Голосование за ходы

Незнакомца Данин вид явно позабавил. Ну и хорошо, ну и славно, главное, что псих, судя по всему, оказался неагрессивным. Или не псих. Черт его знает, этого старичка, что у него там в голове творится, у этого киномана-любителя. Пока девушка решала, что же такого ответить – или вообще не отвечать – незнакомец засобирался. Приемник достал. Чтобы, значит, веселее было. От выбора музыки Дане почему-то стало еще больше не по себе: старомодная мелодия окончательно дополнила атмосферу веселого безумия.
Ладно. Нормальный этот старик или нет, но в одном он, кончено, прав – все-таки надо отсюда уходить. Нет, не в пешее романтическое путешествие по крышам с незнакомым дядей старшего пенсионного возраста. Просто – отсюда. Тем более, что кино, судя по всему, кончилось. Интересно, чтобы это означает для человека в доме напротив? Мысль эта Дане почему-то совсем не понравилась. Плохая была мысль. Злая, резкая и колючая. Если на экране проходит жизнь человека, что же будет, когда он погаснет? Явно ничего хорошего мужчину-из-телевизора не ждет. Скорую ему вызвать, что ли? На всякий случай. Но она даже не знает, куда ее занесло. Вид с крыши здорово мешает нормально ориентироваться.
Дана попыталась сделать три дела одновременно: достать из кармана мобильник, определить, где она все-таки находится и распрощаться со старичком.
- Спасибо. Может, как-нибудь, в другой раз.
Вежливость требовала смотреть на собеседника, когда с ним разговариваешь, но взгляд девушки намертво прилип к экрану. Вытащив таки мобильник, она, повинуясь непонятному порыву, шагнула к телевизору и повернула переключатель каналов.

Небо. Крыша. Холод. Стул этот неудобный. Что она вообще делает здесь? Вернее, это-то как раз понятно – судя по тому, с каким упорством она смотрит в экран старенького телевизора, на котором намертво застыло изображение спящего человека, Дана пришла сюда проверить правдивость очередной городской легенды. Вопрос в другом – как она вообще здесь оказалась? В ее памяти не было ни намека на то, как она поднимается на крышу этой старой четырехэтажки. Как будто она просто появилась здесь. Одна. Жуть. Страхота. Если бы девушка уже не тряслась, как осиновый лист, она бы вздрогнула. По-хорошему, стоило бы убраться отсюда, но то по-хорошему. Чувство страха притупляется любопытством. Не полностью – но вполне достаточно для того, чтобы остаться и смотреть, тщетно пытаясь согреться под тонким клетчатым пледом.
Мужчина на экране просыпается. Поднимается и неловко падает. Как и некто в окне напротив. Вот оно. Необычное. Выходящее за рамки. Она, наконец-то, нашла его. Хотя, скорее, наоборот, это самое выходящее притянуло ее сюда. Здравый смысл снова подсказывает лучший выход из положения. К черту. Она слишком долго искала. Теперь, действительно с этим столкнувшись, она понимает, что была не готова к этому. Что каждый раз подсознательно считала, что такого просто не может быть. А теперь – вот. Телевизор, отражающий жизнь человека. Или, наоборот, его жизнь идет так, как показывает экран? Мелькает лихая мысль – переключить канал и посмотреть, что будет, но Дана не торопится. Боится, что не сможет потом вернуть картинку. Боится провалиться в белый шум. Поэтому смотрит. Пока – просто смотрит.

Хизер рассеяно следила за происходящим. Мысли ее вращались по замкнутому кругу: удаленные отчеты-вирус-Ха'Тширр-ксенос из мутроного сна. Из последнего, она, как ни старалась, не смогла вспомнить ничего, кроме безнадежно шевелящего губами кота. Интересно, к чему снятся ксеносы?
За всем этим девушка едва не упустила конец планерки. Руководитель экспедиции уже раздавал последние указания, когда Хизер едва ли не вскочила со своего места. Будто проснулась.
- Мистер Брюер… и все. Я хотела сказать… Я вчера нашла отчеты. О вирусе. Там, под нами, в атмосфере очень высокая концентрация. Совершенно жуткая штука, убивает за несколько недель, заразиться проще простого. Но это не так уж и страшно, просто надо быть осторожнее, главное – не допускать повреждений скафандра. А вот… - Хизер замялась на секунду, а потом все же решила, что весь состав экспедиции должен знать, какими замечательными людьми были их предшественники. – Отчеты были удалены. Пришлось восстанавливать данные. Я не понимаю, почему их хотели скрыть? От кого?

Пистолет. Карабин. Стрельбища-полигоны. Многократные нажатия на спусковой крючок. Все – не то. Вроде бы и стрелок она, только – не очень хороший стрелок, средненький в лучшем случае. Наверное. Трудно судить, но – не лежит у нее душа, видимо, к этому делу. Зато вот, стоило вызвать из хранилища данных блок с чертежами – все сразу встало на свои места. Мария почувствовала себя в этом хитросплетении линий и цифр как рыба в воде. Сама делала, как ни как, понадобится – еще раз повторит. И еще. Или новое что-нибудь. Просто. гораздо проще, чем хорошо стрелять. Только, к сожалению, в ближайшее время ей вряд ли предстоит проектировать или строить.
Ладно. Дальше. Изображения. Пролистала быстро. Что, зачем, почему? Ничего не отзывается в памяти. Картинка с андроидом ее не заинтересовала, а вот картинки на космическую тематику – уже да. Космонавт и астронавт, стилизованные под детские рисунки – или правда, может, ребенок рисовал? Может, даже она сама. Хотя нет, вряд ли у нее с детства этот имплант, что-то более позднее, значит. Может, у нее был ребенок? Или, вернее, есть ребенок, сын или дочь, где-то за много световых лет отсюда? Ничего не говорит память. Да и хорошо. Про такое, сейчас, наверное, лучше не знать.
- Это ребенок. Маленький ребенок.
Мария вздрогнула, испугалась на секунду, что капитан каким-то образом умудрился прочитать ее мысли. Но потом поняла, услышала детский плач. Мафусаилов к рванул к двери, Мария – за ним. С пистолетом в руке, готовая, если что, прикрыть капитана.

Путь от гостиницы до «Слабого сквозняка» не отнял у Элисон много времени, но она задержалась у входа в таверну вовсе не потому, что ей хотелось чуть дольше понаслаждаться столь замечательной весенней ночью. У мисс Шектер не очень вовремя – и вовсе уж неожиданно – проснулась совесть. Время было довольно позднее, и капитан Тич, который, (по словам любезной хозяйки гостиницы и совершенно садистского вида гнома, отловленного Элисон на улице с целью подтверждения уже имеющейся информации), если где-то и обретался, то именно здесь, скорее всего, наслаждался заслуженным ночным отдыхом после многих дневных трудов. В общем, с одной стороны, вламываться туда сейчас и брать бравого капитанана абордаж было несколько некультурно, тем более, что дело ее вполне могло потерпеть до более уместного времени суток, а вот с другой стороны… с другой стороны она ждала этого интервью уже несколько дней, так что правила приличия и чужое неудобство теряли свою значимость едва ли не с каждой новой секундой ожидания.
За те трое суток, что поезд вез ее на восток, Элисон успела посокрушаться по поводу всего, что она забыла с собой взять, перезнакомиться едва ли не со всеми пассажирами, написать три или четыре плана предстоящего интервью, довести до икоты несчастного проводника полусотней провокационных вопросов «о темной и светлой сторонах железной дороги» и окончательно заскучать. В итоге, когда она вышла из поезда на станции Эшбери, один из прихваченных с собой блокнотов был исписан чуть более, чем на половину, а в кармане куртки лежал вырванный из него же листок – с адресом лучшей – и, по совместительству, единственной, - здешней гостиницы. Найти здание оказалось не сложно, расположить к себе Викторию Бриджстоун, хозяйку этого замечательного заведения, тоже труда не составило – Элисон давно заметила, что словосочетания «корреспондент «Ведомостей Таранта» действует на людей, обладающих хоть ничтожней деловой жилкой, не хуже какого-нибудь хитрого заклинания. В общем, сфотографировав довольную женщину на фоне ее гостиницы «так, чтобы обязательно была видна вывеска», Элисон отправилась в свой новый номер – чтобы хоть немножко привести себя в порядок с дороги.
То ли время в Эшбери подчинялось иным законам, то ли Эл просто потеряла ему счет, но когда она почувствовала, что готова сворачивать горы, поворачивать вспять реки и интервьюировать капитанов, как-то оказалось, что не слишком поздний вечер за окном превратился во вполне себе сформировавшуюся ночь. В общем, жажда деятельности, подгоняемая профессиональным долгом и не менее профессиональным любопытством сошлись в неравной битве с зарвавшейся совестью и вышли из нее победителями. Открыв дверь, Элисон решительным шагом вошла в помещение и едва ли не сразу выделила из толпы мужчину, которой невероятно подходил на роль героя ее сегодняшнего интервью. Если бы девушка любила заключать пари, она бы непременно поставила на то, что вот этот суровый, решительный тип, красноречиво подкрепляющий свои не пока что не слишком разборчивые слова громким стуком кружки об стол, и есть тот самый капитан.
В несколько шагов приблизившись к нужному столику – чуткое ухо журналистки успело ухватить что-то про зомби, гонца и девушку – протянула мужчине руку, улыбаясь одно из лучших своих улыбок, сказала:
- Капитан Тич? Добрый вечер. Элисон Шектер, «Ведомостей Таранта». Я приехала сюда для того, чтобы взять у вас интервью, - девушка заявила это с таким видом, как будто она не путешествовала с комфортом по железной дороге, а, по меньшей мере, пересекла пешком половину континента. – Надеюсь, у вас найдется для меня немного времени?

Сказать, что Элисон была возмущена таким поворотом дел, значит не сказать ничего. Она даже дара речи лишилась от подобного нахальства. Наверное, именно поэтому у полуогра и получалось вытащить журналистку из помещения без особых проблем – разве можно считать активным сопротивлением возмущенный писк и тщетные попытки вырвать руку из едва ли не железной гурдовой хватки? Зато на улице свежий ночной воздух быстро помог мисс Шектер придти в себя, поэтому всю дорогу до зала собраний она ругалась на полуогра всякими умными словами, такими, как: «профсоюз», «права человека» и, почему-то, «цензура». В общем, даже после обретения долгожданной свободы перемещения журналистка пребывала не в лучшем расположении духа, поэтому, когда за распахнутой в зал собраний дверью обнаружилась столь живописная картина, расшаркиваться и медлить она не стала. Последние слова усатого типа еще не успели растаять в воздухе, когда вся честная компания была ослепленная парой вспышек. Еще через секунду фотоаппарат уже висел на шее девушки, а пальцы ее хищно вцепились в карандаш. Мгновенно сопоставив вызванного духа с мантией усатого мужчины, Элисон с блокнотом наперевес направилась прямо к нему.
- «Ведомости Таранта»! Это вы ответственны за появление зомби на улицах Эшбери?

Долго ждать начала состязания не пришлось. Вигдис как раз успела занять хорошее местечко возле самой сцены, когда на ней, пыхтя и отдуваясь, возник помощник мэра. У зрителей его появление особенного восторга не вызвало, а вот барды, напротив, проявили к его кратенькой речи живейший интерес – еще бы, ведь речь шла о награде. Когда мужчина озвучил сумму, Вигдис кольнуло какое-то смутное воспоминание, тут же, впрочем, исчезнувшее исчезло под грузом новой информации. Пять сотен золотых и лютня прекрасной работы! Действительно, было за что побороться.

Впрочем, когда на сцену вышел первый участник и запел, Вигдис в какой-то момент подумала, что готова сдаться без боя. Петер Скромный получил известность отнюдь не за приятную внешность и красивые наряды, хотя и тем, и другим, он, надо признать, обладал. Голос и мастерство – вот что было главным сокровищем барда. Когда баллада закончилась, и вся битком забитая площадь разразилась аплодисментами, Вигдис присоединилась к ним без малейшего колебания.

А дальше – один номер следовал за другим. Кто-то пел лучше других, кто-то хуже, но никто даже близко не приближался к уровню, который показал первый участник. Как ни странно, время прошло очень быстро, и Вигдис некоторым удивлением обнаружила, что ей вот прямо сейчас пора выходить на сцену.

Впрочем, первым перед глазами ожидающих зрителей появилась вовсе не северянка, а стул. Простой такой, обыкновенный. И девушка, которая возникла рядом с ним, тоже выглядела вполне обыкновенно. Вернее, выглядела бы – ведь речь шла как никак о бардовском состязании. На шумных городских улицах или на рыночной площади человек в подобной одежде проще простого затерялся бы в толпе, но здесь, в череде разряженных конкурсантов простой наряд Вигдис бросался в глаза едва ли не сильнее самых ярких и изукрашенных костюмов. Да и линии, все еще щедро украшавшие лицо северянки, тоже помогали привлечь рассеявшееся внимание зрителей.

- Приветствую вас, - девушка поднесла правую руку к груди и чуть поклонилась, после чего опустилась на стул, поставила на колени арфу и заиграла. Звуки музыки сперва были еле слышны, но становились все громче и громче и в какой-то момент в них вплелся голос Вигдис, выпевающий слава древней северной баллады, давно уже переведенной на всеобщий язык:

Отзвучали последние слова, стихли последние звуки музыки, а Вигдис даже затаила дыхание, ожидая услышать реакцию публики.

Солнечные лучи проникали сквозь квадрат гостиничного окна, заливая комнату мягким утренним светом. Вигдис проснулась едва ли не одновременно с солнцем – и в первый момент даже удивилась, что лежит не на холодной земле, слегка смягченной шерстяным одеялом, а в мягкой и удобной кровати. Впрочем, нежиться в постели было не в привычках девушки – да и, в общем-то, ей было несколько не до того: хоть до полудня, по самым пессимистичным ее прикидкам и оставалось не менее четырех часов, за это время нужно было многое успеть.
Собралась она быстро: наскоро умылась прохладной водой, оделась, волосы расчесала. Взглянула на выставленные в ряд баночки с красками и задумалась. Нет, не о том, какая раскраска больше всего подходит случаю, а о том, стоит ли вообще ее наносить. С одной стороны, бардовское состязание ничем не хуже состязания воинского, потому что все они – что скальды, что барды, что менестрели, что даже самый распоследний сочинитель пошлых куплетов – в той или иной степени воины. Воины Слова. Так что, проходи этот турнир в Калдме, она бы, кончено, не колебалась, но здесь, почти в самом центре Империи…

Вигдис окунула палец в синюю краску и провела им по левой щеке, оставив на ней тонкую, не слишком уверенную линию. Воспоминания были еще слишком свежи. Воспоминания о теплом приеме, который она встретила, когда пересекла северную границу империи. Вигдис понимала, что многовековая история не слишком добрососедских отношений не забудется за несколько лет хрупкого мира, но путешествовать под постоянным наблюдением этих выжидающих, внимательных, подозрительных, холодных, а зачастую и откровенно злобных взглядов было не слишком приятно. Но в один из дней она обнаружила, что чем меньше линий нарисовано на ее лице, тем меньше настороженности в глазах имперцев. Так что, с той поры ее пальцы касались красок только тогда, когда это было действительно необходимо, когда без этого нельзя было обойтись. Вот как сейчас. Вторая линия появилась рядом с первой – но уже куда более толстая и решительная.

Закончив с художественными процедурами, Вигдис сполоснула ладони и вышла из комнаты. Вряд ли кто-нибудь догадался бы по ее виду, что девушка приехала на музыкальное соревнование – все-таки, у южных бардов не было привычки разгуливать по городу в доспехах, с двумя клинками и без единого музыкального инструмента. Это уже не говоря о полосах на лице – впрочем, как раз по ним знающий человек смог бы понять, на какую именно битву собралась девушка. Впрочем, откуда здесь, на юге, взяться этому самому знающему человеку?
Вигдис спустилась вниз и подошла к стойке.
- Доброе утро, - на раскрашенном лице появилась вежливая улыбка. – Мне завтрак, пожалуйста.

Взрыв вырвал Марию из вязких объятий сна, заставил едва ли не выскочить из кровати. Девушка сделала несколько судорожных вдохов, будто рыба, выброшенная на сухой песок реальности, с трудом вспоминая, где она и кто она. Когда оглушительный шум крови в ушах пошел на спад, она с удивлением обнаружила, что каким-то немыслимым образом успела обуться и натянуть на себя послужившую ей второй подушкой тельняшку. Усмехнулась невольно, надо же – как хорошо тело запомнило выученные в десанте уроки. Мария выглянула в коридор и заметила Мафусаилова, замершего у небольшого окна.
- Видно что-нибудь, капитан? – негромко спросила она и скорее почувствовала, чем услышала в своем голосе новые интонации. Не усталой, запуганной женщины, а солдата Федерации. Будто кто-то невидимым рубильником щелкнул или на нужную кнопку нажал.

Волчатина оказалась вполне себе ничего. Мясо как мясо, в общем-то. Ну, жилистое слегка, но тут уж, простите, не до жиру. Да и, зубы вроде бы на месте пока, можно жевать и радоваться жизни. Хорошо.
Ужинали в молчании. К тому моменту, как мужчины вернулись, Мария решила, что вполне себе сыта и этот вот ломтик – последний. Точно. Абсолютно. Вообще. Двигаться не хотелось. Говорить не хотелось тоже. Было невероятно уютно сидеть, подперев подбородок ладонью смотреть на сосредоточенно жующего Ильхама и молчать. И думать ленивые медленные мысли – такие, наверное, бывают только у очень больших и очень сытых удавов.
О том, например, как мог этот страшный и долгий день закончиться таким мирным ужином. О том, что не смотря на все сегодняшние потери она сейчас почти что счастлива – хотя бы уже от того, что жива, что жива, здорова и находится вроде как в безопасности. О том, что это, наверное, не очень правильное чувство и, по-хорошему, надо вот прямо сейчас грустить и скорбеть – но почему-то не получается. О том, что завтра… нет, вот об этом она не думала, не хотела. Если завтра, в которое вот прямо сейчас перерождается это чертового «сегодня» будет хоть сколько-нибудь на него похоже – лучше не задумываться о нем лишний раз. По крайней мере, сейчас, пока все так хорошо и спокойно.
В какой-то момент Марии нестерпимо захотелось выжечь в памяти всю эту сцену – просто обставленную комнату и троих людей за вечерней трапезой. В подробностях и деталях. Абсолютно все. От выражений лиц - до пистолета, чуть ли не нелепого посреди посудного натюрморта, до половинки того «последнего» ломтика, так и оставшейся лежать на тарелке, до несколько хлебных крошек вписанных в фактуру деревянной столешницы, до собственную кожи, просвечивающую сквозь ткань, там, где рубашка прилипла к телу, до самой последней мелочи…
Прежде, чем встать из-за стола, Мария все-таки дожевала последний кусок волчатины. Оставлять еду было нехорошо. Что-то из девства, чьи-то слова про оставленную на тарелке «силу», смутные образы и первое, пока еще мягкое прикосновение головной боли. Да уж, пора было дать себе отдохнуть. Видит бог, они заслужили это – все трое.
Дождавшись, пока все закончат, Иленсол сложила тарелки в стопочку – хорошо бы помыть, кончено, но – завтра. Все завтра. Завтра будет новый день…
- Спокойной ночи, - привычная формула, слова, когда-то бездумно срывавшиеся с языка, теперь были верными как никогда. Вот чего Марии хотелось больше всего – так это по-настоящему спокойной ночи.
Вернувшись в ту камеру, где остались ее вещи, она сложила тельняшку и бросила ее поверх подушки – все мягче будет, немножко уюта в суровой тюремной действительности уж точно никому не повредит. Иленсол растянулась на нарах, полежала немного, буравя взглядом низ верхней койки, потом перевернулась на бок и, положив голову на согнутую руку, закрыла глаза.

Ворота, наконец, начали открываться, и Патриция понадеялась, что температура на подземной базе будет на несколько градусов приятнее, чем снаружи. С каждой секундой пребывания под ласковых светом двух солнышек девушка все сильнее и сильнее проникалась сочувствием ко всему живому, имевшему несчастье родиться на этой планете. Судя по мельтешению на детекторе, ее сочувствие местной живности было до одного места, впрочем, ничего страшноогромного и гиперагрессивного из джунглей на них тоже не перло, и на том спасибо. Не было ни злобных повстанцев, ни старых добрых русских, и даже каска Мюррей оказалась всего лишь каской. В общем, был мир под лианами.
А вот внутри базы оказалось темно, безлюдно и как-то подозрительно тихо. Тишина была примерно того же сорта, что и на вчерашней платформе, так, по крайней мере показалось Патриции. Решив, что от этого места стоит ожидать каких угодно сюрпризов, она скользнула взглядом по экрану детектора и включила фонарик.

- Полная пустышка – это тавтология какая-то получается, - прокомментировала Вера, наблюдая, как сталкер убирает в контейнер ее находку. Она не очень хорошо представляла, что делать с таким трофеем. Казалось бы, вот он, сувенир мечты, не финтифлюшка, купленная в палатке, а самый настоящий, найденный в зоне артефакт, как раз то, что доктор прописал. Но чем дольше девушка смотрела на свою находку, тем больше вопросов у нее возникало. Интересно, она тяжелая? Если да, то как она эту штуку до Москвы довезет? И ведь, наверняка, какие-нибудь специальные справки-разрешения на вывоз артефактов подписывать надо, если это вообще законно. Или, может, в контракте пунктик какой-нибудь хитрый был на этот счет, что все найденное в Зоне во время экскурсий является собственностью компании «Dive&Drive», например, вон как быстро Александр прибрал к рукам «тавтологию» эту. Вопросы, вопросы. Полная голова вопросов. Но засыпать ими сталкера Вера не спешила, решила оставить это до возвращения с маршрута. Вот что-то, а оставаться дальше в этом месте ей не хотелось.
Впрочем, группа не торопилась уходить. Мужчины спорили. Вера, не привыкшая влезать во «взрослые разговоры», какое-то время просто слушала и молчала. А потом, видимо, вспомнила, что здесь и сейчас она – такой же как все, прости господи, клиент и право голоса имеет точно такое же, как и любой из туристов. Все-таки, не одной разрухой отметился новый капиталистически-демократический строй, была в нем и что-то хорошее.
- Можете счесть меня истеричкой, но лично мне как-то не хочется оставаться здесь ни одной лишней секунды, - Вера глянула на доставшего сигареты Йозефа, и ее передернуло. У нее при одной мысли об огне пропадало всякое желание закурить. - Мы тут все в первый раз, и не нам решать, идти вперед или возвращаться. Для этого у нас есть проводник, который знает, куда идти и что делать. Все-таки, если бы у этого агентства туристы пачками умирали, их бы давно прикрыли, и никакие бы «заявления» подписанные тут бы не помогли.
Девушка помолчала немного, посмотрела на коллег по несчастью и закончила, обращаясь главным образом к Олегу:
- Ну почему я сейчас вам, взрослым людям, должна говорить все эти очевидные вещи?

В этот выстрел Патти вложила всю досаду, порожденную волной постигших ее неудач. Бородатый техник, конечно же, не был виноват ни в ее проблемах со скафандром, ни в ее меткой стрельбе, но, с другой стороны, все сегодняшние ужасы, от экстренной побудки до гибели половины флота, были целиком и полностью на совести этих красножопых ублюдков. Поэтому, когда недобитый коммунист дернулся и обмяк, Патриция не почувствовала ничего, кроме облегчения. Никакого шока от того, что она вот только что убила человека. Потому что не человека, нет, а поганую красную сволоту. Может быть, потом она посмотрит на это иначе, но сейчас было так, как было.
- Спасибо, сэр, - Патти приняла из рук Ханта трофейный пистолет и закрепила его на поясе. Действительно, сгодится, не все ж добру пропадать. Да и блевать ее все еще не тянуло.
Перед тем, как проследовать в следующее помещение Келли щелкнула переключателем, возвращая винтовку в прежний режим стрельбы. Впрочем, палить ни в кого не понадобилось – комната, хоть и весьма захламленная всяким говном, заныкавшихся русских в себе не таила. Капрал внимательно изучил списочек на стене (пару имен из него можно было смело вычеркивать), потом - расхреначил стойку со скафандрами, и – дальше, к следующей цели.
- Есть "не облажаться", сэр, - Патриция наставила ствол «Армата» на дверной проем и приготовилась стрелять.

До того, как вступить в Корпус Колониальной Морской пехоты Патриция искренне полагала, что самый мерзкий звук во вселенной издает по утрам ее будильник, но слаженный рев одной сержантской и двух капральских глоток оставил помянутое устройство нервно курить в углу. А уж пинок по капсуле, явно отвешенный от всей широкой хантовой души, конкурентов в плане мотивации пробуждения вообще не имел. Едва ли не одним движением освободившись от облепивших тело датчиков, девушка выскочила из криокамеры и только после этого потихоньку начала осознавать происходящее. К дорогим сердцу голосам старших по званию добавились вопли сирены и монотонно-синтезированное сообщение о тревоге. С добрым утром, Патти. С добрым утром, абзда.
- Есть, сэр, - хрипло выдохнула Патриция и рванула в указанном направллении, на ходу разминая еще не отошедшие от анабиоза мышцы.

Увидев слово «тюрьма», аккуратно выведенное на стене здания, к которому их привели, Мария сперва подумала, что угадала. Вот сейчас добрый дядя шериф посадит их под замок и позвонит каким-нибудь мидмирцам, а пару часов спустя к воротам подъедет знакомый броневичок с не менее знакомым послушником-переводчиком, и начнется… Начнется, в общем.
А вот, все оно оказалось совсем не так.
Когда за шерифом и его спутником закрылась входная дверь, Иленсол вдруг осознала, что чувствует себя почти что в безопасности. И нужно для этого, оказывается, всего ничего – хватит и четырех стен, более-менее надежно огораживающих тебя от чужого враждебного мира. И плевать, какая табличка там снаружи прибита, не заперли – и ладно. Поразительное доверие, кстати, как к людям разумным отнеслись, надо же. Приятно, да, человеком себя почувствовать, хоть изредка-то. Подкупает.
- Я думала, будет хуже, - никому не обращаясь, сказала Мария. – А вот, нормальные люди. Вроде бы. Надо глянуть, что они нам тут оставили.
При мысли об ужине, желудок тихо, но требовательно заурчал. Ну еще бы, сутки, считай, без еды, странно даже, что организм только сейчас подал голос. Хотя, если подумать, ничего удивительного. Как-то не до того было. Совсем.
Девушка подошла к старенькой «Неваде», стиснула пальцами истертую ручку, потянула на себя.

Несколько шагов, несколько секунд, отвоеванных у немилосердной жары. Вполне достаточно, чтобы, подняв в воздух очередное облачко серой пыли, опуститься на землю и хоть как-нибудь подготовиться к разгулу местных погод. Сворачивая крышечку сталкерской фляжки, Вера даже успела испытать секундное сожаление о наглухо заляпанных джинсах, но относительно прохладная вода, вылитая на голову, вернула мысли девушки в нужное направление. Палило немилосердно. Струйки воды, конечно же, затекли под воротник куртки, сразу же намочив свитер. Впрочем, в такую дикую жару это было почти приятно. С трудом заставляя себя вдыхать наполненный пылью и золой, практически полностью высушенный воздух, Вера натянула капюшон и постаралась сесть покомпактнее, чтобы занимать как можно меньше места под крыльями плащ-палатки. Кажется, во фляге что-то еще осталось, и девушка быстро взглянула на своих спутников – не надо ли кому.
Паники почему-то не было. Страх – да, попробуй не испугаться, оказавшись в такой ситуации. Но с ними был человек, специально наученный справляться с такими вещами, настоящий профессионал, так что все должно было закончиться хорошо. Просто обязано.
С каждой секундой жара становилась все нестерпимей. Вера почувствовала, как начинает тлеть ее куртка, к запаху гари примешался ни с чем несравнимый аромат паленой синтетики. А воздух становился все горячее и горячее, еще немного, и станет невозможно дышать, невозможно думать, невозможно находиться в этом пылающем без огня аду. Что-то ткнулось в ладонь, пальцы сжались на поверхности камня. Вера вцепилась в него, как утопающий в спасательный круг и закрыла глаза.
Главное помнить, что это временно. Это пройдет. Скоро. Через пару секунд. Через одну. Вот прямо сейчас. Сейчас. Сейчас. Вот.

Вот оно как, значит. Проектирование промышленных зданий и сооружений. От и до. Запросто. Все в голове хранится, как оказалось. Мария была уверена, что если понадобится, она легко восстановит всю цепочку знаний, звено за звеном. Подбор фундамента, расчет конструкций, отопление, вентиляция, вода, нормы всяческие. Даже правила выполнения чертежа, что бумажного, что виртуального. Без проблем. От простенького сборочного цеха, где и думать-то особо не надо, до целого завода, с должным количеством складов и вспомогательных зданий. Обращайтесь.
Иленсол, сомневалась, что у жителей Грязной Балки есть потребность в срочном и немедленном строительстве огромного заводского комплекса, но, чем черт не шутит – может, и пригодятся восстановленные навыки. Вдруг у них там кто-то дом перестраивает или, например, новый комфортабельный сарай решил возвести. Не ее профиль, конечно, но здание, оно, по сути, здание и есть. Остальное – просто чертовски важные мелочи.
Ладно. Бесполезно загадывать наперед. Да так да, нет – значит, нет. Но как же, все-таки, хорошо вспомнить, что ты не просто так, тело бессмысленное, а что-то умеешь. Что не бумажки всю жизнь с места на место перекладывала, а делом занималась, полезным и нужным. Важным. Для себя в первую очередь, потому что путь этот она не выбрала не просто так. Были причины. Детство. Семья. И еще что-нибудь, наверняка.
Жалко, не докопаться пока до всего, не разложить по полочкам. Сейчас не самое подходящее время, чтобы перебирать крупицы информации, пытаясь составить из имеющихся кусочков более-менее цельную картину. Позже, может быть. И так вон, задумалась, упустила практически весь разговор. Но добавить тут нечего. Все сказали сержант с капитаном, остается только ждать и надеяться, что местные фермеры не питают лютой ненависти к Федерации и ее войскам.

- С вещами на выход, ага?
Первым в карман бруховской куртки отправился ключ, тот самый, который девушка совсем недавно вертела в руках. Потом настала очередь конверта. Кэс заглянула внутрь, пересчитала деньги и недовольно поморщилась. После этого она достала карточку с адресом и, несколько раз пробежав взглядом несложную последовательность цифр и букв, убрала обратно. Когда конверт вернулся на стол, в нем стало на одну сотенную купюру меньше. Бегло проглядев бумажку патологоанатома, Кэс так же оставила ее на столе.
Неплохо было бы кое-что обсудить со своими новыми коллегами, но Чистильщик слишком недвусмысленно дал понять, что лучше бы им поскорее заняться делом. Или, по крайней мере, убраться из этой комнаты. Поэтому бруха, не тратя время на разговоры, прошествовала к выходу. Отгородившись от Гордона закрытой дверью, Кэс пробурчала:
- Люблю Камарилью. Выпрыгни из штанов, да повыше, и, возможно, тебе что-нибудь перепадет. Просто обожаю.

В первый момент она испугалась. Ночь. Степь. Неясная фигура движется наперерез. Очень уж быстро. А потом узнала Оракула, вершительницу чужих судеб. Маленькая девочка, похоже, сорвалась со своей цепи. Притащила что-то с собой, бросила на землю Мура. Живого. Мария глазам своим не поверила. Перевела взгляд на девчонку, пальцы на руке Мафусаилова сильнее стиснула. В крови вся: на руках, на платье, на лице. Протягивает ей что-то. Взяла не раздумывая, а когда увидела, что взяла – содрогнулась. Глаз человеческий. Карий, оттенок знакомый какой-то, хотя, может, просто кажется в темноте. Подарок, сказала, желанный ко всему прочему. Кем? Ею? Почему? И тут осознание пришло. Не накатило даже – прошибло. Поняла, кому этот глаз раньше принадлежал.
Девчонка тем временем вещи на дорогу выкинула, раскинула руки, забормотала бессвязно. И исчезла. В один миг. Рассыпалась искрами, будто не было ее.
Через секунду Мария поняла, что не дышит. Выдохнула, вдохнула. Дернула ладонью, сбросила с нее чужой глаз. Рухнула на колени в пыль дорожную – рядом с Муром. Оглядела быстро – вроде бы цел, невредим, но все равно спросила:
- Джейкоб, как вы? – на языке вертелось слово «выжили», так и тянуло добавить. Да наверняка сам не знает. Лежал, наверное, в землю сухую смотрел, умирал, пока она не пришла. Да и не важно это пока. Мария взглянула на капитана. – Ильхам, надо уйти отсюда побыстрее. Их там человек тридцать было, не могла же она всех перебить? Или могла, черт ее знает. Но скорее всего, мертвы только те, чья смена была. Когда остальныепоймут, что случилось – а это вопрос времени – будут искать ее. Наверняка.

Иленсол подняла с земли коробок, посмотрела на него, усмехнулась чему-то. Спички. Столько всего случилось, а она думает, как бы спички не забыть. Огонь – это жизнь. Все, что у нее сейчас есть – это жизнь.
Поднялась. Нерешительно как-то. Тишина вокруг. Там, за вершиной холма – тоже. Давно уже стих грохот обстрела, только в памяти и остался. А все равно – не по себе от мысли, что придется идти туда. Снова.
Мария взглянула на капитана. Вроде, в порядке пока. Стоит. Неизвестно, правда, насколько хватит его. Возвращение с того света, оно все-таки не даром дается.
- Идем, - ответила, хоть и не вопрос это был. Просто, чтобы не молчать. Первый шаг, второй. Верх по склону.

- Йаху! – Мар все-таки не сдержалась, лихо взмыла над табуретками и, пробежав по инерции несколько шагов, остановилась в чуть ли не центре комнаты, провожая восторженным взглядом взмывшего под потолок батарианца. Когда инопланетянина окутало пламенем, наемница сперва подумала, что это тоже ее рук дело и недоуменно уставилась на собственные ладони. Впрочем, вид Аннеке с дробовиком быстренько прояснил, что свежеприобретенные способности здесь ни при чем.
- Ани, ты видела, как я их? Видела?! - Маргарете показалось, что она выкрикнула эти слова, но на деле губы девушки едва шевелились. Она внезапно осознала, что эйфория куда-то ушла, оставив вместо себя только нарастающую с каждой секундой усталость. Наемница сделала шаг навстречу сестре, вернее, попыталась сделать, но неловко покачнулась и едва устояла на ногах. Перед глазами поплыло.
Маргареты хватило только на то, чтобы слабо кивать успокаивающей ее сестре и рассеяно улыбаться. Вернувшись в свое недавнее укрытие, девушка опустилась на пол и тяжело привалилась к не очень чистой стене.
- Ани, если они вернутся, ты только скажи – я их одной левой, - Мар подняла руку, показывая, как именно она их сделает, и тут же уронила ее на колени. Увидев рядом с собой винтовку, Мар потянулась было к ней, но в последний момент решила, что всегда сможет притянуть ее телекинезом. Да и вообще, зачем ей оружие, если она – биотик? Ох, как же она устала…
Маргарета прижалась затылком к прохладной стене и закрыла глаза.

- Я королева галактики!! – завопила Мар, увидев, какой эффект произвело ее шаманство с тарелками. Девушке захотелось лихо вспрыгнуть на сдвинутые табуретки и уже оттуда скрутить кого-нибудь в бараний рог. К счастью, внезапная атака батарианца произвела на Маргарету какой-то волшебный эффект, от которого у нее мозг разом встал на предусмотренное природой место. Заметив, что ее сестренка выскочила из укрытия, наемница машинально шарахнулась в сторону, уходя с линии огня. Адреналин бушевал в крови, мысли о появившемся могуществе не желали покидать голову, и даже легкая усталость воспринималась как необходимое условие эмоционального подъема, который испытывала Мар.
Она не смогла отказать в себе в удовольствии и взмахнула рукой, отправляя несущегося на нее батарианца в недолгий полет.

- Руммердар, мидмирец этот, действительно очень жалел о том, что случилось. Ну, так мне показалось, кто их разберет, что они на самом деле чувствуют. Не шестеренка военного механизма, а человек. В смысле, личность. Видно, что никакого удовольствия от убийства этого не испытал. Просто человек, который сделал то, что должен был сделать, и теперь жалеет об этом. Корректный. Без битья прикладами обошелся. Без «мордой в землю, сука федератская», - Мария поднесла руку к лицу. Коснулась пальцами брови рассеченной. Синяк будет, наверное. – Это не мидмирцы. Это – люди. Крестоносцы хреновы. Ты не подумай только, что я, ну… оправдываю его что ли. Или что думаю, будто за еду и с флягу с водой можно простить им смерти Мура, Миренко и остальных. Просто, мидмирец этот пока почеловечней иных людей выглядит. И помочь вполне искренне хотел. Вроде как.
Вдохнула. Выдохнула. Прислушалась к себе. Нормально, вроде. Есть мир под оливами. По крайней мере. пока. Да и ничего фатального не случилось, если без лишних эмоций. Жива. Здорова. Морально подавлена, конечно, но, в любом случае, минутное пребывания инородного предмета во рту – далеко не самое страшное, что произошло ней за этот день. «Признание проблемы – первый шаг к решению», «отрицание усугубляет», «посттравматический стресс». Слышала что-то такое. Не то, чтобы очень верила, скорее считала, что кушать хочется всем, и психологам в том числе. Да и сомневалась Мария, что хоть когда-нибудь в той, забытой теперь жизни, была тепличной девочкой с тонкой душевной организацией. Так что, никаких «обожебоже, как жить мне дальше». Нормик все. Ну, относительно. Сойдет.
- Я в порядке. Крестоносцы… заявился сюда тот азиат, что еще в лагере до меня докопался. Урод одноглазый такой. Нашел себе друга под стать. В общем, если подробности опустить, при помощи ножа, пистолета и рукоприкладства он все-таки получил сегодня немного хреновой такой любви. Но я – в порядке.

Взлетев на импровизированный подиум, будто на крыльях батарианского вожделения, Маргарета первым делом прошлась по нему туда-обратно, новыми улыбками и воздушными поцелуями приветствуя уже знакомую публику. Она двигалась, танцуя на ходу, подражая текучей пластике азари, и каблуки ее стучали по столу исключительно в такт доносившемуся из динамиков тыц-тыц-на-на-на. Пользуясь тем, что жаждущие внимания батарианцы окружили стол со всех сторон, девушка беззастенчиво разглядывала комнату на предмет поиска подходящего укрытия или пути отступления.
Посчитав, что публика отприветсвованна по самое дальше не, Маргарета, не прекращая танцевать, вернулась к центру «подиума». Она встала так, чтобы хоть краем глаза видеть близняшку и, понаблюдав за ней долю секунды, слегка изменила свои движения, подстраиваясь под ее танец. В детстве, у сестер ван Гирсберген было не так уж много игрушек, поэтому большинство развлечений им приходилось придумывать самим. А одной из самых любимых игр Маргареты всегда было «Отражение», поэтому сейчас она повторяла движения сестры без особого напряга. Девушка танцевала и одновременно прикидывала, как бы получше поделиться с Аннеке результатами осмотра, чтобы никто из батарианцев ничего не заметил.

Истекли обещанные пять минут, а за ними еще пять, но Мария понимала, что послушник вернется. Ему просто не зачем было врать. Ждала. Не спокойно, а отрешенно как-то. Смотрела, как на ее глазах тело капитаново оживает. Само по себе. Никто его не трогал, ни она, ни мидмирец, а вот он, дышит уже. Сперва подумала, что сам собой механизм включился, но потом поняла Руммердар не обманул. Обещал Ильхама оживить – и оживляет, хоть и неясно как. Незачем ему было врать, да.
Когда сухостой затрещал, Мария подняла голову, ожидая увидеть вернувшихся мидмирцев, но пришедшие были людьми. И, к своему удивлению, она тут же об этом пожалела. Одним из них оказался тот азиат, из лагеря, который еще при разгрузке к ней приставал. Иленсол хорошо запомнилась эта мерзкая одноглазая рожа. Тогда ей другой крестоносец помог, но здесь-то нет никого, кроме капитана, что только-только дышать начал.
Дуло у лба. Нож у горла. Слова хуже лезвий режут. Сглотнула с трудом. Порадовалась, что выгорела вся, что нет чувств никаких. Пустота одна. Благословенная сейчас пустота. В голове мысль одна, последняя, бьется. Что надо время тянуть. Вернется Руммердар… и что? Поможет ей, или не будет вмешиваться в дела людей? Неизвестно. Но это, пожалуй, все, на что надеяться можно. На мидмирцев. Охренеть.
Рассмеялась бы, но не стоит сейчас. Не так поймут. Подумают, что над ними она насмехается. Еще больше озвереют. Облизала губы сухие. Заговорила наконец.
- Мидмирская суровость – опасная вещь, Такеши, – надо же, имя вспомнила. Сейчас бы лишь бы не ошибиться, ни со словами, ни с интонацией. Хорошо хоть, голос ровно звучит. Спокойно. Уверенно почти. – Они были здесь. Отлучились ненадолго. Руммердар, послушник, знаешь его, может? Вернется сейчас. Не знаю, зачем, но я ему нужна. Сам понимаешь, он не сильно обрадуется тому, что увидит. Отпусти. Всего лишь один паршивый отсос, Такеши. Он стоит конфликта с мидмирцами? Не веришь мне, да? Они вернутся через пару минут, убедишься. Подумай пока, что командиру своему скажешь, если мидмирцам не угодишь. Он у вас суровый мужик.
Трудно вот так говорить, когда одна смерть ко лбу приставлена, а вторая – к шее. Шевелится Ильхам. Время идет потихоньку. Продержаться бы. Да.

Руммердар говорит, говорит, говорит. Страх мешает воспринимать, информация – кусками. Он не хотел. Отреагировал на нападение, теперь сожалеет. Понимает, что не верит она. Что убийцей его считает. А как иначе – когда вот так оно все? Разумом еще можно понять, но не сейчас. Нет.
Говорит, что отпустит ее. Еду предлагает. Одежду. Оружие. Будто заменит это тех, кого она потеряла. По лбу себя бьет. Говорит, что можно Ильхаму жизнь вернуть. Что просто это. Вот прямо сейчас. Пять минут подождать – и все. Хорошо?
- Хорошо. Скажите только, когда вы сюда шли… остальные? Они все мертвы, да? Никому уже не помочь? – и тише, глуше, ни к кому не обращаясь уже.
- У них... у нас даже оружия не было. Даже одежды. Никто не хотел… тот человек, который напал, он… у него с головой что-то было не так.
Опустилась на землю рядом с телом Мафусаилова. Провела рукой по лбу остывающему, по щеке.
- Одежда, припасы, оружие. Это не сможет их заменить, но… Хорошо. Я не смогу быть вам благодарна. После всего этого. За жизнь – да. Если сможете вернуть его, вернуть то, что забрали. Хорошо. Я никуда не уйду.

Пули. Трава. Пули. Вперед. По траве сухой, по земле жесткой, обдирая локти и колени – вперед. Трава. Трава. Пули. Стон чей-то сквозь грохот прорвался. Не видно – чей. Ни черта не видно, трава одна. Вспышка пламени – краем глаза. Не останавливаться. Не думать. Промедление – смерть. Трава. Рядом в ней – кто-то. Капитан? Не разобрать. Тоже вперед рвется. Коробок в кулаке сжат. Намертво. Пальцы правой руки за траву цепляются. Будто поможет. Сполох алый. Не думать. Вперед, блядь. Осталось чуть-чуть. Прорвались почти. Три метра. Два метра. Один. Последний рывок. Ну?!
Завертелось все. Капитан? Капитан. Хруст какой-то. Кровь.Скатились в овраг. Расцепились. На спине лежит Иленсол. В небо смотрит. Выдыхает медленно. Зовет тихо:
- Ильхам? – хоть и обещала себе имя это забыть. Нет ответа. Поворачивается. Рядом он. Тоже в небо глядит. Взглядом пустым. Мертвым, холодным, взглядом. И никого больше. Она – живая. Ни царапины.
- Ильхам! – подскочила, к телу мертвому бросилась, в плечи вцепилась. Встряхнула, глазам не веря своим. – Ты чего.. ты не… нет! Ильхам, капитан, мать твою! Какого хрена? Не смей! Ты, капитан! Не смей!
Воздух в легких кончился. Оглядела. Рана равная. Большая, паршивая рана. Не живут с такими. Но там, в капсуле, он дважды умирал уже. И вернулся. На ее глазах. Видела она, как реаниматор над руками его колдовал. Звала его тогда живым помогать. Дура.
Вцепилась в руки капитана, как в спасательный круг. Осмотрела, припоминая. Левая вроде нужна. Кисть. Между пальцами, кажется. Между какими? Что он там делал? Что искал? Лихорадочно ощупывать стала. Вдруг получится? Вдруг? Вдруг?
- Нихрена, капитан. Не уйдешь. Давай, возвращайся. Возвращайся, блядь! Ты не можешь сдохнуть! Это не для тебя. Слишком просто! Давай, сволочь. Ты нужен людям своим! Мне нужен, миру этому нужен. Всем нужен. Возвращайся, ну!
Пальцы упорные. Ищут чего-то. Голос срывается. Коробок спичечный рядом лежит. Девушка. Тоже в небо смотрит. Взглядом пустым.

Щелочки глаз смотрят пронзительно. Презрительно даже. Не взгляд – перст обвиняющий. Припечатывает шотландца. Еще секунда и клеймо на лбу выжжет: виновен. В ума недостатке. Холод слов сухой. Желчь едкая.
- Что же такого страшного вы там увидели, мистер Маккалох? Не дай бог, если ванную – не удивлюсь, что при виде такого пыточного инструмента у вас мгновенно развязался язык.
Показалось на миг, стены склепа льдом обрастать начали. Взгляд уже не клеймит – сверлит. Будто хочет до памяти сам добраться, без его, Джошуа, помощи. Может будто. Губы тонкие слова складывают. Но нет яда в них больше.
- Хорошо, мисс Рей. Постараюсь найти вам что-нибудь подходящее. Продукты. Вода. Мистер Тишлер, я собираюсь наведаться в аптеку. Скажите, вам что-нибудь нужно?
А взгляд не отводит. Секунда-две еще, и падет оборона последняя. Хрустнет черепа кость под сверлом, обнажит мозга серость. И вновь яд и лед в речи ее:
- Надеюсь, вы не слишком огорчитесь, мистер Маккалох, если я не организую вам «выпить»? Алкоголь угнетает умственные способности. Не думаю, что вы можете себе это позволить.

Оттолкнувшись ладонями от края стола, бруха выпрямилась, посмотрела на парнишку в дождевике и очень обидно хмыкнула.
- Послушай, умник, ты не поверишь, но тут все умеют считать до четырех. Да, да, я тоже. А еще, я должна тебе сказать, что лично знаю пару ребят, которые любят продрать глаза за полчасика до заката и как следует повеселиться в своих уютных подвалах. Совсем не обязательно убивать девочку прямо на долбанной улице, сечешь? Не разбрасывайся версиями.
Кэс запустила пальцы в растрепанные волосы и с видимым удовольствием почесала затылок. Закончив, она внимательно осмотрела свои ногти, будто под ними могла прятаться разгадка сегодняшнего убийства. Снова обидно хмыкнула, но на этот раз, вроде бы, в свой адрес.
Девушка взяла со стола ключ, повертела в руках и положила обратно. Перевела тяжелый взгляд на Гордона.
- Это все прекрасно, мистер большой босс, но нужно прояснить один момент. Одно дело, завернуть на четверть часа в полицейский участок, попялиться на свежий труп и разойтись по домам, как ни в чем не бывало. А вот бегать по городу, разыскивая неизвестную, но очень когтистую сущность – это совсем другое. Я пока, вроде бы, ничем тебе не обязана, поэтому возникает вопрос – какого черта? В смысле, по какой причине я должна участвовать во всем этом?

Маргарета
Аннеке

За пару минут тишины большая часть бутерброда Аннеке отправилась в ее желудок. Меньшую часть, валяющуюся на столе в виде нескольких хлебных крошек и листочка салата, девушка одарила прощальным взглядом и легким движением руки смахнула в подставленную ладонь. Прогулявшись до мусоросборника, она освободила ладони от останков сандвича и, отряхнув их, снова прошерстила холодильник. К сожалению, чуда не произошло, и еды в нем больше не стало, зато там обнаружилась пара баночек сока тупари, холодных даже на вид.
Ани вытащила банку, открыла ее и с видимым удовольствием сделала пару глотков.
- Мар, тебе достать? – спросила она сестру, но та не ответила. Отвернувшись от холодильника, Аннеке обнаружила, что Маргарета задумчиво вертит в руках пакетики с наркотой. Забытый девушкой, едва понадкусанный бутерброд сиротливо жался к краю стола.
Тишина, висевшая над кухней, с каждой секундой становилась все более угнетающей, и, кажется, только одна из присутствующих нисколько ею не тяготилась. Ани, которой очень не нравился этот «заговор молчания», покосилась на азари. Та явно чувствовала себя не в своей тарелке и отравляла и без того не слишком приятную – из-за духоты – атмосферу кухни этой своей неловкостью. В общем, нужно было что-то менять.
Захлопнув дверцу холодильника, Аннеке решительно плюхнулась на стул рядом с инопланетянкой и произнесла:
- Слушай, я забыла, как, ты сказала, тебя зовут?

Они оказались братом и сестрой, детьми маркграфа. Пэрами.
Вернее, это они так сказали. Здесь, на улицах, Джена видела немало потомков древних родов и благородных семейств. Едва ли не каждый третий уличный беспризорник хоть раз, да рассказывал приятелям сказку о том, что он бастард какого-нибудь там родовитого дворянина. Или вполне себе законный наследник, сбежавший из дома по какой-то совершенно фантастической причине.
Но эти, похоже, были настоящие.
И дело было не столько в одежде или в количестве амулетов, и даже не в том, как сморщились их точеные носы от заводской вони. Способность обсуждать человека при нем с таким видом, будто его здесь нет, подтверждала их аристократическое происхождение лучше любой бумажки с печатями.
Из их разговора девушка поняла только то, что на нее кто-то навел охранные чары. Зачем? Кому понадобилось помогать заскарской беспризорнице? Вроде бы не было у нее друзей-магов. Ну, разве что таких же, как липовые уличные аристократы, беспризорных великих волшебников. Хотя, наверное, все объяснялось очень просто: Поч и Джио вполне могли что-нибудь напутать, по крайней мере их Искатель явно сработал не так, как требовалось.
- Знать-то я знаю, как в Каф выйти, - сказала Джена, с новым интересом разглядывая амулеты. – Но это опасно. А выглядите вы так, что все городские разбойники будут вашими. Впрочем, есть один верный человек, он мог бы помочь вас провести. За плату. Небольшую плату ему, небольшую плату мне – и вы дойдете до Кафа.
Пока аристократики думали над ее предложением, она еще раз оглядела их. Слишком уж броско они одеты. Амулеты все эти наружу торчат, так и просят «возьми меня». Даже довести их до логова Хасанны будет проблемой. Джена почесала в затылке чуть дольше, чем необходимо для улучшения мыслительного процесса. Потом стянула с себя «плащ» и верхнюю рубашку. Поежившись от холода, она протянула лохмотья благородной парочке и приглашающее улыбнулась.
- Если согласны, надевайте это – и пойдем.

Нахлынуло. С головой накрыло. Как во времени перенесло. Превратило снова в девчонку запуганную, потерявшуюся среди мешанины тел, разумом неуправляемых, среди лиц, на человеческие не похожих уже, среди воплей яростных и стонов предсмертных.
А потом – выбросило на берег дня сегодняшнего. Заставило воздух горячий ртом хватать, как рыбу какую. Нет больше огня за спиной. Нет ночи чудовищной. Только в воздухе новый запах появился – горелого пластика. Долго тогда от него отделаться не могла, везде мерещился. И сейчас вот опять.
Орбитальный десант, значит. Каратели и спасители. Выбери нужный вариант, если сможешь. Каково тебе было, когда сама в десант попала? Может, пробовала узнать даже, кто это был? Выяснить, кто погиб в операции на… где, кстати? Что за планета? Что за город? Вопросы на череп изнутри давят. Требуют разомкнуть губы, наружу их выпустить.
Шепчет тихонько, чтобы не услышал никто:
- Спасибо тебе. Спасибо.
Как воздух стравливает.
Вспомнила жизнь мирную. Да.

Оглянулась. Приходят в себя потихоньку. На капитана, как на покойника смотреть начали. Прощаются. Тоже надо, а язык не поворачивается. Детское суеверие какое-то. Про слова, которые не сбудутся, если не говорить их. Жалко, не получается в это верить уже.
Пожалела Мария, что не мужчина она. Что не может сейчас руку Ильхаму пожать сердечно. Или по плечу хлопнуть, ухмыльнуться и сказать что-нибудь лихое и ободряющее. Сделала шаг к нему. Не выдержала. Обняла порывисто. На секунду одну. Отпустила. В глаза глянула.
- Не прощаемся, капитан. Такие, как вы, своих не бросают.
Сказала и поняла, что глупость какую-то ляпнула. Не по своей же воле уходит. Но горло перехватило уже. Ни слова не вымолвить.

Смотрела Мария. Не отводила взгляда. Даже когда оракул у паренька молодого кадык вырвала. Даже когда, будто игрушку детскую, громилу лысого об стену швырнула. Не чувствовала ничего. Даже страх – и тот ушел. Схлынул мгновенно, как не было его. Пустота одна.
Видела, как пальцы тонкие вжались в голову чернокожего. Как мимо того оракул прошла, кто капитана реанимировал. Как Федора в стену вдавила, в глаза неотрывно глядя.
Как губы ее в улыбке разошлись, как ладони на плечи бронзовые легли, на ее, Марии, плечи.
- Пустоши не простят мне твоей смерти, Мария. Ты будешь жить...
Когда отпустила ее девочка, когда дальше пошла, капитану что-то шепнув, из Иленсол будто стержень вынули. Будто дамба не справилась с наводнением. Захлестнули чувства ее, нашли путь наружу, потекли по щекам струйками слез тонкими. Облегчение. Не увидела Оракул зла в душе ее. Жизнь подарила. Не отняла, вернее. Надежда. Жуткая, странная, невозможная, от которой мороз по коже жарким днем продирает. Которой, может, и нет вовсе в словах девчонки-Оракула. Стыд. Стыдно Марии радоваться, что жива осталась, когда в пыли мальчишка мертвый валяется. А она даже имени не помнит его. А ведь где-то, наверное, есть у него родители. Домой ждут. Мать ждет. Не узнает никогда, что стало с ним. И у Харольда лысого тоже, наверное, мать была. То же человек был, что бы там Мария себе не думала. Не самый хороший, но мог бы… или не мог. Может, виднее девчонке этой. Может быть. Но все равно перед мертвыми стыдно. Перед теми, кто из кузова темного так никогда и не выйдет. Перед теми, кто там, в капсуле остался. А больше всех – перед девчонкой той почему-то.
Провела по щеке ладони стороной тыльной. Потом по другой. Хлюпнула носом тихонько. Хватит. И так, пока плакала, пропустила все, Оракул в палатку свою ушла. На остальных Иленсол глянула. Стоят. Живые. Ошалевшие. Даже Мур стоит, как ни в чем не бывало. Тоже грязь со слезами пополам по щекам растирает.
Радоваться надо все-таки. Жизнь им дана. Считай, второй раз родились сегодня. Третий. А кто и четвертый уже. При мысли о судьбе капитана дальнейшей холодок по спине пробежал. Это для них все закончилось. Пока. А у него впереди еще. Мидмирцы какие-то. Надо бы вспомнить все-таки, кто такие, но о плохом думать не хочется. Лучше о том, что до войны было, о мирной жизни. Потому что жить хочется до одурения просто. Без зла и без крови. Мирно.

Когда гора мышц одноглазая выразила желание на другую сторону перебежать, Иленсол даже не удивилась. Еще в капсуле Харольд показал себя большой эгоистичной скотиной. Но обидно ей стало до одури. За то, что эта животина тупорылая наверняка человеком себя считает. Таким же, как Джейкоб Мур, например, который раненый, переломанный весь, их, здоровых, утешить пытается. Подбодрить как-то. Слова незнакомые шепчет на мертвом, сухом языке. Или таким же, как Миренко, что тогда, в капсуле, бинт свой отдал. Раненый сам. По первой же просьбе. Или как капитан, который даже сейчас о них с сержантом думает едва ли не больше, чем о себе. Не за себя просит у коменданта.
Благодарность, омерзение и страх. Мешанина чувств. С ходу не разобраться. Воздух горячий голос коменданта нового разорвал.
В первый момент подумала: ублюдки, ребенка мучают. На цепи держат, как животное какое. Но когда зашипела девчонка, когда отпустили ее, когда на стену бросилась и к ним поползла задохнулась от ужаса на секунду. В Мура вцепилась хваткой мертвой, уже не столько его поддерживая, сколько себя стараясь по эту сторону страха удержать.
В душу заглядывает, сказали. А если зло видит, не когтями ли вырвать пытается?
Надо о чем-то хорошем подумать. Не о крови и внутренностях, по капсуле размазанных, не о крестоносцах жестоких, не о мудаках-перебежчиках. А в памяти, как назло, ничего светлого нет. Кроме запаха мяты той, что у завода росла. С листьями метровыми.

Дождались. Цилиндр черный кружится, белый дым из него рвется. А пахнет хорошо как-то. Даже странно. Мария пожалела на секунду, что поторопилась майку на себя напялить. Может, приложи она ткань к лицу, это дало бы ей пару лишних секунд. Правда, толку от этого…
Она задержала дыхание. Безнадежно, бесполезно, инстинктивно. Опустилась на пол рядом с капитаном, в голове уже мутилось – то ли от недостатка кислорода, то ли успела-таки глотнуть этой гадости. Страх мешался с отчаянием и какой-то дурной обидой: за себя, за капитана, за Профессора, что по стенке сползал, за старшину, что умер по-идиотски так, даже за придурка того одноглазого почему-то. За всех, кого успела вспомнить, и кого не успела.

Маргарета
Аннеке

- Хочу вот это! – заявила Аннеке, ткнув пальцем в понравившуюся картинку. Вместо картинки палец наемницы попал на кнопку смены изображения, и взгляд девушки тут же вспыхнул новой любовью. – И вот это, ага. А еще ту картинку, под номером… ай, не помню! И вообще, они тут все клевые. Интересно, сколько на мне поместится? – Ани задала свой вопрос азари, но смотрела при этом на сестру. Она явно ожидала встретить укоризненный взгляд Маргареты и услышать пару-тройку образумливающих слов, но старшая не вовремя отвлеклась на Шорака, испортив тем самым все удовольствие от момента. Поэтому Аннеке ничего не оставалось, кроме как самой ограничить свои неумные желания.
– В общем, сейчас выберу, - сказала она, и, закрыв глаза, несколько раз прикоснулась к кнопке прокрутки изображений. Остановившись, она обнаружила, что слепой случай послал ей сегодня в качестве украшения какие-то не очень понятные, но вполне красивые азарийские письмена. На долю секунды лицо Аннеке омрачилось – девушка явно размышляла о последствиях нанесения на тело надписей неизвестного содержания, но почти сразу же задумчивое выражение сменилось лукавой улыбкой. Какая, собственно, разница, что на ней написано? А если что-то не слишком приличное – тем веселее.

Маргарета осторожно взяла протянутую Шораком фиговину – иначе, чем этим словом, называть цилиндр с газом у нее не получалось. Девушка повертела туб в руках, посмотрела сквозь него на свет и, так и не придумав, что еще можно с ним сделать, пожала плечами.
- Никогда не слышала. Для чего это нужно?

Мария не успела ответить капитану. И сделать ничего не успела. Мужик. С отверткой. То есть без отвертки уже, Мусорщик небось постарался, придурок. Не понимают некоторые слов человеческих. В общем, скотина эта здоровая бинт из руки вырвала. И сразу видно, швах дело. Отбирать бесполезно, а вернуть – мозгов в черепушке не хватит. Видать, повредил-таки отверткой своей. Иленсол еле сдержалась, чтобы не плюнуть от досады.
- Верни медпак, - зло, но спокойно, спокойно, блядь, спокойно, сказала женщина. – Нет здесь «твоего» пакета. И «моего» пакета нет. Общее все. А капитану нужнее.
«И капитан – нужнее», чуть не добавила, да язык вовремя прикусила. Услышала, что сержант то же самое до бойца донести пытается. Молодец мужик. Жалко, не выживет скорее всего.
Но не успела опять, да. Увидела только, как мелькнул медпакет в руках мусорщика. Все, приехали. Нет бинта. Пидараса два.
Посмотрела бессильно на руки свои, на бинт последний. На капитана опять. Ну что она ему хорошего с этим бинтом сделает? Пидарасы.

В последний момент увидела, поняла, что зря она устремилась в эти объятия – замерз обладатель раскинутых рук, заледенел. Еле успела руку вперед выставить, оттолкнуться. Женщину слегка развернуло. Мужчину развернуло тоже, но он тут же был подхвачен другим, таким же, в одних трусах. Только живым. И пониже. Спелся с трупом в объятии, приник к губам. Женщина пораженно смотрела, пока что-то в ее заледеневших мозгах не щелкнуло: пытается спасти.
Мозг просыпался. Медленно, будто боясь возвращения недавней боли, но просыпался. Осознавал. «Если не можешь думать, пусть другие думают за тебя» - что это? Внутренний голос? Внять совету? Двое возятся возле кресла, значит, оно представляет ценность. Труп замерзший в майке парит. Забрать одежду? Ему она не помогла ничем, но ей, возможно, удастся сохранить немного тепла. Что-то подсказывает, что проблема с холодом на этом уровне не решится. Что еще? Мужчина с трупом? Выглядят бесполезно. Разговор? Имена? Может, кто-то вспомнит и ее. Хотя бы имя. Чтобы было от чего оттолкнуться. Погрузиться в темный омут памяти, имя свое, как фонарь держа. Холодна вода в омуте том.
Замерла на миг. Прислушалась к памяти немой. Ничего. Осмотрела себя. Трусы. Номер. Надпись. Солдат? Подопытный? Тишина. Нет, пусть другие думают за нее. Эти, что говорят, выглядят поразумнее прочих.
Приняв решение, оттолкнулась от кого-то явно живого, теплого, сориентировала кое-как тело в пространстве. То ли адаптировалась, то ли вспомнила, как передвигаться. Приблизилась. Рот открыла, но из горла вырвались только хрипы и клекот какой-то.
Только и разобрать:
- Кто-нибудь знает… что здесь?

Вспышка.
Первым движением инстинктивным прижала ладони к ушам. Показалось, мозг сейчас через них вытечет. В голове не осталось места для мыслей, все заняла боль. Долю секунды ее изменчивое многообразие занимает все внимание женщины, но потом она вспоминает, что нужно дышать. Первый вздох обжигает легкие гарью и холодом. Хрипит. Давится. Дышит.
Подняла веки. Мир медленно проступает из окружающей темноты. Тела. Предметы. «Нужно двигаться» - понимает она. Не мозгом – инстинктами. Искать тепло. Голоса рикошетят внутри черепа, она отнимает ладони от ушей, чтобы дать им возможность выскочить наружу.
Дрейфует к стене медленно. Смотрит. Мысли примитивные. Тела. Тепло.
Резко от холодной стены отталкивается – пятку до боли холодом пронзило. Руки видит в объятии раскрытом. Туда и идет.

- Как-то просто, - протянула Маргарета. – Даже для разминки. Цвет, например, очевиден, - девушка потянулась было демонстративно накрутить волосы на палец, но вовремя вспомнила, что все они убраны в пучок. Вместо этого она подергала себя за платье и, для совсем уж непонятливых, провозгласила:
- Синий. Любимая группа – «Саларианские ублюдки», ньюпрогрессивметалл, не слишком известные, зато душевныееее, - Маргарета мечтательно закатила глаза. – Пять на всю голову долбанутых саларианцев, представляете, что они творят на сцене?
Оглядев аудиторию, Мар поняла, что слушателям сложно поверить в неэпическую крутость зануд-саларианцев.
- Ну, у них на каждом концерте кого-нибудь на сцене… экспериментируют. Разумного. Под охренительную музыку! А какие у них тексты глубокие… Вот бы попасть на их выступление…
После легкого вздоха, Мар продолжила:
- Ну, а последний вопрос совсем простой. На необитаемый планетоид я бы взяла с собой Аннеке. Однозначно.
От долгого монолога в горле слегка пересохло. Маргарета посмотрела по сторонам, выискивая идущую к ним официантку. Пора бы ей появиться, а то некоторым клиентам уже необходимо промочить горло.
- Итак, моя очередь задавать вопросы. Крендо. Расскажи нам, Крендо, как ты дошел до жизни такой. В смысле – как попал в эту… э… организацию. Второй вопрос будет странный. Турианцы внешне немного похожи на земных кошек, поэтому меня всегда интересовало: вы умеете мурлыкать? – Маргарета хихикнула над идиотизмом своей последней фразы. Она честно пыталась забороть любопытство, но какой женщине, тем более пьяной, это под силу? – И последний вопрос. Не сочти за кокетство, но кто лучше в постели: турианки, азари – или, может быть, кто другой?

Фирций увидел что никто ему не поможет и с турдом поднялся. он был очнеь толстый но женщины его любили. он пошел в контору дальше и стал искать кто делает ставки.
- делайте ставки говорил он - сокро турнир

Вместе с визгом тормозов в мир вернулись прочие звуки. Видимо, в качестве компенсации за минуты тишины, Юлия теперь слышала все очень отчетливо. Звуки странным образом не накладывались друг на друга, казалось, что вой сирены и ровное дыхание мужчины существовали в разных, нигде не пересекающихся плоскостях. Заглох двигатель, «музыка» смолкла. Приехали.
Похоже, пациент спал. Спокойно так, будто не выдернул только что из собственного тела иззубренный обломок непонятно чего. Тихое дыхание, умиротворенное лицо. Никаких закушенных губ, стонов, метаний по каталке, просто сон, а не тревожное забытье.
Пока санитар открывал двери, Юлия осторожно вынула иглу капельницы из свободной, расслабленной руки пациента. Удивительно, конечно, что никем не придерживаемая игла не выскочила сама, когда мужчина выгнулся, выдрав застрявший в боку обломок. Юлия попыталась разжать пальцы спящего, чтобы осмотреть неизвестный предмет, но у нее ничего не получилось. Он вцепился в обломок, как в руку друга, держащую над бездной. «Или, наоборот», - отстраненно подумала Юлия. – «Как в руку врага». Ей почему-то казалось, что если мужчина хоть на секунду ослабит хватку, кость тут же воспользуется этим, чтобы вновь вгрызться в его внутренности.
Она помогла санитару выкатить каталку и выбралась из машины. На крыльце приемного кто-то курил. Ждали. Впрочем, торопиться было уже некогда, даже без измерений было видно, что мужчина не собирается умереть вот прямо сейчас. Пока везли каталку к приемному, Юлия с содроганием подумала о том, что ей сейчас предстоит. Все-таки, объяснять другим, что произошло, не имея об этом не малейшего понятие – то еще удовольствие.

Юлия мельком подумала, что это только в книгах герои, утомленные чередой поразительных событий, теряют способность чему-либо удивляться. Эта ночь нездоровых чудес и не думала завершаться, и девушка почему-то была уверена, что ей еще не раз придется испытать удивление. Брадикардия вместо ожидаемой тахикардии, мозг отказывался не то чтобы понимать – верить в происходящее.
- Давление меряй, - только и успела ответить девушка, когда рация легка ей в ладонь. Юлия поднесла к лицу переговорное устройство и быстро проговорила.
- Это пятнадцатая, две колотых раны, большая кровопотеря, готовьте операционную.
Юлия мысленно обругала себя за вопиющий непрофессионализм – пребывая в шоке, она совершила непростительную ошибку. Вместо того, чтобы узнать у пациента группу крови, наличие аллергических реакций и иные факторы, могущие вызвать осложнения, она смотрела на него во все глаза, да соглашалась с тем, что все будет хорошо.
Впрочем, еще не поздно это исправить. Она быстро сунула рацию обратно водителю и склонилась над пациентом.
- Группу крови свою знаешь? Резус-фактор? Аллергии есть? – на мужчину Юлия по-прежнему не смотрела, предпочитая контролировать то, что делали ее руки.
В принципе, сейчас эта информация ничем не могла помочь доктору, она и спрашивала-то для того, чтобы сообщить в приемный, какую кровь готовить для переливания. А довезти пациента до больницы Юлия могла и без этого сокровенного знания. В первую очередь нужно было восстановить объем циркулирующей крови, благо полиглюкин – универсальный кровезаменитель - под рукой. Это потом, в больнице, когда дойдет до переливания эритроцитной массы, понадобится знать группу и резус.
Умелые пальцы легко нашли вену, и, несмотря на периодические сотрясения машины, игла попала с первого раза. При такой кровопотере капельными вливаниями уже не поможешь, но чудовищно низкий пульс пациента удержал Юлию от того, чтобы ввести раствор струйно. К тому же, пока пациент ничего не сказал про аллергии, следует перестраховаться, посмотреть, не будет ли реакции на препарат. На такой случай она подготовила еще одну капельницу – с физраствором.
В голове стучало две мысли «Что происходит?» и «Не навреди!». Юлия старалась абстрагироваться от них и просто работать. Просто сделать все, что можно, чтобы спасти очередную жизнь.

Почувствовав пожатие сестры, Маргарета подключилась к беседе. Она тоже бурно переживала свое спасение, но, в отличие от Аннеке, делала это молча. Она так привыкла сдерживать сильные эмоции, что только легкий вздох, практически заглушенный шлемом, выдал охватившее ее облегчение.
- В общем, перестраховались мы, - довольно туманно начала Мар, расслабленно откидываясь на сидение. – Там слишком много охраны ошивалось, плюс дроны. Ну мы и решили их проредить. Повысить, так сказать, шансы на удачный исход операции.
Маргарета с трудом подавила желание сплюнуть. Во-первых, для этого ей сначала понадобилось бы снять шлем, а во-вторых, турианке мог не понравиться заплеванный кар. Девушка остро переживала свою ошибку, приведшую к столь удручающим последствиям. Будущее рисовалось исключительно в мрачных тонах.
- В общем, поднялся шум, а этот сучонок так и не вылез. Дальше вы знаете. Спасибо, что вытащили, кстати. Если б не вы, в нас бы наделали кучу дырок, - и, криво улыбнувшись, добавила. – Несимметричных.

Так, наверное, чувствует себя бегущий первым спортсмен, у которого за несколько метров до финиша отнимаются ноги. Это происходит с рекой, которая неожиданно встречает на своем пути неодолимое препятствие. Это – мелодия, оборванная на взлете, это – голос оратора, севший на пике зажигательной речи. Это – энергия, освобожденная от силы, направлявшей ее.
Еще секунду назад, до того этого странного – страшного? – волчьего взгляда, Юлия двигалась. Спокойная внешне, она обрабатывала рану, улаживала формальности, но внутренне вся она была движение. Как электрон, размазанный по орбите, Юлия была и здесь, на месте вызова, и ехала уже мысленно в машине скорой, держа в длинных пальцах тонкую нить чужой жизни. И на ходу докладывала в приемном обо всех обстоятельствах и показаниях, стараясь успеть до того, как перед ней захлопнется дверь операционной.
Теперь же, заглянув в непроглядный мрак этих странных зрачков, она остановилась. Нерастраченная энергия, бурлившая в ней, выплеснулась в кровь в виде адреналина. Дыхание перехватило.
Девушка не могла взгляда отвести от этих немыслимо золотых глаз. Слов мужчины она не услышала. Почувствовала.
- Да, - сказала она, не слыша собственного голоса.
Все рациональное знание, которым она так гордилась, которого так искала, в одно мгновенье вылетело из головы. Не совсем сознавая, что делает, девушка коснулась пальцами раны на шее мужчины и повторила:
- Да.
Оцепенение, охватившее разум Юлии, начинало проходить. Еле удержавшись от инстинктивного желания помотать головой, чтобы придти в себя, она усилием воли перевела взгляд на санитара. Девушка прочитала в его глазах недоумение: что, мол, дипломированный врач, творишь? Юлия одернула руку и хриплым, еще не вернувшимся полностью, голосом сказала:
- Все, поехали.
Девушка подавила желание вновь заглянуть в глаза пострадавшему. Испугалась, что снова попадет под власть этого странного взгляда. По спине пробежал запоздалый холодок, внутренности скрутило. Девушка постаралась взять себя в руки, успокоиться, думать рационально. Возможно, это какая-то болезнь, редкая мутация. Всему можно найти объяснение. Наверняка.
Но происшествие выбило ее из колеи: сначала такая невероятная живучесть, теперь еще и это. За время работы на скорой она повидала всякое, но ни один буйный пьяница или невменяемый псих не пугал ее так, как взгляд золотых глаз этого слишком спокойного человека.

Температура на балконе опустилась на полградуса. Неизвестно, что послужило причиной, причуды местной погоды или же ледяной тон англичанки:
- Надеюсь, мистер Тишлер, вы не оставили сторожу визитную карточку и адрес своего нынешнего места проживания. В любом случае, в отеле вам лучше не сидеть. Если полиция действительно возьмется вас искать, ее появление здесь более чем вероятно. Вы могли бы, скажем, отправиться в библиотеку и заняться генеалогией. Так же неплохо было бы посмотреть подшивки местных газет – иногда этот источник приносит поистине неоценимые результаты.
Лора оглядела собравшихся охотников, вновь отпила кофе и продолжила:
- Но необходимость опросить родственников никуда не исчезла. По сути, это наша единственная зацепка.
Охотница выжидающе уставилась на шотландца и второго немца.

Вернувшись к себе, Лора первым делом разобрала чемодан и разложила вещи. Ушло у нее на это не более десяти минут. Или целых десять минут столь желанного сна – это уж с какой стороны посмотреть.
Оставив ненужный более чемодан на нижней полке шкафа, она сняла грязную обувь и аккуратно поставила ботинки у двери. К счастью, большая часть грязи успела облететь с них еще в холе и пол комнаты оказался не слишком уж загаженным. Надев привезенные с собой домашние туфли, она подхватила нечто белое и в цветочек, заранее положенное на кровать, и прошла в душевую.
Минут через пятнадцать шум воды утих, еще через три на пороге появилась мисс Лора Плател, облаченная в ночную рубашку до пят с длинными рукавами, рюшечками и завязочками – все, как полагается. От мокрых волос на рубашке растекалось темное пятно, но охотница слишком устала, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Впрочем, перед тем, как смежить, наконец, усталые веки, она не забыла поставить будильник на 7-30 утра.
С одной стороны, два – если не меньше – часа сна, это не отдых, а издевательство. С другой стороны, когда счет часов напряженной работы идет на сутки, приучаешься ценить даже такую малость. Возможно, у Лоры не было даже этого времени – возможно, охотники найдут что-либо интересное в столь ранний час. Оно и к лучшему, если разобраться.