Голосование за ходы

- Стоп! Вы двинулись по фазе, пока я тут на полу валялась? - Реддс хлопнула в ладоши для привлечения внимания. - Вы правда думаете, мидмирцы не станут проверять ожила я или нет? Оставят меня тут в открытой машине? Дальше то что, под покровом ночи я вырежу всех и спасу вас? Я похожа на того, кто может это сделать?

Выдумщики. Фантазеры. Закрыв лицо ладонями, она села на пол, выдохнула и продолжила попытки достучаться до этой парочки, которую ей явно не бог подсунул.

- Не исключая вероятности получить от мидмирцев контрольный в мой "труп" просто так, по доброте душевной, а так же всю прочую хрень, которая всегда случается невовремя, я думаю они должны увидеть все так, как оно есть. Один федерал, два или двадцать, если суждено умереть сегодня и сейчас - от этого никуда не деться. Хоть наизнанку в матку вывернись. Если боитесь, что вас убьют за такое чудо...я не просила меня воскрешать. Это раз. Или давайте адекватный план. Это два.

Посмотрела на Фишер. Улыбнулась от пришедшей в голову идеи.

- Можешь не останавливаться, раздевайся. Почему бы не сообразить на троих, пока мы живы?

Это был полный пиндыр. Или по крайней мере его близкий родственник. И если б все случившееся кончилось не так грустно, Лиза нашла бы силы посмеяться над ситуацией, лежа как когда-то Болконский, вот только небо здесь было не так прекрасно. Здесь вообще не было ничего прекрасного, заметила она.
Больно, больно, ужасно больно, голова болит, нога левая, да и тело, в принципе. Не мягкая выдалась посадочка. Дотронулась рукой до лица, что-то теплое на пальцах осталось. Кровь. Еще раз. Боль. Сломан нос, решила Элизабет. Было необходимо найти сумочку, там обезболивающее, на любой вкус.

- Все болит. - Лаконично ответила на вопрос подошедшего спутника. - Сумочку мою не видел? Белая. Таблетки. Пластырь. Сигареты.

Попыталась встать и охнула, присев на землю. С такой ногой далеко ей не уйти. Ощупала осторожно пальцами, замечая появляющуюся на глазах припухлость. Кажется, перелом.

- Нос сломала. Ногу, шину бы надо. Пристрели меня, командир, не дойду. - Криво улыбнулась Родиону и огляделась по сторонам в поисках сумочки. - И что это за Горностай?

Глупо было пытаться задружиться с таким монстром. Элизабет успела мысленно уже и с жизнью попрощаться, и пожалеть, что сбежала от Костика. Сидела бы сейчас на веранде с ноутом, просматривала бы фотографии со свадебного путешествия...
Дернул лыжник ее в сторону от чудовища, и едва Лиза успела преисполниться к нему щенячьей благодарностью, начал на нее орать. Благодарность как ветром сдуло. Такой симпатичный, и такой злой.
А тут и ветер поднялся, шибануло в нос запахом ладана, швырнуло на пол от страшного удара, смявшего вагончик как коробок, свет мигнул и сквозь прорехи в обшивке тьма облизнулась.
Лиза силой не отличалась, и природные навыки сбережения пятой точки подсказали ей другое решение. Под аварийный красный свет и вещание очередного голоса о мясовозе, семиголовом Гагтунгре и астральных ветрах она на четвереньках проползла в середину вагона, поближе к своей сумочке.

- Кто-нибудь хочет? - Глотнув из бутылки и подняв над головой на вытянутой руке, девушка робко улыбнулась. - У меня и косячек есть.

Обменяв фонарик на лыжную палку, девушка почувствовала себя увереннее. А для закрепления эффекта открыла бутылку и торопливо сделала глоток. Не зря же говорят, что пьяным море по колено. Моря, к счастью, тут не было, а для профилактики истерии один раз - самое то. Интересно было сколько времени они уже здесь находятся. Ищет ли их кто-нибудь? И, самое главное, зачем они здесь? Точнее, почему именно они? Эти вопросы крутились в ее голове как бешеные белки и казалось, что они вполне смогут расколоть ее как орех.

Иногда бывает так, что лучше что-то не сделать, чем сделать. И относительно этого утверждения, Лиза отдала бы правую руку на отсечение, что лучше бы свет не возвращался. Существо, стоящее в конце вагона, было не настолько симпатично, чтобы радоваться его появлению. И оно вело себя довольно странно. Но все могло быть гораздо хуже, верно?

- Стойте! Здесь что-то не так! - Торопливо выбежав вперед всех, девушка выставила руку в сторону копошащейся фигуры. - Видите, он не настолько опасен. Быть может, он жертва, как и мы? А патроны нам еще пригодятся.

Повернувшись в начало вагона, оставив на полу бутылку, сумочку, и даже палку, и делая осторожные, робкие шажки по направлению к фигуре, Элизабет старалась, чтобы голос ее не дрожал. Обращаясь к этому странному, вызывающему не ужас, а по крайней мере любопытство, существу, она хотела убедить его, что все они мимо проходили и были бы очень рады отсюда выбраться, что никто никому не желает зла, да и в конце концов, если б он хотел и мог, кто-нибудь из них не проснулся бы с самого начала.

- Эй, ты весь в крови, что случилось? - Ее руки на уровне груди были повернуты ладонями к существу, как доказательство ее беззащитности и отсутствие угрозы для него. - Я Элизабет, а ты? Помочь тебе встать?

А на случай, если он не понимает ее язык, ну не зря же у него скрепки через все лицо, значит какая-то травма была, Элизабет вполголоса запела первую пришедшую ей в голову песню, чтобы ее тихий голос его успокоил:

Ты умрешь в этом городе, которого нет
В бесконечных попытках увидеть свет
Ты умрешь в этом городе, которого нет.

Над твоей головой ослепительный свет
Под ногами земля неземной красоты
Ты боишься своей чистоты.

Нагота твоя - боль о непрожитых снах
Осыпается пепел с потухших ресниц
Где-то дивное пенье неродившихся птиц.

Этот город не здесь - этот город везде
Этот город из снов позабытых с утра
Ты умрешь в этом городе на мокрой земле.

И впитается в землю соленый твой страх
Все закончилось - больше не будет огня
И прекрасных зверей, не умеющих лгать.

В этом городе больше не будет тебя
Ты научишься жить, ты сумеешь ждать
Сны забывать и тихонько спать.

Ты умрешь в этом городе, которого нет
В бесконечных попытках увидеть рассвет
Ты умрешь в этом городе, которого нет.

- Верно, успеем. Можно расслабиться и побыть мазохистами.

И приглушенный ладошкой смешок прокатился от борта до борта. Эбигейл была любопытна до глубины спинного мозга. Это качество, да автоматы в руках мидмирцев - все, что удерживало некоторый промежуток времени назад Эби от вероятной глупости. Мысль о побеге едва ли была лучшей идеей в сравнении с возможностью оказаться в самом стане врага.

- Знаешь, тут довольно одиноко, я к тебе. - И с этими словами она пересела к Фишер.

Ощущение человеческого, вполне себе дружелюбного тела рядом, плечо к плечу, - успокаивало. Хотелось положить голову ей на плечо и говорить, говорить, говорить обо всем, что с ней случилось. И чтобы ее гладили по волосам и нашептывали слова утешения. А броневик убаюкает и когда Реддс проснется, вокруг будет дом.

- Трансфер до лагеря. - Хрипло рассмеялась Эбигейл. - Пятизвездочная камера-одиночка. И работа на благо Мидмира.

Глаза постепенно привыкали к темноте. Лучше не стало, но ощущение внезапной слепоты прошло. Даже если бы Эби не знала, что здесь убили человека, она с уверенностью определила бы это по запаху. И не только.
Правая ладонь в чем-то липком. Лизнула палец.
Да, по вкусу бы тоже определила бы.

- Я Эбигейл. И я почти ничего не помню.

Закрыла глаза. Военнопленная. Навсегда ли? Повезет ли вернуться домой? И стоит ли туда возвращаться, неужто ждет ее кто-нибудь?

В эти минуты, уткнувшись лицом в песок, Эбигейл отчаянно хотелось верить в благородство Вальтерза и настоящую человеческую справедливость. И не менее сильно хотелось ему помешать. Не решилась. Упустила момент. Все-таки, страх иногда сковывает даже тех, чьи руки уже запятнаны кровью. Убийство Вальтерза послушником не стало для нее неожиданностью. Зачем он им нужен, человек, способный переметнуться под дулом автомата на чужую сторону ? В расход таких. Дезертирство, предательство, бесчестие не в почете ни в Федерации, ни в Мидмире.

Что же выбрать: расстрел или отказ от гражданства Федерации?

Жизнь – самое ценное, что можно у нас отнять.
Ты провожаешь утром близкого человека до двери и говоришь ему: - Хорошего тебе дня! Береги себя!
Ты пристегиваешься за рулем сам и заставляешь пристегнуться пассажира сзади, потому что помнишь, что в случае аварии его колено способно проломить твое сиденье и навсегда сделать тебя инвалидом.
Ты плачешь над сбитым на дороге котенком так горько, словно он твоим был пушистым комочком.
Ты безумно любишь жизнь и дорожишь ей.
И мозг услужливо подсказывает выход. Слова сами идут на язык.

- Я присягну на верность Мидмирской империи. Я почти ничего о вас не помню и не знаю. Но…я хочу жить!

Эбигейл сидит на песке, смиренно склонив голову и ждет решения послушников. Она ждет, что ее допустят к присяге. Ждет начала новой жизни. А прошлое…оно забудется само по себе, растает легкой серой дымкой.

Жизнь – как скомканная, лоснящаяся на сгибах десятирублевка, случайно забытая кем-то на сиденье в автобусе. Ты получил ее бесплатно, и так же вернешь. И ты не ценишь ее. Ни свою, ни чужую.
В новостях репортаж про убитых детей, лежащих вповалку друг на друге на деревянных, давно некрашеных досках спортзала. Маленькие пальчики, сжавшиеся в кулачки, закатившиеся глаза, запекшаяся кровь. Их матери бьются в криках и плаче за стенами школы. И даже суровый мужик-омоновец из оцепления украдкой вытирает глаза. Равнодушно переключаешь канал.
Ни сочувствия, не жалости. Жизнь слишком скоротечна, чтобы ты расстраивался по пустякам.
И мозг услужливо подсказывает выход. Слова сами идут на язык…

Все варианты успела Эбигейл в голове прокрутить. Цветными кинолентами мелькнули они перед глазами. Теперь она точно знает, что выберет.

Четверо их осталась. Одна присягу хочет. Вторая молчит. Третий хохорится и провоцирует послушника на поединок. Наивный. Еще одна марионетка. Добраться бы до кукловода и обломать ему все выступающие конечности.

Встала. Гордо голову вскинула. Настолько гордо, насколько это можно сделать, стоя в одних трусах.

- Рядовой 2 класса Эбигейл Реддс. Расстрел. Без вариантов. Я – маленький винтик большой машины под названием Федерация. Отказаться от гражданства – равносильно отречению от самой себя. Я солдат и свое будущее выбрала сама. Пусть я умру, но человеком, а не псом, метающимся от одного куска мяса к другому.

Успела Эбигейл спросить себя сколько жизней она забрала, а вот ответить кому за них платить и когда - уже не успела.
Треск стекла, отделяющего ее от мира снаружи, был схож с тем звуком, который издает тонкий, подтаявший лед на речке, когда прыгаешь на него с моста и уходишь в воду, обязательно теряя при этом валенки, а мокрая одежда тянет за собой вниз, в ледяную бездну. И думаешь обычно в этот момент совсем не литературным языком, а иногда и подумать не успеваешь, настолько быстро все происходит.

Не вода рванулась в зал вместе с брызгами стекла, - ветер. Грубый, неожиданный, как пощечина от любимого человека. Закружились вокруг тысячи песчинок маленькими злобными пчелами. Эбигейл едва успела поднять голову, чтобы увидеть исчезающую жрицу, как все поглотила темнота.

Дежавю.
Было уже так: резкий вдох, полуголые люди в каморке какой-то, браслеты. Отличие заключалось в наличие ошейника, грохота, поглощающего тишину, нервного раскачивания пространства в стороны. Кажется, их куда-то везут. Не кончились на этом их мучения, да и приключения только начинаются. Пора мазать попу вазелином, пока не опухла.

- Темнота, темнота, забери меня к себе. Я твое дитя, темнота. - Нашептывая детскую поговорку, Реддс приняла сидячее положение и тут заметила самое важное. - Вот козлы, платье забрали! Фетишисты чертовы!

И жалость к пропаже маленькой синей тряпочки вмиг сделала незначительным все, что произошло с Эбигейл за последние сутки. Даже глаза увлажнились.
Только подумала не заплакать ли, как остановился их фургон, распахнул кто-то дверь и снова свет, ветер, пыль, люди. И человек с автоматом в руках. Нервничает что ли. Зовет всех на выход? А куда? Там же песок вокруг, один песок! Самое место для страусиных ферм. Разводить страусов, яйца собирать. У страусов, говорят, самые большие яйца! Поесть бы сейчас. И футболочку бы. А то замерзнет Реддс настолько, что ее сосками можно будет стекло резать. От такого потока мыслей снова отвлек мидмирец.

- Эй, не кричи! - Она медленно подняла обе руки вверх и направилась к выходу из фургона.

Фильм. Может интересный, может нет. Стерся с головы. Как ластиком провели. Все стерлось, как только вывели с камеры. Думала, что на завтрак. Много думать вредно. Жизнь сокращает. Убедилась недавно.
Лестница. За спиной топот. Зал и женщина. Властью облеченная. Символично все. Смертью пахнет. Ходит она между людьми. Ладонями своими холодными до лиц дотрагивается. Обреченность в кокон сердце сжимает. Не хватает воздуха в груди.

Человечность - для людей. Зверям - звериная смерть. Вот - мой трибунал.

Словно через пелену голос донесся. Задумалась Эббигейл. Человек ли она? Да. Биологически. Зверь? Да. Не менее, чем человек.
Упала на колени. Ладони к полу прижала. Голову опустила.

- Жизнь. Даже зверь имеет право на жизнь. Бог ее дал. Он и заберет. А кто за него выбор делает - поплатится не единожды.

Сказала и только потом задумалась, сколько жизней она забрала. Кому платить за них и когда?

Интересные они, кнехты. Интересно, кто ему косички заплетает. Сидят в кружок затылок в затылок и плетут косички друг другу по вечерам?
Фыркнула. Запястья потерла. Снова на кнехта взглянула. Мужчина, чо. Шрамы таких только украшают. Да и вообще, украшают. Никогда у Реддс не были в почете смазливые маменькины сынки, слабые и никчемные. Всегда тянет к тому, кто сильнее. Инстинкт. Впрочем, какой в задницу инстинкт. В камере сидит, думает опять пятой точкой.
Мальчишку не жаль. Вырастет - таким же будет. Если доживет. Трудности закаляют.
Свежестью повеяло. Вздохнула полной грудью. Ладони в замок под голову. Поудобнее легла. Фильм, в принципе, лишним не будет. Кто его знает, вдруг последний раз все.

И снова мысль в голове: какие, однако, быстрые способы уборки у них - весь мусор в коридор.

Тишина и безмятежность. И вокруг никого. Ни души. Она плывет через водоросли, которые опутывают ноги, руки, своими петлями остановить пытаются. Вязнет. Кончаются силы и с каждым новым замахом руки над водой, погружается в нее все глубже. Вот уже окунулась с головой, но вынырнула и, отплевываясь, двинулась дальше. В никуда. Еще немного и она утонет. Пойдет на дно молча, как обычно тонут дети. С расширенными от ужаса глазами. Быстро и наверняка. Слышится вдали размеренный гул турбин. Эбигейл непроизвольно кричит. Захлебывается. Уходит под воду. Перед глазами чернота.

Яркие пятна заплясали перед глазами. В затылке боль. Такая же, как если со всей дури стукнуться о переборку головой. Нет. Пожалуй, о переборку приятнее будет. Эбигейл слышит вокруг негромкие голоса. Шорохи. Ее ресницы дрогнули. Сложно сказать, что ожидала она увидеть, открывая глаза. Уж явно не потолок с мерно льющимся светом. Приподнялась на руках. Осторожно, словно не веря в происходящее. Умерла? Это Ад? Или нынче мода пошла спасать и бросать в камеры?

Огляделась вокруг. Какая толпа. Некоторые очень даже ничего. Есть за что подержаться. А что еще остается делать в замкнутом помещении?

Сидя, внимательно слушала разговоры людей. Незнакомые, они все таили в себе опасность. Ведь неизвестно еще, на какие идиотские геройские поступки они способны. А может мямли они и трусы. Ведь представиться можно кем угодно. Главное не слова — главное поступки. Запомнила, зафиксировала в еще болевшей голове рядового Марцинкези, старлеев Тенненбаума и Ямоото, Инвертона, знатока истории, капитана Мендез... Запомнить и не забыть. Приглядываться. Не доверять.

Встать хотела уже, чтоб сказать о том, что помнит. Только слово успела сказать: «Я ..» и тут с удивлением отметила, что стоит в платье. Милое такое коктельное темно-синее платье на бретельках. Ох, черт, ну почему сейчас. Вот почему не раньше, в тягаче? Очнулась бы в платье и все пошло бы иначе. Вот так всегда, мечтаешь лет о 5 новом пуховике, а тебе подарят шубку, да вот только поздно. Перехотелось.

Недоверчиво ощупывая ткань, Реддс сначала улыбнулась, потом хихикнула и, наконец, тихо смеясь, сползла по стенке на пол, похлопывая в приступе смеха ладошкой по полу. Рядом хватался за голову старлей, умирали люди, а Эбби все хохотала, смахивая выступившие на глаза слезы, пока не завибрировали браслеты на руках и всех не пораскидало к стенам. Вошедшие ее удивили. Их речь и поведение — тем более.

Хочешь сделать лучше — получается как всегда. И чувствуешь себя виноватой кошкой, которую носом тыкают. Нельзя так делать, нельзя. Лучше бы Реддс и вправду была кошкой. Не полезла бы тогда в люк. Не пришлось бы Альфарову ее спасать. Удивительно, что он люк за ней сразу не закрыл. Лучше было бы всем. Сосновская стрельбу не открыла бы. Был бы жив тогда младший лейтенант. И оборудование не разбилось бы. Если бы, если бы...

Очутившись в кабине, Реддс растерялась, маску медленно сняла. Обмякший на сиденье Кроули рукой за горло держался. Кровь фонтаном. Софья аптечку потрошит. Артерия пробита. На глазах бледнеет. Секунд 10 есть у Кометы, чтоб кровотечение остановить. Повезет если — жгут наложить и минут 15 еще протянет. Куда только протянет, хирургов нет. Бессмысленно все. Не спасти. Не вернуть. Знала бы, что так выйдет — ни за что бы в люк не полезла. Словно мозг отключился тогда. Ни разрешения не спросила, ни в известность никого не поставила. Самовольно. Раскаивается. Одно дело — убивать для спасения своей жизни, другое дело — по дурости своей угробить другого человека. Товарища. Командира.

Когда Софья ей пакет с физраствором в руки сунула, Эбби чуть не выронила его. Не хотелось на это смотреть. Быть здесь не хотелось. Да только бежать некуда.
Отчаяние. Словно в омут затягивает. На пол слезы падают, с кровью мешаются. А она все сказать пытается, чтоб простил ее.
Ей казались мгновения вечностью, молчаливою бесконечностью. До последнего верила в чудо. Предсказуемо кончилось. Умер.

- Умер, умер, умер... - И каждое слово отдавалось в груди биением сердца. Шок. Выронила пакет с физраствором. Гулко шмякнулся на пол. Старший сержант подобрал оружие. Попятилась назад, пока на второе сиденье не наткнулась.

Достала гаечный ключ из ремонтного набора. Придерживая у бедра, подошла к Софье со спины. Замахнулась, опустила руку с ключом со всей силы ей на голову. Мягко вошел в череп. Кровь брызнула. Мелкие крошки кости. Откинула ключ в сторону, схватила ее одной рукой за голову, другой за шею. Крепко. Не вывернуться. И головой об приборную панель била, пока тело не обмякло. Била, даже не била, а убивала, приговаривая: - Не надо. Было. Стрелять. Не надо! Было!

Сиденье мягко ткнулось под коленки. Привиделось. Померещилось. Воображение разыгралось. Чертовщина. Выдохнула. Стараясь не привлекать лишнего внимания, Эбби нашла в ремонтном наборе отвертку. Зажала в руке.

Наличие прицепа Эбби, в принципе, удивило. То, что там внутри кто-то еще есть живой - тем более. Положа руку на сердце, она бы вполне могла сейчас признаться, что кроме адекватных сослуживцев ей очень бы хотелось найти в прицепе одежду. И обувь бы тоже не помешала. Глупо, правда, надеяться, что майки и хотя бы кроссовки лежат там в ожидании ее. Однако, любопытство подталкивало ее к поиску.

Одев маску, направилась к люку. Очень хотелось увидеть мир снаружи. Да и постучать по прицепу ладошкой, спросить кто там. Глупо, но хочется.

- Софья права, не стоило его убивать. - с сожалением в голосе. - Теперь от одной проблемы мы перешли ко второй - если будем долго лететь, разложение трупа увидим в полной красе. Кстати, вы точно уверены, что мы летим? А если нам смодулировали полный эффект невесомости? Я оптимист, да.

Рядовой 2 класса Эбигейл Реддс зачарованно смотрела, как переливаясь в лучах ламп парили в невесомости капли крови несостоявшегося шутника. Легонько дотронулась до одной кончиком пальца и сразу отдернула руку. Пожалуй единственное, что было прекрасно в каждом человеке - это кровь. Густая темная или сочная красная как закатные всполохи на небе, кровь была способна придать трагизм любой ситуации, вызвать шквал эмоций даже у самого равнодушного мужлана. И как бы глупо это не звучало, но даже окровавленные трупы выглядят живее. Кровь. Праздник. Кока-кола. Определенно, надо подать такую идею рекламщикам, как только ступит ногой на родную землю. Это будет фантастично.

Стоя, насколько это было возможно в данной ситуации, за креслом Мезгоева, снова и снова пыталась копаться в памяти. Воспоминания как вата, белые и бесполезные. А точнее, полное их отсутствие. Порадовало бы все, что угодно, хоть первая школьная пьянка. Но нет, как форматнули все. Спасибо, хоть имя осталось, зваться только по номеру было бы унизительно, как признание собственной несостоятельности сохранения личности.

- Меня зовут Эбигейл. И не надо уступать мне место. Каждый должен выполнять свою работу. Иначе всех нас в цинк запеленают.

И тут Эбби не вытерпела. Сначала делаем - потом думаем, характер такой.

- Слушай, генерал, ты много на себя не бери, не унесешь. Не поведешь - и не надо, еще не доказано, что ты пилот. Думаешь, сам не сгниешь, бессмертный? А не боишься, что мы тебе коллективно ноги сломаем? Или руки? Знаешь, сколько у человека костей? Почти 200. Да если тебе этот негр сломает хотя бы половину, ты от боли умом тронешься. Аптечки нет, единственное лекарство - пистолет. - Кивнула в сторону счастливой обладательницы майки и повысила голос. - Умей быть в команде!

И тут в голову пришло, что еще один находящийся в комнате не отозвался. Дрейфует. Трупак? Хоть бы нет, завоняет же все. И не выкинешь. Разгерметизация всех убьет. Останется только сожрать его, что, в принципе, маловероятно без водки, но очень вероятно с пистолетом.

- Сэр, младший лейтенант, - попыталась она привлечь внимание Кроули. - Один боец дрейфует в отключке, кажется. Если будет посадка - убьется нах.., то есть насмерть.

Внимание, мадемуазель! У нас тут не бордель, а доблестные, мать, Вооружённые Силы. Грудь куда-нибудь свою спрячьте...

Хамло. Интеллигентное хамло. Будь не на службе, ответила бы, не скупясь. Терпи, Эбби, сама виновата. Оп-па, а вот и имечко вспомнилось. Грудь спрячьте, ну да, вдохнула прям и спрятала, требовательный какой. И вправду, некоторым армия на пользу не идет.

- Рядовой 2 класса Эбигейл Реддс. Личный номер 77. Орбитальный десант. Дальше полный провал памяти. - Обращаясь ко всем. - Кто помнит, что мы здесь забыли? Судя по нашему виду, явно из кроватей вытащили.

- Младший лейтенант Кроули, сэр, - глядя на него, - если вы такой ярый противник борделей, может вспомните, где наша форма? Солдат - безлик. Если кого смущают мои половые признаки, можете содрать ткань с сидений, глядишь на бикини хватит.

Жаль, окно было заблокировано, не увидеть куда летим. Оставалось только надеяться на технику и чудо. И что посадка будет мягкой. Болтаться аки дирижабль над головами остальных уже надоедало. Принять бы пристойное положение. Уцепилась тихонько за стенку, намереваясь оттолкнуться и долететь до сидящего в центре за штурвалом. На диванчике то уже перенаселение.

Нет сети. Разочарование. Сожаление. А ведь все так просто было бы, если хоть маленькая антенна на дисплее. Один звонок. Так часто нужен всего один звонок, чтобы стало легче. Но нет же, закон всемирного свинства всегда в действии, словно кто-то свыше монетку кинул, пальчиком погрозил и равнодушно отвернулся. Опять надеяться только на себя. Не привыкать. И не из таких ситуаций выбиралась.

Выбравшись из вагона, Снежана осмотрелась по сторонам. Беспорядочное скопление людей. Кто-то к груди ребенка прижимает, а кто-то пакеты с пирожками. Кесарю кесарево, каждому свое.
Еще раз скользнула взглядом по толпе, выискивая знакомые лица, пытаясь определить кто сохраняет спокойствие и способен мыслить, а кого надо привести в чувство парой пощечин.
Больше всего Снежана не любила сопли и слезы, бабские причитания. Слабаков она не любила. Даже если ты женщина, будь сильной, пусть не железной леди, но не тряпкой.

Среди гомона толпы уловила удивленные восклицания, повернулась к поезду и обалдела. Вагон-то ее, 17й, последним стал. Точно помнила, был еще один при посадке. Куда делся - непонятно.
Вопрос на ее немой ответ стал известен меньше, чем через минуту. Из тумана злобно ощерясь светящимися окнами вылетел 18й. Вылетел, словно черти его гнали.
Неизбежность столкновения. Холодок по коже от поясницы к шее. Резким движением бросилась назад, отталкивая людей от поезда дальше, в траву, прочь от этого железного гроба на колесах.

- Назад! Назад от поезда! Бегом всем! Назад, блядь! - Во все горло, срывая голос и размахивая руками орала она.

Выматерилась, увлекая за собой зазевавшегося пассажира за воротник куртки. Олени северные! Никакого инстинкта самосохранения у некоторых. Бежала, а кровь, приливая к голове, шумела в ушах. И в этот момент думала она о том, чего никогда не могла себе простить. Было это выше ее сил. Снежана думала не о людях, оставшихся внутри поезда, нет, о них конечно тоже, но в первую очередь она безумно жалела о том, что свою любимую зеркалку спрятала в рюкзак. А ведь будь у нее сейчас под рукой ее кэнон, да еще с телевиком, да пыху хорошую поставить, да в идеале монопод одеть...Боже, какие бы вышли снимки! Тут не то что "Комсомолка" их с руками оторвала бы, зарубежные СМИ бы тоже телефон оборвали. Ну почему так, почему?!!

Грохот. На полусогнутых ногах обернулась к вагонам, закрывая уши ладошками. Гаснет свет. Тишина секундная. Каждое мгновение - вечность. Во рту соленый привкус крови, прикусила язык, когда за спиной громыхнуло. Молчание давит, как давит вода когда тонешь. И тут словно отжали паузу, мир вздохнул и снова ожил. Чей-то плач истеричный, крики, последний вагон откатывается назад, оставляя перед собой смятый как ненужный клочек бумаги 17й, всполохи пожара, выбегающие, вываливающиеся из вагонов люди. Кто не успел - тот опоздал.

Успейте, господи, успейте! Как мантру повторяя про себя эти слова, Снежана бросается к своему вагону, на бегу включая налобный фонарик. Вдруг кто выжил, кого выбросило из вагона. Да, у нее дурацкая аптечка, да, она не врач, но если в такие тяжелые моменты люди будут паниковать и бросать своих же в беде, то чем мы будем отличаться от зверей? Айфонами в руках, аккаунтами вконтакте?...