Личный кабинет: lexlin

Дёрнуло же меня залезть в эти пещеры. Ведь сказали же — в пещеры не ходить ни под каким видом. Но я может оттого и полез, что так сказали. Все же знают, что если взрослые много раз повторили «нельзя» — значит дело стоящее. Про сладкое перед едой и книжку с фонариком под одеялом они тоже «нельзя» говорили. Но здесь оказалось совсем другое. Зачем только вообще было нам говорить, что здесь пещеры какие-то?.. Что там дети пропадают?..

В общем, вернулись мы тогда в лагерь и ну с ребятами друг друга подначивать, кто мол не забоится в пещеры эти залезть. Ну и Тимурка, стервец, на марку со мной поспорил, что я забоюсь. С Белинским, полрублёвую, знал, что у меня такой нету. Ох и задам я ему, если живой выберусь!.. В полдник заховали себе тормозков, выждали время, дёрнули за территорию — и к пещерам тем. Думали сперва, по рассказам, что там как у Волкова в «Семи подземных королях», никак не меньше. Долго мы по горам лазили, хотели уж было назад ворочаться, как я щель эту нашёл. Кабы знал тогда наперёд, промолчал бы, и пропади она пропадом марка эта. Нет, обрадовался, закричал. Ну и полез конечно. Фонариком свечу — щель как щель, ребёнку можно пройти, а взрослый не любой влезет. Ничего особенного, страшного тоже ничего. Потом щель кончилась, и я в настоящую пещеру попал. Не как у Волкова, положим, поскромнее, но всё ж настоящая пещера. Даже сталагмиты небольшие имеются. Дай, думаю, минерал отковыряю какой-нибудь да назад полезу. Во-первых, трофей на память, а во-вторых, вещественное доказательство, а то скажут, что я так и просидел втихую в той щели, а пещеры никакой и не видал. Смотрю по сторонам, вожу фонариком, вдруг слышу — чу! — зовёт кто-то. Изглуби как будто бы. А там в дальней стене той пещеры ещё лаз был в следующую, а из той ещё в следующую, и так далее. Я зову: «Товарищ! Отзовитесь! Вы почему там? Вам, может быть, помощь нужна? Я Егор, пионер, из пионерлагеря. Если помощь нужна, вы скажите только», — а он внятно не отвечает, только стонет будто. Слышу только, что голос мужской, и что вроде громче становится, значит верно я лезу.

Как он налетел на меня — тут я сплоховал, не нашёлся. Из темноты выскочил, сбоку. Иссохший, как трут, бледный, как мел, волосы спутанные чуть не до колен, ногти и те на пол-локтя отросли, загнутые, как у коршуна, одет в лохмотья какие-то, навроде мешка. Схватил меня и за шею укусил, до крови. Мёртвой хваткой вцепился, я его в колено пнул, а ему хоть бы хны. Насилу вырвался и бежать. Вижу — в стене дырка выдолблена, навроде норы, я фонарик потушил и туда забился. Страшно, как никогда в жизни страшно не было, рубашка липнет, сердце в горле колотится. А сам думаю, что хоть бы ребята за мной сюда не сунулись. Сгубил себя по глупости своей и жадности — так пусть бы одному погибать. И что Катеньке, пионервожатой нашей, влетит за меня, подумал. Мы хоть и втихую из лагеря дёрнули, а отвечать всё одно ей. И ещё что мама наверно плакать будет. А потом я уже ничего не думал, потому что где-то рядом совсем услышал голос. Ни камень под ногой не шоркнул, ни дыхания даже я не учуял, а голос будто сразу сам из темноты появился. Я фонарик хотел засветить и не смог. Не смог себя заставить. А уж про ножик-то в кармане я и вовсе думать забыл.

— Егор, — сказал голос, — тебе не следовало приходить сюда. Моё имя Тубал. Я живу в этих горах уже очень давно. Я много имею тебе сказать, Егор, но нынче о главном. Сейчас ты умрёшь...