"В первый же день пути проверив юного спутника на сорок семь признаков и четыре состояния, Цао удовлетворённо кивнул - глаза не подводили - из паренька, при должном воспитании, мог выйти толк. Весь первый день, до позднего вечера они молча шли бок о бок, два путника, две пылинки на бесконечной ленте дороги. Укладываясь спать возле крохотного костерка, Бо сонно пробормотал:
-Учитель, а когда же Вы начнёте меня учить?- Драконья Пятка ничего не ответил, лишь укрыл заснувшего в ожидании ответ мальчика тонким одеяло и улыбнулся. А на следующий день, когда солнце уже изжарило небо до белизны неожиданно сказал:
-Когда после многих лет, проведенных в Чусиньской обители, Лань По решил покинуть Поднебесную, он перед уходом собрал вокруг лучших учеников, дабы выяснить: что же они поняли, учась у него?
Первый ученик сказал:
- Истина находится вне "да" и "нет"; утверждение или отрицание - лишь путь для истины.
Учитель кивнул и ответил:
- У тебя моя кожа.
Второй ученик сказал:
- Истина подобна взгляду подвижника Ананды на Землю - он увидел ее однажды и навеки.
Учитель кивнул и ответил:
- У тебя моя плоть.
Третий ученик сказал:
- Истина лежит вне вещей и реальности, ибо они лишь затемняют ее. Лишь дух есть подлинная истина и реальность.
Учитель кивнул и ответил:
- У тебя мои кости.
И наконец последний ученик поклонился Лань По, улыбнулся и промолчал.
Учитель улыбнулся в ответ и сказал:
- У тебя моя суть.
...И замолчал до самого вечера, а Бо плёлся следом, силясь понять, о чём толкует наставник, подспудно ощущая, что узнал нечто, о чём иные не узнают и за всю жизнь.
Весь дальнейший путь, до самого Сассерина, монах учил Четыре Облака дышать.
Только дышать, не заикаясь об основах Учения или о двенадцати канонических стойках, столь любимых патриархом. Дышать беззвучно, воображая серебряную трубку вместо гортани; дышать шумно, подобно морскому прибою; дышать, раздувая живот при вдохе и опуская грудь при выдохе; протяжно кричать – купцы, правда, быстренько попросили это прекратить, потому что лошади пугаются; дышать медленно, дышать резко, задерживая вдох, ускоряя выдох, делая паузу в самых неподходящих местах, дышать, дышать, дышать…
Договорившись с лодочником, держащим путь к дальним островам, где по словам Цао вот уже два века ютилась Чусинская обитель, монах с учеником взошли на борт и началась настоящая учеба: подъем в конце пятой стражи – Цао чувствовал это время, что называется, пятками; медитация под открытым небом, утренний туалет и неспешный разговор об Учении. И уроки кулачного боя с перерывами на трапезу.
Часа отдыха преподобный Цао не устраивал.
А также опускал изучение трав и секретов массажа.
Трактовка монахом воинского искусства немало заинтересовала Бо. И то: было чему дивиться! Вместо ожидаемого монастырского разнообразия, когда одна проповедь о житии святых сменялась другой, парадоксальные вопросы сбивали с толку, а голова и мышцы пухли от обилия «кулаков» – «падающих», «рубящих», «пронзающих», «больших красных», «малых красных», «кулаков ночного демона» и прочих… Монах ограничил продвижение своего ученика в воинском искусстве всего двумя вещами: дыханием и малым тао «восемнадцать рук архатов» – детищем Бородатого Варвара.
– Восемнадцать рук да восемнадцать ног – это уже будет тридцать шесть, – приговаривал Цао без тени усмешки. – Да на каждой по пять пальцев – всего сто восемьдесят. Да на каждом пальце по три сустава… нет, мальчик мой, этот путь не для нас.
И в сотый раз заставлял Четыре Облака танцевать любимое тао патриарха Лань По.
А когда мальчик жаловался, что на корме не хватает места, Пятка Дракона больно пинался ногами и назидательно добавлял:
– Где способен улечься бык, там способен ударить кулак!
После чего все начиналось сначала.
В самом тао – надо сказать, довольно-таки коротком и внешне несложном – на первый взгляд Бо, не было ничего особо трудного. Шесть действий кулаком, два – ладонью, одно – для локтя, четыре действия ногой и пять захватов. Все. И полное отсутствие чего бы то ни было, хоть отдаленно напоминавшего чудеса, поражающие воображение, которые описывали в книжках и рассказывали заезжие гуляки. Ни божественно высоких прыжков, ни тройных ударов ногами, ни мелькания почти невидимых рук, способных заморочить голову кому угодно… Простота и несокрушимость; и полное пренебрежение обманными увертками.
А Цао все хмыкал и заставлял до изнеможения повторять «руки архатов», лишь изредка делая внешне незначительные замечания.
Не сразу, ох, не сразу поймал Бо за хвост вертлявую нить, на которую нанизывалась истинная суть любимого тао Лань По. Но когда поймал… Остановился, долго стоял в оцепенении – и Цао не мешал, не обрывал, не ругал глупого, – потом трижды прошел все цепочки, на миг замирая в конце каждого звена, завершил работу и сел на палубу.
А в мозгу еще мелькали «восемнадцать рук».
«Орел впивается в горло», «монах забрасывает котомку за плечо», «стрелять из лука и высовываться из-под навеса», «дракон рушится с неба», «монах звонит в колокол, вдевает в иголку золотую нить и укладывает стропила»…
Каждая рука заканчивалась гибелью воображаемого врага.
Не победой, нет!
Смерть отграничивала «впивающегося в горло орла» от «монаха с котомкой», и их обоих – от «стрелка из лука» или от «монаха, открывающего ворота обеими руками», которым все и заканчивалось.
Воображаемый враг никогда не был повержен; он был убит и только убит.
– Вот это и есть подлинная слава обители Чусин, – вполголоса заметил преподобный Цао. – Это и только это. А все остальное…"