Голосование за ходы

-Ох, Золотая Шконка Императора... - Котик закатил глаза, вслушиваясь в речи аколитов. Рабочий рот на вес золота, но всё же. - Бла бла бла, посмотрите, какой я умный и благородный. Да и так сразу, если не Кали, то Диего. А кто предложил у зенитки высаживаться? Чёт кароч западло мне слушаться бугра, который на фронте кичу не тянул. Мы тут не еретиков голыми жопами гоняем, нужен военный руководитель. Вот ловили бы мы там демона, али ещё мразь какую, то всегда пожалуйста. А так - суют своё псайкерское рыло в наш военный ряд. Да, прайм тоже молодца, на первом же скачке на стул присел, но дак он и воевал в последний раз кучу времени назад. Всё молодыми руководил. Так шо я ни туда, ни туда. Оба псайкернутых меня не устраивают, как руководители они - терпилы. А один ещё и благородный. Их брат всегда в руководстве шарил меньше, чем ёж в штопанье белья. Вот на светском рауте я бы ему доверился, а тут - нет. Воевали, знаем.
Савларец спокойно пожимает плечами, повесив руки на дуло дробовика. Привыкнув подчиняться авторитету, пёс не собирался себе отказывать. Кто для него эти псайкеры? Да, может демона они и изгонят, но тут же дело тоньше. Что там того демона изгонять? Побормотал себе что-то под нос, руками помахал, молнию высрал - всего делов. А управлять ячейкой мозги нужны. И, что самое главное, опыт. Но на место прайма Котик не рвался. Понимал, что уж кого кого, а савларца не выберут. Дискриминация-с.
-А на счёт денег - отвечу тоже, что и Понтию. Нет у меня ни тронья, последнее шмотье кокветошное слил пару месяцев назад.

-Сууууууууууукаааааа. - Донеслось от держащейся на соплях капсулы Грэга. Котик кое-как встал на ноги, сжимая голову руками. Они по уши в говне. Без вездехода топать они будут, пока ноги не сотрутся до самой жопы. Савларец не любит ходить пешком, даже если в конце его ждёт сочная перестрелка и бутерброд со стимуляторами. Дал Император командира. В памяти всплыл старый эпизод, когда к их бодряк-отряду, ещё в Проклятом Полку, приставили бугра от другого подразделения. Милости прошу к нашему шалашу, мать его. Такого кадра нарисовали, образованный, революционер. Всё хотел, понимаешь, прекратить мародёрства. Не получилось. Заломали его в одном туннеле, да повеселились. Пару заточек, бутылка дешёвого амасека. Бутылка лучше всего зашла, так сказать.
Кое-как собравшись и сквозь зубы пробурчав благодарность псайкерше, Котик хотел было схватиться за оружие. Но передумал. Казнят ещё, оно тебе надо?
-Ну чё, жирдяйчик? Докомандовался? - Грэг кое-как отряхивается, проверяя снаряжение. Респиратор и рюкзак для трофеев савларец поглаживает, словно собственных детей. - Ну, хоть до зенитки долетели, и то в радость. А вообще нам сейчас не бугра выбирать, а зенитку нужно уничтожить. Мы сидим прямо под ней, кто знает чё у неё ещё за охранные системы есть? Да и орки со всякой ксено-пидерсией тоже не так далеко, что бы я чувствовал себя как пахан на нарах. Так шо сначала разберёмся с проблемой, а потом будем решать, кому командовать нашим движем.

При первых отзвуках молитвы улыбка Котика стухла. Исчезла в потоке скуки и уныния. С молитвами у него связаны только плохие воспоминания. Например фанатичный надсмотрщик у одной из шахт, который любил зачитать литанию под удар кнута. Говорил, что громкий щелчок задаёт нужный ритм, под первую строку. Или когда они с Башкой пытались подцепить у бара каких-то шкурочек, а попались на фанатичную мамашу. Из всех толп нимфоманок выбрать сумасшедшую кликушу! Не, в Бога-Императора он верил, без пизды. Пахан над Империумом и псайкер в законе, вопросов нет, но зачем превращать бодрое изнасилование в унылую проповедь? Савларец откинулся на стуле, громко, хрипло выдохнув. Словно душа - старый сарай и скуку из неё можно выгнать, как пыль с лежалых консерв.
-Бла бла бла, а вы знаете, что делают в Эклизиархии? Долбят литании. - С придыханием говорит хемо-пёс, и с мольбой смотрит на прайма. - Может давай на задание уже полетим, а? Мне из шпаллера охота шмальнуть, дык может завалят ко всему прочему. Тоже радость. Только, уж извини, давай будем в разных группах. А то знаешь как говорят - савларец до цугундера довёл. Так что, наверное, полечу к зенитке, с мадамами.

-Как только найдёшь мою мамашу, что бы за ногу её дёрнуть - ты мне-то сообщи, лады? Может хоть разок тощую суку увижу, говорят полезно для настроения. - Котик пожимает плечами, растянув гнилую улыбочку от уха до уха. - А на счёт жаргона - извини, не знал, что у тебя такие нежные ушки. Правда вот беда, я так не люблю напрягаться лишний раз, так шо могёшь маляву чиркануть смотрящему по шайке, авось он тебе поможет.
Закончив с отповедью, Котик потянулся, хрустнув плечами. Он в упор смотрит на Понтия. Савларец, как настоящий хемо-пёс с настолько перекрученной душой, что по ней детишек спускать можно, прямо таки физически не любил Понтия. Да, гвардеец, да, воюет хорошо, да, пару заданий вместе выполнили. Но как же он бесит савларца, до колик в печени. Вся эта его правильность, как слой штукатурки в три пальца на лице у дешёвой проститутки, стоит сковырнуть и можно увидеть отвратительную сердцевину. Только у этого она прямо как последняя зацепка. Устав-херстав, правила, составленные людьми, которые обосрутся, стоит на них крикнуть посильнее. Последняя соломинка, а за ней - только кипящие чаны с говном, которые многие называют жизнью. Котику всегда казалось, что такие люди, как Понтий, просто бояться. Да, они могут пройти через любые говна, но в душе всё равно трусы. Бояться окунуть морду поглубже в чан и с улыбкой занюхнуть кипящее там восхитительное варево настоящей жизни.

Брифинг. Очередной сраный брифинг. Сидишь, как в говно опущенный, да слушаешь умных товарищей, которые разглагольствуют, ставят тактические задачи, да корчат умные харя на фоне своим тупорылых планов. Котик, конечно, сохранял кое-какие правила приличия. Не закидывал ноги на стол, не затягивался респиратором, даже в зубах не колупался. Только рожу в шарф завернул. Зачем расстраивать дознавателя скучающей рожей. Обидится ещё, откроет свой механический хавальник - за сутки не закроешь. Так что, когда Рекс закончил с брифингом, савларец рывком поднялся на ноги и прошёл с остальными аколитами. По дороге не забыв стянуть шарф. Сверкнуть лучезарной улыбкой и рубцующимися остатками губ.

Оказавшись вместе с остальными в одной комнате, он тут же плюхнулся на ближайший стул. Старые, потёртые сапоги звякнули стальными набойками о столешницу. Сколько лет назад он стянул их с какого-то засранца в подулье? Какая к херам разница? Хемо-пёс всё равно не запаривался такими мелочами, как запоминание дат. Без разницы, в какой день недели ты отжарил сочную девку. Главное, что отжарил, остальное - срань собачья.

О задании савларец задумался только мимолётно. Мысль исчезла моментально, как пердёж в метели. Всё равно Понтий правильнее монашки в общей душевой, не ухватит другого человека за жопу, даже если там ему в лицо ткнётся. А значит искать способы прибарахлиться придётся самому, да ещё и втихаря. Дал Бог-Император прайма, такой жирный что она оба стула сразу уселся. Праведник, мать его.

-Бабла нет, крайнюю барыжню кокветошную толкнул пару вечерков назад. - Котик криво ухмыльнулся, демонстрируя красивую улыбку. - Так шо в общак кинуть могу только своё глубокое уважение и моральные принципы. То есть - ничего. На нулях, как евнух после кастрации.

Псайкер плавал в море бессознательного. Темно, редкие вспышки голосов и воспоминаний. Боль. Страх. Звуки, пробирающие холодной волной по позвоночнику. Шипение. Диалог. Странный диалог, эхом расходящийся по его разуму. Кто-то пытается его уговорить, умаслить величием и мощью. Мелькают картины огромной власти. Сила струится сквозь его тело, люди сгорают в пламени, стоит ему двинуть бровью. Власть, беспредельная власть. Астрономикон трещит по швам, разваливается. Империум навеки погружается во тьму.
Готфрида тянет к этом картинам, кто-то пытается убедить его, что такими и должны быть его мечты. Уговоры сладкими крючьями впиваются в душу, а цепи желаний подтягивают всё ближе. Он слышит звон этих цепей. Они исчезают в бесконечности, но до ушей доносится таинственный звон. Звон, накручивающейся цепи, закручивающихся судеб, разрушающихся надежд. И всё это воплощенно в тихом голосе, уговаривающем псайкера не отказываться от великого дара. Великой силы.
Готфрид, сцепив зубы, вспоминает про литанию. И просыпается.
Псайкер просыпается, резко открывая глаза. Обводит взглядом комнату и туманно матерится севшим голосом.