«Пан Казимир», получив от яшмонцев знатной взбучки и даже не сумев толком дать сдачи, стыдливо пошёл на снижение. Команда, только чудом живая, но не желающая покидать бой, всё глазела, что происходит над гаванью, высовываясь и чуть не выпадая из выбитых окон и придерживая на ветру шапки. Галдели, ругались, грозили кулаками охваченному пламенем гигантскому вражескому дирижаблю, падающему в воду, и впопыхах похватались за всё вокруг, только когда «Пана Казимира» снова тряхнуло. На этот раз, от ударной волны.
— Взорвалась! Взорвалась, бандура! — вдруг хором закричали панове, заглядывая друг другу в лица, во всю ширь улыбаясь и похлопывая по плечу.
Где-то среди этой детской радости сквозило и понимание, что от взрыва и городку здорово досталось, и неминуемо погибли люди — но ведь город-то отстроится, а люди народятся! В Чжермецком Доле, который вечно дербанили то одни, то другие, только так и жили. Главное победить — а уж остальное как-нибудь.
Вот и дирижабль как-нибудь починят. Пан Лукасик, конечно, носился по гондоле как ошалелый, в ужасе пучил глаза на дыры, через которые Крылатич мог бы «Казимира» навылет проскочить прямо на своём биплане, и только охал, прихлопывая рукою крестик, прилипший к потной груди. Может, правда верил, что только с Божьей помощью и выжили — не зря ж Якуб о нём вспомнил в самый последний момент, когда Людмила в атаку пошла…
А спустя какой-то час, когда её побитый дирижабль стоял на причале, сама Людмила уж ругалась с сэром Уэлсли, махая на него руками и крича, что надо как можно скорее поднимать всё, что есть, и лететь наказывать яшмонцев, грозясь самолично сбросить на них такую бомбу, каких ещё свет не видывал. Сэр Уэлсли в ответ дымил на неё из трубки да блестел лысиной, морща нос от её взвинченного тона и вони преющих на солнце водорослей, но согласия, разумеется, не дал. Более того, вообще отправил в Чинкай, что нисколько не приближало княжну ни к праведной мести, ни к освобождению Чжермецкого Дола и родного Волковского княжества. Словом, раздосадованная, если не сказать круто обиженная, княжна вылетела из командного пункта следом за всеми и пару минут просто тёрлась рядом, давая себе немного времени отойти от спора и исподтишка таращась на пилотов из добровольческой эскадрильи, которые кто курил в тени навеса, вполголоса обсуждая произошедшее, кто, приставив козырьком руку, рассматривал гавань и пострадавшее от взрыва побережье, кто смотрел под ноги и думал о своём. У Людмилы тоже была мысль, и она её думала — а как надумала, то вышла ближе, пристроившись к Крылатичу и, как прежде, дружески приобняв за плечо.
— Помнишь, говорила, что после боя угощу? — заулыбалась она, поглядывая то на него, то на остальных. — Я слово держу! Ну что, соколики, пойдёмте все, а? Чего по углам сидеть. У нас уж наверняка всё готово!
Она махнула рукой в сторону чжермецкого лагеря, на скорую руку поставленного в тени чинящегося дирижабля, которому прежде всего с бортов отмыли от копоти позолоченных соколов с саблями в когтях. Там команда «Пана Казимира» и планировала праздновать недавнюю победу, чтобы с утра, смыв сон с похмельных лиц тёплой цветущей водой из бочки, собрать инструменты и снова приняться за работу.