Книга V: И пусть проклятье выест мне веки | ходы игроков | [■] Глава II с: Связанные одной цепью

Агнесса:

Ты вновь бороздила море тьмы, медленно утопая в нем. Погружалась все глубже. Размеренно и неторопливо. Оно обволакивало, струясь между твоих пальцев, охватывая ноги, лаская живот, бережно поддерживая тебя за затылок. Ты путешествовала в забвении. Пока, наконец, не достигла самого дна. В этот раз дно было серовато белым. В глубокой синей темноте над тобой формировались, а затем медленно и вальяжно спускались по замысловатым траекториям белые кусочки. Кружились, раскачиваясь, оседали на твоих губах, вмиг превращаясь в щекочущие капельки. Снег. Ты лежала на спине и смотрела в рваное небо, постепенно приобретающее цвет индиго. Это было прекрасно. Небо над твоей головой отныне было не молочно-белым и не угольно черным. Казалось, ты уже забыла, что так бывает. Забыла, что с неба может не идти дождь. Легкий снегопад, к сожалению, недалеко ушел от моросящего дождя, но это было уже что-то. Наверное, здесь должно быть холодно. Тебе не было. А еще почему-то ты была босой. В остальном ничего не изменилось. В области виска саднило. Скорее всего, ты сейчас находилась во сне. Этим бы объяснилось многое: погода, прекрасные, хоть и слегка мрачноватые небеса, вернувшие себе цвет. И то, что наступившей в этом месте зимой ты не чувствовала холода. Если, конечно, ты вдруг не переместилась, внезапно, в какой-то другой мир. Но это, разумеется, было глупостью. С малых лет тебя учили, что мир, созданный Оком – единственный и неповторимый. Подарок всем его детям. И другого такого существовать не может. Хотя, точно так же тебя учили, что Око – вечно. Что оно не может, вдруг, заплыть тьмой и лопнуть, сгинув с небес. Что демоны – всего лишь сказочные злобные чертики, помогающие ведьмам и колдунам. Таким, как ты. И разве, когда человека бьют по голове, лишая сознания, ему снится сон ? Внезапно в голову пришла еще одна мысль: а вдруг, все наоборот ? Вдруг погибшее Око, чудовища, колдовство и готовая тебя убить монахиня – все это – лишь сон. А сейчас ты очнулась. Просто не помнишь, как оказалась здесь, этим зимним вечером. Это было бы так чудесно.

Приподнялась осторожно, оглядываясь. Что ж, если ты действительно пришла сюда по своей воле, у тебя были очень странные вкусы, а если это все было сном, то довольно мрачным. Ты находилась посреди обширного двора, усеянного покрытыми снегом могильными статуями. Черные, мрачные, обсидиановые. Или из какого-то похожего по цвету камня. Не то чтобы уж очень страшные, но довольно жутковатые. Изваяния были старыми, потрескавшимися, частично покрошившимися. Изображали людей, в балахонах и плащах. Старых и молодых. В основном священники и монахи, склонившиеся в скорбных, молитвенных позах. Присмотревшись, среди них стала изредка замечать и мирян: горожан, рыцарей, бродяг и торговцев. При всем этом ни одной могилы вокруг не было, так что едва ли ты оказалась на кладбище. Что же это все-таки за место ? По спине пробежал холодок, когда приметила одну из фигур до ужаса напоминающую Рут. Смотревшую на тебя внимательным, изучающим, задумчивым взглядом. Если бы не сколотый нос и частично обломанная голова, ты бы могла сказать точно, Рут это была или нет, а так решила пока, что просто до невероятности похожа.

Двор был огорожен высоким глухим заснеженным забором, увенчанным четырехгранными шипами. Прохода в этом ограждении, насколько ты могла сказать со своего места, не было, но с одной стороны ограда переходила в стены какой-то сгоревшей дотла двухэтажной церквушки. Со двора туда можно было войти через небольшой проем с отсутствующей дверью. Внутри полуразвалившегося строения царила полутьма.

Монахиня добра. Ее сердце - храм Бога. Она не может причинять зла, она не станет причинять боли. Рут подходит ближе, кладет ей руку на голову. Агнесса чувствует, как ей становится спокойней. Святая сестра спасет, ведь на то она и длань Божия. И вдруг, резкое движение и острая боль. Агнесса шокирована. Она еще хочет что-то сказать, но удар пришелся таким образом, что она сразу валится на городскую брусчатку и теряет сознание. И ныряет так глубоко, как может. Ибо возвращаться туда в скором времени не желает. Она растеряна. Ей нужно все обдумать. План не сработал. Слезы не спасли. Она разглядела в ней зло, за этой поволокой слез и криков. Она узрела в ней тьму, несущую смерть и страдания. На это Агнесса не рассчитывала. К этому она была не готова.

А, тем временем, она опускалась на дно кромешной тьмы, чувствуя каждой своей клеточкой погружение. Плавно и неторопливо, все ниже и ниже. Ей было хорошо тут. Здесь никто не уличал ее в колдовстве, никто не обвинял в спасении своей жизни. Здесь все было солидарно с ней. Здесь Агнесса чувствовала, что тут она не то чтобы своя, но не лишняя. Здесь ей уютно и спокойно.

А потом появилось небо. И у Агнессы перехватило дыхание. Нежный снег кружился над ней и касался губ и ресниц. Но Агнесса не могла отвести своего взгляда от неба. Как же она по нему соскучилась. По синему-синему небу. Не затянутому тучами и серостью, не извергающее из себя слезы проклятых, в виде отвратительных ливней. На этот раз небо нежно касалось ее снежинками, будто жалея свою дочь. Агнесса захотела остаться с этим небом навсегда. Лежать, ходить под ним, вечность глядеть в него и быть спокойной.

Что это за мир? Она никогда не видела его. Более того, небо источало сияние, освещавшее то небольшое пространство, что могла охватить девушка взглядом. Агнесса присела, почувствовав, как боль пульсирует в виске. Это иномирье? Загробный мир? Или это всего лишь ее сон? А может весь остальной мир был сном, а это, что ни на есть, самая настоящая реальность? Вот только от вида этой реальности сердце тревожно ёкнуло. Повсюду вокруг нее возвышались черные изваяния. Старые, потрескавшиеся, крошащиеся, и, тем не менее, мрачные и ужасающие своей реалистичностью. Тут были монахи в балахонах, скорбившие и молящие, тут были и крестьяне, и горожане и даже рыцари. А потом взгляд выцепил до боли знакомую фигуру, от вида которой у Агнессы по спине пробежал холодок. Прямо на нее смотрела Рут. Сосредоточенная, внимательная и извечно печальная. Интересно, она когда-нибудь смеялась?

Агнесса поспешно поднялась и направилась к изваянию, осторожно обходя монахов и рыцарей. Часть лица Рут была сколота, нос пошел крошкой, и, все же, это была она. Агнесса могла поклясться, что это была Рут. И от этого становилось совсем не по себе. Она неуверенно огляделась по сторонам. Не встретит ли тут еще знакомых лиц?

Странное скопище скульптур огораживала стена, прерыващаяся каким-то подобием часовни, сгоревшим в свое время дотла. В еще уцелевшей стене зиял проход вовнутрь. Агнесса посмотрела под ноги. Она была почему-то босой, а под ногами бледно-серое нечто, при хотьбе по которому мельчайщие крупицы вздымаются, а затем снова мерно оседают на поверхности. На ощупь было невероятно приятно. Ноги будто ступали по нежному илу.

Агнесса собралась с духом и направилась к часовне. Почему-то ей казалось, что нападения здесь ждать не следует. Это не привычный ей мир, где каждый пытается предать или уничтожить. Здесь было что-то поважнее земных забот. Здесь царила сама вечность, освещаемая сияющим небесным полотном.

Агнесса:

Ты шла к часовне, оставляя миниатюрные следы на илистом снеге. Он беззвучно продавливался под твоими ногами, накрывал их мягкой периной и поднимался в воздух мелкими снежинками с каждым шагом. Мимо тебя проплывали незнакомые и неузнаваемые изваяния. Искала осторожно взглядом других людей, которых ты могла видеть раньше. Но больше никого признать не удавалось. На секунду среди заснеженного сада скульптур взор остановился на одной. Разрушенной практически целиком. Усевшейся понуро на коленях с протянутыми в немой мольбе руками. На месте сколотого лица зияла шероховатая поверхность, укрытая каменным капюшоном, пошедшее трещинами плечо едва держалось на заснеженном туловище, усеянном выбоинами. Казалось, изваяние нищего с перевязанной рукой тщательно отметелили молотом, прежде чем оставить здесь, в окружении священников, дворян и богачей. Будто бы в наказание за и без того больной и жалкий вид.

Поднялась по нескольким стертым ступеням на небольшое крылечко, застыла положив руку на притолоку, бросая последний взгляд на заснеженное собрание скульптур и на насыщенное синее небо. И шагнула внутрь.

Ты медленно и осторожно двигалась по большим, покрытым пеплом плитам, давая глазам привыкнуть к почти отсутствующему освещению. В руины здания свет проникал через на удивление немногочисленные дыры под потолком и в крыше и через чудом сохранившийся огромный цветной витраж. Он изображал миловидную женщину средних лет с солнечным нимбом на голове и в подпоясанном мешковатом балахоне. Мать. Ипостась Божественного Ока. Олицетворение его заботы и любви к своим созданиям. Одна рука ее открытой ладонью была протянута к небу, другая же ласковым жестом опускалась на темя склонившемуся в благоговении пред ней мужчине. Зола под ногами казалась теплой. Будто бы еще полностью не остывшей после пожара. Наконец, зрение приспособилось, и глаза стали различать обугленные и разбитые скамьи слева и справа, очертания рухнувших колонн, кафедру с массивной книгой, к которой и вел проход, а также неприметную деревянную дверцу за возвышением. Остановилась где-то в десятке шагов до подъема, продолжая невольно рассматривать мелкую мозаику стекла. Через витраж блеклыми цветными лучами на тебя лился слабый свет, разбавляя царивший здесь мрак. Казалось, что сияние источает само изображение божества, неожиданно, принося успокоение и душевный комфорт.

Твое уединение резко прервалось шарканьем. Обернувшись, увидела невесть как возникшего в проеме за спиной старика. Одетый в монашескую рясу, он двигался, сгорбившись, по направлению к тебе, опираясь на кривую узловатую палку. Рассмотреть в полутьме детали его внешности было сложно, но в глаза бросались неправильный, почти полностью голый череп, крючковатый нос и широкая промоченная чем-то повязка на глаза. Судя по всему, он был слепым. И хромал к лежащей на кафедре открытой книге, либо полностью игнорируя, либо не догадываясь о твоем существовании.