Голосование за ходы

Метания и лихорадочный блеск в глазах звездочета Уллу не на шутку встревожили. "Вот чокнутый, - думала она, пятясь к стене, - сейчас тебя, дядя, хватит инфаркт и что я потом буду делать?"
Книгу, которую Кристобаль ткнул ей чуть ли не в нос, Улла взяла хотя бы из соображений безопасности. "Ну надо же быть таким идиотам, чтобы верить во всякий бред, - Веснушка машинально открыла обложку, - Хотя, мы то здесь, а это тоже бред. Бляяяя, как же все запутано. Ведьма какая-то... Рыцарь..."
Она очень быстро пробежала глазами текст и вопросительно посмотрела на звездочета.
- А где остальное? Самого интересного же нет!
И добавила, для уверенности скрестив руки на груди (с книгой это было делать не удобно, но Веснушка смогла)
- Если я Улла, то это еще не значит, что ТА САМАЯ. И убивать я никого не собираюсь...пока что... Да и рыцаря у меня нет...

Улла осторожно заглянула в открытую дверь и тут же отпрянула назад, едва не запутавшись в собственных ногах. В соседней комнате облачали короля.
«Ну, - подумала Веснушка, снова высовывая кончик носа и один глаз из-за дверной створки, - если человек выглядит, как король, если к нему относятся, как к королю, то, скорее всего, это король и есть». Бог весть зачем ей понадобилась эта дурацкая сентенция. Оправданием могло послужить лишь то, что не каждый день Улле доводилось в средневековых замках лицезреть царствующих особ. Этим же можно было объяснить растерянность девушки.
Одна ее часть, здравомыслящая, взывала - «Вали отсюда и спрячься где-нибудь, пока...» Что «пока» было не понятно...
А вот другая, безбашенная, часть, продолжала пялиться на происходящее, разглядывая детали и вслушиваясь в разговоры. Кстати именно она услышала такой странный здесь, но такой знакомый звук. Автомобильный мотор. Автомобильный, мать его, мотор!
«Значит, я не одна здесь,- от нахлынувшего облегчения Улла едва не завопила в голос, - Кого-то ещё сюда затащило! Хоть бы из тех, кого я знаю... Да черт с ним, не важно, знаю или нет, главное, свои. Только какого хрена они сюда на машине прутся? Их же сейчас тут в капусту порубят!»
Первым порывом Веснушки было броситься во двор, на встречу товарищам по несчастью. Она так и поступила бы, но...
Услышав доклад, Король стремительно направился в ту комнату, где пряталась Улла.
Девчонка бросилась вглубь комнаты со стойким желанием спрятаться под стол...

Только Бригитта обрадовалась, что сопли-слёзы вокруг сухой яблони завершились и у них появилась возможность двигаться дальше, как луг выкинул очередную шутку. Да такую, что и сердце и все ее остальные внутренности ухнули как минимум в пятки, а как максимум - на пару футов вглубь земли...
На них неслось стадо бешеных быков. То, что эти твари взбесились, Бригитта даже не сомневалась. Ну, скажите мне, какой нормальный здравомыслящий бык будет мчаться лунной ночью по лугу невесть куда? Да ещё в толпе?!
Ладно бы ещё коррида, там все понятно. Вот вам матадор, вот вам бык. Бык мчится, матадор колет его пикой. Читала она такую книжку, собственно так и называется «Матадор», чтобы у читателя сомнений не оставалось о чем она. Никогда коррида Бригитте не нравилась, опасная это игра. Охнуть не успеешь, как затопчет это чудище, и пика не поможет и любовь не спасёт. Вон испанец Бласко про то писал - «Кровь и песок», слезливая такая штучка, хотя и горячая. А вообще Хемингуэй лучше всего про бои быков рассказал в своё время. Тоже говорящее название «Смерть после полудня». В общем, кто кого... Но там у матадоров есть пики, а у них что? Самое острое - булавка у кого-нибудь на кофте...
Вот если бы огонь у них был. Как раньше индейцы в прериях бизонов загоняли. Пролистала она пару книжек про это - у Фенимора Купера (заснуть можно, как он все долго описывает), у Майн Рида что-то там про белого бизона, да у Джеймса Шульца (вот уж кто все знал и про индейцев и про бизонов и про прерии).
Так вот они огонь разжигали и направляли его в нужную сторону. А если загнать можно Быков, то и напугать, значит, тоже можно.
- Куда нам бежать с нашими ногами, - закричала она своим спутникам, - если есть зажигалки или фонари, нужно попытаться траву поджечь и фонарями размахивать. Да и кричать громче. Кто на что способен!
«Заклинатели бизонов, умереть не встать!» - подумала Бригитта. Кстати, такая книга с таким название тоже, кажется, была...

Слова Молли произвели на Уллу...отрезвляющее действие. Если можно было говорить о трезвости в пространстве, напитанном алкоголем и наркотиками, что твоя губка гелем для душа. И не только алкоголем, кстати. А ещё чем-то, чему девушка пока дать названия не могла, но сразу же в это поверила.
Монтана же не только верила, но и понимала. А для Уллы этого было достаточно. История, за которой она сюда пришла, ожила и приглашала ее присоединиться. И Веснушка не упустила бы такую возможность никогда, а теперь особенно.
Поэтому, когда Молли патетически воздела к небесам руки с кинжалом, Улла ни секунды не мешкая бросилась к ней. Она не собиралась выхватывать оружие из рук Монтаны. Вовсе нет, она хотела сбить ее с ног.
- Какой ещё путь?! - завопила она - Ты мне здесь нужна!

Улла была в восторге. Замок оправдывал ее самые смелые ожидания. Она жадно всматривалась в пространство, которое вовсе не казалось ей темным. Ей виделись роскошные гобелены (неважно, что большая часть их истлела в незапамятные времена), сюжеты которых были одновременно знакомыми и незнакомыми. На миг она даже подумала, что это игра воображения. Но эта мысль не задержалась в ее голове... Потому что там были еще витражи. Улла даже зажмурилась от удовольствия. Да, мои хорошие, это были не те раскрашенные стекла, которые принято называть нынче витражами. Это была самая настоящая стеклянная мозаика - многосоставная, филигранная, изящная. Спаянная свинцом, как полагается.
Девушка завороженно застыла. Казалось, флигель излучал какую-то совершенно мистическую энергию, которую она чувствовала каждой клеточкой своего тела. Ей даже стало казаться, что она сама светится, особенно веснушки...
И в этот момент она забыла, что всего минуту назад мечтала о поддержки кого-нибудь сильного и...теплого. Скелета.
Поэтому Улла вздрогнула всем телом, когда Скелет вдруг обратил на себя ее внимание. Она сначала не поняла, что он говорит. Впрочем, потом тоже не поняла. Слова парня были больше похожи на бормотание сумасшедшего, только что глаза не косили и слюна на подбородок не стекала.
Это было и смешно, и странно, и страшно одновременно.
А тут еще и Молли появилась. Не сказать, что некстати. Улла сейчас была ей рада. Даже эта синеволосая девица казалась воплощением здравомыслия.
Улла открыла было рот, чтобы ответить Молли, но тут грянул гром...в прямом и переносном смысле. Гром и молния. И через секунда Улла взвизгнула, увидев, что на месте Скелета лежит совсем другой человек. Совсем! Другой!! Человек!!!
- Что за...херня? Где Скелет? Кто это?!!! - ее голос сорвался, нет, не в крик, а в мышиный писк.
Улла протянула руки к Молли, как будто была уверена, что у той точно есть ответы на эти вопросы.

- Скелет? Это который Йосенберга сын? - мать недоуменно посмотрела на Уллу, - Вот ты сейчас всерьёз? Не представляю, что общего у тебя может быть с этой кодлой? Ты же не..?
Улла поспешила успокоить мать, буквально побожившись, что она «не-не-не»! Ни алкоголь (это была неправда), ни наркотики (это тоже была неправда)! Зачем волновать родителей лишней информацией? Да и правда, разве можно всерьёз переживать о выпитых паре-тройке банок пива, да выкуренных по случаю косяках? Вот и не надо...
Девочке пришлось приложить довольно усилий и использовать весь свой дар убеждений, чтобы получить желаемое разрешение. Среди доводов были:
- дети «хороших» родителей, которых уже отпустили;
- расширение социальных связей со сверстниками (чистая манипуляция, но Улла не чувствовала ни тени вины);
- возможность отдохнуть «как все», а не быть белой вороной;
- обещание вернуться ещё до полуночи в трезвом уме и твёрдой памяти.
Словом, на вечеринку она пошла.
Некоторое время Улла держалась в компании, едва обмениваясь словами, смешками, банками с пивом с теми, кого знала и с теми, кого до сего вечера только видела мельком.
Когда вечер перестал быть томным и превратился в филиал Содома и Гоморры, Улла решила таки перейти ко второй части своего плана и отправиться полазать по развалинам.
Вот только одно дело ей нужно было доделать. Собственно, поздравить Скелета. Вручить ему подарок. Сразу как-то не случилось, а сейчас вот самое время. Да и сам он, вот, сидит в сторонке...
Сидит в сторонке? Скелет?! Это было удивительней, чем кровавая Луна прошлым месяцем и ещё более странным, чем песня синеволосой дочки директора школы (что-то про уши, которые растут...где она этого набралась, про уши?). Словом, не про Скелета была эта история. А Улла любила странные истории.
Девчонка решительно направилась прямо к имениннику.
- Привет! Я Улла, - она абсолютно не была уверена, что парень вообще знает о ее существовании , - С днюхой тебя! Клевое место, народу нравится... ты как сам?
Она протянула Скелету коробку с подарком и замерла, ожидая ответа. Впрочем, будучи готовой к тому, что ответа не последует...

«Чертова клюшка, - ругала себя Бригитта, - куда разогналась? Ишь, за молодостью она помчалась... Окстись, старая, да прыти поубавь. Вон, чуть кони не двинула...»
Морок накатил и прошёл. Вот только на долю секунды Гитта Ван Эйк снова пережила то давнее ощущение секунды до смерти. Давно это было, а как вчера. Тогда в магазинчик ее зашел мужичок. Невзрачный такой, посмотреть не на что, не то, что обратить внимание... Зашёл и потерялся среди витрин. Она даже забыть про него успела. А потом возник вдруг рядом с пистолетом в руке. И ведь что самое обидное - с ее пистолетом, древним «великим уравнителем». И прямо в лоб ей навёл. Вот тогда это ощущение пришло. Мужичок не просил денег, не требовал дорогие вещи. Неа. Он хихикал и не спеша жал на курок. А она не помнила, был ли в пистолете патрон. Оказалось, что нет. И когда боёк просто щелкнул, сердце у неё внутри тоже щелкнуло и почти остановилось... А потом Гитта взяла биту и сломала мужичку руку. Полиция забрала его, пускающего слюни и сопли, а она долго ещё чувствовала взгляд пистолетного зрачка. Вот прямо, как нынче на дороге.
Но теперь то все в порядке. Вот только не расслышала Бригитта, чего там бормочут ее спутники. Спутники, смех один. Пожалуй только этот, с бородой (Рональд, Роланд, или как бишь его) и похож ещё на человека. Остальные не развалилась ещё только потому, что на них одежда...
- Я крюками ходить не собираюсь, - заявила Ван Эйк, - у меня времени на это нет. Я прямо иду. Ни за руки, ни под руки меня держать не надо. А вы хоть гуськом, хоть цепочкой...

Анне казалось, что она смотрит фильм...из этих, модных 4D которые... Только этот фильм был все 134D... И она в этих самых многочисленных D главная героиня. Откуда взялась решимость и куда делся естественный бы в таких случаях страх, Векшинская и сама себе объяснить бы не смогла. Может быть, проснулись древние инстинкты, может быть нашла выход ненависть, еще с утра клокотавшая в ней, только Анна с боевым воплем, который сделал бы честь небольшому индейскому племени, набросилась на слизня.
Она молотила его багром, то острием, то плоско, как обычной палкой, не разбирая, как попало. Единственное, что ее заботило, как бы не зашибить копошашуюся там же Машу. Пыл ее подогревался тем, что коллеги тоже не остались в стороне и атаковали тварь каждый по своему со всех сторон.
"Мужчина! - восхищенно подумала Анна между ударами, краем глаза отмечая храбрые действия Владислава, - если бы он так защищал меня, уж я бы его отблагодарила, будьте-нате!"
Векшинская остановилась на секунду, чтобы передохнуть и тут увидела (раньше она просто смотрела, а теперь - увидела!) глаза фиолетовой твари. "Надо быть в глаз!" - вспомнила она рекомендацию в интернете по самозащите от насильников. Она сосредоточилась, приметилась и тыкнула остроем изо-всех сил в глаз слизня.

"Ненавижу, ненавижу, ненавижу!" Похоже, это сегодня для Анны было словом дня. Она проснулась со стойким ощущением ненависти, завтракала с отвращением, шла на работу с негодованием, а, оказавшись за рабочим столом, снова вернулась к ненависти.
Вообще то к работе своей Векшинская относилась спокойно. Есть и есть, деньги приносит, и ладно. Хотя, иногда бывало интересно. Когда нужно было подобрать какого-нибудь структурального лингвиста (да, да, а вы что думали, никому не нужны специалисты такого профиля?) или физика-ядерщика. Тогда поиск спеца становился эдаким квестом, погоней за невидимкой. В такие дни стол Анны, и так заваленный всякими-разными бумагами и предметами (иногда не канцелярского свойства), превращался в первозданный хаос, в котором она сама, кстати, прекрасно ориентировалась. Коллегам лучше было держаться в сторонке. Векшинская, увлеченная поисками, могла быть резка, а иногда и груба. Тем более, что коллег своих она не особенно любила. За исключением Лизы, пожалуй, да и та ей нравилась не всегда, а время от времени. Ах нет, еще Векшинская жаловала Владислава. Ну, любила она вечных спорщиков, что тут поделать, а Алехин был именно из них. Ну и внешне - мужчина в ее вкусе. А всех остальных она в лучшем случае терпела, в худшем - терпеть не могла.
Но сегодня был особый день. Если бы Стейнбек писал не "Гроздья гнева", а "Гроздья ненависти", Анна Векшина была бы главной героиней романа. Трудно сказать, что спровоцировало этот взрыв. Может быть то, что облюбованное ей путешествие на Мачу Пикчу пришлось аккурат на конец ее отпуска, который передвинуть (ну, кто из этих козлов согласится с ней поменяться?) не было никакой возможности. А может быть то, что продавщица в кофейной лавчонке оказалась записной сукой и продала ей кисловатую бурду под видом стопроцентной арабики.
Бензину подлил этот мерзопакостный Камышев со своим вонючим чаем и вонючими бумагами. Анна едва сдержалась, чтобы не кинуть бумаги в физиономию с этими отвратительными усиками. Однако совсем уж не ответить не могла.
- Ах, дражайший Евгений Александрович, - яда в ее голосе хватило бы на то, чтобы отравить половину Обнинска, - не нужно шоколадок, прошу вас. Экономьте деньги, в вашем возрасте они могут понадобиться в любой момент. На лекарства там или еще на что. Не дай бог, конечно. А время, правильно - нужно беречь, его у вас не так много осталось. Опять же, не дай бог, конечно...
Анна смахнула бумаги на край стола и включила компьютер. Пока ничего срочного нет (а этот хрыч пусть лесом идет со своими бумагами, до обеда перетопчется), можно посмотреть, чем еще, если уж не Мачу Пикчу, можно будет занять отпуск.

У Эйты был тяжелый день. Утром она доела всю ту нехитрую снедь, которую раздобыла накануне, поэтому голод дал о себе знать уже к полудню. Девушка завернула в небольшую деревеньку, где на маленькой площадушке среди покосившихся домиков устроила симпатичное веселое представление с фокусами и побесёнками. Во всяком случае, ей казалось, что оно было симпатичное и веселое. Однако крестьяне, судя по угрюмому выражению лиц и вялым хлопкам, думали совсем иначе. Когда она разбрелись, оставив в ее красном берете пригоршню орехов, Эйта тоже загрустила. Ненадолго. До следующей деревни. Там она пела жалостливые баллады, танцуя, в том числе и на руках. А потом была еще деревня и еще. К вечеру сил у Эйты почти не осталось, зато в котомке лежал добрый ломоть хлеба с сыром, несколько печеных картофелин. Но главное, в кошеле приятно позвякивали монеты.
Словом, у Эйты был тяжелый день. Поэтому у костра балаболка фиглярка сидела молча, наслаждаясь теплом и песнями случайных спутников.
- А я Эйта, - представилась она, когда возникла пауза, - я петь люблю...как-то само собой получается сочинять, - добавила она почти себе под нос.
Девушка охотно достала свою еду и выложила рядом с лепешками бабушки Руты. Она чуть замялась, но потом быстрым, почти незаметным движением схватила початок кукурузы и впилась в него крепкими зубами, захрустела.
- Мммм, - промычала Эйта с наслаждением, - люблю я вот это...
Как-то сами собой (впрочем, как всегда) слова сложились в...ну, можно сказать и в стихи

Золотыми зернами наполнена,
О богатой жизни мне напомнила
Кукуруза, Царица полей.

Поедаю ль тебя запеченною,
Иль сырую жуя с обреченностью,
Представляюсь Царем из Царей.

А когда мой желудок насытится
Мне другая картина увидится -
Я церковной мыши бедней...

Что Эйта и пробормотала себе под нос, впрочем, не настолько тихо, чтобы ее не расслышали.

Если Стерре и ненавидела что-то больше, чем порванный сон, то сейчас не могла это вспомнить. Первым порывом было рассказать Урбино, что она думает о его матушке, бабке, а заодно и его собственных перспективах на ближайшее будущее. Но матушка сдержалась, только фыркнула на нелепую шутку Урбино и пробурчала
- Это, черт тебя дери, должна быть хорошая идея, не то ты рискуешь распрощаться с возможностью вообще впредь покушаться га чью-нибудь честь даже в мыслях...
Она села на кровати, ни мало не заботясь о том, что была одета лишь в нательную рубаху.

Результат голосования для Стерре был таким же очевидным, как желания пехотного капрала при взгляде на пинту пива. По
Тому она и бровью не повела, когда Джессику провозгласили королевой Донмая. Бровью не повела, но внутри вся собралась. Вот теперь должно было начаться самое... Что самое матушка затруднялась пока ответить. Разве что самое приятное из списка возможностей она исключила сразу.
Распоряжения новоиспеченной королевы она слушала впол уха. Её больше интересовала реакция собравшихся. И она услышала не один и не два пренебрежительных возгласа. Стерре постаралась запомнить, откуда они прозвучали. И продолжала слушать...и смотреть.

Стерре проводила глазами Джессику и вздохнула. "Не удивительно, что она не соображает, что к чему, - подумала она, потирая глаза, - тут у самой меня голова с задницей местами поменяться готова, только бы не думать. Ладно, если в ушах звенит, значит голову еще не отрубили, как говаривал один мой знакомы сержант. Пойду ка в зал, ухо нужно держать востро..."
Тетушка вышла следом за Джессикой и расположилась в ложе Дома Багир.

Стерре поглядела на вошедшего оценивающе. Вопреки собственным ожиданиям она думала о том, сможет ли лорд Шайенн изменить сложившуюся ситуацию, причём думала ревниво. "Эге, - пробурчала она самой себе, - да ты, старая калоша, уже за корону одной рукой схватилась, что твой пехотный сержант за сиську обозной девицы".
- А лорд Шайенн не прост, - сказала она негромко, но так, чтобы слышала Аннеке, - ох, не прост! Интересно, как ему понравится новость о том, что трон уже, почитай, занят?

Стерре было понятно, что никому ничего не понятно. Сторонникам Дома Багир не понятно, взойдет ли их ставленница на трон и, если нет, то что будет дальше. Противникам Дома Багир не понятно, откуда, как черт из коробочки, выскочила эта Джессика и чем грозит ее восшествие на престол.
Матушка Аллемаа не видела нужды разговоры разговаривать с домочадцами, поэтому, как только объявили перерыв, направилась в ложе Дома Арбакс.
- Мое почтение, леди Аннеке, - произнесла она голосом, не оставлявшим сомнения в том, что будь ее воля, леди Арбакс уже сегодня окончила бы свой земной путь, - интересную игру вы затеяли. Вона как улей растревожился! Только вот, когда пчелы кусаться начнут, кто окажется с опухшей физиономией?

- Угу, - буркнула Стерре, выслушав Урбино, - что до Вигго, то плевала я на его "против-не против"...Чегой-то я его до сих пор так и не увидела и помощи от него, что от того козла молока...
Матушка Аллемаа чувствовала, что закипает. Очень она не любила, когда ее пихали куба бы то ни было против ее воли. Последний раз такой пихающий, капрал какой-то пьяный в задницу, остался, как надеялась Стерре, без шансов когда-нибудь обзавестись потомством. Вот и сейчас маркитантка чувствовала, как возмущение скручивается в тугой комок где-то в животе, булькает в горле и рвется наружу. Противиться этому она никогда даже не пыталась. Не стала и теперь.
- Кхе-кхе, - громко прокашлялась Стерре, чтобы привлечь к себе внимание, - Вот ведь как интересно получается. Тут у нас не больше, не меньше, как война. И ладно бы с врагами какими из плоти и крови. Делов-то, мечи в руки и айда... Так нет, появились твари, которые даже Преподобных Матерей поставили в тупик. И чтобы с ними справиться, нужен человек, у которого недюженный ум, а лучше мудрость и сила тоже недюженная. И талант повести за собой людей недюженный же. И доверие этот человек должен вызывать недюженное. В общем, куда не ткни, все у него должно быть недюженное. А теперь гляньте на леди Джессику.И где тут чего недюженное? При всей моей любви у уважении к ней, как к Верховной Опоре Дома Багир, она также годится на роль военного вождя, как я на роль белошвейки.
Стерре перевела дух и посмотрела прямо на лорда Джойсса.
- И вот, что мне особенно интересно. Ни один мужчина, - она особенно подчеркнула слово "мужчина", - из оставшихся в живых, ни один из тех, кто называет себя воином, не сказал, что готов стать королем, чтобы повести за собой войско... А, ну да, для этого ж смелость нужно иметь!
Матушка Аллемаа повела головой, словно пристально рассматривая присутствующих.
- А может мне изменяет мое старческой зрение и здесь вообще нет мужчин?

Новости заставили Стерре сжать до боли челюсти. Она оказалась права в том, что темные твари будут убивать Опор по-одному, но, пожалуй, впервые в жизни, не была довольна своей правотой.
- Пугаться собственной тени, - пробурчала она в ответ на реплику Джессики, - уж лучше сразу вниз головой с какой-нито башни. У нас сейчас единственный выход - собрать всех и дать эти тварям по мордам общим кулаком. А потому времени на визиты даже меньше, чем нету. Я бы прибавила шагу, а то и побежала бы...
Слова лорда Джойся на секунду сбили ее шага. Перед глазами мелькнул портал, мир по ту и по эту сторону..."Нет, - подумала она, - это не возможно, или Вигго не умнее, чем деревенский дурачок". Об этом она и сказала вслух, не упомянув, однако, имени колдуна.
- Я пожила и повидала поболе, чем вы все тут, - продолжила она негромко, - но никогда,даже краем уха не слыхала об этой темной нечисти. А уж слыхала я всякое, почитай еще что истории от начала времен. Если кто-то и протащил тварей сюда, то не нашими руками. А значит, и извиняться не за что.
Несколько секунд матушка Аллемаа шла молча, а потом обратилась к Дрону.
- А скажите, милорд, случалось когда-нибудь донмайцам вместе убивать кого-то пришлого, а не друг друга? И кто тогда этим заправлял?

"А девчонка горазда хвоста мужикам крутить!" - Стерре усмехнулась своим мыслям, но вслух сказала другое.
- Не то, чтобы время для амуров, но если его ждать, то и вовсе можно в девственницах состариться. Поэтому совет, как говорится, да любовь! Детишек не желаю, не уверена, что успеете их завести, с такими-то делами. Но если удастся, то и на здоровье.
Она окинула Джойса оценивающим взглядом. "Хорошие будут детишки, породистые", - матушка Аллемаа давно привыкла делить мужчин на породистых и так - дворовых. Джойс однозначно относился к первым.
- А что до тварей, так это те самые, которые Оскара уволокли и которых ведьма с Николасом и своим этим...телохранителем чуток потрепали. Можно их убить, вот только сил для этого вдесятеро против них нужно. А то и восто.
Она пожевала губами, словно обдумывая что-то и добавила.
- Едем в Ландсбейрат, уверена, что аккурат на горяченькое поспеем.
Стерре поискала взглядом Николаса. Уж больно привычным стало его присутствие, как нож за подвязкой - на первый взгляд не виден, но в драке незаменим.

Стерре слушала Джессику, скривив губы.
- Мне интересно, с чего ты взяла, что можешь что-то там доносить до Хирано? И с чего ты взяла, что он подскочит, чтобы кинутся чтобы защищать кого-то, кроме себя? - с каждым вопросом голос матушки Аллемаа становился все язвительнее и язвительнее, - И опять же, с чего ты взяла, что этот твой порыв придется по душе остальным Домам, например Варга? Ты... Мы вообще кто? Без году неделя затрапезный Дом...
Стерре намерена была продолжать плеваться ядом, да вдруг осеклась. Маркитантке не по душе было все то, что делала и говорила Джесс, однако сейчас здравый смысл возобладал. Она не собиралась раскачивать лодку, потому что нахлебаться воды пришлось бы и ей самой.
- Ладно, - сказала она, сбавив градус ядовитости, - готова поучаствовать в этом...цирке. Могу отправиться к Арбаксам и повеселиться вместе с тамошними дамами, ну, или готовиться к войне...
"Оскар, - думала Стерре, переводя дыхание, - вот кому я верю. А он сказал, что будет жарко". Вдруг она почувствовала необъяснимую грусть...даже тоску, как тогда, много-много лет назад, когда окончательно сломалась ее единственная любимая игрушка.

Сказать, что Стерре удивилась услышанному, так нет. Матушка уже поняла, что "жопа" это лучшее из тех определений, которое можно было бы подобрать к их ситуации. Ну, по крайней мере это была не первая "жопа", в которой ей довелось побывать, и далеко не самая худшая. Во всяком случае пока. Однако, до сих пор Стерре полагалась только на себя. Но теперь нужно было считаться и с другими..."домочадцами".
- Хорошо, что ты понимаешь, что нужно делать, - в голосе матушки Аллемаа на сей раз не было яду, но металл в каждом слове побряцывал, - Но было бы еще лучше, если бы ты и нас посвятила в...хотя бы во что-нибудь. А еще лучше, дала бы распоряжения, уж коли ты у нас Опора. Потому что мы пока понятия не имеем, что знаешь и думаешь ты...кстати и наоборот.

Стерре поднялась одной из первых. Но пошла она не к двери, а к Николасу.
- Последней курице в этом курятнике понятно, - сказала матушка так, чтобы слышал только он, - что ведьмы в курсе, что здесь произошло, или, во всяком случае, догадываются. И уж коли мы не можем взять эту распреподобную за грудки, то уж точно нужно выяснить, что об этом знают другие. Нам не мешало бы собраться всем и...послушать нашу Опору.
При этих словах маркитантка скривилась, словно проглотила несвежую устрицу.
- Она на приеме в Доме Шайен, если мне не изменяет память, - продолжила Стерре, - Не будешь ли ты любезен, чтобы сказать, что она нам нужна?
Сказав это, матушка Аллемаа развернулась и направилась к выходу. "Если весь Донмай в одночасье облевался, - думала она на ходу, - то пусть меня поджарят в аду черти, коли не над каждой головой здесь навис топор..."

Мелодия сменилась и Эстер почувствовала, как словно что-то щелкнуло внутри. Чувственная истома вдруг уступила место состоянию, похожему на игру пузырьков шампанского в бокале - переливчатому и игривому.
Партнер поэтессы по прежнему был внимателен и бережен, хотя его рука ощущалась уже не так мягко. И это было приятно, потому что теперь она могла играть, а где-то спорить, а где-то поддаваться, а где-то показывать характер.
И если предыдущий танец был для Эстер сценой любовной, где двое словно одно целое, то милонга - сценой семейной, где партнеры создают что-то общее, оставаясь каждый самим собой. И если еще десять минут назад женщине было все равно, как зовут обнимавшего ее мужчину, то теперь она вдруг поймала себя на мысли, что не прочь узнать его имя...и сказать ему свое.
Когда ты уйдешь, растворишься
В звуках печального танго,
Пусть имя твое ласкает
Мои пересохшие губы...
Музыка закончилась и это было естественно. Так же естественно, как заканчивается детство, заканчивается весна, заканчивается книга. Заканчивается для того, чтобы началось что-то другое.
Эстер подняла голову и встретилась глазами с партнером. На губах мужчины лучилась улыбка. Она улыбнулась в ответ.
- Эстер, - сказала она, прощаясь, - меня зовут Эстер Кинтана...

Себастьен сделал движение, такое долгожданное, что Эстер отозвалась на него, как ей показалось, чуть более стремительно, чем следовало бы. Однако он подхватил её и первые шаги подарили то ощущение цельности, которое во многом и влекло поэтессу на милонгу.
Реки рук, сплетаясь,
В море тел вольются.
Океан движений
Превратит партнёров
В Космос. Это Танго.
Эстер двигалась за Себастьеном, чуть расцвечивая движение, словно оживляя легкими мазками монохромную картину. Прикосновения мужчины словно дарили надежду на наслаждение, поэтому Эстер чувствовала почти тоску, когда их тела расходились. Словно почувствовал это, ладонь Себастьена легко скользнула по спине поэтессы, поддерживая и согревая.
Она позволила этому быть, готовая сделать рисунок танца ещё более чувственным и насыщенным.

Ярость Ханны сменялась то унынием, то недоумением, то растерянностью по мере того, как развертывалось действо в большом зале. Сообщение Ишибы и вовсе вызвало состояние, близкое к шоку. И это у закаленной спортивными баталиями гандболистки. Что же говорить о том, что в толпа вокруг царила практически паника.
- Четверо умерших? - Ханна даже не заметила, что говорит вслух, - Умерших во сне? Как же..?
Внезапно на женщину нахлынуло ощущение, что она находится где-то в другом месте, знакомо-незнакомом. И не одна, а с...Лисом. Ханна машинально стала вертеть головой, отыскивая в толпе знакомое лицо. И в этот момент прозвучало объявление о необходимости сдать кровь. Ханна замерла. "Снова сдавать кровь, - мысль забилась, словно пойманная птица, - снова...кровь... А ведь я уже сдавала, перед посадкой! Нет, не может быть...Не хочу! Не может быть, чтобы у меня был этот, чер его дери, вирус..." Это было страшно. Так страшно, что на несколько минут Ханна перестала осознавать происходящее вокруг, словно враз отключилась способность видеть, слышать и чувствовать.
Пока она приходила в себя, обстановка вокруг изменилась. Появились кушетки и врачи. Народ обреченно потянулся сдавать кровь.
Ханна отчаянно искала в толпе Лиса. Ей казалось, что до того, как она подойдет к медикам, ей непременно нужно с ним поговорить. Однако ее попытки были тщетны. Ханне хотелось от отчаяния сесть на корточки и зарыдать. Но это было бы полным крахом для тщательно созданного образа непобедимой Ханны Нюберг, выдающейся гандболистки. Поэтому, закусив губу, спортсменка направилась к ближайшей кушетке. "Чем быстрее кончится этот кошмар, - думала она на ходу, - тем лучше...при любом исходе лучше".

Первые движения Себастьена едва заметны. Эстер готова биться об заклад, что случайные зрители даже не разглядели бы этого напряжения рук, вот так, чуть-чуть, только лишь для того, чтобы почувствовать, как отзовётся на них. И она отозвалась. Позволила своему телу последовать за невидимым импульсом. А потом мягко продолжила движение. Так талантливый писатель завершает строку не точкой, а многоточием...
Нет, она не станет танцевать, как диктует ритм - прямо и чётко. Она хочет следовать за голосом Медины, за этой игрой звуками, за этой недоговоренностью или напротив, подчеркнутой силой. И ещё - она не станет спешить. О, кто, как не поэт, способен оценить паузу? Разве что талантливый актёр. Ведь пауза говорит о многом и о многом молчит. Эстер позволит себе замирать, вслушиваясь в чувства, чтобы затем поддаться ритму, всем телом чувствуя звук.
Поэтесса уловила ритм тела Себастьена. "Словно меня обнимает сама музыка", - подумала она. Мысль вызвала странное ощущение - желание одновременно раствориться в руках мужчины и напротив напрячь мышцы рук, спины, живота, чтобы стать камертоном этой музыки.
Эстер позволила себе едва заметное движение плечами, словно посылая партнеру сигнал "Я готова!".
Она вслушивалась в слова песни, а в голове рождалось своё:
Утро без любимой
Так...серое нечто

Кофе - любимый с ней,
Без нее...вода

В объятьях время
Так быстротечно

Она не рядом -
Года...года...

Ханне хотелось ругаться. Ругаться грязно и безостановочно. Все было не так. И посадка на странный (как оказалось впоследствии, военный аэродром) настроения вовсе не подняла. "Какая к чертям собачьим американская база?! - думала Ханна, выбираясь из кресла и с трудом распрямляя затёкшие ноги, - Неужели не нашлось поблизости гражданского аэропорта?! Идиоты чертовы!"
Она плелась за собратьями по несчастью к выходу, когда раздался крик. Ханну словно током ударило. Женщина развернулась так резко, что едва не опрокинула идущую позади неё пожилую даму. Впрочем, так среагировала не только Ханна. Головы пассажиров как одна повернулись в сторону крика. Кричала стюардесса, кричала, глядя на одно из кресел, где, по видимому, сидел человек. "Убили, - почему-то подумалось ей, - ко всему прочему ещё и труп..."
Среди пассажиров она увидела мужчину, который показался ей удивительно знакомым, в голове даже промелькнуло имя "Лис". Впрочем, она не могла долго сосредотачиваться на этом, потому как в толпе началась паника. Люди старались отстраниться от неприятного зрелища и толкались в сторону выхода. Поэтому Ханна развернулась и, подталкивая в спину идущую впереди Монику, двинулась к трапу. В голову откуда-то вползла мысль: "Этот кто-то просто не проснулся. Умер там, а не проснулся здесь". А может, это была не её мысль, а что-то услышанное краем уха.
Ханна шла и думала о том, как сейчас ей бы хотелось принять душ и...выпить чего-нибудь действительно крепкого (и наплевать на режим). А ещё - секса. Все это вместе позволило бы забыть дурной сон, дурной полет, дурную посадку и труп на сиденье самолета.

"А ты не так-то прост, как кажешься, - думала Эстер, глядя на то, как Себастьян двигается к ней, обходя, согласно правилам вежливости, танцпол, - какие ещё будут сюрпризы, сеньор Упругий?"
Его подтянутость и струнная напряженность вызывали одновременно улыбку и желание тоже выгнуть спину, и почему-то дышать, высоко вздымая грудь, так, чтобы это было видно мужчине.
Она поднялась движением, чуть более порывистым, чем ей хотелось бы. Плевать! Похоже, в их общем танце будет место и для таких порывов.
Ого! А вот этого она не ожидала. Себастьян хищно втянул носом воздух, так волк-охотник выслеживает добычу. На долю секунды Эстер почудилось, что он вдохнул часть её самой, её сущности. Даже голова закружилась. Но нет, она не станет жертвенной ланью. О нет, для волка она будет волчицей!
Эстер кажется, что прикосновение мужчины это тоже охота. Он словно прислушивается, словно вчуствуется в ощущения от её руки, её кожи, её самой рядом. Что ж, она тоже будет слушать. Сейчас он галантен, тактичен. Он предлагает попробовать... Отлично, несколько шагов по направлению к танцполу, как несколько шагов по направлению в арене. Почему-то Эстер кажется, что сейчас будет бурно...
"Секунду назад любовники
Скрестили взгляды и руки...
Стань для неё властелином!
Стань для него Клеопатрой!
Ave, Танго! Милонгеро te salutant!"

Объятие было на удивление комфортным... И даже обозначившийся животик Себастьена не мешал этому. Напротив, делал прикосновение каким-то ещё более настоящим.
Поэтесса чуть напряглась, когда пальцы мужчины осторожно пробежали вдоль её позвоночника. Она сочла бы это за вольность, если бы не чувствовала, как Себастьен прислушивается к собственным ощущениям. Пришло сравнение с дегустатором, который оценивает качество напитка, "перекатывая" его во рту. И Эстер позволила дегустировать себя:
"Для тебя я стану кем угодно,
Глотком божоле или ломтиком бри,
Лишь только бы губы твои
ко мне прикасались".
Прижавшись к Себастьену, Эстер вдохнула его запах, запах чистой рубашки, естественный запах кожи - тёплый и чуть терпкий. Настоящий. Ещё один эпитет, которым поэтесса наделила Себастьена. Мягкий, упругий, настоящий... Она была готова биться об заклад, что танго с ним тоже будет мягким, упругим, настоящим.
Танец ещё не начался, но Эстер почувствовала, что сейчас...вот сейчас мужчина сделает первое движение.

"Пока не известно доподлинно, кто прихлопнул Герберта, любой союзник для Теута - это возможный убийца", - хотела ответить Стерре Лине, но потом передумала. Впустую гонять воздух она не собиралась, а ничего заслуживающего внимания маркитантка не услышала.
Поэтому матушка Аллемаа сосредоточилась на зеркале, пока Урбино вызывал Вигго. Увидев волшебника, Стерре оживилась и подошла практически вплотную к волшебной поверхности. Вопрос волшебника еще больше разозлил маркитантку.
- Что случилось?! - вопрос вышел слишком резким даже для Стерре, - Да что тут могло случиться?! Сущие пустяки! Всего лишь утащили одного из наших людей, который, хоть и похож на деревенского дурачка, но поумнее многих здесь будет. И о нем ни слуху, ни духу... А со всех сторон только и слышно, мол, погодите, да не спешите. Только я хочу поспешить. Потому как если не поспешим мы, поспешат за нас. И окажемся мы там, куда солнце не заглядывает...
Матушка перевела дух и уже более спокойно продолжила:
- Я хочу понимать, что ты делаешь, чтобы найти Оскара. И еще я хочу сказать, что из реальных претендентов на престол мы хоть завтра можем собрать коалицию за Лилит Варга. Как по мне, весьма недурной вариант.
И Стерре выжидательно уставилась на Вигго.

Рука Эстер легко скользит в ладонь мужчины. Легко, почти невесомо. Пусть останется интрига, пусть до самого момента объятия он не знает, как она настроена. А настроена Эстер на близкое объятие. С того самого момента, как приняла приглашение Себастьена. Уж слишком загадочным он ей казался, слишком неуловимо разным. И ей не хочется, чтобы после танца у нее еще оставались вопросы.
Ладонь Себастьена по-настоящему мужская, надежная, но ласковая. Он не сжал ее пальцы, нарочито демонстрируя превосходство, но и не оставил ее руку, словно в пустоте. Рукопожатие Себастьена было поддерживающим, он словно говорил - "рядом с тобой мужчина, можешь довериться мне". Импульс был настолько силен, что Эстер едва сдержалась, чтобы не ускорить шаг в стремлении побыстрее оказаться на танцполе. Ну-ну, дорогуша, не спеши! Секунда-другая ничего не решит, но каждую из них можно наполнить предвкушением...
А вот теперь ее очередь вступить в игру. Эстер не торопиться - пусть его сердце забьется еще сильнее...и еще. Она подходит медленно, наслаждаясь его ожиданием. Да, они сейчас играют не на равных, ведь она уже все решила. Что ж, не так часто поэтесса позволяет себе быть почти хищницей.
Пожалуй, довольно! Эстер и сама больше не хочет играть. Музыка уже захватила ее в свои объятья, очень-очень близкие объятья. Пора позволить внутреннему устремлению вырваться вовне.
Последний шаг к Себастьену Эстер делает быстро. Ее рука скользит под руку мужчины, вверх по его спине, останавливаясь под лопаткой. Эстер на секунду прикрывает глаза. Ей кажется, что напряженные мышцы ее партнера словно вибрируют в такт музыке. И, черт побери, Эстер даже чувствует, каким будет его первое движение.
Она открывает глаза и смотрит на мужчину. Насмешка в ее взгляде постепенно уступает место вызову, затем приглашению и в конце концов - мольбе. Эстер уже не терпится танцевать...

- "Вчера" в положении Оскара, это все равно, что девственность на солдатской вечеринке, - ответила Стерре, направляясь в комнату с зеркалом, - Он может быть тысячу раз мертв. Только я больше боюсь, как бы ни случилось так, что "мертв" было бы наилучшим вариантом.
- Я вижу двух реальных претендентов на этот, мать его, трон, - продолжила матушка Аллемаа, переведя дух, - Хирано и Варга. Хирано терпеть не могут многие, и ненавидят остальные. Лилит тоже не золотой обол, но на нее ставят, например, Арбакс. Теута сдулись и пока занимаются тем, что мотают сопли на кулак. Я бы на них не смотрела. И не вижу причин, почему бы нам не объединиться за Варга - она не дура, не мягкотелая и не заморочена на мужиках. Вполне себе подходящая кандидатура. Что скажешь?

Белуга отчаянно пыталась унять дрожь в руках и выровнять дыхание. При этом она все дальше пятилась от двери. Мэтс казалось, что темнота выползает вслед за ней.
Она бросила встревоженный взгляд на Лиса.
- Давай-ка убираться отсюда, - пробормотала она оглядываясь, - не знаю, что это за место, только тут мне не нравится...

На " салют" Эстер София отреагировала стремительно, чем нимало не удивила поэтессу. Женщина с улыбкой смотрела на приближающуюся подругу, однако было в походке Софи нечто такое, что заставило Эстер насторожиться, может быть чуть большая стремительность или чуть большая подчеркнутость - она затруднилась бы дать однозначный ответ. Слова Софии, не прояснив ситуацию, подтвердили, однако, правоту ощущений Эстер.
- Обожглась?! Неужто этот норманн оказался не таким холодным, как его серебряный крест? - ответила поэтесса, стараясь шуткой смягчить тревожные нотки в голосе Софии. - Впрочем, лёд ведь тоже может обжигать...
Женщина секунду смотрела прямо в глаза подруге.
- Я всегда не прочь чего-нибудь покрепче, ты же знаешь. Так что пусть будет яблочная водка...для начала.
Эстер вскинула руку, подзывая официантку. Одновременно она бросила взгляд в зал, отыскивая немца. А вот он! Мило беседует с молоденькой, как это будет по-немецки, "фройляйн", да.
- А пока ты расскажешь, что произошло и мы подумаем, как залечить твои ожоги...или обжечь обидчика. Станем валькириями, если будет нужно:
Я вещий вестник светлой смерти:
кто встретил мой взор,
тот очи смежит навек...
Я виденье бойцов на поле брани:
видит меня герой, избранный мной!
Эстер усмехнулась и мягко прикоснулась к руке пианистки.

Взгляды обладают силой всегда. Но здесь, на милонге, они обладают силой особенной. Эстер знала это. Поэтому, когда "мягкий и упругий" обернулся, словно кто-то похлопал его по плечу, она всего лишь улыбнулась. Поэтесса постаралась,чтобы улыбка не была такой уж просящей, скорее, провоцирующей. "Ну же,- говорила эта улыбка, - Сейчас ты еще можешь все, но..."
Он так мило вскинул бровь в жесте недоумения, что Эстер с трудом удалось сдержаться, чтобы не хмыкнуть. Но все-таки не удержалась и прыснула в кулак, когда ее будущий кавалер повернулся так резко, что чуть не упал.
Эстер испытывала странные смешанные чувства, одновременно умиления, почти нежности и любопытства, похожего на азарт исследователя.
Мужчина, похоже, все еще не верил, что она приняла его приглашение - он уже в который раз спрашивал ее об этом глазами, бровями, которые вскидывал так умильно, что лоб покрывался морщинками, телом, которое то подавалось в ее сторону, то качалось в сторону танцпола. И нужно сказать, она наслаждалась этой игрой, которая сейчас позволила позабыть о том, что происходит там, куда пошел Александр. Игрой, которая позволяла чувствовать себя единственной.
Однако, пора было дать ответ, однозначный ответ. Чтобы его брови окончательно не залезли на высокий, с залысинами лоб. И Эстер кивнула, нарочито едва заметно. Еще одна маленькая провокация - увидит или нет. Увидел. Кажется, он полон неожиданностей, этот "мягкий и упругий". Сейчас, когда она была вовлечена в кабесео, женщине показалось, что его упругость может быть упругостью китового уса, а мягкость - мягкостью боксерской перчатки.
Что ж, поэтесса любила неожиданности. И она уже уверенно сделала движение навстречу своему новому партнеру.

Стерре была настроена решительно, и, когда Джессика приблизилась, что называется взяла быка за рога.
- Теута могут строить оскорбленную невинность, а ты можешь пылать праведным гневом, - сказала она голосом глухим не столько из опасения быть услышанной, сколько из сдерживаемого гнева, - Только мне плевать. Я не собираюсь цацкаться с убитыми горем и посыпать голову пеплом. У нас нет на это времени. Да и остальные претенденты на трон, дражайшая моя племянница - эти слова матушка Аллемаа произнесла с такой миной, будто проглотила сырую улитку, - не станут вытирать сопли ни Родерику, ни его семейству. Я сказала то, что хотела сказать и увидела то, что хотела увидеть. А тебе, как по моему, пора бы уже сделать что-то важное для всех нас. И если это замужество, то, черт побери, выйди уже замуж!

Великодушие Софии было открытием для Эстер, приятным открытием, нужно сказать. Она сама была ревнива, порой до безумия и частенько представляла себя богиней Метидой, безжалостной и жестокой. Эстер никогда не принимала расхожую тираду о том, что месть должна быть холодным блюдом. Она мстила, пока эмоции были горячи. Вот только никто из обидчиков так и не пострадал - Эстер использовала то оружие, которым владела лучше всего, и это были стихи. Многие удивились бы, если бы узнали, что мрачные и неприглядные образы поэтесса писала с них.
Но Эстер всегда удивляло великодушие и восхищало. Как и теперь.
- Ты, право же, открылась мне по новому, София, - сказала поэтесса искренне, - А вот я не умею прощать, даже ради всех удовольствий мира.
Она покрутила бокал, не отрывая взгляд от девушки.
- И да, я азартна. - Эстер перевела взгляд на Александра - Русский... Он, знаешь, очень русский и в то же время очень испанец. Ты должна с ним потанцевать, тогда сама поймёшь, о чем я. Но не думай, что я собираюсь сидеть сложа руки. А кальвадос...кальвадос подождёт.

"Ты оценишь его, - думала Эстер, глядя на Александра, - и мне даже интересно, какая ты будешь в вашем танго..."
Она отвела взгляд, чтобы её внимание не выглядело наприличным. Глаза остановились на мужчине, который сидел рядом с русским. "Мягкий, - почему то сразу подумалось Эстер, - но упругий, словно младенческая пяточка". Сравнение насмешило её саму и Эстер вдруг нестерпимо захотелось прикоснуться к этому человеку, выйти с ним на танцпол и, она была уверена, их танго было бы таким, которые не забывают.

- Хирано или Варга, хрен редьки не слаще, - Стерре не была настроена на долгие рассуждения. - Но старшая Арбакс, судя по всему высоко её ценит, эту самую Лилит, а уж она дока ещё та во всех этих тронных играх. И потом тебе с Варга что, детей крестить? Посадим её на трон, да и айда...
Матушка Аллемаа кинула взгляд, едкий, как неразбавленный уксус, на Джесс.
- Разве что ты соберёшься тут подзадержаться... Но тебе тогда со всяким нелегко будет. С Пустеро в том числе.
Маркитантка сделала ещё одну небольшую паузу и продолжила.
- Представь меня скорбящим родственникам. Хочу перекинуться парой слов с Родериком.

"Ах, если бы взгляд
Мог быть кулаком иль губами,
Как часто бы стал я
Обходиться без слов..."
Эстер смотрела на пожилого фата, а он не отрывался от своей собеседницы. Жаль? Нет... Хотя бы потому, что в голову пришли эти строки. Как знать, может быть они превратятся в чувственней верлибр. Поэтесса любила такие моменты, моменты преображения чувств в слова...или в движения...или в музыку...
"София! Здесь же София!" - Эстер вскинулась, отыскивая взглядом пианистку. Краем глаза она видела, как девушка танцует с немецким офицером.
София сидела за своим столиком и Эстер подняла бокал с вином, словно салютуя подруге.

Медина поёт...
"Грустное танго...
Песня прошедшей любви в сердце стучится..."
Взгляд Эстер скользит по залу, но мыслями она далеко... В кольце его рук так уютно, в глазах пляшут искорки и чертики, губы так мягко касаются то мочки уха, то впадинки над ключицей, то сгиба локтя. И слово "навсегда" кажется таким настоящим...
Это "навсегда" закончилось уже давно, только сгиб локтя все еще помнит его губы.
Эстер выныривает из воспоминаний со вздохом, похожим на стон. Следующий танец должен быть из прошлого и партнёр тоже должен быть из прошлого...
Например, вот этот - пожилой франт. Она отыскивает его взглядом. Мужчина беседует с другой. А, все равно, она будет смотреть...

У Эстер весь день болела голова. Проклятая мигрень, наследие аристократических предков! Компресс на лоб слегка унял боль, но не на столько, чтобы она могла сесть за редактуру поэмы, которую уже давно ждало одно американское издательство. Поэтому Эстер была зла - на себя, на аристократических предков, на весь мир... А ещё на то, что теперь наверняка проиграет пари, которое они заключили с Софией. Пари на сегодняшний вечер. Одна мысль о том, что нужно собираться и куда-то идти, вызывала волны боли. ""Грация" сегодня обойдётся без меня, - думала Эстер, не имея сил подняться с постели, - а как хотелось танцевать! И пари...было бы забавно. София такая мила, но порой бывает абсолютно сумасшедшая".
Однако к вечеру боль стала стихать. Все ещё морщась, Эстер поднялась с кровати. Нет, провести одинокий вечер она не собиралась, особенно теперь, когда мигрень разжата свои стальные объятия. Пришлось повозиться, чтобы принять достойный вид. Однако через каких-нибудь пару часов Эстер выглядела как всегда великолепно - шелковое платье глубокого красного цвета (цвета бургундского, как любила говорить Эстер), чёрные лаковые туфли на удобном каблучке. Из украшений она выбрала серебряное кольцо с розовым жемчугом - подарок матери, которое переходило в семействе Кинтана по женской линии, и серебряные кольца в уши. Пудра и мягкого оттенка помада завершили образ. Эстер набросила на плечи палантин и, прихватив ридикюль, буквально выбежала на улицу. Она призывно вскинула руку. Через несколько минут около неё остановился автомобиль. Женщина села на заднее сиденье.
- В "Грацию", пожалуйста!
Спустя полчаса она вошла в зал, который встретил её многоголосием и, разумеется, музыкой. Впервые за день Эстер Кинтана улыбнулась. Ни один бальзам не мог сделать того, что сейчас делало танго. Окутывая чувственными волнами, проникая в самые глубины души и тела, музыка, казалось, оживляла и возрождала. Эстер почувствовала знакомый прилив энергии и эдакого задора, того самого, который заставляет глаза женщины сверкать. "А вот теперь, душа моя, София, - думала Эстер, окидывая взглядом зал, - мы посмотрим, кто кого!"
Она увидела Софию в компании незнакомой молодой женщины, поэтому ограничилась взмахом руки и улыбкой. Неспешным шагом, в открытую рассматривая посетителей и все так же улыбаясь, Эстер прошла в правую часть зала и расположилась у свободного столика.
"Бокал вина, - думала женщина, располагаясь, - и, как это у Рильке:
"В многообразных встречах каждый случаю рад,
в преемниках и в предтечах распознавая лад".
Что ж, потанцуем!"

Эстер двигалась...нет, струилась вслед за Александром. Первый танец она всегда отдавала партнеру. Ей доставляло особое удовольствие чувствовать себя глиной в руках скульптора - вот здесь чуть сильнее нажатие рук, а здесь чуть ближе плечо, а вот бедро чуть крепче прижалось к её ноге. Танго приобретало форму, объём, структуру. А она сама становилась больше, чем женщиной, так же как Александр становился больше чем мужчиной.
Не разжимать объятий, перетечь в следующий танец. А вот тут дать себе больше воли. Иначе мужчина соскучится. Кукла, даже самая красивая и послушная, перестаёт увлекать, как только становится знакомой. Поэтому Эстер позволяет себе вплетать в общую канву танца свои нити - кружевное движение ногами, легко, так, что партнёр и не чувствует. А вот на сэндивчетто Эстер позволяет себе больше откровенности - уже ощутимо для Александра, нарочито ощутимо, скользит ногой по его ноге. Мордида, укус одновременно нежный и неудержимый, такой оставляет следы, следы на теле танго, подобно тому, как страстный поцелуй оставляет на коже ожог. И здесь сделать паузу, насладившись участившимся дыханием партнера и его чуть затуманившимся взглядом.
О! Следующее танго словно специально для Александра. Кто сказал, что Россия холодная, мерзлая, мрачная? Её партнёр рушит все расхожие шаблоны и стереотипы. Его кровь горяча, его тело гибко, а руки сильны. Он больший испанец, чем некоторые уроженцы Калабрии и Арагона. И для него она снова становится мягкой...но не послушной, плавной...но не безвольной. Эстер танцует откровенно. Едва почувствовав движение Александра, охотно откликается на волькаду, после которой однако не спешит восстановить равновесие, давая мужчине почувствовать тепло, упругость и гибкость её тела. А потом вдруг ускользает от него, почти размыкая объятия. И снова возвращается, восстанавливая единство музыки и тел.
И ещё один сладкий момент.
"Я пью его всей кожей - последний аккорд танго.
Ещё алым - дыхание, расплавленным золотом - взгляды.
Но льдисто-холодные искры
Щекочут подушечки пальцев
...прощание. До нового
Танго."
Глоток вина, вот, что она непременно сделает прежде, чем её снова увлекут на танцпол. А что так будет Эстер не сомневается.

Александр подходит неспешно. Эстер обожает эти секунды.
"Шаги партнера - нарастающий рокот
Рок неизбежного танго
Время сгустилось в каплю
Выпей! И мир перестанет быть прежним...
Танго." - когда-то написала она, пережив это впервые.
Эстер встаёт, чуть опираясь на руку мужчины, совсем чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы он почувствовал себя сильным. У Александра особая рука. Рука мужчины, который не сомневается, который готов ко всему. За такой рукой приятно идти, даже с закрытыми глазами. Когда Эстер танцевала с Александром, ей нравилось моментами прикрывать глаза, чувствовать себя полностью в его власти. И ни разу поэтесса не была разочарована.
Эстер шла к танцполу, не глядя по сторонам. Один лишь раз взгляд её метнулся в сторону, в сторону Софии.
Музыка жила своей жизнью, доступной и тайной, прохладной и жаркой, царапающей и ласкающей. Ты мог окунуться в эту жизнь с головой, мог плескаться на поверхности. Вот только остаться в стороне было невозможно. Эстер и не собиралась. Она во всем искала глубину, а найдя, не думала ни секунды, прежде чем нырнуть. И танцевала она также.
Рука Александра мягко, но решительно легла на спину. Прикосновение не обожгло, скорее согрело. Эстер слегка опустила голову, прислушиваясь к себе, к партнеру, к музыке. Тело стало привычно упругим и чутким. Александру достаточно было лишь задумать движение, как Эстер отозвалась бы на него. Ещё секунда...

Эстер чувствовала, как атмосфера наливается чувственностью, сгущается, становится почти осязаемой. Зал заполняется и единственным свободным местом остаётся танцпол. Пока...потому что взгляды уже скрестились. Ещё немного и притяжению танго не смогут сопротивляться ни мужчины, ни женщины.
Эстер обращает внимание на вошедшего мужчину. Надо же, немецкий офицер, какая неожиданность. Высок, пожалуй, чуть более худощав, чем она любит. Зато хорош лицом, такой типаж в её вкусе. Вот этого ей не хотелось бы упустить. Она не знает, как танцуют немцы. "Зато они умеют говорить о Вагнере и Гёте,- думает Эстер, сопровождая мужчину взглядом, - "Пойми и ты, как сердце к сердцу властно
Влечет огонь в крови
И что любовь напрасно
Бежит любви".
Да, пожалуй я готова стать твоей Лили...на пару танцев".
И вдруг, о, Господи! Как она могла его не заметить?! Наверное потому, что он сидит, обложившись газетами... Александр! "Русский испанец", как она его называла. Они виделись несколько раз на милонге, танцевали. Он был приятен и...надёжен ("как все русские" хотелось всегда добавить Эстер не ведомо, почему. Кроме Александра русских она не знала). Великолепно! Теперь она знала, с кем будет её первое танго. Эстер встала и изящным движением, неспешным, так, чтобы окружающие это отметили, сняла палантин и перебросила его через спинку стула. Огладила платье движением, которым любовник мог бы прикоснутся к женским бёдрам и села, закинув ногу за ногу. Она смотрела на Александра и улыбалась. "Ты ведь не можешь этого не заметить, правда?"

Первый глоток вина, как первая влюбленность - терпкий, обволакивающий...тревожит, но еще не пьянит. Эстер в полной мере насладилась первым глотком Шато Лафит, дала огню растечься по телу, а затем сделала неспешный второй. Вот теперь хорошо все! Она бросила взгляд на Софию. Девушка нравилась ей, в какие-то моменты очаровывала, а в какие-то Эстер могла поклясться, что почти влюбляется в нее. Поэтессе было жаль, что видятся они не часто, но придавать их знакомству большую теплоту Эстер не торопилась. И вряд ли смогла бы объяснить почему, если бы у нее спросили. Она улыбнулась, глядя на игру рук Софии. "Да, ты это умеешь", - подумала она без тени сарказма или зависти.
Но хватит на сейчас подруг! Эстер села поудобнее, развернув плечи и голову таким образом, чтобы подчеркнуть линию и изгиб шеи. Она не по наслышке знала, как это действует на мужчин. Изящная женская шея, беззащитно открытая...словно самой природой предназначенная для поцелуя. Ее взгляд снова вернулся к молодому мужчине с внешностью креола. "Пожалуй, - подумала она, слегка прикусывая нижнюю губу, - если он посмотрит, я не отведу взгляд".

Пора было двигаться. Белуга понимала, что промедление может обернуться чем-то...просто чем-то обернуться. И она не хотела испытывать судьбу на благосклонность. Храм Сна был в двух днях пути, далеко, но не смертельно. Тем более, что это сон, а в нем перемещение может быть и весьма необычным.
- Пойдём! - сразу же ответила она на вопрос Лиса, а затем добавила, - Только для двух дней пути нам понадобится еда и вода. Надо бы раздобыть чего-нибудь.
Она не очень задумывалась, чем, например, они за все это заплатят. Белуга была из тех людей, которые решали проблемы по мере их поступления.

Стерре было наплевать на Герберта Теута. Она его не знала и узнавать не хотела (даже если бы он был жив). Но маркитантка слишком много повидала на своём веку тел, разбросанных по оврагам, дорогам и полям, чтобы пренебрегать ритуалом погребения. Поэтому, изобразив на лице подобающие случаю скорбь и сочувствие, матушка Аллемаа двинулась ко гробу, чтобы выразить соболезнования родным усопшего. При этом гораздо больше её занимала Джессика и Нора Абель, о чем-то говорившие в стороне от всех. "Так, Джессика - думала она, чуть ускоряя шаг, но не на столько, чтобы показаться бестактной,- придержи ка эту ведьму для меня! А то потом поди поймай её, я вон с самого утра за ней бегаю".
Стерре, подойдя к гробу, постояла несколько секунд, всем своим видом являя печаль, а затем обратилась к сэру Родерику.
- Дом Багир скорбит вместе с вами, сэр Родерик,- сказала она тихим голосом, - Печально, что лучшие сыны Донмай покидают этот мир так преждевременно.
"А если мы и дальше будем коту...хвост крутить, - думала она при этом об Оскаре,- ещё один сын, неизвестно кого, правда, тоже распрощается с жизнью".
Она поклонилась Нимроду и вдове Герберта, а затем направилась к Джессике и Норе Абель.

Стерре вошла в обеденную залу, когда честная компания уже расселась за столом. Матушка краем уха услыхала перепалку между Джессикой и Саймсом. Но отповедь Урбино заставила ее напрячься.
- Спрос то, может, и будет, - маркитантка говорила жестко, глядя прямо в глаза Джессике, - но если мою задницу к тому времени уже будут поджаривать в аду черти, то мне все равно, с кого и какой будет спрос. Но я до сих пор не услышала ни одного дельного предложения, да и планы у нас, как у той козы - пощипать траву на обочине, а дальше видно будет... Ежели мы тут под вашим руководством, леди Джессика, - матушка произнесла это с хорошо подчеркнутой иронией, - то уж давайте хоть изредка вместе собираться, да дело обсуждать... А то ужинать при свечах мы все горазды...
Стерре перевела дух, заняв недолгую паузу тем, что положила себе на тарелку пару ломтей сыра и изрядный кусок хлеба.
- Оскар жив, хотя ему очень плохо. Это в один голос твердят и ведьмы и Вигго. Сколько он будет жив неизвестно, может быть уже сейчас он отдает богу душу. Ни Вигго, ни ведьмы понятия не имеют, откуда появились эти твари и что им нужно. В том месте, где на нас напали, мостовая вспучилась, как живот беременной девки. Это видно, но и только... Вигго сказал, что у него есть предположение. Велел терпеть до утра.
И снова пауза. Матушка тщательно разместила сыр на хлебе.
- Я достаточно точна? - Стерре откусила от бутерброда и принялась неспешно жевать.

Стерре спала хорошо, впрочем, как всегда. Не произошло еще событие, которое могло бы нарушить сон матушки Аллемаа. Под утро ей приснился Оскар. Он стоял в темноте, видны были лишь его плечи и лицо. И на этом лице быстро, словно лошадки на детской карусели, ужас сменялся отчаянием, отчаяние страданием, страдание надеждой, а надежда горьким разочарованием. При этом губы его беспрестанно двигались, словно пытаясь произнести какие-то слова. Стерре вслушивалась и вглядывалась, стараясь понять послание, однако кроме слога (или слова) "ма" так ничего и не разобрала...
Проснувшись, маркитантка поднялась сразу же. Снова сказалась многолетняя привычка покидать постель не медля, не смотря на то, твоя она или чужая.
Одевание не заняло много времени. Стерре выбрала удобную одежду. "Если сегодня случится спокойный день, то я съем свой кисет, - думала матушка Аллемаа, обувая мягкие сапоги, - ну да нам бегать, что другим чихнуть, а парня бросить в беде я не могу".
Бросив на себя взгляд в зеркало - "Да у тебя, матушка Аллемаа, старая калоша, глаз еще блескучий!" - Стерре направилась в обеденную залу. Во-первых, хотелось есть, а во-вторых, нужно было понять, как действовать дальше. Ну и в-третьих, хотелось таки увидеть Верховную Опору.

"Ну хоть кто-то здесь делает свое дело профессионально, - думала Ханна, прижимая салфетку к сгибу руки и освобождая место для своей подруги по несчастью, - Последний раз так кровь взяли, что я пару дней играть не могла. И синяк в пол руки."
Спортсменка повернулась к Гарсия и вскинула вопросительно бровь.
- Дальше что? - она постаралась убрать из голоса вызов, но раздражение в нем звучало отчетливо.

Стерре метнула на Урбино такой взгляд, что если бы это был нож, то бедный советник распрощался бы с жизнью быстрее, чем успел сказать "мама". "Чертова кукла! - маркитантка сжала зубы, чтобы не разразиться нецензурной бранью в присутствии ведьм, - Куда баба может поволочься на ночь глядя, как не к мужику! Чтоб мне провалиться, если она появится раньше утра, да и потом еще полдня ноги свести не сможет, отлеживаться будет. Нашла время по постелям скакать!"
- Домой! - прорычала Матушка Аллемаа, забравшись в карету, и, убедившись, что посторонние не видят ее, сплюнула под ноги от досады.

Ханна недовольно скривилась, но безропотно подхватила вещи и прошла в комнату. Разговорчивая девица раздражала, хотелось сказать: "Просто делай, что говорят. Молча!" Она быстро поставила сумку на стол, выгрузила из карманов всякую мелочь и прошла в кабинку. С неудовольствием отметила колючий холодок, пробежавший вдоль позвоночника. "Ещё чего не хватало, - выругала она себя мысленно, - волноваться из-за чепухи. У них это плановая проверка, а я мандражирую. Дернул же черт эту белобрысую про лампочки рассуждать!" Ханна положила руки на круги и замерла в ожидании.

Стерре не пошла за ведьмами. Они ей не нравились, не смотря на то, что сейчас вроде как были на их стороне. Матушка Аллемаа пошла вдоль улицы, стараясь разглядеть...что? Она не знала. Да и разглядеть что-либо в наступающей темноте было затруднительно. Но и стоять на месте она не могла, ноги словно сами вели её куда-то.

Первый выстрел заставил Мойру застыть на месте, а вот второй... Кровь, не шуточная и не киношных - её, Мойры, кровь на нелепом костюме превратила мирную библиотекаршу в злобную фурию.
- Аааааа, - взревела миссис Керриган, бросаясь на Карсона, - это моё..., это моё!!!
Тело Брук повиновалось ей безоговорочно. Ядерным ядром Мойра врезалась в мистера Карсона, а пальцы, превратившиеся в когти, безжалостно нацелились мужчине прямо в глаза.
- Дрянь, дрянь, дрянь!!! - вопила Мойра, желая только одного - убить этого мерзавца.

Недавние события - нападение черных фигур, появление ведьмы и схватка с нечистью, похищение Оскара, произвели на Стерре такое впечатление, что слова Норы Абель были всего лишь комариным укусом после доброго удара дубиной. "Похоже, - думала маркитантка, отпивая вино и даже не собираясь отвечать на вопросы Преподобной Матери,- наша тайна уже и не тайна вовсе, по крайней мере для этой ведьмы. Интересно, это она оказалась такой догадливой или мы такими безмозглыми? Или у кого-то вода в одном месте не держится?" Матушка Аллемаа угрюмо обвела взглядом всех, кто находился в комнате. От неё не укрылась растерянность Джессики, и нарочитое безразличие Саймона. Слова Лины лишь чуть прояснили ситуацию, но это вовсе не удовлетворило Стерре. "Этот чертов чародей теперь с ведьмой решать будет, что с нашими задницами делать? - она все больше и больше раздражалась - Да он нас разменяет на свой интерес, как та деревенская девка свою девственность на деньги. Плохо... Ладно, сейчас надо понять, как Оскара возвернуть".
Появление Матери Эсмеральды и мастера Джека вызвало скорее облегчение. Решение проблемы уже не откладывалось на завтра. Стерре одним глотком допила вино и подалась вперёд, внимательно слушая рассказ ведьмы.

Стерре была в ярости. В ярости на себя, на собственное бессилие и страх - "глянь на себя, старая колоша, чуть не обхудилась со страху, глаза б мои тебя не видели!" В ярости на ведьм вообще и на Эсмеральду в частности - "молниями кидаться ума много не надо, а ты порядок попробуй наведи!" На Оскара - "и угораздило же тебя ноги им в руки совать, олух, вместо того, чтобы бечь куда подальше!" На Вигго - "чародей хренов, дальше своего не видит!" И снова на себя, Оскара, ведьм...весь мир. В то же время ярость придавала силы. "Я не намерена сидеть на заднице ровно, - думала Стерре, решительно шагая по коридорам дома, - с этой ведьмы я с живой не слезу... Да и вообще пора шевелиться, а то нас так и перетаскают неведомо куда по одному, как нынче Оскара."
Буквально влетев в зал, матушка Аллемаа застыла на пороге. Присутствие Преподобной матери стало для неё неприятным сюрпризом. "Две этих чертовы бабы за один вечер, - маркитантка постаралась утихомирить дыхание и эмоции, взяла поднесённый Николасом кубок и неспеша пригубила, - это ровна на две больше, чем мне бы хотелось".
Она прошла вглубь залы.
- Прошу простить мою невежливость, Преподобная мать, Джессика - она склонила голову в жесте приветствия, - однако у меня сегодня выдался трудный день...а вечер так вообще ни к черту.
Стерре сделала паузу, отпила ещё пару глотков вина.
- И у меня гадкие новости. На нас с Оскаром напали. Не спрашивайте, кто. Этого не знаю ни то, что я, а даже мать Эсмеральда, которая по счастью оказалась неподалёку и помогла нам. Знаю только, что они выглядят так, как будто у меня вместо табака в трубке оказалась дурман-трава. Но главное, что Оскара похитили. Там были Николас, мастер Джек ("это мой защитник" - вспомнила она слова ведьмы и хмыкнула) и мать Эсмеральда. Но и все втроём они не смогли этому помешать.
Стерре опустилась в кресло и только теперь поняла, что очень устала.

"– Почему вы интересуетесь… этим? Кто вас прислал?"
И тут Мойру прорвало.
- Почему мы интересуемся?! - миссис Керриган, благовоспитанная миссис Керриган, превратилась в сущую фурию, которая вцепилась в отвороты пиджака стоящего перед ней мужчины, - Почему интересуемся?!!! У тебя еще поворачивается язык об этом спрашивать?!
Она трясла мистера Карсона, как иной любитель груш трясет ветку со спелыми плодами. И продолжала кричать ему в лицо.
- Немедленно верни мне мое тело, слышишь? Слышишь!!

Стерре с облегчением вздохнула, когда все формальности прощания были выполнены и они с Оскаром получили возможность двинуться домой. Облегчение это было правда весьма относительным. "Все равно, что почесать нос, если свербит в заднице", - подумала матушка Аллемаа, чуть пришпоривая кобылку. Она не удержалась и пару раз оглянулась по сторонам, пытаясь определить, где может находиться этот источник пристального взгляда. Разумеется, тщетно.
- Они, почему ты говоришь они? - обратилась она к Чонке, чуть наклонившись в седле.

Стерре скривила губы в приторной улыбке.
- Рада, что повеселила вас, - нарочито сладко ответила она Элеоноре, - мне кого повеселить, что миндальных пирожных наесться. Люблю, знаете ли, дорогуша, и то и другое.
"А ещё люблю, когда самонадеянные кукушки, вроде тебя, думают, что они могут матушку Аллемаа учить в носу ковыряться. - ничто в сладко-сливочном выражении лица маркитантки не выдавало ее уксусных мыслей, - Осторожней, милашка, а то ведь так можно и пальчик сломать. А ежели неосторожно повернуться, то и шею"
- Что каждый хочет повыше залезть, - Стерре выразительно посмотрела на молодую женщину, - так то и козе понятно. Только вот лично я либо не высоко лезу, либо соломки подстилаю, чтобы зад не отбить, ежели чего. Поэтому и присматриваюсь неспешно к тому, с кем эту соломку стелить станем. Дом Багир рассматривает разные союзы, я не готова сказать вам, кого мы поддержим. Например, сейчас леди Джессика отправилась с визитом к Хирано.
Стерре специально упомянула этот факт. Ей хотелось посмотреть на реакцию леди Элеоноры, особенно учитывая то обстоятельство, что Хирано был одним из явных претендентов на престол.

Стерре слушала Урбино внимательно. Маркитантка уже поняла, что информаиця, даже не больше кошачьего чиха, может оказаться порой полезнее весомого фолианта.
- Угу, Элеонор, значит, - пробурчала Стерре себе под нос, - поглядим, поглядим... Что она выпивох и драчунов под уздцы держит, то она молодец, вот только как далеко эта леди готова будет тех Эарголов с Чендеями завести. Поглядим, поглядим.
Она вскинула на Урбино глаза.
- На стуле я сижу гораздо ловчее, конечно, - сказала матушка Аллемаа, хмыкнув, - но из седла не выпаду, Дома Багир не посрамлю. В крайнем случае, сошлюсь на...как там это по благородному...на подагру.

Известие об обеде пришлось как нельзя вовремя. Дипломатические игры требовали энергии, а выпитое вино - закуски. Поэтому матушка Аллемаа, наскоро переодевшись в одежду, более домашнюю, поспешила в обеденную залу.
Привычно заняв удобное для нее место у накрытого стола, Стерре стала дожидаться остальных домочадцев, отламывая кусочки ароматного хлеба и неспешно отправляя их в рот. "Может, это и не принято у этих...благородных, руками хлеб щипать. - Думала при этом маркитантка. - Да только я в таком возрасте, что могу себе позволить что угодно щипать, хоть слуг за задницы..."
Незаметно для самой себя Стерре из кусочков хлеба, листиков зелени и виноградных ягод стала складывать ту ситуацию, в которую они угодили, как кур в ощип. "Это мы, дом Багир, - матушка Аллемаа собрала в кучку несколько янтарных и рубиновых виноградин, - нас только ленивый сейчас не обсуждает, мы на виду, как площадная девка на ярмарке. Это ведьмы, - несколько зеленых душистых листиков петрушки рассыпались по тарелке, - они везде. Хоть ты отворачивайся, хоть глаза жмурь, а все одно - от них не отмахнешься, вездесущи, как этот вот запах. Это Арбакс, пока что единственные, кого я понимаю, - она раскрошила кусочек хлеба и отодвинула горку крошек к краю тарелки, - и кому мы интересны не просто зенки пялить, а дела делать. Вот теперь как бы так смешать этот салат, чтобы мы наверху, как украшение оказались. Желательно, не разрезанные пополам..."

Стерре добралась до вожделенного погреба без проволочек . Нацедила в бокал вина и с удобством разместилась на скамейке. Она позволила себе вольность забросить ноги на небольшой бочонок (похоже на бренди, но маркитантка не была уверена, впрочем, это было неважно) и закурить трубку. Матушка Аллемаа прикрыла глаза, мысленно перебирая события сегодняшнего дня. Еще только послеобеда, а голова уже пухнет от обилия информации и необходимости все это разложить по полочкам. "Хотелось бы мне знать, как Арбаксы ладят с Верховной ведьмой, - мысли текли не то, чтобы спокойно, но и не голлопировали, - можно было бы состряпать недурной союз, достаточно сильный, чтобы Хирано стал всего лишь одним из всех. Но ведьма мутит, не могу понять, что... Есть у меня опасение, что она все про нас знает. Но если мы еще живы, значит, зачем-то мы ей нужны. Зачем-то...Дураку понятно, зачем, затем же,что и этому проходимцу Вигго. Как же нам совместить-то интересы? Нужно быстро обсудить, кто что узнал и понять, куды дальше бечь..."
Первый бокал опустел быстро и матушка Аллемаа, ни секунды не задумываясь, наполнила второй.

О, как часто Стерре слышала подобные рассказы! "Я жил среди воров, но я не вор! Когда остальные делали это с охотой, я резал кошельки по необходимости..." "Я долгие годы служил наемником. Но когда мои соратники вспарывали горла и животы мирным гражданам, я убивал быстро и со слезами на глазах, думая о своих детях..." Да чего там, слышала. Стерре прошла такую войну, которая и не снилась этому мальцу. И в этой войне растворилась Стерре Аллемаа (какой она была, бог весть) и появилась матушка Аллемаа, дитя крови и пепла, в душе и на руках которой были пепел и кровь. И она могла бы многое порассказать мистеру шпиону...но не теперь и не здесь.
- Мне не за чем думать о том, что меня не касается, - отрезала Стерре, - Я только вот, что тебе скажу, Бартоломью, сын Андреаса, невозможно в банке с солеными огурцами остаться свежим. Довольно! Я услышала все, что мне было нужно.
Маркитантка одним глотком осушила бокал и поднялась на ноги.
- Оскар, - обратилась она к Чонке, - отведи его к Теодору. Не думаю, что Дому Багир требуются услуги отставного шпиона, но пусть Теодор на него посмотрит сам.
Не глядя на мужчин и не добавив ни слова, Стерре прошествовала мимо них. Матушка Аллемаа направилась в свою комнату, чтобы переодеться к обеду.

Мойра брела к озеру, осматриваясь по сторонам в поисках любой мало-мальской подсказки - что тут происходит вообще? Но кроме мутных глаз и помятых физиономий редких "участников" фестиваля ничего не увидала.
"Господи, боже мой, - думала в отчаянии Мойра, - эти...люди и себя-то не вспомнят, даже если в зеркале увидят. Я полная идиотка, если думаю, что они могут хоть чем-то помочь".
Плотик с сумасшедшей (а кто еще может болтаться посреди озера, если не чокнутый на всю голову?!) старухой привлек...нет, приковал внимание Мойры на несколько долгих минут. Его движение было очень настоящим, в отличие от всего того бреда, который окружал мисс Керриган в последние сутки. Она даже почувствовала нечто, отдаленно напоминающее спокойствие...во всяком случае до той минуты, когда плотик скрылся в камышах. Мойра разочарованно вздохнула. Однако в следующую секунду подпрыгнула, точно ужаленная, когда чья-то рука легла ей на плечо. Старуха. Она стояла и смотрела прямо Мойре в глаза. А ее голос, он был такой, такой, словом, его не возможно было игнорировать. Несколько секунд ушло на то, чтобы восстановить способность дышать ровно, да чего там - просто дышать.
- Я...ээээ...здравствуйте! Я Мойра Керриган...эээ...библиотекарь. Вы не смотрите, что я так выгляжу...Видите ли, тут действительно кое-что произошло, во время грозы. Не просто странное, ужасное, я бы сказала - чудовищное...Я и эта девушка - Брук, мы как бы это объяснить, поменялись телами. Знаю, это звучит, как бред сумасшедшего, но, поверьте, я вполне здорова. Мне просто нужна помощь, а я не знаю...
Мойра говорила быстро-быстро, как будто боялась, что старуха исчезнет. Она и сама не понимала, почему вдруг решила выложить свою историю человеку, которого видит впервые и который, чего там скрывать, не производит впечатления специалиста в области паранормальных явлений. Однако старуха была вообще единственным в пределах видимости человеком, который мог слушать мисс Керриган, не икая и не дыша на нее перегаром. А еще было в этой бабке что-то такое...словно она была частью этого озера и этого леса.
- Я не знаю, что мне делать, - прошептала Мойра, умоляюще глядя на ведь...на старуху.

Увидев ответ Чонки, Стерре хохотнула. "Умеет же, стервец, - тепло подумала она, - в нужное место нужным пальцем ткнуть!"
- Чего там, позвольте, - матушка Аллемаа стряхнула наваждение, прилипшее, как банный лист к заднице, и перешла на привычный тон, - не позвольте, а надо обязательно. Матушку Аллемаа, кстати, не забудь позвать. А то у меня голова скоро оторвется от этих поклонов. В жизни своей столько ни кивала. Пойдем-ка поглядим, чем тут можно разжиться. Ты как - вина или покрепче чего?

"Ох, ты ж, матушка Стерре, оплошала, так оплошала, - Стерре даже скрипнула зубами от досады, - да поди ж ты запомни всех их, матерей-перематерей этих..."
- Конечно, Преподобная Матерь, - маркитантка постаралась придать голосу медовость и шелковистость, - вы уж не серчайте на старую тетушку, годы не молодые, изо рта то крошки, то вот ляпы уже сыпятся... Преподобная Матерь.
"Лучше, чтобы ты думала, что я побаиваюсь, - Стерре последовала за ведьмами к дверям во двор, - тем более, что это правда".

Слова Брук сделали своё дело. Мойра глубоко вздохнула и снова обрела способность мыслить трезво. "Ну, конечно, - думала она, переводя дух, - тебе не впервой, наверное, в странных ситуациях оказываться, с такими то данными. Что уж говорить, если ты даже не помнишь, с кем приехала. А оказывается, что знакома вот с этим ужасным типом. Причём знакома накоротке".
- Легко сказать, "пойдём решать". Это тебе не в супермаркет за прокладками заскочить ("Боже, Мойра Керриган, когда к тебе успела прилипнуть эта мерзость?!"). Мы столкнулись с тем, что рационально об'яснить невозможно. Значит, мы имеем дело с мистическими проявлениями. Кстати, это место как раз и славится своей эзотерической составляющей. Мне кажется, нам нужно найти место средоточия паранормальный энергии и преобразовать искаженную реальность в реальность привычную.
Тут Мойра спохватилась.
- Я не слишком сложно выражаюсь?

Холодно. Нет, не здесь, не в закусочной, пахнущей поджаренным мясом и острыми специями. Холодно на улице, холодно в городе, холодно в мыслях и сердцах. И снова не у каждого. Расула отлично видела эту льдистую крошку во взглядах и на лицах, слышала морозное поскрипывание в голосах. Других, тех, кто приходил и тщетно пытался согреться. Ей самой это было не знакомо. Всегда тепло, а порой горячо так, что хотелось опрокинуто залпом стакан вина, внутри, там, где сердце. Всегда тёплые руки и ноги - Расула никогда не носила рукавиц и тёплых носок.
Не жалко тепла. Жалко тех, кто его лишён. Приблизительно эти мысли крутились в голове хозяйки закусочной, когда она привычными размеренными движениями протирала стойку, наливала вино или чего покрепче, подавала такос.
Сегодня закусочная наполнялась не так быстро. Расула приветливо кивала постоянным посетителям, обмениваясь с ними быстрыми фразами. Любезно здоровалась с теми, кто забрёл сюда в поисках тепла и горячего ужина впервые.
- Хей, Хосе, - откликнулась Расула на приветствие завсегдатая, - ты же знаешь, мой такос - твой такос, если, конечно ты не задумал слопать его задаром.
Обмен острыми шуточками был в порядке вещей здесь и Расула находила в этом особое удовольствие - это было похоже на то, как шутят люди, чувствующие себя, как дома.

"Да уж, - думала Стерре,- по сравнению с тобой даже кухонный табурет кажется оживленным весельчаком. Но кое что я и так вижу. Тебе все равно. Видать не друг погиб и не враг, а так, хрустнуло что-то под ногой, да и бог с ним".
- Мы всё разумно выбираем, и женихов, и друзей, и недругов. А в сложные времена - с особым тщанием. - Маркитантка отвечала не спеша, давая себе время подумать. - Есть у нас традиции, как же без них. Но уж если подвернется достойная партия, то я думаю, в наше непростое время можно и по другому поступить, если во благо. Впрочем, леди Джессика, насколько я знаю, еще не помышляет о том, чтобы стать замужней дамой.

Мойра вышла из палатки на белый свет и прищурилась. Она потихоньку стала привыкать к телу Брук, однако четкие краски и цвета, сменившие привычно размытые оттенки и очертания, по прежнему вызывали недоумение и смутную тревогу. Женщина вертела головой, присматриваясь к царящей вокруг суете. "Что же делать?- думала Мойра растерянно,- Кто может сказать нам хоть что-нибудь внятное?"
Ее размышления были прерваны появлением жуткого типа с лицом цвета гнилой капусты и таким же запахом. Умоляюще взвывая, он бесцеремонно облапил Мойру ("О, господи! Он же думает, что я - Брук!"). Она попыталась оттолкнуть это смердящее существо, беспомощно оглядываясь.
- Оставьте меня немедленно,- попытки Мойры освободиться из рук парня пока успеха не имели,- я вас первый раз вижу! И не пойду я никуда, у меня...дела.
К ужасу своему, Мойра увидела, что солидно одетые мужчины уволят Брук в неизвестном направлении.
- Постойте! - закричала она в отчаянии,- Это я Мойра Керриган, я должна лекцию читать! Да скажите же им, Брук!

"Ну да, ну да, ты умеешь держать себя в руках, - думала Стерре, кивая в такт словам Преподобной Матери,- только ты же не сможешь из себя пенек все время корчить...А я подожду".
- Леди Лина весьма достойная партия,- парировала Стерре реплику верховной ведьмы,- настолько достойная, что пока мы не видели такого же партнера. Но мы внимательно смотрим.
Маркитантка при этом тоже смотрела очень внимательно - и на саму Сару Джессику Риг, и на ее темноволосую спутницу, и на ее светловолосую спутницу. Подметила легкую гримасу брюнетки при упоминании о Варга, заметила интерес блондинки к Оскару. Последнему даже порадовалась - Оскар выглядит настолько чуднО, что может ведьмочка и допустит какой интересный промах.
- Если Преподобная Мать соблаговолит назначить встречу Верховной Опоре дома Багир, леди Джессика будет точно в срок.
Она выдержала небольшую паузу.
- Угодно ли вам напитки, фрукты, табачку?
Стерре укусила себя за язык, да поздно, сарказм вырвался, как неосторожный пук на приеме у короля. Маркитантка затаила дыхание, но глаз не отвела

Стерре молчала, поглядывая то в окно кареты, то на своих спутников. Она не хотела делать выводы и строить планы до того, как поговорит с Джессикой и ее спутниками.

Мойра судорожно натягивала на себя сырую одежду, проклиная собственную непрактичность, устроителей фестиваля, директора библиотеки и грозу. Она испытала облегчение, когда девушка не воспользовалась ее любезностью и осталась там, где и сидела - у входа в палатку. Уж больно не хотелось делиться единственной сухой вещью с чужим человеком. Чувство стыда и потуги к самоедству Мойра старательно загоняла в подвалы бессознательного.
Однако, вскоре рассказ Брук заставил женщину забыть обо всем второстепенном. С нарастающим трепетом она слушала...свою собственную историю. Словно в зеркало смотрела.
- Твою мать! - произнесла Мойра каким-то чужим голосом, и тут же спохватилась, - Я хотела сказать, о Господи! Брук! Вот сейчас я скажу вам и правда что-то нереальное, прямо скажу странное и...страшное. Потому что это я увидела вас, простите, писающей буквально на пороге моей палатки. Это я спросила у вас, что вы тут делаете. Это вы спросили меня...не важно, что спросили... Это вы превратились в какое-то чудовище, а потом пропали.
Голос Мойры упал почти до шепота, но даже тогда в нем пробивались истерические нотки.
- Брук! Что все это значит?! Кто вы?! Кто я?! Что с нами?!

Стерре побренчала кожаным кошелем, прикрепленным к поясу, словно еще раздумывая, принимать пари или нет. На самом деле она уже знала, что ввяжется в игру. Матушка Аллемаа - маркитантка всю жизнь посылала желающих спорить на деньги в хорошо известном всем направлении. Но тетушка Стерре - леди Багир не могла не участвовать в этой игре. Поэтому она вытряхнула на стол золотые кругляши, и, сложив монеты стопкой, пододвинула их к Аннеке.
- Сотню на Марка Крассона, и, пожалуй, столько же на сынка нашей почившей, упокой боги ее душу, королевы.
Стерре обернулась к Лине.
- Душечка, не желаешь присоединиться к спору? Вон, Дебби не поскупилась на золотые кисти для гроба Пустеро.
Она выдержала секундную паузу и сказала, специально ни к кому не обращаясь.
- А вот, скажем, на кого бы поставил Дом Арбакс, как на будущего короля?

Лицо девушки, внезапно возникшее в неверном свете телефонного фонарика, вызвало у Мойры еще один приступ паники. Ужас недавних видений был еще очень свеж. У Мойры не было ни времени, ни сил, чтобы обдумать произошедшее, а события продолжали происходить с беспощадным постоянством. Поэтому первым побуждением женщины было запустить в это невесть откуда взявшееся лицо телефоном и зарыться с головой в спальник (какая детская попытка убежать от ночных страхов!). Однако голос Брук, дрожащий и растерянный, остановил уже замахнувшуюся было руку.
- Вы...мы...говорили? - пробормотала она обескураженно - Но...это невозможно...Вы же...
Мойра запнулась, вспомнив свои слезы, свои выкрики, то, как она ползла в грязи, протягивая руки. Краска стыда залила лицо. "Хорошо, что она ничего не видит!" - подумала Мойра, пытаясь собрать мысли в кучу. Она тряхнула головой, словно надеялась, что девушка исчезнет. Разумеется, этого не произошло. Брук была так же реальна, как и сама Мойра (впрочем, даже на этот счет у женщины уже появились сомнения).
- Так, - собравшись с духом и тщетно сдерживая дрожь в голосе, произнесла Мойра, - что-то происходит, пока не знаю, что. Но, если не разберусь, то сойду с ума. Давайте начнем с начала. Кто вы? Как здесь оказались? Нет! Я уже поняла, что в мою палатку вы спрятались от грозы... Как вообще здесь оказались, в этом месте? И...о чем мы с вами говорили там, снаружи?
Мойра надеялась, очень надеялась, что разговор, каким бы малосодержательным он ни был, даст ей ощущение нормальности окружающего мира, которое ей было сейчас нужно больше всего. Она приготовилась слушать, когда поняла, что девушка (Брук, кажется) явно замерзла и возможно промокла. Мойра была далека от идей безраздельного альтруизма, но позволить, пусть даже незваному, гостю мерзнуть тоже не могла.
- Вы садитесь ближе, - сказала она, - этим спальным мешком можно укрыться и вдвоем, если его расстегнуть.
В эту же секунду Мойра вдруг четко осознала, что совершенно раздета. Снова залившись краской она поспешила добавить:
- Только дайте мне минутку, я что-нибудь на себя надену.

Стерре понимала, что беседа с каждым словом становится все острее. Но тем больше удовольствия она получала, балансируя на грани. "Хочешь имя, - подумала она, прищурившись глядя на Аннеке, - будет тебе имя. Но и ты дорогуша уж не соскочишь. Матушка Аллемаа и не таких за жабры ухватывала".
- Я даже больше скажу, сестра, - ах, сколько иронии было вложено в последнее слово, - пари без интриги, так же скучно, как бордель без шлюх. Предлагаю добавить перчику. Я шепну имя своего кандидата моей юной родственнице, вы сделаете то же самое - назовете имя Дебби. А после девушки скажут нам на ушко, что услышали. Так оно и чужих ушей минует, и на собственное мнение не повлияет.
"И не позволит сослаться на внезапное несварение, - это уже Стерре произнесла про себя, - или необходимость припудрить носик".
- Как вам такие фанты? - закончила она весело.

Толпа разлучила (а, может быть, и слава Богу?!) Мойру и этого странного парня - Джерада, и закрутила ее в своем водовороте. Время полетело страмительно и...все также странно. Мистер Карсон, которого видели все и не видел никто, договор о лекции через пару дней, приглашение на кружечку (кружечку, вы только подумайте!) коньяку и, наконец, буквально сбившее с ног заявление о том, что она, Мойра Керриган, в числе VIP-гостей не значится. Потрясенная Мойра взирала на палатку и костер, и предательские слезы наворачивались на глаза. Она совершенно не приспособлена к жизни в полевых условиях, у нее даже одежды соответствующей нет! "Это немыслимо...- думала женщина обреченно, - немыслимо жить здесь. Я не кочевник, я не хиппи и даже не археолог какой-нибудь. Я - библиотекарь, мое место среди книг. А где здесь книги, скажите мне на милость?! Только голые задницы, кружки коньяку и, как он там сказал, забористая дрянь?, я даже не знаю, что это". На фоне этих и подобных мыслей поломка генератора воспринялась Мойрой как просто еще одно зло.
И тогда Мойра поняла, что ей впору взывать о помощи. Она даже уже подумала о том, чтобы найти Джареда и воспользоваться его любезным предложением расслабиться. Но сначала генератор. Облаченная в очки, женщина превращалась в темноте в слепую курицу. Мойра выбралась из палатки с намерением выяснить, в чем дело и буквально нос к носу (а уже если говорить всю правду, то снова носом к заднице) столкнулась с девицей, справлявшей малую нужду прямо у жилища Мойры. Тут уж чаша терпения смиренной библиотекаря переполнилась и мисс Керриган со всей возможной для нее резкостью сказала:
- Хм, простите, конечно, что потревожила, но мне не хотелось бы, чтобы вы путали мою палатку с туалетной!
А потом, устыдившись своей грубости, добавила:
- Я Мойра Керриган, а вы?

Известие о необходимости ехать на фестиваль повергло Майру в шоковое состояние. Ей, которая и в супермаркетах-то испытывала тошноту и головокружение от обилия людей, предстояло провести несколько дней в полуторатысячной толпе! "Люди, люди, везде и всюду, - услужливое воображение рисовало ужасную картину во всех красках, - а еще палатки, костры и эти чудовищные биотуалеты! Я умру там!" Расстройство было так велико, что Мойра заперлась у себя в кабинетике и разрыдалась. "Пойду и скажу, что решительно не могу туда ехать,- мысли ее метались в поисках выхода, - или нет, скажу, что больна... Ну как?! Он с такой надеждой смотрел на тебя, - внутренний монолог Мойры перешел в стадию диалога, а это значило, что решение уже не за горами, - Он так радовался возможности донести до людей что-то действительно важное. Мойра Керриган, ты не имеешь права его подвести!" Все! Дальше спорить с собой не имело смысла. Мойра знала эту интонацию своего внутреннего голоса, когда в не звенел металл. Все! Решение принято. Как по мановению волшебной палочки слезы высохли и мысли вернулись в нормальное русло. Остаток дня женщина провела, изучая информацию о фестивале, устроителях, участниках. Она заинтересовалась историей Кесвуда и особенно легендой. Ее пытливый ум зацепился за возможность заняться исследованием, как за спасательный круг. "Вот это будет действительно интересно"- думала она, набрасывая план предстоящих лекций и собственных изысканий. Заодно Мойра заказала билеты на автобус и составила список необходимых вещей. Словом, утром следующего дня она была готова отправиться в путь.

- Если бы я делала все то, что мне говорил мой доктор, - невозмутимо подхватила разговор Стерре,- то так бы девственницей и померла. Как говаривала моя матушка, мир ее праху, перестань считать кареты ы своей похоронной процессии и о здоровье больше не беспокойся.
Матушка Аллемаа ни одним движением, ни одной интонацией не показала, что удивлена. А ведь она была удивлена! Знатная особа, которая курит трубку также запросто, как бродячая маркитантка, это что-то да значит! "А пожалуй, мы с тобой могли бы делать такие дела, дай бог каждому, - думала Стерре, нарочито не спеша раскуривая трубку,- ты, думается мне, можешь любого узлом завязать, а я - всех вокруг убедить, что так и дОлжно".
- Как по мне, так серьезная беседа без трубки, - продолжила Стерре, выдохнув ароматное кольцо дыма, - что мужик без...- матушка Аллемаа вовремя спохватилась - члена. Виду много, а толку чуть.

Поездка в Кёсвуд оказалась не особенно утомительной. Отчасти благодаря таблетке дромины, принятой заранее, отчасти усталости от расстройств предыдущего дня и суетных ночных сборов, которые позволили Мойре заснуть, едва автобус тронулся с места.
Автобус выплюнул ее и еще с десяток возбужденных предстоящими развлечениями пассажиров на окраине палаточного городка. Мойра с изумлением (весьма неприятным изумлением, нужно сказать) взирала на обилие цветных палаток, разнообразных киосков и толпы народа, снующие между ними. Людское море, уж простите за банальщину, но это было именно море, яростно бурлило вокруг отдельных импровизированных сцен и магазинчиков, и мягко расплескивалось по отдельным "строениям" и костеркам. "Господи, спаси и помилуй! Как они тут ориентируются, в этом хаосе?! - Мойра с трудом справлялась с подступающей паникой, - Мне срочно нужно найти Ларри Карсона, мне просто жизненно это необходимо. Но как? Как?!!"
И в этот момент Мойра увидела задницу. Нет, нет, это вовсе не метафора. Молодой парень, стоящий прямо посреди толпы, вдруг спустил штаны и явил миру весьма симпатичную ("Откуда ты это знаешь, Мойра Керриган!") задницу. При этом окружающие не выказали ни малейшего неудовольствия, не раздалось возмущенных криков или даже ропота. Более того, стоящая рядом с парнем девушка с волосами цвета кипяченного молока с любопытством рассматривала это безобразие, ведя неспешный разговор с обладателем оголенного зада.
Но самым удивительным было то, что случилось потом. Позже Мойра часто думала, пытаясь найти этому рациональное объяснение, но так и не смогла. Наверное, она была в памороке, не иначе. Только в тот самый момент Мойра Керриган, библиотекарь с почти академическим образованием, подошла к странной парочке (благо штаны парня уже были водворены на место) и несчастным слабым голосом произнесла:
- Прошу прощения, не подскажете, как мне найти мистера Ларри Карсона. Он меня сюда пригласил.

Стерре не спешила выходить из кареты, а тем более заходить в павильон. Да, вчера вечером она насмехалась над опасениями своих новоявленных сотоварищей, но подозрительность, граничащая с паранойей и разумная осмотрительность не имеют ничего общего. "То, что я вижу, так же похоже на непринужденную прогулку, как я на юную пастушку... Но пусть мне никогда больше не придется спать на чистых простынях, если леди Арбакс хотят, чтобы нас видели вместе. А может и того хлеще..." Стерре повернулась к Николасу. - Эта лимонная беседка, черт бы ее драл, не очень мне по душе. Ты бы заглянул туда. А если все в порядке, доложил бы, что мол леди Стерре, я то бишь, и леди Лина Багир прибыли. А Чонка, - она обернулась к Оскару, - ты поброди вокруг беседки-то, погляди повнимательней. да за каретой ихней присмотри.

Стерре едва сдержала готовое вырваться ругательство. "Как?! - маркитантка даже скрипнула зубами, - как этот сукин сын Вигго, вот это вот мог поставить опорой хоть чего-то там? Она вон в простейших поступках путается, опора наша!" Она медленно выдохнула сквозь сжатые зубы. "Тааак, тихо, - Стерре всегда умела с собой договариваться, - попробуй еще раз, медленно и четко, как тому блаженненькому, который пару месяцев таскался за тобой, пока не потерялся на ярмарке"
- Против Николаса я ничего не имею, как раз совсем наоборот - четко разделяя слова произнесла Стерре, - я хочу, чтобы он пошел со мной. Он, и никто другой!
Ситуация вокруг бокала вина еще больше разозлила матушку Аллемаа.
- От тени собственной скоро шарахаться станем...- сказала она громко, и чуть погодя добавила, глядя на Джессику - как по мне, так мы малость переоцениваем важность наших персон. Чтобы нас захотели убить, нужно, чтобы в нас опасность увидели. А мы пока только едим от пуза, да спим. В другом даже пальцем не пошевелили. Зато боимся так, как будто заправляем тут всеми.
Она поднялась, направилась было к двери, но снова развернулась.
- И угроза придет не от Оскара, - на этот раз она обращалась к Теодору, - и тот, кто этого не понимает, либо тупица, либо...опасный тупица.
Стерре быстро приблизилась к столу, подхватила чашу, принесенную Чонкой и в два глотка осушила ее. Вздернув бровь в жесте "Ну, что, убедились?", несколько секунд переводила взгляд с Джессики на Теодора, а затем, со словами: "Через полчаса жду Николаса, Лину и Оскара в карете, или уеду одна!", вышла за дверь.

Стерре старалась вести себя, как подобает даме из высшего общества, поэтому она подавила желание собственноручно открыть дверцу кареты и забраться в нее. Вместо этого она величественным жестом указала на дверцу слуге, который оказался неподалеку.
- А ну, милейший, потрудись-ка открыть!
А после сразу же обратилась к Николасу.
- Милсдарь, помоги-ка двум благородным дамам забраться в эту вашу карету, а то я уж ноги все стоптала. Мы Оскара внутри подождем.
Краем глаза Стерре уловила легкое шевеление внутри кареты. Выработанный годами инстинкт самосохранения сработал мгновенно. Маркитантка сделала стремительный шаг в сторону назад, прикрываясь открытой дверцей, как щитом, в то время, как рука привычно зашарила по поясу в поисках кинжала. Но уже через секунду Стерре расхохоталась. Она стояла и смеялась, глядя на посапывающего в карете Оскара (а сердце между тем все еще учащенно бухало в груди).
- Ах ты, паршивец, - Стерре перевела дух, - да ты меня чуть заикой не оставил! Хороша бы я была в парке. Д-д-добрый де-де-день, леди А-а-а-арба-бакс! Фу ты, звучат, как будто у меня запор...
Матушка Аллемаа потянулась было, чтобы растолкать Оскара, но быстро отдернула руку. Вместо того она почти прокричала.
- Вставай, деревенщина! Благородные дамы ждут!

В очередной раз повернувшись лицом ко входу во дворец, Стерре увидела выскочившую на крыльцо Лину. Девушка выглядела несколько растерянной и озиралась по сторонам явно в поисках кого-то.
"Кого, кого, - бурчливо подумала Стерре, - ясно, Джессику ищет. Не успела с ней поговорить, видать. Это мне, что ли, теперь с ней объясняться?"
Выпустив очередной клуб дыма, матушка Аллемаа, подошла к Лине и приветственно склонила голову.
- Доброго утра, леди Лина, - придав голосу максимально возможную теплоту, проговорила Стерре, - полагаю, вы ищете леди Джесс. Не поклянусь, но мне кажется, она уже уехала. А вас оставила, чтобы вы сопровождали меня на встречу с леди Арбакс. С нами будет Оскар и Николас.
- Карету уже готовят, - продолжила она и явственный сарказм снова просочился под маску добродушия, - и, если приготовят все-таки раньше, чем мы тут помрем от старости, мы едем в парк.

Стерре вошла в трапезную, и, не присаживаясь к столу, направилась к Джессике. Она скупо кивнула собравшимся, отметила про себя, что Лины еще нет. "Вот и ладно, - думала она набирая воздуха для первой фразы, - решу этот вопрос с Джессикой, а девица уж тогда никуда не денется".
- Приветствую Опору Дома Багир, - Стерре усилием воли чуть согнула себя в церемонном поклоне. При этом стороннему наблюдателю даже не потребовалось бы особо напрягаться, чтобы уловить плохо скрытый сарказм, - надеюсь, ночь была доброй! Леди Джессика, я намерена прогуляться сегодня в парке, и хорошо бы леди Лина сопровождала бы меня. А то возраст, здоровье, то да се... Ну, и Оскар чтобы при ней. Негоже ведь двум благородным дамам без охраны прогуливаться. Вот, собственно, спрашиваю вашего на то благословения.
Стерре не сомневалась, каков будет положительный ответ главы дома, поэтому опустилась на ближайший свободный стул и стала торопливо завтракать. "Хоть в рот чего закинуть, - Стерре соорудила себе славный бутерброд из свежей булочки и овечьего сыра, - а то с вашими интригами и до голодного обморока докатится не долго".

Стерре выслушала монолог Чонки молча, не отрывая взгляда от его прозрачных глаз. Облегчение, которое она испытала от того, что легче стало ему, сперва сменилось легким раздражением от необходимости вплести в свои планы Лину. Однако затем раздражение ушло, уступив место вдумчивому спокойствию.
"Миры всегда и везде одинаковы, дружок, - думала Стерре, следом за Чонкой возвращаясь в замок, - не колдуны, так подлецы, не подлецы, так кровопийцы...А уж те, что в шелках - и те, и другие, и третьи в одном лице. Деньги всегда пахнут, кто бы чего не говорил. И это запах дерьма. Уж поверь матушке Аллемаа, я немало монет подержала в своих руках". "За меня ты зря беспокоишься, - маркитантка ухмыльнулась, вспомнив предупреждение Чонки, - Нету у них такого крючка, чтобы матушка Аллемаа на него попалась. А если и заглочу, то желудок у меня и не такое переваривал".
Стерре вернулась мыслями к застолью, с которого началось их совместное путешествие. О чем там говорил Чонка?
"Все они одним миром мазаны, - Стерре вспомнила лица и поведение соседей по застолью, - кроме, разве что того офицера, Николас, кажется. Но солдафон солдафон и есть. Скорее даст себе живот вспороть, чем присягу нарушит. Ну, и эта, леди Лань, как ее Оскар называет. Малохольная она. Ну, да ладно! Поговорю с ней завтра. Пусть рядом потрется, две пары глаз все способнее для наблюдения, чем одна. А Оскар пусть еще шире по сторонам зыркает".
Довольно быстро они вернулись в замок и Оскар проводил Стерре до двери ее комнаты. Заперев дверь, матушка Аллемаа улеглась в кровать (дважды за два дня - небывалое чудо!) и отбросив до завтра все печали, крепко заснула.

Стерре слушала Оскара и давно забытое чувство поднималось в ней. Не жалость, нет. От жалости она избавилась в тот страшный год, когда голод уносил не меньше жизней, чем война. Мать тогда сохранила ей, десятилетней девочке, жизнь, буквально зубами выгрызая крохи еды у таких же голодающих бродяг. У которых тоже были дети.
Так что это не была жалость. Это была...щемящая нежность. Стерре вдруг вспомнилась ее первая (и последняя) кукла. Соломенное чучелко, с руками-палочками, обернутая пестрыми тряпочками - девочке все время хотелось обнимать ее, целовать, прижиматься к ней щекой. Стерре так и делала. Когда куколка окончательно растрепалась, девочка наотрез отказалась заводить новых кукол. А вскоре и детство прошло.
"Ты, - думала Стерре, поднимая руку, чтобы погладить Оскара по волосам, - ты тот мальчишка, который застрял в подслухе. Который так и не съел свою последнюю медовую коврижку". Премерзкий комок образовался в горле и сбил дыхание. А вот этого матушка Аллемаа допустить уже не могла. Поэтому протянутая к голове Чонки рука опустилась на его плечо.
- Я вот что тебе скажу, дружок, - голос Стерре становился тверже с каждым словом, - про подслухи что предупредил, это ты молодец. Я иногда горазда бываю на язык. А про остальное вот тебе мое мнение. Я с Вигго заключила торговый договор. А слово торговцев твердое, это не считая, что Стерре Аллемаа в дизертирах никогда не ходила. Так что свою часть договора я выполню.
Маркитантка несколько секунд помолчала, а затем продолжила голосом значительно помягчевшим.
- Ну, а уж ежели действительно припечет, то я свою жизнь дорого продам. И еще посмотрим, кто кого. Ну, или прыскну, что твой кролик и видали меня... И зеркало я поэтому буду пуще глаза беречь - это наш всегдашний шанс отсюдова улепетнуть. И тебе того советую.
Стерре все еще держала Оскара за плечо, чувствуя его дрожь, чувствуя напряженное, как струна, тело. Снова волна нежности плеснулась где-то внутри. На этот раз маркитантка не стала ей противиться. Она пригладила рукой рукав его рубахи.
- Давай держаться поближе друг к другу, Оскар, - сказала матушка Аллемаа, впервые назвав Чонку по имени, - таким, как мы, нужно быть рядом. Ты что-то увидишь-услышишь, я высмотрю. Смотришь и проскользнем, как ужи, между всеми недругами.

- Ты, племянница, можешь выяснять, как там правильно по церемониям, - продолжила Стерре гнуть свою линию, - а я завтра в парк гулять пойду, с этой, как-там-ее леди. В седле я сиживала пару раз, но не одна, так что верхами вы без меня прокатитесь. А в парке и людей поболе и беседовать сподручней.
Она обратилась к Урбино.
- В общем, любезный, скажи там этой, которая в парке будет гулять, что к ней завтра присоединится леди ("ой, батюшки, леди, гляньте на меня!") Стерре Багир.
Стерре поднялась из-за стола.
- Пожалуй что и отдохнуть уже пора, - объявила она во всеуслышание и вышла из зала.
Однако маркитантка вовсе не собиралась возвращаться к себе в комнату. Едва ощутимое щекотание в животе беспокоило ее вот уже пару часов. Стерре хорошо знала это чувство - значит, что-то она упускает, какую-то важную деталь или возможность. И только за столом, когда она сама сказала о необходимости разговора с челядью, тетушка Аллемаа поняла, о чем ей сигнализировали мурашки в животе. Тот странный парень с волосами цвета соломы, явный деревенщина. За его грубой неотесанностью было что-то, от чего Стерре не могла выкинуть его из головы. "Простак не так прост, - думала матушка Аллемаа, шагая по коридору, - не знаю, чего мне от него перепадет, но чуйка моя меня прежде не подводила".

- Примите мои восторги, мастер Геванс! - обратилась Стерре к управителю кухонь, - Я и так-то не страдаю отсутствием аппетита, а уж здесь чуть и подавно голова кружится от ваших ароматов! Не знаю, что там в королевском дворце, но будь я на месте тамошнего управляющего, то уж постаралась бы переманить вас к себе!
"Ну, ну, толстяк, - думала матушка Аллемаа вместе с тем, - давай, поговори со мной о дворце. Начнем с кухни, а уж потом, как чихнуть, узнаю о последних сплетнях..."
Эктор Гевнас величественно обернулся к Стерре, кивнул, и открыл рот, чтобы ответить, но его перебил слуга, возвестивший, что тетушку Стерре Багир ожидвют в трапезном зале к обеду.
Стерре даже крякнула от досады. Однако, не явиться к столу она не могла.
- Не хочу показаться навязчивой, как та муха, - снова обратилась маркитантка к Гевансу, - но кухня - моя слабость. Не откажите, мастер, показать ваше хозяйство лично!
Не дожидаясь ответа, "ага, пусть посмеет только сказать нет хозяйской тетке", Стерре удалилась.
В обеденном зале она заняла свое место и, не скрывая вожделения, стала ждать начала обеда.
- Как по мне, так нам надо отправиться с визитами, - ответила Стерре на вопрос, - на других посмотреть, да себя показать. Если кому не охота, то я могу и сама по гостям покататься.
Матушка Аллемаа сделала небольшой перерыв на поедание крабового мяса. "И это они называют мясом! Ни пожевать как следует, ни наесться, - Стерре отодвинула тарелку с крабами и ухватила вилкой кусок свинины, - Да ни в жисть не променяю я вот это на ихние делита...деликатесы, о!"
- А еще надо бы говорить с челядью, - продолжила она, прожевав сочный кусок, - там много чего оседает, как мусора на дне, вот это бы все на поверхность поднять. Наверняка полезное что узнаем.

Стерре смотрела на приближающийся город без особых чувств. Повидала она на своем веку городов больше, чем пальцев на обеих руках. Ну, вот еще один. Да, она сама здесь будет другой, незнакомой даже себе самой. А город, что город, просто декорация для ее новой жизни. Поэтому матушка Аллемаа с трудом удержалась от язвительного замечания на реплику Джессики, только прищелкнула языком, вздернув вверх кустистее брови. "Ой, ой, сколько пафоса...племяшка, - Стерре достала кисет и стала набивать трубку,- твоя матушка еще только рассматривала возможность тебя родить, а я уже научилась брать от жизни все и чуток сверху..." Суета Теодора казалась Стерре пустой, напыщенной и показушной.
- И чего он под каретами ползать вздумал? Отсюда видно, что там так же опасно, как у меня в кармане, - бурчала маркитантка себе под нос.

Замечание Лины пропало втуне. Не хватало еще матушке Аллемаа обращать внимание на щебетание нежной птахи, у которой опыта с гулькин нос. Стерре с детских лет уяснила одно правило, которое как "Патер ностер" ежедневно твердила ее мамаша - "Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят". Вот и к собственному телу маркитантка относилась соответственно - держала его в чистоте и опрятности. Да, вещи, которые ей случалось одевать, бывали и поношенными, и рваными, и ветхими. Но грязными - никогда.
Поэтому, пробурчав что-то вроде: "Вот и мойтесь, молодая леди! Хотя вы на пирата похожи, как я на монашку...даже если вас сажей вымазать и в тряпье одеть", Стерре отправилась в каюту.
Каюта, при всей ее незатейливости, была для маркитантки сродни царским хоромам. Она могла вспомнить, когда ночевала под крышей, да на кровати. Но именно потому, что эти ночевки можно было счесть на пальцах одной руки.
Стерре с любопытством осмотрела шкафы и шкафчики, с удовольствием плюхнулась на кровать. "Ох и мягкая! - даже причмокнула губами от восторга, - а и стоило, пожалуй, заради этого согласиться на наше темное делишко".
Стерре было отослала прочь служанку, однако остановила ее уже в дверях.
- Постой ка, дорогуша, - сказала она деланно томным голосом, - расправь ка кровать матушке...эээ тетушке леди Джессики Багир!
"Пожалуй, надо привыкать командовать, - подумала Стерре, - чай, не маркитантка какая безродная, а вона, гляди - Багир!"

Стерре, услышав слова Вигго, на секунду прикрыла глаза. Она могла обмануть окружающих своим залихватским видом и вечной ухмылкой, но себя...Сердце билось часто-часто, а в груди дыханию было тесно. Она понимала, что оставляет свой мир...ужасный, грязный, мерзкий, но свой. Стерре ненавидела его, но знала, как свой карман. Научилась подстилать соломки, глядеть одновременно вперед и через плечо, красноречиво молчать и уничтожающе смотреть. Пригодится ли ей это там, куда она собралась, поддавшись мгновенному порыву? И что вообще будет там...с ней, с ее жизнью, с ее надеждами?
"А ну!, - Стерре встряхнулась, и зло зашипела на саму себя, - глянь, разнюнилась! Чегой то ты, матушка Аллемаа, сопли на кулак мотать вздумала?! Хуже быть не может, а к лучшему, поди, привыкну..."
И решительно, без лишних раздумий, маркитантка шагнула в дверь.

У Стерре не было охоты спорить, во всяком случае, не сейчас и не с Вигго. Однако совсем ничего не сказать матушка Аллемаа не могла.
- То, что мне надо, я услышала, а все остальные тонкости мне без надобности. И если я желаю неудачи, то так и говорю - чтоб тебе провалиться! - и так меня и видели.
Стерре откинулась на спинку стула и оглядела насмешливым взглядом собравшихся.
- Отсутствием аппетита мы не страдаем, - сказала маркитантка, особо ни к кому не обращаясь, - но если мы и дальше будем сидеть за столом, то ведьмы там и без нас управятся, с королем-то.

Слушая скептические замечания своих соратников, Стерре вдруг поймала себя на мысли, что, пожалуй, поиграла бы в эти игры благородных. И не без интереса. Даром, что маркитантку и в лучшие годы не пускали дальше передней в богатых домах. "Это все вопрос денег, - думала Стерре, все больше увлекаясь будущей интригой, - если этот Вигго не врет, то матушка Аллемаа в одно мгновенье может превратиться...ну, скажем, в богатую купчиху или какую-нито баронессу. А дальше все как обычно - найди хороший товар, возьми его задешево, продай с прибылью. Уж в этом мне равных трудно найти".
Однако слова Гаррета заставили ее вернуться к общему разговору.
- Согласна с ним. - сказала она, обращаясь к Вигго, - То, что ему по вкусу может вовсе мне не понравится. Вот такую шляпу я бы в жисть не надела, даже если бы она была единственной шляпой на свете.

Стерре не торопилась дать ответ. Это было ее давним правилом и нарушать его ради какого-то..."на шарлатана, вроде, не похож"...незнакомца маркитантка не собиралась. "Байки о путешествиях по разным мирам я слыхала в тавернах, и не раз. Значит, в этом не врет. Говорит спокойно, значит, знает, что делает. Купец настоящий. Да ведь я тоже не промах. Он хочет купить, я могу продать. - мысли в голове Стерре с рыси перешли в галоп. - Ха, матушка Аллемаа, последний раз тебя хотели за деньги очень, ооочень давно...Да и деньги-то были так себе, пара медяков".
И вдруг Стерре словно током ударило воспоминание. Маленькое лесное озерцо с прозрачной-прозрачной водой, прозрачное-прозрачное небо и прозрачные-прозрачные мамины глаза. И тишина. Детство. Такое глубокое, что уже сомневаешься, а было ли оно когда-нибудь, такое детство. Вернуться бы туда!
Впервые за многие годы лицо Стерре дрогнуло. Циничная ухмылка на мгновение уступила место мягкой печальной улыбке. Но только на мгновение.
- Ты - торговец, я - маркитантка, - сказала она, глядя на Вигго, - твой товар - спокойная жизнь, это мне понятно. А вот какой у тебя интерес ко мне - не понятно. Я не солдат, не маг, не вор и даже не...молодуха.
Ответы остальных Стерре не очень интересовали. У каждого свой резон согласиться или отказаться. Единственное, о чем она подумала - неплохо, что согласился тот честный солдат. Он единственный, чье присутствие в походе придавало бы Стерре уверенности.

Ни человек-слон, ни глотатель шпаг, ни даже двухголовый карлик не удивили бы Стерре больше, чем пышно накрытый стол в центре шатра. Она остановилась на пороге, настороженно оглядываясь. Тишина в шатре была такой плотной, что об нее, казалось, можно было споткнуться. "Мертвая тишина, - едва сдерживая участившееся дыхание подумала маркитантка, - как-то неправильно все это..." Первым порывом Стерре было броситься вон из давящего безмолвия, бежать, бежать подальше - пусть к крикам, грохоту, звону мечей, вою собак, пусть. Ведь в этих звуках была жизнь. А здесь...
Однако, жажда наживы снова взяла верх. Посуда и салфетки могли принести немалый барыш и Стерре, положив руку на рукоять меча, медленно, нервно оглядываясь по сторонам, пошла к столу. Вблизи стол был еще роскошней, чем показался с первого взгляда. Рот маркитантки наполнился слюной - она и не помнила, когда в последний раз ела что-то подобное. "Да полно, Стерре, - ухмыльнулась она про себя, - в последний раз...да ты с роду такого в рот не брала. Ты даже не знаешь, что это". Искушение сунуть в рот аппетитный кусок было велико, очень велико. Однако женщина хорошо помнила жутко раздувшиеся, в безобразных пятнах трупы тех солдат, которые выпили оставленный каким-то доброхотом бочонок светлого пива. Поэтому Стерре сглотнула слюну и потянулась к бокалу из серебристого металла (да, серебро, чего там сомневаться!). И только тогда она увидела девушку, неподвижно сидящую у стола. Сначала Стерре подумала, что незнакомка мертва, однако, присмотревшись поняла, что та дышит.
- Эй!, - прошептала маркитантка, на всякий случай делая шаг назад и положив руку на меч, - эй, ты жива?

Стерре отчаянно хотелось курить. Впрочем, в последнее время курить ей хотелось почти все время. Она с трудом сдерживала себя, убеждая, что хороший табак нынче дорог и редок. Поэтому, чтобы заглушить этот "голод", она не выпускала изо рта мундштук своей трубки.
Стерре Аллемаа устала. Устала перешагивать через полуразложившиеся трупы, отгонять бродячих собак от еще шевелящихся раненых. Устала от собственных рук, испачканных кровью, потому что все, к чему она прикасалась, было испачкано кровью. Больше всего на свете ей хотелось послать все к черту, и... Но дальше этого "и" Стерре не позволяла себе заглядывать. Так же, как не позволяла себе пройти мимо не сильно поношенной куртки или обломка меча хорошей стали. Ибо война войной, а торговлю никто не отменял. Тем более, что война уже закончилась.
Шатер вызвал у Стерре скорее циничную усмешку, нежели удивление. "Гляди-ка, есть дельцы и похлеще матушки Аллемаа, - подумала она, - народ нынче до развлечений охоч будет, кошельки сами в очередь выстроятся. Чем удивлять-то будут? Небось бородатой женщиной зрителей не заманишь. На войне и не такое видали..."
Мысли неторопливо сплетались в беззвучный монолог, а тележка Стерре Аллемаа тем временем приблизилась к Шатру. Женщина взглядом знатока окинула конструкцию, оценила качество ткани и краски. А затем, откинув полог, Стерре шагнула в мягкий полусвет Шатра.

Время словно остановилось и сгустилось вокруг их столика. Откуда то, как будто издалека, доносилась музыка и пение. Но для Грииры это было уже не важно. Ей было хорошо знакомо это состояние. Состояние, когда она "видела"... Гриира смотрела в странно "неживые" глаза Лу Вонга и видела время, когда в этих глазах плескалась жизнь. Она видела смутные образы ребенка, юноши, молодого мужчины, такого другого, что мир вокруг ничего не мог предложить ему, кроме дороги...
- Я покажу тебе...зеркало...слушай, - Женщина тронула струны, и гитара издала стон, почти человеческий стон. Гриира запела тихо. Ее голос вибрировал и переливался. Она знала, как сделать так, чтобы ее слушали.

- За околицей в поле стоит одинокая хижина.
В ней от века живет одинокая старая ведьма.
Варит зелье из трав - шепчет что-то неслышимо,
В ее домике пахнет полынью, мелиссой и медью.

Детвора про нее сочиняет страшные сказки,
А селянам во снах не привидится звать ее в гости.
Их пугают глаза цвета тины и ряски,
Хоть никто не видал в них и толики злости.

Лишь слепец-нетопырь делит с ведьмой жилище -
С перебитым крылом подобрала его на пороге.
Он похож на нее - одинокий, убогий и нищий,
Знать, забыли беднягу его нетопырские боги.

Он, слепой, видит то, что иные не видят глазами,
То, что небу бездонному видеть и слышать завещано -
Одинокую трапезу ведьма подсолит слезами,
И застонет о том, что хотела бы стать просто женщиной.

Хлопотать у плиты, собирая простенький ужин,
На руках убаюкать ночною порою ребенка,
Напевая про поле, объятое зимнею стужей,
Где живет одинокая ведьма в убогой избенке...

Но мечты потускнеют, как старая-старая краска,
Безнадежные вздохи углы заплетут паутиной...
И однажды закроет глаза цвета тины и ряски
Одинокая ведьма, уйдя в мир теней нелюбимой.

Последняя нота унесла с собой мистическую ауру баллады и Гриира вдруг почувствовала усталость и озноб. Так было всегда после ее видений. Женщина отложила в сторону инструмент и зябко охватила себя за плечи.

"Хм...Хороший вопрос", - хмыкнула про себя Ремира, делая вид, что собирается с мыслями. Собственно, так оно и было. Трудно сказать о своих планах, если ты понятия не имеешь о своей личности, прошлом, умениях и прочая...
- Я знаю, как это выглядит, и я хотела бы, чтобы было иначе, но... Все, что я знаю о себе сейчас, это то, что умею скакать на лошади, - Римира улыбнулась, стараясь сделать улыбку печальной, - но ведь еще несколько часов назад и это было для меня тайной. Я думаю, если я поживу тут у вас, если буду что-то делать - ну, какие-то обычные вещи, может быть, память вернется. Или кто-нибудь вспомнит меня... Шериф, я чувствую, что многое умею. Помогите мне снова себя узнать! Скажите, чем я могу быть полезной, и уж я постараюсь, будьте уверены!
Она сделала паузу и продолжила.
- Мне бы комнату...небольшую...главное, чтобы кровать была и душ...
Ремира с мольбой посмотрела на шерифа.

- Четверо младенцев? - смысл сказанного не сразу дошел до Риты, - Одни?! Бред какой-то...
"Да что же это происходит, в самом деле?! - думала она, направляясь к открытому купе, куда уже зашла одна из ее соседок, та, что занимала вторую нижнюю полку, - вот ведь угораздило меня на этот поезд сесть..."
Рита остановилась в дверях купе и в немом недоумении уставилась на младенцев. Она не могла поверить в реальность происходящего. Но факт оставался фактом - четыре розовощеких бутуза лежали на полках, как будто нет ничего более удобного для маленьких детей, чем купе несущегося с нереальной скоростью поезда.
- Гос-по-ди! - пробормотала она - они...живые? Откуда они здесь? И где, черт побери, взрослые?!
Сердце бешено колотилось, но Рита чувствовала, что паника отступает, как это бывало и раньше в критических ситуациях. Теперь перед ней стояла задача, с которой нужно разобраться и разобраться быстро. Соседка по купе скажет, если детям нужно помощь. Поэтому можно заняться другими вопросами.
- Девушка, - крикнула женщина Лине, - у вас должны быть ключи от всех купе. Давайте посмотрим, что там?

Быстрого осмотра было достаточно, чтобы убедиться, что в здании кроме коровы и, собственно, нее самой, никого нет. Однако на этот раз отчаяние ее не охватило. "Так, что я помню точно? - она попыталась сосредоточиться. - Корова ест сено, и крова дает молоко. Если корову долго не доить, ей становится плохо. Эта корова выглядит вполне себе довольной. Значит, кто-то ее периодически доит. И этот кто-то непременно явится сюда...просто чуть позже. Или нет? Или я могу прождать здесь до бесконечности? Но вот в отличии от коровы есть сено я не могу..." За этой мыслью последовал спазм в желудке, давший понять, что ни еды, ни питья там уже не было долгое время. "А что если ее подоить? Это не должно быть трудно. Наверняка здесь имеется какая-нибудь емкость".