щурясь под ярким весенним солнцем и резко затягивая ремешки. — «Вспоминайте своё дурацкое прошлое. Ни капли я не завидую». Больно сознавать, что влияние Салимы никуда не исчезло, что наставнице достаточно просто появиться рядом, чтобы с лёгкостью украсть всё, чего Карина добилась ей вопреки…

Руку закололо иглами. Карина зло зашипела и ослабила ремешок, который перетянула слишком туго. «Что ты творишь?» — выругала она саму себя. — «К мужикам лысым эту Салиму с её прошлым! У меня с девочками есть настоящее — и будущее. Вот найду Ви, с ней и посмеёмся». Карина глубоко вздохнула и улыбнулась — на этот раз без горечи — представив, с какими шумными животными сравнит их звенящую доспехами компанию Вивиан. Отперев бревенчатые воротца, она вывела новеньких за частокол.

Легко завязался разговор ни о чём. Карина немного отклонилась от тропинки, чтобы показать Анне и Люси, где патрульные берут воду, и только собиралась рассказать неприличный анекдот про трёх невест, как с холма раздался истошный вопль. Пока она соображала и высматривала, следопытка догадалась выстрелить, показав остальным точное направление. А больше ничего и не требовалось.

— Люси, за ними! — скомандовала Карина, уже со щитом в руке. — Берём в клещи, как учили, ты слева, я справа. Но за дорогу ни шагу!

Она рванулась вдогонку за нарушителями, забирая немного вправо и уже не заботясь о том, чтобы не шуметь. И с каждым тяжёлым шагом всё назойливее становилась мысль — что, если эти скрытные ублюдки встретили Ви раньше, чем мы?

Спасение пришло в виде четырёх новеньких патрульных, возглавляла которых Адель, а замыкала их стайку Иванна. Карина убрала меч в ножны, скомкала тряпочку и, по-прежнему не глядя на бывшую наставницу, подалась к вошедшим, оставив Салиму чуть позади себя. Приём был почти детский — если я кого-то не вижу, то и она меня тоже.

Среди сменщиц выделялась — как ростом, так и подавляющей серьёзностью — черноволосая девушка с символом Рамоны на груди. Хорошенькая, да чего там — откровенно красивая, но смотреть на неё было неловко, словно… глядишься в зеркало. Вся её фигура была отмечена какой-то болезненной целеустремлённостью, похожей на ту, что была в душе у Карины, когда она впервые познакомилась с Аделью. Что за беда гнала вперёд эту девчонку?

Карина вдруг остро ощутила, что по возрасту находится гораздо ближе к новеньким, чем к своим. Вот с этой, коротко стриженой брюнеткой, они наверняка пару лет пересекались в коридорах Старой крепости, только друзей тогда у Карины почти не было.

Когда Анна стала собирать команду на поиски Вивиан, Карина затылком ощутила нарастающее присутствие Салимы. Дело было в том, что, когда черноволосая красавица расписалась в журнале, она стала не только старшей своего маленького отряда, но и ответственной за весь наблюдательный пункт. По уставу никто из патрульных не мог его покинуть без её разрешения. Конечно, реальная жизнь отличалась от правил, которые Карина зубрила в Старой крепости. Она сомневалась даже, читала ли устав хотя бы раз Адель, или порядок службы ей когда-то объяснили на пальцах. Та же Вивиан ушла сегодня без спроса, потому что все они знали — куда и зачем. Но то были они. А новичкам жестокая Салима обязательно это припомнит. Такого счастья Карина ей позволить не могла.

— С холма в лес две тропинки, — вмешалась она. — Да только Ви по тропинкам не ходит. Я знаю, где она может быть, так что навстречу ей пойдём. Она нас сама услышит, — уголком рта улыбнулась Карина, глядя на знакомые чешуйки доспеха стриженной брюнетки. — Моя старшая меня отпустит, — с нажимом произнесла она, — потому что иначе ближайшие три часа я проведу, сортируя дрова в поленнице по размеру. А вот если найду Ви и потороплю, то как знать — может, баньку кто сегодня топит?

И Карина подмигнула Адели в ответ.

Оказалось, что не одна Корнфлау продолжала чувствовать на плечах невидимую мантию героя. Но подход Гвен понравился ей значительно больше. Дождавшись, пока дварфийка застынет в вызывающей позе, полуросличка смачно шлёпнула её по обтянутому кожаными штанами круглому заду.

— Несправедливо! — возмущённо потрясла она кулаком в сторону Гвен. — Это я должна первой узнать имя суженого. Потому что, — она перевела взгляд на жентаримов, и голос её потерял всякую силу, а свободная рука потянулась и расстегнула пуговицу на куртке, — потому что я… — она глубоко задышала, явно волнуясь, но почему-то выпятила при этом грудь, — никогда ещё… — оленьи глаза её бегали по хуманским лицам, а пальцы сами расстегнули следующую пуговицу, — не была с мужчиной… — ещё одна пуговица, и под курткой стало видно белую маечку, а Корнфлау опустила голову, стыдливо прикрыв рот ладошкой. Но тут же вскинулась и, залившись краской, призналась чёрной троице горячим шёпотом: — Я нежный цветочек.

— Краси-иво! — присвистнула Корнфлау, задрав лицо к чудесному куполу. — Только я думала, здесь уже другие звёзды будут, а вроде бы все наши. Вон Мистра, Шут, Фехтовальщик, — стала называть она фигуры, образованные прозрачными кружочками. — Смотрите, Монета как настоящая, из жёлтого стекла! — восхищённо ткнула она в направлении единственной цветной звезды, которая прошлой ночью светила ей в окно за сотни миль отсюда. — А вот эту раскоряку я первый раз вижу, — обвела Корнфлау пальцем низко расположенную группу звёзд на той части купола, что изображала южный небосвод. — Инэт, расскажи, как называется?

И тут полуросличка застыла с занесённым пальцем. Прямо под незнакомым созвездием старика-наставника обступили трое, видеть которых в нарядном храме Савраса не хотелось совершенно. И дело было совсем не в угрюмой одежде, а в том, что она скрывала. У ближайшего мужчины, стоявшего к ним спиной, рукава были закатаны выше локтя, и татуировки чёрных драконов без чешуи, похожие на жирных червей с недоразвитыми крыльями, струились по его бледным предплечьям, заканчиваясь оскаленной пастью на каждом из сжатых кулаков. Баллады, в которых говорилось о крылатых змеях, представляли их в основном как существ злых, жестоких и коварных, но неизменно достойными противниками благородных рыцарей. А вот в манере исполнения этих драконов было что-то, вызывавшее неловкий страх — ровно такое чувство, которое было выгодно агентам Чёрной Сети.

— Стойте, — вцепилась Корнфлау в рукава Гвен и Вигдис. — Эти трое из Жентарим, я точно знаю. Хотела себе татуировку сделать, пришла и говорю мастеру: «Хочу дракона вот сюда», — она растопырила пальцы под левой ключицей, — а мне и рассказали тогда, что не все драконы одинаковые. Давайте их выгоним? — внезапно предложила Корнфлау, перекладывая журнал в правую руку и нащупывая рукоять рапиры. Победа над нежитью перезарядила её уверенностью.

Последний день на заставе — «белый», как его принято было называть у Стражей — приближался к середине. Ещё с утра, позавтракав без горячего, патрульные разбрелись каждая по своим делам. Сегодняшняя рутина была пропитана ожиданием скорого возвращения: Иванна хлопочет по хозяйству снаружи домика, Карина приводит его в порядок изнутри, Адель дежурит на вышке, но делает это больше для порядка, потому что все знают — когда в лесу Вивиан, мимо не проскочит и белка. Редкие моменты одиночества, обычно недостижимого в замкнутом пространстве самодельного форта на вершине холма.

Карина, впрочем, не чувствовала себя одиноко. Она улыбалась, а мысли её под мерное шуханье войлочной тряпки по клинку были сейчас заняты своим маленьким отрядом.

После разгрома, который почти три года назад учинила ей Салима, ожидать хоть какого-то расположения от Содружества было глупо. Карина это понимала, но упрямо продолжала гнуть свою линию, кусая губы в кровь и обивая все возможные пороги, так что, когда внезапно добилась желаемого, остановилась не сразу. Оказавшись в команде Адели, она делала всё, чтобы не провалить драгоценную вторую попытку: сама вызывалась делать любую работу по хозяйству, проводила больше всех ночей дежуря на вышке, а если спала в домике, то раньше всех поднималась на рассвете — словом, изматывала себя и выкладывалась, как никогда в жизни. С Аделью и Вивиан она старалась особо не сближаться, чтобы не рисковать. Иванну же формальные отношения и вовсе как будто устраивали.

Через пару месяцев под ногой у Вивиан, спускавшейся по лесенке с вышки, проломилась доска. Адель сразу отпустила несколько шуток подряд на тему лишнего веса, и пока она уворачивалась от жреческого посоха, Иванна успела осмотреть всю постройку и объявила, что одна из опор опасно изъедена насекомыми. Чинить повреждения такого масштаба патрульным, в общем-то, было не по силам. С другой стороны, невозможность пользоваться вышкой ставила под угрозу весь их наблюдательный пост, а значит, и Купол. Следующим утром Иванна принялась за ремонт, а помогать ей вызвалась, конечно же, Карина. Они возились с починкой до заката, прерываясь только на перекус, и, когда новая подпорка была надёжно установлена, без сил уселись по разные стороны от неё. За всё время работы они обмолвились хорошо, если десятком слов, и удивление Карины было безмерным, когда Иванна накрыла её ладонь своей и сказала: «У меня такой подруги с детства не было».

Завершив смену, патрульные вернулись под Купол, где удивила уже Адель, когда после доклада в Старой Крепости устроила праздник в честь дня рождения Карины, про который та в суете последних месяцев начисто позабыла. Праздник — громкое слово для деревенской попойки, но у командирши был явный талант: к полуночи Карина размякла настолько, что когда Адель заговорщическим тоном предложила ей сбегать на речку, чтобы искупаться там голышом, позволила утащить себя из шумной избы. Они плескались и брызгались в темноте под мигающими звёздами, визжали, поскальзываясь на гладких подводных камнях, хором начинали что-то петь, взявшись за руки и забывая половину слов, хихикали и немного целовались, сидя на ещё тёплой траве, потому что это казалось очень правильным в такую славную летнюю ночь, а потом Адель шепнула: «Расслабься», — и растворилась где-то внизу, и только звёзды долго вспыхивали в небе над Кариной, пока сама она не стала одной из них.

На следующее утро голова у Карины с непривычки болела так, что лечить её пришла жрица. Пока пациентка с тупым видом выбирала из горячего отвара разваренные кусочки овощей, Вивиан сидела рядом и бубнила что-то настолько же неинтересное, насколько невкусной была еда. Но когда чашка опустела, Карина почувствовала, что голова почти не болит, а Вивиан доверительно рассказывает ей о том, какая жизнь у неё была до Купола, показывает шрам на руке, оставленный волками, наконец, вспоминает о матери, сестре и брате. Если раньше Карина могла жалеть только себя — хотя никогда бы в этом не призналась — то теперь, увидев, как спокойно Вивиан несёт собственный позор, прониклась к подруге невероятным сочувствием. «Я никому не расскажу», — поклялась она тогда, охотно связывая себя обещанием.

Позже она поняла, что Вивиан совсем не комплексовала из-за брата, наоборот — любила его. Именно это чувство сближало их маленькую команду до ухода Лотты, а после неизбежно притянуло и поглотило Карину. А была их взаимная любовь дружеской, страстной или родственной — различить было почти невозможно, да они и не пытались.

* * *

Когда через приоткрытую на улицу дверь до Карины донёсся уверенный голос Салимы, она осталась сидеть на месте, лишь уши её стали понемногу краснеть. В душе у неё, однако, поднялась буря. Теперь, когда всё было так хорошо, встречаться с бывшей наставницей Карине не хотелось никогда в жизни. Долгое время ей с этим везло — но не сейчас. «Она напьётся и уйдёт», — думала Карина, прикусив губу, — «а мы потом вернёмся в деревню, а она останется тут».

— Здравствуй, Салима, — с холодной вежливостью ответила Карина, не поднимая глаз, но чуть повернув рукоять меча, чтобы видеть отражение Салимы в блестящей стали клинка. — Дела идут на пользу Куполу, — ответила она максимально безопасной формулой, продолжая стирать уже несуществующие масляные пятна с металла.

Корнфлау не сделала даже попытки взять бурдюк с тежем.

— Я не донесу, — виновато сказала она, пытаясь максимально затянуть на себе ремень с колчаном, и в подтверждение легонько пнула рюкзак, стоявший под лавкой. Наконец, полуросличка справилась с пряжкой, убрала от пояса руки… и ремень тяжело рухнул на пол, окружив её ботинки. — А ведь это последняя дырочка, — засмеялась она немного сконфуженно, поймав взгляды Эйнара и Вигдис.

Решение было очевидным — Корнфлау просто сделала два полных оборота вокруг талии. Надев рюкзак, она почувствовала себя торговкой на ярмарке, которой не досталось лотка, и она теперь вынуждена работать живой витриной. Слишком много вещей со всех сторон. Колчан, кроме того, приходилось придерживать, иначе с каждым шагом он бил её по лодыжке. Полуросличка с завистью смотрела на Крака, всё снаряжение которого казалось частью его самого.

— Скажите, а вообще-то Квалу сегодня тут сильно нужен? — издалека начала Корнфлау, но матушка Ньяри на корню пресекла её попытки увести с собой прислужника, отправив его разгребать последствия атаки.

Ну и ладно. Сама разберётся постепенно. Корнфлау легко попрощалась с тиморцами и не спеша вышла на площадь, унося с собой частичку прохлады из храма.

[Зайнаб:] — Со своей стороны дарю название: «Кулак Полярной Звезды». Столь многогранное и звучное, чтобы наш архивист могла отразить это в своем сочинении.

— Красиво, — великодушно похвалила Корнфлау. — Только Гвен дело говорит, ни к чему нам, чтобы с Кулаками путали. Только представь, встречаемся мы с ними в джунглях: «Вы кто?» — «Кулаки. А вы?» — «И мы Кулаки». — «А почему такие разные?» — «Так мы правые, а вы левые!»

Коротко фыркнув от собственной шутки, полуросличка продолжила объяснять:

— Но и Зайнаб права — с названием надо, чтобы образ был смелый. А ещё можно эмблему нарисовать. Жаль, я не умею. Вот у нашего газетного иллюстратора хорёк дома живёт вместо кошки. Умный, послушный, а когда ему сон интересный снится, так пищит забавно, прелесть! Но зубы острые, и не боится вообще ничего. А один раз утром приносит хозяину в постель огромную мёртвую гадюку, вот такую, честно, не вру, — Корнфлау широко раздвинула руки, словно приглашая кого-то её обнять. — Ух, я завизжала тогда! А хорёк даже глазом не моргнул. Ну вот, я и предлагаю название — «Храбрые хорьки». Слышите, как звучит? Это называется «аллитерация» — когда буквы одинаковые в нескольких близких словах. И сразу понятно, что нам «хр-р», — полуросличка собрала слюну в горле, — плевать на любую опасность!

Корнфлау действительно смачно сплюнула на подсохшую землю, эффектно завершив этим презентацию.

— Я в храм Савраса, — сказала она. — Всё расскажем, что узнаем. То, что записано, не забывается. Но жду ответного рассказа, — чуть наклонила она голову. — Репортаж сам себя не напишет.

— Пожалуйста, возьмите меня с собой! — [Инэт] умоляюще сложила руки. — Мне нужно к водоему Алдани! Одна я ни за что не дойду, а вы в ту же сторону собираетесь. Это в сторону Мбалы, хоть и дальше… Мне снятся волшебники в красных одеждах…

Корнфлау была уже готова приветствовать Инэт в рядах «Храбрых хорьков», но Зайнаб спросила такие правильные вопросы, что полуросличка моментально переняла её подозрительность. Ничего это не значит, если Инэт красивая и добрая, а причёски у них одинаковые. Журналистка должна быть всегда настороже.

— И как это — «снятся»? — сузила глаза Корнфлау. — Вы с Лоси не родственники случайно?

Действия Карса, видимо, были серьёзно ограничены договорённостью, по которой их разношёрстная компания провела эту ночь не в постелях. Тамиас криво усмехнулся. Свою часть контракта они — насколько было возможно — выполнили, и случай безнаказанно похамить представителю крупнейшей организованной непреступной группировки во Вратах упускать было нельзя.

— Табор этот сдал нас всех Монтарону, — швырнул Тамиас горсть воображаемой соли прямо в раненое лицо Карса. — Вот просто обо всём ему доложил, — залил он глаза офицера мысленным уксусом. — Говорил, что пенсия скоро, а платят ему мало. Серьёзно, разберитесь там у себя, потому что ваши стрелки, похоже, вообще за еду работают. А может, и бесплатно: арбалет выдали, и крутись как хочешь. То-то они лупят во всё, что движется, цветов не различая, — Тамиас указал на окровавленную под повязкой руку Йарвейна. — Интересно, они бы его прямо так съели, или сначала…

Кто-то из своих резко дёрнул его за пояс, оттаскивая прочь от Карса, так что Тамиас споткнулся и чуть не врезался затылком в стену. И верно, вышло как-то совсем уж по-детски — но оно того стоило. Настроение после изматывающего штурма немного наладилось, а вот сил, разумеется, не прибавилось. Обратная сторона его проклятия: пара неудержимых вспышек энергии — и всё. Вот девушки — те развернули перед Карсом кипучую деятельность, требуя немедленного преследования сбежавшего полурослика. На Митреласс было страшно смотреть. А Тинне так вообще словно сбросила некое собственное проклятие, и вела себя в глазах Тамиаса чуть ли не по-королевски.

— Так она из благородных! — сказал он шёпотом. — А я и думаю, чего она вечно такая, — растопырив ладонь в попытке изобразить, какая, Тамиас обернулся, чтобы спросить Ивани, догадывалась ли она о происхождении Тинне, но сгоревшая комната была пуста. Кое-где из почерневшего ковра пробивались недотушенные огоньки, с потолка отваливались и медленно кружились в воздухе блестящие хлопья сажи. В хаосе свежего разрушения на полу выделялись две ровные полосы льда, под широким углом расходящиеся от шкафа. Обстановка весьма напоминала приют. Будь Тамиас хоть немного философом, он наверняка углядел бы в этом знак судьбы.

Хрустя льдинками, он подошёл к окну. Левая штора сгорела почти полностью, а уцелевшая правая вывернулась наружу и трепалась на ветру. Когда ткань опадала, в свете почти полной Селунэ Тамиас мог видеть лежавшую под окном женщину. Тело её было вывернуто под неестественным углом, как если бы она пыталась обернуться на бегу. Будь Тамиас хоть немного поэтом, он не удержался бы от горькой мысленной эпитафии.

Но не был он ни философом, ни поэтом, а только — и даже Чижик всегда это понимала — ненормальным мальчишкой, которого сегодня начало подводить своё собственное безумие. Тамиас поймал штору, высморкался в неё и обернулся в комнату. Прямо перед ним победно торчали ножки перевёрнутой им кровати. Кому принадлежала эта идея — Тамиасу или той, новой сущности — сказать было сложно. Но это позволило одним махом разрядить большую часть подготовленной Монтароном ловушки. Увы, слишком поздно. «Зачем он вообще поджёг кровать?» — подумал Тамиас. Стол — понятно, документы. Ковёр — потому что промасленный ворс хорошо горит, но что, если под ковром тоже было что-то спрятано? И под кроватью — в приюте многие устраивали там тайники для личных вещей. Таким образом воспитанники проводили границу между собственным имуществом и тумбочками со стандартным казённым содержимым. Например, под головным концом кровати Тамиаса поворотная фанерная дощечка прижимала к неоструганным снизу доскам несколько карандашных рисунков, при воспоминании о которых его охватила ностальгическая неловкость.

Тамиас шагнул прямо в центр полуразвалившейся кровати и стал топтаться по ней, выглядывая тайники и надеясь, что секреты Монтарона не сводятся к похабным изображениям полуросличек.

Кровать обрушилась на ковёр с хрустом — каркас не выдержал падения. Голоса за окном кричали друг на друга, приближаясь со всех сторон. Внизу тяжело топали, словно пытаясь провалиться сквозь землю. Комнату сотрясали стихии — осенний дождь ударами капель прибил огонь к полу, а зимний шквал с треском выморозил остатки. Старый дом, протестуя против нарушения природного порядка, стонал и дрожал вокруг. В коридоре мяукала кошка. Словом, снаружи было шумно, а вот внутри после короткого и мощного приказа все мысли исчезли, как если бы Тамиас потерял сознание. Сила, которая обычно до последнего поддерживала в нём ярость и без устали гнала вперёд, теперь замолчала. Механически переставляя ноги, он пересёк комнату, подобрал что-то с пола и направился к выходу.

Неуловимый момент обратного перехода, и он уже стаскивал с себя промокшую, разорванную, обгоревшую рубашку, а мысли вернулись — усталые, растерянные, но самые обычные.

— Кажется, нет, — тупо ответил он Ивани, проводя себе ладонью по животу, покрытому какой-то холодной грязью. Йарвейн неподалёку прислонился к стене и смотрел на всех волком. Выглядел эльф примерно так же, с налипшими на одежду обрывками подпаленных бумажек. — Ай, я даже знать не хочу, — Тамиас швырнул себе под ноги рубашку и подтянул мокрую повязку, когда-то красную, а теперь почти чёрную. — Пошли, Йар, гостей встречать.

Он встал на изгибе коридора, откуда прямо было видно дверь с лестницы, а если повернуть голову направо, то дверь в соседнюю комнату от сгоревшей. Шаги затопали по ступенькам, послышались возбуждённые голоса. «Нашли тех двоих», — подумал Тамиас, чувствуя себя страшно неуютно голым по пояс. Чтобы хоть как-то это компенсировать, он вытащил из кармана сложенную в несколько раз треуголку, быстро развернул и мятую напялил на голову. С взлохмаченных волос посыпался иней. Тамиас сложил руки на груди и стал ждать.

Как же так вышло? Тамиас не мог уверенно ответить ни сейчас, ни много позже. Быть может, Монтарону помогали особенно отзывчивые сверхъестественные покровители. Или его невероятная реакция была результатом тренировок того самого серокожего дварфа. А ещё они сами просчитались, думая, что полурослик захочет что-то доказывать, и вообразив, что время работает на них. Но Монтарон ничего такого не хотел, а время… время решило обернуться против Тамиаса. Сжатая внутри него пружина требовала выхода слишком долго.

Когда взметнулось пламя, оно уже было светло-серым. Воздух стал колючим и тяжёлым, а зрение затуманилось больше обычного. Но даже через заполнившие комнату тёмные хлопья Тамиас слышал, как в дальний угол забился и скулил щенок. Ярость сменилась удивлением, а ему на смену пришло незнакомое, невероятное, невозможное чувство — страх. Не за себя, но за потерявшего разум сородича, который беспомощно копошился в мокрой листве. Тамиас кинулся к нему прямо через огонь, забыв выпустить когти и не обращая внимания на то, как на его груди резаными лоскутами сгорает шерсть.

— Брось! — зарычал он безумцу, прыгающему перед распахнутым окном. Слова казались избыточными, ненужными. Раздражение от необходимости опускаться до разговора было так велико, что хотелось растерзать кого-нибудь, и Тамиас уже подался вперёд, чтобы наказать наглеца, который — теперь это было ясно — только притворялся ему равным, который обманом заманил его в ловушку… «Нет!» — его накрыл импульс такой силы, что Тамиас отшатнулся, словно от удара в лицо. — «Он твой». Мысль была столь же короткая, как и двусмысленная, но самое странное — она словно принадлежала кому-то другому.

Новое ощущение отрезвило Тамиаса. «Я разберусь с тобой после», — с угрозой, но почти спокойно подумал он. А вслух сказал хриплым и низким голосом:
— Беги отсюда! Я за тобой!

Он пристроился к кровати сбоку, расставил ноги, упираясь в пол, и стал поднимать её, чтобы опрокинуть на ковёр и сделать мостик через озеро пламени.

— Я п-понял, — Тамиас вдруг начал заикаться, чего за весь день никто из компании от него не слышал, — п-пожалуйста, н-не надо. Я сд-даюсь.

Нарочито выпучив глаза и двигаясь демонстративно медленно, Тамиас протянул вперёд топоры. Он держал их топорищами кверху, неудобно вывернув кисти, чтобы показать, что не собирается атаковать. Сделал небольшой шаг вперёд, одновременно приседая, со вторым шагом опустился на колено и аккуратно сложил оружие перед собой. Так же неторопливо поднялся, делая третий шажок и показывая пустые ладони с растопыренными пальцами. Эти манипуляции немного приблизили его к Монтарону, и даже столь малое преимущество стоило того, чтобы немного побыть дураком. Оставалось надеяться, что остальные за его спиной поймут, чего он добивается — и тоже что-нибудь придумают.

Город тёмных эльфов, где выросла Киирэ, не был просто скопищем строений на полу пещеры. Возводился он столетиями, и хотя планы строительства менялись уже много раз, одно оставалось неизменным — стремление его жителей к изящной красоте. Многое здесь было достойно восхищения. Стены подземелья, плавно переходящие в здания, которые словно вырастали из камня. Просторные улицы с переброшенными через них мостиками. Суетливые площади, специально устроенные в тех местах, где на поверхность выходили самоцветные жилы. Гигантские папоротники на пологих склонах. Фонтаны и водопады с тёплой искрящейся водой. Бесчисленные орнаменты и украшения на фасадах домов. И наконец, сами эльфы-изгнанники, тёмные лишь по цвету их кожи в мягком освещении.

Даже тот путешественник, который лишь однажды ночевал в гостевом квартале, чтобы рано утром продолжать дальнюю дорогу, надолго запоминал свод эльфийского подземелья. Гладкая поверхность камня высоко над головой была угольно-чёрной, как безлунное ночное небо, и на нём всегда сияли звёзды, в точности повторяя положение настоящих, даже когда снаружи был яркий полдень.

Потолок пещеры, на который сейчас смотрела Киирэ, был не более, чем потолком пещеры — низким, шершавым, в грязных потёках грунтовой воды. Ощущения возвращались быстрее, чем способность соображать. Где-то далеко кричали. Слышались звуки ударов. Совсем близко с хрустом воткнулась арбалетная стрела, и это окончательно вывело эльфийку из ступора. Она дёрнулась, опустила взгляд и закрыла рот, из которого только что слюна не текла. А потом стала думать, и каждая сознательная мысль приводила её в чувство не хуже крепкого грибного чая. Она жива и невредима — это факт. Руки были свободны — очевидно, захватчики полностью полагались на состояние странного оцепенения. Колени затекли от сидения на твёрдом камне — значит, её привели сюда по крайней мере пару часов назад. Привели их — рядом с ней оглядывались по сторонам несколько светлокожих пленников. На ней тот же доспех, в котором она была, когда её отряд попал в гоблинскую засаду…

— Убейте их всех! — крик человека в плаще прервал цепочку её рассуждений. Такой приказ никогда не отдают тем, у кого нет оружия, а значит, роль одной из жертв только что выпала ей.

Действовать приходилось быстро, и это было хорошо.

— Бегите, — бросила она, и рванулась человеку в плаще вдогонку, чувствуя, как непослушные ноги закололо иглами. По пути, наклонившись, вырвала тяжёлую секиру из руки мёртвого орка и неловко перехватилась обеими руками. А вот и те, кто его убил — на верхнем ярусе, и они только что прикончили ещё одного. Женщина с арбалетом, зверолюдка, маленькая гномка. Определённо союзники, а раз так, то ещё посмотрим, кто кого!

В несколько прыжков настигнув цель, Киирэ с разгону рубанула секирой, и, не рассчитав силу, а вернее, не имея силы достаточной, промахнулась. По инерции она пролетела ещё немного, извернулась в движении и прижалась спиной к стене, готовясь нанести повторный удар, но заметила, что пленники до сих пор не двинулись с места.

— Бегите! — заорала она так пронзительно, что даже немного оглохла сама. — Лезьте наверх, бегите за огоньками!

На краю нижнего яруса и дальше за спиной Киирэ, указывая путь к свободе, загорелись белые огни, словно звёзды, сошедшие с каменного неба над эльфийским городом.

Корнфлау сидела на коленках, машинально оттирая ладони о штанины, и заворожённо смотрела, как под пальцами жрицы затягивается кожа — сначала дварфийская, а потом и доспеха. Только когда Крак открыл глаза и заворочался, она поняла, что всё это время задерживала дыхание от волнения. Шумно вздохнув, полуросличка поднялась на немного ослабевшие ноги и пошла бесцельно бродить по полю боя, постепенно приходя в себя. Заняло это у неё шагов десять — уж очень радостно светило с неба горячее южное солнце.

Таким же солнышком Корнфлау просияла в ответ на речь матушки Ньяли. Не каждый день бываешь героем! Она подобрала обронённую стрелу, стряхнула с неё грязь и стала вести себя по-геройски.

— Привет! — важно обратилась она к смуглому и кучерявому, не по росту худенькому юноше-прислужнику. — Меня зовут Юникорн, а тебя как? Вот что, Квалу — достань-ка мой лук из телеги, вон там. А теперь держи колчан. Смотри, чтобы стрелы не высыпались. И рюкзак возьми, осторожно только, он мокрый. Ой, и грязный тоже. Прости, я потом нас обоих почищу. Кровь, говоришь? — она оглядела себя и небрежно махнула рукой. — Так это не моя.

Под прямыми солнечными лучами всё вокруг стало дымиться, прощаясь с дождевой влагой. Корнфлау чихнула, тряхнула головой и улыбнулась своему оруженосцу.

— А теперь, — сказала она, взяв юношу за руку, — веди меня принимать благодарность! — и уверенно потащила окончательно смущённого Квалу в тёмную прохладу храма.

— Стрелять умеешь? Вот, держи. Лук большеват, конечно, но должна справиться. Тут вот стрелы лежат. Не смотри на меня так! Хоть он и побывал в руках у скелета, навряд ли какую-то заразу подхватишь, — если честно, то в этом она не была окончательно уверена. Но раз уж сама держала это оружие, то понадеялась что ничего плохого не случится. — К тому же, сейчас такой дождь, что лук совсем чист…

— Умею, — кивнула полуросличка с такой серьёзной миной, что Гвен не выдержала взгляда. Заражения Корнфлау не боялась — если Вигдис может настоящие раны закрывать, то с заразой тем более справится. А вот стрелять из лука она не умела, хотя отлично пускала блинчики по воде и неплохо метала дротики в мишень. Но разве время было сейчас объяснять всё это Гвен? Нет уж, назвалась путешественницей, так будь ей и учись справляться с тем, что приходит в руки. Поясной ремень Корнфлау перекинула через плечо так, что колчан упирался в рюкзак, и оперения стрел оттопыривались почти горизонтально вперёд. Тетива, хоть и казалась уже натянутой до предела, на удивление легко уступала ещё. А больше осваивать было и нечего. Полуросличка наложила стрелу на рукоять, прикусила губу и храбро шагнула за угол.

Но стрелять по всеобщей свалке перед храмом Корнфлау не решилась. А вот справа за рослой фигурой Вигдис ещё светился одинокий скелет. Полуросличка побежала вдоль стены дома, пытаясь занять позицию, откуда нежить будет видно получше, но когда остановилась и прицелилась, Вигдис шагнула вбок и снова перекрыла ей обзор.

— Ах ты ж жиробас хренов! — заорал недовольный Крак на появление Эйнара.

Пальцы Корнфлау дёрнулись, и скользкая от дождя тетива отправила стрелу в недолгий полёт. Она исчезла ровнёхонько между ног Вигдис. Фиолетовое сияние пошло рябью.

— Попала! — радостно подпрыгнула на месте Корнфлау. — Вигдис, это я тебя прикрываю, не отвлекайся!

Оба лезвия, ударившись о латы и щит усатого стражника, потеряли инерцию удара, и Тамиас использовал это немедленно. Он легко остановил топоры на уровне пояса и со всей силы повёл обратно вверх и в стороны, обухами поддевая щиты обоих стражников за нижние кромки и выворачивая их из рук.

Топором по руке оказалось не так больно, как неожиданно. Корнфлау даже не закричала, только ахнула и отпрянула назад. Напряжённая просьба Эйнара о помощи говорила о том, что ему тоже досталось одновременно с полуросличкой. Истошные вопли Крака откуда-то из-за домика говорили о том, что ему там весело. Наверное.

Из груди неживой дварфийки показалось лезвие меча, словно рвался на волю какой-то злой дух, державший тело в подчинении. Это Гвен успела зайти со спины и нанести удар. Двигалась она невероятно быстро — или это только казалось, если сравнивать с нежитью.

— Так её, Гвен! — стряхивая секундное оцепенение, пискнула Корнфлау. — Ты меня спасла! А теперь готовься… — понизив голос, произнесла она с нехорошей ухмылкой.

В бардическом колледже Новый Оламн неумение Корнфлау голосом попадать в ноты было явлением почти геральдического уровня. Много позже она поняла — если что-то не получается, это тоже можно обратить себе на пользу, особенно когда дело касается тонких струн магии. Корнфлау прикрылась ладошкой от Гвен и громким шёпотом фальшиво пропела в сторону врага финальные строки известной всем баллады о чёрном драконе Тауглоре, которого пятьсот лет назад героически зарубил рунным мечом Азун Второй, принц Кормира:

— И лежит дракон, бездыханный он. Весь Кормир Азуна славит: колокольный всюду звон!

[Зайнаб:] — Былая нелюбовь к Кулакам при жизни во Вратах? Честно-нечестно, но за ними большая сила, и отвлекаться на игру в прятки от Пламенных это не лучшее занятие. Но понимаю тебя.

— С большой силой приходит большая безнаказанность, — ответила Корнфлау. — Вот у нас в Ватердипе стражу набирают из местных. Мой брат Феникс там служит сержантом. И все понимают, что они не только за деньги стараются, но ещё и свой родной город защищают. А Кулаки — это же просто наёмники. Без обид, — извинительно улыбнулась она Вигдис, — я рада путешествовать с тобой.

Корнфлау протянула руку, чтобы стукнуться пивными кружками с полуэльфийкой.

— Кроме того, — продолжила она, — у меня с ними личные счёты. Меня как-то арестовали в борделе, — полуросличка сделала долгий глоток, — когда я интервью пришла брать. Хотела написать, как жизнь складывается у тех, кто этим ремеслом занимается. Честно за время до утра заплатила, трём девушкам и одному парню, красивому такому эльфу. Ну вот, а хозяйка то ли кому-то задолжала, то ли ещё на стороне что-то крутила, а может, хотели они специально кого-то из клиентов поймать, да только попала я под облаву Кулаков. Бросили меня с остальными в кутузку, потому что приняли за сотрудницу. И говорят нам, что разбираться будут долго, но кто хочет выйти сегодня, может стражнику профессиональные услуги оказать в качестве залога. Эльфа, между прочим, так и выпустили. А я две ночи просидела, пока из редакции курьера не прислали с выкупом. И самое обидное, что рассказов я в камере наслушалась на хорошую такую статью, но редактор всё зарубил. Сказал, что «некоторые влиятельные лица настоятельно рекомендовали не касаться определённых тем». Хотя когда меня обыскивали, то касаться не стеснялись… — Корнфлау с усмешкой покачала головой и, поболтав кружку, допила ароматные остатки.

[Борган:] — Тоже черная, как моя жизнь. Вот такое пиво варят дварфы — и это хорошо. А эти сласти, жидкие, словно водичка — фуфло.

— Эй! — с укором сказала Корнфлау. — Ты вон здоровый какой, квадратный почти. А в Нянзару полгорода под столами валяться будет после дварфийского.

По правде говоря, полуросличка и сама чувствовала, что её начинает развозить. До неприличного состояния было ещё далеко, и она ограничилась тем, что решительно отодвинула пустую кружку. Сейчас требовался ясный разум.

— А вот ради того, чтобы Кулакам чёрную жизнь устроить, можно и крюк сделать, — одобрила она предложение Боргана. — Если дело в форте не криминальное, то я тебе помогу!

— Я читала листок Мушариба, ничего плохого о нем не слышала, разве что его… необычный цвет. На Побережье нет таких кланов? — [Зайнаб] посмотрела на Гвен и Крака. — И где его родовая кузница, которую он хочет отбить?

Пока Гвен горячо отстаивала кандидатуру Мушариба и отвлекала на себя внимание всех сидящих за столом, Корнфлау тихонько спрыгнула со стула, подошла к дварфу и о чём-то коротко пошепталась. Вернувшись к своим, она склонилась над нарисованным Чалтом, бормоча под нос:

— По эту сторону Кобольдовых гор, на северо-западе Долины… Ага! — Корнфлау положила на карту очередной медяк, закрыв им жерло одного из вулканов. Со стороны могло показаться, что они с Зайнаб играют в азартную игру, постоянно поднимая ставки. — Храхамар, дамы и господа! Мушариб сказал, что отлично управляется с лодками. Заглянем в Мбалу, потом в Кахаклу, и только потом в кузницу. Вот и получится, что не сразу два дела, а по очереди, — оставаясь на стороне Гвен, Корнфлау попыталась смягчить упорство Боргана.

Полуросличка стала отмечать на карте новые места. К легенде добавились:
«3. Руины рядом с Ущельем смерти охраняет опасный магический страж» — под Атааз Кахакла;
«4. Храхамар, древняя кузница клана Мушариба, захваченная пиратами» — на восточном склоне Кобольдовых гор;
«5. Драконья черепаха требует дань с проходящих мимо кораблей» — на выходе из Чалтской бухты.

— Интересно, чем платить черепахе? — вслух задумалась Корнфлау.

[Гвен:]— Так, стоп. Давайте запишем потенциальные расходы и бюджет. А также все, какие опции у нас есть. Все плюсы и минусы того или иного приобретения или проводника.

— Это я могу, — встрепенулась полуросличка. Она достала ещё один кусочек пергамента, побольше того, с которым принимала заказы, и пару минут записывала все варианты, то и дело уточняя детали. — Готово!

Мбалу они обнаружили совсем близко — по меркам Чалта, разумеется. Корнфлау очень понравилось, что Гвен доверила ей делать исправления на карте, хотя могла бы попросить перо и чернильницу себе — у полурослички этого было с запасом. Немного поразмыслив, она поставила рядом с Мбалой кружочек с цифрой «1» и подписала справа от легенды, на просторе Великого моря, предусмотрительно оставляя место для новых слухов и находок: «1. В руинах Мбалы обитает женщина по имени Панни или Мамми, которая воскрешает мёртвых».

Вигдис, Эйнар, Зайнаб и Борган — разной степени мокрости, но все вроде бы в хорошем настроении — подтянулись в «Ящерицу» почти одновременно.

— Есть жаркое, очень вкусное, в горшочке с травами. Теж медовый и сладкий, а ещё я подогреть могу. Пиво не пробовали, но я всем сделаю прохладное, — на правах опытного посетителя «Ящерицы» объясняла каждому из них Корнфлау. Борган, впрочем, не стал даже слушать, а сразу взял быка за рога, точнее — корову за вымя, но вышло это неудачно. После чего он переключился на полуросличку, сидевшую рядом с ним. Вряд ли дварф собирался нарочно смутить её — просто таким, грубовато-компанейским, был его характер. Корнфлау включилась в игру моментально.

— Глупости ты говоришь! — преувеличенно возмутилась она. — Я одно время работала официанткой, и поверь, плевать куда-то — это противоречит нашему кодексу чести. Но иногда случаются странные вещи. Приносят, скажем, всем по пинте за один столик, и у всех пиво нормальное, а у того, кто за задницу хватал — как моча на вкус. А ведь из одной бочки разливали, — Корнфлау развела руками, показывая, как много в мире неразгаданных тайн. — Что до имён моих, Борган Крак Стоуншилд, — полуросличка немного потянула каждый слог, — то зови меня Конфеткой. А лет мне двадцать пять, и обмениваться слюнями я люблю с языком, который у тебя, увы, длинноват.

Корнфлау лучезарно улыбнулась Боргану, подперев подбородок кулаками.

К дегустации содержимого горшочка Корнфлау подошла ответственно. Она расстегнула куртку, чтобы ничто не мешало их с плеозавром близости. Взяла ложку, немного подумала, положила обратно и полезла руками под стол. Ослабив брючный ремень на пару дырочек, Корнфлау сделала пробный вдох, довольно улыбнулась и набросилась на мясо так, словно полурослики и ящеры были заклятыми врагами от начала времён.

Покончив с едой раньше Гвен, Корнфлау перехватила у неё внимание дварфа.

— Я расскажу, — и, подвинув остывший горшочек, полуросличка выложила перед собой журнал. Первые два листа она успела заполнить ещё в особняке Синдры — короткое описание каждого спутника и художественное впечатление от задания. Отхлебнув тежа и поглядывая в записи, она стала торжественно вещать:

— Дело касается «проклятия смерти». Вот уже несколько месяцев во всём мире ему подвержены те, кого хоть раз воскрешали из мёртвых: это и путешественники, которых гибель застигла там, где не ступала нога человека, и воины, что принесли самую дорогую жертву на алтарь свободы, и влюблённые, которых преждевременно разлучила болезнь. Все они стали теперь чахнуть и постепенно терять жизнь, когда-то одолженную… взятую взаймы… в долг… — Корнфлау сбилась с темпа, нахмурилась, выставила на стол чернильницу, снятую с пояса, выхватила ручку и пометила неудачный оборот крошечной надписью «уточнить фразу». — Так вот, — продолжила она уже нормальным тоном, занеся над страницей перо, словно на минуту отвлеклась от вскрытия тела, — одна из жертв этого проклятия, также в прошлом путешественница, назовём её «Эс», чувствуя приближение смерти, позвала нас к себе и сообщила, что знает причину. По её словам, где-то в джунглях Чалта находится злой артефакт страшной силы, именуемый «Поглотителем душ». Кроме названия и очень примерного расположения, ничего нам больше неизвестно. А когда мы найдём его, то уничтожим, — Корнфлау уверенно кивнула, — и спасём тысячи жизней!

Полуросличка отвлеклась на теж, которого осталось меньше половины, заодно дав Мушарибу время прочувствовать значение их миссии.

— Мы немного поспрашивали на базаре по пути в таверну, — призналась она, — но ничего не узнали, кроме змеелюдов из Запретного города, да и то кому-то приснилось. Но вы-то, — глаза Корнфлау загорелись, а ручка опасно приблизилась к поверхности бумаги, — по роду занятий наверняка сталкивались с теми, кого воскрешали, и кто сейчас страдает. Кому что-то знать, как не вам? Какой-нибудь разговор, которому раньше не придали значения, любая зацепка. Припоминаете? Или хотя бы посоветуйте, с чего нам начать поиски? Точнее, с чего их начнём мы вместе — если договоримся помочь друг другу.

Ивани обладала прямо-таки мистическим свойством задерживать на себе взгляд Тамиаса в самый неподходящий момент. Вот и сейчас он стоял, ощущая тонкие и нервные пальцы девушки, и как дурак смотрел ей в глаза, которые в свете ламп из льдистых стали васильковыми. Когда Ивани отняла руку от его головы, Тамиас невольно подался за ней вперёд.

— Ладно, — согласился он, остановившись чуть ближе, чем нужно было для ответа. — Ты тоже. Прикрывай нас.

Тамиас шагнул мимо Ивани, обхватил ближайшие рыцарские доспехи и, переваливая их по ковру, стал осторожно двигать так, чтобы перекрыть дверь, у которой прислушивался Йарвейн.

— Ты как, цел? Изольда мне не простит, если с тобой что-то случится. Да и тебе же, скорее всего, тоже.

Не вставая с дивана, Тамиас отложил топоры, посмотрел на Ивани снизу вверх и вместо ответа приобнял её, погладив ладонью по бедру. Это вышло как-то неожиданно — просто показалось ему естественной реакцией на заботу.

— Чижик нас точно убьёт, если мы тут помрём, — серьёзно сказал он. — И потащит воскрешать в тот же бассейн, где ей проклятие снимали, и там этот жрец будет нас топить, а я плавать не умею. Я правду говорю, — закивал Тамиас, — где мне было учиться, в порту среди лодок, что ли? Не боись, — он отпустил Иви, пружинисто вскочил на ноги и туманно продолжил, — ещё на один раз меня этой ночью хватит, а больше, — он грустно покачал головой, — больше никогда и не нужно.

Они провели в дороге почти месяц, сменив за это время несколько воздушных кораблей. Количество аттар среди пассажиров возрастало рывками. Из Квивольдина улетали только Кауна с Рейо. После пересадки в Пайсоле добавились ещё двое, которые держались сами по себе и сошли в первом же городе на Драконике. До самого Прэйна опять никого, а у Жемчужного озера на борт поднялась большая и шумная синекожая компания — судя по возрасту, выпускники на отдыхе.

Пассажир, сидевший сейчас через стол от Кауны, тоже был атта по имени Линарис, возвращавшийся в Аратан из Антира. Высокий, хорошо одетый, с весёлым прищуром тёмно-синих глаз, он сразу сошёлся характером с Финори, а с Кауной то и дело флиртовал, и делал это в такой непринуждённой манере, что непонятно было, всерьёз ли он. После небольшого колебания Кауна решила, что не всерьёз, включилась в игру и все эти дни добродушно принимала его знаки внимания. Даже немногословный Рейо попал под обаяние Линариса и пару раз о чём-то с ним спорил в кают-компании.

Кауна рассказала, что много лет прожила и проучилась в Альсарии, но цель возвращения скрыла. Линарис поведал, что часто летает в Антир по торговым делам, но южнее никогда не бывал. Про что умолчал он — было неизвестно, но разве кто-то в целом мире ждёт правды от случайных попутчиков? Всё, что от них требуется — скрашивать долгие часы полёта, и Линарис делал это мастерски.

— О нет, позвольте мне, — сказал он Кауне, отбирая у неё чайник и начиная разливать дымящуюся жидкость по кружкам. Они сидели вдвоём у окна по правому борту, и смотреть на обелиск не пошли. Линарис пролетал над этим самым местом по пути в Антир, и по его резонному замечанию измениться за несколько дней внизу не могло ничего, разве что гигантский монумент украли — а если так, то они об этом услышат от Финори. Кауна же не могла оторваться от вида за своим окном — на зелёную равнину, которая подступала от гор к самому Зеркальному заливу, с крошечным городком на берегу.

Долгие годы она только зимовала на родине, и соскучилась по весеннему Аратану настолько, что вид яркой травы с разбросанными тут и там скоплениями белых и жёлтых точек — полевых цветов — вызывал острое желание сойти прямо тут, разуться и бегать по траве, пока от сока не позеленеют ноги. Но следующей остановкой был только Новый Меркатор, да и весна от неё никуда не денется.

— Мы в школе ездили смотреть на обелиск, — сказала она, перескакивая с одной приятной мысли на другую. — Сначала несколько дней в этот городок добирались, не помню название, там переночевали, а с утра пешком к подножию. Пока учитель рассказывал, мы с подругой пробрались на другую сторону основания, хотели надпись оставить, что мы там были. Но камень такой гладкий и твёрдый, что у нас сил хватило только выцарапать «К плюс Р», — Кауна отхлебнула чай, посмотрев над краем кружки на Линариса. — Не представляете, сколько там разных надписей. Некоторые совсем высоко, и не поймёшь, как добрались. Многие руки свои обводили, но нам с Равной нечем было. Кое-где даты стоят, одна чуть ли не на пятьсот лет назад. Как представишь, что многих из них уже на свете нет, то делается грустно, и в то же время — это правильно. Мы с ними словно заодно на этом обелиске. Все вместе, хотя друг друга и не видели ни разу, — она с улыбкой вздохнула и буднично продолжила: — А что сейчас в столице интересного?

Корнфлау чуть не подавилась слюной. Она попробовала каждый фрукт на прилавке и в гастрономическом экстазе потратила на самые вкусные почти золотой. Ароматный свёрток Корнфлау уложила в пригодившийся сундук. Распрощавшись с доброй, но неосведомлённой торговкой, они с Гвен отправились дальше — с твёрдым намерением дойти до «Громовой ящерицы», нигде больше не застревая. Но полуросличка сплоховала и тут. Красный базар она покинула с фляжкой на поясе, до того точно выгнутой по форме её бедра, словно торговец — тощий полосатый табакси — снимал с неё мерку. Он и указал дорогу к «Ящерице».

На подходе к гостинице Корнфлау внезапно остановилась и топнула ногой.

— Гвен! Я знаю, где надо спрашивать. В храме, что по ту сторону порта, низенький такой. Мы так спешили уйти в город, что мимо прошли, а ведь у них тут, если кто заболеет, то дорога только к жрецам, точно говорю. Только пообедать сначала нужно, — от сочных фруктов и чистого морского воздуха есть Корнфлау хотелось страшно.

Быстрым шагом в гостиную вошёл Тамиас. Он выглядел невредимым и почти таким же спокойным, как вчера — если бы не забрызганное чужой кровью лицо. Бросив топоры на диван, поискал что-то взглядом, потом пожал плечами, снял болтающийся на предплечье оторванный дварфом рукав, скомкал и стал вытираться. Закончив, он сделал было шаг к Валиндре — починить рубашку, но после вправленного плеча та была настолько обозлённой, что Тамиас тут же передумал и после короткого колебания с треском оторвал и другой рукав. Пропадать так пропадать — купит новую!

Он сел на диван, подтянул к себе медвежью шкуру и стал энергично вытирать об неё топоры. На его плечах слегка перекатывались твёрдые мышцы.

— Забудьте про Кулаков, — добавил Тамиас к разговору. — Они сюда ни за что не полезут, пока не убедятся, что внутри всё кончено. Потому с нами и связались. Я такую работу делал для Гильдии, а сейчас вроде как наоборот. Никакой разницы. А мы, если захотим, уйдём обратно через подвал.

Во время телепортации Корнфлау сидела верхом на сундуке, зажав между ног его обитый металлом угол. Волшебство началось без предупреждения — что-то дёрнуло за живот, словно под рёбрами застрял огромный крюк, и Корнфлау оказалась в полной темноте. Она съёжилась, падая куда-то в пространстве и не понимая, где верх, а где низ, но кончилось всё быстро и столь же внезапно.

Впрочем, нет, не всё — падение прекратилось, и теперь полуросличка лежала на правом боку с подтянутыми к груди коленями, но с каждой стороны она упиралась в твёрдую и плоскую стену, так что ни выпрямиться в полный рост, ни даже повернуться не могла. Неужели что-то пошло не так и она… застряла между мирами? Перспектива существования в астральном кубике не понравилась Корнфлау настолько, что она со всех сил заколотила по стенам кулаками и ботинками — насколько могла размахнуться.

— Эй, кто-нибудь! — воззвала она о помощи. — Вытащите меня отсюда! Мне нужно в Нянзару!

Что-то стукнуло, и яркая вспышка ослепила Корнфлау. Полуросличка зажмурилась, а когда открыла глаза, то на фоне квадрата полуденного неба увидела склонившуюся над собой Зайнаб. Женщина не мигая смотрела на неё звериными глазами, а потом протянула руку, помогая встать.

— Ох! — сказала Корнфлау, вылезая из собственного сундука и растерянно улыбаясь. — Спасибо, Зай, что крышку подняла. Так и приступ может случиться! Нет, как хотите, а обратно на корабле поплывём. А где мой рюкзак?

Рюкзак сиротливо стоял в нескольких футах. Надев его, расправив лямки и немного попрыгав для верности, Корнфлау стала рассматривать город, козырьком приложив руки к голове. Вид на порт был частично загорожен массивным каменным молом, но ради того, чтобы глазеть на причалы, можно было и Врата не покидать. А вот залитые солнцем весёлые улочки, ведущие вглубь, так и манили на прогулку. Но день или ночь, большой город или маленький — жульё всегда крутится рядом, особенно если ты не местная, так что полученное от Синдры золото Корнфлау запихала в рюкзак поближе к спине, и твёрдый мешочек неудобно торчал ей прямо в спину. Ничего, доберётся до жилья и переложит всё как надо, а упаковок через десять станет в этом деле мастером. Так всегда бывает.

— Давайте жить в «Громовой ящерице», — Корнфлау не стала уточнять, что выбрала гостиницу только из-за названия. — Гвен, я с тобой пойду заселяться. А как устроимся, хочу на базаре погулять. Где ещё новости собирать, как не там! У нас во Вратах только проедет кто по Вирмовой переправе, а на Просторе уже знают, что в телегах везут и сколько это стоит. Да и не только в торговых делах торговцы понимают, особенно если уступить им пару серебряных. Наплетут, конечно, тоже с Ястребиный холм, но это уж сама крутись и разбирайся.

К посещению рынка у Корнфлау были ещё две причины — романтическая и практическая. Караваны из Ватердипа, подъезжая к Вратам Балдура, останавливались снаружи от стены, в Блэкгейте. Там они устраивали лошадей в конюшни — в город животных не пускали — и проводили ночь, чтобы на следующий день пройти стражу на воротах с чёрным драконом и попасть внутрь. Несколько лет назад Корнфлау простояла в такой очереди почти до заката, постепенно зверея от противного моросящего дождя и назойливых предложений «пронести посылочку в город». Когда она, измученная, мокрая и голодная, прошла наконец досмотр и впервые ступила на улицы Верхнего города, усталые ноги сами повели её на звуки музыки и весёлый гул. Пройдя три небольших квартала, Корнфлау вышла на простор оживлённой торговой площади, которая, как она потом узнала, так и называлась — Простор. Она купила истекающий соком мясной пирог и кружку сладкого сидра, уселась за сколоченный из свежих досок стол с видом на колесо обозрения и через четверть часа почувствовала себя самой счастливой полуросличкой на свете.

Конечно, повторить такой момент было бы невозможно. Другой город, другие обстоятельства и другая она. Но что-то внутри подсказывало — визит на рынок будет весёлым. Практическую же причину Корнфлау озвучила вслух.

— А кроме того, мне надо купить флягу для воды и что-нибудь от солнца на голову, — она потрогала свои стремительно нагревающиеся волосы и с восхищением посмотрела на завёрнутую в белый платок Вигдис. Жара и влажность уже начинали докучать полуросличке, и она крутанула пальцами, шепнув волшебные слова. Прохладными стали её брюки до середины бёдер. Потом нижнее бельё и куртка на талии. Наконец, грудь и плечи тоже покрылись мурашками. А вот причёску и солнечный свет так не заморозишь — хорошо хоть веснушки ей больше не грозят. Корнфлау поёрзала в одежде, чувствуя приятное трение задубевшей ткани, и предложила:

— Может, Вигдис подождём, а, Гвен? А потом втроём на базар!

С практической точки зрения объявление могло бы набирать авантюристов для похода за грибами в Глухолесье или для сплава к морю по реке Чионтар — оба эти маршрута были неведомы Корнфлау в равной степени с далёким полуостровом Чалт. Кроме родного Ватердипа и Врат Балдура она могла похвастаться разве что прошлогодней поездкой в Кэндлкип, куда её, разумеется, не пустили. Зато Врата маленькая журналистка исследовала досконально, хотя не все районы она посещала охотно и не везде это прошло безболезненно. Но всё же это был один-единственный город, и в глубине души Корнфлау хотелось чего-то большего.

Она отправилась в газету, где напористо предложила сделать репортаж о невероятном путешествии на край света. Получив официальное задание и пообещав редактору сувенир, Корнфлау принялась тратить командировочные. Первым делом она купила переплетённый в мягкую кожу журнал для ведения дневника. Вид нетронутых, девственно чистых страниц, ощущение слегка шершавой бумаги под пальцами, запахи новой обложки и столярного клея — всё это привело Корнфлау в такое возбуждённо-воинственное состояние, что следующей посещённой лавкой стала оружейная. Кинжал для самозащиты она всегда носила при себе, но то было в городе, а теперь предстояла серьёзная экспедиция. Если у хозяина и были сомнения насчёт боеспособности покупательницы, то скрывал он их крайне умело. Напротив, он возился с Корнфлау довольно долго, объяснил, чем отличаются разные виды оружия, помог подобрать клинок по руке — лёгкую и красивую рапиру в расшитых ножнах — и даже показал несколько базовых ударов и стоек. Окончательно счастливая полуросличка вернулась домой с крепким сундуком на колёсиках, в который быстро погрузила остальные припасы.

Еле дождавшись утра — она могла поклясться, что глаз не сомкнула, хотя соседи наверняка оспорили бы это утверждение — Корнфлау надела тёмный дорожный костюм, закрыла дверь на ключ и храбро отправилась навстречу неизвестности. После ночного дождя город был чистым, свежим и прекрасным. Она старательно тянула за собой сундук, объезжая лужи и распугивая пьющих воду голубей. Улица, через которую Корнфлау решила срезать, была залита водой от края до края — должно быть, ливнёвку забило мусором. Везти сундук по наскоро проложенным мосткам из кирпичей и досок полуросличка не рискнула, и обходной путь занял ровно столько времени, что в особняк Синдры Сильван она явилась последней. Слуга любезно помог ей поднять сундук по лестнице и вместе с остальными провёл в покои хозяйки.

Корнфлау всерьёз опасалась только одного — что путешествие сведёт её вместе с откровенными головорезами, с ног до головы в наколках, которые будут рубить друг друга топорами для развлечения, не вынимая изо рта трубки. Это была бы не худшая компания, с которой приходилось иметь дело, и запах табачного дыма Корнфлау нравился, а татуировки она всегда разглядывала с лёгкой завистью, но дело даже не в том, что тебе по душе, а что нет — она ведь не на пляж собралась. Просто хорошей истории с такими ребятами не получится, хоть на Селунэ их забрось. За душой у каждого должна стоять какая-то правда, будь то браконьер с Ястребиного холма или патриций в каменной башне Цитадели — и тогда про них станет интересно писать и читать. Ну и, конечно, гигантские ящеры. Ящеры тоже всем интересны. Вот бы чешуйку добыть…

Но люди, откликнувшиеся на призыв Синдры, хоть и выглядели пёстро, держались совсем обычно: немного настороженно и поодиночке. Топорами никто друг друга не рубил, хотя у дварфа по имени Борган было целых два. Он уставился на Корнфлау так, словно выбирал себе часть тела, и делал ли он это как кулинар или как массажист — так и так было волнующе. Корнфлау подошла бы и поздоровалась, но перебивать хозяйку было невежливо. Поэтому она улыбнулась дварфу в ответ, кивнула, подмигнула и, исчерпав на этом запас приветственной мимики, стала слушать Синдру Сильван, попутно общипывая виноградную кисть, на которой чудесным образом сочетались светлые и тёмные ягодки.

Когда хозяйка выговорилась и потребовала от них решения, полуросличка закинула последнюю виноградину в рот и соскочила с кресла. Рапира её тут же запуталась в густой бахроме.

— Юникорн Флауэрхилл, журналистка, — представилась она, отвесив короткий поклон. — Вы, конечно, читали мои статьи в «Устах Балдура», — она обвела взглядом собравшихся и, не найдя признаков понимания, уточнила: — Я пишу под именем Корнфлау. Я умею всего понемножку, — она покачала рапиру за рукоять, одновременно освобождая ножны из плена, — и путешествие в Чалт для меня — это тоже возможность написать обо всём, что я увижу. Поверьте, лучше не вставать на пути между репортёром и его целью, — полуросличка хищно оскалилась, и по комнате прокатился тихий, но отчётливый звериный рык.

Насладившись эффектом, Корнфлау добавила, показав на сундук с колёсиками:

— Готова выступить немедля, у меня всё с собой.

— Но… Падаспешка толстая. А это…
— А это эльфийская, — буркнула Киирэ, словно это всё объясняло. Ей очень хотелось, чтобы Шалирр перестал акцентировать на этом внимание. Хорошо хоть Твикси, кажется, совсем не сконфузилась. Интересно, а что сама гномка надевает под броню? Подавая волшебнице для очистки и починки свой доспех по частям, Киирэ, пользуясь преимуществом в росте, поглядывала в вырез её панциря, но так и не разобрала. Она бы спросила, но ситуация и так была довольно деликатной.

— Спасибо, подруга, — в тон гномке поблагодарила она, принимая от неё последнюю деталь — пояс с металлической пряжкой, дракон на которой блестел теперь так, словно только что вылупился из яйца. — Я отдохну немного, если больше не нужна.

Киирэ вышла из под навеса и какое-то время нерешительно стояла, оперев одеяло с разобранным доспехом на колодезный сруб и оглядываясь в поисках укрытия. Но кузница была безжалостна в своей строгой функциональности — ни стены, ни ширмы, ни занавески. Эльфийка пересекла дворик, максимально отдалившись от склонившихся над заготовкой Твикси и Шалирра, и остановилась возле верстака, к которому были приставлены несколько заржавелых лопат и грабли с выломанными зубьями. Убедившись, что друзья не обращают на неё никакого внимания, она стала торопливо переодеваться, для верности повернувшись к ним спиной.

— Твикси! — внезапно заорал кот.
Вопль Шалирра застал Киирэ в тот момент, когда она, балансируя на одной ноге, продевала вторую в свежевычищенный поддоспешник. От неожиданности эльфийка вздрогнула, потеряла равновесие и, не успев выставить перед собой руки, повалилась прямо на верстак, выпятив голый зад. Лопаты с оглушительным стуком стали валиться на землю, и делали они это целую вечность. Киирэ чувствовала взгляды Шалирра и Твикси так, словно ей пониже спины вонзились четыре стрелы. Торопиться было уже поздно.

— Я в порядке! — преувеличенно ровным голосом объявила она, поднимаясь и дрожащими руками натягивая проклятый поддоспешник, но по-прежнему не оборачиваясь.

* * *

Приладив скимитар на пояс и внимательно оглядев себя, Киирэ довольно ухмыльнулась. Одета она была почти с иголочки, возилась с доспехом долго, и за это время привычные ощущения удобства, красоты и порядка уменьшили её позор со вселенского уровня до такого, что со смехом забудется уже завтра.

Она гордо промаршировала по дворику, выпятив грудь и чеканя шаг каблуками.

— Эй, Твикси! — смело позвала она. — Новое оружие надо бы испытать, как считаешь? Я к твоим услугам.

Киирэ включилась в работу подмастерья: приносила холодную воду и выплёскивала тёплую, поддувала мехи, осторожно выгребала прогоревший древесный уголь из маленькой дверки позади горна. Перемещаясь по кузнице с очередным поручением, она постоянно задерживалась в том уголке, куда вчера, поддавшись импульсу, забросила свою одежду. Путь домой ей предстоял неблизкий и в одиночку, а значит, доспех придётся носить постоянно. По здравому размышлению представлялось совершенно ясным, что без поддоспешника Киирэ через пару дней натрёт себе ссадины в таких местах, которые у порядочных эльфиек не должны видеть солнца. Но как она ни высматривала — всё было напрасно.

Твикси между тем колдовала — пока что метафорически — над заготовкой. Она в точности выполнила просьбу Киирэ: разрешала ей смотреть вблизи, но свои действия либо не комментировала совсем, считая их слишком очевидными, либо заливалась объяснениями настолько специальными, что эльфийка выбирала именно эти моменты, чтобы совершить очередной безуспешный рейд по кузнице. Явление Шалирра обозначило наступление перерыва — Твикси сняла перчатки, вытерла вспотевший лоб… и Киирэ вытаращила глаза, узнав в чёрной лоснящейся тряпке свою собственность.

— Твикси, — протянула она руку, — это моя тряпочка. Точнее, не тряпочка, — она покосилась на Шалирра. Перед кем из них было неудобно в большей степени — вопрос интересный, но дальше медлить нельзя. Кто знает, вдруг у кузнецов хорошая примета сжигать ветошь после ковки? — Это поддоспешник, — эльфийка развернула тряпку и приложила к себе, чтобы все видели. Засаленная ткань съёжилась так, что казалось, будто в руках Киирэ держит детский купальник. — Я вчера его тут потеряла, — сообщила она серьёзно. — А сегодня утром увидела тарелки и поняла, что ты умеешь чистить вещи. А доспех мой после пещеры в таком виде, что даже не сохнет теперь. Пожалуйста, приведи мою одежду в порядок! — Она протянула Твикси чёрную тряпку на раскрытых ладонях.

Чувствуя уколы дождевых капель на руках и кончиках ушей, Киирэ докрутила скрипящий ворот до конца, с усилием подтянула и поставила ведро на край невысокого колодезного сруба из обожжённого кирпича. На его гладкой красной поверхности тут и там возникали тёмные пятнышки, заметно сторонившиеся друг друга. Отдуваясь, Киирэ склонилась над долгожданным ведёрком — и замерла. Отражение усталого лица на дрожащей поверхности воды пересекали безобразные тёмные полосы, проходившие через правый глаз. Она ахнула, зачерпнула воды и плеснула на щёку, стала тереть лоб, с преувеличенной осторожностью моргала, чуть не задевая край ведра носом — хотя очевидно было, что с глазом всё в полном порядке. Струйки холодной воды стекали на шею, кожа по ходу широких полос слегка шершавилась под напряжёнными пальцами, но ничего не менялось. И была ли это особая орочья краска, неизвестно с какими целями нанесённая на лицо бесчувственной Киирэ, или последствия магического вмешательства, а может, очередной его побочный эффект — в любом случае становилось понятно, что это с ней надолго.

— Kõndiv munn! — со злостью выругалась Киирэ, схватилась за ведро обеими руками и яростно опрокинула его в колодец. Под сопровождение грохота и скрипа эльфийка быстрыми шагами ушла под навес, окружавший внутренний дворик кузницы с трёх сторон, и не оборачиваясь села прямо на здоровенную наковальню. За спиной Киирэ раздался усиленный эхом плеск. «Ну сколько можно?» — тоскливо думала она, невидящим взглядом уставившись на банку с маслом. — «Разве мало всего, что со мной уже случилось? Что ещё надо у меня отнять?» Теперь, когда о пребывании в плену напоминало само её лицо, к которому непонятно кто и чем прикасался, желание смыть с себя всю эту грязь стало невыносимым, но она продолжала сидеть, ссутулившись в беспомощном оцепенении.

На улице потемнело. Частый стук капель по жестяному скату привёл эльфийку в себя, и она угрюмо обернулась. Небо, сколько его было видно из-под навеса, заслоняла дождевая туча. Если Киирэ не хотела застрять здесь надолго, ей стоило поспешить.

И она поспешила. Скимитар со звоном лёг на выщербленный ударами молота наличник наковальни. За ним последовал широкий защитный пояс, на металлической бляхе которого было изображение дракона. Наручи и наплечники из жёсткой вываренной кожи. Двуслойный панцирь — снаружи твёрдый, а внутри из толстой замши — с длинной юбкой из плотной чешуйчатой материи. Высокие сапоги с наколенниками — тут Киирэ сморщилась от запаха и боли в затёкших стопах. Наконец, мягкие, не стеснявшие движений бриджи. Если чему-то и научила эльфийку походная жизнь, так это быстро одеваться — и раздеваться.

На Киирэ оставался теперь только поддоспешник, и если красивую броню может сделать хороший мастер любой расы, то уделить внимание вещи, которую, кроме носителя, вряд ли кто увидит, способны только эльфы. Чёрного цвета, необычайно тонкий и облегающий, сотканный навроде короткого комбинезона: сверху у него были широкие лямки, а снизу он доходил до середины бедра. В примитивных краях — да вот хотя бы в Каридаде — такой поддоспешник вполне сошёл бы за полноценный наряд, хотя, конечно, его хозяйку тут же окрестили бы столичной шлюхой.

Но так было летом. Сейчас же эльфийка с отвращением спустила с себя пропотевшую и заскорузлую тряпку, неряшливыми складками облепившую тело. Чёрная ткань упала к ногам, и Киирэ носком отшвырнула её подальше. Осторожно ступая по замусоренному полу кузницы, она на ходу сняла заколку с перевитой за правым ухом косички, выронила её и шагнула в мир под небом — в таком же виде, что и двадцать лет назад пришла в мир под землёй.

Дождь напал на неё со всех сторон, мгновенно выбил дыхание, промочил насквозь и отрезал путь к бегству. Стены кузницы надёжно защищали дворик от ветра, но в остальном это был настоящий осенний ливень, холодный и неумолимый. Киирэ задрала голову к низкому небу, зажмурилась и оскалилась, то ловя ртом воздух, то глотая дождевую воду, едва не захлёбываясь. Вздрагивая, она позволила рукам медленно огладить мокрое обнажённое тело — лицо с тонкими чертами, длинная шея, ровные плечи, твёрдые ключицы, округлая грудь с аккуратными сосками, выступающие рёбра над худым животиком, неглубокий пупок (щекотно!), талия, которую всегда хотелось потоньше, поясница, послушно выгнувшаяся под ладонями, упругие ягодицы, сильные бёдра. Пальцы сошлись на треугольничке жёстких волос, и Киирэ вдруг почувствовала себя настолько живой, что залилась смехом, согнувшись пополам — впервые за сегодня… и за последние сорок с лишним дней. Она хохотала как последняя дура, а потом, немного успокоившись, продолжила с остервенелым наслаждением оттирать себя, переступая с ноги на ногу, и сама не заметила, как стала пританцовывать, кружась по дворику. Эльфийка превратила это в игру, стараясь наступать на пучки травы, проросшие в щелях брусчатки, пока с визгом не поскользнулась и чуть не свалилась в колодец. С бьющимся сердцем она уселась на край сруба и откинула слипшиеся волосы. Дождь постепенно слабел, но стало темнее — опускались сумерки. А Киирэ и не думала уходить под навес, хотя давно уже начала мёрзнуть. Она задрала ногу на колено другой и стала разминать стопу. Напугать тёмную эльфийку темнотой? Ха!

В каждом из четырёх углов квадратного дворика зажёгся белый огонёк, отражаясь в каждой из миллиона капель вокруг Киирэ. Эльфийка распахнула глаза от восторга. Должно быть, именно это видели боги на заре времён, когда создавали мир из элементов. Так и сидела дрожащая Киирэ под затихавшим дождём, вытянув ноги, откинувшись на руки и довольно глядя по сторонам, а за стенами кузницы разливалась темнота.

* * *

До занятого патрульными домика она добралась уже после заката. Когда взгляды всех обратились на неё, Киирэ представила, как выглядит со стороны: мокрая, растрёпанная, босоногая, с посиневшими губами, кожаная броня одета прямо на голое тело и застёгнута кое-как, в одной руке держит сапоги, а в другой банку с маслом. Она почувствовала себя загулявшей девчонкой, которую не пугает предстоящая выволочка от родителей. Кивнув всем сразу вместо приветствия, она выбрала себе одеяло и скрылась в соседней комнате, где разделась, поместив доспех для просушки. Завернувшись в одеяло, Киирэ вернулась к остальным и подсела к камину так близко, что от волос её начал идти пар, а исцарапанные и сбитые почти до крови ноги засунула чуть ли не в огонь.

— Под дождик попала, — с улыбкой объяснила она, стуча зубами и чувствуя, как начинает возвращаться тепло. Глаза её блестели в ровном пламени камина. — Зато колодец нашла. И масло — кузнецу оно уже без надобности, а я завтра буду чистить доспех. А тут какие новости? — эльфийка с благодарностью приняла кружку горячего компота.

— Я ведь не наёмник в том виде, что вы.
Тамиас, который искренне считал себя единственным здесь настоящим наёмником, удивлённо оглядел их небольшую компанию. Ну, может ещё Валиндра — вон она злая какая. Но Тинне, Ивани, да даже Катарина? Пока он пытался придумать, какими словами утешить эльфийку, Йарвейн справился с этим так мастерски, словно они с Митреласс делили одни мысли на двоих. Кто знает, может они взаправду были братом и сестрой? Эльфы…

— Я жалею скорее о том, что не взяла картишек или книгу, можно было бы время хоть скоротать.
— Грязное тут всё, колоду положить некуда, — отозвался Тамиас, разгрызая орешек Йарвейна. — Хотя в «короля» можно, там раздача полностью, а взятки в карман класть. И партии быстрые, хотя не всегда, у меня один раз случай был — осталось три карты, и все мечи, а козырь подковы, и ноздря в ноздрю идём. Так я объявил, что буду брать корону, а сам…

И тут началось! Тамиас торопливо проглотил приятно вяжущий орешек и побежал вслед за Катариной к двери, смешно ставя ноги, чтобы двигаться бесшумно. Там он прижался спиной к кирпичной кладке со стороны дверного замка — так, чтобы оставаться вне поля зрения охранника, если тому вздумается посмотреть в окошко, но чтобы сразу же ворваться внутрь, как только дверь будет открыта.

Вот это полезная магия! Тамиас довольно погладил себя по ноге и сказал: «Спасибо», — но не Валиндре, которая удалилась задрав нос, а Митреласс, подошедшей с плоской бутылочкой красной жидкости. Следующие несколько минут он провёл в размышлениях, куда бы пристроить зелье — положил в передний карман, но там оно упиралось, за пазухой был риск расколотить, а на поясе закрепить было негде, разве что снять топоры или — ну да! — кошелёк. Наконец Тамиас запихал прозрачную фляжку в задний карман, и, лишённый теперь возможности нормально сидеть, стал расхаживать по камере, глядя, чем занимаются остальные. Он обошёл вокруг схемы особняка, начерченной Тинне, и потрогал носком ботинка крестик, обозначавший вход. Попросил у Йарвейна показать найденный меч — в руки тот ему не дал, но продемонстрировал хитрую особенность оружия. Постепенно он оказался в той части помещения, где занималась с книжкой Ивани. Такая сосредоточенность была на её тонком лице, что она не замечала ничего вокруг, а вот завороженный красивой речью Тамиас разглядывал её достаточно долго, чтобы у него даже появился любимый звук — мягкое «л», которое Ивани произносила, чуть показывая кончик языка между ровных и белых зубов. «Быть не может, чтобы она не умела штанов чинить», — подумал он. — «Вон как шпарит», — и только тут сообразил, что Ивани закончила читать заклинание, и её глаза-льдинки смотрят прямо на него.

— У меня ломик есть, — поспешно сказал Тамиас, отворачиваясь в сторону Тинне, и пояснил: — Можно дверь в казармы заклинить или подпереть. Только это тихо надо, а разве получится тихо… — он покачал топор на поясе. — Может, хотя бы того, кто люк охраняет, заколдовать, чтобы до последнего никто не знал, что мы снизу идём?

Лошадь шла медленно, переваливая тяжёлую телегу по неровной колее. Глаза Киирэ перестали слезиться и постепенно привыкли к свету. Ехать вот так — не торопясь и ничего не решая — оказалось неожиданно приятно. Разговаривать не хотелось, и Киирэ снова попробовала подремать, потом стала смотреть по сторонам, а когда ей наскучил однообразный пейзаж, полезла в боковой кармашек доспеха и достала небольшого формата потрёпанную книжечку. «Из всех вещей», — подумала она, — «мне оставили самую бесполезную. А скорее всего, орки просто не умеют читать». Это был сборник сказаний Изгнанницы, и Киирэ по роду занятий знала его чуть ли не наизусть.

На внутренней стороне обложки круглой вязью было выведено: «Täiskasvanud tütar emalt ja isalt». [Взрослой дочери от мамы с папой.] Чуть ниже размашистыми неровными буквами стояло: «Kasvake targemaks». [Расти умницей.] Надписи немного противоречили друг другу, но таким уж был у неё отец — именно он до последнего не хотел отпускать её с наёмниками. Вручить Киирэ лук Изгнанницы — своеобразный оберег для неё самой, и символ доблести для всего отряда — наоборот, было маминой идеей. После такого радикального предложения отец быстро сдался.

Киирэ открыла книгу наугад. Гадания такого рода были популярны у суеверных и глупых эльфов, но судить её здесь было некому. Ей досталась история под названием «Месть». Начало было на предыдущей странице, и Киирэ начала читать с середины.


Окончание было на следующей странице, и Киирэ закрыла книгу. Локта скажет старейшине, что прекрасный город Хамараслиннэ построила не она и не Хаавад, а все его жители сообща, и повторит, что месть — это чувство, направленное вовне, а чтобы объединиться, надо было меньше думать о врагах и больше друг о друге. Красивая история, но какое отношение она имела к происходящему с ней, Киирэ придумать так и не смогла. Города с таким названием, между прочим, никогда не существовало — по крайней мере, на этом континенте.

— Там, откуда ты родом, — вдруг спросила она Лиссу, — есть города тёмных эльфов? Ты ведь из-за моря, верно? Как тебя занесло в наши края?

[Митреласс] вытащила перевязочные тряпки и склянка с раствором, защищающим от заразы.
Лечение, как известно, всегда значительно хуже болезни, и Тамиас приготовился терпеть. Но прозрачная жидкость, попадая на рану, не жгла и не щипала, а только обильно пенилась. Пузырьки остановили кровь, и эльфийка принялась ловко перевязывать ему ногу. В другое время интересно было понаблюдать за её выверенными движениями, но сейчас Тамиас отвёл глаза. Она не знает, что он собирался с ней делать. «Собирался», — повторил он про себя. Всё, что он сделал — это, как обычно, позволил своей ярости вспыхнуть, подчинив эту энергию своей же воле. И вышло всё, как обычно, на загляденье — никто из его новых знакомых не пострадал, а вот попробовали бы прорваться через этих тварей без него! Теперь — как обычно — он забудет свои жуткие мысли до следующего раза. Всё хорошо.

Эльфийка терпеливо выговаривала Тамиасу, а ему страшно хотелось, чтобы она вместо этого случайно ткнула пальцем в рану или до боли перетянула повязку. Но чего он заслуживал от неё — решать было не ему. С помощью Митреласс и Катарины он встал на ноги, но, сделав несколько шагов, от дальнейшей помощи стал отказываться.

— Да бросьте, всё нормально, — твердил он, уворачиваясь от протянутых рук. — На мне как на собаке заживает. Честно, ни одного шрама нигде, ну, кроме… — он махнул у себя перед лицом. — Слушайте, если вдруг начну помирать, я позову, хорошо? Меня так славно ни разу в жизни не лечили. Буду беречься, Ласс — слово даю.

— Ласс, он там в порядке, сильно пострадал?
— Я им не понравился, — жизнерадостно объявил Тамиас, собственной персоной выхрамывая из-за угла. Увидев, что творилось в комнате, он сморщился и покачал головой. — И если они обычно такое жрут, то это прям оскорбление, что меня выплюнули. Может, дальше пойдём? Где угодно лучше, чем здесь.

Запах волновал Тамиаса не так сильно — нюхали и похуже, выветрится. А вот то, что шли они по тоннелю с напрочь разбитым булыжным дном — это было неприятно. Приходилось выбирать, куда поставить ногу, и если под ливневыми решётками, которые встречались не так уж часто, было хотя бы светло, то в долгих переходах между ними лежала почти непроглядная темнота. Она, похоже, не мешала никому из товарищей Тамиаса, и поначалу он старался не обращать их внимания на свою слепоту, но после того, как второй раз наступил прямо в выбоину с какой-то маслянистой жижей, сдался и нащупал руку ближайшего спутника. Это оказалась Ивани, и ладонь её теперь была тёплой. Вместе идти стало легче.

Не успел он обрадоваться освещённому — и гладкому! — участку, как появились твари. Тамиас, как и всякий балдуранец, знал с десяток историй про существ, обитающих в канализации. Самая интересная была про кракена, который то ли приплыл сюда ещё маленьким по реке Чионтар прямо из моря Мечей, то ли был цирковым осьминогом, сбежавшим от жестокого хозяина, то ли несостоявшейся и выброшенной на помойку едой в одном из элитных ресторанов Верхнего города. Как бы там ни было, он поселился в подземельях, долгое время питался крысами и бродячими собаками, пока наконец не вырос настолько, что перестал проходить в канализационные люки. Так и живёт он теперь под городскими улицами, и тело его целиком занимает самую крупную подземную камеру, куда сходятся все стоки, а длинные щупальца свои он раскинул по тоннелям от Цитадели до Василисковых ворот, и по ночам утаскивает одиноких прохожих себе на пропитание. Углубившись в обитель кракена, Тамиас подумывал над тем, чтобы вслух рассказать эту слегка неуместную, но увлекательную историю. С появлением мерзких сороконожек стало ясно, что подобные рассказы, пожалуй, придётся отложить надолго — например, навсегда.

Завизжала Катарина, куда-то рванула Митреласс, к стене перед Тамиасом прижалась испуганная Тинне. Каждый из них, однако, сразу стал делать что-то ещё — колдовать, стрелять, а Йарвейн и вовсе рубанул «говнодемона» своим скимитаром с такой силой, что Тамиасу стало немного не по себе — знал бы он тогда в приюте, что эльф настолько бесстрашен… Сам же он медлил. Последний раз он использовал свою ярость почти неделю назад — именно тогда и заработал свои золотые, растраченные сегодня на ярмарку. Не то, чтобы энергия его приступов зависела от их частоты, или ему полагалось разряжаться с определённой периодичностью. Нет, никакой закономерности он не сумел подметить — и такая неизвестность больше всего отравляла ему жизнь. Что, если в очередной раз он не сумеет прийти в чувство? Или потеряет и тот контроль, которого с трудом достиг? А может… Но думать, как и всегда, было некогда.

Он сделал шаг, другой — и, как всегда, не заметил в точности момента, когда перешёл черту. Только мир вокруг был уже нечётким и выцветшим. «Мне не нужны цвета», — подумал он, и мысли его были жирными, занимали теперь всю голову, а ему оставалось только одно — не поддаваться. «Я чувствую их мокрый запах с закрытыми глазами. Они за моей спиной, пятеро глупых и тёплых сучек, скорчились в страхе. Это запах страха — и крови». Третий шаг. Ноздри его расширились. «Шестая убегает. Это её не спасёт, только разогреет перед концом. Я разорву ей горло до хребта и буду пить взахлёб горячую и свежую кровь». Четвёртый шаг. Рот наполнился слюной. «Зачем я ухожу от них? Надо вернуться и перерезать их сейчас, как скотину». Пятый шаг. Рука потянулась к топору. «Нет, всё правильно. Начинать нужно с вожака. Того, кто прямо передо мной, кто пахнет гарью и пеплом, кто погрузил свои тупые когти в холодную падаль, а значит, и сам падальщик. Ему я оторву руки и оставлю подыхать. Я так давно не играл с добычей». Шестой шаг. Тамиас выхватил топор и сжал его обеими руками. «А мои когти всегда остры», — всё его существо ликовало в предвкушении схватки. — «Время убивать!»

Он перешёл на бег, занося оружие, и с рычанием вонзил топор в шкуру ближайшей сороконожки немного выше плеча Йарвейна.

Чувства накатили разом. Только что они шагали по неширокому тоннелю, завернули за угол — и вот, пожалуйста, яркий проём, свежий ветер, шум листьев. Знакомое ощущение, что в глаза насыпали песок. Огоньки за спиной Киирэ развеялись крошечными искрами, словно от стыда перед солнечным огнём высоко в небе.

Киирэ с наслаждением вдохнула свежий летний ветерок, и с выдохом спёртый воздух шахты покинул её грудь, но беда никуда не ушла, продолжая крутить мысли. Она прошла мимо повозок и направилась к стоящим немного отдельно деревцам. Патрульные могут забирать свою сумку и проваливать куда желают, а ей хотелось только одного — вытянуть, наконец, ноги, закрыть глаза и немного отдохнуть в тени.

С каждым шагом нарастало ощущение нереальности. Но вокруг, как назло, всё было таким нормальным, что хоть садись и картину пиши. И когда игнорировать подступавшую тревогу стало почти невыносимо, Киирэ наступила на что-то, разъехавшееся под её каблуком. На проплешине плотной земли под деревом лежал блестящий плод гномского каштана в раздавленной шипастой оболочке — и точно такими же здесь было усыпано всё.

Отряд Киирэ, выдвигаясь к пещерам, где позже попал в засаду, проходил через каштановую рощицу. Даже завязей не было на ветках, не говоря уже о созревших плодах. Гномские каштаны собирали в олений сезон — только тогда их завозили в Туледелиннэ, и запах жареных каштанов всегда был связан у Киирэ с этой порой.

И словно мало было очередной загадки ко всем её злоключениям — только сейчас, при ярком дневном свете, она рассмотрела, в каком состоянии находится её кожаный доспех. Такой же грязный, как она себя чувствовала, но не только. Кожа по краям отрезов рассохлась, а металлические скобы потускнели. Такое впечатление, что он долго пролежал на складе, а кладовщик был пьяницей и не смазал его перед хранением. Долго — но как долго?

— Какое сегодня число? — закричала она в сторону патрульных. — Хватит со мной шутить! — в её слезящихся глазах стоял такой испуг, что угроза превратилась чуть ли не в просьбу о помощи. — Пожалуйста, скажите, какая сейчас ночь? — переспросила она в манере тёмных эльфов сдавленным, напряжённым голосом.

— Я пойду с Чижиком, — сказал Тамиас. — Мне ничего не надо, всё своё ношу с собой, — он хлопнул рукой по обуху топора, ощутив слабую боль в прокушенной ладони, но вызвало это не раздражение, а напротив, новый прилив благодарности. Одно маленькое действие отделило сегодняшний триумф от катастрофы.

Эльфийка с ещё влажными после храма волосами стояла перед ним и с какой-то сдержанной страстью выносила приговор неведомому пока врагу.

— Ласс, — прервал её рассуждения Тамиас, — если бы не ты в этом бассейне, я даже не знаю… — Смотреть в кошачьи глаза Митреласс было неуютно, и он, не успев толком подумать, сделал шаг и крепко обнял её.

Свежий травяной запах, очень знакомый. Полынь? Нет, не такой горький. Мята? Да просто свежескошенный газон… Тут он сообразил, что уже невесть сколько времени стоит, не выпуская девушку из объятий, и действительно, казалось, что плечи эльфийки были напряжены под его руками.

— В общем, спасибо, — бросил он, отлепившись от Митреласс, и побежал вдогонку Ивани, чья голова синим маячком выделялась в толпе прохожих.

* * *

На качели его не пустили. Мрачный полуэльф на краю посадочной платформы покачал головой и постучал пальцем по деревянной стойке с надписью «Вы должны быть ниже этого роста». Тамиас был на целую ладонь выше отметки. Пока он стоял в толпе, не зная, куда себя девать, к нему пристала корзинщица с разноцветными розами, упрашивая купить одну для девушки, жены, дочери, матери, подруги, друга, делового партнёра… Не дожидаясь, пока предложения настырной торговки сделаются совсем уж странными, Тамиас сдался и отправился искать что-нибудь подходящее и для Изольды тоже.

— Смотрите, чего у меня есть, — вклинился он между Изольдой и Ивани, выбиравшими сок. — Это тебе, Чижик. И тебе, Иви. Эй, мне тоже лимонаду!

Спасаясь от жары, он закатал рукава своей чёрной рубашки и полностью расстегнул её. Коренастый халфлинг нацедил ему большую кружку из бочки, и Тамиас залпом осушил почти половину, пролив немного на безволосую загорелую грудь. Было невыразимо приятно и правильно чувствовать себя таким — нужным, щедрым… нормальным. Чижик за четыре года почти не изменилась не только внешне, и темы для болтовни они подбирали мгновенно, словно расстались вчера. А через Изольду постепенно выстроился мостик между Ивани и Тамиасом, благо по характеру эти две различались мало, ну, или ему так показалось. Чародейка, впрочем, азартно взяла на себя покровительственную роль — не то матери, не то старшей сестры Изольды — но та охотно включилась в игру, позволяя себя воспитывать. «Мы ведь все об этом и мечтали», — подумал Тамиас, — «чтобы появился в нашей жизни кто-нибудь, кому не наплевать».

Пару раз Тамиас будто бы замечал озабоченное выражение во взгляде Ивани, но очередной восторженный визг Чижика тут же возвращал чародейку к реальности весёлой ярмарки вокруг. «Переживает за то, что произойдёт сегодня ночью», — сообразил он, и, отбросив последнюю неловкость, стал помогать Изольде отвлекать новообретённую подругу. Они купили три здоровенных початка варёной кукурузы, после чего долго орудовали зубочистками, отплёвываясь. Зашли в шатёр с тиром, где надо было метать кинжалы по мишеням, и Тамиас выиграл для Изольды криво пошитого мягкого зайца, чьи уши были разной длины. Зависли у клетки с гигантской улиткой с шипастыми рожками, которую по очереди кормили кристаллами с руки. И наконец, вдоволь наевшись, насмотревшись и наговорившись, они посетили магазин одежды.

Здесь Тамиас искренне порадовался, что с ними рядом находится Иви. От мысли, что ей первый раз в жизни можно будет выбрать своё собственное, а не казённое платье, Чижик пришла в такой экстаз, что её чуть не стошнило опять. Она набрала охапку одежды таких кричащих цветов, что дурно стало уже Тамиасу. Намечавшуюся вакханалию прервала Ивани, организовав смотрины по всем правилам. Пока Изольда переодевалась, Тамиас от скуки примерил шляпу с непомерно широкими полями.

— Иви, — позвал её Тамиас, — ты ведь разбираешься. Помоги выбрать что-нибудь на голову. Ещё неделя такой жары, и я точно солнечный удар схвачу.

— Не вопрос, — кивнул Тамиас в ответ на последние слова Ивани. Ему тоже было о чём пожаловаться, и решил он это сделать тоже по-эльфийски, но имея свой резон: не годилось заранее разрушать веру Изольды в волшебство — а вдруг это имеет значение?

Эльфийскому его, конечно же, никто не учил специально. В приюте эльфов тоже не водилось — среди воспитателей так наверняка, а если и попадались сироты с подозрительной формой ушей, то они всячески отпирались от своего нечеловеческого наследия и старались быть как все, чтобы не подставляться под насмешки сверстников.

Понимать язык Тамиас научился уже после. Последние пару лет он снимал жильё на втором этаже таверны «Свинья и свисток» в самом центре Брэмптона, на полпути между воротами Клиффгейт и «Тусклым фонарём». Комнатушка у него там была совсем крошечная — в дни былой славы заведения тут, должно быть, располагался чулан для всяческой утвари. Места хватало для короткой кровати, на которой он не умещался в полный рост, и ободранного письменного стола с ящиками, заменявшего ему шкаф для вещей. Денег за комнату хозяин драл непомерно много, но было у неё преимущество, которое это оправдывало — отдельный выход на улицу по узкой и неудобной лестнице с глухой стены здания. Когда Тамиас только учился контролировать свои приступы, возможность не встречаться с соседями была для него жизненно важной. На первом этаже «Свиньи» каждый вечер собирались на пьянку окрестные жители, при этом немалую часть клиентуры составляли эльфы, державшие продуктовый рынок Брэмптона. Самые достойные из них уже к закату напрочь теряли национальную гордость и переходили на нетрезвую смесь общего с эльфийским. Тамиас провёл много ночей, свернувшись калачиком под одеялом и пытаясь уснуть под этот галдёж, а иногда участвуя в попойках сам. Алкоголь на поверку оказался хорошим учителем, и в лингвистическом плане Тамиасу мешал только бедный словарный запас.

— Да бросьте, никто ничего не станет спрашивать, — сказал он, переходя с довольно неплохого эльфийского на общий прямо посреди фразы, когда не хватало слов. — А если и станет, так чтобы отделаться, когда умения не хватает. Я вот только в прошлом месяце ходил к магу насчёт своего проклятия. Так он руками водил-водил, а потом спрашивает: «С детства болеешь?» Я говорю: «Да». А он такой: «Тогда я бессилен. Тебе надо к жрецам Селунэ». Представляете? Чушь какая! Вот и верь после этого. Но Чижика-то, я думаю, тут смогут подлечить.

Выдав такую смешанную тираду, он смело шагнул в прохладную полутьму храма Огмы.

Не договорились.

Эту парочку Тамиас мог вырубить с лёгкостью. Только к драке он не стремился — не за этим сюда пришёл. А попытка разбежаться по-быстрому привела к тому, что ему стали заговаривать зубы. И что интересно — незнакомка с рапирой знала его имя. Воображение услужливо подсказало Тамиасу, как именно она могла с ним познакомиться. Хорошо ещё, если они встретились бок о бок, а не друг напротив друга, как сейчас. В любом случае, у них были общие занятия, а это — ещё один рычаг переговоров.

— Я не от своры, — ответил Тамиас на жаргоне городских преступников, надеясь, что так будет понятнее. — Я свой причал сторожу, твоих кирпичей не трогаю, и ты мои оставь, где лежат.

Помощь пришла со стороны эльфа, который выглядел так, словно состоял из двух разных половинок. Правая сторона его лица была стянута уродливыми рубцами, в этой же руке он держал скимитар, и смотрелся довольно диким, — а может, лишь хотел казаться таким, потому что с левой стороны выглядел настолько мирно, что сошёл бы за жителя Верхнего города на балконе своего коттеджа. Сейчас к Тамиасу обратилась левая половина, предлагая ровно то, что он и сам пытался втолковать — разойтись и забыть о существовании друг друга.

Ответить эльфу Тамиас ничего не успел, потому что сошёл с ума. Да и что ещё можно подумать, когда прямо из зеркала на тебя выходит хорошо знакомая девочка и называет по имени, а сама мало того, что ничуть не повзрослела, но ещё и выглядит так, словно сгорела вместе с приютом. Уверенность в собственном рассудке немного вернулась, как только на девочку отреагировал эльф. Значит, она не воображаемая.

— Чижик? — неуверенно произнёс Тамиас, называя Изольду приютской кличкой. Он сделал два шага вперёд и остановился, не зная, что делать. — Я думал, ты… А почему… — и тут он понял, что не хочет ничего знать, по крайней мере прямо сейчас. Как бы странно она ни выглядела, это была Чижик — пожалуй, его единственная настоящая подруга, несмотря на четырёхлетнюю разницу в возрасте. После того, как Тамиаса выбросили из приюта в большую жизнь, они виделись всего пару раз, а после пожара её следы потерялись совсем, и вот, пожалуйста — стоит перед ним, настоящая и живая. Разве остальное важно? Волна одиночества и отчаяния накатила на него и понесла к Изольде, которую он крепко обнял, опустившись на одно колено.

— Я скучал, — добавил он, отстраняясь и рассматривая Изольду вблизи. Теперь, когда первый импульс прошёл, снова появились вопросы. — Но что у тебя с глазами? Ты замёрзла? И что ты делаешь с ними? И откуда… — он нахмурился, изучая зеркало. Теперь стало видно, что все отражающие панели были неровными — их повело от сильного жара. Лишь одна оставалась идеально плоской. Вот оно! Тамиас встал и шагнул в эту сторону, вынимая топор из поясной петли.

Комната для танцев, как и всё остальное в приюте, совсем не изменилась — с поправкой на отполыхавший четыре года назад пожар и полную с тех пор заброшенность. От таблички с гордым названием «Бальная зала» на почерневшей и облупившейся двери остался кремовый прямоугольник чистой краски. Тамиас помедлил в коридоре, бросил взгляд по сторонам — никого — и шагнул на когда-то отполированные до блеска, а теперь закопчённые и рассохшиеся доски. Он прошёл в самый центр, расслабленно держа боевой топор почти у самого обуха — знал, что в случае чего успеет не только удобно перехватить этот, но и достать из широкой петли на поясе второй. К окнам Тамиас приближаться не стал, чтобы не заметили с улицы, и верёвку решил не трогать. Если полуэльф вернётся тем же способом, что сбежал, то сам себя поставит под угрозу.

Без особой надежды он огляделся. В этом помещении Тамиас по очевидным причинам практически не появлялся, и даже если бы где-то в приюте его ждала волшебная коробка с надписью «Лекарство для Тамми», она явно находилась не здесь.

Взгляд Тамиаса пересёкся с собственным отражением в перепачканном сажей зеркале. Человек в тёмной одежде был довольно рослым, но не слишком плечистым, так что предсказать его настоящую силу могли немногие. Молодое и гладкое лицо, совсем не грозное, несмотря на небритость — а может, именно благодаря редким усам и бородке. В неряшливо зачёсанных назад волосах виднелись седые пряди, а правый глаз пересекал тонкий белёсый шрам. Парень из зеркала смотрел на него пристально и свободно, и Тамиас отвёл глаза первым.

Следов на полу было множество, словно комната всё это время продолжала работать по назначению. Интересно, многим ли выпускницам приюта во взрослой жизни пригодились уроки танцев? И для чего — вилять полуголыми бёдрами где-то в портовой таверне под скверную музыку? Тамиас отвернулся от зеркала и направился к останкам пианино. Инструмент этот был редкой работой какого-то знаменитого мастера, и потому танцевальную комнату всегда запирали на ключ, чтобы воспитанники не осовременили произведение искусства на свой лад. Теперь это были трухлявые обломки, руины былого великолепия, всеми позабытые и никому не нужные. Тамиас присел перед телом старика и поднёс лезвие топора к его ноздрям. Холодная сталь помутилась от слабого дыхания.

— Эй! — отозвалась Киирэ, недовольно посмотрев наверх, откуда — с её собственной макушки — на неё уставились круглые и жёлтые совиные глаза. Сыч ухнул и завертел головой по сторонам, осматриваясь. Киирэ вспомнился фамильяр Райстика — ручная ящерица, обожавшая сидеть у разведчика на плече. Она не видела самый момент гибели эльфа, лишь его окровавленное тело на полу тоннеля и маленькую ящерку, вот так же сидевшую на голове убитого и крутившую мордой в окружении орков с чёрными глазами. Мысли неприятно резанули сознание — если вычесть период беспамятства, то для Киирэ всё это случилось меньше часа назад.

— А ну, кыш, — Киирэ подняла руку, чтобы смахнуть невоспитанного сычика, но тот опередил её, перепорхнул на стол и занялся изучением книг.

В другое время Киирэ и сама бы к нему присоединилась. Читать она любила, и научилась этому едва ли не раньше, чем зажигать огоньки. Зелья в бутылочках — тоже любопытно, хоть и не её профиль. Вот Синиринд — та бы уже сортировала флаконы по механизму действия и сокрушалась, что места в её сумке не хватит. Эльфийка-врачеватель осталась лежать рядом с Райстиком — атака была столь яростной, что она просто не успела закрыть раны ни ему, ни себе. С ними должна была погибнуть и сама Киирэ, но по какой-то прихоти судьбы она выжила, отделавшись лишь слабостью.

Киирэ сжала зубы, швырнула секиру на стол, вызвав осуждающее уханье, сграбастала одеяла с кровати, потащила их к распахнутой двери и вывалила в огонь, постаравшись максимально распластать, чтобы затушить горящее масло.

— Сама посмотри, — пригласила она Твикси пройти по импровизированному мосту. И тут же вернулась в комнату. Это был, наверное, последний шанс найти свои вещи — чёрный лук, скимитары, кинжалы, рюкзак с походными мелочами…

Бой Киирэ с орком очень напоминал учебный, на деревянных скимитарах, где целью было отрабатывать приёмы уклонения. И похоже было, что орк свои занятия в тренировочном лагере не пропускал — он успел пригнуться от секиры с хорошим запасом по времени, почти зеркально повторив движение Киирэ секундами ранее. Обычно это самое время играло бы против эльфийки — сильному орку достаточно было измотать её выпадами, а потом зарубить одним мощным ударом. Но через плечо противника Киирэ видела, как буквально на глазах меняется ситуация — её союзники прыгали по уступам, спускаясь всё ниже, а белый кот повернул косматую голову и открыл глаза. Ей надо было удержать у себя этого громилу — задача несложная! И раз все пленники либо лежат без сознания, либо уже на полпути к выходу — огоньки, отмечающие дорогу, им больше не нужны.

Белые светлячки сорвались с мест и полетели туда, где хуманка с одним кинжалом храбро стояла против неестественного существа. Киирэ ни капли не надеялась, что это хоть насколько-то отвлечёт мерзкого беса. Но показать свою поддержку — то, что за хуманкой присматривают с другой стороны поля боя, и придут на помощь, как только разделаются со своей целью — было не менее важно. Возможно, отчасти потому тёмные эльфы и считались лучшими наёмниками в Империи — они не пренебрегали мелочами.

Поднимаясь по широким ступеням, Шозия не удержалась от того, чтобы провести ладонью по толстой и упругой подушке светящегося мха. Ощущение было приятным, но прикосновений мох не любил, и за её пальцами осталась тёмная полоса, которая постепенно восстанавливала яркость. В определённом возрасте забавой каждого жителя Бобров становилось рисование на живых стенах неприличных исчезающих картинок. Шозия же вспомнила себя постарше — примерно как сейчас Алан.

В тот год за какую-то выходку её наказали несоразмерно, запретив идти на праздник Последнего Зерна. Её не запирали в доме, но появляться на большой поляне было бессмысленно — первым, кто донёс бы об этом, просто из вредности, стал бы её младший брат, и реакцию родителей на повторное непослушание трудно было предсказать. Шозия маялась полвечера, слоняясь по непривычно опустевшей деревне, пока желание сделать что-то назло не выплеснулось в бунтарский поступок. Она вернулась домой и постучалась в дверь к соседям, чей сын, её ровесник, тоже остался дома, выздоравливая от расцарапки — болезни неопасной, но заразной.

Через полчаса они, голые и неловкие, возились на одеяле, расстеленном на их общей плоской крыше. Для обоих это было в первый раз, и сначала у них не выходило ничего. Потом всё получилось слишком быстро, а Шозия надолго раскашлялась — ей попало не в то горло. Наконец они пристроились на идущем горизонтально дымоходе — Шозия, раздвинув ноги, сидела на краю, а парнишка стоял к ней лицом. Светящийся мох, в отличие от своей лесной разновидности любивший тепло, густо обрастал четырёхгранную трубу, и ощущение того, как бархатистые ворсинки с каждым толчком ласкают ей зад, запомнилось в тот день Шозии больше всего. Она слышала рассказы подруг и не рассчитывала, что ей понравится быть с парнем — тогда важнее было сделать что-то в пику родителям. И верно — сосед, не уделяя ей особого внимания, финишировал первым, но перед тем, как выйти, произнёс ей прямо в ухо: «Поцелуй меня». Фраза была не слишком уместной, но на вспотевшую Шозию почему-то оказала невероятный эффект: она притянула паренька к себе, впилась ему в губы так, что чуть не столкнулась зубами, и впервые в жизни кончила не от собственной руки — оргазм, который она будет ещё долго сравнивать с последующими.

Возможно, та встреча на залитой бледно-голубым сиянием крыше была предначертана им двоим судьбой. Но этого никто не узнал. Момент единения был грубо прерван хлопком входной двери. Они с ужасом смотрели друг на друга, и во взгляде каждого читалось: «Чья? Чья?» А потом кое-как натянули на себя верхнюю одежду, похватали нижнюю и скрылись каждый в своём чердачном люке, не перекинувшись и словом. На светящемся дымоходе осталось примятое чёрное пятно в форме шозиной пятой точки.

Ночью, когда Шозия встала по малой нужде, она обнаружила, что светится. На следующий вечер сияние достигло пика и вынудило Шозию надеть штаны вместо платья, но потом быстро иссякло. С соседским мальчишкой они больше никогда не переходили грань приятельских отношений. Расцарапкой Шозия так и не заболела.

Мысленно вернувшись в настоящее, Шозия с тоской отпила из кружки чай — бесспорно, лучший не только в Больших Бобрах, но и в окрестностях, и, к сожалению, совершенно пустой. Было, однако, большой ошибкой считать Эль аскетичной небожительницей, которая питается лунным светом. Секрет того, где в её комнате стоит банка со сливочным печеньем, передавался по наследству от поколения к поколению — потому что расположение банки Эль не меняла с тех времён, как здесь поселилась. Напрямую перебивать старосту с такими просьбами, однако, было невежливо, поэтому Шозия начала с того, что уставилась на заветную дверцу шкафчика и аккуратно подтолкнула разговор:

— Что-то случилось, Элфариэ? Выкладывайте, вместе разберёмся!

При виде противника Камала испытала почти облегчение. Диких собак она видела не впервые — в малоснежные зимы они отдельными стайками проникали с юга на Великую равнину в надежде зарезать оленя-другого. Орочьих стоянок собаки благоразумно избегали, но одну встречу с ними Камала запомнила. Далеко на востоке длинный орочий патруль, в составе которого была Камала, обнаружил место сражения. Изуродованные трупы рыжих собак, дюжина или две — некоторые так растерзаны, что сложно было посчитать правильно. Кровь, которая лилась из ужасных ран так быстро, что не успела впитаться в мёрзлую землю и чёрной матовой коркой склеивала пожухлую траву. А в центре жестокой бойни — единственное тело белого северного волка, вот только белых участков на его шерсти оставалось очень мало. На стороне собак была сила, было количество, был голод, который погнал их в незнакомые северные земли — и всё же им чего-то не хватило тогда. Сейчас непрошеным гостем на юге была Камала, но за её спиной собралась целая волчья стая. Эти собаки были уже мертвы, как и те на Великой равнине.

— Муу нохой*, — протянула Камала в адрес рыжего пса, который щёлкнул зубами на ладонь от её лица. Ответный удар мечом сбрил встопорщенную рыжую шерсть на загривке. Камала сделала финт и занесла меч для повторного удара.

* Плохая собака (ороч.)

Их действительно было всего шестеро. Семеро, считая Марту, а её считать не приходилось. Восемь, если считать… Эльзина пони коротко всхрапнула за спиной Камалы. Та ещё армия. Но по их следам придут и другие. Можно было объяснить Марте и это, но она нашла бы новые доводы против такой авантюры, а спорить Камале не хотелось. Так или иначе, через несколько дней всё закончится. А надежда — ну что ж, пусть пока побудет для Марты несбыточным желанием.

— Бери, — мягко подтвердила Камала. — Подарок есть подарок. Пригодится.

Она кивнула Марте, сбавила шаг, пропустила вперёд остальных и оказалась в самом хвосте, оглядываясь, слушая и ожидая.

Ждать долго не пришлось. Не успел затихнуть вой, как меч Камалы со звонким шуршанием покинул ножны. Она прикрылась ладонью от лунного света и стала высматривать в том направлении, откуда, как ей показалось, доносился звук.

— Кому спинку потереть? — встрепенулась Шозия, тряхнув головой и явно желая сменить тему. — Чиа, я выбираю тебя. Не боись, кто утонул, тот уже не сгорит. Ну-ка, Сэра, удиви нас, — и она ловко поймала неожиданно мягкий на ощупь кусочек диковинного мыла, пахнущего и правда удивительно: на первый нюх, компотом из груш, а ещё — да, смородиновым чаем, хотя погодите — это же сладкий клюквенный морс! А когда Шозия почти перестала различать оттенки бодрящего запаха, то уловила слабый, но каким-то образом доминирующий в этом букете цветочный аромат розы.

Пару лет назад Шозии довелось выступить в своеобразной роли сводницы, обеспечивая тайную связь между Алиар, доченькой местного кузнеца, и Рейном, сынулей местного же лесоруба, которые задумали вопреки воле своих семей пожениться и сбежать из Больших Бобров. Целый месяц она разносила записки и подарочки, изобретая всё новые предлоги, чтобы проникнуть в кузницу, так что мать Алиар всерьёз стала подозревать саму Шозию в нескромном интересе к своему мужу. Вспышка страсти между влюблёнными завершилась, когда коробка с невиданным подарком — алой шаармидской розой — попалась на глаза отцу будущей невесты. Роза попала в печь, Алиар под домашний арест, а Шозия, совсем не удивившись такому концу, вышла из ситуации с несколькими засушенными лепестками. Запах этот она с тех пор обожала.

— Ах, — с наслаждением выдохнула Шозия. — Сэра, я тебя люблю. Пойдём, тебе понравится, — обратилась она к Чиад, по-детски взяла её за руку и уверенно повела к наполовину погружённому в воду мощному кленовому стволу, ограждавшему запруду со стороны нижнего течения. Гладкая его поверхность, выскобленная солнцем и ветром, была лишена коры и выглядела бы совершенно мёртвой, но кое-где, не подчиняясь законам природы, — а может, наоборот, смело провозглашая их, — торчали на тонюсеньких веточках пятипалые листочки. Видимо, не все корни были выворочены из земли во время падения.

— Садись, как на лошадь, — распорядилась Шозия, небрежным шлепком по тёплому дереву разогнав пёстрых бабочек, устроивших собрание на самом нагретом участке ствола, — и ложись на живот.

Пока Чиад ногами к берегу осторожно укладывалась на старом клёне, Шозия разделила волшебное мыло на две части и заговорщически шепнула ей:

— Расслабься.

Делать массаж Шозию научил, как это ни странно, Федек. Дварфом он был внешне вполне типичным: от поседевшего кончика бороды до окованных железом каблуков тяжёлых сапог. С оружием он обращаться умел, про своё участие в битвах рассказывать любил и делал это так красиво, что даже опытная врушка Шозия не сразу поняла — ни на какой войне Федек и близко не бывал, а подвизался в лучшем случае где-нибудь в городской страже. Но вот откуда у него таланты совершенно в другой области — дварф упорно говорить не желал. А открылось это вот как: спрыгивая с ослика во дворе Федека, Шозия подвернула ногу. Лодыжка тут же опухла и покраснела, а больно было ужасно. Шозия разрыдалась, вообразив, что навсегда теперь останется хромоножкой, но Федек отнёс её в дом, напоил чаем с сонной травой, а когда несчастная Шозия притихла, стал разминать больное место своими корявыми пальцами, ставшими вдруг необычайно чуткими. К вечеру Шозия ушла домой на своих двоих, а следующим утром изводила дварфа, пока тот не показал ей всё, что знал.

Длинные и ловкие пальцы Шозии путешествовали по загорелой спине подруги. Где-то они задерживались и словно вплетались в упругие мышцы, а какие-то места пробегали, только ласково погладив. Фруктово-цветочная смесь, вбирая в себя капельки воды с гладкой кожи Чиад, быстро превращалась в тёплую пену, под которой совершенно пропала гордая (и до боли знакомая!) татуировка сокола на лопатках, и без неё юная степнячка, ничком обхватившая ногами старый клён, казалась теперь до дрожи уязвимой. Сложив пальцы в замок, Шозия медленно прошлась сверху вниз по ложбинке позвоночника, невольно заставив Чиад прогнуть спину, и без остановки, лишь расцепив ладони, перешла на ягодицы. Здесь она позволила себе усилить напор — привычные к верховой езде мышцы поддавались тяжело. Но душистая пена, мягко сползавшая теперь между ног Чиад на широкий ствол, продолжала демонстрировать очередной удивительный эффект — буквально за несколько широких движений Шозия почувствовала, как взмыленная под её ладонями Чиад начинает обмякать.

— Ты как? — глубоко дыша, спросила Шозия, оставив одну руку на бедре Чиад, а второй трогая её за плечо. Настоящий массаж («наложение рук», как называл это Федек) всегда был довольно изнуряющей штукой для мастера.

Камала перестала внимательно слушать раньше, чем хозяйка таверны закончила говорить. Предложение найма было хорошее, и убивало сразу двух кроликов — они получали причину для разведки шахты, а спать сегодня доведётся не на конюшне. Но кукурузная каша заманчиво дымилась в горшочке, и тёртый сыр, которым она была щедро посыпана, постепенно плавился, покрывая торчащие из жёлтого варева кусочки шкварок. Уж верно, решение подождёт до конца обеда. Облизнувшись, Камала зацепила локтем край стола и уронила ложку. Какое-то время она пристально смотрела себе под ноги, решая, идти ей за новой или поднять старую. В этот момент всё и случилось.

Перехватить Катерину она не успела бы при всём желании — попробуй-ка поймать лису за хвост, даже если в ней полтора метра росту! Слишком, слишком, слишком медленно соображала Камала, что происходит. Дерек — вот тот сразу же изменился в лице, но он сидел по дальнюю сторону стола и мог только делать страшные глаза, глядя на что-то за её спиной.

Треск, вопли Катерины, ответный крик солдата — только после этого Камала, опрокинув стул, в два прыжка настигла воздевшую руки для повторного удара зверолюдку. Одним движением она сграбастала её за торс и, крутанувшись, повалилась вместе с ней на покрытый песком и соломой пол, перекатившись так, чтобы оказаться снизу. От удара затылком Камала на миг ослепла, но тут же на ощупь обвила ногами бёдра Катерины, а руками крепко прижала зверолюдку к себе, лишив ту всякой возможности двигаться. Зрение быстро возвращалось, и Камала, лёжа на спине и чувствуя, как острый позвоночник худенькой Катерины прижимается к её животу, без остановки бормотала в большое шерстистое ухо:

— Тише, тише, маленькая. Всё будет хорошо. Я с тобой. Тише, тише, баю-бай. Моя звёздочка, усни, — она сбилась на какую-то невнятную импровизированную колыбельную и стала медленно покачивать Катерину, не ослабляя объятий, а сама скосила глаза на остальных участников сцены.

Инструмент Катерины лежал в нескольких шагах от них. На нём не было и царапины.

Придерживая висящую через плечо сумку обеими руками, Терияки вышла из вращающихся дверей «Лакшми», одного из крупнейших торгово-развлекательных центров Дарастурта. Её ноша, впрочем, не была тяжёлой — сюда никто не ходил за покупками «на месяц». Терияки покидала «Лакшми» с новенькой капитанской формой, пошитой с учётом заврианской анатомии, а также с солидным запасом приправ и специй в пластиковых банках, каждую из которых она лично нюхала и пробовала на вкус, так что нос у неё почти заложило, а язык немного распух. На эти нехитрые покупки пришлось потратить чуть ли не половину личных сбережений, но оно того стоило. Костюм сидел на ящерице великолепно, и особенно ей нравился раздвоенный сзади приталенный камзол, выгодно открывающий хвост. А пряности были настоящими.

Мягкое освещение и мелодичный эмбиент «Лакшми» сменились разноголосицей толпы и резким люминисцентным сиянием высоко над головой. Они притормозили у входа, пропуская низенького робота-чистильщика, который прокладывал себе путь в потоке прохожих, оставляя влажный след на тёмной шершавой мостовой. В этот момент и раздался взрыв.

Присев от неожиданности, Терияки полезла под куртку — но на поясе ножа не было, как не было при ней вообще ничего, кроме документов, денег и сумки с покупками, да ещё микротранслятора в ухе. Конечно, иначе бы их не пустили на этот уровень. Да и не оружие сейчас было нужно, а развернуться и уйти в другую сторону, хотя бы обратно в уютную громаду «Лакшми». Ведь кое-кто в её команде точно захочет подойти и поглазеть, а отсвечивать на месте совершённого теракта… Но ничего сказать она не успела — Азамак выбрал третий вариант и под нарастающие крики ринулся поперёк улицы, ловко уворачиваясь от бегущих. Чертыхнувшись, Терияки бросилась за ним, перебросив сумку за спину, и намереваясь — она уже заметила тёмного эльфа — либо помогать, либо выручать своего пилота.

«Какие они были несчастные, какие голодные, как они дрожали! Джейн стало жалко их всех, и себя в том числе. И тут какая-то сила, неотличимая от отчаяния, вошла в неё, наполнив решимостью, как будто она, Джейн, была лишь формой, которую вдруг заполнил раскалённый металл. Новая цель зажгла её. Джейн поняла, что, если она хочет когда-нибудь стать свободной, надо быть бесстрашной и сильной, а с детской мягкостью придётся расстаться. И она дала себе клятву, душой своей поклялась, что сделает ради освобождения всё — всё, что потребуется, самое страшное, самое подлое, самое жестокое».

Что-то заслонило Кауне свет. Атти заложила пальцем страницу книги и некоторое время глядела, как здоровенный грузовой транспорт по пути на север медленно обходил Квивольдин, затмив невысокое утреннее Акари. Где-то в его трюме находился сейчас её дракон со снятой силовой установкой и отдельно упакованными крыльями. Во сколько обошлась его перевозка, да ещё и с нанятой Рейо охраной, Кауна не хотела даже думать. Всё, что она хотела делать этим утром, она уже делала — сидела, привалившись спиной к мозаичному бортику фонтана на причальной площади, отпивала из термоса дымящуюся жидкость и читала.

Транспорт наконец сдвинулся настолько, что солнце опять засияло в глаза. Кауна опустила взгляд на красивую цветную обложку: вверху далёкие кирпично-красные горы на фоне светло-розового закатного неба, перед ними расстилается бесконечный хвойный лес, ряды деревьев темнеют по мере приближения, и совсем рядом на высоких сваях — над макушками самых могучих елей — построен одинокий домик, а по нижнему краю, где лес уходит в совершенную черноту, белыми буквами написано: «Город вечной зимы». Издание было местное, небольшим тиражом отпечатанное в Форхевене. Неизвестный переводчик с аттарского постарался на славу, и читать было приятно. Кауна открыла форзац и тепло улыбнулась. Под библиотечным штампом Квивольдина теснилось десятка два подписей и пожеланий удачи — отметились все, кто пришёл в «Хитрую сойку» на прощальную вечеринку. Книгу атти возвращать не собиралась, особой вины, впрочем, из-за этого не чувствуя.

На неё снова упала тень.

— Посадка началась, — приветливо сказал Финори. — Пятый причал. Идём.

Кауна отложила книгу, быстро закрутила термос и приняла протянутую руку элема. Тот рывком поднял её на ноги. Пятый причал находился на внешней стороне пристани, и отсюда их корабля видно не было, но атти знала, что там дожидается Рейо, присматривая за багажом и охраняя Макса. Они успели отойти шагов на тридцать, когда Кауна вдруг остановилась, полезла в карман и выудила десятигранную альсарийскую монету. Жестом показав Финори, что всё нормально, она вернулась к фонтану. Дно его было усеяно металлическими кружочками самых разных цветов и размеров, но Кауна поставила ногу на низкий бортик чаши и, почти не целясь, запустила монету в пасть красавца-тхенно, который исторгал из себя воду на самой верхушке центральной скульптурной композиции. Она знала, что попадёт, ещё до того, как монетка исчезла в глотке.

Кауна довольно хмыкнула, полунасмешливо-полууважительно поклонилась дракону в реверансе, подтянула лямки рюкзака и бросилась догонять Финори, ни разу больше не обернувшись.

Снаружи было всё, как Тереза ненавидела. Несильный, но постоянный промозглый ветер, который сразу принялся выстуживать лицо, хорошо хоть одежду не продувал. Унылый горный пейзаж в вечерних сумерках, слишком далёкий, чтобы быть выразительным, и неприятно резкий в прозрачном воздухе. Там, где они стояли, слежавшийся снег по лодыжку, выше по склону развороченная кораблём каменистая почва, а ниже — застывший ледяными глыбами снег, растопленный жаром обшивки. Сощурив глаза от солнца, Тереза выслушала капитана.

— Да могут они идти, что с ними сделается, — с раздражением ответила она. — Перестань. Тем более вниз. Мы ведь в гору не полезем?

Поднимая капюшон от ветра, она отвернулась в сторону корабля, и только сейчас обратила внимание на его состояние. Закатные лучи придавали изуродованному корпусу апокалиптический оттенок, заглушая тусклое свечение навигационных огней.

— Охренеть, — отчётливо произнесла Тереза, округлив глаза. — Айрин, это что, твой челнок? Ты посмотри, какая дыра… А двигатель где? Ларри, ты что, без двигателя нас посадил? Ты вообще нормальный?

Произнеся этот странный комплимент, она посмотрела на пилота с нахлынувшим чувством жалости, потому что лишь сейчас осознала, что именно отвлекало её от недавней игры. «Светлячок» умирал. Она ощущала это подсознательно, находясь внутри, и снаружи в этом вовсе не оставалось сомнений, а ведь Ларри был свидетелем и невольным соучастником агонии корабля с самого начала. Ларри, Генри, Алан, и, конечно же, Рейчел — бедная Рей — должны были переживать крушение гораздо острее, чем Тереза. Мысленно она решила приглядеть за этой четвёркой, хотя Ларри, судя по его поведению, уже примирился с потерей самостоятельно.

— Это смотря какой туризм, — возразила Тереза пилоту, затягивая капюшон. — Если мы с горы спустимся, а там будут тропики и пляж с цветными ракушками, то я офигенная туристка. Сто лет в море не плавала. А когда один снег и ветер вокруг, то какой в этом интерес? Это у нас только Аби уважает. Небось уже снежного человека выследила.

Над ней нависала мускулистая фигура демона с бегущими по тёмному телу разрядами. За исключением блестящей шипастой короны, демон был гол, и этим не сильно отличался от Терриэль, которая сражалась в золотой, под цвет волосам, броне, небрежно прикрывавшей наиболее выступающие части её великолепного эльфийского тела. Демон поднял руку, соткал из воздуха громадный молот и, широко разевая пасть, потряс им в сторону Терриэль. Та коротко и презрительно ответила, достала из-за спины два боевых топора, описала лезвиями несколько восьмёрок и заняла оборонительную позицию, оскалив красивые зубы. Через несколько секунд грузовой отсек альдебаранского флагмана взорвался действием. Противники выписывали кульбиты в воздухе, посылали друг в друга сгустки энергии, в щепки разбивали окружающие предметы, безжалостно рубили и молотили. Корона демона, как, впрочем, и броня Терриэль, держались на них вопреки всем законам физики.

Тереза допустила несколько промахов в самом начале, и теперь отчаянно пыталась довести бой до победы. Что-то отвлекало её, но чтобы понять, что именно, надо было отвлечься от консоли. Сделав серию широких выпадов без защиты и уронив здоровье почти в ноль, она заполнила шкалу суперспособности и немедленно её активировала. Из лопаток Терриэль вырвались белоснежные крылья, экран залило сиянием, демон попятился, закрываясь руками. Но больше ничего сделать Тереза не успела, потому что кресло под ней провалилось. Она всплеснула руками, хватаясь руками за обивку, и выронила консоль на живот. Секунда противной невесомости — и новый удар с глухим грохотом. Пока всё вокруг приходило в равновесие, Тереза торопливо схватила консоль, но, бросив взгляд на экран, с досадой поморщилась и медленно откинулась на спинку кресла.
— Зараза, — негромко прокомментировала она, потягиваясь и чувствуя холод. Так её и застало объявление капитана.

Что-то в этом роде она ожидала с самого начала. Её собственные сборы много времени не заняли. Выбирать было особенно не из чего. В медотсеке кто-то успел прибраться и заодно окончательно опустошил небьющиеся запасы. Ларри? Айрин? Наверное, Айрин. Тереза не задержалась здесь и минуты. Сделав крюк к своей каюте, она вышла оттуда одетая для непогоды, нагруженная двумя аптечками крест-накрест на длинных ремнях. Третью Тереза несла в правой руке, камуфляжный рюкзак в левой, и свой собственный, довольно раздутый, на спине. Заметно хромая под таким весом, она не спеша спустилась по лесенке к пассажирскому люку, где и оставила все вещи у входа. И только потом отправилась в каюту Сигора — проверить, всё ли в порядке.

Тереза встала, накидывая на плечо лямку рюкзака. Одно хорошо — за последние минуты Саманта проявила больше характера и жизни, чем за недели совместного путешествия. Жаль, конечно, что для выхода из тени понадобилось что-то себе ломать.

— Мочить как раз можно, — заметила Тереза. — Это хорошая повязка, быстро сохнет, хоть вообще не снимай. Алан где-то подцепил, я даже не спрашивала. Что касается остального… — она хитро улыбнулась и показала Саманте ладонь с приподнятыми над ней средним и безымянным пальцами, — думаю, учить тебя не нужно. Всё, ухожу. Не за что.

В каюте Сигора Тереза обнаружила самого Отца, лежащего на боку в плачевном виде, и Алана с Айрин — склонившихся над ним.

* * *

По пути на кухню Тереза заглянула в свою каюту, совсем рядом с медотсеком. Такой же беспорядок, как и везде, но вроде бы ничего не разбилось — да и нечему было. Она стащила с себя пропахшую антисептиком пижаму, выбрала чистый, зелёный в тёмную крапинку джемпер, расчесалась, прихватила консоль, которая — Тереза облегчённо выдохнула — включилась с радостным аккордом, и, не сделав даже попытки убраться, вернулась на кухню.

Здесь было людно и хлопотно. Чай, ждавший её в синей пластиковой кружке с надписью «ЖИЗНЬ КОРОТКА, И Я ТОЖЕ», успел остыть. Какое-то время Тереза подозрительно смотрела на отражение собственного глаза в маслянистой жидкости — ей явно досталась очередная чайная смесь Айрин — но потом отхлебнула, пожала плечами и понесла кружку к микроволновке. А когда стала копаться в ящике с печеньем, почувствовала прикосновение капитана.

— Погибшие? — взгляд Генри стал таким напряжённым, что Тереза заспешила с ответом. — Нет, нет, ты что, — замотала она головой. — Все живы. У Отца сотрясение… м-м… лёгкое. Его тошнит, и голова кружится, но это всё пройдёт, надо только полежать. И Саманта — затворница наша — ключицу сломала. Я вправила и перевязала, так что тоже пройдёт. Этих двоих ни к какой работе не привлекай, ладно? Остальные в порядке. Генри, слушай, — Тереза погладила его руку и постаралась, чтобы её голос звучал убедительно. — Ты. Ни в чём. Не виноват. Это я на всякий случай говорю, чтобы ты понимал, — она перевела взгляд за плечо Генри. — Смотри, вроде все собрались, кто мог.

На кухне Тереза развернула госпиталь, состоящий из двух стульев и краешка стола, на который она водрузила универсальную аптечку. Но по итогам первичного осмотра почти никто не удостоился серьёзной диагностики. Ёрзавшей в нетерпении Рейчел Тереза выдала тюбик с мазью, сильно сомневаясь, что та будет применять его по назначению — или что уже имеющиеся ожоги остановят механика от немедленного получения новых. Двоих, признавшихся, что теряли сознание, она заставила сидеть неподвижно, пока обводила голову датчиком аптечки, всматриваясь в мельтешение пятен на экране.

— Всё нормально, — сообщила она Кену, проверяя реакцию зрачков на свет. — У тебя щека в чернилах, вот здесь, — Тереза легко прикоснулась к лицу притихшего художника, который казался сейчас совсем юным, возможно, от волнения.

Дикая женщина Аби отличилась немаленькой шишкой на темени и вид имела довольно мрачный. Тереза чувствовала, как подруге хочется закурить, но не отпускала её, пока не удовлетворилась показаниями аптечки.

— Чем наряжаться, ты бы лучше пристёгивалась, — сказала она Аби, закрывая крышку. — И не смотри на меня так, — Тереза с упрёком вернула взгляд, — я ж за тебя волнуюсь. Вдруг ты теперь масти начнёшь путать? С кем тогда играть? Это ко всем относится, — повысила она голос. — Наблюдайте за собой и друг другом. Если кто-то начнёт загружаться — сразу ко мне, никаких «я посижу, и всё пройдёт». Сплю я или в душе моюсь — неважно. Будут болеть ушибы — не терпите, риксамина у нас много, — она выложила из рюкзака на стол пару блистеров обезболивающего. Тут её и перебила Айрин с новостями о Саманте.

— Сделайте мне чай, ладно? Сахару побольше, — попросила Тереза и ушла за компаньонкой. Зайдя в каюту Сэм, Тереза ногой пододвинула себе скомканное на полу одеяло, положила на него аптечку, сняла рюкзак и села сама, оказавшись рядом с напряжённо сжавшейся девушкой.

— Ну всё, всё, — сказала она, нащупав ладонь левой руки Сэм. — Я пришла, теперь будет только лучше. Пошевели пальцами. Сознание теряла? Где-то ещё больно? — Тереза осторожно повернула Саманту на спину и широко расстегнула рюкзак, чтобы иметь доступ. — Давай посмотрим руку.

Кауна выглянула наружу. Её комната выходила на северо-восток, и там, далеко на горизонте, небо и океан разделяла жирная тёмная полоска. Небо Квивольдина оставалось солнечным, хотя поднялся несильный ветер, но в такую жару это было весьма даже кстати. Дойдёт ли шторм до альсарийского побережья, и когда? Именно этим и должны заниматься на кафедре предсказаний, мстительно подумала Кауна. Ну ничего, с ними она разберётся чуть позже, Глен от неё никуда не улетит… если только уже не улетел. Закрыв окно, Кауна повернулась к Альхрану и, кажется, немного смутилась — глаза её забегали от сушилки к растению.

— Макс, прекрати, — она легонько ударила по зелёному диску, отчего тот распахнулся ещё шире и попытался захватить её руку. — Я тебя кормила утром. На, поставь его куда-нибудь, — Кауна осторожно подняла горшок и всучила Альхрану, а сама залезла на освобождённый край стола, дотянулась до верхней полки стеллажа и сняла оттуда большую плоскую коробку. Плюхнувшись на кровать, атти с довольным видом извлекла из-под крышки настоящий арбалет. Привычным движением она оттянула скобу над прикладом и взвела тетиву, потом сбалансировала оружие на правой руке, а пальцами левой скользнула по криво выточенной ложе. Коснувшись спускового крючка, Кауна облизнула губы и прижалась плечом к прикладу.

— Как тебе? — спросила атти у Альхрана, прицеливаясь в сторону. — Я в этом году ещё ни разу не стреляла, — она посмотрела на аххо с искренней улыбкой и начала быстро вставлять стрелы в крепления под ложей, а последнюю зарядила в арбалет. Щёлкнула предохранителем и встала, отряхивая штаны и тунику от пыли. — Веди к своей Сандре.

Наблюдая битву Инколора со сдержанно ноющими при каждом движении доспехами, Кауна криво улыбнулась, вспоминая, как ей на первой же неделе пребывания в Квивольдине чуть не раздробило руку гидравлическим прессом — и сильно с этим повезло, правую бы она выдернуть не успела. Инколор тогда ещё брил голову наголо, так, что были видны татуировки, и лучшего куратора Кауна представить не могла. После инцидента он долго переживал, хоть и был не виноват.

Она хихикнула, когда Энгсел замялся с именем Найша — может и правда забыл? Тигр был на три года (и на два курса) старше Кауны, и к моменту её поступления уже убедился в неспособности окружающих правильно произнести своё имя, так что представлялся не иначе как сокращённым прозвищем.

Сочувственно поморщилась при виде чёрного дыма, но с места не двинулась; если ругается — значит сам тхенно в порядке, и точно, раздалось шипение, дым стал серым и прекратился. Полезная штука — ледяное драконье дыхание!

С Иллесом Кауна не очень общалась. Ходили сплетни, что в его устройствах волшебства было больше, чем механики, но судить было сложно. Развитая технология иногда не отличается от магии.

Это же доказал и Финори — вот уж от кого не ожидали эффектного представления!

Когда объявили её имя, Кауна хлопнула своих студентов по плечам и, пока те стаскивали брезент с дракона, застегнулась, надела шлем. Села в кабину, крест-накрест затянула ремни. Поправила зеркала с обеих сторон. Вдохнула. Выдохнула. Надвинула на глаза очки. Запустила пропеллеры. Подняла дракона в воздух. Металлические лапы послушно прижались к корпусу.

Две вещи обнаружились сразу. Для начала — ректорский зонтик был плохо закреплён и от поднявшегося ветра упал. Ожидая, пока его установят, а Старик вновь соизволит обратить внимание на небо, Кауна отлетела немного к северу и, увидев собственную тень, пробежавшую по мосту, поняла более серьёзный просчёт. «Буду летать между Тайэм и Рохт», — сказала она Илдрару, но если так и поступить, то все будут смотреть на неё против солнца. Ей надо было на другую сторону.

Дракон рванулся вдоль моста на северо-запад, с металлическим шелестом, заваливаясь на левый бок, расправил серебристые крылья и по широкой дуге начал пересекать мост, подставив спину взглядам собравшихся.

Из сидящих за столом к случившемуся был готов только Карив. Зато Кауна отреагировала раньше Илдрара.

— Не трогай! — сказала она дракону, схватив его за запястье. — Держи пока вот так. Надо сразу перевязать, когда вытащим.

Кауна встала и начала быстро расстёгивать рубашку, но на второй пуговице спохватилась, что ничего под неё не надела. Тогда, недолго думая, она извлекла из кармана свой раскладной инструмент. Одно движение, щелчок, и в руках блеснуло узкое лезвие. Получившимся ножом Кауна откромсала широкую полосу ткани от нижнего края рубашки и сунула её Кариву. Потом сгребла дротики в кружку, освобождая место.

— Давай руку, — обратилась она к Илдрару. — Будет больно, терпи. На счёт три вытаскиваю. Раз, два, три! — И Кауна потянула ножи на себя, зажав их рукояти между костяшек пальцев.

Минуту спустя на ладони Илдрара красовалась песочного цвета перевязь, на которой с обеих сторон проступали ярко-красные пятнышки. Крови было меньше, чем ожидала Кауна, и даже клинки оказались почти чистыми.

Кауна пристально разглядывала студентов и всё больше хмурилась. Потом повернулась к Энгселу и сказала:

— Можно вас на минуту?

Отойдя с руководителем к двери в аудиторию, Кауна осторожно начала говорить, понизив голос:

— Энгсел, а может быть, поручить их Инколору? Он как раз группу набирает. Или Найшу, пусть не жалуется на то, что ему не помогают. Они же вообще без опыта, верно? Получится как в прошлом году, когда одного забрали домой, второй перевёлся в Зир, а те двое влюбились друг в друга и сбежали в Форхевен. Я честно старалась, но когда тебе через полгода заявляют, что уходят в другую Башню на скрипке играть — как вам это понравится? Что, если и эти не задержатся, — она покосилась на неловко ожидающих студентов. — А у меня проект, вы же знаете.

Последний аргумент, по мнению Кауны, должен был поставить эффектную точку в её рассуждениях.