Голосование за ходы

Несколько секунд Джон провожал Леди в красном глазами – а затем его взгляд перескочил на застывшее в удивлении лицо Гловера. Черт возьми, а он ведь даже не представляет…
-Нет ничего простого в том, чтобы отнять человеческую жизнь, даже если кажется обратное, уж тебе ли не знать, - Хэнд покосился на застывшего на месте Душителя и невесело усмехнулся.
-Но ты права – я засиделся на месте, и мне действительно пора навестить Реджину. Надеюсь, наша с ней следующая встреча и правда станет последней, - лавируя между застывших тел и висящих в воздухе осколков, Джон медленно добрался до выхода – и остановился на пороге.
-Все дело в цене, ведь так? – музыкант говорил спокойно, но каждое его слово разносилось в неестественной тишине застывшего во времени бара, не заглушаемое даже шелестом дождя снаружи.
-Ту, которую многие так радостно платят, не понимая, чем жертвуют. Обман старый, как мир, и даже тебя в нем обвинить не получится, ведь каждый обманывает сам себя. На этот раз я буду честен.
Хлопнула черная пола плаща – и дверной проход опустел, оставляя странную сцену разыгрываться по своим неведомым правилам: свою роль в ней Джон уже исполнил. Машинально закутавшись и подняв воротник, будто сейчас действительно лило как из ведра, он направился обратно, в сторону площади, на которой до этого повстречался с черноволосой незнакомкой. В голове роились мысли, галдели, перебивали друг друга – но Хэнд не слушал и просто шел вперед, позволяя ногам нести его по знакомым улицам.

В этот момент Джон с тоской и какой-то печалью вспомнил старого комиссара. Черт, а ведь ему почти каждый день приходилось иметь дело с таким вопиющим хамством и злобой.
-Стрелять надо было раньше, а теперь уж что? Пожалел, дурак, на свою голову, - тяжело вздохнув, он с сожалением посмотрел на стоящую перед ним бутылку, на дне которой еще что-то плескалось. Как жаль…
Стекло жалобно звякнуло о дерево – и бутылка, перевернувшись, полетела в голову любителю поговорить. Первое правило барной потасовки: хочешь выиграть – бей первым, это Хэнд наблюдал уже не один год. Подскочив со стула так, что он отъехал куда-то в угол, музыкант ухватился за стол – и перевернул его, выставив как преграду между собой и надвигающимися бугаями. Второе правило – не дай себя задавить, окружить, поймать, иначе рискуешь не выбраться. Разорвав дистанцию, он окрикнул Джерри:
-Осторожней, они вооружены! - и, подняв стул, бросил его в еще одного надвигающегося бандита, отступая ближе к барной стойке. «Прости, Борис, но на этот раз придется потерпеть убытки. Потом отыграюсь.»

-Да, конечно! – положив наушник в протянутую руку девушки, он прибавил громкость – и на несколько минут выпал из реальности, прикрыв глаза и отбивая ногою ритм. К концу песни он уже вовсю вторил ударным, покачивая головой – не слишком сильно, чтобы не потерять наушник – и с упоением повторяя слова, которые он слышал явно не в первый раз. Очнувшись, он поставил кассету на паузу и протянул новоприбывшей руку.
-Жан, хотя, наверное, ты уже слышала. Мы тут заболтались немного, но я рад, что наконец-то появляется еще кто-то из отряда. Хотя… - он снова взглянул на часы над головой, - Хотелось бы увидеть и всех остальных. Времени на беседы осталось не так много, а жаль. Первое впечатление – очень важная вещь, а уж как много можно узнать о человеке, просто поговорив. Мой коллега, - блондин кивнул в сторону Ноэля, - правильно заметил, что если мы хотим хорошо работать – нужно держаться вместе! – с этими словами Жан по-дружески хлопнул брюнета по плечу.
-И как бы мне не нравились скульптуры этого фасада – другие достопримечательности заслуживают не меньшего интереса.

Танцевать со змеедевушкой было сложнее, чем полуэльфу казалось на первый взгляд: без движений ног возникали сбои в ритме, и хоть та старательно подстраивалась под темп, Квирам чувствовал себя не слишком уверенно. Прикрыв глаза, он протянул руку в воздух – и сверху послышалась тихая музыка, вторящая движению пары на сцене. Вальсировать было бы затруднительно, поэтому он перешел на что-то более независимое – танго. «Шаг, шаг, шаг, шаг, разошлись, сошлись обратно, не наступить на хвост, два, три, четыре, смотрим прямо, держим темп» - сосредоточившись на танце, полуэльф не замечал ничего вокруг, кроме себя и партнерши. Отдавшись процессу, он прошел по сцене в танце раз, другой, наконец остановился, поддерживая Шису за талию, помог ей выйти из последнего движения, в котором она оказалась почти параллельно полу – и, выпрямившись и откинув волосы, поклонился невидимой публике. Кто знает, было ли это ответом на загадку, но сейчас он чувствовал себя на своем месте – и, радостно улыбнувшись, парень посмотрел на стоящую рядом чародейку.

А вот и они – «цветы жизни», те люди, о которых он столько говорил, спешат к нему навстречу со своим прокуренным голосом и щербатой улыбкой. Сколько он не убеждал себя, что всякому найдется место под этим солнцем, Джон никогда не мог понять, что же творилось в их головах. Быть может они родились такими, обиженными на весь мир и готовыми чуть что ткнуть ножом под ребро ближнему? Или их просто воспитали улицы, с лихвой компенсируя отсутствие образования и манер безмерной наглостью и примитивными позывами издеваться над слабыми и подчиняться сильным? Хэнду хотелось верить, что даже в них все же осталось больше человеческого, чем жестокого «закона джунглей».
-Послушай, - начал было музыкант, но осекся. Нет, сейчас его никто не станет слушать, а если он будет медлить – и вовсе больше не услышит. Поэтому единым движением из темных глубин его пальто вынырнул тяжелый военный револьвер – и незадачливый задира оказался на прицеле. Свет угрожающе блеснул на металлическом барабане, а Джон на секунду замер с вытянутой рукой, молча глядя на незнакомца, давая понять, что направили на него отнюдь не игрушку, а затем процедил сквозь зубы:
-Уходи.
Он хотел добавить что-то еще, назвать стоявшего перед ним парня отбросом, может даже заехать тяжелой рукоятью по носу так, чтобы кровь брызнула на землю, объяснить, как сильно он был неправ той ночью и сейчас – но Джон сдержался. Чувствуя вес оружия у себя в руке, пальцем ощущая готовый к действию спусковой крючок, он неожиданно для себя успокоился, будто на секунду провалился в ледяную воду. Первая волна страха прошла быстро, и на ее место вступил холодный расчет: он не сможет сейчас достучаться до этого несчастного, десятилетия такой жизни не исправляются за пару секунд, но он может припугнуть его силой – и тогда, возможно, у Джона будет шанс обеспечить для таких как он шанс в будущем.
Вереница мыслей вихрем пронеслась в голове у музыканта, прошла едва ли секунда – а затем он снова обнаружил себя в безмолвном противостоянии с непрошенным гостем.

Что-то неправильное витало в воздухе этим спокойным, прохладным днем, что-то чужеродное. Подобные чувства у Джона вызывали старые кладбища, оставшиеся на окраине города, там, где вместо мемориала из камня людей просто закапывали в землю. Холодный, недоброжелательный взгляд. Знакомый.
И все же вот перед ним стоит отец Маргарет, в очередной раз пытаясь вывести его на «чистую воду», возможно – снова поднять вопрос о женитьбе. Что бы он сказал, покажи ему Хэнд мистическую Изнанку, приоткрой он умелой рукой занавес, за которым – тьма и неизвестность? Быть может, отмахнулся бы, как любой деловой и здравомыслящий человек, списал все на впечатлительность и фантазию? Конечно. Но вот она проглядывает, показывает свое влияние пока безобидным, но таким понятным чиновнику способом – деньгами, стачками. Эхо далекой революции отзывается жаждой конфликта, отстаиванием прав – хорошее дело, если подумать. Джон постарается, чтобы все так и осталось только эхом. Беззвучным.
Осознав, что он слишком долго и пристально изучает мистера Тенпенни взглядом, от чего тому явно стало немного не по себе, Джон мотнул головой и улыбнулся.
-Нет, к этому я не имею никакого отношения, хоть и считаю, что честный труд должен быть оплачен. Что же до встречи – как вы относитесь к посещению бара «Гарцующая кобыла»? Прекрасное заведение, наверняка вы о нем слышали только хорошее. Пара рюмок хорошего алкоголя только помогут после напряженного рабочего дня, а голова не будет забита сиюминутными проблемами. Мне же действительно пора откланяться, - прижав руку к пальто, он попрощался с Альбертом и направился обратно – похоже, теперь у него было дело.

-Посмотри на них, - Хэнд кивнул вперед, на собирающуюся толпу людей, выглядевших растерянными и настороженными.
-Не похожи они на решительных революционеров. Может стачка или союз какой, требующий выплат задержанных денег – сама знаешь, как оно бывает на всех этих предприятиях. Будем надеяться, что все это закончится простой пьянкой в «Боржче» ближе к вечеру.
Подув на кофе и дотронувшись до поверхности языком, он поморщился и обернулся обратно, в сторону кухни.
-Джерри! Подойди сюда, - дождавшись, пока его друг-увалень доберется до двери, он взглядом указал наружу.
-Никого не узнаешь? Как думаешь, что это за собрание вообще?
Действительно, это немного походило на ситуацию с Майнером, но сейчас Джон не чувствовал такого отчаяния и решимости, которые пропитывали воздух в те времена. Тогда революция звучала как полноценная угроза, сейчас же это сборище больше походило на экскурсию по городу: никто не понимал, что происходит, а гиды безуспешно пытаются организовать толпу. По крайней мере музыканту очень хотелось надеяться, что это не эхо несуществующего прошлого настигает его мир.

-Как? – судя по удивленному виду Эда он еще не успел продвинуться настолько далеко в этой культуре, чтобы знать такие тонкости.
-Ты уверена, что девушкам это нравится?
Однако девушка была свободна действовать – его главное оружие сейчас было прямо перед ней, не далее чем в десятке сантиметров от ее лица, такое живое, готовое снова наполнить ее рот до отказа – ведь именно это она и делала в прошлый раз.

Эдвард двигался хаотично, но целеустремленно, будто кто-то невидимый дергал за ниточки, подчиняя своему желанию безвольную куклу. Шаг, другой, еще шаг – с каждым движением подросток чувствовал, как тело неохотно подчиняется приказам, как сознание постепенно уплывает, оставляя только инстинкты. Форма на нем висела мешковато: выправленная, она висела на левом плече, оставляя правое открытым так, что виднелась белая рубашка – но сейчас ему было не до капризов моды. Оказавшись на этаже, он застыл на месте, глядя в одну точку широко открытыми глазами, а его зрачки сжались в точку, будто он смотрел на яркий свет.
Услышав голос Брайана и почувствовав, как спали оковы, Эд неожиданно присел так, что его худые коленки оказались выше головы, и запустил руки в волосы, приводя их в полный беспорядок. Его взгляд остановился на говорившем – и так и не отрывался от него, пока тот не закончил свое приветствие. На любопытную девушку подросток отвлекся лишь временно, удостоив ту короткой инспекции, не поворачивая головы – а затем снова уставился на агента, будто пытаясь выиграть в кой-то странной игре в гляделки.
-Брайан, - его голос, тихий и безэмоциональный, был больше похож на запись, а мешки под глазами придавали бледному лицу пепельный оттенок.
-Сотрудничество или смерть, так значит? А что если я скажу, что для меня это равнозначный выбор? Ваши сотрудники, – впервые в его речи проскользнула тень эмоций – презрение, - потратили столько драгоценного времени, что хватило бы кругосветное путешествие завершить, и теперь я стою перед выбором: умереть от истощения на одной из твоих миссий, или смириться со своей участью и умереть во сне, как только я выйду из этого кабинета. Черта с два! – на этот раз в его словах послышался гнев – но он быстро угас, словно пламя, у которого забрали топливо.
-Я соглашусь на твое предложение, если Дасто сможет мне помочь, иначе останется бросить в карцер только мой труп.
На удивление при всем внешнем недомогании теперь Эдвард выглядел решительно. Выпрямившись в полный рост, он взглянул в глаза агенту, и при желании тот мог разглядеть в его взгляде, в слегка нахмуренных бровях и легкой складке у губ что тот не шутит и не разыгрывает его, и теперь от его решения зависело, доживет ли стоявший перед ним подросток до рассвета или навсегда останется за прочными дверьми и высокими стенами Бюро, оставляя все секреты и планы Суперзлодеев из трущоб неразгаданными и обрывая единственную достоверную нить, которую на данный момент они имели для связи с противоборствующей группой. Теперь слово оставалось только за ним.

-Потише, - зашипел Джон, отстраняясь от любвеобильного друга, но уже через секунду недовольство на его лице сменилось улыбкой.
-Нет уж, потребуется что-то посерьезнее, чтобы утащить меня на ту сторону. Но Лаура права – проходите внутрь, - он посторонился, пропуская гостей в дом, и закрыл за ними дверь.
-Располагайтесь, - коротко бросил он, направляясь обратно к уже ставшему привычным стулу около работающего радио – именно здесь его застали неожиданные посетители. Знакомая волна привычно щекотала слух бархатными аккордами, до вечерней передачи оставалось еще много времени, и все располагало к непринужденной дружеской беседе.
-Сколько лет прошло, Джерри, сколько воды утекло. Рад тебя видеть, - как бы Гловер не любил это дело, Хэнд пока не был уверен в собственной способности выдержать его медвежьи объятия, и потому предпочел обойтись крепким рукопожатием. Иногда мужчинам не были нужны слова, чтобы понять друг друга, потому сейчас и он, и старый знакомый просто замерли друг напротив друга на несколько секунд – а затем разошлись, заняв свои места.

На секунду Джон замер – и мир вокруг, будто передразнивая музыканта, сам замедлил свой ход, остановил поток бурлящих судеб, затихли непрошенные советы и потусторонние угрозы. Он машинально встал, проводя рукой по волосам, и взглянул на сидящую девушку сверху вниз. Возможно, она действительно больше не могла ничего сделать, но кое-что изменить все же успела. Она дала шанс, возможность ему сделать выбор, пока не стало слишком поздно, пока не их не затопило в этом черном море.
Хэнд безучастно огляделся вокруг, выхватывая взглядом собравшихся здесь: его окатило волной какого-то равнодушия. Не предсмертной апатии, скорее бесстрастность наблюдателя, абстрагировавшегося от этой суеты, от вечных вопросов «А что, если?..» и наконец взглянувшего на все со стороны. Однако несмотря на холодную голову воображение работало на полную, живо рисуя картины: вот та самая красноволосая, что после стольких неудач наконец смогла сделать хоть что-то правильно. Что она чувствовала, глядя на этот беспечный уголок реальности? Гордость? Удовлетворение? Почему-то брюнету казалось, что ее чувства больше походили на радость матери, наблюдающей за своим ребенком. А на что пойдет мать, чтобы защитить свое дитя?
Сейчас Джону не было абсолютно никакого дела до тех судеб, что никогда не появились из-за решения силы, с которой он уже успел вскользь столкнуться, так же как горожанам не было дела до того, что видел он. Все эти решения… Хэнда почти пробрало на смех от их наивности. Неужели они до сих пор не поняли? Неужели они действительно думают, что все это имеет значение?
Нет, это определенно было забавно, ведь из всего сказанного разумную мысль произнес лишь бесплотный голос: нужно бороться. Он не знал ту, что начала все это, не знал ошибок, которые она успела совершить, но одно он знал точно: он любил эту жизнь. Любил Марго с ее проблемным семейством, питал непередаваемую нежность к Габи, этой дикой розе с низов, не представлял себе творчества без участия в нем Лауры, искренне уважал Уотсона… Перечислять можно было долго, однако все это вело к одной мысли: он должен придумать, как защитить свой уголок от разрушительного влияния, как не дать всему этому смешаться. Он не представлял, к чему может привести подобное, да и не хотел об этом думать, однако сейчас его это не пугало. Быть может потом он просидит целую бессонную ночь в обнимку с бутылкой, пытаясь это представить, однако сейчас, не переставая буравить брюнетку тяжелым взглядом, он произнес:
-Я знаю, что хочу сделать.
Именно так. Не «должен» или «обязан», никаких попыток прикрыться моралью или еще какой навязанной системой, только кристальная честность перед собой.

-Нет, - покачав головой, в такт движению он качнул стаканом, зажатым в пальцах.
-На старого Мэнни я не похож, хотя собственных странностей у меня хватает. Приносят ли они беду или пользу – похоже, я куда больше привязан к этому миру, чем бедняга, о котором ты рассказывал. Представить только – видеть не прошлое, а всего лишь какое-то искаженное отражение, кривую поделку на реальность.
Джон сам того не заметил, но в его пальцах оказалась предложенная Джеком сигара. Наклонившись к огоньку, он раскурил ее и откинулся назад, на спинку стула.
-Хотя в чем-то я его все-таки понимаю, и могу тебя заверить – мне безмерно интересно то, о чем ты мне сейчас рассказываешь. Мало того, что я уже слышал историю о взорванном арсенале – похоже, одно дело, с которым я недавно столкнулся, может сойти с мертвой точки, если ты расскажешь мне несколько любопытных фактов. Только вот…
Он опять затянулся.
-Каждый раз, когда ты упоминаешь её, в груди у меня сжимается нехорошее предчувствие. Раз уж мы говорим о таких материях, как расщепленное прошлое, в котором не работает привычная нам логика – чему еще остается верить, кроме как чувствам? Одно могу сказать точно – именно эти ощущения часть вытаскивали меня из разный передряг, потому прошу только об одном: что бы ты не собирался рассказать, не забывай об осторожности.

-Марго, - в темноте Джон нашарил ее руку, еще горячую от недавних прикосновений, и легко сжал ее.
-Не беспокойся насчет завтра.
Бороться со сном становилось все труднее: теперь он уже не просто подкрадывался с мягкой подушкой-дремой наперевес. Теперь, когда и физически тело мужчины отдало последние силы, он пришел как полноправный хозяин, заявивший свои права на этого человека на ближайшие 6, может 8, а может и 10 часов – кто знал, сколько спокойных минут осталось у незадачливого музыканта. Однако он нашел в себе силы повернуть голову и взглянуть на лицо девушки, озаренное только тусклым светом из окна. Притянув ее руку к лицу, он коснулся губами ее пальцев.
-Я буду хорошим мужем, и только смерть…
Последние слова упали с его губ – и затихли. Если бы девушка захотела, то повернувшись она бы увидела, что Джон так и заснул – едва открыв рот, рука в руке, темные волосы разметаны по одеялу. Он выглядел очень спокойно, даже слегка моложе своих лет, и во сне по его лицу блуждала слабая, почти неуловимая улыбка.

Джон на секунду прикрыл глаза. Всего мгновение – недостаточно для того, чтобы неожиданные собеседники почувствовали страх, но его все же хватило на одну короткую мысль-вздох: «Во имя всего святого, какого же черта!»
Открыв глаза, музыкант еще раз оценил обстановку. Он не соврал – денег у него с собой не было ни гроша, а отдавать деньги Марго, как бы недоволен он ни был ее выходкой, было не в его правилах. Потом разберется, и уж точно не в присутствии местных пролетариев.
-Я повторю свое предложение в последний раз, - произнес он предельно четко; в его голосе через доброжелательность начинал проступать холодный металл.
-И весьма советую к нему прислушаться: единственной причиной, почему в ту ночь нас всех не загребли был один мой хороший знакомый. Вы его знаете: практикующий стоматолог, который наверняка не раз вам помог, по совместительству подрабатывающий комиссаром. Так что прежде чем вы броситесь за скудной добычей, подумайте, стоит ли оно того, чтобы на вас ополчилась армия? Стоит ли это поднятых на уши трущоб, где каждая собака будет знать, что в этом виноваты вы? А пока раздумываете – пропустите нас дальше, и уверяю вас – я поговорю с дамой по поводу ее поведения в незнакомых местах.

Райм сам не заметил, что затаил дыхание, наблюдая за происходящим: смертельная ловушка, а затем не менее неожиданное спасение приковали его внимание, и на минуту он сам замер, не в силах оторвать взгляд. Однако проблема решилась быстро и относительно легко, поэтому кенку без опаски подошел к протянутой вдоль стены веревке, уверенно схватился за конец, собираясь ловко взобраться на следующий этаж и помочь с оставшимися ловушками – однако первый же камень под его ногами оказался слишком сложным испытанием: обтесанный бесконечным ветром до почти идеально ровного состояния и покрытый тонким слоем льда, он будто нарочно прыгнул под ногу Райму – и тот, нелепо взмахнув руками, завалился на спину, так и не сумев начать подъем.
Бормоча что-то себе под нос, он встал, отряхнулся, с плохо скрываемой неприязнью посмотрел в сторону веревки – а затем, обернувшись к остальным, сделал приглашающий жест, стараясь не обращать внимания на ехидный взгляд камня, которым, он мог поклясться, тот буравил его из своего места на стене.

Наконец Райм решился: подцепив пробку когтем, он отвел руку подальше, потянул вверх, и… Ничего. Пробка беззвучно упала на землю, а до кенку донесся сильный, даже вызывающий запах. Энергично отмахнувшись от него, боец нашарил под собой пробку, заткнул распространяющий аромат флакон и вернул его на место, в солому. Любопытно, но придумать ему применение сейчас было трудно. Хотя…
Отставив коробку в сторону и подхватив уже знакомый флакон в кулак, он отправился обратно, внутрь башни. Нашарив взглядом закованную в броню жрицу, он протянул пузырек ей – и дождавшись, пока она примет подарок, развернулся и снова оглядел комнату. Теперь в глаза ему бросилась бутыль побольше: подойдя ближе, Райм осторожно поднял ее, покачал в руке, посмотрел на просвет, закономерно ничего не увидел, едва не выронил ее на ногу Дагу но в последний момент успел подхватить под дно. Взболтал, послушал, как что-то плещется внутри, постучал когтем, взвесил, примерился. Возможно, из этого вышла бы неплохая дубинка? Кто знает.

На середине моста замыкающий процессию Райм замер на секунду, глубоко вдохнул морозный воздух, выдохнул облачно пара, сдувая с клюва налипшие снежинки и еще раз запрокинул голову, вглядываясь в вершину башни и плотную завесу облаков над ней. Деловая суета вокруг проходила мимо него, едва задевая созерцающий разум, и мысли разбегались по этому белому полю, играя в снежки-ассоциации.
Однако и он вскоре оказался на пропитанном магией камне – и остановился на месте, не решаясь пройти дальше, внутрь башни. Он даже не успел осмотреть окрестность, а сознание уже будто само по себе подкидывало идеи, что лучше бы им не ходить по этим местам, а взгляд цеплялся за мелочи и путал стройные цепочки мыслей.
Когтистая рука неслышно легла на плечо человека. Дождавшись, пока тот обернется, Райм сказал спокойно и тихо, не отрывая от того внимательный взгляд:
-Тебе не страшно? Восторга нет?
Конец так близко, найди ответ.
И ты не бойся, сам не смотри,
Ответов нет. Война внутри.

Райм подобрался поближе к раскачивающемуся на ветру мосту и осторожно опустился на колено: темные когти провели по старому дереву, улавливая ускользающие снежинки. Собрав горсть, он поднял руку вверх, прямо напротив клюва – и завороженно наблюдал, как волшебный снег падает в бушующую бездну под ними, струясь через пальцы. Последнюю щепотку он растер, чувствуя, как холодок бежит вниз по руке, и тихо пробормотал:
-Мост и холод,
Дух немолод,
Нам с тобой не по пути.
Левой-правой,
Легкой славой,
Что заметна впереди.
Его голос оказался глубоким, звучным, приятным голосом поэта – совсем не таким, который можно ожидать от человекоподобной птицы, сами себя называющих кенку. Ветер подхватил прозвучавшие слова, подбросил, словно снежинки, и унес, играясь с ними себе на потеху. Райм вслушался в удаляющийся отзвук и поднялся, протягивая руку к одному из ограждений, проверяя его на прочность.

–А все старое сгорело и превратилось в ядерный пепел много лет назад, - язвительные нотки в голосе Джона была едва слышны за шумом окружавшей их толпы. Не лучший способ начать разговор - разбрасываться цитатами, которые вышли из моды ещё до конфликта, однако откровенной враждебности во взгляде Хенда не наблюдалось - смазанное начало могло привести к интересному развитию.
–Много интересного нашлось в прошлом? - лёгкий кивок в сторону лежавшей на столешнице книге.
–Не совсем ядерном. - аккуратно поправил музыканта мужчина, но явно не собирался раздувать из этого дискуссию, тем более что на повестке дня вставала куда более философская тема.
Незнакомец закрыл книгу, несколько секунд смотрел на обложку, а затем постучал по ней пальцем.
– Много. Нет, действительно много. Но всё оно удручает. Вот многие говорят, что Предки были во многом провидцы, и ещё тогда писали о том, что происходит сейчас. А мне кажется, что ничего пророческого в этом нет. Просто что раньше были дураки, что сейчас, и все совершают одни и те же ошибки. Вот только посмотрите. "История Европы". Какое название сильное. А по мне так лучше было бы написать "История человеческой глупости". Нет, Европа - это не женское имя, хотя это оно и есть, но на самом деле речь о континенте, в честь которой он был назван...
Тут мужчина оторвал взгляд от книги и внимательно посмотрел на Хэнда, словно засомневался в том, понимает ли его случайный собеседник и не утратил ли интерес, услышав слишком много заумной информации разом.
–Я угощу вас выпивкой, если пообещаете не буянить. Драться я умею, но не люблю. И вообще, ненавижу войну в любых её проявлениях.
Хэнд кивнул с той естественной непринуждённостью, которая отличает артистов и очень уверенных в себе людей. До выступления оставалось время, а напиться до беспамятства даже местным пойлом он не успеет.
–Значит, за столько лет люди так ничему и не научились? Сюрприз, - в голосе Джона не было и капли удивления, только лёгкая насмешка над человеческой глупостью.
–Однако они оставили нам подарки, например книгу у тебя в руках, или этот разрушенный мир, - он обвел бар многозначительным взглядом.
–И все же мне нравится это название. Оно... Звучит.
То ли момент был подгадан, то ли просто так совпало, но мужчина сразу же поймал жестом проходящего мимо бармена за стойкой и сделал заказ. Судя по тому, что бормотал он быстро и невнятно, но Борис его прекрасно понял, дядя здесь был не впервой. Это в свою очередь придавало ему веса в глазах музыканта - значит, про умение драться он всё-таки не врёт. Да только, скорее всего, и про всё остальное тоже.
–Эрнест. - представился мужчина и протянул руку.
–Джон, - пожал он протянутую руку.
–Эрнест... Я даже не буду спрашивать, чем ты занимаешься в жизни, спрошу для начала только одно - как ты оказался здесь, в Боржче, с такой книжкой в этот час?
Хэнд не разочаровался. Это было рукопожатие в меру крепкого человека, знакомого с тяжёлым физическим трудом, пусть и давно им не занимавшимся в силу возраста.
–Мне было бы легче ответить, почему я не сижу с книжкой где-нибудь в другом месте. - Эрнест усмехнулся, - Дома, где моя супруга ежедневно в это время открывает филиал лесопилки, с языком вместо пилы и моими мозгами вместо вековых сосен? Нет. Во дворе, где грохочет политическая арена, где каждый сосед сам себе трибун, а над общим сборищем довлеет шпионский аншлюс их жён? На тротуаре, где каждый считает своим священным долгом, особенно солдаты, спросить, не является ли моя литература антигосударственной? Ни в коем случае. Здесь, по крайней мере, люди, которым я ничем не обязан, и они мне ничем не обязаны, и все мы это прекрасно понимаем. И это нас роднит в некоторой степени. Чем меньше между нами общего, тем его больше. Забавно, но факт.
Бармен принёс две кружки. Жидкость внутри, на первый взгляд прозрачная, имела лёгкую муть, но пахла приятно чем-то сладким и цитрусовым. Мужчины обменялись кивками, из которых следовало лишь то, что всё в порядке, а за заказ может быть уплачено позднее.
–Давай за знакомство, Джон. Только не торопись, эта вещь не из тех, что нужно опрокидывать и глотать залпом.
Хэнд с трудом удержался от того, чтобы вылить содержимое порции целиком в рот, запрокинув голову, чтобы почувствовать различающиеся по телу тепло ещё до того, как он откроет глаза, чтобы пол качнулся под ногами, а лица вокруг стали размытыми и такими родными.
Нет, он только кивнул и едва пригубил напиток, отдавая дань уважения этой встрече. Цитрус в свойственной хозяйской манере занял язык и перекинулся в нос, заставляя музыканта поморщится - слегка, скорее от удовольствия.
–Редко можно встретить горожан, использующих обороты изобретательней скабрезных рифм, так что я все же полюбопытствую - кто ты, Эрнест?
–Всё так же хорош. - мужчина с нескрываемым удовольствием отпил немного вслед за Хэндом, - Жаль, нет больше ни рома, ни настоящих лимонов. Но что-то похожее мы ещё можем себе позволить.
–"Боржч" всё ещё гудел размеренным ритмом. Броский взгляд на маленький подиум, по традиции никем не занимаемый для того, чтобы музыканты могли расположиться без помех и лишних уговоров (хотя, иной раз развалится кто прямо на сцене, и пойди его потом растолкай), да понять, что никого там до сих пор нет, а значит торопиться не следует - вот когда появится Лаура или этот её новый участник Курт, да начнут прицениваться, тогда уже можно будет готовиться морально и физически.
–Я писатель. - сказал Эрнест после небольшой паузы, - Был им когда-то, по крайней мере. Больше не пишу, устал. Тема себя изжила, но не потому, что прекратилась, скорее, наоборот - как была проблемой, так и осталась. Ничего не поменялось, никому это не нужно.
Он вздохнул, покрутил в ладони стакан, а затем сделал новый глоток, но уже без особого наслаждения.
–Война. Война не меняется. Всегда была дрянью, такой же как этот коктейль из никудышного бурбона и порошковой кислоты.
Джон только хмыкнул и отпил ещё немного. Нет, он не собирается переубеждать разочаровавшегося писателя, рассказывая о том, как прекрасен этот мир. Не здесь, не сейчас, не с галдящей толпой за спиной и выступлением Лауры впереди. Да, он не стал бы себе врать, мол, не было у него искушения пощекотать самолюбие писателя и посмотреть, что из этого выйдет.
–Говорят, писатель - это не профессия, а призвание, - обронил он между медленными, вдумчивым глотками, после каждого из которых следовала пауза.
–Что он не выбирает, что должен писать, а не может не писать. Если он все же решается отвернуться от своего дара... Его ждет только несчастье и пустота.

История, рассказанная Лаурой, была знакомо Джону лучше всех, кто пережил закат их небольшого музыкального проекта. Клаус был самым настоящим упрямцем, который вбил себе в голову какую-то пропагандистскую чепуху – и поплатился за это жизнью. Все эти годы Хэнд твердил сам себе, что это был его собственный путь, что ни Лаура, ни тем более он ничего не могли изменить – и сейчас, услышав эту нечаянную исповедь, тяжело привалился к стене и осел вниз. Воспоминания о прошлом всегда отдавали горечью, и за это он ненавидел их с жаром ядерного взрыва, прогремевшего здесь много лет назад.
Заметив, что он сидит на грязном полу, прижимая ладони к лицу, Джон резко встал и поспешил отряхнуть полы своего пальто, бросив обеспокоенный взгляд в сторону кучи мусора углу. Нет уж, ему нужно было выбираться отсюда как можно скорее; стараясь не шуметь, он начал пробираться обратно, вниз, к тишине улиц дневного города. Его вылазку можно было назвать относительно успешной: он не узнал того, чего хотел, однако слова Курта об убежище запали ему в память. Хэнд отнюдь не доверял ему в этом вопросе, однако устраивать допрос с пристрастием пока было рановато – нужно было хотя бы дождаться выступления Лауры в Боржче.

Похоже, словесная баталия занимала ум Эдварда больше, чем метаморфозы монстра. Когда тот превратился в девушку, подросток даже подошел ближе, на расстояние вытянутой руки.
-Да что ты знаешь, что ты вообще можешь представить, машина, от человека унаследовавшая только облик? Посмотри на меня! – схватив девушку за воротник экзотической одежды, он притянул ее ближе, почти столкнувшись лбами.
-Ты был причиной, почему я тогда перевернул этот чертов трак! Ты, тренчи, весь этот проклятый мир, считающий меня пустым местом!
Отпустив руки и наблюдая, как тот превращается в монструозную массу, он отступил на шаг, качая головой.
-Закон джунглей, да? Убей или будешь убит? Человечество уже давно перешагнуло этот порог, но его отголоски настигают нас до сих пор. Ты – этот отголосок, живое оружие. И пока ты хотя бы однажды не попытаешь понять, что такое сострадание, как люди могут жертвовать всем ради тех, кто им дорог – ты так и останешься бесформенной кляксой, таящейся по углам, которую однажды выведут, как болезнь.

Новое тело Эдварда чувствовало себя прекрасно в биологическом смысле, однако разум его все еще находился в смятении, не веря в происходящее. Однако разумная, рациональная его часть, прежде чем дать последний сигнал и полностью отдаться на милость эмоциям, подала ему идею, словно тонущий корабль, выпускающий в воздух сигнальную ракету. Плюхнувшись на стул и стянув с ног чудовищные орудия пыток, которые девушки почему-то называли «модной обувью», он с трудом удержался от того, чтобы запустить ими в Ревека или Лайфлайна, а затем исчез из комнаты, будто его и не было.
Оказавшись в постели, которую ему выделила Скетч, он рухнул сверху и попытался закрыть лицо руками только для того, чтобы заметить, что до сих пор сжимает в руке журнал. Отправив тот на тумбочку в том же виде, он закрыл глаза и попытался осознать, что с ним произошло.
Он выглядел как Мерилин Монро, секс-символ прошлого столетия – даже ему было известно, кем она была. Что еще хуже – он чувствовал себя точно как она, буквально унаследовав тело, сохраненное от тлетворного влияния времени на страницах старого журнала. Удивительно, как легкое изменение гормонального баланса и смещение хромосомного набора может повлиять на человеческое восприятие. Проведя пальцами по коже, он почувствовал ее – теплую, мягкую, такую непривычную. Неожиданно все волнения по поводу Кэндлмейкера отошли на второй план, уступая место новым эмоциям.
Подняв голову и оглядев комнату, он нашарил взглядом зеркало – и, поднявшись, приблизился. Но зеркальная поверхность только подтвердила то, что мозг отказывался принимать уже в который раз – он стал женщиной. Высокой, стройной блондинкой, одетой в вызывающий наряд. Неожиданно в нем шевельнулось что-то, запрятанное далеко и почти забытое среди опасностей, окружавших его в последнее время.
Подойдя к двери и убедившись, что та закрыта на замок, он вернулся к зеркалу и еще раз осмотрел себя. Теперь его взгляд был полон любопытства, будто у археолога, нашедшего старинные записи. Постаравшись убрать возникшее чувство стыда подальше – ведь это было не его тело – он провел пальцами по коже лица. Спустился вниз по шее, отчетливо чувствуя каждое прикосновение, и вздрогнул от того, насколько реально это ощущалось. В конце концов – почему нет? Почему он не должен воспользоваться этой возможностью? Такое случается раз в жизни, один на сто миллионов. Скептически посмотрев на массу креплений, которыми поддерживался наряд, он на мгновение пропал из виду – а затем одежда единым движением оказалась на полу. Дышать стало легче, а отражение в зеркале теперь попросту захватывало дух, если не сказать сильнее.

Эдвард сосредоточился. Что бы сейчас не происходило – взрывы вокруг, стрельба, да хоть второе пришествие – он должен был обеспечить безопасный путь обратно в их временное убежище. До рези в глазах вглядываясь в белое ничто, постепенно заполняющее комнату, он пытался найти в нем привычный путь, едва заметный способ обмануть окружающий его мир, чтобы оказаться в нужном месте – даже если мир вокруг был миром снов. И вот в сплошной белизне мелькнула темная точка – цель, к которой было привязано их сознание. Реальный мир.
Энтропия замедлилась, уступая упорядоченной форме геометрически правильного портала. Вынырнув из своего укрытия, он побежал так быстро, как только мог, чувствуя, как плохо слушаются налившиеся свинцом мышцы ног.
-Уходим! – крикнул он, надеясь, что за грохотом и гулом его кто-нибудь услышит.
-В портал!
Однако бежал он не в сторону разверзшегося разлома, а в сторону лежащей без сознания девушки, засыпанной книгами.
-Давай, вставай, осталось немного, - бормотал подросток то ли Скетч, то ли самому себе, перекидывая ее бессознательное тело через плечо и готовясь к финальному рывку. Девушка оказалась достаточно легкой, чтобы Эдвард смог поднять ее – а затем, собрав остаток сил в кулак, он побежал в сторону открытого портала – сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее, увлекаемый создаваемой им силой притяжения.

Забежав за перевернутый контейнер трака, так, чтобы скрыться с глаз возбужденной толпы, Эдвард знаком показал остальным следовать за собой. Дождавшись, пока они скроются из поля общего зрения, парень выпрямился и помассировал кончиками пальцев виски. В ушах еще стоял звон от последнего взрыва, но сознание было ясным. Сделав жест рукой, будто он что-то бросал от себя в сторону покореженной оцинкованной стены, Эд сделал приглашающий жест, указывая в открывшийся разрыв в пространстве, необычайно ясный, будто самое чистое в мире зеркало. За безупречной гладью виднелась улица, такая же серая и мокрая от дождя – вот только на ней не было видно всполохов огня и слышно разговоров людей.
— Значит так, выхода у нас сейчас два. Либо вам придется довериться мне – и попасть в дом к ней, - он быстро кивнул в сторону Скетч, - быстро, без суеты и шума, и надежно. Либо вы можете остаться здесь и разгребать творящийся вокруг хаос. Прежде, чем вы решите, посмотрите туда, - он жестом указал в сторону развороченных останков машин.
-Я понятия не имею, чьи это машины, но выглядят они достаточно дорогими, а их владельцы сейчас там, - он указал в сторону столпившихся у входа в бар людей, - и они явно не настроены на всепрощение. Вы можете попытаться их убедить, что вы ни при чем, но напомню вам несколько простых фактов. Первое – Ревек, - он ткнул в сторону немца пальцем, - уже на ножах с владельцем бара. Второе – там сидит один неугомонный тип, которому известна ваша история и который первым выбежит хватать вас с охапку без разбора. Добавлю также, что скорее всего к нему присоединится весь персонал бара вместе с гостями. А теперь оцените шансы доказать всем этим милым людям, что вы не при делах – а затем решите, стоит ли поверить тому, кто с вами в одной лодке и не имеет оснований пока желать вашей смерти?

В ботинках поселилась холодная сырость, а за шиворот стекали холодные, неприятные струйки дождевой воды, но Эдди не замечал этого. Его внимание сфокусировалось на размытых человеческих фигурах, видневшихся посередине автомобильной стоянки.
Враги. Эта мысль холодным, словно струящиеся с неба потоки дождя, осознанием проникла в его голову. Парень всегда задавался вопросом, как же поступит, однажды столкнувшись с теми, кто искренне, с горящей ненавистью или холодным расчетом, желает его смерти? Похоже, ответом был… Страх? Да, ему было страшно, как страшно каждому, кто сталкивался с чужой злой волей, пытающейся его уничтожить. За страхом последовал гнев, подпитываемый адреналином. Ну уж нет, я вам живым не дамся! Незаметным, но важным множителем в это уравнение вступила обида. Его товарищи по несчастью считали его глупым ребенком, легкой добычей, слабаком. В этот раз он покажет им – не стоит смотреть на него сверху вниз.
Буря чувств, вспыхнувшая за секунду, поглотила его с головой – и будто сама направила его руку. Многотонный грузовик дальнобойщиков, припаркованный недалеко от стоянки, заскрежетал металлическими тросами, захрустел крошащимся асфальтом – а затем исчез, будто его никогда и не было.
На бесконечно долгое мгновение над стоянкой воцарилась жуткая тишина. Похоже, даже дождь перестал идти, давая наконец отчетливо рассмотреть в свете фонарей фигуры противников. Казалось, время для Эдварда остановилось: он мог отчетливо разглядеть удивление на лице стоявшей рядом девушки, кровавый след, шлейфом тянувшийся за немцем, приготовившего щит телохранителя художницы. А затем мир вокруг перевернулся.
Дождь взметнулся вверх, будто вопреки всем законам физики сегодня он решил пойти в обратную сторону; слабый свет фонарей моргнул, на секунду погружая стоянку в кромешный мрак, а затем раздался грохот, от которого закладывало уши. Волной воздуха легкого подростка отнесло в сторону, а дождь, будто завершая сцену, на мгновение замер – и всей массой поднятой в воздух воды обрушился на асфальт.

Накинув на плечи шинель и привычно впрыгнув в разношенные ботинки, Джон уже через полминуты оказался на лестничной клетке, осторожно прикрывая за собой дверь. Старые каменные ступеньки исчезали под ногами одна за одной, и вот молодой мужчина уже выходит из темной прохлады каменного плена в свет внешнего мира.
Оказавшись на улице, брюнет поежился, торопливо застегивая куртку: утро выдалось ясным и солнечным, но зябким, особенно по сравнению с полуденной жарой. Он редко бывал снаружи в такой час, предпочитая отсыпаться, и потому чувствовал себя не в своей тарелке. Улицы, такие заманчиво-загадочные при свете редких электрических фонарей, разгоняющих ночную тьму, сейчас выглядели неожиданно обыденно и серо, и мусор, валяющийся тут и там, не добавлял картине красок. Хотя, конечно, это выглядело лучше, чем районы, в которых ему порой приходилось коротать одинокие ночи. Подняв воротник, он быстрым шагом направился вниз по улице, не обращая внимания на редких прохожих; его путь лежал в соседний квартал, туда, где его тихо дожидалась верная гитара.
«Гарцующая кобыла» был респектабельным баром, известным округе: здесь можно было заказать неплохую выпивку, послушать живую музыку и вообще хорошо провести время. К счастью Джона, он оказался открыт в этот ранний час; осторожно повернув дверную ручку, он проскользнул внутрь.
Бар встретил его безлюдным полумраком ожидания: видимо, после вчерашнего выступления здесь успели убраться. Подойдя к свободной стройке, Хэнд легко вспрыгнул на высокий табурет и, облокотившись на столешницу, достал сигарету. Огонек зажигалки на мгновение осветил его лицо – а затем в воздух поднялись голубоватые облачка табачного дыма. Он ждал.

Джон слегка изогнул бровь, будто задавая немой вопрос – а затем его губы сложились в хитрую улыбку. Рыбка попалась на крючок! Или же сам он давно сидел на крючке мирских наслаждений? Отбросив лишние мысли, он плавно шагнул вперед. Его губы коснулись ее там, где буквально секунду назад был ее язык, агрессивно вторгаясь в ее личное пространство и плавно переходя во французский поцелуй. Одна рука Джона в этот момент ловко расстегивала недавно надетую рубашку, тогда как вторая нащупала мягкую плоть прекрасной попы. Настойчиво прижав девушку к себе, он буквально физически дал ей понять, что уже готов.
Их тела соприкоснулись сразу в нескольких точках, и эти места начал наполнять жар, исходящий изнутри. Молодые и горячие, они заводились с полоборота, и им не нужно было что-то ещё для того, чтобы просто любить друг друга физически. А отсутствие сильной эмоциональной привязанности на фоне понимания, что это не более чем мимолётная интрижка, возбуждало ещё сильнее - Хэнд всё-таки был из простых работяг, и связь с дочкой гильдейского торговца могла плохо отразиться на репутации последнего. Запретный плод был сладок.
- Только не на полу... давай так... стоя... - улучая моменты между поцелуями, проговорила девушка. Пара оттеснилась к зеркалу у двери, под которым стояла тумба, и тогда она резко развернулась спиной к мужчине, тут же устремляя взгляд на своё отражение. Похотливое лицо, искажённое гримасой из смеси пошлой улыбки и покусывания нижней губы, смотрело само на себя и партнёра сзади, что отныне имел отличный вид на её выгнутую спину и оттопыренную попу, равно как и имел к ним полный доступ.
- Я плоха-ая девочка. Очень плоха-ая. - проворковала она.
Может, Джон и был из простого народа, но мечтал он о куда большем, а еще имел смелость воплощать свои мечты в реальность. И вот одна из мимолетных мечтаний, почти что летних снов, изогнулась перед ним, горя желанием. Цокнув языком, он решительно протянул руки – и обвил их вокруг ее бедер. -Плохая девочка заслуживает наказания, - признаться честно, Джону не были нужны какие-то ключевые слова, но он все равно находил в них приятное разнообразие, некую пикантность, добавляемую в момент. Его рука пробежалась по попе девушки, еще раз оценив форму – а затем послышался шлепок. Не давая ей опомниться, Хэнд пальцами поддел тонкую ткань – и единым движением отправил свободно скользить вниз по ногам девушки. Склонившись почти к ее уху, он прошептал:
-Любишь пожестче? – а затем послышался шорох падающих на пол штанов.
Впрочем, не было ничего удивительного в том, что по большей части девушка говорила эти слова для себя - чтобы настроиться и, может быть, ещё сильнее возбудиться. Так или иначе, роль непослушной хулиганки, тайком от благочестивых родителей занимающейся неприличными делами, была ей очень к лицу, и за прошедшую ночь Хэнд в этом убедился. Несколько раз убедился.
- Мур-р-р! - игриво попыталась она подражать загулявшей кошколюдке, и даже изобразила рукой лапку, приподнимая в сжатом кулачке. Дерзкий стиль сейчас был актуален как никогда. Кто знает, вдруг и правда её предки вернутся раньше положенного - тогда придётся резко прерывать акт, а в отношении такой красотки делать этого ой как не хотелось.
Джону уже приходилось сталкиваться с различными ролевыми играми и играть совершенно различные роли, и к ним он относился весьма терпимо. Люди старались привнести в жизнь на Пустоши хоть немного разнообразия и радости, и разве это плохо? Под зубами оказалась нежная мочка уха, и брюнет слегка прикусил ее, оттягивая назад, не больно, но чувствительно. Его горячее дыхание обжигало шею девушки – а затем что-то твердое и горячее коснулось низа ее живота. Пробежавшись руками вверх по бокам, он нащупал два искушающих холма, незаслуженно оставшихся без внимания – и принялся ритмично массировать их, от края к центру, трогая пальцами затвердевшие соски. Его бедра тоже пришли в движение, попадая в такт, поддразнивая легкими касаниями, заставляя девушку подаваться назад в предвкушении.
Они были готовы ровно с того момента, как их губы впервые слились, но теперь, когда от желаемого мужчину отделяли лишь жалкие сантиметры пространства и ничего более, он был во всеоружии более чем когда-либо. Девушка вздрогнула и, прогибаясь в спине ещё сильнее, закусила губу так, что, казалось, там вот-вот проступит кровь. В отличие от партнёра, она немножко недобрала возбуждения - не эмоционального, но физического. Всё-таки тело такая вещь, со своими особенностями, и некоторые вещи происходят в нём не так быстро, как хотелось бы. Но, к счастью, приятного это практически не убавило, но обещало восполниться в процессе. Она не была девой, когда встретила Джона этим вечером. Несомненно, у неё были и другие мужчины, но такого, как он, у этой женщины не было никогда и ни в каком плане. Красивый, обаятельный и чертовски умелый в постели. Можно было не сомневаться, что когда она говорила о свадьбе под дулом пистолета в случае, если бы её родители застукали проказников на горячем, то и мысли не допускала о том, что ей самой это будет как-то претить - с таким и под венец, и на край света можно идти. Быть может, коварный женский ум даже был заинтересован в том, чтобы женить на себе Хэнда, потому-то она так легко согласилась рискнуть. Шалунья не теряла ровным счётом ничего.
Увидев лицо девушки в зеркале, Джон понял, что откладывать дальше было бы просто опасно для жизни – и вошел в Маргарет, настойчиво и бесцеремонно. Резко, прерывисто выдохнув – все никак не мог привыкнуть, с какой готовностью она сжимала его член – брюнет принялся медленно двигаться, постепенно наращивая темп, с каждым движением чувствуя, как просто горячая кожа девушки становится обжигающей. Он двигался, отвоевывая каждый сантиметр, с каждым разом продвигаясь все глубже – а затем единым движением ввел его на всю длину. Почувствовав, как вздрогнула под его руками девушка, Хэнд только улыбнулся – а затем, дав ей несколько секунд, возобновил ритм, с каждым разом наполняя ее изнутри. Положив руки на ее живот, он надавил – и почувствовал, как в ее глубине двигается его плоть. Спустившись чуть ниже, он принялся массировать верхнюю часть киски Марго, прекрасно зная, где заключены чувствительные точки у большинства девушек.
Если бы в тот момент её родители оказались у порога, они бы так и замерли там с протянутой рукой, держащей ключ по направлению к замочной скважине. Почему? Да потому, что их дочь стала издавать громкие стоны, что услышал бы любой, кто подошёл бы к двери - возможно, и соседи их тоже слышали за стенкой. Но это были стоны страсти, с примесью мазохистской остринки, но не более того. И кто бы мог подумать, что Марго кончит так быстро? Вчера им потребовалось несколько больше времени, и это при том, что никто никого не торопил. А всё-таки алкоголь притупляет чувства - но, в отличие от простого и грубого кабацкого пойла, дорогое фруктовое вино из папашиных закромов, явно припасённое для особого случая, услаждало и тело, и дух, и чувство прекрасного во всех направлениях. Но настоящий "особый случай" произошёл сейчас, когда после дерзкой сессии ритмичных фрикций девушка застенала громче обычного и вся затряслась. Там, где в ней был Джон, стало ещё жарче и влажнее в одну секунду, а когда она обмякла, снедаемая затихающими судорогами, он мог воспользоваться моментом и сделать приятное уже для себя.
Джон чувствовал волну, поднимающуюся снизу и постепенно обретающую контроль над его разумом. Он не знал, чем обязан такому подарку, но каждый раз, когда девушка в его руках выходила на пик своего удовольствия – он чувствовал это. Каждое сокращение мышцы, каждый сладостный стон находили в нем ответ. Чувствуя, как Маргарет трепещет в его руках, он едва удержался – сила начала покидать его твердо стоящие на полу ноги. Сделав последнее усилие, он напрягся, двинулся внутри сжимавшей его все теснее киске девушки раз, другой – а затем освободил член из горячего плена, извергая на выгнутую спину горячий поток белого семени. Его дыхание – неровное, горячее – на секунду остановилось, он зажмурился, растворяясь в нахлынувшем наслаждении. Судорожно выдохнув, на нетвердых ногах он отступил назад – и только затем открыл глаза. Громкие стоны, так заводившие его, окончились закономерным триумфом, и теперь он стоял, осматривая плоды своих трудов.
Можно было подумать, что белесые кляксы весили десяток килограмм - как только они попали на спину девушки, ноги той подкосились, и она упала на столешницы тумбы животом в ещё более соблазнительной, но уже изнемогающей позе. Конечно же, дело было не в весе, а в том заряде экстаза, что она получила - он-то и лишил её сил на эти короткие, но такие сладкие минуты. Джон чувствовал в себе силы на второй заход. Нет, действительно, он смог ещё раз, если бы как следует постарался, но, кажется, это уже было излишним, да и время поджимало. Они провозились около десяти минут, а ведь надо было ещё одеться, привести себя в максимальный порядок по возможности, и по возможности разминуться с любимы свидетелями, включая родителей Марго, в процессе покидания многоквартирного дома.
Как это часто бывает, сейчас разум брюнета был кристально чист и ясен, и в нем была только одна мысль – время не ждет. Да, все это было безумно приятно, а распластавшаяся на мебели девушка явно не отказалась бы от второго раза, но Хэнд понимал, что не стоит водить Фортуну лишний раз за нос. Отыскав трусы и на этот раз одеваясь без каких-либо задних мыслей, парень на мгновение задержал взгляд на измазанном помадой воротничке – и едва заметно вздохнул. Если бы у него была возможность разбрасываться рубашками с такой легкостью...
-Надеюсь, ты не успела переполошить здесь всю округу, - застегивая рубашку, Джон внимательно оглядел себя в зеркало и легким движением руки попытался привести в порядок волосы. Те оказались не слишком сговорчивыми, поэтому брюнету ничего не осталось, как довольствоваться результатом. Оглядев комнату в последний раз в поисках, чего еще он мог забыть, он торопливо пересек ее широким шагом.