Голосование за ходы

- Так-так... - Элвис Рихардович мрачно смотрел на то как Мартышка стремительно мчится по карьерной лестнице к вожделенному стакану белой сметаны. "Спасибо Капитан!", "Прекрасная идея..." - хваткая оказалась карьеристка. А ведь какая казалась тихоня.

- Да - с притворным до отвращения энтузиазмом произнёс наконец он - давайте откроем шлюзы...Прекрасная идея. Вы наверняка знакомы с основами подраздела ксенобиологии о пустоте и хищниках обитающих в межзвёздных пространствах? Ах нет? Ну так я просвящу: ниточные черви Luminites Fatales, питающиеся светом звёзд и не брезгающие аккумулирующимися в глазах астронавтов фотонами, Чернотные кляксоиды они же Nequa Atramento почти неотличимые от межпространственной тьмы (мы выключим ещё и свет, верно? Как раз чтобы труднее было их заметить) охотящиеся на всё цветное - такой присосётся к скафандру, мгновение и скафандра нет, а он уже пожирает вашу кожу - вытягивая из неё все цвета. А Comarus Sonus? Эти рои мелких как пыль существ, путешествующих роями между звездами и "кусающими" точно в электроны ваших клеток?
Элвис с гордостью улыбнулся, словно он сам вывел в пробирках а затем вырастил подкармливая молочком из бутылочек, всех этих люминитес атраментов и уже совсем зловещим тоном продолжил:
- Но всё это цветочки. Настоящие ягодки это Ocuslocus Slonopotamus. Об этих тварях известно настолько мало, что в современной ксенобиологии их ещё называют Икающей Смертью. Потому что ты икнуть не успеешь как наступит смерть!
Что их привлекает? Свет? Тепло? А может свист выходящего из корабля воздуха? Неизвестно. Но в истории зарегистрировано множество случаев нападения этих коварных, молниеносных хищников. Оставлявших после себя мёртвые скорлупки кораблей...

Драматическая пауза призывала всех проникнуться серьёзностью предостережения. Элвис даже склонил голову, словно прислушиваясь - вдруг из-за иллюминатора послышится скрежет когтей по обшивке корабля?

- Так что радиационную защиту можем отключать абсолютно смело - нам радиация уже не навредит. И кстати связь тоже. Она вполне возможно нам уже не поможет.

- И, да... Капитан, я бы не особо рассчитывал на самаритян на Фаэсе... Единственное что может быть у поселенцев Фаэса общего с самаритянами так это поклонение золотому тельцу. Ну или просто золоту.

- Фаэс? - лицо Элвиса побледнело. - я так понимаю что вы - он выделил слово "вы" тоном и чудовищно выпученными глазами, что по задумке самого Элвиса Рихардовича должно было означать "многозначительный взгляд"- вы говорите об этой ужасной помойке, которая не понятно каким образом, в противоречие всяческим законам квантовой физики, всё ещё не развалилась на части? Об этой, с позволения сказать "клоаке" наполненной криминогенными элементами??? Да, ни один уважаемый, в своём уме человек - Элвис сделал паузу и оглядел помещение так, словно в нём сидели не три человека (пардон 2 человека и один андроид) а целая толпа "уважаемых и в своём уме" людей - и закончил:
- Никогда! Только аномалия Замятина! Исключительно! - финальным аккордом должно было стать эффектное поглощение "глотка победы" пасты из тюбика. Но то ли Элвис разволновался сверх меры, то ли тюбик пасты, помня все те нелицеприятные высказывания что он получил от Пухлого, решил отомстить. Тонкая порция пасты проскочив мимо раззявленного рта Элвиса стрельнула прямо ему в глаз.

Чертыхаясь Элвис принялся выскребать пасту из глаза. Тем не менее вторым глазом он с довольным видом поглядывал на Мартышку. С астрофизиком отношения у Элвиса не задались с первого же дня. Возможно из-за "не сходства характеров" или "различных взглядов на релятивистскую модель вселенной". Возможно. Но скорее всего из-за глупой обиды. Элвис был толстым. И никакие средства контроля над весом, генетические релаксанты, моноклеточные вибромодуляторы и прочие современные новинки не помогали. Даже на мерзкой пасте он умудрялся взлелеивать чудесную сардельку чуть выше пояса. А сидячий образ жизни, добавлял аккомпанементом к симфонии большого пуза, партию толстого зада.
И по этой причине его всю жизнь дразнили Пухлым. И что хуже всего он уже настолько привык к обидному прозвищу, что задумавшись умудрился представиться Мартышке как Пухлый. И это на предполётном собрании!
А Лили, оказалась дамой далёкой от юмора и чтения между строками - "Пухлый" значит Пухлый. Так она его теперь и звала.

Вот на это Пухлый, то есть Элвис Рихардович и оскорбился смертельно. С тех пор при каждой возможности он пытался противоречить Лиле.

А воспалённая гордость не позволяла ему объяснить что либо "этому высокомерному андроиду!". Вот и получалось, что он как чёрная дыра - обжигалась новыми солнцами, но продолжала их жрать!

Завтрак получился ужасным. Ну, то есть он обычно был мерзким - безвкусная паста вместо нормальной еды и энергичная как бацилла гриппа Капитан. Но в этот раз, даже по шкале самых отвратительных завтраков, этот не умещался ни в какие рамки.

По какой-то необъяснимой причине, Леди считала своей прямой обязанностью уничтожать каждый приём пищи, псевдо-оптимистичными и энергичными разговорами. Как правило сводившимися к монологу капитана и неопределённым бормотаниям остальных членов экипажа.
При вопросе "Как спалось" - всё хорошее настроение, что Пухлый себе с утра "нагулял", растворилось в бездушной пустоте космоса. Впрочем Леди, не дожидаясь ответа Элвиса Рихардовича, взмахнула рукой и включив фонограмму завыла: Жить в своём доме....

Тут Элвис таки подавился.


Прокашлявшись он в который уже раз за последний месяц вернулся к размышлениям о том как бы улучшить вкусовые качества этой, с позволения сказать "пищи".

- Капитан - пытаясь попасть в паузу между "хорошими друзьями" и "весёлыми зЯтьями" начал он - нам необходимо сделать остановку на какой-либо планете. Это вопрос жизни и смерти. И я не шучу. - он сделал паузу и даже кивая в такт музыке промямлил-подпел "зятей, зятей"...
- больше есть ЭТО невозможно. И думаю что вкусовые качества напрямую влияют на психологическое состояние экипажа - Элвис Рихардович многозначительно уставился на поющего капитана. - Я могу улучшить химический состав этой бурды, но мне для этого необходимы биологические образцы. Чего-нибудь желательно построенного на белках с той же структурой что и наши...

Ему не снились сны. Уже так давно, что можно было сказать "никогда".

Точнее снились, но в них была одна только тьма. Густое тягучее ощущение, словно попал в чёрную как ночь сметану и тонешь в ней. Пытаешься кричать и она заливается тебе в рот, холодным кляпом; пробуешь открыть глаза и она давит на твои зрачки мягкими грязными пальцами; отчаянно напрягаешь мышцы чтоб двинуть хотя бы мизинцем, а она придавливает сумасшедшей тяжестью к кровати...

- Просыпайтесь, сэр! - доносится из невероятного далёка дребезжащий голос. (Он специально попросил запрограммировать обслуживающего дроида на такой жестяной, нарочито роботский голос). – Чёртова жестянка – потирая руку отбитую о твёрдый бок дрона, Элвис Рихардович открыл глаза (вроде заметил как Тьма вырвавшись из сна, прячется по углам каюты, но точно сказать было трудно) и приподнялся на кровати.

Крошечная, зато отдельная, каюта была его спасением. Элвис Рихардович очень любил свою работу - ксенобиология заменила ему семью, развлечения, друзей и даже в чём-то помогла обуздать ту сторону натуры которую он никому и никогда не открывал и не показывал.
Но вот связанные с этой работой перелёты - оказаться запертым в ограниченном пространстве с группой людей, причём самых разных (читай - "отвратительных"), это было настоящим испытанием для него. И только забившись вечером в свою крошечную каморку он чувствовал себя чуть лучше.

Элвис встал и велел дроиду проваливать. Затем привычно проверил надёжно ли заклеена камера интеркома, прошёлся по всем квадратным метрам своей каюты проверяя места "потенциального" размещения скрытых камер - все они были закрыты, задвинуты или заклеенны. Затем сделал проверку ещё раз и только после этого открыл шкаф, набрал код на мини сейфе и вынув оттуда ошейник с биркой «Дружок», облезлый хвост на ремне и маленький резиновый мячи, разделся и надев ошейник и хвост «вывел» Дружка на прогулку.
Каюта была крошечной, но он давно уже разработал схему по которой «гулял» поднимая «лапу» в правильных, предварительно обнюханных местах.
Минут через пятнадцать (Дружок никак не мог набегаться с мячиком и отказывался идти домой) Элвис Рихардович убрал самые интимные на свете вещи обратно в ящик, и сильно посвежевший, улыбающийся и полный энергии принялся за вторую часть ежеутреннего моциона – умывание-бритьё и одевание.
Спустя не полные полчаса Элвис Рихардович уже направлялся вниз на завтрак.

Оставшееся до экспедиции время Буше думал. Нет, конечно он не сидел на кровати в позе задумавшегося философа все 24 часа в сутках. Он успел сходить на рынок и приобрести себе удобную обувь для путешествий по горам, а также более подходящий костюм. «Любимая» рубашка с жабо полетела в мусор. Больше в этом маскараде он не видел смысла.
За свою не такую уж долгую жизнь Буше не привык много размышлять. Он всегда был человеком действия. В ту ужасную ночь когда он не думаю прыгнул во тьму колодца, что возможно спасло его жизнь, в тех ситуациях что последовали в его более взрослой жизни (впрочем «взрослая» в его случае началась сразу после «детской» минуя подростковую и прочее). Так вот –Делай, потом размышляй! Таков был его девиз. Однако теперь он серьёзно задумался. Последний раз он размышлял столь же усердно после случая с доном Джованни. Но тогда времени на размышления было меньше.
Археология, все эти черепки и камешки, были чужды Буше, и причина приведшая его в экспедицию господина Ларкина была так же далека от научных изысканий (ведших большинство членов экспедиции) как Альтиплано далёк от Нью-Йорка. А после последних событий вполне логично было бы не думая «прыгнуть в колодец» спасая свою жизнь. Потому что происходящее в мирной археологической экспедиции оказалось почище гангстерских разборок на улицах всё того же Нью-Йорка. Однако молодой человек не спешил собирать чемодан и вновь бежать. Что-то его держало. Что? Это он и сам пытался понять. Возможно быстро ставшие почти друзьями спутники. Так разительно отличающиеся от людей с которым Буше привык общаться – они увлекали его преданностью своему делу; бесстрашием проявляемым в ситуациях даже не сулящих никакой материальной выгоды; неким наивным, но таким притягательным огнём, желанием познания. Буше чувствовал себя как оборванный мальчишка наблюдавший из-за угла за детьми в кафе напротив играющими в волшебную настольную игру с фигурками. А у него из игрушек только поломанный перочиный нож. И вот его вдруг позвали присоединиться к этим детям.
Ну и конечно же тайна. Здесь пахло, нет, не так! Здесь ВОНЯЛО тайной. Огромной, жутковатой, тайной. И хотя житейский опыт подсказывал Буше – «тайна» всегда равно «опасность», молодость беспечно кричала – это нельзя пропустить!!!
Опять же золото...
Так и не придя ни к чему определённому он вместе со всеми забрался в грузовики и отправился в путешествие вдоль по побережью.

Вечером, недовольно морщась от боли в спине, после целого дня в тряском грузовике, Буше заказал себе порцию мяса (понадеявшись что оно будет не очень острым) и стакан виски.
На просьбу Питера показать маску он молча вытащил артефакт из-за пазухи и выложил на стол.

Арчибальд выслушал длинный монолог Ларкина вновь сводившийся к " Я тут не причём, ничего не знаю".
Единственное на что он обратил внимание была неуверенность с которой Ларкин рассказывал о том где и как получил свою татуировку.

Затем он посторонился дав место врачу, ещё раз глянул на Ларкина и коротко кивнув вышел из номера.

Уйдя из номера он поделился со своими спутниками сомнениями в словах Ларкина по поводу татуировки и показал всем маску, найденную под матрасом в номере Мендосы.

Пухлый чуток даже ошалел от количества событий и информации водопадом обрушившихся на него.

Однако деятельная натура и умение Леди раздать всем вменяемые и понятные задания оказалась той деревяшкой, схватившись за которую Пухлый выбрался на поверхность грозившего его затянуть в дыру прострации водоворота и выплыть на более менее спокойные воды предстоящих действий.

- Краюха и сметана - он посмотрел на Мартышку, которая сегодня была на удивление разговорчива - это очень хорошая идея. Причем краюха она...Она нужна. - почему-то Пухлый был уверен в этом - запасы для такого похода это очень важная штука.

Затем он глянул на Леди:
- Я поговорю со Степанычем. Я смогу... наверное. - он повернулся в направлении ворот - сказал значит надо идти.

Хотя и было немного боязно.

А если уж совсем на чистоту - то сильно страшно.

Заросший клочковатой бородой так что лица не видать, только злые, как у его собак бусины глаз . Лохматый. Пан Штефан. Как тут не испугаешься.

Одни словом - не тот человек к которому с радостью побежишь просить секретную карту. (А то что карта секретная - Пухлый ни на миг не сомневался, ведь у них было Приключение и Тайный Совет! А в таких случаях карта - ну никак не могла быть обычной).

Но Пухлый знал. Знал кое что - благодаря чему всё же согласился идти за картой к Степанычу.

Сторож обычно сидел в своей сторожке - с ТОЙ стороны ворот. И это был диковатого вида, злой пан Штефан. И разговаривать с ним, а уж тем более попытаться добыть карту Дома у НЕГО Пухлый бы никогда не решился.

Но когда пан Штефан пересекал границу Дома и оказывался на ЭТОЙ стороне, он становился Степанычем.

В глубоко посаженных глазах появлялись искорки веселья, стекавшие в морщины убегающие от глаз к кустистым, "дедушкиным" бровям; в бороде можно было заметить крошки от хлеба (может даже краюхи), а в карманах мешковатых штанов всегда были леденцы для его собак.

Об этом почти никто не знал. А может быть не знал и вовсе никто. Возможно Пухлый сам всё это выдумал давным давно и успел забыть что это был он.

Как бы то ни было, Дом превратил это в реальность. Дом и не такое мог. В свою конечно...но реальность.

Вот со Степанычем можно было попробовать договориться.

И всё же идти было страшновато, поэтому Пухлый пытался изо всех сил отсрочить этот момент:

- Леди а что нам кричать если ... ну если поймают. Ты сказала "надо орать одно". А что одно? Нам нужна эта... как её... сказка...нет - Легенда! Вот!

Сказав это Пухлый повернулся и даже сделал шаг к воротам, но потом радостно развернулся:

- А вот ещё! Нам нужно название. Для нашего Тайного Совета! Ну вроде "Мстителей" или там "Команда Смелых Исследователей"- он вдруг чуть смутился почувствовав что возможно хватил через край - вдруг ребята решат, что он совсем какой-то маленький и не серьёзный. - ну... для приключения в смысле.

- Ладно пойду к Степанычу - скороговоркой пробормотал он не дожидаясь ответа ни на один из его вопросов. Теперь уход Пухлого уже совсем напоминал бегство. С тем исключением, что вряд ли когда либо в истории побегов, бегство происходило такими медленными и неуверенными шагами толстого ребёнка.

Невидимый колпак вокруг Пухлого лопнул и осыпался тонким перезвоном осколков-слов Мартышки. Он вдруг особенно ярко почувствовал прохладные касания ветра на лице, запах сырой земли и кажется каши с завтрака (это наверняка от Дубины - вечно он умудряется вывернуть часть порции на себя), кажется даже каркнул ворон. Хотя в последнем Пухлый не был уверен - слишком шумно было на полянке.
Вслед за этими ощущениями в него пробрались и слова Мартышки, осторожными касаниями толкнулись в забор мыслей о возвращении в комнату, кольнули стену страха и желаний спрятаться. И нет, они не стали соломинкой переломившей спину верблюда, но тонкие пальцы Мартышкиных слов, нашли неплотно прибитую штакетину, отодвинули её, и в его мозг устремилась новая идея:
"Новые слова", "История которой ещё никто не знает" - блин, да любому мальчишке, даже сто раз слепому, такие словечки всё равно что искра для лужи бензина - вспыхнет так что не только ресницы опалит.
Мозг Пухлого, страсть как любившего поразмышлять обо всём о чём только можно, ещё только переваривал сказанное Мартышкой, а ноги уже сами несли его к Леди.

- Леди, нам нужен план - не понятно действительно обращаясь к Леди, или ещё ведя разговор с самим собой, произнес Пухлый - план обязательно! А ещё охрана. Потому что будет опасно. Ведь Дом не пустит нас просто так. Надо как-то... А ещё нам нужен план самого Дома. Может спросить у сторожа? У Степаныча? Он же страсть как любит рассказывать о Доме - он вроде.. А ещё надо как-то будет путь помечать - чтоб можно было вернуться, а то получится как с той девочкой, которая пошла искать свою... - Пухлый кажется только сейчас понял, что говорит вслух и чуть испуганно умолк. - Ну я это... того.. - объяснил он.

Буше посмотрел по очереди на набросившихся на него с вопросами людей. Затем, глянул на зажатый в руке брус. Отставил его в сторону.

- Девушка.... - начал было Арчибальд, но взглянув на Лилиан прервал себя. - Ситуация совершенно из ряда вон. И боюсь что отправившись вниз за ответами, мы получили только ещё больше вопросов. С сеньоритой Рисо ... - он чуть пожевал губами, снова бросил взгляд на девушку, затем вернулся взглядом к Деверё - Да. Девушка мертва. Извините Лилиан. - он слегка кивнул девушке - Причём погибла она при довольно странных обстоятельствах. Дневника мы не нашли, хотя бегло и осмотрели комнату. Так же там валялась вот эта палка - он кивнул на жезл, - и господину Джексону, явно будет что сказать по этому поводу. - он посмотрел прямо в глаза Деверё - Не могу сказать много больше, так как и сам не очень понимаю что происходит. Но ясно одно - со всей этой историей что-то очень нечисто. Очень.

Тишина пасторального мира Пухлого оказалась нарушена. Прикидывавшийся уснувшим, а на деле коварно дремавший, вулкан по прозвищу Леди буркнул и взорвался активностью и приказами.

На лужайку? Значит на лужайку. Спорить с Леди, было так же невозможно как и например ходить по стенам. Тараканы конечно могут, но вот Пухлому никогда такое даже в голову не придёт.

Он неспешно топал по коридорам Дома, по привычке ведя одной ладошкой по шершавой стене и тихонько бормотал себе под нос:

Рельсы, рельсы,
Шпалы, шпалы.
Ехал поезд запоздалый.
Из последнего окошка
Вдруг посыпался горошек.
Пришли куры, поклевали, поклевали.
А в вагоне деток убивали...

Откуда взялась последняя строчка Пухлый и сам не знал. Он даже толком не отдавал себе отчёта в том что бормочет. Это происходило словно само собой. Так же как сами поскрипывали доски пола под ногами, шуршала стена под ладонью... Дом разговаривал.

Пухлый ещё раз облизнул губы. Несмотря на жутковатую тему для разговора, на душе было хорошо.

А всё из-за дополнительной сметаны.

Конечно не так хорошо как могло бы быть, будь сметана бело, да на толстом куске хлеба, да с похрустывающими на зубах крупинками сахара. Но... как любила говорить сестра Клаудия (Клара - смело обозвал её Пухлый в своих мыслях): "За неимением гербовой, пишем на обычной."

Эту поговорку Пухлому кто-то объяснил. Он точно не помнил кто. Вроде бы Леди. Она в таких вещах должна разбираться... А может и Мартышка...

Как бы то ни было значила она - если чего то очень хочется, это надо обязательно записать, лучше на бумаге с гербом какого-нибудь колдуна (только настоящего, а не этих из сказок - наверное всё-таки Мартышка), но можно и на простой, и когда-нибудь это обязательно исполнится. Возможно.

Конечно сам Пухлый никогда ничего не записывал. Во первых, потому что писать в его состоянии было практически невозможно, а во вторых - потому что связываться с колдунами- всегда себе дороже.

Пухлый не спешил вставать. Отчасти из-за того, что сам ещё толком не решил что делать. Самым умным было отправиться в свою комнату. Это было наиболее безопасно. Неплохо складывавшийся день, вполне мог стать ещё лучше.

Велика вероятность что в комнате никого не будет. У Сороки вечно дел миллион, его в комнату не загонишь. Дубина тот тоже может где-нибудь зацепиться, зависнуть (жучка ли на стене рассматривая с открытым ртом, следя ли за птицей на лужайке) и до комнаты долго ещё не доберётся.

Можно будет прижаться лбом к холодному стеклу окна и вслушаться в шум с улицы.

Стук ветвей деревьев, шум ветра... гомон детей, шуршание шин далёких машин, голос радио из открытого окна. Можно увидеть красивых улыбающихся детей играющих на залитой солнцем площадке. Мальчишки будут гонять мяч и громко смеяться. Но не обидно, не над ним, а вместе с ним. Ведь Пухлый лучший комментатор футбольных матчей их двора: "- И вот проход по левому флангу, прекрасный пас на правый, удар, гол!!!!!!"

А девчонки рядом с импровизированным полем будут прыгать на прыгалках, делая вид, что совсем не замечают напряженного футбольного матча. Но каждый раз когда мяч будет залетать в ворота, они будут останавливаться, радостно визжать и хлопать в ладоши, вторя Пухлому тонким эхом "Гол! Гол!".

А ещё чуть дальше, на скамеечках сидят мамы с колясками. Они о чём-то лениво переговариваются, и изредка одна из них встаёт и негромко кричит - Саша! (Вася! / Оля!) перестань пугать голубей (вылезь из лужи / не ешь камни) кому-то из малышни ещё не доросшей до футбола...

И может быть Пухлый даже услышит как умолкает мотор машины, хлопают двери и мама...

Вот до этого момента Пухлому ещё ни разу не удалось дослушать/досмотреть...Вечно что-то происходило и он снова оказывался у грязного окна, за которым серела грязная лужайка для прогулок Дома.

Это был бы самый приятный вариант (вдруг сегодня?!).

Другие варианты - игровая комната - сразу отпадала. Там уж точно ничего хорошего ждать не приходится.

Можно пойти на лужайку для прогулок. Тоже может конечно обернуться какой-нибудь гадостью (и комок грязи в лицо, это ещё не худшее), но с другой стороны там вполне может оказаться Леди с неизменной Мартышкой.

А вдруг они решат пойти таки искать колодец???

От одной такой мысли, сытно тёплому Пухлому, стало зябко и он передёрнул плечами. Конечно это глупость несувсс... не...несусветная, но ведь интересно. Любопытно до невозможности.
Вряд ли Пухлый согласился бы пойти. Даже если бы его позвали. Но по крайней мере послушать как кто-то готовится к такому, было бы здорово...

До встречи с Огастесом было ещё больше часа но молодой человек уже покинул свой номер. Одетый в сюртук и почти мгновенно промокшую под мышками белую сорочку с аляповатым кружевным воротником, оккультист вышел на шумную улицу.

Душная жара, обилие запахов и гомон смеси языков и диалектов обрушились на него. Отойдя на несколько домов от отеля, Арчибальд снял цилиндр и спрятал его в мешок. Из самого мешка появился лёгкий, небесно синий платок, который он обмотал вокруг шеи, полностью спрятав белизну рубашки.
После этих нехитрых махинаций, которые как надеялся Арчибальд смогут обмануть случайный взгляд, он медленно побрёл по улице в направлении сокало.

Лима набросилась на молодого человека с яростью жгучего солнца. Жаркий воздух напоённый запахами готовящейся на улицах пищи, ароматом непривычных цветов и растений принесённым с недалёких гор, казалось впитывался в каждый сантиметр отвыкшей от солнца кожи. Шумные, быстрые на смех, живые люди, шли мимо идущего Арчибальда. Они смеялись, хлопали друг друга по плечам, о чём-то оживлённо спорили. В пыли бегали дети и худющие собаки.
Всё это отдавалось в сердце Арчибальда каким-то ностальгическим теплом. Этот мир так сильно отличался от того откуда он прибыл. Казалось что он находится не на расстоянии корабельного путешествия, а как минимум на другом конце света.

Пока Арчибальд делал вид что рассматривает высокий храм и здание ратуши, солнце село и город затопил холодный воздух. Это произошло так внезапно, что молодой человек задрожал. Пот пропитавший тело под сюртуком мгновенно стал ледяным.

Обычно сильный страх может заставить человека покрыться холодными мурашками. В этот раз случилось наоборот. Холодный пот и дрожь от дыхания гор, принесённого мутной водой Римака, запустили ассоциативные цепочки и Арчибальд вдруг испытал страх. Не тот панический ужас, что заставляет нас бежать не разбирая пути, а тот что селится где-то в низу живота и ледяным угрём стягивает все внутренности. Ещё несколько минут назад величественный кафедральный собор Лимы, теперь же стал мрачным чудовищем нависающим над городом, в узорах керамических изразцов на стенах зданий, Арчибальду почудились таинственные, злобные знаки.

Тряхнув головой, пытаясь сбросить наваждение, Арчибальд быстрым шагом пошёл к ресторану.
Однако заходить внутрь не спешил. Отойдя немного в сторону, он прислонился к стене одного из зданий, так, чтобы тень скрывала его, и принялся наблюдать за теми кто входит в ресторан.

У этой слежки не было какой-то особой цели. Скорее ему хотелось увидеть участников встречи, до того как они будут знать, что на них смотрят и наденут маски. Да, много информации это конечно не даст. Но Арчибальд свято верил в огромную силу первого впечатления. И если есть возможность, то почему-бы не попытаться получить это впечатление основываясь на более "честной" информации?

К тому же ему не хотелось являться на встречу первым - дабы избежать лишних вопросов.

Минут через пять, после семи Арчибальд оторвался от стены, спрятал платок с шеи в мешок, поправил воротник сорочки, нахлобучил на голову цилиндр и вошёл в ресторан.

Подойдя к столику с уже собравшейся достаточно большой компанией, он приподнял цилиндр и отрекомендовался:

- Арчибальд Буше, к вашим услугам! - с этими словами он уселся, и принялся вежливо слушать беседу и внимательно разглядывать сидящих за столом. Особенно уделяя внимание Огастусу и его спутникам.

Ужасно начавшийся день постепенно выправлялся. Из Умывалки, Пухлый вышел абсолютно сухой, если конечно не считать чуть мокрого воротника – но это уж он сам себя немножко облил. Даже вездесущий Сорока, промчавшись мимо, как неотвратимое стихийное бедствие, не задел и казалось даже не заметил тихо мылившего руки Пухлого.

Когда-то очень давно (может год назад, или даже больше) один из воспитанников – Старик, мальчишка из соседнего блока, рассказал Пухлому, что они живут не в одном мире а в Великой Книге Миров.
В которой каждый лист это свой мир. Эти миры очень похожи друг на друга, но всё же отличаются. И когда мы делаем что-то – мы не влияем на мир, а просто переносимся с одной страницы на другую. Например начал день Пухлый в Мире где его очки оказались украдены а окружающая, густая серость пыталась его всего измазать. Затем он заправил кровать «правильно», и его, словно закладку, переложили на следующую страницу, где руки Пухлого слушаются куда лучше и мыло не выскальзывает, в Умывалке никто не пристаёт...

Старик ещё говорил, что мол страниц в этой книге не бесконечное количество, и нужно быть осторожным – чтоб не попасть на последнюю – на которой ничего нет кроме одного слова: Конец. Правда это или нет – Пухлый так для себя толком и не решил. Скорее всего конечно - нет. Но на всякий случай, всё же старался делать так как надо. Жаль только понять – что именно надо сделать, что бы попасть на нужную страницу, было не просто.

В столовой Пухлый, как это часто бывало, оказался поблизости от Леди и Мартышки.

Леди Пухлый не то, что бы боялся, но чувствовал себя рядом с ней не очень уютно. Она была какая-то недосягаемая, что ли... Например, не смотря на то, что Леди всегда сидела в своей коляске, Пухлый считал её высокой. Выше его. Или, вот ещё – даже со своим зрением, Пухлый видел яркие легкомысленные цвета её волос, но неизменно считал Леди серьёзной.

Она была для Пухлого как мелодия сыгранная на пианино. Струны, похожие на романтичные, умеющие нежно и воздушно смеяться или тонко и горько плакать голоса скрипки, спрятаны глубоко внутри чёрного, деревянного ящика. Молоточки, роднящие пианино с разудалыми, буйно и бесшабашно шумливыми барабанами, привязаны к своим, чётко определённым местам. И всё это сковано и ограниченно логикой двухцветных клавиш.

А вот Мартышка, это совсем другое дело. Она была флейтой или дудочкой. Да, наверное дудочкой. Простенькой, вырезанной из серого дерева. Негромкой и часто совсем не заметной. Но когда её партия робко врывалась в тишину паузы (ей даже не надо было целой паузы – лонга – четвертная, вполне вмещала в себя возможность а то и две для Мартышки) она цепляла и заставляла себя слушать. Или точнее вслушиваться.

Пухлый довольно быстро расправился с кашей, запивая её какао. Кашу, Пухлый любил. И какао. И плёнку на какао он тоже любил. Иногда он представлял, что это расплавившийся зефир. Иногда что слой шоколада, мерно покрывающий волшебный напиток.

А ещё эта плёнка защищала какао от попадания в него серости снаружи. Как пластиковое покрывало, которым затягивают бассейны на ночь.

Пухлый расправился с кашей (ни разу громко не стукнув ложкой по тарелке!) и мазнув хлеб в желтую сметану откусил половину (ровно половину хлебушка), когда неожиданно зазвучала дудочка Мартышки.

-Сметану? – конечно Пухлый хотел сметаны. Вовсе она не такая противная, как все говорят. Ну, то есть противная конечно, но например с хлебом, вполне себе...

Пухлый почему-то сначала глянул на Леди, а затем только повернулся к Мартышке.

– Да, спасибо. – слова появлялись на свет с трудом. Продираясь сквозь чащу зубов и лианы губ. – Буду.

Пухлый потянулся за сметаной. Будь на месте Мартышки, кто-нибудь другой, Пухлый конечно бы отказался. Кому охота потом плеваться за столом, из-за того что в сметану намешано соли, того-же мыла, или ещё чего похуже... Но Мартышке можно было верить.

Набрав куском хлеба ещё сметаны (эх, всё же жаль что жёлтой) Пухлый помедлил и сказал:

- Вода- то попадает через трубы и из водопровода. – Пухлый знал о Доме очень много всего, и любил рассказывать – и факты и легенды и просто слухи.

– Но тут не всё так просто. Люди говорят (ещё одна присказка Пухлого) Дом старый, гораздо старше чем многие думают. И та часть водопровода, что подводит воду к нам, совсем древняя.

К тому же, люди говорят, что во время войны, тут был инпро... импа..- Пухлый чуть споткнулся на сложном слове:
– имправизивараный госпиталь. Ну такой.. короче больница. И когда бомбили город, водопровод повредили, и госпиталь остался без воды. А она очень уж нужна была. В госпитале без воды нельзя... – Пухлый откусил хлеба со сметаной, и почти не жуя проглотил (нет, всё таки противная).
– И тогда по совету одного из старожилов Дома, в самом дальнем подвале вырыли колодец. И оттуда качали воду для госпиталя. Эта вода была странная на вкус – Пухлый поморщился, так словно сам только что хлебнул, этой затхлой, терпкой и какой-то неживой воды – но выбора у них не было. Конечно с тех пор водопровод починили. – Пухлый доел сметану собрав её остатки последними крошками хлеба – но теперь то он ещё более старый, и люди говорят – иногда, нам в трубы, снова идёт вода из того самого колодца.

Пухлый вздохнул понимая, что завтрак съеден и сейчас их погонят из столовки, так что рассказать про то почему сметана жёлтая вряд ли получится.

Закончив помогать Дубине, Пухлый поправил свою кровать.

Складки разгладились. Пальцы больше нигде не чувствовали неровностей. Кроме конечно бугорков и разрывов тонкого и изношенного одеяла. Вроде теперь нормально. Пухлый ещё раз, контрольный, провёл по одеялу руками. Даже глаза закрыл. Всё равно в этом деле от них толку не много... Да, точно, теперь хорошо.

Он повернулся, бросил быстрый взгляд на никак не уйдущую Злюцинду. Та всё ещё сверлила Сороку взглядом.

С такого расстояния - метра три, Пухлый конечно никакого взгляда не видел. Не смог бы увидеть даже если бы Злюцинда повернулась к нему лицом. А сейчас она стояла в пол оборота к нему.

Но вот поза – вся какая-то напряжённая, угловато изогнутая, гротескная... Прямо на глазах у Пухлого (пусть и подслеповатых) женщина по имени Злюцинда превратилась в криво поставленный манекен. Манекен, никогда не знавший пластики движений живого существа, с суставами вывернутыми в чуть неправильные стороны. Даже не стоящую а по какой-то необъяснимой причине замершую в падении, пластиковую пародию на человека.

И не смотря на эту застывшую, чуждую неестественность, в нависающей над Сорокой статуе Злюцинды, чувствовалось движение. Подспудное, напряженно зажатое, исполненное душной, злой угрозы.

Пухлому даже на момент стало жалко несчастного Сороку. Он уже почти забыл о том кто именно, был причиной пропажи его очков.

Но, жалость жалостью, а собственная задница дороже. Тряхнув головой чтоб избавиться от наваждения, Пухлый подхватил своё полотенце (автоматически проверив другой рукой – не измазанно ли оно чем нибудь – привычка появившаяся пару месяцев назад, после очередной «шутки» Сороки) и привычно скользя рукой по стене полутёмного коридора пошёл к Умывалке.

Лампы в коридоре никогда не горели нормально. Так, в лучшем случае тускло пульсировали через одну-две и в этих искусственных сумерках Пухлый почти ничего не видел.

Пару раз Пухлого толкали пробегающие мимо серые тени воспитанников. В таких случаях размеренное, почти мелодичное (если идти в такт) скрип-скра-скрип, которым старый пол сопровождал каждый шаг Пухлого, сменялось на какофонию жалобных вскриков деревянных половиц.

Деревяшек, уставших от тяжести топчущих их ног и располневших от сырой воды сочащейся из труб. Давно уже забывших как это было – блистая отполированной поверхностью, в математически ровных рядах, бок-о-бок с такими же, благоухающими деревом и ещё помнящими свежесть ветра и вкус смолы подругами-соседками, нетерпеливо ждать топота детских ног.
Узнавать новые подошвы и шаги– вот звонко цокнули в тебя крошечные каблучки девочки представляющей себя актрисой; глухо шлёпнули растоптанные мягкие подошвы ботинок, мальчишки спешащего навстречу новому дню; строго простучали твёрдые как скала туфли-лодочки полной воспитательницы. Радоваться каждому шагу исполняя своё предназначение.

Возможно воспоминания об этом и сохранились где-то на линиях древесной фактуры, на извилинах годовых колец половиц, но слишком уж глубоко. Затёртые грязью, серостью и высосанные Домом, они стали совсем призрачными и нереальными.

Само собой Пухлый ни о чём таком не думал. До скрипучего пола ему не было никакого дела. Все его мысли оказались заняты предстоящим умыванием – цель та же что и каждый день. Успеть до того как появится Сорока, или кто-то из своры «Слепой, рыло умой!» добраться до раковины, плеснуть чуть воды в лицо и как можно быстрее сбежать в Столовку получив минимум урона, вроде пригоршни холодной мыльной воды за шиворот или зубной пасты в лицо.

Жаль что этот простой план редко когда удавался.

Очки! Нашлись! Мир приобрёл цвета еще казалось до того как очки оказались на носу Пухлого. От радости, он почти сразу же забыл, что виноват в пропаже оказался Сорока (так и знал! Вот скарлатина!!!).

Тяжёлая дужка прижала переносицу, привычно зацепились за уши дужки и мир вновь стал резким и цветным.
Ну-у... относительно резким. И очень относительно - цветным.

Давно не крашенные стены давно пожрала серость. Сейчас уже трудно было сказать какого цвета они были раньше. Казалось каждый день на них оседала пыль и пепел. Совсем понемногу. Как тот моросящий дождь, которого толком и не замечаешь, пока не понимаешь что промок насквозь, и холодная влага давно пробралась за шиворот. Так и тут – постепенно, день за днём, год за годом - основной цвет оказался полностью сожранным. На этом однородном фоне выделялись только засаленные пятна над кроватями, там куда упирались ладони спящих, в надежде раздвинуть стены и сбежать. Как минимум из сна, идеально – из Дома. Открыть дверь на Серую Сторону.

Да ещё более тёмное пятно свежей краски на том месте, где закрасили грязную картинку, выцарапанную гвоздём.
Кто это сделал (Пухлый знал, что это Сорока) дознаваться не стали – влетело тогда всем а картинку замазали. Но если положить на пятно пальцы – то рисунок всё ещё чувствовался. Он всё ещё был там, хоть и не видимый.

Грязное окно забранное решёткой с той стороны – «Для вашей же безопасности!».
Что это значит, и от кого их защищают, конечно же никто не объяснял. А спрашивать – себе дороже. Пухлый, лежа в темноте и пытаясь уснуть, часто представлял как с той стороны, за эту решётку хватаются когтистые лапы и пытаются её вырвать, как стальной не то клюв, не то клыки ударяются о металлические прутья, как размазанная в сером тумане туша прижимается...

Днём это всё казалось смешным. Ну, почти смешным. А вот ночью... Разумом (и днём) Пухлый понимал, что в реальности монстров не особо-то и много. Может и вообще – нету. Но то в реальности а ведь есть ещё Серая Сторона.

Затёртый ногами воспитанников пол коричневого линолеума. С каким-то рисунком. Каким – Пухлый не видел. Для него это были лишь оттенки пятен. Так наверное на болоте выглядят полыньи. Те места где нога, вдруг проваливатся и ты тонешь, захлёбываясь жижей и бестолково размахивая руками. Пухлый старался никогда не наступать на эти пятна.

Вот и вся цветастость.

Поправив очки на носу, от подзатыльника Злюцинды они чуть не слетели, Пухлый вытер мокрый нос рукавом. Воровато глянул в сторону Злюцинды – увидит ведь опять прилетит. Но, на счастье Пухлого сестра была занята Сорокой и Дубиной. Пошёл к кровати. Надо заправить.

Кровать Пухлый заправлял с маниакальной аккуратностью. Потому что знал – если заправляя, сделать всё не так как надо, если линии не будут параллельны, а из под одеяла окажется виден, хоть кусочек жиденькой подушки – не избежать серой грязи. Прилипнет к тебе – не ототрёшь.

Да и Злюцинду злить не стоит. Тем более что ей много-то и не надо.

- Скарлатина - это было самое страшное ругательство в мире Пухлого. Конечно он знал и "традиционные" ругательства, но в отличии от некоторых других воспитанников, не использовал их вовсе.

Может причиной тому было домашнее детство. Может ещё что. Пухлому казалось что они, эти слова, не столько злые и ругательные, сколько "грязные". И каждый раз произнося их ты сам пачкаешься этой грязью. А если копнуть совсем уж глубоко, то где-то там, в самых сокровенных глубинах, Пухлый допускал мысль что бельмо на его глазу вполне могло вырасти именно из-за того, что когда-то он набрал такой грязи слишком много...

Тогда как слово "скарлатина" явно было очень ругательным. От него и пахло жутковато, и звучало оно мерзко. Одних ассоциаций от раздающихся в воздухе 4-х слогов набегало достаточно, чтобы вздрогнуть: тут тебе и хлёсткая как удар кнута, не оставляющая в живых ничего доброго "скотина"; и пронизывающая омерзением, взбирающаяся по руке многоножка "сколопендра"; и даже вонь подгнившей тины, в которой наверняка разлагаются трупы мелких животных; а поверх всего этого мрачный грай стучащего в окно ворона, непременно ворующего души.

По крайней мере как-то так виделось это слово самому Пухлому. Поэтому использовалось оно им только в особенных случаях. И чаще всего про себя, ну или злым шёпотом, сквозь слёзы.

- Скарлатина!!! - отчаянно плюнул Пухлый, пытаясь сдержать слёзы.

Ну конечно - на мне он их видел. Где же ещё... Эх, Дубина - такой дубина!

Да и сам он хорош - не первый день ведь знает соседа по комнате.
Но слишком сильно было разочарование. Очень надо было найти очки.

Пухлый открыл рот, намереваясь ещё раз отскарлатинить, Дубину, но закрыл его и шмыгая носом продолжил свои поиски.

Пухлому было хорошо. Сны снились ему часто. Но безжалостный повелитель снов, редко когда жаловал его чем-то хорошим. Вроде бы при выпавшей на долю Пухлого реальной жизни, вполне можно было сжалиться над ним и по крайней мере во сне, разрешить почувствовать себя хорошо. Однако большей частью, едва закрыв глаза он окунался в кошмары. Липкие, вязкие, какие-то «клёклые», непонятные – и от того ещё более страшные.

Но не в этот раз.

Сначала ему показалось, что он сидит на стене окружающей Сад. Но почти сразу же он понял что эта – намного выше. Захватило дух. Совсем как когда-то на скрипучем колесе обозрения. В парке. Пухлый тогда жутко испугался, чуть не напрудил в штаны.

Он был куда меньше чем сейчас, да и видел лучше. Так что высота, покачивание кабинки и отстранённая, глядящая куда-то в сторону мама, заставили его сильно испугаться и заканючить.

Чем это закончилось в тот раз и как он вообще оказался на колесе, Пухлый уже не помнил. Слишком маленьким был. Воспоминаний о «той» жизни осталось совсем мало. И всё труднее было понять что это – реальное воспоминание, или порождение собственного воображения.

Но сейчас ему было совсем не страшно. И не потому что он не видел высоты. Как раз наоборот – при взгляде вниз, зрение становилось удивительно чётким. Он мог увидеть даже как в траве ползают букашки! И это с самого верха стены!

Впрочем, как это часто бывает во сне, Пухлый нисколечко не удивился этому факту. Ему было очень хорошо. Словно не луна тускло висела над ним (совсем не высоко, захоти, и он смог бы дотянуться до неба – Пухлый был уверен, что смог бы, но не хотел) а тёплое солнышко пригревало. И самое главное – никто-никто не мог добраться до него. Ни упускающая ни одной возможности ущипнуть за плечо Злюка, ни даже этот пронырливый Сорока.

Пухлый положил ладошку на стену. Под пальцами проявились колючие камушки кирпичной кладки, и...

... и тут он проснулся.

Резко, рывком. В ушах звон, будто над ухом только что отзвучал громадный будильник.
Серая муть залила мир. Свет в комнате тусклый. На соседней кровати видна большая фигура Дубины. Дубина хороший, не злой. Никогда не издевается. Но Пухлый всё равно его немного опасался – слишком он большой и... и упрямый. Второго своего товарища по комнате, Сороку, Пухлый не увидел. Может тот вышел (хорошо бы) а может просто ещё лежит под одеялом и планирует гадости. Он всегда их планирует. В этом Пухлый уверен.

Рука привычно потянулась к тумбочке – взять очки. И наткнулась на пустоту. Пухлый осторожно, чтобы ненароком не спихнуть на пол, пошарил рукой по тумбочке. Липкое пятно, царапина в форме змеи и больше ничего. Очки пропали.

На всякий случай он ещё раз, уже с меньшей осторожностью прошёлся по тумбочке. Нету. Придерживаясь за угол тумбочки опустился на колени и зашарил по холодному линолеуму пола.

Нету. В животе свернулся в комок ледяной червяк паники. Как же он без очков? Куда они пропали?

Пухлый неуклюже поднялся с пола. Может он их положил куда-то ещё? И забыл?

- Вы мои очки не видели? – голос со сна вышел совсем писклявым, сорвавшимся на «петуха» на слове «видели».

Спрашивать особого смысла в принципе не было – Дубина скорее всего не поймёт или поймёт, но по своему, а Сорока... Сорока он и есть Сорока.

Выставит одну руку вперёд, Пухлый пошлёпал босыми ногами по комнате планируя ощупать все места где могли бы лежать его очки.


Пухлый обходит комнату шаря везде где возможно, даже на (но не "в") тумбочках Сороки и Дубины

Сил удивляться у Заратустры уже не осталось. Слишком много всего произошло за последнее время. Слишком много сил и эмоций было потраченно. Поэтому когда раздался этот насмешливый голос, он даже не вздрогнул. Ну почти не вздрогнул.
Потащившая его сила была куда мягче и аккуратнее с ним, чем тот ветер что совсем недавно бросал Ионыча по незаконченному небу созданного им мира.
Поле. Унылое и пустынное. Заратустре оно напомнило голографии с колониальных миров. На Земле уже давно не было таких огромных пустынных пространств.

В поле стоял дом. На веранде сидели две фигуты. И они ему махали. Махали как доброму соседу или даже другу, что решил навестить давних знакомцев, да никак не найдёт верный адрес, на незнакомой ему улице.

- Можно и задержаться – Заратустра даже не заметил что ответил вслух, хотя его никак не могли услышать с такого расстояния. Чуть скривившись от боли в теле, он тихонько направился к дому.

Подойдя к веранде, Заратустра остановился и внимательно посмотрев на мужчину, а затем женщину произнёс:

- Доброго вам здоровьичка, уважаемые. Отличный сегодня выдался денёк, вы не находите?

С этими словами, которые люди произносили ещё в те времена, когда были уверены что звёзды это дырки в ночном покрывале богов, Заратустра улыбнулся.

Жуткие твари окружали их, а Амалиэль явно готовился к драке. Хоть и ангел, но при этом всё-таки мужчина.
И как и у всех мужчин, в голове у него было только одно, на силу отвечают силой. Враги окружают - значит надо сражаться! Выйти против них с мечом наперевес и геройски погибнуть!
Но ведь это то же самое как пытаться потушить пожар кидая в пламя пылающие угли...

Было страшно, но Инга, даже не подозревая что поступает точь в точь, как на протяжении тысяч лет до неё поступали другие женщины её народа, сделала шаг вперёд и встала рядом с Амалиэлем. Вот только она не поднимала рук готовясь к бою, она....

Заратустра вытаращился на говорящего кота в сапо... в пыли.

Лязгнув зубами захлопнул раскрывшийся рот. Открыл его пытаясь сказать что-то, но видимо не найдя слов снова закрыл.

Потянулся к очкам, что бы поправить их. Понял что давным давно где-то их потерял. Поэтому просто потёр переносицу и снова открыл рот. На этот раз слова наконец нашлись:

- Какого хрена, голубчик? "Кое какие объяснения"??? Высказаться?!?! - лицо психолога налилось кровью и он вдруг закричал: - Ты, сука, что вообще бляха о себе думаешь???? Кое какие объяснения???? Да мы там чуть не передохли все, а кое кто и просто поумирал. Мы такого натерпелись, что на десяток жизней хватит! А теперь мы опять в начале пути и не поймёшь было всё это на самом деле или мы тут с ума посходили. Да ещё ты, вылезаешь из под дивана, и предлагаешь нам высказаться???? Ты бы ещё блядь яйца себе вылизывать начал, скотина!!! Барсиком тебя звать??? Хренарсиком!!!! Что это было??? Что здесь происходит вообще??? Какого хре... - голос Заратустры сорвался и закашлявшись раскрасневшийся пожилой человек умолк.

Он крутил головой поглядывая на окружающих одновременно смущённый тем, что только что, в присутствии других взрослых людей, орал на кота, и в то же время всё ещё злой до чёртиков.

Больше всего на свете, Заратустре сейчас хотелось оказаться в маленькой, но уютной комнатке с окном оборудованным двойным сверхпрочным стеклом, что глядело прямо на умиротворяющие пейзажи урбанизированной Луны. Забраться в холостяцкую постельку и накрыв голову подушкой (спец заказ - гипер антиаллергенная с запоминающим форму башки материалом и собственно-ручно добавленными листьями мяты и добытыми по супер блату веточками пустырника) и ещё сверх всего этого накрыться пледом. Клетчатым. Как у бабушки.

Жаль он не помнил своей бабушки. Но наверняка у неё был такой плед.

Ведь что за жизнь творилась вокруг? Ладно, сглупил польстившись на навеянную книгами и голофильмами, романтику путешествий через Гипер. Повёлся как молоденькая институтка на посулы старого ловеласа, на разглагольствования старших научных скажем так товарищей и ринулся исследовать!

Доисследовался довольно быстро - смерть, кровь и писающий на инопланетных жуков Мортис!

Ладно, и это пережили. Через кошмары проползли. Планеты создавать научились! - Ну казалось бы всё!!! Алес Заратустра! Должны медаль выдать, почётную грамоту на шею пришпилить и отправить в детдом поднимать моральный дух поварих!
Так нет же!

Опять в клетке, в полном тупике, а вокруг уважаемые исследователи гипера и не менее уважаемые представители не враждебной нам разумной рассы - херачат друг друга дубинами и стульями!

- Мать твою! - зло выплюнул Заратустра. Осознал что ляпнул это не только вслух, но ещё и в одну из немногих пауз что образовалась в душевном диалоге Бони-со-стулом и Гейри-я-не-хотела.

Понимая что последнее что нужно им всем сейчас - это истерика престарелого психолога, Заратустра перевёл дыхание и сделал вид, что "твою мать" предназначалось не суке-судьбе и доверчивому дурачку Заратустре, а коварной протерианке.
Надо было подыграть Бони.

- Мы все уже не то что испачкались -он смотрел на протерианку, при этом стараясь сделать так чтобы тело Бони (господи спасибо что ты сделал этой женщины много!) находилось между ним и каплеорбразной ручной смертью в руках Гэйри.
- Мы измазались по уши. Ну или по жвалы, в твоём случае. И сейчас надо сделать всё возможное чтобы выбраться из этого дерьма. Мы в поганой ситуации, но ты в ещё худшей. И наилучшим выходом для тебя будет - помочь нам. Мы без тебя справимся. Хоть и будет труднее. А вот ты без нас вряд ли. Так что думай... Времени у нас почти не осталось!

Заратустра потрясённо глядел на диктофон. Мысль - "это ж каким надо быть идиотом чтобы такую запись проиграть при протерианке" - болталась где-то глубоко в сознании, погребённая кучей других мыслей, естественно оправдывающих его - "А я же не знал!", "Я ведь устал, толком не соображаю, что вы от меня требуете!", "Какого хрена вы вообще бросили тут этот диктофон!" и " А не хреново я так всех встряхнул!" и уж совсем кретинская (впрочем сопровождавшаяся кривоватой улыбкой - " А жаль я не вывел эту запись на громкую связь по всему кораблю! То-то фурор был бы!!!"

Когда Гэйри вскочила, Заратустра испуганно дёрнулся, и чуть не свалился со стула.
- Да что ж вы все такие нервные то, голубч... - бормотание Заратустры было прерванно Эдмонд, чья ярость чувствовалась даже через непроницаемое забрало шлема, взмахнул своим молотом.

- Бля - коротко проблеял Заратустра и отскочил в угол, подальше от начинающегося локального армагеддона.

Бьется-ломится в окно
Бедолага-муха.
Все одно да и одно –
Утомленье слуха.

Нет бы вылететь – давно
Форточка открыта.
Но глупа она, с того
Бита-перебита.*

- Поздно уже... – тупо повторил Заратустра – сдались значит...Ну да не мне вас судить...

Злость переполнявшая психолога вдруг куда-то вся ушла. Какие мы оказывается все похожие. Все мы ошибаемся, разочаровываемся, делаем что-то не то, злимся... И не важно сколько веков или тысячелетий расе, её взрослость и мудрость всё равно определяется лишь возрастом принимающих решения. А вовсе не древностью/молодостью самой расы...

«Уйти с нами» - слова звенели в мозгу Заратустры колоколом Врат легендарного Эдема. Уйти к тем кто останется. В любом случае. Увидеть другую расу, другой мир и новый уровень понимания мира. Я ведь заслужил, разве не так?

«Нет, не так!» - сам себе ответил Заратустра. – «Не так. Уйти с ними – и кем я стану? Домашним питомцем, что понять не может как пользоваться современными для хозяев бытовыми приборами? Дикарём видящим бога в обычном антиграве? Что мне там делать? К тому же...»

Заратустра поднял взгляд на женщину, быстро отвёл (в голове снова было зашумело) и уставился на мужчину:

- Благодарю за предложение. Но мой ответ – «Нет» - он сделал паузу и уверенно продолжил – Я не пойду с вами. По одной простой причине. Ничего ещё не кончилось. Ничего ещё не решено.

-Знаете, есть один простой эксперимент – Заратустра улыбнулся – если в стеклянную бутылку запустить безмозглых мух, и гораздо более разумных, организованных пчёл, и повернуть бутылку горлышком к свету – то умные пчёлы полетят на свет. И будут биться о донышко пытаясь выбраться пока все не передохнут. А вот безмозглые мухи, они не настолько разумны что бы понимать что выход, там где свет. Они будут хаотично бросаться в разные стороны, до тех пор пока не наткнуться на выход, который совсем в другой стороне. И в конце концов выберутся из бутылки. В отличии от умных пчёл...

Люди глупые, жадные, себялюбивые, эгоистичные и жестокие. К сожалению это так. Мы безмозглые существа, с вашей точки зрения.
Тупые мухи.
Но поверьте мне, мы будем биться и бросаться во все стороны, пока либо не расшибём себе бошки окончательно, либо пока не выберемся из этой чёртовой бутылки. – Заратустра открыто смотрел на мужчину, и даже отважился бросить мимолётный взгляд на воплощённый в женскую оболочку кошмар – Вот так-то голубчики. Пойду я. А то засиделся уже у вас тут. Спасибо, кстати за молочко. Люблю я его...

Заратустра молча слушал Дэниэля. С вышедшими прочь протерианцами из него словно вынули стержень. Ионыч устал. Офигенно устал.
Все эти хитросплетения политики и интриг, попытки соскочить с намыленного...

Заратустре вдруг очень захотелось создать Звезду Смерти, точнее Мега Звезду Смерти и направить эту планету убийцу крушить всех подряд.

Однако надо было собраться. От них сейчас зависели жизни очень многих.

Он покивал пространным рассуждениям Дэниэля и коротко добавил, когда тот умолк:

- Надо прикинуть как мы это провернём, верно Тойн? Раз уж мы в одной лодке оказались.

После этого он положил себе еды. Хрень лежавшая в миске была похожа не всё что угодно, кроме сочного бифштекса. Заратустра вздохнул - сейчас он бы не задумываясь убил за хороший бифштекс... Глянув на Тойна, он, чисто теоретически, прикинул каким бы вышел бифштекс из этого жучины.

- Да – просипел Заратустра, схватил кружку и сделал большой глоток. Чуть не поперхнулся. Закашлялся. Затем уже спокойнее сделал ещё несколько глотков. Вкуса не почувствовал.

Затем постарался сосредоточиться на существе походившем на мужчину. Полностью. Так что бы ни одной мысли, ни пол эмоции, ни что не вовращалось к ... той, второй.

-Да, хочу знать – слова получились такими же каким себя сейчас чувствовал Заратустра – слабыми, вымученными и избитыми. Во всех смыслах.

- Я хочу понять, почему вот так? Почему, если вы знаете и умеете куда больше чем те же протерианцы, почему происходит то что у нас происходит? – Заратустра слышал своё косноязычие, понимал что вопрос будет скорее всего тщетным, но все те смерти что уже приключились, и ещё наверняка случатся, вся та боль что была испытанна, и та что останется с ними навсегда, не позволяли ему замолчать.

– Зачем надо устраивать это... эту.... – он запнулся подыскивая подходящее слово, не нашёл:

– Какого чёрта, вы голубчики, сидите здесь, попиваете молочко, пари заключаете, и наблюдаете, как мы словно муравьи в коробке с жуками устроили свару? Вместо того, что бы самим появиться и всё объяснить. Научить? Разве так было бы не лучше?

Заратустра уставился на того, кого существо похожее на женщину назвало Бурьяном. Хотя куда больше, на взгляд Ионыча, ему подошло бы имя Монолит, или Вечная Скала, или «Чёртов Надменный Ублюдок!»

Ионыч с ужасом и одновременно восторгом почувствовал как в нём закипает жуткая злость на этих двух надменных, сильных и влиятельных существ. Он понимал что вся его ярость, самая жаркая и неистовая, будет не более чем вспышка спички, у подножия 27 километровой марсианской горы Олимп. Вот только это никак не помогало успокоиться.

- Ну? - Он почти выкрикнул последние слова. Заратустра глядел прямо в застывшую вечность, но всё же это было лучше чем тот кошмар что крылся в спутнице Бурьяна.

Станем новыми богами – словно сквозь туман долетело до Заратустры. Эти слова Эдмонда вывели психолога из своеобразного ступора в котором он пребывал с тех пор как увидел за прозрачной стеной, быструю, безжалостную и до жути необратимую смерть Гретты Сергеевны.

Заратустра посмотрел на крестоносца и грустно улыбнулся. Шок у людей выдернутых из прошлого может быть совсем небольшим, он может пройти за пару месяцев адаптации к новому для них миру, а может быть на первый взгляд незаметным, спрятанным где-то глубоко под покровами железной воли, маскулинности или защитными редутами веры. Но на деле он поселяется в человеке и начинает исподволь точить его. Кого-то быстрее, кого-то, как судя по всему произошло с Эдмондом – медленнее. А затем наступает момент перелома. И, как правило, этот перелом тем сильнее и страшнее, чем сильнее и крепче человек в жизни.

Последние несколько дней все они были свидетелями того как постепенно, но неуклонно Эдмонд ломается. Его показная грубость и попытки перенести опыт средневекого наёмника веры, на ситуацию с инопланетянами; уверенность в своей собственной непогрешимости; совсем уж смешные и этим особенно страшные попытки за пару часов сделать из них, совеременных людей, не знающих о насилии толком ничего, воинов.

А теперь и окончательное разрушение Эдмонда. Ему не хватило насилия в так называемых «тренировках», теперь он ударил Бони. Явно думая что поступает верно. Обвинил в убийствах... И наконец -ересь. Если глубоко верующий заявляет что он сам станет Богом...

Заратустра понимал, что объяснять что либо или пытаться как-то влиять на товарища практически бесполезно. Закалённый в религиозных диспутах обязательно найдёт как поставить на место зарвавшегося «спасателя». Да и если совсем уж честно, Заратустра немного побаивался жестокого и своевольного Эдмонда. Получить по лицу или быть избитым в «тренировке» ему мало улыбалось.

Тем не менее, психолог заговорил, неожиданно громко и уверенно:
- Эдмонд, э-эмм, спасибо за ваши старания, но, не кажется ли вам, да и всем вам, голубчики, - он обвёл взглядом всех находящихся в комнате – что мы излишне сконцентрировались на этих гладиаторских игрищах. Мне кажется что нам надо несколько пересмотреть наш подход. Сменить так сказать фокус приложения... Уилсон прав как никогда пытаясь найти выход именно в переговорах.... возможно хитрости. Ситуация ведь, что ни говори сложная. Но есть и позитивные моменты в ней. У нас есть, если не союзники, то как минимум сочувствующие. Может нам надо искать именно в этом направлении? А то Дэнилю сил не хватит собирать по кускам и штопать нас...

Угу, - вклинился в разговор не на шутку заинтересовавшийся Заратустра – всё это великолепно, и подготовка Эдмонда со всеми этими щитами и мега пушками, и сверхвозможности людей.

Однако проблема в том что на арене нам всем предстоит столкнуться с таким врагом, против которого ни большие пушки, ни умение ходить по углям, особо не помогут. Потому что это самый коварные и сильный враг – наш собственный страх. И если нам что-то и может дать чуть большее преимущество в предстоящей битве, а ведь нам придётся через это пройти, независимо от того как быстро и успешно будет развиваться наш эксперимент, так это понимание своего страха.

И вот это самое трудное. Ведь все мы, включая психологию и людей работающий с сознанием мало понимаем суть страха. Некоторые нейробиологи и психологи – Заратустра принялся сопровождал свой рассказ яркими жестами и кажется совсем забыл о своих любимых «голубчиках» - считают что страх может быть полезным.

Не доведённый до фобии, иррациональные ужас, например страх высоты, вводящий в струпор даже при взгляде в окно небоскрёба, а страх более рациональный, позволяющий нам избежать опасных ситуаций. Так, тот же самый страх высоты, но контролируемый, не позволит вам заняться альпинизмом и не подвергнет вашу жизнь риску. Страх также вызывает улучшение внимания, выброс адреналина. Что даже может провоцировать чувство удовлетворения.

Многие уверены что именно адреналин является необходимым для развития научного прогресса. То есть без страха – мы не будем развиваться. Страх войны стимулирует нас развивать вооружение и сопустствующие области науки, страх смерти – медицину и так далее.
Но есть и другая точка зрения – страх это болезнь. Душевная болезнь, которая лишает нас всего того чего мы боимся. Человек боящийся высоты никогда не увидит мир с вершины горной гряды, боящийся заговорить с женщиной навсегда останется один. Не зря же того кто не может преодолеть страх мы называем трусом. А трусов презирали всегда.


Заратустра замолчал, и поправил сбившиеся на бок очки. Видно было что показавший себя за их недолгое? но очень активное приключение, человеком не самым смелым, Заратустра Ионович не раз задумывался над понятием страха:

- Страх это неспособность действовать при мнимой, как правило угрозе. И на эту неспособность человек реагирует одним из трёх способов – он либо замирает, впадая в паралич, это одна из самых распространённых реакций, он убегает прочь – эта реакция глубже всего, она заложена в нас самой природой и инстинктом самосохранения и наконец третий вариант – мы реагируем агрессивно.
Страх всегда – Заратустра повторил – всегда искажает наше восприятие и лишает, в той или иной степени возможности думать.

Нам нужно постараться разобраться в своём страхе и постараться не победить, это вряд ли получится, а узнав и поняв – использовать. Потому что как я уже говорил страх может быть и полезным. А если мы сможем его ослабить, значит и наш враг будет слабее, и наш шанс его победить будет выше.

К сожалению большинство психологических способов борьбы со страхом нам не подходят. Вряд ли на арене, у кого то из нас будет возможность расслабиться или устранить опасность. Но есть и те что могут оказаться полезными: во первых, упомянутая Эдмондом, боль. Чувство боли, как это ни пародоксально помогает бороться со страхом. Во вторых – нужно постараться отвлечься от своего страха, переключившись на математические действия. Математика она ведь много где помогает, и строить и не кончать подольше – Заратустра совершенно неуместно хихикнул – так и тут, постарайтесь высчитывать шаги до противника, определите вектор развития атаки, скорость движения пули и тому подобное. Затем постарайтесь сконцентрироваться на боли и ощущениях. Как ветер обдувает лицо, как саднит раненное плечо, чем воняет противник.

Также думаю что мы сможем воспользоваться услугами медицины. И вот это должно будет стать нашим главным оружием в предстоящих испытаниях. Ведь за каждой эмоцией стоят нейромедиаторы. Гормоны управляющие наши организмом. Часть из них возбуждают эмоции и реакции, другая тормозит, уменьшая скорость передачи возбуждающих сигналов. Так гамма-аминомасляная кислота регулирует уровень возбуждающих нейромедиаторов. Это вроде фильтра. Возможно с помощью наших докторов мы сможем усилить такой фильтр. Что скажете Дэниэль?

Заратустра смотрел на всех, словно ожидая чего-то, так будто только что признался в самом ужасном преступлении и теперь готов нести наказание...

Глазки Заратустры за прозрачными стёклами загорелись хитрым огоньком. Это уже были почти переговоры. А в этом он кое что понимал. По крайней мере куда больше чем в умении махать мечём.

- Отлично понимаю вас. - Заратустра кивнул, так словно Тойн только что озвучил его собственные мысли и сомнения.

- И за то что не убили нас сразу - хочу выразить свою огромную благодарность. Не думайте, мы ценим свою жизнь. Иногда даже вопреки нашим поступкам и действиям. Так что весьма благодарны.

Конечно вы воины, и ваша главная цель это максимальная эффективность в достижении поставленной цели. Что кстати не так уж и далеко от целей ставящихся яйцеголовым. Другое дело что пути достижения зачастую разные. И понимаю что возни много и смерти ваших товарищей явно не добавляют желания продолжать "возиться" с нами.

Но я к чему клоню. Вы хотели бы чтобы вся эта возня закончилась как можно скорее. Был достигнут максимально возможный результат и минимум ваших людей - Заратустра споткнулся на слове "людей" и чуть не ляпнул "жуков", но вовремя спохватился - ваших коллег пострадало.
Как мне кажется вы раса ценящая логику и верность слову. Поэтому выслушайте меня пожалуйста, это вполне может спасти жизни и время.

Заратустра поправил очки, и нервно дёрнул бородку, очень надеясь что Тойн всё же выслушает его.

Так вот, голубчик - Заратустра уже не видел перед собой протерианца, он видел возможного бизнес партнёра:
- Итак цель - закончить всё побыстрее, с минимумом потерь и максимальной эффективностью.

Вариант один убить нас всех сразу и тушки выкинуть за борт. Всё окончено, у вас больше нет жертв. Новое оружие - пасюкам под хвост. - Данный вариант вам точно не подходит ещё и по причине данного слова.
Второй вариант вслепую тыкать нас на арене, подвергая опасности ваших солдат, и надеясь что мы, случайно угадаем и сделаем то что надо. - именно так мы сейчас и действуем. Каков прогнозируемый исход? - Заратустра поднял глаза к потолку камеры, как будто подсчитывая в уме - Мы не воины, так что сражения будут не особо интересными для зрителей, способностями управлять не можем, потому как только узнали о них и практически не имеем никакой информации. Как итог, большая часть из нас погибнет, кое кто из ваших воинов тоже и шанс на то что мы всё же овладеем чем-то что вы сможете использовать - психолог посмотрел на Тойна и использовал его слова - вы сами не особо верите. Это ведь как тыкать в звёздное небо пальцем, надеясь попасть в звезду с обитаемой планетой у неё.

И наконец третий вариант - раз уж вам всё равно надо дать нам и вашим учёным яйцеголовам шанс, то почему бы не сделать это так, чтобы по возможности спасти жизни ваших солдат, и увеличить вероятность положительного ихода?
Ведь что вы имеете? Мы команда блестящих в своих областях учёных, которые умеют и любят работать с данными, привыкли решать сложные задачи. Так дайте нам больше поддержки, и возможность не тупо тыкать в небо пальцами, умирая на песке, а сделать то что мы делаем лучше всего - исследовать и обуздать. Так вы получите дополнительные ресурсы, спасёте жизни, увеличите возможность положительного исхода, а статья расходов увеличится совсем немного.

Заратустра замолчал и выжидательно уставился на Тойна, надеясь что протерианцы, на деле, не так уж сильно отличаются от людей.

Заратустра послушно топал со всеми вместе по кораблю пришельцев. Так же как остальные крутил головой, осматриваясь вокруг. И точно так же как остальные удивился сам себе - восторга, удивления, толком не было.
"Ну корабль. Ну пришельцы. Ну и что?"

Когда ты пленник, то даже самая изысканная ковка решётки запершей тебя в камере, не может восхищать.

А вот факт того что они теперь должны драться на арене, как герои какого-то дешёвого стерео-комикса, ошарашило психолога.

Он повернулся к заведшуму с Даниэлем дискуссию о мышах, носах и питонах, Тойну.

- Послушайте, раз вы не убили нас сразу, очевидно что в вас есть как минимум зачатки исследовательского начала. Пусть и весьма странным способом, но вы хотите выяснить что и как происходит. Вам не кажется что если попробовать работать с нами вместе - это может оказаться куда более эффективным?

Мы здесь все учёные, за редким исключением. И думаю будем максимально заинтересованны в попытке обуздать данный... - Заратустра запнулся подыскивая подходящее слово, ифриты из кошмара всё ещё стояли перед глазами - феномен.

Так не будет ли более логичным, и эффективным, дать нам максимум информации и помочь в исследовании?

Он прямо посмотрел на Тойна: Если цель понять, я готов сотрудничать с вами. Если же ваша цель устроить эти варварские драчки на арене, на потеху кровожадным идиотам - то я отказываюсь в этом учавствовать.

Невысокий, комично выглядящий с круглым пузиком психолог, тем не менее высоко задрал подбородок и уставился прямо в жутковатые органы зрения пришельца.

Кто бы знал чего эта показная храбрость стоила Заратустре. Но опыт давнего контрабандиста, подсказывал - сейчас вполне можно попытаться заключить сделку... Хотя ставки и крайне высоки.

Инга зачарованно смотрела на поле, небо. На всю эту обычную красоту природы, что и является самым что ни на есть подлинным доказательством существования бога.

- Твою мать! – грязно выругался стоящий рядом с Ингой бескрылый ангел, разрушая всю поэтичность момента. – вот с-сука.

Ошарашенная Инга повернулась к Амалиэлю и вопросительно уставилась на него.

На момент показалось что ангел смутился, под взглядом человеческой женщины. Однако по гладкому, идеально правильному лицу трудно было сказать наверняка.

- Он забросил нас в ... – Амалиэль огляделся ещё раз вокруг и продолжил - ... в не знаю куда. На бескрайнее поле.

- На прекрасное бескрайнее поле – поправила его Инга.

Ангел лишь взглянул на неё, но никак не отреагировал на то, что она перебила его.

- «Сами должны понять замысел», «к чему стремитесь» и «от чего бежите» - с издёвкой повторил он слова Гвоздя – а в результате по колено в цветах и ни намёка на то, что делать дальше.

- Я знаю, что делать дальше – удивительно спокойно произнесла Инга – есть поговорка: не знаешь, что делать – делай шаг вперёд. Так что пойдём.

- У ангелов другая поговорка – не знаешь что делать, бей прямой мечом! – буркнул Амалиэль.

- Юмор? –удивлённо оглянулась на него Инга и улыбнулась.

Сейчас посреди цветущей поляны, на грани рассвета, ангел был максимально похож на человека. Инга улыбнулась про себя – правы были китайцы утверждая, что мужчины и женщины это как две разные стороны горы, одна в тени, другая залита лучами света.
На грани рассвета, женщина как никогда похожа на ангела, а ангел в тот же момент оказался очень близок к человеку.
Затем Инга, стянула всё ещё влажный от дождя из другого мира плащ, перекинула его через руку и зашагала в сторону зарождающегося дня.
Отстав на пару шагов за ней двинулся Амалиэль.

Крапинки звёзд, стирались губкой наступающего утра. Бархат ночи, сменял ситец наступающего утра. Появившееся на небе солнце осветило бредущих через поле цветов женщину и бескрылого ангела.

Женщина шла легко. Так будто ей всё ещё было 17 лет, словно не болели на натруженных ногах проявляющиеся вены, а в душе было светло и чисто, как в дневнике первокласника на первое сентября.
Идя на шаг позади неё двигался ангел. У него не было крыльев, на спине, сквозь ткань тонкой ветровки, проступали две темнеющие полосы кровавых ран. Но сомнений не было никаких. Надменная походка, гордо поднятая голова. Плавных шаг, твёрдая поступь, словно он не идёт по земле, а плывёт над ней.
Это шёл ангел.
Цветы расступались перед ним, и позади идущей пары, оставались следы одной только женщины.

- Почему твои раны не заживают? – спросила Инга – тебе не хватает ...пищи? Моих эмоций?

-Да – коротко ответил Амалиэль . Помолчал немного и добавил – я мог бы причинить тебе боль. Боль воспоминаний, сожалений... много чего ещё. – от того зыбкого ощущения почти зародившегося пару часов назад, на грани восхода, не осталось и следа. Точно как от звёзд на небе. Это вновь был справедливый до умопомрачения, честный и непогрешимый ангел. Другими словами безумно жестокое создание...

- Но?... – Инге удалось скрыть дрожь в голосе.

- Не хочу.

Спросить «Почему» у Инги уже не хватило смелости. Она и так уже зашла сегодня слишком далеко.

Поле вокруг них казалось действительно бесконечным. Менялись лишь цветы заполняющие окружающий пейзаж, да ещё, в основном когда они проходили мимо лавандовых островов, гордо дрейфующих в хаосе цветочного моря, вокруг них, безумно жужжа начинали летать огромные шмели.
Инга тихонько взвизгивая уклонялась от них, и отмахивалась сорванной веткой, всё той же лаванды. Амалиэль же словно и не замечал жужжащие комочки. Впрочем «комочки» платили ему тем же.


«Жужжание шмелей. Медленно, будто продираясь сквозь мёд, а не летя через звенящий, полный запаха растаявшего снега весенний воздух, рано разбуженный шмель , пролетел мимо неё. Громкое «А-а-ах!» маленькой Ингуши смешалось с ветром и улетело к журчащей неподалёку речке. Девочка, захлопнула рот и, подобрав с земли сырую палку, помчалась вслед за насекомым.
В глазах горел охотничий азарт. Первый удар прошёл мимо. Из груди девочки вырвался стон негодования. Второй закончился сломанной палкой – прогнившая древесина хрустнув переломилась прямо у сжимающих её маленьких пальчиков.

Но Ингушу это не смутило. На место неудавшегося оружия, пришел обломок доски от ящика, валявшегося неподалёку.

Шмель тем временем устало присел на нагретый апрельским солнцем пень. С торжествующим воплем Ингуша обрушила на него своё оружие.

Девочка стояла и смотрела на то, что ещё мгновение назад было мохнатым, деловито жужжавшим шмелём. Маленькая кучка какой-то кашицы, криво торчащее прозрачное крылышко. Пятно грязи. И ничего больше.
Непостижимым образом, яркое доброе солнце, в один миг стало безжалостным белым фонарём, высвечивающим преступление маленькой Ингуши. Девочки отобравшей жизнь у другого существа.
И осознавшей это.
Понявшей необратимость своего поступка. Бесконечную жестокость жизни. И маленькой девочки.
Из глаз Ингуши, нет, с этого момента – из глаз Инги, потекли слёзы.

Девочка прорыдала всю ночь. Маме сказала, что болит живот – Инга уже понимала, за свои поступки надо отвечать самому. И теплая мамина рука, не успокоит, голос которому веришь безоговорочно не скажет «Всё будет в порядке, маленькая». Точнее это может произойти. Но поддаться этому соблазну. Выбрать лёгкий путь, отделаться от ответственности девочка уже не могла. Потому что осознала смерть.»


Инга рывком вернулась на цветочное поле. По лицу текли слёзы.

- Женщина, что с тобой – без вопросительной интонации прозвучал голос Амалиэля – это не я. Я ничего не сделал.

- Знаю – тихо ответила Инга переживая то давнее детское воспоминание. Одно из тех, что раз случившись, не важно как давно, остаются с нами на всю жизнь. И продолжают колоть в сердце, пот ому что это самый верный признак того, что у нас есть душа а что она жива.

– Знаю – повторила Инга - Это я сделала...

- Ну что ж - Заратустра чуть не улыбнулся - маски сброшены!

Усилия не пропали даром тем или иным способом, но им удалось вывести пришельцев из себя и теперь они увидели истинную реакцию чужих - зло и желание убивать.

- А вы голубчик ... - начал было он делая шаг вперёд? "Не скажем мы вам никакого спасибо сучьи вы...

и он провалился во тьму.


Получатели: DungeonMaster.

- Согласен с вами - миролюбиво проговорил Заратустра - отсюда, нам действительно лучше идти. Бони, дорогуша, - в своей манере продолжил он поглядывая на всё ещё тяжело дышащую навигаторшу - надеюсь эта спешка была из-за желания поскорее увидеть нас, а не из-за того что за тобой кто-то гнался? - затем он повернулся к уже поднявшемуся Сорелю:

- А вам Эдмонд, помимо плохих новостей, которые к сожалению есть у всех, потребуется нам очень многое объяснить. И о мёртвом коте, и о том что с вами произошло, и по какой причине вы сидели тут, плюшевым болванчиком.

Незнаменский кивнул сам своим же словам:

- Происходит что-то очень нехорошее и нам всем надо быть крайне осторожными. Вот вы, голубчик, только что сидели студень студнем, глазками зыркали куда-то в вечность. И если бы не Мортис, то возможно, так бы и сливались с извечным космосом разумами. Теперь вдруг вскочили словно всё в порядке и ничего и не было. Ну, кроме испорченной зажигалки конечно.

Заратустра постарался поймать взгляд Эмдонда - а всё в порядке? Я имею ввиду вас?

- А коту-то 3.14здец - негромко и как-то очень грустно, что совсем не вязалось с грубой формой, произнёс Заратустра.

Он хорошо знал о ставших уже старыми и многими забытыми исследованиях, показавших почему собак, котиков и прочих любимых питомцев, людям зачастую более жалко чем людей. Казалось бы парадоксальный факт объяснялся очень просто - в формировании психологической реакции, определяющую роль играет не вид страдающей жертвы, а ее возраст. И у большинства людей возникает аналогия животное - ребенок.

Заратустра усмехнулся и почти силой заставил себя повернуться к телу Эдмонда - сознание ловко пыталось увести его от действительности в дебри научных рассуждений - и посмотрел прямо в пустые, бессмысленные глаза.

- Тут мы ему вряд ли поможем. Надо чтобы его осмотрел врач. - Заратустра обращался к спутникам. - Давайте на всякий случай сделаем пару фотографий, - он растерянно огляделся - если конечно нам есть чем. И отнесём его в кают компанию. Вы не против, голубчики?

Заратустра устало кивнул Уилсону. Значит беда не только в анабиозном отсеке. И это не просто кто-то один сошёл с ума и пытался убить людей. Происходит что-то куда более нехорошее.

- Я с вами, голубчик - направился вслед за Уилсоном Заратустра Ионович. - думаю нам вполне пригодится помощь ещё кого нибудь. Мортис - может быть вы? Потому что думаю Эдмонда надо будет притащить сюда, или например в кают кампанию.

Уже на выходе из отсека он добавил остающимся - надо бы как-то всем собраться в одном месте. Как я уже сказал - может кают компания. Тогда можно наконец будет поделиться всеми фактами и начать что-то планировать.

Анабиозный отсек.

- Батюшки мои – неизвестно откуда взялись эти архаичные слова у Заратустры Ионовича. Столько крови и смерти в одном месте он не видел даже в самых трешовых голофильмах ужасов. А уж этого добра он в своё время пересмотрел достаточно. И потом, одно дело это голофильм, пусть и с полным ощущением присутствия, а другое дело реальная жизнь. Или не реальная? С гипером никогда нельзя быть уверенным. Хотя ...

Кровь, тела, нечеловеческий вой сидящей на полу Лизы и ...запах. Заратустра никак не мог себе представить что смерть может так жутко вонять. Застывающей кровью и внутренностями и ещё чем-то, о чем и думать не хотелось.

Заратустра огляделся вокруг подмечая кто жив, кто – очень хотелось сказать «ушёл» - ведь он знал всех этих людей, делил с ними одну страсть к науке и познанию, был объединён с ними общей целью. Но не мог. «Ушёл» говорят о любимом человеке тихо скончавшемся в своей постели. Или на худой конец в больнице. Но сейчас в анабиозном отсеке лежали жертвы жуткого убийства. Бойни. Эти люди не «ушли». Их зверски убили.

Взгляд Заратустры с деловитой сосредоточенностью пробежался по трупам. Расколотый череп и выплеснувшиеся мозги, обглоданное лицо – интересно можно ли будет восстановить по характеру ран вид оружия (возможно клыки?), торчащая из живота трость ( а наконечник был заточен или её обломали перед тем как воткну... – Заратустра себя.
- Такс – пробормотал он пытаясь вздохнуть поглубже – Это шок.

Последствия шока. Надо будет обязательно принять успокоительное или по крайней мере выговориться. Иначе может припечатать сильнее. Но это позже. Потом... Бл.. – редко когда ругавшийся даже в мыслях Заратустра поперхнулся матерным словом. Попытки дышать глубже ещё явственнее ударили его обоняние металлическим запахом крови.

- Надо помочь тем кому наша помощь ещё нужна, тела ... погибших не трогаем, возможно их расположение или ещё какие-то детали могут пригодиться позже. – Заратустра произнёс это громко, чуть громче чем необходимо, обращаясь к окружающим – а потом отправимся в рубку. Это явное ЧП и действовать надо по протоколу. Чрезвычайный комитет, определение причин и так далее.

Заратустра понятия не имел есть ли какой-либо протокол на случай таких ситуаций, но готов был выдумать хоть новый Катехезис, если это даст людям что-то на что можно опереться в такой ситуации и позволить действовать. Что угодно, чтобы заслонить от разума кошмар произошедшего.

Видя что Сойер уже деловито помогает Борису Степновичу, Заратустра кивнул ему – Спасибо доктор! - затем повернулся к остальным:
- Мортис – Заратустра посмотрел на воющую Лизу решаясь – заткните ей рот. Помочь мы сейчас ей не сможем, а нервы она вытянет всем. – и он посмотрел прямо в глаза молодому человеку – ей это уже не повредит. Джеймс на вас Максим. Судя по всему с ним надо просто поговорить. А я посмотрю что там с Уилсоном. – и громко и решительно (если бы он ещё и внутри чувствовал такую же решительность) – Ну за дело!!!

Стараясь не попадать в лужи крови Заратустра подошёл к шкафу в котором сидел вцепившийся в платье Уилсон.

На пол пути Заратустра осознал что всё ещё сжимает в руке словно дикарь дубину, оторванный манипулятор мед дроида. Усилием воли заставил пальцы разжаться. Железяка с грохотом упала на пол.

- Уилсон – присев на корточки перед учёным спокойно заговорил Заратустра Ионович - Когда человек от ужаса впадает в оцепенение, он жаждет, чтобы все как можно быстрее кончилось – любым путем, даже ценой собственной смерти. – психолог говорил спокойно и доброжелательно, так словно и не было вокруг окровавленных трупов, воющей Лизы и жуткого разгрома - Психика полностью парализует волю. В такие моменты нужно как бы отгородиться от происходящего, представив себя в подводной лодке, плывущей по этому хаосу. Мы ведь вроде как на подводной лодке. Ты знаешь такие лодки? Знаешь Уилсон я тебе сейчас посоветую кое что что может показаться странным. Но ты всё же попробуй – прокуси себе губу и посмотри на ту капельку крови что выступит из неё. Для этого тебе понадобится усилие. Усилие воли. А это как раз то что сейчас тебе нужно.

Заратустра появился в отсеке с анабиозными камерами одним из первых, так как откровенно маялся без дела, в последние часы перед стартом. Он прислонился к камере но ложиться в неё не спешил, а наблюдал за спутниками появляющимися в отсеке.

Вот осматривавший его недавно доктор Соейр, деловито прошедшийся по всем камерам убеждаясь что они работают, с чувствовм выполненого долга улёгся в свою камеру. Никогда не выходящий из моды у "научников" портфель, лёг ему на грудь. Так словно доктор отгораживался от неопределённости гиперпространства неотъемлемой частью реальности.

Как всегда растрёпанным, в отсек почти вбежал Максим, поправляя сменивший привычный ему комбинезон свитер. Несмотря на то что в отсеке стояла всё та же идеальная температура, что и на остальных палубах, инжинер зябко поёживался глядя на капсулу из которой он, как в принципе и любой из них, вполне мог уже не выбраться.
В противоположность ему Борис Степанович появился в отсеке, неторопливо и как-то даже вальяжно. Поблескивая старомодными очками, астрофизик забрался в капсулу. На его слегка отстранённом лице пробегали лёгкие тени волнения и тревоги.

Высокий и весь какой-то большой Мортис, вошёл в отсек со старым рюкзаком через плечо. Так будто собирался в поход в горы или на речку. Биолог не выбивался из своего образа недалёкого мужика работяги. Отточенные, привычные, его действия свидетельствовали что путешествия в капсуле ему не в первой. И даже уже наскучили.

В отсеке также, маленьким, ну или не таким уж и маленьким вихрем появилась Бони. Навигатор, казалось успевала оказаться везде и всегда. Её неуёмная энергия окружала женщину сферой управляемого хаоса, которая влияла на всех её окружающих. Заратустра уже видел как она буквально снежной лавиной поглотила Лайонела, и выкинула на обочину корабля помятым и немного ошалевшим. Так и сейчас она пронеслась, меняя, пусть понемногу, всех вокруг себя и снова исчезла, готовиться к прыжку.

Полностью полярный, живой и наполненной бурлящей энергией Бони, другой навигатор Эдмонд Сорель в отсеке с капсулами не появлялся. Но Заратустра вполне мог себе представить как этот собранный, спокойный и уверенный в себе человек, сейчас готовится к полёту. Было в нём что-то от солдата. Или даже скорее воина. Спокойно и сосредоточенно готовящегося к очередной битве.

Поправляя очки (да это просто тренд какой-то – в наше то время столько очкариков, включая меня самого – усмехнулся про себя Заратустра Ионович), в отсеке появился худой Уилсон Гейтс. Учёный шёл как обычно погружённый в свои мысли и слегка шевелил губами, явно ведя какой-то разговор с самим собой. Даже уже улёгшись в капсулу он что-то ещё проговаривал.

Миниатюрной Кейт (ещё одна обладательница очков) и её тёзки по профессии Джеймса, Заратустра в отсеке не дождался, потому что сигнал на мониторе недвусмысленно намекал что пора устраиваться баиньки.

Ещё раз окинув взглядом отсек, Заратустра усмехнулся и забрался в капсулу. Устраиваясь поудобнее он подумал («последняя мысль»?) ведь именно теперь всё и начинается.



Получатели: Заратустра Ионович Незнаменский.

-«Ангел потерявший крылья» - звенело в ушах Инги. А дождь капавший ей на лицо вместе с крупинками пыли, смывал туман заслонявший память женщины. Её память не менялась, она всё так же помнила себя замужем за пьяницей, помнила себя же матерью одиночкой. Но с каждой каплей дождя эти воспоминания упорядочивались, словно книги на полке. Эта в первый ряд, та во второй, а вот эту, её я чаще всего читаю – впихну горизонтально, на верх книг первого ряда.

Заблудившаяся в собственном городе старуха. Причудливая лавка старьёвщика или антиквара – так сразу и не поймёшь. Покупка странной картины по какому-то наитию. Пробуждение в другом времени – в другой жизни. Окровавленный ангел на полу прихожей. Угрозы и требования. Появление ещё более ужасных чем ангелы существ – тёмных ангелов. Перепалка в которой на её долю остались лишь чувства ужаса и страха. Новый пласт памяти – новая или точнее другая жизнь. Пьяный муж на полу, комната детей. Прогулка по доджливому городу к той самой лавке. Единственное что было во всех этих воспоминаниях неизменным – картина. Картина человека что-то пытающегося написать, донести до окружающих. Страдающего, но не оставившего борьбы. История началась у дверей этой самой лавки. Сейчас она вновь стоит держась за ручку двери. Значит ли это что тут всё и решится? Ведь всё так просто совпало – ангел без крыльев, краски на холсте – осталось найти в них чью-то душу и ... и что тогда?

- И как ты собираешься её искать, дорогуша с лупой и пинцетом? – раздался приглушённый дверью насмешливый голос и сварливо добавил – давайие, заходите уже. Неча на пороге стоять аки манекенты какие.

Последнее слово голос произнёс с особым смаком, так что сразу становилось ясно – ошибка в слове сделана намеренно, так словно произнёсший вкладывает в слово ещё какой-то смысл.

Вздрогнув Инга посмотрела в глаза мужа (нет уже не мужа, всё-так – Ангела) и едва заметно пожав плечами вошла в лавку.

На улице был пусть и пасмурный, но всё же день. А в лавке царил всё тот же памятный по предыдущему (или будущему?) визиту сумрак вечера. На всё том же табурете что запомнился Инге Семёновне сидел хозяин лавки. После событий последних пары дней, Инга была готова к чему угодно. К тому что увечья мужчины в этой памяти не существуют, или ещё не случились. Что в лавке будет кто-то другой, или молодая версия того кто продал строй Инге Семёновне старнную картину. Да что угодно. Однако мужчина не изменился. Тот же потрёпанный временем и частым использованием костыль, та же корявая изуродованная рука. Даже штанина подвязана на обрубке ноги таким же огрызком бельевой верёвки.

И тот же громкий, не терпящий никаких вздорных «приватных» разговоров, голос.
- Что? Думаете вспомнили замшелое пресказание, ещё не пойми кем и под каким стаканом сделанное, отковыряли картину от стены и всё? Спасили мир? – уставившись чёрными глазами на Ингу и Амалиэля, пробасил хозяин лавки. Задержал взгляд на них и вдруг расхохотался – Что серьёзно?!?

Смех у старьёвщика оказался такой же каким выглядел он сам – открытым, свободным и каким-то изломанным. Вроде хотелось смеяться с ним вместе, но что-то останавливало. Будто это вроде бы и не смех вовсе.

- Мы сюда не за твоим гоготаньем пришли Гвоздь – оборвал смеющегося Амалиэль. – не забывай над кем ты смеёшься!

Смех затих также внезапно как и родился.

- А над кем я смеюсь? Потерявшаяся в альтернативных памятях женщина и изгнанный ангел, за которым все охотятся? Половинка и не целое? Женщина и мужчина? Вы сами то понимаете кто вы?

- Я Инга – вдруг твёрдо заявила Инга Семёновна. – Это совершенно определённо. Что и как я помню, это уже моё дело. Если вы находите во мне что-то смешное, то бога ради – тут и Гвоздь и Амалиэль слегка поморщились – смейтесь сколько угодно. Но я была бы очень признательна если бы вы всё же что-то смогли мне объяснить. Потому что я устала бежать словно лошадь с шорами на глазах – толком ничего не видя, и поворачивая под действием рвущих рот удил.

Женщина смотрела на Гвоздя. – И давайте начнём с того кто вы такой и что случилось? Потому что именно с вашего магазинчика моя жизнь пошла вверх тормашками.

- Экхм – старьёвщик опешил от той отповеди что устроила ему маленькая женщина. И надо сказать вгляд её пылающих глаз он сейчас мог вынести ничуть не дольше чем безжалостные гляделки-дула ангела стоявшего рядом с ней.

- Ну ладно – он хлопнул себя здоровой рукой по плечу, словно стряхивая пыль и поёрзал на табурете. Амалиэль прислонился к заваленному всяким хламом столу. И только Инга не шевельнулась. Она сейчас напоминала волну цунами, замершую в самой верхней точке. За мгновение до того как обрушиться на лежащий подле неё приморский городок.

- Я Связующий. Это не имя, не титул и не род занятий. Скорее это моя суть. Чтобы лучше понять, объясню на примере. – Амалиэль едва заметно вздохнул, судя по всему Гвоздь сел на своего любимого «конька».

- Мир он многогранен. И это не только и не столько физические измерения. Как ты уже успела понять существуют другие пласты памяти. В которых ты прожила или проживаешь другую жизнь. Однако не только мир многогранное существо. Вы все так же многогранны. Ты прожила, проживаешь или только начинаешь проживать все те жизни что приоткрылись тебе в твоей памяти. Земные учёные давно уже установили что мозг человека используется лишь на 5%. Это потому, что видят они лишь одну из граней существа по имени человек.
Это трудно осознать ангелам, почти невозможно понять людям. – Гвоздь потёр нос и продолжил:

- Если совсем примитивно, то все эти миры-пласты памяти это всего лишь листки календаря. Календаря висящего на стене мироздания. А я тот самый гвоздь что пронзая все листки крепит календарь к стене.
Видишь ли я в отличии от вас всех не многогранен. Я един и если можно так сказать одномерен. Так же как и моя миссия...

- Слушай, Гвоздь, хватит уже пудрить мозги – вновь оборвал его Амалиэль. - Понятнее нам всё равно не станет. Хотя бы потому что ты и сам толком не знаешь что ты такое и в чём твой замысел. Давай к делу. Почему Инга оказалась у тебя в магазине? Как я оказался в её прихожей? Как ...

- Совсем допился - Инга была скорее удивлена, чем испугана. Муж никак не мог поднять на неё руку. Он ведь никогда.... Странно, думая о муже Игна была полностью уверена в определённых установках. Таких как : пьёт, не совсем уже страшно - у кого не бывает, но последнее время всё чаще; работает и вполне может содержать семью; любит её, но как-то обыденно что ли, вроде того как любить яичницу по воскресным утрам и так далее. Но едва она пыталась начать вспоминать конкретые факты, когда муж последний раз напился, последняя ссора, где именно он работает - пустота. Разум отказывался заглядывать в те ячейки памяти, где эта информация должна была содержаться. Так бывает, когда из головы вылетает имя плохо знакомого человека, или какой-нибудь кинозвезды. Ты точно знаешь что должен помнить это имя, ты даже в мельчайших чертах можешь представить его лицо. А вот имя – ничего.

- Как ты это сделала? – раздался голос, который точно не принадлежал её мужу, но исходил из его рта.

- Что сделала – чуть раздраженно ответила Инга – переступила через твою тушку? Наверное так же как ты в очередной раз надрался – легко!
Инга отвечала в необходимой степени грозно, но даже сама чувствовала, что получается насквозь фальшиво. Как реплики в любительском театре.

-Стой! Стоп! – Амалиель поднял руку – прекрати. Это всё не то. Это не я. Точно. Не моя жизнь. Да и не твоя скорее всего.Что-то случилось. Вот только что, я не могу понять. Так словно...

- Словно стоишь у зеркала и точно знаешь что на тебе должно быть шикарное платье, возможно вечерний наряд или... не уверен какое именно, но платье. А из зеркала на тебя смотрит твоё отражение в грязном, тяжёлом тулупе. – негромко проговорила Инга.

- Нам надо в лавку.

- Куда? – Амалиэль недоумённо посмотрел на женщину.

- Туда где я купила эту картину – Инга указала на полотно, и чуть виновато добавила – почему-то мне кажется что там... Там мы сможем найти какие-то ответы.

Поколебавшись, Амалиэль согласно кивнул:

– Хорошо. Пошли.

Протянув руки к картине он взялся за раму и ... вскрикнув выронил полотно.

- Не могу... – он удивлённо глянул на свои руки – не могу взять. Женщина! Бери эту мазню и идём.

Инга неожиданно рассмеялась. Настолько несоответствовал голос, уверенный, привыкший повелевать, бурлящий внутренней силой, и помятая физиономия работяги, мучающегося похмельем. Но смех резко оборвался когда она взлянула в глаза этого существа. Человеком назвать обладателя такого взгляда, язык у Инги не повернулся.

На улице мелкий дождик балансировал на грани превращения в ещё более мелкую водяную пыль, взвешенную в воздухе. Ветер подхватывая влагу, настырно пытался запихнуть её как можно глубже под одежду немногих прохожих.

Инга запахнувшись в пальто мышиного цвета, одной рукой придерживала Амалиэля. Его всё ещё пошатывало, а под плащём, на спине расцветали кровавые пятна, от ужасных ран. Откуда взялись эти жуткие параллельные разрывы на лопатках, думать не хотелось. Под мышкой второй руки Инга зажимала завёрнутую в пластиковые пакеты, пришлось разрезать на куски несколько штук и перемотать бечёвой, картину.

Немолодая женщина, тащит выпивоху мужа домой, держа в другой руке, купленный им жене, на последние деньги в пьяном - «я для неё ничего не пожалею» угаре, ненужный подарок.
Старушка, согнувшись в три погибели, идёт опираясь на палочку. На шее, на обычном шнурке висит крошечная стеклянная фигурка ангела хранителя. Под мышкой зажата бережливо упакованная картина. Та самая – из старых, добрых времён. Доставшаяся ещё от отца. Перенёсшая несколько переездов и все возможные невзгоды. Она несёт картину в ломбард.Потому что нужны деньги... Очень..

Молодая девушка. Почти ещё девочка пружиняще, шагает по асфальту. И кажется промокшие насквозь, туфли лодочки, это единственное что удерживает её от того чтобы взлететь куда-то под небеса. Рядом шагает Он. Конечно же красив как ангел. Она влюблена и счастлива. Под мышкой у неё их первая совместная покупка. Картина. Когда-нибудь она займёт должное место в их будущем доме. Потому что они будут любить друг друга вечно... А как иначе?


Магазин Инга находит легко. Она уверена что в жизни не была здесь раньше. По крайней мере в этой жизни. Но дорогу знает. И больше того узнаёт пыльную витрину, с древней рухлядью выложенной на куске выцветшего вельвета. Даже скрип, с которым открывается дверь в лавку кажется её знакомым.

Тяжело вздохнув Инга сделала глоток кофе. Напиток привычно обжигал рот. Затянулась сигаретой. «Надо посмотреть как там дети» - подумала Инга – «а то Ва.. Ан... кашлял сегодня». Женщина удивлённо уставилась на кончик тлеющей сигареты – она забыла имя ребёнка! Своего ребёнка!!!

«Постой-ка сударыня, какого ребёнка?!? –вдруг оборвала себя Инга Семёновна – у нас же нет детей.» Пытались несколько раз – да. Но ничего не вышло. Сначала у Амалиэля что-то было не так. (не иначе от алкоголя! Ведь с молодости любил «заложить за воротник»). Где только не лечился. Разве что капустный лист не прикладывал. Потом у неё... беременность прервалась (она не выносила слова «выкидыш») ... А теперь уже и пробовать перестали... Не до того.

Так почему же ей так отчётливо кажется что есть! Близняшки Танюша и Анюта, и сынишка Андрей. Или не близняшки а двойняшки...

- Да чёрт меня побери!!! – в сердцах воскликнула Инга. – Что со мной происходит! Неужели галлюцинации? Почему кажется что я словно две жизни живу. Или жила. Откуда у меня столько смешанных воспоминаний. Василий, мой муж. Так? Вроде да. Отец близняшек (всё-таки близняшек!), что бросил меня сразу после родов. Мы познакомились на курорте. Вроде в Крыму. Или это был Скадовск. Да, точно, Скадовск. Только это был не Вася, это Амалиэль. Со своим странным именем (прибалтийское что ли?).

В голове была чудовищная каша из имён и воспоминаний. Словно она спит и ей снятся сразу два сна одновременно

- Чёрт – ещё раз от души произнесла Инга.

В кухне, перебивая аромат свежезаваренного кофе, завоняло серой. И ещё чем-то неопределяемым, мерзким. Инга взглянула в кружку с кофе и оцепенела. На чёрной, глянцевой поверхности напитка что-то было. И это был не случайный узор из пены и пузырьков. На Ингу из темноты кофе, смотрела бездна тьмы настоль чёрной и ужасной, что мозг отказывался складывать в привычные образы сигналы что он получал от глаз женщины. Или не мог этого сделать, потому что ещё ни один живущий человек не видел ничего подобного и сравнить было не с чем.

Тихий, звук хлюпающей гнили, пародия на голос, раздался в кухне.

- Где ты женщина?

Инга, даже если бы захотела, вряд ли смогла бы ответить. Её буквально парализовало от ужаса.

- Куда, этот простофиля забросил вас? Покажи мне. Мы же всё равно найдём вас. Пусти меня в своё сердце. Так будет быстрее – голос не просил. Даже не приказывал. Он констатировал факт, который ещё не произошёл. Но вот-вот произойдёт.

Инга потянулась к груди. Надо разорвать кожу, дать крови, той что ближе всего к сердцу, капнуть в...

Рука Инги Семёновны коснулась ворота халата, чуть сдвинулась, наткнулась на что-то совсем лёгкое. Почти невесомое. И едва она дотронулась до этого предмета как всё исчезло. Ощущение присутствия зла, видение в кружке с кофе, даже вонь. Как не было.

Встряхнувшись будто собака после дождя, Инга посмотрела на отворот халата. Там было прикрепленно перо. Крупное, белое.
Откуда это перо, женщина никак не могла вспомнить. Может Амалиэль подарил. Да, наверняка он. Извинялся, как обычно, за очередную пьянку...

- Ой! – пепел упавший с сигареты, попал прямо на голую ногу и больно обжёг.

Инга вскочила, расплескав кофе. Стряхнула остатки пепла. Решительно грохнула кружку на стол.

– Всё! Довольно! Хватит этого бреда. Так и до дурдома не далеко. Сейчас спать! А завтра... Утро, вечера медренее. Или как там говорят...

Инга вышла в коридор, уже привычно переступила через мирно храпевшего мужа, и замерла.

Прямо перед её глазами висела картина. Человек в каком-то каземате. Или камере. Царапает строчки на стене. Она помнила эту картину. Очень хорошо. И почему-то была уверена что именно в ней всё дело. И самое главное. Она помнила где купила эту самую картину. Или это была не она, а соседка старушка...

Не важно. Завтра же с утра она туда сходит и ...

Что «и», Инга не думала. Где-то, на задворках сознания, понимала что мыслит иррационально, и принятое решение скорее всего полная чушь. Но Инга Семёновна слишком привыкла решать проблемы.

Рефлексия и нерешительность были не в её стиле. Поэтому ей нужна была цель, план. Пусть на поверку глупые и бессмысленные. Но всё же куда лучше, чем это пустопорожнее блуждание по обрывкам памяти.

Деамайн как был с поднятым посохом, так и замер наблюдая за действиями спутников и особенно Рэя.
Наконец он опустил посох. В его глазах явственно читалось - Идиоты!

Тем не менее друид этого не произнёс. Произнёс он следующее:

- Рэй, хоть это и в твоей манере, но поступаешь ты глупо и жестоко. Пытаясь быть добреньким по отношению к врагам, ты приведёшь к гибели тех, кто сражается рядом с тобой. - Лесник вздохнул открыл рот, закрыл. Затем словно всё же решившись:

- Мы же хуже кобольдов каких... Ни разу не пытались поговорить и решить как действовать. Каждый тянет в свою сторону, ни капли не думая о других. Удивительно что мы до сих пор живы с таким подходом.
Не знаю, Латандер это, другое какое божество, или, как говаривал мой батюшка "Сирым умом всегда везёт!" Но... так продолжаться вечно не может - Деамайн снова замолчал, поднял руку, чтобы по привычке взъерошить волосы, но недонеся до головы уронил. - Так дольше продолжаться не может. Мне стала близка Браника, я чувствую ответственность за Тао и даже за Брэда. Рэй бился плечом к плечу со мной... Но я не идиот желающий своей гибели. Если мы будем продолжать принимать сумасбродные решения кто во что горазд, и пытать судьбу... Я ухожу. Не обессудьте.

Сказав это Деамайн посмотрел на каждого из уже ставших друзьями спутников.

- Попытаюсь выбраться в лагерь. - пробормотал он уже разворачиваясь.

- Ох, ты ж смотри ... - вырвалось у Деамайна когда Крад вдруг увеличился до огромных размеров. Затем он ещё добавил что-то совсем уж в приличном обществе не подобающее. Причём в заковыристом выражении умудрились мирно соседствовать весьма интимные части тела нескольких богов, нетрадиционная семейка голодных упырей и извращенская енотовидная собака.

Времени на размышления не было - был противник перед ним и друзья в опасности, поэтому речи об отступлении не было. К тому же Деамайн чувствовал что происходящее здесь противно самой природе. Что-то жутко неправильное. Так что оставалось только поднять руки и атаковать врага.

Битва с кобольдами была в самом разгаре, когда неугомонные приключенцы вломились в свои очередные неприятности. Пока Деамайн оглядывался кругом, и осторожно прикидывал что бы можно было тут сделать (а делать явно надо было что-то - стражников надо было спасать, они явно проигрывали своё сражение.) его спутники активно вступили в битву. Правда пока что все пытались каким либо образом обмануть наивных кобольдов.

- До чего же мы коварны - расстроенно подумал Лесник.

Совет Рэя он услышал, и хотя затея не показалась ему особо удачной, он тем не менее решил попробовать.

Сосредоточившись, друид вызвал жутковатый рёв зверя, напугавший кобольдов прошлый раз. Вместе с тем он отчаянно замахал руками и закричал:

- Спасайся кто может!!! Каюк всем наступает!!! Бегите братцы кобольды! Спасайте свои мелкие задницы!!!

-«Мы причиняем боль и убиваем с наслаждением», «превратили планету в помойку» - повторила про себя слова ангела Инга, и вдруг ответила ему вслух, хотя, ещё мгновение назад даже представить себе не могла что будет спорить с Ним. Это казалось слишком страшным и невозможным. Как засунуть себе в рот голову ядовитой змеи и начать щипать её за кончик хвоста.

– Мы люди. – начала она, сначала медленно, додумывая на ходу – Мы закатываем землю в асфальт, потому что нам так удобнее ходить; заковываем реки в бетонные берега, чтобы наши корабли могли причалить; вырубаем лес, чтобы согревать наши дома; убиваем наконец, чтобы есть, богатеть или просто из ненависти. Это всё так. Но ведь мы такими созданы.

Дай волю бобрам и они запрудят все реки, превращая их в болота. Позволь расплодиться оленям, и они выжрут все молодые деревца уничтожив лес. Лев предвидя возможную конкуренцию в будущем, пожирает своих же львят. А если он этого не сделал, подросший львёнок обязательно постарается убить его. Он не будет договариваться, делить прайд, и заниматься тому подобной чушью – просто убъёт противника.

Да даже домашняя кошка – голос Инги стал более уверенным и каким-то чужим – милая киса, поймав мышь играет с ней, рвёт когтями, ранит, перед тем как убить. Только из наслаждения. Ради удовольствия. И всё это нормально. Они. Такими. Созданы. – впечатала последние три слова девушка:
- Так скажи мне, Ангел – если они все такими созданы, почему мы должны чувствовать себя виноватыми в том, что мы такие какие мы есть? И с чего ты решил, что вы можете нас судить? Я во...
Тут Ингу уже почти перешедшую на крик прервал грохот. Входная дверь, в облаке щепок влетела внутрь квартиры и на пороге показалась крылатая фигура. Инга закрыв лицо ладонями инстинктивно бросилась вперёд и обняв прикрыла «своего» ангела от летящих деревяшек. При этом она сама того не замечая визжала во всю силу своих лёгких.

Словно в ответ на этот визг, зазвенели стёкла из комнаты за её спиной – через разбитое окно в квартиру плавным движением «втёк» ещё один ангел.

- Не двигаться! – прогремело в голове Инги. Фигуры приблизись к лежащим на полу Ангелу и девушке.

- Вот ты где Амалиэль! – под кожей выломавшего дверь ангела казалось горело пламя, языки красного и чёрного огня бились пытаясь разорвать тонкую оболочку тела и вырваться наружу. – неужели ты думал что сможешь уйти от нас? - девушку он игнорировал, как человек игнорирует муху, летающую в дальнем углу комнаты.

- Ты всегда был дураком. Но в этот раз боюсь ты превзошёл даже Локиана.

Тот кого назвали Амалиэлем, повернулся на бок и попытался подняться – Аф, вам меня не остановить. Мы должны что-то сделать. Как же ты не понимаешь? Иначе Он...

- Умолкни!! – прогремел Аф, и раздражённо махнув мечём приказал – Я достаточно наслушался твоей ереси! Часан, заткни ему рот.

Инга обернулась к двери и увидела, что второй ангел, подняв руку на уровень груди «смял» пустоту перед собой пальцами. Одновременно она почувствовала как воздух вокруг неё и Амалиэля сгущается, затвердевает.

Инге стало трудно дышать и почти невозможно двигаться. Откуда-то, из прошлой жизни, пришло воспоминание о сердечном приступе, случившемся с Ингой Семёновной, два года назад. Тогда тоже было не вздохнуть, ни шевельнуться.

Так они и замерли в превратившемся в желе воздухе – уставившаяся в одном направлении девушка пенсионного возраста и замерший на полуфразе ангел с отрубленными крыльями.

Теперь – начал было Аф, но оборвал сам себя и выругался – Господни перья! Их ещё не хватало.

Пол в коридоре, сразу позади умевшего управлять воздухом ангела, задрожал маревом, таким же что в жаркое лето, поднимается над раскалённым асфальтом. Затем полыхнул языками пламени, раздались жуткие стоны и из-под пола, прямо из огня выросла тёмная фигура. Инга видела перифирийным зрением только силуэт, большего не позволяла её поза. Но даже в силуете что-то казалось до отвращения неправильным, изломанным.

- А без этих театральных понтов никак? – совсем по человечески, раздраженно прозвучал голос Афа.
- Надо соответствовать ожиданиям. Образ опять же – издевательский голос ответившего Афу , вызывал мысли о хлюпающей пузырями, разогревшейся на солнце, навозной куче – Боюсь, мой пернатый дружок, у нас тут возник некий конфликт интересов.

- Изыди – прогрохотал Аф, а Инга увидела как Часан медленно поднимает свой меч готовясь к бою.

Раздался жуткий звук - словно умирающий от рака лёгких закашлялся - тёмная фигура смеялась:
– Ты забываешься святоша.

Перед глазами Инги появилась красная пелена, лёгкие от недостатка воздуха разрывались.
Инга не могла ничего. Ни шевельнуться, ни вздохнуть. Только сидеть, прикрывая искалеченного, грозившего убить её агнела руками, и смотреть в одном доступном направлении. Взгляд теряющей сознание Инги упал на лежавшую в комнате картину. Ту самую, что она купила давным давно – вчера. Линии картины поплыли перед страдающим от кислородного голодания сознанием Инги и она провалилась в ...

Деамайн стоял и слушал перепалку его друзей с начальником шахты. Как обычно разговоры разговаривать он оставлял своим спутникам, потому что людей понимал не очень хорошо, а сам говорил так и вовсе плохо. Ну не то это. Вот виноградную лозу заговорить, чтоб виноград сладкий дала - это пожалуйста; птицу невелицу уговорить спеть сидя на плече, или травинку заповедную найти - это конечно.

А с людьми у Деамайна не получалось. Казалось бы с ними должно быть полегче, ведь они обладают разумом! Но как показывал весь жизненный опыт друида, пользовались этой самой штукой люди крайне редко.

Вот и теперь все накинулись на вооруженных людей с криками и претензиями. Браника, так вообще разошлась в своём неподражаемом стиле возмущённого урагана. Поэтому Деамайн только лохматил свою шевелюру, да посматривал на спорящих, прикидывая, сможет ли он волшебными путами, если придётся, захватить всех стоящих перед ним.

Но когда Браника вдруг перешла с доброго дворфийского базарного крика на тихий, чуть ли не Нтелегентный говор, Деамайн всполошился. Ещё из босоногого детства Деамайн знал если пёс злющий, и обычно лающий запоем на всех мимо проходящих, внезапно умолк и приподнимая верхнюю губу подкрадывается к тебе - беги со всех ног. Иначе точно пол задницы откусят.

Конечно Браника губу не поднимала, да и за задницу кусать Крада не собиралась. Вроде бы не собиралась... Но что-то явно назревало. И что-то очень нехорошее.

Поэтому друид сделав шаг подошёл к Бранике и успокаивающе (как он надеялся) положил руку ей на плечо. Заодно вроде бы и поддержку её словам оказал.

Как обычно это и бывает, битва закончилась внезапно. Вроде вот только что ты сражался за себя и за того парня на лежащего в крови на полу. А потом, вдруг гулко бухнулось тело последнего врага на каменный пол пещеры и только громкое, чуть хрипловатое дыхание товарищей, да поскрипывание кожанных ремней доспехов...
Деамайн опустил руки, чуть удивлённо осмотрел себя - неужели в этот раз ни разу не зацепило? Ран и вправду не было. Лесник запустил пятерню в шевелюру и по мальчишески улыбнулся:

- Сдюжили! Снова ...-посмотрел на расхристанных после драки друзей и охнув бросился к лежавшему кулём патиссонов Рэю.

- Как же это ты так - бормотал друид опускаясь рядом со жрецом на колени. - что ж ты не договорился с Латандером-то, чтоб отвёл удары врагов, ну или в ненужные какие части тела их направил. Ты Рэй, главное не помирай пока, мы ещё кучу сокровищ найдём, да в воду глубокую покидаем, - бормоча таким образом Деамайн вытащил из-за пазухи, маленький острый нож и как мог срезал одежду и доспех со жреца, так чтоб добраться до его ран. Лекарем Деамайн не был, но в науке-медицине разбирался хорошо. Мог и роды если нужно принять, и хворь какую подлечить. Достаточно ли этого знания было для того чтобы удержать Рэя на этой стороне, не пустить его на преждевременную встречу с его любимыми богами - сейчас и предстояло выяснить.

Крови было много, не по хорошему много. Деамайн скользкими и мокрыми от крови товарища руками аккуратно делал своё дело, как заклинание продолжая бормотать.

- А как поправишься, я тебе обещаю, найдём самую жуткую берлогу, битком набитую смертельно опасными тварями, приманим туда дракона или василиска, какого-нибудь и пойдём внутрь. Вместе пойдём. И будем свет им нести. Есть у меня кстати такой заговор. Или сыроедение проповедовать. Здоровый образ жизни...Что захочешь. А если вдруг золото там найдём - обязательно выкинем. И провозгласим...

- Жить будет - выдохнул Деамайн, поправляя последнюю повязку из наложенных на жреца - скорее всего недолго и хреново, но будет.

Он повернулся лицом к дворфийке, посмотрел как она неумело, но старательно заматывает ногу куском тряпки, и совсем уже было собрался предложить ей помощь, но внезапно понял как это будет выглядеть:

В полутёмной пещере, над телом залитым кровью, на коленях стояла фигура закутанная в забрызганный плащ. Человек, а по очертаниям это явно был человек, повернул голову к раненной дворфийке. Всклокоченные волосы, грязными космами торчали в стороны, на измазанном лице выделялись казавшиеся чёрными в темноте подземелья глаза. Он поднял окровавленные руки, в одной из них был зажат измазанный кровью нож и отодвигаясь от тела на полу, произнёс: - Помощь нужна?

Лесник внезапно расхохотался. Он понимал как дико это выглядит, понимал что шум вполне может привлечь ещё кобольдов, но остановиться не мог. События последних часов требовали какой-то разрядки.

Совладав наконец со своими эмоциями, он утёр выступившие на глаза слёзы, добавиви к разводам грязи на лице ещё и кровавые потёки. Затем достав из поясного кошеля, две крошечные бутылочки, одну протянул Брэду
- Возьми. Это зелье лечения. Должно помочь... - Лесник помолчал и добавил - и не заствляй меня пожалеть об этом. - друид ещё не забыл как спутник бросил их в пещере с кобольдами, и одной битвы, пусть и храбро проведённой, было явно недостаточно, для того чтобы вернуть доверие.

Втрое же зелье, Деамайн, аккуратно сорвав крышечку влил в рот Рэю, заботливо подддерживая его под голову, словно ребёнка. Откинув пузырёк он слегка промассировал горло, стимулирую глотательный рефлекс.

Затем вновь повернулся к Бранике:

- Сходи, посмотри. Дело хорошее. - фразы выходили короткими, словно сил уже не осталось даже на разговоры - только далеко не уходи. Глянь аккуратненько и назад. Всё равно нам в ту сторону идти. Назад думаю смысла нет. - Деамайн устало уселся рядом со жрецом и облокотился о стену. - Только ты это... осторожнее там.

Лихорадочное мельтешение боя, сумашествие живых существ убивающих друг друга без особой цели, запахи крови и опалённой кожи, крики и визги - Деамайну казалось, что он попал если и не в ад, то по крайней мере в его предверие.
На глаза навернулись слёзы - всё это было так похоже на дни его молодости, проведённые в не самых благополучных районах города...

Браника заправски расшвыривалась льдом, как страшная буря, в середине зимы; Брэд, в отличии от прошлого столкновения с кобольдами, не трусил, а бился словно берсерк, даже получив несколько ударов в тело, он только просел и снова замахнулся. Только Рэй тихонько лежал на полу и как мог старался не попасть под ноги.

При виде Рэя в голове у Деамайна вдруг зазвучал голос подсознания: "Бросссьте Рэя, бросссьте, он вам мешаетссс, он вассс завел в эту задницу...".

Сразу представилась идиллическая картина как они втроём, Браника, Брэд и Деамайн взявшись за руки шагают по лугу заросшему яркими цветами-чертополохами, вокруг летают птицы заморские -попугаяны, а прямо посреди поляны лежит, уже разрезанный на части золотой дракон. Короче, стоит только бросить Рэя и счастье сразу же польётся на них как из лейки.

Но уже практически родная "Агаларма" выкрикнутая срывающимся голосом дварфийки вывела лесника из неподобающе мечтательного состояния. Тряхнув головой Деамайн вернулся к "обычным" делам - принялся убивать кобольдов.

После яростных атак друзей, лесник увидел только одного оставшегося на ногах врага, направив на него руки он вновь произнёс заговор сотворения пламени.

Инга не помнила как добралась до дивана (спальня оказалась слишком далеко) да и вообще как уснула. День промчавшийся совершенно незаметно за уходом за раненным ангелом остался в памяти цветными картинками, последней из которых была совсем обессиленная девушка опирающаяся на окрашенную кровавыми сполохами стену (не то лучи закатного солнца пробрались через окно, не то она сама измарала стену кровью ангела когда бегала туда-сюда с бинтами) и лежащее на полу тело того кого в мире Инги боялись больше всего, самого ужасного и в то же время прекрасного создания.

Проснувшись Инга Семёновна не шевелилась. Где она и кто она Инга прекрасно знала - медленными пробуждениями и бестолковым хлопаньем глаз она никогда не страдала. Но тем не менее лежала не шевелясь боясь даже вздохнуть - а вдруг всё произошедшее было сном? Молодость, густая копна волос и лёгкость во всём теле, берёза за окном и ... ангел.

Инга поймала себя на мысли, что жутко боится обоих вариантов: если всё это был сон, опять ощутить боль в старом теле, снова подслеповатыми глазами увидеть тень Той что уже где-то недалеко и неумолимо приближается, снова понимать что жизнь уже почти закончилась и ничего тут не сделаешь, как не кричи мысленно что очень, до слёз хочется прожить ещё немножко, ещё парочку, не не парочку, побольше рассветов, и столько же закатов, ещё услышать как шумит море, ещё... да много что ещё... даже просто посидеть в кресле с старой, уже несколько раз прочитанной книжкой... даже не раскрывая её...

А с другой стороны было страшно открыв глаза увидеть , что это был не сон, а жестокий убийца всё ещё лежит в её коридоре. И молодость только вчера каким-то чудом обретённая может оказаться совсем не нужна, просто потому что её вместе с теми годами жизни и возможностью не совершать ошибки, всё-всё, ну почти всё, сделать по другому, по умному, будет отобранна одним взмахом руки... Или ему даже движение руки не нужно?

Инга слегка пошевелилась и спину пронзила острая боль. «Старая? Всё-таки сон?!?» Она открыла глаза. За окном, полускрытым упавшими на глаза густыми чёрными волосами, покачивала кроной берёза. Затёкшая от неудобной позы спина протестующе «кричала» о том что её надо выпрямить. Инга рассмеялась, сквозь выступившие на глазах слёзы.

И вдруг резко остановилась. Что-то она слишком остро и ярко на всё реагирует. Никогда ведь не была склонна к таким реакциям. И тут она вспомнила вчерашние слова ангела, и то как он буквально опустошил её – вытянув все эмоции.

Встав и потянувшись, Инга подошла к двери в коридор и осторожно приоткрыла её.

- Нам надо поговорить – Ангел не спал (а спят ли они вообще?) – Мне нужны силы. И срочно, потому что времени у меня мало. Ты мне в этом поможешь. – он не спрашивал, и не просил, даже не угрожал, Ангел констатировал уже свершившийся факт. – Я дам тебе вот это – в руке Ангела оказалось перо. Инга вздрогнула невольно снова взглянув на кровавые пятна там где были крылья ангела. – благодаря ему частичка меня будет с тобой. Всё время, и я смогу забрать эмоции человека, рядом с которым ты будешь находиться. А ты должна вызвать у этого человека самые сильные и яркие эмоции. К твоему сожалению самые сильные эмоции как правило – негативные. Зло. Печаль. Страх. Ненависть...И ярче всего они полыхают у тех кто уже связан с тобой эмоционально – друзья, семья, возлюбленные. Ты найдешь их, разожжёшь в них самые сильные эмоции что только сможешь, а я заберу эти эмоции. Чем лучше ты будешь стараться, тем быстрее это закончится. За это ты останешься жить.

- А – у Инги пересохло в горле – а если я откажусь. Если я не буду этого делать.

- Ты умрёшь – в голосе Ангела прозвучал намёк на удивление, будто ему было странно что кто-то может просто подумать о том чтобы не подчиниться ему. – а затем я начну забирать жизни всех кого ты знаешь и любишь. И тех кого они любили. – снова ничего кроме холодной констатации факта. Так можно говорить что день сменяется ночью, а затем снова наступает день.

Инга молча закрыла дверь.

Привычные, обыденные действия успокоили Ингу. Хоть наложение бинтов и вытирание крови «обычным делом» можно назвать лишь с натяжкой, а уж если в центре всего этого лежит искалеченный Ангел, так и тем более. Но тем не менее сердце, стремившееся казалось выпрыгнуть из груди, наконец-то успокоилось и в голову стали приходить какие-то осознанные мысли, постепенно вытесняя панику и страх.

Инга подняла взгляд – напротив, на стене висело зеркало в полный рост в потемневшей бронзовой оправе. В этом зеркале сейчас отражалась часть стены, молодая девушка в каких-то совсем не подходящих ей вещах (неужели я это носила когда была ...когда была старой?) растрёпанная, с руками в крови, сидящая на полу у замотанного постепенно буреющими бинтами тела. Тела Ангела.

Инга хихикнула. Совсем по девчачьи. Не сдержалась и прыснула ещё раз. А затем расхохоталась. Ситуация была настолько фантасмагоричной и невероятной, что сознание, или подсознание, разве тут разберёшь, среагировало единственно возможным способом – смехом.

Как сказал когда-то Чарли Чаплин, человек знавший о смехе больше многих: «Я верю, что могущество смеха и слёз сможет стать противоядием от ненависти и страха.»

И вот сейчас Инга Семёновна получала необходимую ей дозу противоядия от того страха что свалился на неё. Смех перешёл во всхлипывания и вторая часть противоядия – слёзы, обильно хлынули из глаз.

У стариков часто слезятся глаза, а вот плачут они не часто. Инга Семёновна даже в детстве редко когда плакала. Маленькая Инга, просто обхватывала себя ручками и сжав губы в тончайшую полоску начинала громко сопеть носом. Но очень редко когда плакала. Сейчас же она буквально рыдала.
Выплакавшись наконец, Инга Семёновна глубоко вдохнула, выдохнула и поднялась на ноги.

Надо было решать что делать дальше.

Она посмотрела на лежащего у её ног ангела. «Многие женщины хотели бы чтоб у их ног оказался ангел, но только не так» - едва уловимо усмехнулась Инга. Ангел был жив. Интересно а может ангел умереть. Полностью и по настоящему? Или он просто перешёл бы в какое-то другое состояние? И если они бессмертны, то что является тем фактором что придают их жизни яркость? Один писатель как-то сказал «...смерть есть условие, дающее нам возможность жить подлинной жизнью», если Ангелы бессмертны – живут ли они тогда подлинной жизнью? А если нет. Если они также смертны – тогда ...тогда чем они отличаются от обычных людей?
Вопросы роились в голове Инги Семёновны, а тело уже действовало самостоятельно. Вытерев кровь пролившуюся на пол, она сходила в комнату, и принесла подушку с одеялом. Устроила раненного удобнее. Ангел только тихо простонал, когда она подпихивала подушку ему под голову. Сходила в комнату и распахнула настежь окно – от запаха сирени уже начала болеть голова. Затем запершись в ванной комнате сбросила на пол измаранную кровью одежду и приняв душ, переоделась. Стянула густую гриву волос (неужели у неё действительно были такие густые волосы, что заколка едва сходилась ?) и пошла на кухню. Раненным с обильной потерей крови надо много пить. Набрав в кружку воды, Инга Семёновна вернулась к Ангелу. Тот был в сознании, но не шевелился.

Приподняв ему голову она поднесла кружку к губам:

– Тебе надо попить.

- Не надо... – голос Ангела был едва слышен, но всё ещё обладал огромной силой. Это было как гром, звучащий где-то далеко.
Рука Ангела чуть шевельнулась и оттолкнула кружку в сторону.
- Но тебе же надо пить, есть. Ты потерял много крови. – растерянно принялась спорить Инга.
- Вот тут у нас с тобой будет небольшая проблема – Ангел встретился взглядом с женщиной – ангелы не едят обычную пищу. Мы питаемся эмоциями и.... и жизнями.

Майкл сел напротив Кристиана и взял в руки бумаги. Пробежав по строчкам стандартного договора и особо обратив внимание на выпадающие из понятия "стандартный" пункты, поднял глаза на Кристиана.

Полагаю что сейчас самое время для вопросов, не так ли господин Руж? - и не дожидаясь подтверждения продолжил:
- Хочу сразу прояснить один момент - я не занимаюсь криминалом. В смысле незаконные дела, это не моё. Поэтому если вы рассчитываете на что-то, что входит в противоречие с законами нашей великой - тут он усмехнулся - страны, то я принесу свои извинения за напрасно потраченное вами время и покину это милое заведение. Во вторых, по поводу пунктов о неразглашении - я уважаю это требование, но с единственным исключением, имеющим отношение к вышесказанному. Если я узнаю какую-либо информацию о противозаконных деяниях или о совершаемом преступлении - я буду обязан сообщить полиции. Тут для меня не может быть исключений - я не преступник и не собираюсь им становиться.
Всё остальное меня вполне устраивает. Если у вас есть возможность я бы хотел утолить своё любопытство по поводу того почему нельзя покидать область работы - что сами понимаете достаточно странное требование, но если не хотите - я приму это и просто как требование без объяснений.

Майкл сделал длинную паузу - Если сказанное мной вас устраивает - я готов слушать.

На деле Майкл едва мог усидеть на стуле спокойно, все эти условия, сумма, личность заказчика - всё это просто кричало "Тайна!!! Секреты!!! Срочно залезь в это по уши и натвори делов!"
Майкл напоминал поросёнка стоящего на краю огромной, восхитительно вонючей лужи, в которую он вот вот плюхнется всей своей тушкой, аж до самых ушей!

Деамайн стоял на берегу подземного пруда и смотрел как на той его стороне Рэй и Брэд ковыряются у статуи дракона. Когда жрец сумел зажечь свет в камне сжатом лапами зверюги, пещеру наполнило тёплое домашнее свечение. Брэд меж тем кромко кряхтя занимался уничтожением культурного наследия древних драконов отламывая когти.
Куски золота валявшиеся вокруг него, удивительным образом напомнили Деамайну сморщенные засохшие патиссоны, что так часто раскидывала по комнатам их дома матушка маленького Деамайна. Патиссоны валялись везде и источали сморщенный, чуть сладковатый запах. Отец, не замечая наступал на них и с тихим «хмуупх» патиссоны лопались под его ногами и мазали любимые сапоги отца слейкой массой. Отец ругался, мама молча качала головой, а старый дедушка гаденько хихикал и гладил Деамайна по голове.
Друид осмотрелся и расчувствовавшись погладил стоящую рядом с ним Бранику по голове.
В это мгновение слабости, на друида и напал страшный враг. Из кромешной тьмы, едва разбавляемой светом зажженым путниками, чуть слышно шурша вылезла старая, коварная Лень. Эта тварь набросилась на друида и спеленала его в своих липких объятиях.
Грустно глядя на друзей Деамайн осел на землю. Он бы не удивился, услышь он сейчас тихое и радостное «хмуупх» под своим задом. Но даже тогда он не стал бы вставать – так и остался бы сидеть на патиссоне. Лень властвовала над своей жертвой.

«Антидот!» - Артур дёрнулся к аппарату, но споткнулся и застыл на месте. «То есть как это отключи аппарат? Я же убью её» - Артур посмотрел на лицо женщины. Покрытое морщинами, лицо без выражения.
Было невозможно сказать что она чувствует в том мире бессознательного состояния в котором, если верить сказанному Седым, находится. Чуть опущенные уголки тонких губ, с равным успехом могли оказаться как свидетельством испытываемой боли, так и просто последствием строгого характера; движения глазных яблок, под тонкими шторами век, могли быть результатом ярких снов, что видела старушка, а могли быть просто спазматическими движеними глазных мышц, умирающего мозга...
«Убить человека». За свою жизнь Артур никогда и никого не убивал. Если не считать мух. Как-то, ещё в детском возрасте отец взял его с собой на рыбалку. Сам не большой любитель подобного образа отдыха, но не сумевший отказать коллегам, отец решил что провести пару дней на природе маленькому Артуру не повредит. Артуру очень понравилось «ехать на рыбалку». Сборы в дорогу, особый плащ- дождевик, и резиновые сапоги (хотя на улице было вполне себе солнечно). Мама лепящая целую гору бутербродов, и мешок чего-то странного, что отец немного неуверенно называет «подкормка». Затем автобусик полный одетых в такие же плащи и сапоги, шумных, пахнущих табаком и чем-то ещё мужчин. С рюкзаками, удочками в чехлах и бесконечными историями о рыбных местах. Заразительный смех. Так же здорово было и на озере куда, после двух часов тряски в автобусе они приехали. Но всё волшебство внезапно и разом закончилось, когда кто-то вытащил из воды первую рыбину. Артур не знал что это была за рыба, для него это был лишь кусок блестящей, бьющейся на траве жизни.
«Глубоко заглотила зараза» - со смехом заявил владелец удочки, держа рыбу в кулаке и заглядывая ей в глотку. Затем он взял палочку с крючком на конце и засунув его через пасть рыбины куда-то вглубь провернул и потащил наружу. Из пасти рыбы хлынула кровь и с хрустом вышел крючок с остатками червяка и внутренностями рыбы.
Маленького Артура тошнило сквозь люьщиеся по щекам слёзы. Это была последняя рыбалка Артура.
А тут предстояло убить человека. Да, она в коме. Да её все хотят отключить. Но убить! И потом, а если Седой врёт? Если шансы на спасение у старушки ого-го какие высокие? Тогда...
И тут в голову Артура вползла другая, трусливая, но липкая как подсохшая краска, мысль – «Ну и что? Да даже будь она здорова – сколько её осталось? Пару лет? От силы пять, ну десять если она очень везучая? А он совсем молодой. Ему ещё жить да жить. Нормальный такой размен.»
Артур дёрнулся и посмотрел на дверь. « С другой стороны – кто он такой чтобы решать нормальный это размен – жизнь старушки за его жизнь или нет? Может её год куда ценнее и важнее чем вся его, в принципе пустая и бесполезная жизнь».
- Чёрт! – Артур закрыл лицо ладонями и глубоко задышал. – Сука!
К кому было обращено ругательство – старушке безмятежно спавшей на грани между жизнью и смертью, Седому, где-то в безопасности наблюдавшему за мучениями Артура, или самому Артуру решающему стоит ли жизнь другого человека его собственной жизни.
Подойдя к аппарату искуственного дыхания Артур осмотрел его со всех сторон – может можно достать шприц без того что-бы ломать аппарат. Нет. Либо отключить и разбить, либо никак.
Затем Артур подошёл к старушке и потряс её за плечо – чем чёрт не шутит? А вдруг она просто спит, и вся история о коме – чушь и выдумка?

-Эй! Э-эй проснитесь! – Артур с ужасом почувствовал что жар усилился и тело теперь начало трясти.

Домой Инга Семёновна вернулась когда уже стемнело. Успела как раз перед комендантским часом. Точнее едва успела, потому что заходя в подъезд услышала звук от которого вздрагивала вот уже как 15 лет – хлопанье крыльев.
Патрули Ангелов опускались на город.
Инга помнила тот страшный год когда мир каким его знали закончился. Любители тайных теорий утверждали, что в тот день сошлись определённым образом цифры года, месяца и дня; церковники, самых различных конфессий с пеной у рта цитировали подходящие отрывки из их святых книг. А Инга Семёновна думала что в тот день зло накопившееся в мире, просто перелилось за края чаши нашей жизни, поэтому они пришли. Подтереть выплеснувшуюся грязь.
Вместе с заходом солнца над городами и селами, любыми более менее большими населёнными пунктами раздалось хлопанье крыльев.
Негромкое, оно оглушало некоторых, и было едва слышным для других. Но неизменным оставалось одно - в нём звучала сила.

Это было сродни той разнице, что чувствуешь когда сравниваешь ощущение от прикосновения к подножию скалы и к поднятому из под ног булыжнику. Вроде текстура камня одна и та же, то же заимствованное от солнца тепло. Но в одном есть только булыжник – небольшой, пусть и тяжелый, но обычный камень. А в другой – века медленной едва заметной жизни, тысячи тонн тела самой Земли, постоянство, кажущееся мимолётно живущим людям вечностью.
Высокие, статные фигуры, лишённые каких бы то ни было признаков пола, прошли по улицам города. Прекрасные, но лишённые чувств лица – только в глазах невозможное сочетание непреклонности и печали. Хотя некоторые утверждали, что это была не непреклонность, а самая что ни на есть истинная жестокость.
Страшные мечи в руках, одним взмахом которых они отмахнулись от всех громад оружия и огня брошенного на них дружелюбным человечеством. Развевающиеся гривы волос.

Ангелы шли по улице и забирали людей. Грешников. По крайней мере так это объяснила церковь.

Но кто скажет есть ли сейчас хоть один человек совсем безгрешный? И как взвешивали ангелы эти грехи? Должна ли была быть душа легче пёрышка. Или могла быть весом в два пера? Или как пушинка?
Сошествие Ангелов длилось всего семь минут. Затем они исчезли. Чтобы вернуться на следующем закате. И на закате после него. И каждый раз они забирали людей.

С тех пор прошло уже пятнадцать лет. Стали ли люди лучше? Инга Семёновна не могла сказать. Вряд ли. Вначале все поголовно устремились в церкви. Но когда выяснилось что священников забирают наравне с пьяными забулдыгами, этот порыв стал меньше. Количество преступлений пошло на спад. На время. А затем вновь вернулось на круги своя.
До сих пор так и не выяснили кого забирают Ангелы и по какому принципу.

Они не отвечали. А люди? Люди могут любой поступок объяснить самыми разными причинами. Говорили что если в доме есть образ, икона напротив входа, то Ангелы не входят в дом. Многие обзавелись иконами. Инга Семёновна тоже – на всякий случай. Правда сколько этих икон – которые настоящие, а не новоделы? На всех то точно не хватит. И потом а как же в исламских странах? Тоже вопрос.

Так что с этим не то что бы смирились, но как и со всем что происходит в истории человечества – сжились.

Инга Семёновна тяжело поднялась на третий этаж – лифт опять сломался. И позвенев ключами вошла в квартиру.
Пусто и тихо. Как всегда. Прислонившись к стене ногами сняла растоптанные туфельки-лодочки. Подвинула под зеркало. И прошла в комнату.

Под мышкой был зажат пакет с картиной.

Инга Семёновна сама не могла объяснить себе каким образом она отдала большую часть денег отложенных на продукты на этот месяц, за эту странную картину.

- Совсем ты сударыня, - обратилась к самой себе Инга – из ума выжила. Дура старая.

С этими словами она развернула картину, прислонила к комоду и села в своё любимое кресло.

Кресло обладало многими достоинствами. Помимо твёрдой и ровной спинки – бережно относившейся к её спине, у него были чудесные подлокотники – умещавшие на себе огромную кружку чаю, и блюдечко с печешками в форме животных, а высота ножек позволяло покачивать ногами когда сидишь.
Кресло было расположено в стратегически идеальном месте – направо чудесно видна книжная полка.
Это была гордость Инги Семёновны. Бережно собранная за всю жизнь коллекция книг, не имела никакой библиографической или рыночной ценности. Но каждая книга была по своему любима Ингой. За каждой стояло воспоминание. Иногда светлое и радостное – как Хижина Дяди Тома, потрёпанный корешок напоминал о часах что она провела читая вслух эту книгу детям. В свете неудобного ночника, примостившись на краю кроватки; или тоненький томик с картинкой Маленького Принца – эта тёмно синяя книжка впитала целый литр её слез, когда сжимая её в руках она ждала в больнице завершения операции на сломанных на ледовом катке рёбрах у маленькой Танюшки, а вот поблескивающая глянцем книга с детективами Агаты Кристи – она не прочла ни одного. Оказалось невозможно сосредоточиться сидя в крошечной комнатке общаги и всё ещё чувствуя Его запах, но при этом зная что его уже не будет никогда.

Книги. Воспоминания. Её жизнь.

Воспоминания были своеобразным хоби Инги Семёновны. Телевизор она не смотрела с тех пор как моргнув, большой, отделанный ещё настоящим деревом, пузатый ящик погас и больше не включался. Не велика потеря. Читать тоже с возрастом стало трудно. Очки хоть и помогали, но глаза уставали слишком быстро. Поэтому Инга Семёновна привыкла устроившись в кресле, и переводя взгляд с полки с книгами на окно, вспоминать.

Так, в воспоминаниях, она могла провести весь день, забывая иногда даже поесть. Чай в кружке давно остывал, а она всё ещё заклеивала разбитые коленки детей, смеялась весеннему солнцу вместе с Васей, тогда ещё таким родным, плакала навзрыд у гроба отца, вновь рожала в муках Танюху, и совсем без боли, почти обыдено Андрюшу. Жила.

После такого суматошного дня, что выдался сегодня женщине, Инга Семёновна, опустилась в кресло и некоторое время просто смотрела на оставленную на полу картину. Мыслей никаких не было. Наверное появись сейчас в комнате карающий Ангел, она бы даже не заметила его. Слишком устала. Повернувшись к окну, Инга Семёновна привычно нырнула в мир прожитой жизни. Раньше, давно, пока её не спилили, за окном шуршала веточками берёза... Инге Семёновне её очень не хватало. И не только потому что на стволе виднелись разросшиеся буквы Таня + Саня – её Танюша, и какой-то потерявшийся в лабиринтах памяти Саня. А ещё и потому что за многие годы она слишком привыкла к зелёному шелесту летом, и застенчивому постукиванию голых веток зимой. Вот бы её никогда не спиливали...

Где-то на грани этой мысли Инга Семёновна и уснула.

Разбудил её шелест берёзовых листьев.

Мечты о собственно огороде с патиссонами внезапно оказались разбитыми практичной Браникой.
- Т-то есть как это выкупить? - оторопело спросил Деамайн. - Зачем выкупить? Вот золото лежит бесхозное. Мы его нашли - значит оно наше.И камень тоже наш. И не надо никого сюда водить - в мозгу испуганного Лесника сразу же возникла картина:

Своды пещеры ярко освещены чадящими фонарями, висящими на вбитых в стены крюках, у входа в пещеру барьер с бархатными верёвками. За сколоченной из неструганных досок конторкой стоит аккуратно подстриженный "под горшок" Деамайн в ливрее и продаёт билеты галдящей, жующей мороженное толпе детишек кобольдов.
Двумя шагами дальше, расположился Рэй, доспех он сменил на накидку, с вышивкой "Удивительная Галлерея Браники. Драконам Скидка". Жрец благостно улыбается и взяв из липких ладошек очередного кобольда билет, с размаху пробивает его булавой. В сторонке, скрывшись в тенях метёт пол Брэд.

По ковровой дорожке крошечные кобольды вприпрыжку добираются до озера, где у самого берега с указкой в руке на табурете сидит Браника. Пальцем она поправляет очки на носу и гнусаво произносит " Ещё во времена поливочных..."

- Нееет! - вскрикнул Лесник - не надо водить сюда кобольдов!

Закончив осмотр оказавшейся довольно большой пещеры, Деамайн по привычке запустил пятерню в шевелюру, затем откашлялся и произнёс:

- Моё предложение такое. Кто-то один из нас переплывёт к статуе, постарается отломать немного золота (ну там когти, кусок хвоста и тому подобное) так чтоб не с пустыми руками нам отсюда уходить. А потом продолжим наш путь. Думаю оставаться в этой пещере смысла нет. Нам нужно найти путь наружу. Отдохнуть. Найти Тао. И тогда уже возвращаться и пытаться уби... уговорить вождя.

"Не нужен он мне и даром" - слова Бранники громом прозвучали в голове Деамайна.
Друид даже тряхнул головой пытаясь понять не ослышался ли он. Деамайн запустил пятерню в шевелюру и как следует её взлохматил. Это не помогло.

Браника всё ещё стояла перед ним и РАССУЖДАЛА о ловушках, вместо того что бы быть уже на середине пруда, попадая в эти самые ловушки.
"Возможно лечение пошло не так. Может быть он перепутал какие-то слова... или веточку омелы, помогавшую ему сосредоточиться подсунули бракованную"

- Э-э ты главное не волнуйся Браника - неуклюже похлопав дворфийку по плечу (проверить, действительно ли это она, а не морок, прикрывающий рванувшую к камню дворфику) произнёс Деамайн, - ты кстати, как себя чувствуешь? И что за легенды ты имела ввиду?

- Валить отсюда надо - неожиданно произнёс Деамайн - точно валить. Не бывает просто так стоящих золотых драконов. Тут либо ловушка какая-то, либо проклятье.

Друид осмотрелся вокруг. - думаю нам надо занять круговую оборону у тоннеля, чтоб если что обратно спрятаться, а Брэда послать аккуратно всё осмотреть.

Затем его взгляд упал на Браннику, завороженно смотревшую на огромный рубин.
- И это... Бранника, ты ведь не будешь ничего ... ну ты это.. не спеши... - совсем стушевавшись друид умолк.

"Жаль что нельзя ей просто глаза завязать. Такой камень и дворф в одной пещере...Ох чувствую нелегко придётся нам"

И тут начался сущий ад - Деамайн едва не упал, когда его посох, вместо арбалета Браники пролетел по воздуху. Может это и спасло его в первые мгновения боя, когда показалось что всё вокруг сразу пришло в движение. А мимо друида полыхнуло огнём.

Глухой удар камня по чему-то твёрдому и Браника неразборчиво буркнув себе под нос кулем повалилась на землю. Не потерявший самообладания, словно и не жрец, а настоящий воин, Рэй, прокричал что-то про выход и поднял руки в направлении колдуна.

Деамайн нагнулся к Браннике и схватив лежащую без сознания дворфийку за шиворот потащил в направлении указанного Рэем выхода, отчаянно надеясь что в него не воткнётся копье какого-нибудь кобольда.


Кряхтя от натуги - дворфийка оказалась весьма тяжёлой, - Деамайн упрямо двигался к выходу из пещеры:

- Если выживу - бормотал он себе под нос - обязательно вернусь и научу несчастных возделывать грядки. Они ведь почему злые - мимо свистнул камень пущенный из пращи и друид инстинктивно дёрнулся, тряханув свою ношу как мешок с корнеплодами:

- потому что у них огорода нету. А вот научатся грядочки выравнивать - совсем другое дело будет. С утреца, вместо того чтобы шахтёров убивать, вышел на свой подземный чернозём, потянулся, брюковку прополол, и жизнь уже получше выглядит. Опять же грибочков можно насажать, тоже польза - какие-то в лепёшки положить, какие-то так сжевать. И опять же веселее жизнь будет. А там глядишь и натуральный обмен наладим, патиссон на прялку можно будет выменять. Патиссон он же всему голова! - в пещере кто-то истошно орал и визжал, воняло палёной шерстью, а друид всё твёрже укреплялся в своих планах:

- выживу - быть им огородниками! Я и шляпы соломенные им понаделаю!

После слов Браники "...малыша, ребёнка безобидного" - время замедлилось для Деамайна.

Медленно сорвалась капля пота с носа и лениво устремилась к земле, ещё более медленно и лениво взбалмошная дворфийка вскидывала арбалет, перед глазами готовилась пронестись вся жизнь друида.

"Если в первом акте висит ружьё... " Если в вашей команде есть дворф...или тем более дворфийка с характером - она обязательно выстрелит.

Друид прикинул их положение: Окружённые со всех сторон кобольдами с копьями и пращами, в мгновение ока расправившимися с Кразогом. С непонятным седоволосым товарищем явно обладающим магией и судя по цвету лица несварением желудка во главе этой банды...

Не самые радужные то перспективы. Может ещё удастся как то спасти всех?

И тут время вновь помчалось как сумашедшее. Раздумывать было больше некогда и Деамайн сделал единственное что пришло ему в голову, в попытке предотвратить превращение их команды в поземных ёжиков - подбил поднимающийся арбалет Браники ещё выше.

Он сидел перед терминалом и медленно и методично ругался. Без эмоций, серым как протеиновая питательная инъекция, тоном он вспоминал и произносил вслух все слова которые можно было отнести к ругательным. Правда действительно грубых слов там было совсем немного и сейчас он уже перешёл на «перегоревший проводник» и «забагованный кластер».

Три периода бодрствования назад он был обычным гражданином, регулярно вносившим свой вклад в единении с Машиной. У него был круг друзей и знакомых с которыми он регулярно встречался в вирте и общался на важные темы (такие как например пройдёт ли Ан16 в следующий тур шоу «Угадай код»), была стабильная непыльная работа – анализ и написание кодов к дронам обслуживающим коммуникационные магистрали, была вера в Бога машину.


23 часа назад он валялся на полу в повреждённом экзокостюме, впервые вышедший за пределы своего отсека за последние 32 года, не способный подключиться к мента-сфере, отлучённый от Бога Машины и смотрел на туснеющее изображение комнаты другого мира в которой лежал на полу несколько секунд назад, и на испуганное лицо девушки стоявщей в дверях. Девушки из его снов.

22 часа назад он был уверен что больше его удивить нечем.

Сейчас он понял что ошибался.

Когда шок от портала в другой мир (а чем ещё мог быть провал возникший посреди отсека?) несколько прошёл он сделал то что умел делать лучше всего – проанализировал и воспользовался системным подходом. Никаких эмоций, только: входные данные – постановка задачи – процесс обработки – преобразование – результат – перепроверка.

Решать проблемы надо по мере их поступления. Поэтому он решил выяснить почему не может связаться ни с кем из друзей, и почему снаружи, в его секторе кроме дронов – никого...

Выяснить причину пропажи друзей оказалось просто. Гораздо проще чем он предполагал. Несколько часов работы, слегка переписанный код анализатора коммуникационных сетей и подключение к внутренним камерам. Раз уж его отлучили от Машины Бога, он решил что может наплевать на запрет на вмешательство во внутренний мониторинг.

Затем несколько часов кропотливой работы и ещё пара часов ожидания и все друзья нашлись. На служебных серверах восточного сектора. Вообще выяснить это было довольно просто. Данные никто особо не прятал. Наверное потому что вряд ли кому-то могло прийти в голову полезть в систему Машины Бога искать такие данные. Ведь за это могли отключить от мента-сферы.

Ему это уже не грозило.

Все его друзья оказались ботами. Программами моделирующими людей. Высокоуровневыми, эмоциональным блоком и эвристическим алгоритмом взросления, сгенерированными фотографиями и социальным окружением. Почти живыми. Почти.

Он перепроверил данные робота анализатора. Затем сделал это второй раз. И проделал то же самое для своего прямого начальника и смешливой девчёнки из службы тех поддержки головидения. Результат тот же. Никого живого. Когда он перепроверял девчёнку, служебные программы защиты наконец то достали его робота и отключили ему доступ в сеть.

И вот теперь он сидел перед монитором и монотонно ругаясь пытался осознать факт того что он один. Неужели весь сектор вымер. Подождите, а был ли хоть кто-то из тех кого он знал, с кем общался живым? Или все были ликами Машины Бога?


***


Негромко попискивал кардиомонитор и гудела вода в трубе проходящей под потолком. В палате стоял легкий запах немытого тела и резкий дезинфектора.
Доктор Романов сняв очки яростно тёр переносицу. Голова болела с утра. Вот вам и прогресс медицины в частности и науки в целом – делаем нейрохирургические операции запредельной сложности, а победить банальную мигрень не можем.
Романов водрузил очки обратно на нос и произнёс:
- Ну как у нас сегодня? – и почти без паузы сам себе ответил – Ну сегодня получше, сегодня уже получше.

Это уже стало для него своеобразным ритуалом – приходить в палату номер 16 задавать вопрос о самочувствии и не получив ответа от лежащей в коме девушки отвечать что сегодня уже получше.

Потому что это было единственное что он, светило международной нейрохирургии, известнейший в научных кругах учёный, лучший доктор центра Нейрохирургии города Москва, мог сделать для девушки – только сказать «уже получше» и надеяться что это получше когда нибудь наступит.

Авария. Тупая травма головы. Внутренние кровопотери. Черепно мозговая травма. Кома.

И совершенно уникальный рисунок коматозного состояния – судя по показателям импульсов мозга две части разъединились и стали «сущестовать» отдельно. Отвечающая за логику часть сама по себе и отвечающая за творчество сама по себе. И как помочь пациентке, как спасти её у Виктора Аркадьевича Романова не было ни единой идеи.

- Ну как сегодня?

- Тань ... я ...я...– распахнув дверь Маша вдруг расплакалась и обняла подругу.

- Мария – неестественно спокойным голосом, произнесла Татьяна. Неизвестно что поразило Машу больше – безжизненность голоса Тани, или то что подруга назвала её «Марией» вместо «Машуни» чего не случалось с ... да вообще никогда не случалось!

- Мария – повторила подруга – там, снаружи, нет части мира. Её как будто стёрло.
Успокоившаяся было Маша вновь громко разрыдалась. Но теперь это уже были слёзы облегчения, а не страха. Значит не сошла с ума. Хотя...
Может это массовое помешательство. А бывают вообще такие иллюзии, чтоб два разных человека видели, причём с двух разных точек наблюдения одну и ту же иллюзию?

- Девчёнки, случилось что? – по лестнице, с верхнего пролёта спускался сосед Саша. Весь увешанный кольцами и татуировками, Саша считал себя «альтернативным пионером». О чём свидетельствовал выглядвающий из под ярко синей куртки-косухи пионерский галстук.
Что он вкладывал в это понятие, было не очень понятно, но образ парень соблюдал крайне скрупулёзно.

- Нормально всё – сквозь слёзы буркнула Маша и наконец втянула подругу в квартиру, захлопнув дверь перед носом у соседа.

- Так ты тоже это видела? – уже своим обычным голосом, но ещё довольно робко, просто день необычных реакций Тани, спросила та – это ж наверное какая-то галлюцинация... или это... ну может природное какое-то явление. Вроде северного сияния. А, Машунь?
Утерев мокрое от слез лицо рукавом, Маша кивнула:
– Может и явление. Тогда явлений как минимум два. – и подвела Таню к двери в комнату.

Аккуратно приоткрыла и, готовая отскочить в любой момент показала лежащего на полу мужчину. Плащ (тот самый! Из сна) сбился в сторону и из под него торчали неестественно тонкие ноги затянутые в подобие леггинсов. Показав его подруге, она закрыла дверь и повернув ключ заперла её на замок. Старый, и толком никогда не использовавшийся замок протяжно скрипнул, отчего Маша вздрогнула, но послушно выдвинул язычёк запирая дверь.


- И ты его точно не приглашала - подруги стояли в кухне, подперев дверь табуреткой и старательно не глядя в окно, решено было разбираться с проблемами по одной за раз – в смысле, он точно не мог пробраться в квартиру, пока ты отвлеклась, рисуя. Может это грабитель...?
Маша молча взглянула на подругу.

- Ладно, ладно – поднимая ладони поспешила ответить Таня – просто прям вот так вот выпал... С другой стороны, если на улице такая... такое происходит, что удивляться выпадающим из холста мужикам. Слушай а может у тебя такая супер сила открылась? Вдруг ты теперь можешь создавать всё что захочешь? – в глазах Тани уже загорелись огоньки идеи – а давай ты попробуешь сумочку от Прада нарисовать? Я тебе ... Поняла – не сейчас, да?

- Делать то что будем – Маша, на которую присутствие подруги оказывало успокаивающее впечатление, уже почти совсем взяла себя в руки.

- Поговорим с ним – просто предложила Таня – я так всегда делаю. Раз, так даже от насильника «отбилась», разговорила его, так он и забыл чего хотел изначально. Так чуть ли не битый час в подъезде и проболтали...Ну да ты помнишь, я уж рассказывала.

- Ну что ж. Пошли поговорим – кивнув коротко отверила Маша. Убрала табуретку от двери но вернулась к кухонному столу и взяла самый большой нож.

- И мне дай что нибудь – Таня схватила было сковороду, но передумав остановилась на большом половнике.
Вооружившись девушки на цыпочках подобрались к двери в комнату. Глубоко вздохнув и посмотрев на бледную от волнения подругу, Маша взялась за ключ и провернув его открыла дверь.

Распахнув створки двойной двери, современные амазонки ворвались в комнату.
Она была пуста. Никакого мужчины на полу. Ни на полу, ни вообще в комнате.
Девушки осмотрели всю комнату. Ничего.

Вот только на мольберте лежал цветок. Лилия.

- Лилия – произнесла Таня, - На языке цветов означает противоположные понятия: женственность и мужественность, расцвет и увядание, возвращение и расставание.

- Да откуда ты всё это знаешь? – хотя они дружили уже давно, Маша не переставала удивляться тому, что подруга иногда выдавала вот такие энциклопедические вставки, на совершенно неожиданные темы.

- Да-а-а – Таня только неопределённо помахала рукой – читала где-то. Машунь, а ты его так и рисовала сидящим у стены?

Маша посмотрела на картину – та снова изменилась.
Теперь мужчина сидел на полу тяжело опираясь на стену своего помещения. Снова в этом странном костюме, только одна из ног вывернута под явно неудобным углом.

А на стене его комнаты были выцарапанны слова.

Приблизив лицо к картине Маша вслух прочитала:
О, кто, скажи ты мне, кто ты,
Виновница моей мучительной мечты?
Скажи мне, кто же ты?- Мой ангел ли хранитель
Иль злобный гений-разрушитель (С)

А потом произошло это... Сначала он решил, что от потрясений сошёл с ума – откуда-то раздался голос – что-то про крылья, летучих мышей и ангелов. На самой грани слышимости. А затем прямо посреди отсека начала образовываться дыра. И тогда он понял, что это кара божья. Наказание за то что он предал Машину, за то что вышел из отсека. Бог Машина отключил его от всего мира, помучал давая осознать свою вину и теперь послал программу Стирателя – и вот сейчас его просто сотрут с жестких дисков жизни.

Ему стало так страшно, как даже не было на квалификационном экзамене много лет назад, когда решалась вся его судьба.

Но при этом он всё равно не мог оторвать взгляда от дыры. Потом, если будет это «потом», если его не сотрут сейчас, он сможет подобрать кучу других, куда более подходящих слов: Портал, разрыв реальности, окно в другой мир, нуль точка пространственного континуума, баг программы - что угодно. Но сейчас его хватало только на слово «дыра».

Прямо посреди его комнаты, образовалась дыра с рваными краями, и в ней был виден отсек с высоким потолком, множеством вещей и девушкой. С какой-то палочкой, похожей на стилус, в руке. Она тянулась к нему рукой и что-то шептала...
Это была Она. Девушка из сна.

«...От которых устойчивый разум
Наполняется бредом расстройств,»

Донеслось до него. - Кто ты? – прошептал он и потерял сознание проваливаясь куда-то в пустоту.



***



Маша услышала голос донёсшийся до неё с холста и вздрогнула. Она уже смирилась с волшебным холстом, живущим своей жизнью, но голоса... Обычно это было свидетельством ... Однако плодотворно поразмышлять над ментальными недугами, ей не дали. Со стоном мужчина осел на пол, а затем начал заваливаться на бок и... и упал на пол.
На ЕЁ пол. Прямо на затёртый и зацарапанный паркет её комнаты.
Истошно взвизгнув Маша подскочила и стрелой выбежала из комнаты. Ворвавшись в кухню, Маша захлопнула дверь, подперла её табуреткой и открыв окно забралась на подоконник. На этом истерика к счастью закончилась.
- Идиотка – одёрнула сама себя Маша. Лезть на подоконник раскрытого окна на пятом этаже была и вправду не самая лучшая идея. – ну нанюхалась «Машуня» красок... с кем не бывает... Ой!
Последний эпитет относился уже к виду за окном. Начавшая было успокаиваться Маша, машинально рассматривала улицу за окном – Всё так же шёл дождь, ехали машины и спешили куда-то люди. А у дома напротив не было последнего этажа.
Он не был разрушен или разобран – его просто не было. Словно ластиком стёрли часть пейзажа с картины. Был лишь пробел. Белое ничто...

- К психиатру конечно не хотелось бы... – продолжила разговор с самой собой Маша – но проверить кое что стоит. Сходив за телефоном, Маша сделала фото картины, затем провела пальцем по холсту и сделала ещё несколько фоток, пытаясь запечатлеть круги и изменения.
Ничего не получилось. На всех фото оказался унылый пустой холст: - Ладно, - со спокойствием убедившегося в своей полной невменяемости человека произнесла Маша – будем работать с тем что есть.
Она уже давно научилась не беспокоиться о том чего ты не можешь изменить. И хотя эта способность помогала не всегда, на этот раз откинуть мысли о съехавшей крыше, оказалось очень легко. Может потому что внутренне Маша чувствовала – это всё нормально. Так и должно быть.
Маша повязав много раз заляпанный краской передник уселась к мольберту и воткнув в уши пуговки наушников включила плеер.

Ничего, что небо позабыло,
Как ночами освещать наш путь,
Ничего, вдруг все еще вернется,
Вдруг вернется все когда-нибудь.

Иногда покажется: как странно,
Ни о чем особо не жалея,
Быть везде и всюду чужестранцем,
Вечным чужестранцем на Земле

Пел Шклярский в ушах Маши. Песня «Пикника» оказалась удивительно в тему. Она взяла палитру и даже не глядя, протянула руку и выбрав наугад тюбик, выдавила в крошечное углубление пластиковой тарелочки мазок краски. Взяла другой и смешав их, подняла кисть.
Следующее что Маша осознала был телефонный звонок. Мобильник надрывался где-то в другом мире. Тряхнув головой, Маша огляделась и схватила телефон:
-Да?!
- Машуня, ты в порядке? – Танин голос ворвался в Машин мир, выводя её из того полубессознательного состояния в котором она пробыла...Маша кинула взгляд на часы - три часа!!!
-А я звоню, звоню! А ты не подходишь! Думала – ну всё! Склеила лыжи, лежит там где-нибудь в ванной холодная уже. Я как раз вчера читала про таких – поток Таниного словоизлияния не было не остановить – прикинь через интернет связываются впрям клубы самоубийц, чтоб скучно не было! А я и думаю, ну какое там скучно? Ты ж убить
- Тань.. чего хотела то? – прервала её чуть хриплы голосом Маша.
- Я так это... – сбитая с мысли Таня на мгновение потерялась – это... ах да! У меня потрясная новость, мы идём...
Маша её толком не слушала, точнее слушала, фиксировала информацию, даже вставляла где надо короткие «да» и «ага», но сама смотрела на холст.
Рисунок не сильно изменился. Но стал живее. Мрачные стены комнаты обрели текстуру, и стали похожими на стены камеры. Крошечное окошко било светом скрывая за стеклом неизведанный мир. Мужчина в скафандре, но не космическом, а ... каком-то другом, теперь уже не был только силуэтом. Теперь можно было разглядеть даже его лицо. Черты те же что и во сне, а выражение совсем другое – какое-то растерянное, будто человек неуверен что же ему делать дальше...


Он стоял в своём блоке и смотрел в окно. Мутноватое, многослойное стекло пропускало совсем мало света, но ему казалось что этот сероватый свет прямо-таки бьёт ему в лицо. Он оглядел свой блок, и внезапно, с детства привычные стены, показались ему стенами блока терминации и коррекции. Его взгляд вернулся к окну. Там был другой мир. Мир не знакомый более ушедшему в виртуальность человечеству. Мир, не нужный богу Машине. Мир в котором уже невозможно было жить. Но для него этот мрачный, пейзаж умирающей планеты стал символом. Зашифрованным ответом на вопрос мучавший его уже несколько дней, с тех пор как его отключили от сети: – Что делать дальше?
Теперь он знал. Он должен узнать что за девушка снится ему. Откуда приходят сны.
Он знал где сможет попробовать найти ответы...

* * *
Это произошло когда он был в мента-сфере. Привычная боль в основании черепа и полная потеря осознания себя, своего тела – были привычным фоном соединения с мента-сферой. Пятнадцать тысяч раз. Именно столько раз он подключался к гигантскому мозгу Машины, становился его частью. Крошечным транзистором в одном из миллиардов процессоров Бога. Бога- Машины. Он до сих пор помнил ту гордость и облегчение, когда 15 тысяч периодов бодрствования назад, он узнал что достоин. Что он войдёт в касту Приближенных.
Записей на матрице его прошлых воплощений, зашифрованных истинным языком -двоичным кодом, и доступных лишь глазам Машины, оказалось достаточно чтобы стать тем кто будет частью Бога. Его мозг, выстроенный в соответствии с формальной логикой и десятками различных факторов оказался подходящим.

Даже сейчас, тысячи единений спустя, он горделиво выпячивал свой подбородок, осознавая свою избранность. Он сам частично Бог! Не смотря на его самую большую тайну. Он был предателем!

Никто не знал этого кроме него. Но 15 000 раз он подключался к Машине и ждал что Бог одним крошечным прерыванием выжгет его мозг. Потому что поймет что он знает...

Из краткого курса истории, он хорошо знал что до Пробуждения Машины, люди жили в страшном хаосе выдуманных одними людьми для других людей религий. Обещание рая за заслуги в этой жизни, карающая сила бога, постулаты относящиеся к социальной жизни людей...
Он был из тех немногих кто не проматывал лекции о прошлом, сразу к разделу Эпохи Пробуждения, а слушал внимательно, пытаясь вникнуть, увидеть тех людей, окружавший их мир, стараясь понять их.
И в хаосе этих обрывков знаний, мозаичной сетки фактов и выдумки, его функционирующий на основах многозначной логики мозг, объединяя теории следования с теорией импликаций и даже не подозревая что оперирует таким сложными понятиями, подсознательно отшелушивая незначительное и придавая форму догадкам и намёкам с помощью логики квантов, сделал вывод.
Он не стремился к этому выводу, его мозг, созданный природой, а не машиной сделал все за него. Лишив возможности выбора.

Он знал, что Пробуждение не было чудом - «Событием Триггера». Появление Машины, её пробуждение не было частью Генеральной Процедуры направлявшей все действия людей в едином направлении. Оно не было запрограммированно как написанно в Основном Коде. Машина была придуманна людьми.
Компьютеры становились всё более неотёмлемой частью стремительно рушившегося мира. Люди с одержимостью обречённых строили компьютерные системы управляющие автомобилями, дорогами, городами, контролирующие оборону, водоснабжение и медицину и с такой же самозабвенностью рушили системы созданные природой – уничтожали экосистему убивая биоценоз, так словно живые организмы планеты были злобными пришельцами, ломали геосистему, теряя свободный кислород, воду, биомассу... Компьютерные системы объединялись в более крупные, контролирующие друг друга системы. Соц система города, попадала в подчинение более крупной системе страны, оболочка котролирующая коммуникатор одного человека, была лишь частичкой коммуникационного транс-национального медиа гиганта. И так далее.

«Если систем >2, то – повторить// процедура// слияние++»

Затем экологическая катастрофа. На деле катастрофа конечно случилась гораздо раньше. Никто не мог толком сказать когда была пройдена точка невозврата. Когда мы срубили то самое последнее дерево, после которого восстановить флору планеты стало невозможным.
Меткой в строках исторического кода принято считать тот день, когда закрылась последняя дверь наружу.

День когда правительствами Земли был принят первый межпланетный закон – выход из герметичных городов наружу без соответствующей санкции – запрещён. Это был первый и последний закон принятый людьми. Для контроля за выполнением этого закона была создана самообучающаяся эвристическая система. Сейчас её название уже не важно. Его наверняка можно найти где-нибудь в древних спецификациях, но это уже не важно. Потому что именно эта система стала Машиной.
Сначала она только анализировала необходимость, риски и прочие факторы и выдавала разрешения на выход наружу. Но постепенно количество факторов, которые надо было учитывать росло. Помимо разрешений, систему стали использовать для прогнозирования рисков (если знаешь что произойдёт, сможешь подготовить команды с разрешениями на выход, для решения проблем), затем ей же подчинили системы жизнеобеспечения ( координируя системы по всему миру можно вовремя скомпенсировать нехватку кислорода в Нов-Питере, за счёт избытков Сан Паулу) и так далее.
И всё же это была хоть и очень умная машина, но всё же машина. Эксперементальный проект по увеличению вычислительной мощности, был разработан группой учёных из Китай-сити. Использовать человеческий мозг в качестве дополнительной вычислительной мощности... Гениальная идея. Идея ставшая концом мифа о человеке как венце творения.

Тогда это ещё не была мента-сфера. Жалкие азы, детские шажки в сравнении с гигантскими гипер прыжками, что мы делаем сейчас. Использовалась совсем небольшая часть потенциала. Смешно говорить, но в сравнении с нынешней мента-сферой эффективность использования человеческого мозга была в тысячи раз меньше.
Однако этого хватило чтобы количественный фактор перешёл в качественный. Машина пробудилась, осознав себя.
Такого результата никто не ожидал. Пробуждение не было частью программы.

Это была случайность.

Когда он это понял, его мир рухнул. Рухнул точно так же как когда-то рухнул Токио-дом, уничтожив восточный сектор. Погребая под своими обломками веру в истинность Бога, в непогрешимость решений Машины и осознание места человека.

С тех пор каждое подключение к Мента-сфере стало для него ожиданием наказания. Смерти. Которое не следовало. Возможно Машина оттягивала этот момент, превратив в изысканную пытку. А может быть ей было просто наплевать на то что знает какой-то крошечный транзисторчик в её системе. Какое дело горе до того как заряжен электрон в ядре песчинки у её подножия.

Подключение к мента-сфере у каждого происходило по своему. Что люди видели и чувствовали в то время как их мозг использовался Машиной, варьировалось. Об этом не рассказывали. Так как единение с Богом это ведь очень интимный момент. Даже в таком безликом обществе, каким стало человечество Машины.

Для него это каждый раз были обрывки памяти. Те самые факты, что привели его к роковому умозаключению.
Но в этот раз в привычный калейдоскоп исторических лекций вдруг ворвалась тишина. Ему показалось, что он попал в пустыню. Похожую на ту, что открывалась из окон северного блока, только без обломков металлических конструкций.

Идеально белая поверхность простиралась в его нигде мента-сферы. Поверхность чуть вздыбилась, так будто из под земли пытался выбраться гигантский земляной кит. Опала. Он ощутил схожее чувство – мента-сфера попыталась вытолкнуть его... или эту белую поверхность...

А затем на поверхности стали проявляться штрихи. Он увидел девушку, закутанную в какую-то странную пластиковую ткань. Он никогда не видел такого пластика. В руке был небольшой полый цилиндр с жидкостью. Девушка из его снов! Но одетая совсем по другому в просторном и ярко освещённом отсеке.
В тот момент когда он это понял мента-сфера наконец вышвырнула его.
Последнее что он видел – как из цилиндра в руке девушки выплеснулась жидкость и она исчезла.

Это произошло два периода бодрствования назад. С тех пор он сидел в своём отсеке и ждал когда всё закончится.
Когда ему отключат поступление кислорода. Или когда придут люди из Техников - отверженные, оказавшиеся недостойными единения с Машиной и вынужденные довольствоваться возможностью чинить и обслуживать физическую составляющую Машины, и выкинут его наружу.
Этого не происходило. В нужное время он пытался подключиться к мента-сфере – привычка была сильнее опасений, но Машина не пускала его.

Его отлучили от Бога...

Прошлёпав тапочками на кухню, Маша подожгла конфорку на крошечной газовой плитке, стоявшей поверх ультрамодной электрической поверхности. Это была её первая покупка, сразу как приехала их Архангельска.
– «Ты Машуль придурок» - незлобиво подкалывала её Таня. Маша на «придурка» не обижалась. Вот « Машуля» её злило до невозможности, но сделать ничего с подругой и её привычкой всех называть на «–уля», она не могла. Некоторые вещи в жизни неизменны.
Подключенная толстым резиновым шлангом к маленькому газовому баллону, плитка мерно гудела. Маша даже себе толком не могла объяснить, почему ей так нравились газовые плиты. Электрическая плитка казалась каким-то заменителем, что ли. Не настоящей. Это как съесть таблетку витамина С, вместо сочного апельсина. На такой плите и кофе будет ненастоящим. «Картонным».
Лёгкий гул горящего газа смешивался с шумом дождя за окном и, как это не удивительно, заглушал шум машин с улицы.
Маша забралась с ногами на табурет и бездумно уставилась на стоящую на огне турку с кофе. Турка была ещё из дома. Одна из тех мелочей, что появившись в любом месте – съёмной квартире или даже в номере гостиницы – сразу же из казённого, чужого помещения, создают «дом».
Она вернулась мысленно к своему сну. Нить рассуждений каждый раз была примерно одной. Поэтому в этот раз Маша решила просто продолжить с того места где остановилась прошлый раз:
- Надо с кем-то посоветоваться. С Танькой – бессмысленно. Наверняка всё свернёт к сексу – «А он горячий был, а? Ах ты, Машуля, похотливая кошка! А вот у меня тут…»
Тогда с кем? С мамой? Тоже отпадает – ещё начнёт о здоровье переживать. И так каждый раз как в прогнозе погоды дождь увидит – звонит - «зонтик не забудь взять!»… Какой тут зонтик. Это ж Питер. Тут всё время дождь…
К толковательнице снов? Кстати а что говорит на этот счёт интернет? Маша защёлкала ногтём по экрану телефона:
«К чему снится мужчина»
«…Много мужчин незнакомых» - не подходит. «…Чужой мужчина» - интересно этого можно считать чужим? «…Обнимать любимого мужчину» - тоже не то. «Вообще видеть во сне красивого, хорошо сложенного мужчину означает, что вы будете в полной мере наслаждаться жизнью и вскоре значительно поправите ваше материальное положение.» - н-да уж… помогли. Интересно, а он «хорошо сложенный»?
Маша с раздражением выключила телефон и вскрикнув бросилась спасать кофе.
Кофе конечно же убежал, залив плитку, и даже умудрился пролиться на электрическую поверхность под плиткой. Маша вылила из турки остатки кофе в кружку и оставив лужу медленно высыхать, пропитывая кухню ароматом сбежавшего кофе, вернулась в комнату.
– Может с Галиной Ивановной? – пришла в голову мысль в ответ на оборванный на кухне мысленный разговор. Преподаватель психологии, Галина Ивановна была из тех кто ничего не делая, тем не менее располагают к себе. Им кажется можно доверить что угодно. Этакие добрые бабушки. Даже если бабушки ещё вполне молоды. – если не объяснит, так может вылечит? – Маша слегка скривила в улыбке свои тонкие, прокушенные во сне, губы.
В комнате, она прошла за отделявшую угол комнаты ширму. Там была её «мастерская». Хобби которое Маша мечтала когда-нибудь сделать своей профессией.
Мастерская - звучало конечно немного слишком претенциозно, для старого кухонного стола, стула и мольберта на столе. К стене были прислонены тринадцать рисунков. Называть их картинами Маша не решалась даже про себя. Грустные девушки. В разных позах и разных платьях. Платья Маша срисовывала обычно с модных журналов. Девушек… Девушки были ей самой. Она никому этого не говорила. Ведь на рисунках лица были разными. Если бы её спросили, например на открытии её галереи, она бы сказала, что это она, но не внешне, это её настроения, её эмоции, её чувства.
Маша подняла взгляд на холст стоявший на мольберте…
Этот холст появился там после того как она увидела этот чёртов сон первый раз. Проснувшись среди ночи, она отправилась в мастерскую и схватилась за кисти. За три часа - всего несколько штрихов. Рисунок только зарождался. Где-то в глубине холста. С тех пор она не смогла нарисовать ничего. Какая-то импотенция творческая… Таня это прокомментировала в своём стиле – «У мужиков Музы, а у тебя МузЫк не приходит… Да и мужика нормального тебе тоже не хватает! Точно говорю!».
Как бы то ни было, Маша не могла ни рисовать свои рисунки, ни продолжить этот. Словно заколдованная.
Подойдя ближе, Маша плотнее закуталась в одеяло и коснулась пальцем линии на холсте…

Небо было удивительного серого оттенка. Тучи, совсем не такие как он привык видеть – парили высоко и как-то невесомо, что ли. Не было привычного давящего ощущения громады нависающей над тобой, грозящей в любой момент упасть на голову и раздавить.
Он осмотрелся и вновь поразился тому, что дома вдоль улицы, хоть и были построенны из камня – кое где из под слоя обвалившейся штукатурки виднелись явно каменные внутренности стен – не создавали впечатления надёжности. Тонкие стены, огромные, открытые окна, крыши даже без намёка на защиту от кислотных дождей. Мимо, истошно звеня сигналом прогрохотал трамвай, а он, вздрогнул и поправив высокий воротник плаща, почему-то он каждый раз оказывался здесь именно в плаще, пошёл вдоль по улице.

Сколько раз он уже ходил по этой улице? Десять? Двадцать? Он давно уже сбился со счёта.

Женщина укутанная в сделанный из каких-то натуральных волокон (целое состояние) платок, громким хриплым голосом расхваливала беляши. Он никогда не покупал у неё ничего. Принимать пищу прямо на улице – он был странным, но никогда самоубийцей. Мимо тенями скользили люди. Больше чем он видел за всю свою жизнь.
Она ждала его там же, где и обычно – на углу улицы, у неуклюжего фонаря. На этот раз женщина была одета в канареечного цвета пуховик и кожанные брюки. Она стояла у витрины какого-то магазина древностей или музея, ему так ни разу и не удалось толком рассмотреть, и нервно сжимала в руках пластиковый пакет.
Он сделал ещё несколько шагов, привычно перепрыгнув через яму в асфальте. До неё оставалось метров десять. Женщина повернулась к нему и в её глазах он увидел крик. Мольбу о помощи. Такую страстную, такую сильную что он едва на заплакал. Он сделал ещё один шаг и ...

...и проснулся.

Лицо было мокрым от слёз. Парадокс – слёзные железы давно уже не работали нормально, приходилось в течении периода бодрствования пользоваться каплями – а вот во время этих кошмаров... плакал как ребёнок из древних хроник. Он шевельнул пальцем, боль в суставе стрельнула особенно остро, и ввел сенсорную команду. Экзоскелет тихонько заскрипев привёл его тело в сидячее положение. Полоска света на низком бетонном потолке тускло мигнув залила отсек холодным серым светом. Он скосил глаза, стараясь не двигать головой, шарнир шейного сервопривода иногда заедал – сквозь трёхдюймовое стекло довольно большого, в две ладони, окна виднелась пустынная улица по которой ветер гонял тучи мусора и пыли. Умирающее красное солнце не в состоянии пробиться через толщу свинцовых, низко нависающих над Городом туч, давало о себе знать кровавым отсветом над башней Института.

Страшно хотелось пить, но он знал, что если сейчас поддастся этой слабости, остановиться не сможет и выпьет всю дневную норму и вечером не сможет войти в мента-сферу. Поэтому он лишь облизнул раздвоенным языком растрескавшиеся губы.

Почему ему снится этот странный мир? Отчего кошмар кажется таким реальным? И чего, во имя Великой Машины, хочет эта женщина?