Fairy Fucking Tales Vol.2 | ходы игроков | Every you and every me

Лес Кёсвуд, что по–хозяйски расположился вокруг одноименного озера, организаторы фестиваля с дурацким названием и восхитительным содержанием – «Дыхание жизни» – облюбовали давно и прочно.
Вездесущие музыканты, непризнанные писатели, поэты, претендующие на «творчество избранных», люди неопределённого рода деятельности, подростки, трудные и не очень, странники и попросту бродяги, ушедшие когда–то за смыслом жизни и плутающие до сих пор в поисках оного, длинноволосые стереотипные хиппи, любители йоги нагишом, борцы за экологию, защитники животных, ходатайствующие о легализации легких наркотиков, художники, зрящие в корень, и случайно приобщившиеся туристы – все они замыкали пространство , щедро выданное им организаторами, разбивали пресловутый кемпинг недели на две, задерживались впоследствии еще на пару, после оставались жить, питаясь подножным кормом и чистым воздухом, но все до последнего были довольны, пропитаны на целый год воспоминаниями и заняты игнорированием случайных знакомых, приобретённых на фестивале и нередко распространившихся по всем уголкам мира.

Поговаривали, правда, что несмотря на спокойствие здешних мест, лес Кёсвуд был связан с весьма неприятными событиями. Все слухи сходились лишь в одном – берега озера Кёсвуд некогда являлись площадкой для ожесточенных военных действий. Организаторы, спекулируя на трагедии, объявляли фестиваль вторым дыханием для этих земель, шансом на жизнь, возрождением и даже восстанием из пепла – последнее звучало особенно громко из уст мистера Карсона – вдохновенного затейника, короля данного мероприятия, по совместительству лысеющего кривоногого, крючконосого, но бесконечно преданного своему детищу американца.
В прочих вопросах легенды существенно расходились. Разброс веков, на которые пришлось смертоносное побоище, колебался аж с одиннадцатого по двадцатый век и задействовал американцев, японцев, французов, англичан, въетнамцев, корейцев и, безусловно, русских. Со временем любая новая версия происходящего стала вызывать лишь дружный хохот и к легенде принялись относиться соответственно.

В этом году кемпинг плотным кольцом окружил все озеро. Признавали, что количество участников достигло рекордной отметки, о чем тут же возвестило недостаточное число биотуалетов, за пару часов разошедшиеся дрова и уголь, да и с питьевой водой возникла напряженка, хотя пока ее всем хватало.
Атмосфера однако сохранялась дружеская. Над палаточным мегаполисом смешанный с дымом костров витал дух творчества и единства.

+++++++++

Для Кэт предложение выступить в рамках фестиваля «Дыхание жизни» стало своеобразным прорывом, ведь всем известно, какое множество певцов и групп выходило с лёгкой руки случайных судьбоносных встреч на серьёзный уровень студийного альбома и даже сольных концертов. Поговаривают, что некие слишком известные теперь личности прославились именно в этом самом месте девять лет назад. Первый день прошёл в нескончаемых знакомствах, посиделках и клубах ароматного дыма, поставляемыми соседями по палаткам. Музыкантов располагали рядом, словно клуб по интересам, и потому Джаред, уже успевший поджариться на костре и тем самым заслуживший прозвище «Hot Jared»*, а также исполнивший придуманную в честь сего события новую песню, запомнился Кэт с первого взгляда. О певице–альбиносе такое можно было сказать и без происшествий. Стоило ей представиться и в качестве приветствия продемонстрировать свои способности на местном междусобойчике и «Milky Cat»** уже под вечер была известна в любом уголке музыкального островка.

Спор о преимуществах «gap year»*** уже набил оскомину и, в очередной раз не сумевшая отстоять свою точку зрения в споре с родителями, Брук, занявшая оборону в спальне, случайно увидела в соцсети группу популярного фестиваля, проходившего в каких–то пяти–десяти километрах от их летней виллы. Брук сочла это голосом провидения и вот она здесь – в странно уютной компании, лишенных комфорта условиях, на отчетливо пахнущем новыми возможностями легендарном мероприятии.

С Мойрой дела обстояли гораздо сложнее. Всего пять дней назад в библиотеку, где она работала, поступил запрос от организаторов мало известного в ее кругах фестиваля «Дыхание жизни», который на ее памяти в годы своего зарождения вмещал всего около тридцати активистов с весьма непонятными целями. Нынче же обещалось аж более полутора тысяч участников и «в рамках юбилейного, тринадцатого фестиваля хотелось бы провести небольшую просветительскую работу, для чего и будет организован лекторий» – говорилось в электронном письме от некого мистера Ларри Карсона. Честь (а точнее банальный жребий) выпали на долю умницы Мойры, о чем ее с несколько приувеличенным энтузиазмом и оповестил директор библиотеки.

*Hot Jared – дословно «горячий Джаред», где hot также подразумевает и «сексуальный». Игра слов.

** Milky – молочно-белый, намек на цвет кожи; Cat – как одно из способов написания имени Кэт (через «К» и через «С», при произношении не отличающиеся) и играющая также на двух смыслах – Кэт и кошка

*** gap year – своеобразный академический отпуск на целый год после окончания школы, но перед поступлением в институт, в ходе которого будущие студенты путешествуют или подрабатывают. Аналогов в русском языке не наблюдается.

Известие о необходимости ехать на фестиваль повергло Майру в шоковое состояние. Ей, которая и в супермаркетах-то испытывала тошноту и головокружение от обилия людей, предстояло провести несколько дней в полуторатысячной толпе! "Люди, люди, везде и всюду, - услужливое воображение рисовало ужасную картину во всех красках, - а еще палатки, костры и эти чудовищные биотуалеты! Я умру там!" Расстройство было так велико, что Мойра заперлась у себя в кабинетике и разрыдалась. "Пойду и скажу, что решительно не могу туда ехать,- мысли ее метались в поисках выхода, - или нет, скажу, что больна... Ну как?! Он с такой надеждой смотрел на тебя, - внутренний монолог Мойры перешел в стадию диалога, а это значило, что решение уже не за горами, - Он так радовался возможности донести до людей что-то действительно важное. Мойра Керриган, ты не имеешь права его подвести!" Все! Дальше спорить с собой не имело смысла. Мойра знала эту интонацию своего внутреннего голоса, когда в не звенел металл. Все! Решение принято. Как по мановению волшебной палочки слезы высохли и мысли вернулись в нормальное русло. Остаток дня женщина провела, изучая информацию о фестивале, устроителях, участниках. Она заинтересовалась историей Кесвуда и особенно легендой. Ее пытливый ум зацепился за возможность заняться исследованием, как за спасательный круг. "Вот это будет действительно интересно"- думала она, набрасывая план предстоящих лекций и собственных изысканий. Заодно Мойра заказала билеты на автобус и составила список необходимых вещей. Словом, утром следующего дня она была готова отправиться в путь.

Брук не очень любила выбираться с предками в загородный дом. Дело даже не в том, что городская жизнь была ей больше по нраву или она не ценила те дни полноценного отдыха, умиротворения, единения с семьей наконец, которые такая поездка могла принести, просто… Просто все это херня собачья. Почему она должна торчать здесь, копаясь вместе с Эшли в клумбе с долбаной геранью или помогая отцу выкрасить беседку — черт возьми, да она красила так, что Дэвиду, скорбно вздыхая, приходилось все за ней переделывать, — если дома ее ждали друзья, шумные послеобеденные посиделки в "Сбарро", ночные тусовки, Ханисакл Опен-эйр, на который она так хотела попасть, даже любимая волейбольная площадка Вли, в конце-то концов, если весь Лонг-Айленд был к ее услугам!
Да, именно так, все-таки она вся, до мозга костей, принадлежала искрящимся на солнце застекленным высоткам, горячему асфальту, сабвэям с взвесью запахов отсыревшего бетона, креозота и людей — множества и множества людей, — супермаркетам, торговым центрам площадями в десятки тысяч акров и, конечно, интернету. Ее дом был там, и жаль, что родители этого никогда не осознавали — город, кажется, начинал тяготить их, и чем старше они становились, тем сильнее. Где-то в глубине души Брук понимала это, равно как понимала их потребность выбираться в свободное время за городскую черту и просто отдыхать, любуясь тем, как наливаются плоды яблони, которую они вместе посадили лет шесть или семь назад, когда сама Брук была еще слишком юна и глупа, чтобы восторгаться такими несущественными вещами. Понимала, но это знание никак не оправдывало причину, по которой она тоже должна была торчать здесь.
Сейчас ей не нужен был отдых. И не нужны были цветы, яблоки и беседки — она не хотела терять свое лето здесь, может быть, последнее такое в ее жизни беспечное лето, которое отделит юность навсегда, подведет черту или отсечет, как нож отсекает ломоть хлеба. Вернуться назад и сесть за руль своей "громовой птицы" — вот чего сейчас больше всего хотелось.

Но Брук не была бы собой, если бы не нашла выход. Ну конечно! "Дыхание жизни", Кесвуд — вот то, что ей нужно! И не так далеко, всего-то пяток миль. Если удрать сейчас, сославшись на то, что Мардж, дочка соседей Бишопов — ну, почти соседей, расстояния тут все-таки были вещью довольно относительной, — позвала ее покидать карты на целый вечер, то спохватятся ее далеко не сразу. И что интересно, она ведь слышала раньше о Кесвуде — и почему никогда не интересовалась? Наверное, всегда считала его мероприятием второго сорта, вроде как для неудачников. Ну что ж, сейчас она, можно сказать, сама оказалась в позиции неудачника, так что выбирать ей не приходилось.
Однако, все сложилось довольно неплохо и как-то само собой, когда на той же страничке, где увидела рекламу фестиваля, она наткнулась на беседу, в которой компания явно давно знакомых людей обсуждала поездку и заодно зазывала новые лица, предлагая халявное место в трейлере. Оказалось, вся их тусовка когда-то училась в том же колледже, куда в этом году предки собрались отправить и ее. Брук осторожно прощупала почву, заверила, что не собирается их слишком уж стеснять, может быть, пробудет на фестивале всего день или парочку — пока предки не пригрозят выслать за ней полицию штата, — и согласилась, разумеется, что с нее причитается за пиво и прочие ништяки. И они без лишней суеты пообещали подвезти и даже подыскать ей что-нибудь для ночлега, а потом проводить до какой-нибудь ближней остановки или типа помочь с такси, короче, оказались очень классными и милыми ребятами. Да, она никого из них знать не знала — но эй, ведь их уже связывал общий колледж, верно? К тому же, она больше не деточка и смекает, что к чему!
В общем, Брук не сомневалась слишком долго, и стоило признать, что она все сделала правильно: компания оказалась и правда довольно дружной и приветливой, а поездка в трейлере прошла весело и практически незаметно. И вот она уже здесь — в девственном лесу, если не считать рядов палаток, катающихся под ногами алюминиевых банок и подавленных сигаретных фильтров, у не менее девственного озера, но самое главное — в обществе людей, находящихся на одной волне. Брук чувствовала подъем, она потихоньку вливалась в эту шумную и кипучую массу, подогреваемую жарким солнцем — черт, как же все-таки пекло, — ей не хватало, может быть, немного осмотреться. Место было новым, народу была тьма, и, здраво рассудив, что не мешало бы прикинуть, кто тут кто, где организаторы, где выступающие, а куда нет интереса соваться, Брук отправилась на разведку, пообещав доложить обо всем своим новым друзьям.

Принципиально не носивший трусов Лето лежал в одних джинсах на траве и задумчиво бренчал на взятой у кого-то гитаре нечто не совсем мелодичное. Профессиональным музыкантом он не был, знал три аккорда и здесь, в этой тусовке восходящих звёзд, был больше по знакомству, чем по таланту. Даже песня была "для своих", не для широкой аудитории фестиваля - иногда, по накурке, Джаред писал стихи и иногда они ложились на музыку. Внезапно, он прервался.
- Нет, так никуда не годится, - сел и со вздохом отложил прибор. Собрал брови в наигранно-скорбное выражение лица:
- Говно я, а не музыкант! - объявил во всеуслышание. Потянулся, застонал от сладкого ощущения заструившейся по жилам крови. Хорошо! Зацепился взглядом за Кэт и улыбнулся ей: симпатичная всё-таки девчонка. Очень. Поднялся и подошёл:
- Хей, Милки! Как дела?

Imany – There Were Tears ссылка

Это была идея папы — ей поехать сюда. Кэт не хочет свой студийный альбом или сольный концерт, ведь только она знает плату за первый шаг на сцене. Играючи и легко Мара не умеет.

Это все папа. По славной привычке всех хороших пап Альфред считает свою дочь лучшей и достойной всего мира. Он бы, пожалуй, уложил этот мир дочери под ноги, если бы она попросила. Отец любит Кэт, даже больше: после смерти Лили, Альфред любит только свою дочь, любит одержимо, за двоих, так, будто виноват в смерти Лил, будто бы любовь к дочери может растворить в себе смерть жены. Может и может — об этом они не говорят, никогда, а Китти соглашается на такую любовь.

Впрочем, идея Альфреда оказалась не плоха.
Настроенная созерцать, Китти установила палатку на окраине палаточного городка.
Только в таких местах, даже если ты не напрашиваешься в компанию, компания находится тебя сама, особенно когда ты альбинос. А разыскав, со смехом и чавканьем поглощает, как пиво и сигареты. И еще выбранная девушкой окраина быстра превратилась чуть ли не в эпицентр, уютная одноместная палатка обросла другими домиками со всех сторон.

Мало-помалу и Кэт растворилась в общей атмосфере веселого нечегонеделанья, она даже спела всем накануне вечером. Спела так, как не умеет, легко и играючи, без грима, который прибавляет ей лет десять возраста и столь недостающий внешности опыт, подходящий низкому и утробному (явно искушенному) голосу. О нет, это была не песня, это было настоящее представление. Кэт бесцеремонно одолжила у симпатичного соседа красную ковбойскую шляпу, которую он после ей подарил. Красный идет белому. И ни разу не присела, успев погладить три небритые щеки, парочку плеч и посидеть на ручках у гитариста, не говоря о десяти-двадцати невинных, кого дамочка приворожила голосом и, конечно, изгибами.

Сразу после — пропало, вместе со всеми сидела все та же смешливая и чудаковатая девчонка, просто все теперь знали о ней чуть больше. И она о себе, пожалуй, узнала нечто новое: ей вполне доступен экспромт.

Сидели до рассвета и, бог знает, как все-таки смогли разойтись.

Китти благополучно проспала пол дня, а утро-день начала с прогулки. Забивая голову сожалениями о том, что рядом нет Роуз, Кэт разглядывала задницы мужчин на пляже. Эта была давняя привычка обеих. Роуз — любительница экстремального секса и необременительных отношений с частой сменой партнеров. После какого-то очередного рассказа Роуз, Кэт предложила ей снять эротический фильм с абсолютно банальным названием "Секс в машине".
— Съемка с одного ракурса. Нарезка кадров. Разные спины и задницы, разные темпераменты и темпы. Представь себе: подтянутые и студенистые жопы... загорелые, кажущиеся от того красивыми торсы, и белые, мягонькие задницы, трясущиеся от толчков как желе, и обязательно полосы-переходы между загорелой и незагорелой кожей... И только твои всегда одинаково расставленные в стороны ноги и изгибающаяся шея, подбородок запрокинутой назад головы, выдающие животную страсть. Без художественной лжи, в стиле домашнего порно, только правда, только искусство!
Роуз идея понравилась, с тех пор они вместе высматривают задницы посимпатичнее, такая забава.
Роуз бы сейчас пищала от удовольствия, Кэт, пожалуй, слишком брезглива, чтобы пищать.

Хоть компании Джареда Китти избегать не стала, прекрасно понимая бессмысленность затеи.
Все еще тихонько хихикая своим мыслям о фильме с разными задницами в главной роли, Кэт улыбнулась и отсалютовала приветствие еще издали, а когда горячий парень подошел достаточно близко, невинно попросила:
— Ты не мог бы встать ко мне спиной и спустить штаны? Хочется знать, стоит ли снимать в кино твою задницу...

Хмыкнул Джаред:
- Базара ноль!
Повернулся к ней и спустил штаны, демонстрируя весьма привлекательную, но слегка волосатую задницу. Спросил через плечо:
- А что за фильм?

Кэт не сомневалась, что Джаред согласится. Только кто бы мог представить, что парень не носит плавки? Уж точно факта не ожидала Китти и неистово захохотала, привлекая таким образом еще больше внимания к Джареду, который так и стоял перед ней со спущенными штанами, не скрывая ни задницу, ни, в сущности, передницу.
— Порно, Джаред, это будет авторское порно, мое, — сквозь смех и брызнувшие из глаз слезы, наконец смогла проговорить беловолосая, — Я не думала, что ты настолько чокнутый. В общем, ты принят, детка.
Прекратить хохотать не получалось.

Нисколько не смущаясь, Джаред подтянул портки и повернулся к девушке. Улыбнулся:
- Так ты не только поёшь классно, но и порнуху снимаешь? Надеюсь, не гейскую? Моя задница к такому не готова!

Поездка в Кёсвуд оказалась не особенно утомительной. Отчасти благодаря таблетке дромины, принятой заранее, отчасти усталости от расстройств предыдущего дня и суетных ночных сборов, которые позволили Мойре заснуть, едва автобус тронулся с места.
Автобус выплюнул ее и еще с десяток возбужденных предстоящими развлечениями пассажиров на окраине палаточного городка. Мойра с изумлением (весьма неприятным изумлением, нужно сказать) взирала на обилие цветных палаток, разнообразных киосков и толпы народа, снующие между ними. Людское море, уж простите за банальщину, но это было именно море, яростно бурлило вокруг отдельных импровизированных сцен и магазинчиков, и мягко расплескивалось по отдельным "строениям" и костеркам. "Господи, спаси и помилуй! Как они тут ориентируются, в этом хаосе?! - Мойра с трудом справлялась с подступающей паникой, - Мне срочно нужно найти Ларри Карсона, мне просто жизненно это необходимо. Но как? Как?!!"
И в этот момент Мойра увидела задницу. Нет, нет, это вовсе не метафора. Молодой парень, стоящий прямо посреди толпы, вдруг спустил штаны и явил миру весьма симпатичную ("Откуда ты это знаешь, Мойра Керриган!") задницу. При этом окружающие не выказали ни малейшего неудовольствия, не раздалось возмущенных криков или даже ропота. Более того, стоящая рядом с парнем девушка с волосами цвета кипяченного молока с любопытством рассматривала это безобразие, ведя неспешный разговор с обладателем оголенного зада.
Но самым удивительным было то, что случилось потом. Позже Мойра часто думала, пытаясь найти этому рациональное объяснение, но так и не смогла. Наверное, она была в памороке, не иначе. Только в тот самый момент Мойра Керриган, библиотекарь с почти академическим образованием, подошла к странной парочке (благо штаны парня уже были водворены на место) и несчастным слабым голосом произнесла:
- Прошу прощения, не подскажете, как мне найти мистера Ларри Карсона. Он меня сюда пригласил.

Завязавшийся было разговор нарушила внезапно подошедшая женщина. Повернулся к ней Джаред. Переспросил, приподнимая брови:
- Ларри Карсона?
Обвёл взглядом окружающих.
- Патлатого Ларса?
Прищурился.
- Здесь он где-то. Только что был. Отошёл, наверно.
Остановил глаза на лице Мойры. Нахмурился:
- Всё в порядке? Выглядишь нездоровой.

- Я...ммм, нет...да...не знаю, - Мойра бормотала растерянно, не зная, радоваться или ужасаться участливому вниманию незнакомца, - видите ли, я только приехала, и этот автобус, и дорога, и...вообще...
Мойра окончательно стушевалась и замолчала. Но секунду спустя, набравшись храбрости, продолжила.

- Мистер Карсон пригласил меня, но почему-то не встретил, а здесь так много людей. - Мойра смущенно улыбнулась, - и я только сейчас поняла, что понятия не имею, как выглядит этот, как вы сказали, Патлатый Ларс.
И жестом отчаяния она протянула руку парню.
- Я Мойра Керриган из городской библиотеки.

- Джаред Лето, - ответил хиппи на рукопожатие. - Волнуешься?

- Я очень не люблю толпу, - Мойра сама удивилась тому, что так легко говорит с незнакомым мужчиной, - однажды, ребенком, я потерялась в супермаркете. С тех пор стараюсь обходить их стороной, даже продукты покупаю в лавочке напротив.
Мойра улыбнулась извиняющейся улыбкой человека, сказавшего откровенную глупость.
- Я бы никогда сюда не поехала, если бы ни директор. А вы, я смотрю тут, как рыба в воде.
Взгляд Мойры метнулся к участку тела парня, расположенному пониже пояса, а щеки немедленно залились краской смущения.

Поймал взгляд и ухмыльнулся. Плечами пожал:
- Не первый раз тут бываю.
Замолчал и посмотрел оценивающе. Хмыкнул.
- Могу помочь расслабиться, если хочешь.
Улыбнулся.

Слова Джареда, сопровождаемые улыбкой ("лукавой", как оценила ее Мойра), заставили женщину невольно податься назад.
- Я не знаю, - пробормотала она, отводя взгляд,- может чуть позже. А вот если бы вы мне показали, что тут и где... Я была бы вам очень благодарна!

- Ну, как знаешь, - пожал Лето плечами. - Дрянь качественная, забористая. А показать... Там сортиры, - мотнул головой. - Тут люди, палатки. Там озеро. Сцена. Ходи, осматривайся. Только костюм смени - взопреешь, - ухмыльнулся. - Лето, пляж. Платья носишь? Купальники?

Удушливая жара вечером оказалась всего–навсего основательной подготовкой к грозе. Небо заволокло стремительно и вскоре оно угрожающе нависло над фестивальной площадкой, давяще и навязчиво напоминая о своем присутствии. Всполохи освещали его в стыках между тучами и впечатление создавалось зловещее. Однако общее веселье, хоть и приобрело налёт саркастического поклонения силам природы, не угасло ни на секунду.
Тем временем наступил полный штиль, зеркальная поверхность озера казалась дъявольски-черной, а воздух застыл удушливым киселём, не желая поставлять кислород. Следующим плевком природы, неизвестно за что прогневавшейся на своих гостей, оказалось полное отсутствие электричества – генераторы вырубились как один, запустив крики «Апокалипсис», «Тор, не гневайся на меня» и «Темнота –друг молодежи». Организаторам, конечно, было не до веселья, но на «совете пьяных» было предложено – дождаться утра, то есть естественного освещения, и тогда уж и решать проблемы. «А пока всем спать», – дружно подвели итог дня орущие в матюгальники дежурные по лагерям.
Спать, безусловно, никто не собирался, но явить свою волю народу – это бесценно.


Мойра

Найти Ларри Карсона оказалось делом нелегким. Его знали все и не помнил никто. Однако, вскоре, перебрав пару неверных предположений, Мойра все же отыскала главного учредителя. Оказалось, провести лекцию для участников было всецело его идеей. Кандидат исторических наук, он не мог больше «оставлять людей без целительной силы знаний», потому и пригласил докладчика, на чьи плечи была возложена миссия – познакомить товарищей отдыхающих с легендарным прошлым этих мест. К скромному исследованию самой Мойры (ибо найти что–либо было за гранью возможного) добавились не более информативные данные мистера Карсона.

В целом стоящих историй было три:
1) Легенда (без источника) о духах озера, забирающих чужие жизни во время полнолуния. Об этом вкратце упоминалось в энциклопедии в статье об озере и лесе Кёсвуд.
2) Заметка о полтергейсте, орудовавшем на фестивале три года назад. Пятеро получили травмы и один участник погиб, но было основание полагать, что произошло это скорее всего из–за алкогольного Каспера – духа вина и прочих высокоградусных напитков.
3) Пожалуй, самым любопытным была статья в газете от 12 июля 1976 года. История занимала целый разворот и говорила про мальчика, который якобы тронулся умом, рисовал некоего «незнакомца без лица» и затем стал называть себя Эллой Фитц, которая была с ним в одном туристическом лагере на берегах озера Кёсвуд. В статье говорилось, что мальчик вскоре покончил с собой, и в память об этой истории школьные лагеря и даже безобидные походы в этих местах запретили. К статье были приложены рисунки – зрелище не для слабонервных, особенно если учесть, что автора по собственной воле более не было в живых.

В общем и целом, порадовать Карсона и зацепить его подопечных было нечем, хотя если потрудиться денек–другой, можно было бы состряпать приличную страшилку и ходить с ней от костра к костру, но для лекции идеи рождались с трудом.
К счастью, Ларри любезно предоставил Мойре пару дней на подготовку, а также пригласил на кружечку коньяку, когда будет время. После он галантно поклонился и спустя минуту его и след простыл.

Свободное место в лагере организаторов не нашлось. Оказалось, что Мойра просто не числилась в списках VIP-гостей, включить в которые её банально забыли.
Но палатку и запас дров выдали, помогли воздвигнуть сие сооружение на окраине лагеря музыкантов и даже развели костер, посчитав, что Мойра Керриган, библиотекарь, тут же займется приготовлением пищи и забудет, кто она и зачем приехала.

Мало того, что уже шестеро, нет – семеро, пошутили про ее костюм, так ей и переодеться на такой жаре было не во что. Тем временем щекотливые струйки пота, доставляющие дискомфорт и портившие внешний вид светлого костюма, напоминали о досадном факте – летом на природу обычно одеваются по–другому. Например, как тот парень без трусов, что отправил ее к жуткому типу, кому не мешало бы подружиться с мочалкой и куском мыла и это только для его поганого рта, который источал пошлые комплименты и сальные шуточки, словно семечки щелкал.
Таких личностей, впрочем, тут было в достатке – вот и теперь, выбравшись узнать, когда починят генераторы, Мойра заметила у своей палатки молоденькую девушку. Пошатываясь и сидя к Керриган спиной, та обильно орошала землю у ее нового жилища, видимо, не добравшись в темноте до мест, непосредственно для этого предназначенных.

Брук

Обойти всю фестивальную площадку, каждый лагерь – Брук спустя пару часов поняла, что коэффициент общения в крови зашкаливает, а впечатлений уже хватит на год рассказов. Новые связи тут устанавливались за секунды, люди знакомились, тут же расходились навсегда, забыв имена друг друга, обменивались дарами, комплиментами, телефонами – всё на эмоциях, подстрекаемых алкоголем и наркотиками, свежим воздухом и просто отдыхом.
Запомнившихся однако было немного – среди бесспорных фаворитов Брук смогла бы назвать девушку–альбиноса, женщину в строгом костюме и очках - на вид библиотекарь–библиотекарем; татуированное нечто – так и не смогла выяснить за разноцветной набитой маской, кто это – юноша или девушка; пузатого под два метра ростом добродушного повара с кольцом в носу и многочисленными шариками пирсинга вместо волос на голове. Таких необычных было еще с десяток, имена их забылись в суматохе общения, но когда Брук вернулась в свой лагерь, была почти полночь и из компании, к которой она примкнула, не осталось никого. Тем не менее у костра, лениво шевеля палочкой угли, сидела та самая библиотекарша, в своем дурацком костюме, который ей, видимо, не на что было сменить. Женщина была будто бы чем-то расстроена. В этот момент и заглохли генераторы, оставив участников без холодильников, музыки из колонок, подсветки дорожек и освещения туалетов.

Кэт

Количество желающих сделать с ней фото возросло с заходом солнца – сей факт был зафиксирован уже дважды, вчера ситуация была абсолютно идентичной, правда нынче вечером, когда напряжение, выданное матушкой–природой окончательно зашкалило, совместные портреты стали походить больше на натюрморты, где главной особенностью была очередная голая задница – слух о режиссере, снимающем фильмы про жопы, набрал популярность благодаря разговорчивости некоего Джареда.

В лагере музыкантов не было зависимых от электричества и потому концерт в сгустившихся сумерках при поддержке приближающейся грозы и организованном ею светопреставлении, все же состоялся. Атмосфера была пронизана романтикой и музыка звучала соответствующая, горели свечи, мобильники и зажигалки в руках собравшихся, а воздух звенел от напряжения – вот–вот разразится небо и хлынет спасительный дождь. Но музыканты продолжали выходить на импровизированную сцену, а дождь так и не начинался. В конце концов, пришла очередь Кэт.
Джаред, забавный юноша, обещавший преследовать ее на всех концертах и стать ее фанатом, если того потребует долг, пришел чуть позже, когда она уже почти закончила. Встав позади всех, он был серьезен, как никогда, и не дождавшись окончания, ушел, за пару секунд до этого кивком позвав Кэт последовать за ним.

Джаред

Ему хотелось курить, но в темноте палатки и хаосе, царившем там же, он не смог найти необходимое для замечательного вечернего косячка. Хорошо, что он взял фонарик. Тот тоже затерялся в хаосе, но не настолько безнадежно. Где–то совсем рядом пела Кэт, ее голос ни с чем нельзя было спутать. Он еще успеет послушать ее, если поторопится. Готово. Можно идти. Фонарик выхватил из темноты силуэт. Белая кожа и волосы, в темноте белеющее лицо. Тем временем, голос Кэт, как будто живущий своей жизнью, звучал совсем не здесь. Как такое могло быть?!

Толпа разлучила (а, может быть, и слава Богу?!) Мойру и этого странного парня - Джерада, и закрутила ее в своем водовороте. Время полетело страмительно и...все также странно. Мистер Карсон, которого видели все и не видел никто, договор о лекции через пару дней, приглашение на кружечку (кружечку, вы только подумайте!) коньяку и, наконец, буквально сбившее с ног заявление о том, что она, Мойра Керриган, в числе VIP-гостей не значится. Потрясенная Мойра взирала на палатку и костер, и предательские слезы наворачивались на глаза. Она совершенно не приспособлена к жизни в полевых условиях, у нее даже одежды соответствующей нет! "Это немыслимо...- думала женщина обреченно, - немыслимо жить здесь. Я не кочевник, я не хиппи и даже не археолог какой-нибудь. Я - библиотекарь, мое место среди книг. А где здесь книги, скажите мне на милость?! Только голые задницы, кружки коньяку и, как он там сказал, забористая дрянь?, я даже не знаю, что это". На фоне этих и подобных мыслей поломка генератора воспринялась Мойрой как просто еще одно зло.
И тогда Мойра поняла, что ей впору взывать о помощи. Она даже уже подумала о том, чтобы найти Джареда и воспользоваться его любезным предложением расслабиться. Но сначала генератор. Облаченная в очки, женщина превращалась в темноте в слепую курицу. Мойра выбралась из палатки с намерением выяснить, в чем дело и буквально нос к носу (а уже если говорить всю правду, то снова носом к заднице) столкнулась с девицей, справлявшей малую нужду прямо у жилища Мойры. Тут уж чаша терпения смиренной библиотекаря переполнилась и мисс Керриган со всей возможной для нее резкостью сказала:
- Хм, простите, конечно, что потревожила, но мне не хотелось бы, чтобы вы путали мою палатку с туалетной!
А потом, устыдившись своей грубости, добавила:
- Я Мойра Керриган, а вы?

Разговоры прекратились так же неожиданно, как и начались.
Серая женщина в неподходящей одежде убежала осматривать лагерь, а Кэт просто исчезла.
Повернувшийся к согретому ей месту Джаред поразмыслил пару секунд о непостоянстве женской натуры, хмыкнул, да забыл.
Напросился пожрать к знакомым, поел, да спать пошёл. Ночка обещала быть интересной и Лето собирался быть в форме.

Вечер встретил Джареда темнотой и весёлыми песнями. Хотелось ссать, пить и курить. Парень попытался выбраться из палатки, но нарушенная после дневного сна координация движений помешала даже вылезти из спальника. Поэтому, когда через минуты мата, неловких копошений и безуспешных поисков косяка он наконец оказался на воздухе, душевный мир был изрядно потрёпан. Потянулся Лето. Почесал живот футболки, натянутой ещё при первых признаках грозы. И улыбнулся, заметив в неверном свете фонаря, знакомое лицо. Махнул рукой:
- Хей.
Услышав пение и осознав, что, хоть и принадлежит оно, вероятнее всего, стоящей неподалёку девчонке, звучит вовсе не из её уст, вздохнул и нахмурился. Думал, что такой хуйнёй уж подобные-то фестивали не страдают. Подошёл:
- Шо, и вы туда же? Фанеры-фонограммы? Эх, - опустил уголки рта в картинном огорчении. Ухмыльнулся криво. И вспомнил о природных надобностях.
- Подождёшь? - спросил у Кэт. - Ща я, пять минут. Не убегай опять!
Быстрым шагом к туалетам направился. Уже в дороге замечая: электричества-то нет.

День оказался долгим, ярким, пересыщенным ситуациями, лицами и знакомствами, короткими диалогами, перепалками и быстрыми расставаниями. Брук, кажется, едва ли обошла и половину того пространства, что занимало все мероприятие, но уже к вечеру была совершенно уставшей. Хотя эта усталость и была радостной, Брук ждала вечера, ждала, когда жара спадет, а с ней немного спадет и градус всеобщего безрассудного куража. И вечерние сумерки наступили неожиданно быстро — заходящее, но все еще горячее солнце закрыли тучи, а электрогенераторы вдруг отключились, как по сговору. И несмотря на то, что у каждого в руках была своя собственная искра — тлеющая сигарета, подсвеченный экран мобильного телефона, свеча или бумажный фонарик, сложенный на восточный манер, — в каком-то общем, глобальном смысле, свет кончился.
Но даже конец света съехавшиеся на фестиваль люди встречали с бесшабашным весельем: гогоча и перекрикивая друг друга, поминали Нострадамуса, жгли костры, пели песни и устраивали танцы, хаотично двигаясь вокруг огня в растянутых футболках и изрезанных джинсах, — им не нужно было электричество, чтобы продолжить праздник, пускай даже в таком диком, почти первобытном виде, — они плескались в воде, их страх был заглушен алкоголем и не мог остановить от разудалых прыжков с берега прямо в пугающе-черную глубину лесного озера. Это было по-своему удивительно, казалось, что бы ни произошло, "Дыхание жизни" не прекратится, и Брук с улыбкой подумала, что только проливной дождь сейчас способен немного сбить темп этого дыхания. Иногда небо громыхало, и очерченные всполохами нависшие над Кесвудом тяжелые тучи обещали этот дождь, но его все не было — была только духота, и момент, когда ее должна пробить первая капля, все оттягивался.

Брук чиркнула зажигалкой, закурила, и снова спрятала сигареты в нагрудный карман джинсовой куртки, которую все это время носила с собой. Таскала весь чертов день, перекладывая из руки в руку и не зная куда день. Это было глупо, но в каком-то смысле правильно — ей нравились ребята, с которыми она приехала на фестиваль, но оставлять в их ведении свои личные вещи она не решилась. И очень скоро мысленно поблагодарила себя за эту свою нерешительность.
Их не было. Несмотря на темноту, несмотря на тяжелый и яркий на события день, который запросто мог ее вымотать и сбить с толку, Брук отчего-то была уверена, что вернулась ровно на то же место, где раньше стоял их трейлер — но теперь его не было. Может, они и отъехали всего на сотню метров, выбрав место получше или перебравшись ближе к озеру, где берег был посвободнее, но найти их сейчас не представлялось возможным.
— Какого черта... — Вместе со струей дыма выдохнула Брук.
Она схватилась за телефон, но вдруг поняла, что оставила ребятам свой номер на всякий случай и не попросила ничей взамен. Сейчас бы услышать где-нибудь рядом мамин голос: "Какая же ты все-таки безответственная!"
Брук усмехнулась. Вышло, может быть, иронично, но на самом деле ей было не до смеха — было чертовски обидно, и вкрадчивое гадливое ощущение, когда теряешь контроль над ситуацией и уверенность стремительно тает, начало наводить на мысли о том, что на этом празднике жизни она уже не может чувствовать себя как дома и не может разделить с окружающими ее людьми того веселья, которым пропитался за день весь Кесвуд. Для нее праздник закончился. Одна одна, в темноте среди массы незнакомых людей — и без ночлега. Легко вести себя смело и по-хозяйски где угодно, когда за спиной есть хотя бы какой-никакой гарант, — кучка малознакомых ребят и лежанка, на которой можно отоспаться, — но сейчас долбаный фундамент для всей ее уверенности просто взял и испарился.

— Вот ведь мудаки.
Брук зло отбросила недокуренную сигарету, но тут же полезла за новой. Она немного занервничала. Ей, черт возьми, нужно было что-то решить. Звонить родителям не хотелось — это крайний случай и равносильно признанию, что тебя охватила паника. Нет уж. Что угодно, кроме задушевного разговора с предками.
Вполне вероятно, если поискать и поспрашивать, можно найти людей, которым погода или перебои с электричеством подпортили настроение, и они пакуют свои вещички. Брук предположение показалось вполне весомым, она осмотрелась и направилась к ближайшему костру. Осторожно ковыряя горящие головешки палочкой, его поддерживала женщина, которая показалась смутно знакомой. Приглядевшись, Брук узнала ее — краем уха слышала, как та искала организаторов. И тогда еще эта тетка показалась Брук какой-то до абсурдности официальной и серьезной в этом своем костюме, а потому смешной. Такими же нелепыми и смешными бывают какие-нибудь активистки "Пролайф", выступающие на митингах против абортов, — тридцати-сорокалетние тетки в строгих костюмах и смешных шляпках прямиком из середины двадцатого века, которые, вероятно, сами-то и не залетали ни разу, потому что настолько скучные и серые, что никто не стал бы их трахать даже под бутылку виски.
Но может быть, что первое впечатление оказалось ошибочным, верно? Сейчас эта "училка" просто казалась женщиной, очутившейся не в то время и не в том месте. И Брук направилась к ней, мысленно, впрочем, пообещав себе тут же развернуться и уйти, едва ее спросят, не было ли у нее сегодня случайного незащищенного секса.
— Привет. — Она опустилась на траву недалеко от костра. — Знаете, тут стоял трейлер. Мы с ребятами приехали… Но они, похоже, перебрались в другое место. Вы ничего такого не видели?

Пока Джаред умасливал заполошенную брюнетку, Кэт технично смылась: ушла, смеясь, или, словами Лето, ухахатываясь.

Всего лишь захотелось уединения, мыслей ни о чем и обо всем сразу, расслабиться и сосредоточиться, отчеркнуть Важное от несущественного. Всего лишь есть моменты, которые Кэт нравятся, а есть те, которые нет. Фотографироваться с чьей-либо голой задницей — нет, все-таки есть разница между распахнутой наготой артиста и разнузданностью продажной девки, потому Кэт спокойно сказала кому-то приставучему "иди нахер", сыскав от такого славу холодной, снежной и опасной кисы. Кэт не нравится разговаривать с незнакомцами, а гулять в одиночестве ей нравится очень.
В лесной прогулке (вполне логично объясняемой целью поиска источника питьевой воды, но на самом деле продиктованной жаждой души) Кэт провела несколько часов, и выяснила, что лес кажется страшным только в детстве, когда папа ведет за руку, и бояться так хорошо и приятно, потому что рядом Он, сильный и смелый отец-громовержец, с которым любой страх рассыпается в пыль. Сегодня Кэт не боялась сама по себе и гуляла, вполне оправдывая свою кошачью натуру, те, как известно, любят сами по себе.

И еще Кэт нравится петь под дождем, она дождалась, специально дождалась момента, когда с неба хлынул ливень, и слушать остались лишь те, кому важно. Дождь имеет привычку распугивать людей, Кэт с детства нравилось наблюдать таких бегущих на улицах, вокруг себя, сама же маленькая Мара всегда раскидывала руки в стороны и наслаждалась.
Вот и теперь. Горстка промокших, скукожившихся под накидками, слушателей, ритм дождя и отчетливый, густой запах леса сложились в один замечательный уютный мирок, в котором легко было петь и здорово просто быть. Песня дождю, миру. Внутренний голос, вырвавшийся на свободу. Больше, чем просто, и проще, чем ничего. Пожалуй, она никогда не была настолько счастлива. Пожалуй, счастье каждый миг огромно, ново и больше всяческого прошлого.

Пожалуй, поэтому Кэт не слишком поняла, чего от нее хотел после Джаред. Вынырнуть из глубины на поверхность, вернуться к бренному миру, ко взглядам, к словам, упрощениям, оказалось тяжело. Беловолосая сообразила кивнуть, но не сообразила, чего от нее хотел этот забавный парень — позвал за собой или попросил подождать — так и стояла, растерянная и улыбающаяся.

Мойра

Фигура поразительно долго доделывала начатое, не обращая внимания на возмущенную Мойру.
Затем поднялась и оказалась девчонкой, школьницей еще. Память на лица не подвела и Кэрриган узнала в ней живущую в трейлере неподалеку то ли Джун, то ли Брун… веснушчатую, с завидной копной волос и с сигаретой в зубах. Она запомнилась ей взглядом, надменно–насмешливым, которая та наградила ее, проходя мимо с весьма сомнительным типом в косухе на голое тело.
– Привет, – сказала та и снова улыбнулась, как тогда, днем, чем напомнила Мойре ее собственных одноклассниц – стройных милых девочек–хоть–сейчас–на–обложку – для которых интеллект был признаком серьезного заболевания, а не билетом в жизнь.
– Я Брук.
Точно… Брук.
– Прости. Такая темнота. Я бы не дошла.
Глаза Брук впились в Мойру, было за этим внимательным взглядом что–то неласковое, неудобное, общение хотелось немедленно прекратить, но природная вежливость запрещала так поступать.

Мойра поежилась невольно под колючим взглядом девушки. "Что-то в ней не так" - мелькнула мысль, которую, впрочем женщина не стала додумывать, потому как ситуация требовала немедленного ответа.
- Ну что вы, не стоит извиняться. Я все понимаю - такая темнота и вообще...
Мойра вдруг очень остро почувствовала это "и вообще". Она с трудом поборола желание немедленно забраться в палатку и с головой накрыться спальником. "Мойра Керриган,- убеждала она себя,- возьми себя в руки! Это всего лишь девочка...пусть даже и странная. Ты тоже не воплощение нормальности в своем этом костюме посреди палаточного лагеря".
Убеждения получались малоубедительным, тем не менее Мойра нашла в себе силы, чтобы продолжить разговор.
- А вы здесь с друзьями или одна?

– Мойра, – доверительно, фамильярно и вместе с тем неприятно прозвучало ее имя из уст этой Брук, – я здесь с тобой.
Она улыбнулась покровительственно, почти издеваясь, словно вся эта ситуация всецело принадлежала ей.
Раскаты грома раздались неожиданно, будто за спиной кто–то взорвал петарду. Очередная вспышка белого света не заставила себя ждать. Гроза щедро возмещала отсутствие электричества.
- Я красивая теперь? – прозвучал в полной темноте непонятный вопрос. И лишь освещенная, реальность открылась Мойре в полном жутком своем совершенстве. Обрамленное копной вьющихся темных волос, на женщину смотрело ее собственное лицо. Губы змеились, усмехаясь:
– Я тебе нравлюсь?
Ужас был настолько силен, что Мойра даже не смогла закричать. Сердце трепыхающимся комком подскочило к горлу, поэтому звук, который смогла издать женщина был похож то ли на хрип, то ли на стон. Реальность словно перестала существовать, оставив вместо себя только это ужасное лицо. Ужасное...или нет...или все-таки ужасное...или все-таки нет...
У Мойры кружилась голова, раскаты грома отдавались дрожью в каждой клеточке ее тела. Откуда-то из глубины, из закоулков бессознательного поднимались странные, неизвестные, неизведанные ощущения. Ужас сменился странной смесью ненависти и... ("О, Боже, что это сомной? Я, верно, схожу с ума!") любви, если можно этим словом назвать желание впиться в губы так, чтобы почувствовать вкус крови.
- Нет, - прошептала Мойра тем громким шепотом, который способен перекрыть рокот грозы, - ты не нравишься мне, я люблю тебя!
Слова, произнесенные словно бы чужим голосом, произвели на женщину отрезвляющее впечатление. Мойра отшатнулась от девушки, опустилась на колени,закрыла лицо руками и разрыдалась. А в голове беззвучным эхом продолжало звучать: "Любишь, любишь, любишь..!"

Сквозь раскаты грома слышался смех, истерический, счастливый. Но когда вспышка осветила Брук снова, он стояла к ней спиной, не шевелясь, ни намека на веселье, ни звука.
С неба наконец хлынула живительная влага - воздух шипел, благодарная прохладе, земля отдала все свои запахи - густые первобытные, безграничные, они наполняли все живущее свободой, словно отпуская их вновь на лоно природы нагишом и с единственной мыслью в голове - "Жить!".
Погасли костры и факелы, замигали беспомощно фонарики, зашипели сигареты. Но даже в полной темноте Мойра ощущала присутствие этого существа - древнего как сама жизнь и беспощадного как смерть. Молния зажглась всего однажды - знакомое любимое лицо исчезло, лиловый шар был на месте ее головы, был и исчез вместе с телом во вновь наставшей тьме.

- Надвигается шторм, ураганный ветер 20 метров в секунду, просьба к участникам отставить панику и устроиться на ночлег. На.. ...ет жар...я но..ка, друз... - пьяный мегафонный баритон запнулся и затих.

Мойра поднялась с колен, и, пошатываясь, словно пьяная, направилась к тому месту, где мгновение назад во тьме растворилась фигура, ужасная и прекрасная одновременно. Растворилась, оставив оттиск фиолетовой вспышки на сетчатке глаз, пустоту в том месте, где сердце, и...привкус крови на губах. И тогда Мойра закричала... Нет, никто не слышал ее крика. Женщина, запрокинув голову, беззвучно раскрывала рот, направляя вой раненной волчицы куда-то внутрь себя. Сколько прошло времени она не знала. Может быть, несколько секунд, а может быть несколько часов.
Постепенно реальность возвращалась к Мойре в виде ощущений дождевых струй, стекающих за воротник пиджака, дрожи в озябшем теле, боли в напряженных как струна мышцах.
Мойра обернулась, стараясь рассмотреть окружающий мир, и не смогла. Тогда жестом отчаяния она сорвала с себя пиджак и блузу, расстегнула юбку, позволив ей упасть в грязь, и подставила тело холодным отрезвляющим ("Вот это и есть жизнь, детка!") струям. Она чувствовала себя наядой, вакханкой, сильфидой...она чувствовала себя настоящей... А когда холод стал невыносим, Мойра Керриган, библиотекарь, забралась в палатку, закуталась в спальник и заснула сном, который принято называть мертвецким.

Брук

Женщина в костюме оказалась приветливо настроенной, она принялась сетовать, что ребят не видела и никого здесь не знает. Видно было, что она хочет помочь, но, увы, предположения, которые Мойра – так она представилась – выдвигала, казались вымученной попыткой оставить о себе хорошее впечатление.
– Брук, – она отложила палочку и уставилась на девушку во все глаза, будто что–то вспомнила. Правда, вот странность – Брук ведь никак не представилась, начав разговор. А женщина все смотрела на нее и мерзкая улыбка медленно расползалась в стороны, придавая лицу диковатый, до дрожи жуткий вид. – Ты помнишь, как я выгляжу?
Костер освещал всего–навсего половину ее лица, всполохи–сигналы надвигающейся грозы – другую, и на краткий миг, когда в унисон они обе стали видны, Брук увидела себя – в нелепом костюме старой девы, с непривычной прической–узлом на затылке, но лицо…лицо было ее, словно девушка смотрела в зеркало или зеркало глядело в неё.

Атмосфера их натянутой и пресной беседы вдруг изменилась разительно и очень быстро. Если раньше Брук хотела развернуться и уйти, оставив эту скучную бестолковую клушу дальше колупать свой костер, то теперь что-то внутри призывало ее сделать это немедленно — но совсем по другим причинам. Когда громыхнуло небо и яркая вспышка разрезала тяжелые тучи, когда треснули и стрельнули раскаленные угли и костер всполохнул, осветив лицо Мойры полностью, Брук вздрогнула от того, что увидела, и едва не отпрянула. На миг, на короткий миг в свете огня и неба лицо этой странной женщины показалась ей удивительно похожим на ее собственное, и коварные тени вычерчивали неестественное и пугающее выражение на нем. Это и была она, это была Брук — такая, какой она больше всего боялась себя увидеть, — в одиночестве поддерживающая пламя костра, брошенная и стареющая безмужница, не понимающая, насколько жалко и одновременно жутко она выглядит.
Брук оказалась сбита с толку и ощутила, как испуг на секунду сковал ее тело, и голос разума, кричащий, что это всего лишь наваждение, кричащий про тяжелый день и жаркое солнце, про темноту и тени, неверное пламя, надвигающуюся грозу, — про все, что делает любые обычные вещи и события странными и подчас зловещими, — едва-едва начал пробиваться к ее сердцу.
— Я… — Неуверенно начала Брук. — Простите, что?
Ей захотелось подняться. Встать и отступить хотя бы на шаг, но Брук этого не сделала — она пыталась успокоиться, мысленно придать случайности рациональное и успокаивающее объяснение. Она смотрела в костер, прямо в центр, где дерево выгорало и было красным от жара.
— Не знаю. — Наконец выдавила она. — Не помню. Что… Почему я должна помнить?
Голос, который ответил ей в полной темноте, теперь был неузнаваем. Он принадлежал и мужчине и женщине сразу, но нечеловеческие нотки сквозили в том, что мягко и умиротворяюще прозвучало в ответ:
- Мы ведь с тобой единое целое, Брук. Ты и я. Я и ты. Ну что ты, не видишь? - словно с ребенком разговаривало это бесполое существо. Белый свет, словно сквозь распахнутые неожиданно двери, вновь позволил видеть сидящего перед девушкой. Завершающий аккорд в исполнении грозы прозвучал оглушительным апогеем. Лиловый гладкий овал, обрамленный гладко прилизанными и убранными в хвост волосами, смотрел на Брук вместо какого бы то ни было лица.

Небо прорвало. Дождь зашипел погасшим костром и стал пахнуть влажной землей, но в следующую секунду, когда свет молнии стал полноправным хозяином, заменив факелы, фонарики и электричество, Брук не увидела перед собой никого, словно воображение действительно сыграло с ней злую шутку.
Ливень, смеясь,хлынул потоком, смывая все на своем пути, заставляя все живое бежать и трусливо прятаться.

- Надвигается шторм, ураганный ветер 20 метров в секунду, просьба к участникам отставить панику и устроиться на ночлег. На.. ...ет жар...я но..ка, друз... - пьяный мегафонный баритон запнулся и затих.

В гуле нарастающего ветра голос женщины показался Брук ужасающе неестественным, он больше не принадлежал той беспокойной, несуразной и суетливой не по делу Мойре, с которой она на свою беду завела разговор каких-то несколько минут назад. Брук обернулась резко — так оборачиваются люди, застигнутые из-за спины врасплох, — и вновь не поверила тому, что увидела. И теперь уже отпрянула — вслед за слепящей вспышкой молнии, снова преобразившей Мойру, исказившей, превратившей ее лицо в яркий слиток стекла.
Брук зажмурилась, неосознанно пытаясь прогнать наваждение, но даже в эту долю секунды в кромешной темноте видела горящий лиловый овал. Она вскочила с места, уже не в силах пересилить себя, и этот ее порыв снова сопровождали всполохи и грохот неба, готового разразиться проливным дождем. А затем — Мойра пропала. И в том месте, где блестел кристальный овал, осталось только слепое пятно — то ли запоздалый эффект от раскаленных углей, то ли ненормального, сверхъестественного явления, химеры, иллюзии, обмана разыгравшегося воображения. Много подобного крутилось в голове — и ничто не являлось хоть сколько-нибудь подходящим для описания той хрени, которая только что произошла.
Хлынувший ливень не дал ошеломленной Брук времени на то, чтобы прийти в себя. Надвигалась гроза, и над Кесвудом неслось предупреждение. Костер шипел и умирал, а весь фестиваль тонул в сером ливневом мареве. Брук смотрела на единственную свободную в поле ее зрения палатку — палатку женщины, которая только что напугала ее до усрачки, — и думала о том, что у нее, кажется, нет иного выхода.
И уже внутри, осматриваясь и подсвечивая себе телефоном, она лихорадочно вспоминала, что она сегодня ела или пила, с кем и что курила в течение бессмысленных, но задушевных бесед. Потому что все это походило на трип — и Брук пыталась оправдать случившееся случайной дозой разбавленного в коле мета.