XI. "Первый гвоздь - крюком". | ходы игроков | Ǐдеλинда - I

Она почти уже ничего не чувствовала. А эта необъятная, будто северные просторы, боль оказалась настолько невыносимой, что разум, вот странность, и вовсе перестал ее замечать.
А может, это просто сам разум прекратил свое существование.
Иделинда с открытыми глазами не видела ровным счетом ничего. И слышала она лишь отдаленные отзвуки происходящей реальности.
Но вот что она знала, что она чуяла так точно и явственно, будто пес - запах жареного мяса, так это Волю Мытаря. Она резко изменилась. Он перестал бороться с ней, уничтожать Иделинду, но наоборот смягчился.
Он теперь не держал ее, а придерживал, чтобы та не завалилась на бок. Он теперь не орал на нее, а тихо приговаривал, гладя по голове:
- Хорошая рабыня, послушная рабыня, милая рабыня... Как надо делаешь... Сча Буряк тебе руку лекать бут...
- Буряк это... того... - услышала она насмешливый голос Вахлака.
- А, ну, тада подруга твоя тя залекает. На тряпку, замотай обрубок. А ты спи, спи... Я тя сеня больше не трону.
И она уснула. И все закончилось.


Глава Пятая

Палец!!!
Резкая боль пронзила мизинец, будто его расплющило молотком.
Иделинда мгновенно проснулась и с воплем вдохнула, но ей тут же заткнули рот и зажали нос. Выдохнуть не вышло, крик прервался.
- Дусэман, дусэман...
Это была Флёр. Она держала ее, обхватив сзади. Но... так ласково, так аккуратно, будто ребенка. Хватило бы и легкого усилия, чтобы вырваться из такого плена.
- Не кричи, милая, всех разбудишь... Я знаю, больно, потерпи, потерпи Линдетт...
Она убрала руку, переложив ее обратно на грудь Иделинды - там была уже согрета кожа.
- Боль пройдет, поверь, боль проходит...

Это было раннее утро. Настолько раннее, что птицы только начинали будить своим пением Хютерово Светило, но тому совсем не хотелось вставать.
Повсюду распространился серый, мертвый, холодный свет. Теней почти не было, из-за чего лес выглядел еще более пугающе. С одной из сторон серое небо слегка розовело, еле заметно сквозь застывшую листву.
Было морозно. Линда вся озябла, если не считать спины и бедер, что соприкасались с теплой Флёр. Они были укрыты тем же покрывалом, на котором и лежали, и было оно обидно дырявым...
Сатир и зубр спали стоя. Гоблины - вповалку вокруг костра, прямо на земле. Буряка не было видно. Мытарь же громогласно храпел у телеги, уложив голову на оглоблю, поскольку иначе та из-за ширины плеч не касалась бы земли вовсе. Из полураскрытого рта стекала струйкой слюна.
Иделинда очень хотела пить. И есть. От боли в руке сами собой стиснулись зубы. А от холода слегка дрожали плечи. Впрочем, дрожала и Флёр.
- Ты молодец, что сломалась. И ты молодец, что держалась, Линдетт. Но он бы тебя убил... Разорвал бы на части. Пьяный орк - это даже не зверь... Это какой-то монстр, дьябль самый настоящий, - эльфийка тихо-тихо шептала ей в самое ухо. - Нельзя так с ним. Ты его злишь. А что ему ты? Ты ничто - он тебя растопчет от злобы. Ты видела, сколько в нем злобы? Столько поганого золота даже у вашего руа нет! Чтобы всю его злобу выкупить. Ты... Так нельзя. Ты пытаешься идти наперекор судьбе, но судьба - она же ведь судьба. Так все случится, ее не перекроишь. И... не нужно. Не нужно перекраивать. Плыви по течению. Позволь всему происходить, и ты увидишь, как все складывается само собой. Будто волшебство. Все будет хорошо. Не... принимай участия. А наблюдай и смотри. И тогда тебя не заметят. Но все закрутится вокруг тебя, будто вихрь! Все произойдет, но так, как надо, ведь все предопределено Богами. Можешь им перечить, но кто ты? Ты лишь маленький олененок посреди шторма...
Выдав всю эту тираду одним жарким залпом, Флёр замолчала и нежно-нежно поцеловала Линду между лопаток. А потом прижалась к ней холодным носом да обняла покрепче.

Боль... Она ведь однажды закончится...
Я безучастно слушала речи Флёр, жарко нашептываемые мне в затылок.
Эльфы странные... Неужели все они верят в довление рока? Л'афлиёнс дю дестан - так это звучало по-эльфийски. Л'афлиёнс дю дестан...
Я слушала Флёр, не испытывая ни малейшего желания возразить ей. Впрочем, я и вовсе никаких желаний не испытывала...
"Плыви по течению..."
И все же я невольно принялась размышлять об этих словах.
"Не принимай участия..."
Если бы я не пыталась перекроить судьбу... Все было бы... лучше? Если бы я смирилась с желанием отца продать меня - что-то получила бы взамен? Я... осталась бы в Райхе. Фон Шедельбрехер стал бы моим мужем, мне был бы присвоен титул графини Фурхтнордской. И вот тогда я навсегда оказалась бы подчинена силе обстоятельств. Правда, если подумать, обстоятельств довольно похожих на нынешние. Разве что меня никто бы не посмел бить.
"Все произойдет так, как надо богам..."
Может быть, моя судьба - не принадлежать себе? Вздор. То же самое, в таком случае, написано на роду всем женщинам Империи. Или боги настолько неоригинальны?..
Я не верила, что моим уделом было лишь наблюдать со стороны за играми Бессмертных. Впрочем, правы эльфы или нет... Все это теперь не имело значения.


Движение руки отозвалось очередной вспышкой боли. Зато когда рассеялся туман перед глазами, выяснилось, что повязка на кисти едва держится и вся синяя от крови. Это хорошо. Может быть, та вытечет вся...
Медленно выдохнув сквозь зубы - несколько раз, чтобы не застонать в голос, - я высвободилась из грязной тряпки, служившей жалким подобием одеяла, и парс штунде просто сидела, медленно укладывая в голове увиденное с этого ракурса.
Сидеть было холодно, но мысли мои занимало совсем не это.
Сатир всю ночь провел, привязанный лбом вплотную к стволу ясеня. Он спал, но я видела, как даже во сне тревожно подрагивают его уши, как пробегают мелкие волны по шкуре на шее, как настороженно шевелятся чуткие ноздри.
Вымуштрованному, послушному, ему бы и в голову не пришло освободиться, порвав поводья.
До коня было чуть больше руты. Я бы могла...
Подняться. Подвинуть бревно - совсем немного, только чтобы цепь позволила дотянуться до ясеня. Отвязать Сатира. Он сможет уйти...
Я медленно встала, левой рукой подобрав глухо звякнувшую цепь. Нельзя шуметь...

От росы, прятавшейся в траве, очень быстро занемели ноги. Без объятий Флёр было гораздо холоднее... Но эльфийка не препятствовала Линде - наоборот с интересом следила за происходящим.
Девушка взялась за бревно, попытавшись его подтащить поближе к Сатиру, но вредное полено уперлось сучками в землю. Графиня решила его с силой толкнуть, но ничего не вышло... И она поняла, насколько успела ослабнуть. Скорая усталость навалилась на нее тяжелым грузом. Ноги начало подкашивать, голова слегка закружилась, а руки... просто не могли. Не могли и все.
Пришлось опуститься на колени, согнуться совсем низко, чтобы уменьшить рычаг до минимума и со всей дури обеими руками толкнуть. И еще раз. И ещ...
Палец!!!
Линда чуть не раскрошила собственные зубы, пытаясь не закричать. Повязка сорвалась, оголяя испачканный кровью уродливый обрубок. Рана еще не стянулась - такие раны долго заживают - и теперь она вновь засочилась синим.
Но бревно сдвинулось. И теперь толкать его было проще, а ведь оставалось совсем немного. Главное, что слегка звякнувшая цепь никого не разбудила, и можно было продолжать.
Дотянув до нужной точки, Иделинда поднялась, тщательно следя за цепью и всеми возможными звуками. Отсюда стало видно содержимое телеги - тюки с каким-то тряпьем, включавшим даже ее штаны, большой, почти пустой бурдюк, гигантский орочий топор, бутыли с пойлом и всякие грязные свертки да торчащие рукояти то ли инструментов, то ли оружия.
Мытарь, шумно спавший у всего этого добра, сквозь сон почесал свой небольшой нос, размазав желтоватые сопли по щеке. Псина с Вахлаком самозабвенно дрыхли по другую сторону от Линды, у костра. Из-под собаковидного торчала рукоять тесака, а рядом с Вахлаком валялось его короткое копье на удивительно кривом древке. И четыре пустых бутыли.
Но графиню в первую очередь интересовал ее конь - Сатир проснулся лишь тогда, когда она развязала поводья. Мутным взглядом посмотрел на нее, приходя в себя, хотел было всхрапнуть да потрясти затекшей башкой, зазвенев кольцами на удилах, но нет... Умный конь не произвел ни звука. Только еле слышное чавкание, когда принялся обцеловывать руку хозяйки.
- Красивый, - прошептала Флёр, укутавшись в покрывало. - Благородный. Сильный. Они не понимают красоту животных. Они их только едят...
Расстегнув ремни оголовья, Иделинда сняла его с Сатира, освобождая от последних оков. А затем хлопнула по крупу, чтобы тот уходил прочь. Прочь. На свободу. Куда-нибудь...
Однако конь ее совсем не понял. Подставил нечесаную гриву под ее руки, ткнулся теплыми, бархатистыми губами в бок. И остался.

До чего же неловко было торопливо распутывать ремешки одной рукой... Мучительно долго возилась я с орочьим узлом и тугими пряжками, с замиранием сердца прислушиваясь к оттенкам храпа грюнхаутов. И все же узда наконец упала к ногам.
Однако я совсем не подумала о том, что Сатир может не разделить мою идею.
- Уходи... - прошептала я коню по-людски, давясь слезами. - Пожалуйста...
Лошадей как-то не принято обучать таким командам. Мог ли Сатир меня понять?.. Как вообще он видел происходящее?
Дрожа от волнения и от холода, я пыталась отпихнуть от себя теплую морду, стараясь, чтобы шварцпферд не воспринял эти прикосновения за ласку или игру.
- Беги!
Только Сатир как будто не желал вникать в положение дел, снова и снова тыкаясь мягким черным носом мне в плечо.
Как еще я могла его прогнать?!
Разве что...
- Флёр!.. - я в отчаянии обернулась к эльфийке, срывающимся шепотом пытаясь донести внезапно мелькнувшую мысль. - Вы же, эльфы... Умеете... с животными... Объясни ему, что надо уйти!..

- Ой, ну... - эльфийка растерянно оглядела деревья. - Я не то, чтобы очень ладна со зверьми.... Они мне часто рады, но чтобы прогнать...
Флёр плавно почесала свой растрепанный затылок, посмотрела на Иделинду и вдруг вскинула руки:
- Конечно-конечно! Если ты настаиваешь, милая, как я могу тебе отказать?.. Постой мгновение...
Придерживая цепь, чтобы избежать звона, девушка аккуратно скинула покрывало и поднялась. Свободной рукой она пыталась прикрыть живот, явно не ожидавший такого дубаря.
Глянула на Сатира. Тот глянул на нее. Она улыбнулась. И резко отвернулась!
- Нет-нет!.. Мне надо настроиться. Это непросто... Он не хочет уходить, потому что... любовь. Что же еще? Он очень любит тебя... Как же она делала?.. Кхм.
И тут Флёр обернулась с неожиданно грозным выражением лица. Очень суровым. Жутковатым даже.
Сатир тут же напрягся, перестал ластиться к Линде.
- Ты что... думаешь, она хорошая? - строго спросила она коня. - А как по-твоему, из-за кого ты здесь? М? Кто тебя привел к этим жестоким оркам?
Флёр подступила ближе. Конь отпрянул дальше.
- Они тебя били. Прям по крупу. И носу. Больно. Знаешь, из-за кого?
Сатир возмущенно топнул копытом. Словно он все понимал... но не хотел даже слушать такое!
- Да-да. Из-за нее, - эльфийка указала пальцем на Иделинду. - Это твоя хозяйка такая злая, такая противная, мерзкая и подлая, что привела тебя к оркам!
Флёр напоминала то ли ведьму из сказок, то ли графиню Кальтенбергскую, Линдину мать в дурном настроении.
- Это она им сказала тебя бить! Ей нравится, когда тебе больно! Она тихо радуется, когда ты вопишь на весь лес. Потому что она не такая добрая, как ты себе воображал, нет, совсем нет...
Шипящее воплощение Клотильды все подкрадывалось к перепуганному коню. Тот даже фыркнул, мотая мордой и топча густую траву.
Флёр же выдавали только покрасневшие, слегка влажные глаза.
- Твоя хозяйка хочет тебя убить. Каленым железом выжечь очи, - два тонких пальца потянулись к животному. - А потом пустить на паштет! Она тебя съест!
Сатир аж отскочил на несколько шагов, ударившись крупом о клен. Как? Хозяйка? Его? Съесть?!
- Целиком, - эльфийка надула щеки, выпучивая ярые глаза. - Хоп! И вуаля! Нет тебя! Но сначала тебя будут мучить орки... Долго-долго мучить...
Конь безумно смотрел на Линду то одним, то другим глазом, хлестая себя хвостом по бокам. Странно, но он прекрасно понимал эльфийский.
- Что же тебе, бедняжке, делать?.. Как спастись от такой страшной участи? - Флёр нагнулась к шварцпферду, до предела натягивая свою цепь. И громко прошипела на ухо: - Беги. Беги прочь! Беги скорее!!!
И он поскакал. Метнулся по тропке, что проходила через лагерь. Вниз по пологому склону, топча копытами лесную подстилку. Линда разглядела меж стволов подножие холма, на котором стоял их лагерь, - там оканчивался лес и начиналась даммийская степь. А по опушке проходила дорога. К ней Сатир и несся галопом что было мочи, мелькая черным пятном...
Убедившись, что конь все правильно понял, эльфийка обернулась с улыбкой на устах и слезами на глазах. Пожала плечами:
- Лошади такие наивные.
Оглядела орков, которые... все так же дрыхли, несмотря на гулкий топот Сатира, и добавила:
- Давай обратно ложиться. Притворимся спящими, нас разбудят - скажем, что он, наверное, еще ночью сам отвязался...

Я слушала Флёр, молча утирая со щек градом катящиеся слезы. В какой-то момент мне стало по-настоящему жутко - таким обличающим огнем горели ее глаза, с таким жаром она обвиняла меня в нечеловеческой жестокости... Я боялась смотреть на Сатира. Боялась увидеть, что он верит эльфийке. И боялась увидеть, что не верит...
Нет, я не рискнула бы вмешаться. Не рискнула бы порвать тонкую, старательно выплетаемую паутинку понятных коню речей.
Наверное, это были единственно возможные слова...
К тому же, в чем-то Флёретт была права. Это из-за меня Сатир оказался здесь. Если бы не мое желание избежать брака с Шедельбрехером и отправиться в схолум - он остался бы в конюшне Кальтенбергбурга и всю жизнь не знал бы бед. Если бы не...
Я вздрогнула, когда шварцпферд, резко взяв с места, сорвался в галоп, обдав меня волной холода на прощание. Вот и все... Все получилось.
Сатир стремительно удалялся, лавируя меж деревьев. Свободный. Больше ничто не сможет его задержать...
- Спасибо, - бесцветно поблагодарила я эльфийку за помощь.


Полностью погруженная в свои мысли, я вновь легла рядом с Флёр на ту же грязную тряпку, оберегая правую руку.
Сатир был уже далеко.
Это не значило, что теперь он в безопасности. Но у него появился шанс...
Я думала о его пути. Куда он мог направиться? Вероятнее всего, домой, в Кальтенбергбург. Любая лошадь предпочла бы вернуться в родную конюшню.
И тогда в замке всем станет ясно, что меня больше нет.
Я тихо всхлипнула, осознавая всю безрадостность перспектив.
Что подумают родители, не слишком волновало меня. Но Дирк... Дирк будет крайне огорчен. Я совсем не хотела причинять брату боль. Конечно, куда лучше была бы неизвестность. Ничего не зная наверняка, он смог бы думать, что я благополучно добралась до Розихфельда... Так было бы легче.
Но и Сатир... Разве заслужил он мучений от орочьих лап? Да и кто знает, может быть, он еще и не вернется в Кальтенбергбург вовсе... Может быть, он попадет в Форе к эльфам и будет жить там...
Тряпка под моей щекой насквозь промокла от слез.
Правильно ли я поступила?.. Наверное, мне никогда этого не узнать.

Флёр с легкой улыбкой приняла Иделинду в свои теплые объятия. Постаралась ее укрыть получше, прижалась нежной, будто яблочная кожура, щекой к ее плечу...
И наступила тишина да покой. Только птицы в ветвях чирикали о своем, будничном. Утро холодным выдалось - на то и жаловались видать. И серым, пасмурным, мрачным. Совсем уж оно было безрадостное.
Эльфийка, слушая тихие всхлипы Линды, и сама заплакала. Видимо, за компанию. Тоже негромко, как-то даже утонченно. Красиво она плакала. По-эльфийски...
Жажда саднила горло. Голод давил на живот со всей силы. А холод терзал кожу там, где ее не касалась Флёретт. Дурно было графине. Наверное, крови еще натекло на четверть... Однако, глянув на покалеченную руку, она обнаружила, что скошенный обрубок покрылся какой-то необычной кровяной коркой - сизо-буроватой, очень темной. У нее такой никогда не было. Да и у простаков было иначе.
Но больше всего удивляло то, что палец (вернее, то, что осталось) почти перестал болеть. Особенно если не трогать его... Только тихонечко ныл, тянул, словно расстраивался от участи своей.

На этих мыслях Линду и сморила дрема. Нет, не сон, а именно дрема - она не спала, почти не закрывала глаз, но смотрела лишь в куцую траву да думала рассеянно о чем-то своем.
И Флёр, кажется, так же дремала.
А потом вдруг, спустя какое-то время, причем вроде бы большое, хотя бес его знает через сколько конкретно, эльфийка сказала, будто прочтя ее мысли:
- Ты правильно поступила. С ним все будет хорошо, я чую это. Умный у тебя был конь... Не бойся. Плыви по этому течению, доверься реке и она принесет тебя в прекрасный океан... Ты знаешь, что все реки идут в море? А ты видела его? Нет? Эх, вы, люди, так мало странствуете... Живете веками в своих замках, а моря даже и не видели... А оно такое красивое. На солнце блестит, как речка. Но как очень много рек, как... лес рек. Огромный такой, могучий, волнующийся на ветру лес. Только в него нельзя зайти, он строго хранит свою глубь. Можешь только маленькой чайкой на поверхности посидеть, это он позволит. Но поссоришься с ним - и беда, пропадешь. Страшный, сильный... великолепный...
Линде казалось, что Флёр это все высказала разом. Но сомневалась. Может, и не сразу, может, частями в разное время, да и, наверное, пропустила графиня половину, погрузившись в собственные мысли.
Все размылось этим утром - и краски, и время, и жизнь.
- Я очень люблю просыпаться раньше них... Так тихо. Так спокойно. Никто не... бьет, не орет на тебя, не... хочет от тебя чего-то. И если застыть, закрыть глаза и на мгновение представить, что орков нет, что цепей нет, что ты здесь просто прилегла отдохнуть, а потом встанешь и дальше пойдешь... куда-то. Куда угодно. Куда захочешь. Душа чувствует себя свободной. Хотя бы это мгновение, хотя бы понарошку, но она распрямляет свою спину и вдыхает полной грудью... Это так здорово. Линда, ты слышишь меня? Когда-нибудь я их всех убью. Прирежу. Будет удачный момент - и они захлебнутся кровью. И я стану свободной. Мы станем свободны. И пойдем, куда...
- Чей-то вы там щебечете, воробышки? - пробулькал Вахлак, словно в рот воды набрав.
Флёр прервалась. К счастью, гоблин не знал эльфийский. Кряхтя, он медленно поднялся с земли, омерзительно громко прочистил горло, скашлял ночную мокроту и смачно плюнул в костер. Тот аж развалился.
- Ох, гребаное утро! Ну и дубарь, ядрыть меня в срало, - выругался он, потерев худые плечи. - А ну-ка, девки, раздвиньте.... себясь! Дайте-ка меж влезу, похреюсь, ыть!
Покорная Флёр, зазвенев цепью, тут же отодвинулась от Линды, позволяя леденющему, тощему гоблину забраться между ними. Мгновенно повеселевший Вахлак прижался к графине - схватил лапой за ягодицу, прильнул всем своим маленьким тельцем, а шершавой, пыльной щекой притерся к ее согретой спине:
- Ох, як тут у вас ладно! Як тут у вас тепло, шлюшечки вы мои!
Потер попу Линды, причмокнул сладко и засопел натужно в ее кожу. Спиной девушка почувствовала, как гоблин начал постепенно возбуждаться от такой близости...

Море?.. Я видела его на картинах. Я слышала баллады, воспевающие его красоту и переменчивый нрав. Я читала о нем в книгах: кое-что о террономии, кое-что о навигации, кое-что о живущих в морских глубинах невиданных чудовищах... Я представляла его себе. Только... это все же не то, что познакомиться вживую.
Говорят, вода в нем соленая. Будто слезы. Зачем так много соленой воды?..
Я вздохнула. Флёр была права: имперцы почти никогда не покидали Райх без крайней нужды. Поколениями, веками. Не слишком просто вояжировать, когда страна окружена землями орков, а на юге граничит с враждебным эльфийским лесом.
Так что вместо путешествий у имперцев были ежегодные военные кампании - обычно на западе, во Флахесфлахланде. Раньше - еще и на востоке...

Слезы постепенно закончились. Не сказать, чтобы стало легче... Просто невозможно плакать вечно.
Теперь я все больше и больше вдумывалась в слова Флёретт, гадая, все ли эльфы такие... речистые. Я слушала ее мелодичный шепот, кое с чем внутренне соглашаясь, чему-то удивляясь про себя...
Внезапно выяснившееся желание эльфийки расправиться с мучителями я встретила горьковатой улыбкой. Может, не так уж она покорна, как хочет казаться?
Однако меня занимала и еще одна мысль. О неком... несоответствии.
Неужели освобождение Сатира не противоречило убеждениям Флёретт? Неужели не помешало оно ей "плыть по течению"? И неужели укладывается в это мировоззрение намерение отплатить кровью за кровь?
Чего-то я, наверное, в эльфийских принципах не понимала. Не сходилось здесь что-то...
Но... Если Флёр хочет поквитаться с Мытарем, я буду готова оказать ей содействие, когда потребуется. Скоро ли настанет этот момент?..


Хрипливый голос гоблина грубо выдернул меня в бесстрастный холод реальности.
Я вздрогнула от прикосновения ледяной, омерзительно шероховатой грюнхаутской кожи. Волна отвращения пробежала по телу, я попыталась отдернуться... почувствовав, как жесткие пальцы впились крепче.
А в следующее мгновение мне вдруг перестало быть безразлично, что будет дальше.
Я замерла, напряженно раздумывая о последствиях. Нельзя... невозможно было позволить себе бездействовать.
Дрожа от негодования, я вцепилась левой рукой в грязную кривоватую лапу, начав выкручивать тощую кисть. Молча. Потому что не верила, что слова способны помочь. Я не знала, к чему это приведет. Я пока не успела подумать об этом. Только выворачивала гоблинское запястье все сильнее. Сильнее. С намерением причинить боль. Принудить отстраниться. Заставить отступить.

Вахлак издал неописуемый звук. В нем все смешалось - и боль, и досада, и вожделение, и пошлая насмешка, и… просто сама его гортанно-харкливая грюнхаутская натура.
Он попытался вывернуться, с силой выдернул лапку, а другой, тем временем, вцепился в Линдины волосы. И потянул назад! Уперся острой коленкой в поясницу, вынуждая прогнуться, а потом обхватил другой ногой бедра…
Графиня не без труда разжала его пальцы на голове, но к тому моменту уже потеряла все прочие позиции: освободившейся ладонью Вахлак уверенно мял ее правую грудь, а пяткой и вовсе залез… залез.
- Прыткая… - прохрипел с натугой гоблин. - Ну и че? А ниче! Кхе-хе-хе, Вахлакчик везде протиснется… любую норку растопчет…
Немыслимым образом он извернулся и безнаказанно лизнул ее шею, пробороздив перед тем своим длинным носом.
- Так-то оно усегда забавнее, коли девка норовит улизнуть… Кхррр… А вот ежель борется - так это ж с душой! С чухством! Кх! Знач, живая. А живую-т усегда лухше…
Прямо над ними вдруг раздался гулкий орочий гогот. Мытарь тоже проснулся:
- Че лучше? Драть, гришь? Пха! Дак кто ж те даст?
Вахлак тут же замер и, не выпуская Линду, возмутился:
- Слышь, ты че? Те жалко чоль?
- Жалко - у пчелы в заду! - заржал орк. - А ну слазь, выродок, не то я тя взамест суки выдеру! Херли на чужое заришься?!
- Мы ж братва, э! У нас ж общак!
- Общак у тя знашь, где? Вспомни пчелу! - Мытарь продолжал ухахатываться. Нагнувшись, он схватил Вахлака за плечо и одним рывком снял с Линды, а потом, крикнув могучее "Йэх!", швырнул его в зубра. Зубр, правда, не обратил внимания.
- Ну? Че лежите, шлюхи?
Зеленокожий упер ручища в толстые бока, сверху-вниз глядя на девушек. По его широкой морде гуляла ухмылка, обещавшая… "чёто". Но это "чёто" было настолько ощутимо близко, будто материально. Казалось, сама земля, сама Даммия дрожала под Иделиндой, предвещая "чёто". Словно оно неумолимо мчалось сюда.
- Рабыни! - рявкнул орк. - На колени!
Флёр, не обдумывая приказ, молниеносно ему последовала: ловко вскочила, звеня цепью, села на пятки и даже покорно склонила голову. Глянула исподтишка на подругу, мол: "Не медли, ты что!"

Сложно описать в один момент обрушившийся на меня водопад переживаний. Захлестывающий страх, в неразборчивый ком спутывающий мысли. Отчаяние, глухо колотившееся кровью в висках. Ощущение мерзкой беспомощности, от которого вновь наворачивались слезы. Отвращение к собственному бессилию, заставлявшее бессмысленно биться в цепком захвате - только ради того, чтобы создать для себя иллюзию действия, так необходимого действия...
Если бы я все еще могла молиться - я обратилась бы к Патронессе.
Но Бёзе отвернулась от меня. Еще тогда, в таверне. Или это я отвернулась от нее?.. Не знаю... Однако теперь я была айне готтферн. Безбожницей. Теперь я не могла просить о помощи никого из Бессмертных. Совсем никого...

Меня била дрожь. Скорчившись на измаранной подстилке, я нечеткими, путаными движениями левой ладони пыталась стереть с шеи смердящую гоблинскую слюну, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
Сколько?.. Сколько еще?..
Окрик орка не принес ответа, лишь уверил: стереть, совлечь с себя все, что я хотела бы стереть, уже никогда не получится.
Подняв смятенный взгляд на Мытаря, я вдруг до мельчайших подробностей вспомнила вчерашний вечер. До последнего оттенка пережитых эмоций. Унявшаяся было боль в правой кисти вновь ожила, безжалостно задергала, раздирая, всю руку.
Снова?..
Я явственно ощутила на пересохших губах привкус дрянной окровавленной стали. Нет, нет... Мне вовсе не хотелось услышать еще одну орочью клятву.
Малодушие отнюдь не свойственно имперским аристократам. Однако я таковой называть себя больше не могла.
Теперь... не могла.
Я медленно опустилась на колени рядом с Флёретт.
Во второй раз это оказалось чуть менее мучительным. Мне было уже нечего оберегать.

Тук-тук… тук-тук…

Мытарь самоудовлетворенно улыбнулся, шагнул ближе к Линде и развязал веревку, удерживавшую его портки. Флёр тут же подалась к нему, но орк отказал ей движением лапы:
- Не. Она. Давай, губками…

Ту-тук… ту-тук…

Орочья елда прямо на глазах наливалась алой кровью, толстая, грубая кожа растягивалась, каждая морщинка разглаживалась, член чуть ли не скрипел от натуги.
- Не боись. Влезет, - добавил Мытарь с явной издевкой, слегка пододвигаясь к Линде. - Давай, сама. Рабыня.

Тру-ту-тук… Тру-ту-тук…

Не веря своим глазам, графиня смотрела меж орочьих бедер… дальше… средь стволов молодых ясеней, бежевых на выглянувшем солнце… дальше, там по тропинке…

Тру-ты-дык-тру-ты-дык…

По тропинке, по той самой тропинке, что вела к ним, там… там, сквозь рощу скакал риттер. Во весь опор скакал, мелькал ярким белым, ярким голубым… Имперец… Белый конь… Блистающие, полированные латы, звенящие от стремительного галопа…
Яркий голубой. Строгий черный.
Цвета Кальтенбергов.
Это был Дирк.
Без шлема. Его светлые, волнистые волосы развевались на ветру. За ним следовали еще три всадника, Линда их знала, его товарищи, которые…
Это был Дирк!
Он мчался к ней, и Мытарь отчего-то его не слышал. Не слышал и Вахлак, тоже ожидавший, когда Иделинда подчинится.
- Че, впервой хер видать? - гоготнул орк. - Ну погляди, ток недолго!
Грюнхауты весело заржали.

Ты-кы-ты! Ты-кы-ты! Ты-кы-ты!

А Дирк все приближался, тропинка долго петляла, никак не решаясь вывести риттера на их поляну. Хрипел его вайспферд, хлестали на ветру черная и голубая ленты, венчавшие его острый альшпис…
- Чё застыла, дура?! - вдруг вспылил орк. - Ща точна нос отсеку!

Не сразу поняла я, что имеет в виду орк. А когда наконец подоспело осознание - в ужасе отдернулась, не веря своему слуху. От одной только мысли об осуществлении подобного непотребства пустой желудок подкатывал к горлу.
Выходит, мне пока еще не все равно, что со мной станет?.. Или просто еще не все внутри сломлено? Много ли ему оставалось сокрушить?..
Я не успела поразмыслить над ответом, вдруг перестав слышать орка. Я смотрела мимо него. Только на... всадника на вайспферде.
Боги, до чего же прекрасное видение...
Вместо целого Мира существовал теперь лишь один этот образ.
Я поспешно сморгнула слезы, затмевающие взор, посмевшие помешать мне любоваться столь дивным фантомом.
Неужели грюнхауты не видят этого завораживающего, поразительного великолепия? Не видят. И Флёр не видит. Эта картина - только для меня.
Такая... настоящая.

Я вполне отдавала себе отчет, что все это - лишь отчаянная шутка моего истерзанного сознания. Чудесное видение, порожденное неведомыми глубинами разума... Видение, которому суждено вот-вот рассеяться, словно зыбкому утреннему туману.
Но пока оно не рассеялось... Будто вживую я видела лицо брата. Различала его напряженно сведенные брови, решительно сжатые губы. Слышала звон доспеха и трепетание развевающегося голубого плаща. Всем телом ощущала гул земли, гул от конского топота, свободно проходящий сквозь меня. Или это была дрожь?..
Конечно, дрожь. Всего этого... на деле просто не может быть.
Дирк в Круфендорфе. На другом краю Райха, во многих и многих рёстах от орочьей Даммии. Он возглавляет отряд своих риттеров. Он готовится выступить в поход к Флахесфлахланду в составе имперского войска. Не существует оправдания, позволившего бы ему покинуть строй.

Слезы бессильно катились по щекам. Я так не хотела, чтобы видение исчезло... И так боялась неосторожно разрушить его... До чего же красиво обманывают меня мои чувства!..

К тому же... Дирк не может знать, что случилось со мной. Только осенью, вернувшись домой, узнает некую версию... Интересно, от родителей или от прислуги?
Я криво улыбнулась. Совсем слабо, чтобы не дать никому возможности отгадать мои мысли. Они тоже только мои.

Орк вновь что-то прорычал. Вряд ли что-то хорошее. Я и не подумала вслушиваться.
Реальность подождет.
Я никому не отдала бы этих мгновений. Этих мгновений наедине с прекрасным видением светловолосого риттера на вайспферде...

Огромная лапища потянулась к Иделинде, закрывая собой видение Дирка. Ладонь больно обхватила ее голову, сдавила, заставила посмотреть прямо в рожу грюнхауту.
- Я. Твой. Барин, - злобно процедил Мытарь.
- Я посвящаю Зигерин! - раздался громкий, могучий клич Дитриха. - Твою смерть, ублюдок!!!
Он кричал на орочьем, чтобы грюнхаут его понял, чтобы он отстал от Линды, чтобы обернулся к своему противнику… настоящему противнику.
Это был не мираж.
Дирк был настоящий. Потому что орк его услышал, развернулся, исторгая жуткий рык…
Дирк был настоящий. Потому что Хютерово Светило, обличавшее всякую ложь, сейчас, прямо в это мгновение, озарило настоящего Дирка, засверкало ослепительно на превосходных доспехах, замерцало на перламутрово-белоснежной шкуре Тругбильда, засияло на прекрасном лице ее брата.
Может, все остальное было ненастоящим - мрачным, грязным, сотканным из обмана и подвоха, но не Дирк. Может, это Мытарь был выдумкой, рожденным в ночной мгле кошмаром, но не Дирк. Может, вся эта чертова Даммия являла собой злую шутку Богов, что растворится, стоит лишь Иделинде проснуться, но не Дирк.
Потому что прямо в этот момент, несясь на полном скаку в сокрушительную атаку на зеленокожее чудовище, сжав свои тонкие губы от напряжения, прищурив молодые голубые глаза, он неожиданно встретился взором с Иделиндой и слегка улыбнулся.
Дирк здесь. Дирк с ней. Дирк сейчас разберется, не волнуйся, Идхен!

Стремительная атака: альшпис с хрустом пронзает грудь орка, Флёр кричит, древко трещит, разлетается в щепки, а Мытарь бессильно ловит воздух - Тругбильд пронесся мимо! Но буквально в руте от орка Дитрих резко поднял коня на дыбы, отбросил обломок копья в сторону и лихо выпрыгнул из седла.
- Эр ист майн! - закричал Дирк товарищам, никак не поспевавшим к драке.
Он выхватил из ножен свой лангшверт и смело шагнул к орку. Но не торопился, позволяя Мытарю подбежать к телеге и достать оттуда огромный топор.
А затем они немедля сошлись.
Орк был разъяренным чудовищем. Дирк - великолепным риттером. Орк неуклюже махал секирой с такой силой, чтоб одним ударом уложить Кальтенберга, но не попадал. Дирк - безжалостно рубил Мытаря, пользуясь каждой возможностью. Из грюнхаута в стороны летела кровь, он орал. Орал и Дирк, нанося суровые удары. "Эр ист Майн! Нюр Ихь! Майн!!!"
Он плюнул на осторожность, забыл про защиту, он уничтожал врага, Линда никогда не видела столько ненависти на его лице. А затем… а затем Мытарь попал по нему.
Дирка откинуло на полруты назад, он упал навзничь, выпуская меч…
Орк заревел от восторга. Шагнул, занося топор, чтобы добить, но оступился и с воплем упал на колено. Ведь нога уже была изрублена в лохмотья.
- Нюр Ихь… - прошипел Дитрих, борясь с болью и быстро поднимаясь. На его кирасе красовалась брутальная вмятина, но имперская сталь выдержала.
- Дас шлехтер Копф! - в сердцах воскликнул Ларс, нервозно наблюдавший за боем.
- Выродок, - прохрипел Мытарь, захлебываясь, но продолжая сжимать топор в замахе.
- Нет, ты, - ухмыльнулся Дирк. Лицо было забрызгано грюнхаутской кровью. Он ощерился, его глаза горели гневом. Он был страшен и прекрасен одновременно.
Не дожидаясь ответа, Дитрих резко подскочил к орку и размашистым ударом расколол его череп. А затем отрубил голову и еще пару раз глубоко всадил лангшверт, чтоб наверняка…

И лишь после этого, убедившись, что Мытарь мертв, пнув его сапогом, Дирк обернулся к сестре.
- Идхен… - прошептал он, тяжело дыша после трудного боя.
Его разрывало от чувств. От ярости, от радости, от горести, от ненависти… Наконец, он улыбнулся, отбросил меч и метнулся к ней, упал на колени, крепко обнял, прижал к липким от крови, холодным латам.
- Дурочка ты наивная…
Он целовал ее в щеки, целовал в лоб, потом снова прижимал к себе, потом ласково держал за голову и просто смотрел прямо в глаза. Он плакал со счастливой улыбкой на устах и болезненно сведенными бровями.
- Что же они с тобой сделали… бедная… Куда ж ты поперлась?.. Ну куда?.. - шептал он, громко, не стыдясь слез, шмыгая носом.
Снова прижал к себе, слегка покачивая сестру, будто ребеночка… Его товарищи отвернулись, отошли куда-то в лес.
- Все будет хорошо… Я заберу тебя. Ты больше не увидишь орков. Никогда. Ты слышишь? Тебя больше никто в Этом Мире не посмеет тронуть, Идхен… Милостивые Боги, что же они с тобой сделали… Какая же ты наивная… В Даммию одна поехала. О чем ты думала? - Дирк расположил ее голову ровно напротив своей. Он был серьезен и строг. - О чем, скажи?

Это был не мираж...
Я поверила, когда на крик Дитриха обернулся орк.
Видимое мною ничем, ровным счетом ничем нельзя было объяснить.
Я боялась поверить, невыразимо боялась обмануться.
Но поверила. Когда в щеку меня ужалила щепка от древка альшписа.
Я поверила. Когда увидела орочью кровь на траве.
Я поверила, когда все внутри вдруг оборвалось. Когда я захлебнулась криком, будто сама поймала удар орочьей секиры, будто это мои собственные ребра отчетливо хрустнули под натиском безжалостной стали.
Я поверила. Я наконец поверила, я окончательно поверила, когда башка Мытаря, кувыркаясь и подпрыгивая, откатилась на добрую руту взапуски с тугим алым фонтаном, ударившим из перебитой грюнхаутской шеи.
Это был Дирк...


Вздрагивая от беззвучных рыданий, ощущая спиной нежное прикосновение рук, я обнимала брата в ответ, прижимаясь к кирасе, политой грязно-алой орочьей кровью. Измараться сильнее уже не получится...
Прильнув озябшим носом к его шее, я вдыхала родной, знакомый до последней нотки аромат.
Боги, как же все это вышло?..
Как Дирк оказался в Даммии?.. Как нашел меня?..
Я обязательно спрошу его... Потом. Как-нибудь после...
А сейчас...
Меня разрывали эмоции. Только я, кажется, разучилась эти эмоции проявлять.
Я заглянула Дирку в глаза.
И правда, о чем я думала?..
О том, что меня ждет в первый день Ругвога. О том, что из Фурхтнорда сбежать не получится. О том, что мой брат далеко и не сможет в этот раз отвести беду...
- Думала о том, что стать фон Шедельбрехер еще ужаснее, - медленно ответила я и вздохнула, отводя взгляд.
Этот постулат с некоторых пор все ощутимее пошатывался.
И в самом деле, нужно быть беспросветной дурой, чтобы отправиться в Даммию в одиночку. Только был ли у меня выбор?!
Дирк всегда понимал гораздо больше, чем я могла объяснить.
Но зачем теперь говорить об этом?.. Зачем теперь все...
Я прикоснулась кончиками пальцев к вмятине на кирасе. Вот что важно.
- Дирк, ты ранен. Надо посмотреть. И... п-пожалуйста, дай мне свой плащ.

- Доннерветтер, - выругался Дирк и скрипнул зубами. Он сдерживал себя. - Потом обсудим…
Поднявшись, брат быстро отстегнул плащ и укутал в него Иделинду. После чего взялся за ошейник, разглядел его поближе, скривился лицом, ухватился там за что-то, напрягся, закряхтел, покраснел от натуги, дернул пару раз… и отбросил его в сторону.
- Грюнхауты! - воскликнул он злобно. - Гвоздь крюком загнули.
Где-то позади громко скулил Псина. Линда обернулась - Пальд и Гангберт забивали его ногами насмерть. В стороны раскинулись худые переломанные лапы, Псина сдавленно выл от боли, будто самая обычная собака, но риттеры только вставали поудобнее, чтоб удар выходил сильнее...
- Кончайте уже! - крикнул им Дитрих.
Гангберт остановился первым, глянул на командира, кивнул и достал из ножен мизерикорд - узкий четырехгранный кинжал, украшенный изображением Светила Хютера на эфесе.
Сквозь прорези в глухом забрале невозможно было разглядеть черт лица. Никаких чувств хютеринг не проявлял: медленно опустился к орку, схватил его за крупное собачье ухо и уверенным движением вогнал острие в глаз, в череп, до самой задней стенки.
- Был же еще один… - проговорил Дирк.
- Он там, - безразлично ответил Пальд, самый крупный из них, удалой и глуповатый.
Пальд указывал на изрубленный труп Вахлака в траве.
- А что с эльфийкой? - спросил Ларс, друг детства Дирка.
Медленно спустившись с коня, он приблизился к Флёр, стараясь не смотреть на Линду. Благо что никакой стыд не мешал ему смотреть на вторую пленницу. А той - не мешал все так же сидеть на коленях, открывая взорам свою наготу.
Ларс вежливо улыбнулся, приседая перед ней на корточки:
- Недурна…
- Возьмем с собой. У нас всяко лучше, - ответил Дирк, плавно поднимая сестру с земли и прижимая к себе. - Сними цепь и поройтесь с ней в телеге - нужна одежда. И домой.
- Тела сжигаем? - хмуро спросил Гангберт.
- Ты хочешь возиться? - скривился от презрения Кальтенберг. - Даже для орков они - редкостное дерьмо.
- Они все - дерьмо, Дитрих, - заметил Ларс, принявшийся за ошейник Флёр. Правда, силами его Зигерин не одарила. - Тебе ж не предлагают им могилы копать…
- Пускай фройляйн решает, - рассудил хютеринг, снимая шлем. - У Иделинды с ними больше счетов.
Брат ласково повернул ее к себе и посмотрел то ли с каким-то недовольством, то ли просто устало:
- Что скажешь? Огню или воронам?

Шелковый плащ с гербом Кальтенбергов - черной головой вепря - лег мне на плечи, скрывая наготу. А ведь я теперь не имею права носить этот герб... С тех пор как отказалась от дворянства, сломавшись перед грюнхаутом.
Я вдруг осознала, что за причиненный роду позор больше не имею права носить не только герб, но и фамилию. Я даже не могу... не могу теперь называть Дитриха братом.
Губы предательски задрожали. Он еще не знает об этом... А когда узнает? Что будет, когда он узнает?!
Я проводила взглядом отброшенный покореженный ошейник, невольно прикоснувшись к коже, еще будто горящей от соприкосновения с ним. Как жаль, что никакая сила не снимет невидимое клеймо. Расплату за малодушие.
Мне еще предстояло все объяснить Дирку. Открыть ему правду. Только ему я и могла эту правду открыть...
Мне оставалось лишь догадываться, о чем он думает. Ему было больно, я чувствовала. Но почему-то он игнорировал эту боль...

Я посмотрела на обезглавленный труп Мытаря, земля под которым медленно напитывалась зловонной алой кровью. Дирк убил его очень милосердно. Даже слишком. Гоблин и гнолл получили свое.
Мне было все равно, что станет с их трупами. Я только хотела бы, чтобы Мир поскорее забыл об этих мразях.
И дело было совершенно не в моих с ними счетах.
- Мне неизвестно, как привыкли поступать риттеры, - я обернулась к мужчинам.
Для Ларса, Гангберта и Пальда я все еще была графиней фон Кальтенберг. И держать себя мне следовало как графине фон Кальтенберг. Нельзя было перед ними бросить тень на имя Дитриха.
Собрав в кулак волю, я заговорила звучнее:
- Однако авторы вивономических трактатов сходятся во мнении, что тела грюнхаутов необходимо сжигать. Только так можно подлинно предотвратить вероятную регенерацию. Если мы располагаем временем... Лучше огонь. Если же не располагаем... Нужно вырезать сердца, коих может быть несколько.
Если они не захотят возиться с костром, я не смогу их заставить. Пусть решают сами. Я отвернулась, не мешая риттерам и пытаясь собраться с духом.
Следовало выяснить еще кое-что очень важное. Прямо сейчас...
Крепче приникнув к Дитриху, я понизила голос, так, чтобы слышал только он:
- Дирк, куда ты собираешься везти меня? В Кальтенбергбург? Мне нельзя возвращаться...
Дело было не в гневе отца и даже не в его планах на Ругвог.
- Я больше не... Меня...
Какие-то спазмы сжимали гортань, не позволяя произнести эти слова вслух.
Я опустила голову. Дирк все равно уже догадался.
- В Империи меня сожгут.

Он удивленно выпучил глаза, но промолчал. Быстро огляделся - по тропинке как раз подъезжали два оруженосца, чьих коней, будто вьючных, обвесили пухлыми сумками.
Одного звали Фарегис фон Шалюппе, он служил Дирку уже пару лет, а второго - Адальхард Румланд, и он примкнул к Ларсу этой весной. Тихие и вечно усталые мальчишки, которых риттеры постоянно нагружали всякой бестолковой работой.
Пальд и Гангберт были слишком бедны и бесславны, чтобы нанять своих оруженосцев. Пальд и вовсе не был голубой крови - он получил титул риттера, отличившись на службе в дворцовой гвардии… Да и, конечно, дружба с Дирком ему в этом сильно помогла.
Брат тем временем отпустил Линду - поднял свой лангшверт с земли, тщательно стер алой тряпкой кровь с клинка и уложил его обратно в ножны. Затем взял сестру за руку:
- Пойдем.
И потянул за собой, обратно по той же тропинке. Обернулся только к своим и крикнул:
- Обыщите тут все, сожгите трупы. Фари, заверни мне голову этого аршликера в мешок холщовый. Отцу покажу. Ларс, найдете одежду - принеси. Один. Мы там будем, на опушке…
Кивнул головой в сторону луга, граничащего с ясеневой рощей. И настойчиво повел Иделинду за собой, прямо так, в плаще.
- Молчи, - шикнул он сестре, когда она думала прервать молчание. - У них хороший слух.

Наконец, молодые Кальтенберги словно вырвались из этого густого леса, вышли на свободу, вдохнули полной грудью… успокоились. Во всяком случае, успокоился Дитрих, он отвел Линду к поваленной у самой опушке березе.
- Садись, - приказал он.
Нет, не приказал, скорее, предложил. Но таким тоном, что даже мысли перечить в голову не приходило.
Однако это был не приказ. Может, настойчивая просьба? Зо этвас. Только брат так умел командовать - сильно, но мягко. Не то, что отец, который мог лишь сухим тоном решать все за тебя. Будто рихтер.

Итак, Линда села, кутаясь в плащ, а Дирк расхаживался поблизости, вытаптывая высокую траву, сбрасывая с себя боевой настрой и разглядывая окрестности. Луга, усеянные пестрыми цветами, такими яркими на полуденном солнце. Леса, пухнущие от буйства зелени, шумящие на легком весеннем ветерке. И небо - бело-голубое, светлое, просторное…
И все это красочное великолепие нарушала лишь черная точка, видневшаяся на горизонте. Вороной конь, спокойно щипавший траву. Сатир.
- Ты должна быть ему благодарна - он спас тебя, - заметил Дирк с улыбкой, проследив за взглядом сестры. - Увидев его, мы решили разделиться и обойти окрестности. Хотя, конечно, Сатир мог уже несколько дней гулять, далеко уйдя от вас… Но нам повезло.
Он тяжело вздохнул, улыбка сошла с его лица, Дирк печально сдвинул брови.
- Надо будет поймать его. Я пытался, но конь будто не узнал меня… Испугался и понес галопом, да попробуй его догони! Мы ж в латах, а он нагишом. Чую, досталось ему от грюнхаутов. Не знаю, как ты их убедила не сожрать жеребца. Молодец.
Дирк обернулся к сестре, он смотрел на нее с… таким чувством. Не понятно как, но одним лишь взглядом брат убеждал ее в том, что она под его защитой, что она может ему всецело довериться, и что он искренне любит ее и никогда не бросит. А еще что он чертовски ей сочувствует сейчас.
- Идхен, ты для меня важнее самого Императора. И важнее альтграфа с альтграфиней. Мне плевать на законы, я не долбанный ордманн, и я убью любого, кто посмеет на тебя лишь замахнуться. Так что никто тебя не сожжет, чтобы ты там не сотворила. Скорее, сгорит весь Круфендорф. И ты знаешь, я слов на ветер не бросаю. Полетит много голов, но не твоя, Идхен. Я сам погибну, но не ты.
Кажется, он никогда еще не говорил с ней так откровенно и… о таком. Таком взрослом?.. Дирк уже перестал ей казаться нагловатым юнцом, выскочкой, мечтавшим лишь о великих подвигах на войне, славе, одах в свою честь и красивейшей в Этой Мире невесте.
Теперь он был зрелым мужем.
- Ты можешь мне доверять, сестра. Расскажи, что произошло за эти пять дней? Все расскажи. Во всех деталях. И тогда я со всем разберусь. Почему ты бежала? Ты убила кого-то?

Лесная подстилка колола босые ноги. Я сдерживалась, закусив губу, чтобы не вскрикивать каждый раз, когда в ступни впивались мелкие веточки.
И шла за Дитрихом.
Я пошла бы за ним куда угодно, не только по лесу. Я пошла бы за ним по битому стеклу.
За моим братом... Моим... братом. Никак иначе не могла я называть Дирка. Не получалось даже мысленно... Это право - единственное из многих - я хотела оставить за собой.
Я шла за ним... успевая удивляться, как быстро все закрутилось.
Всего дюжинную назад я и помыслить не смела, что вновь увижу Дитриха. Что он окажется рядом, когда будет так нужен. Что смерть настигнет грюнхаутов так скоро, что я вдруг окажусь в объятиях брата.
И что это никоим образом не затронет болезненно звенящую пустоту в груди.

Механически подчинившись полуприказу, я села, с удивлением заметив на горизонте черный силуэт. Сердце дрогнуло от горечи. Вот оно как... Сатир теперь сторонится людей?.. А я-то надеялась, после слов Флёретт бояться он начал только меня. Очень жаль. Это здорово затруднит ему жизнь... В Кальтенбергбург возвращаться он, наверное, не захочет.
И поймать его здесь нам не удастся, ведь так? Разве что вновь попросить Флёр поговорить с ним...
Впрочем, этот вопрос был вовсе не первостепенным.
Я посмотрела на брата, невесело улыбнувшись его речам.
Никогда в жизни он не давал мне повода усомниться в нем. Ни единого разу. Но теперь... Даже его безграничная любовь рискует обнаружить свои пределы.
И все же следует начать...
Опустив взгляд, я попыталась сосредоточиться только на том, что скажу Дитриху.
- Нет. Не убила.
Никого я не убила. Даже Кмета мне удалось только ослепить.
- Вскоре после того, как ты покинул Кальтенбергбург, мне сообщили, что мой брак с фон Шедельбрехером - вопрос решенный. Это должно было случиться в первый день Ругвога. Слишком скоро.
Я невидяще смотрела на переливы голубого шелка, волнами спадавшего с моих плеч до земли.
- Дирк, я была уверена, что ты направился в Круфендорф. Что ждать твоего возвращения можно не раньше Книхвага. Что ты бы не смог... помешать им.
Непросто, боги, до чего же непросто было облечь в слова круговерть этих событий и переживаний...
- И я бежала. В Форе, ты понимаешь, меня стали бы искать. К тому же... эльфы... А в Даммию ехать никто бы не догадался - так мне казалось. Мне удалось выбраться из Империи - почти без труда. Я солгала на границе, назвалась чужим именем. И, представляешь, в Даммии я за целый день пути не встретила почти никого. Едва ли не уверилась, что слухи о ней преувеличены... А вечером увидела старую таверну.
Я нашла в себе силы вновь взглянуть на брата. И... не сумела постичь, чем заняты его мысли.
- Я подумала, что там могут быть люди. Очень уж мне не хотелось ночевать в степи. Нет, молчи. Прошу, не говори ничего. Теперь я знаю, как нужно назвать этот поступок. В орочьей степи в таверне оказались орки. И еще... Флёретт, но это выяснилось позднее.
Помолчав, я постаралась отмести мешающие мне продолжить эмоции.
- Я могла бы уехать, увидев гоблина у двери. Или... чуть позже. Но упустила момент... Так уж вышло.
Перед мысленным взором вставали образы той жуткой ночи.
Сверкающий золотой рихт на полу.
Рукоять кинжала в ладони. Кровь, кровь, алая кровь буквально повсюду.
Гешефт с орком, которому не суждено было случиться. Раскрошившееся от удара бутылочное стекло...
Рев Кмета звенел в голове. Я будто наяву слышала его звериный смрад. В висках резко забилась боль.
- А потом оказалась раздетой и на цепи.
А потом...
- Я помню не все, Дирк. Был еще один орк. Он мертв. Но второй... Тот, которого убил ты...
Несколько глубоких вздохов не помогли справиться с нахлынувшим волнением.
- Он добивался, чтобы я преклонила перед ним колени.
Я прикрыла глаза, пытаясь собраться с духом, чтобы суметь наконец закончить рассказ.
В памяти ожила жгучая боль в избитой, нестерпимо саднящей спине. Удушающие рывки ошейника. Оглушительный орочий рев, словно наполняющий собою голову.
Невыносимое, раздирающее естество унижение, перемешанное с кровью и болью.
- И ему удалось.
Правая кисть дернулась под плащом, словно пытаясь укрыться, спастись от воспоминаний.
- Дважды, Дирк. Я сделала это дважды, - левой рукой я стерла горячие слезы с щек. - И впредь не могу называться фрайфрау.
Не решаясь посмотреть Дитриху в глаза, я старательно прятала взор. За ресницами, за ладонью... Лишь бы не видеть, как меняется в эти мгновения выражение его лица.
- Я... не хочу говорить о том, что предшествовало этому. Поверь, это случилось не сразу. Но оправдания мне нет.
Я помолчала, ощутив, что дрожу.
- Мое возвращение в Империю... бессмысленно. Ценность меня как невесты для фрайхерра теперь ничтожна.
Заглянув брату в глаза, я заставила себя не отводить взор, выдержать, выстоять...
- Я никогда не ставила под сомнение данные тобою слова, Дирк. Но теперь, зная все это... Ты по-прежнему хочешь называть меня сестрой?

Он смотрел с тревогой и сочувствием, прикрыв рот правой ладонью. Весь рассказ Линды брат лишь взловнованно переминался с ноги на ногу да изредка оглядывал опушку.
В ответ на вопрос он отрицательно повертел головой, выпучив глаза и пожав плечами, а потом сокрушенно сказал:
- Я не понимаю… Почему? Кто? Чего? Что ты сделала дважды? Что предшествовало? Что значит "ценность как невесты"? Доннерветтер, ты можешь просто прямо сказать?! Прости меня за откровенность, тебя изнасиловали, да?..

Меня колотила дрожь. Я смотрела на брата, отчаянно пытаясь понять, почему же он переспрашивает.
Я слишком сбивчиво рассказывала?.. Или он настолько потрясен? Или...
Что ж. Здесь нельзя было допустить недомолвок.
Я подобралась, будто ожидая удара. И, прикрыв глаза, выдохнула:
- Да.
Короткое слово хлестнуло воздух. Иносказательные образы рассыпались, явив Миру неприглядную суть.
- Да, Дирк. Потому я и сказала, что в Империи меня ждет костер. За орчеложество. Если это откроется... А это откроется, рано или поздно.
Дирку и в самом деле нужно знать, за что он откажется от меня. Нельзя было держать в тайне от него эти подробности. И если он захотел уточнить... Совладав со срывающимся из-за клокочущих в горле слез голосом, я терпеливо повторила:
- И уже после того... я дважды преклонила колени перед грюнхаутом. В первый раз - не выдержав пытки. Во второй - уже только по принуждению...
Я не подняла взгляд на брата. Ему предстояло решить, как поступить дальше.

Линда слышала, как он медленно подошел к ней, бряцая шпорами. Видела его ноги, закованные в блистающие латы до самых пят. Но не видела его руки, что тяжело легла на ее темя.
А затем ласково растрепала грязные волосы.
- Идхен, тебе нечего бояться, - весело сказал брат, обращая ее лицом к себе. Он широко улыбался. - Если только ты не собираешься всем растрепать эту историю. Я вот не собираюсь. И мои дурни тоже умеют молчать. А твою юнгфернхаут мы поправим, я знаю одного лекаря в Круфендорфе - он потомственный маг. И не такое делает, ха! Думаешь, ты единственная? Да кто как только ее не теряет! Обычно, правда, по своей воле… Но бывает, по гораздо большей глупости.
Дирк вдруг прыснул от смеха, вспомнив какую-то историю.
- Знавал я одну фрау, что в юности просто перестаралась пальчиками… И все! Свадьбе конец! Немыслимый скандал! Сам Император бы ее на кол посадил, узнай он о подобном кощунстве. Речь-то шла о его племяннике, не киндершпиль, знаешь ли! И что? Всего пара гольдов - и честь фройляйн спасена. Так что такие проблемы легко решаются, даже отцу можно не рассказывать. Тем более, что фон Шедельбрехеру, насколько я понимаю, это и неважно…
Нагнувшись к Идхен поближе, братец хитро улыбнулся и прошептал:
- Он влюбился в тебя. По уши. С концами, Идхен. Он сейчас мог бы и не смотреть в нашу сторону - при его-то положении! Но ты ему просто понравилась. А это уж куда серьезнее всяких там юнгфернхауток! Лисья удача, сестра. А! Ты же не знаешь. Ты ничего не знаешь. Ты все пропустила! Фон Шедельбрехер теперь герой неначатой войны. Он провел вылазку, выяснил все орочьи планы да к тому же добыл голову Дрына. Теперь эта война у нас запазухой. И не знаю, как еще он облобызал Стопы Его Величества, но Император даровал фон Шедельбрехеру титул герцога. Ты понимаешь? Я из-за тебя пропустил церемонию, но то ерунда! Он теперь герцог. Ты будешь герцогиней. И родишь герцогинят, Идхен. Ты понимаешь, что это значит для Кальтенбергов? Отец всю жизнь положил на то, чтобы поднять нас выше. У меня появится возможность войти в Императорский Кригсрат. А у тебя и вовсе есть шанс породниться с…
Дитрих вдруг замолчал, глядя на сестру. Он подождал, чтобы она сама догадалась, но потом все-таки тихо сказал:
- С императорской династией. Мы и Шедельбрехеры чистых голубых кровей. Твоя, скажем, дочь будет герцогиней уже, наверное, всего севера. Она станет самой завидной, богатой и, главное, красивой невестой в Империи. Тогда ты будешь матерью Императрицы. Я - дядей. Ты понимаешь, какая это власть, Идхен?! Наша семья встанет в один ряд с курфюрстами! Пф! А ты… ты бежала, - Дирк резко изменил тон. - За три седмицы до свадьбы, за три седмицы до нашего шага наверх, ты всех нас бросила! Ты представляешь, к чему это привело бы? Новый герцог в бешенстве! Все уже объявлено, все обговорено! А тебя - нет. Да нас бы альтграфства лишили. А узнай они еще, что ты ускакала в Унордланд, так все, рисуй крест на гербе Кальтенбергов. Ты о чем думала? Идхен, мать твою, ты о чем думала?! - сорвался вдруг он. - Готфердамт, выкинь сраных бабочек из своей головы, все серьезно! Ты чуть не погибла! Свадьба на волоске от краха! Мать слегла больной от страстей, это… это…
Он сокрушенно схватил себя за волосы и отвернулся, пытаясь сдержаться. Дирк скрипнул зубами, прошелся по опушке, яростно растер глаз и наконец выдохнул. А затем сдавленно сказал:
- Оберарш. Просто оберарш. Ты даешь, сестренка.

Впервые мы с Дирком увидели графа фон Шедельбрехера три года назад. Мрачный и скрытный, он нечасто покидал Фурхтнорд ради светских визитов, но в этот раз у него нашлось серьезное дело к нашему отцу. Какое - мы уже знали.
В мои планы никак не входило оказаться замужем, я мечтала попасть в Розихфельд. Дирк же не то чтобы поддерживал меня, но, во всяком случае, не хотел, чтобы я была несчастна.
А теперь мы, стоя в стороне, в тени на галерее, наблюдали, как всего одной фразой граф Фурхтнордский довел до слез мальчика-оруженосца и как ударил по лицу служанку, принявшую у него плащ.
- Нет, Идхен, за него ты не пойдешь, - спокойно сказал тогда Дирк. - Или я не зигериант.

Я помотала головой, пытаясь понять, не ослышалась ли. Не может быть...
Как просто... Всего за пару гольдов...
Мне, совершившей такое бесчестье, родной брат предлагает откупиться обманом. Что-то случилось с Этим Миром?.. Когда?!
Я цеплялась за мысль, что чего-то недопоняла. Что неверно истолковала тираду Дирка, что он имел в виду нечто совсем иное!..
Но нет. Его улыбка, его беспечный тон убеждали меня, что он и в самом деле верит в свои слова.
Однако едва ли не больше поразила меня легкость, с которой говорил он о все еще грозящем мне браке.

По Империи бродил дурной слух о том, почему граф Вигберт фон Шедельбрехер никогда не был женат.
Почти четверть века назад, еще до нашего с Дирком рождения, совсем молодой в ту пору Вигберт, едва успевший получить титул графа Фурхтнордского, сосватал за себя Лантсинду фон Эллернвальд, старшую дочь тогдашнего графа Шварцербоденского.
А девица, и видевшая-то жениха всего пару раз, узнав о том, бросилась со стены родного замка.
Страшный скандал с большим трудом замяли. Гибель Лантсинды назвали несчастливой случайностью... Однако с тех пор долгие годы никто из фрайхерров не спешил предлагать фон Шедельбрехеру своих дочерей. Никто... Кроме моего отца.

- Помнится, когда фон Шедельбрехер носил титул графа, ты был против этого союза, - без тени улыбки заметила я брату. Скорее, для того, чтобы услышать звук собственного голоса и удостовериться, что он все же зазвучит.
- Ты был против, Дирк. Что произошло?!
Я вскочила, вывернувшись из-под его рук, и отступила на пару шагов, не сдержав порыва.
- Я не могу поверить... Ты... тоже хочешь меня продать? Так же, как все они?! Отказаться, предать меня ради гольда?! Ты ведь знаешь, как я мечтала о схолуме. Ты знаешь, как ненавистен мне Шедельбрехер. Да и тебе самому, я уверена! Ты видишь, к чему меня подтолкнуло мое отчаяние. Ты знаешь все это, Дирк!
Слезы прервали мою путаную речь.
Порывисто вздохнув, я попыталась успокоиться. Боги, как мне не хотелось впоследствии пожалеть о сорвавшихся необдуманных словах! Нужно остыть... Слегка сменить тему. Притвориться, что в эти мгновения вовсе не решается моя судьба.
- Прости. Дирк, скажи мне, как ты оказался в Даммии? Как ты узнал, что нужно меня искать? Как смог найти? И о каких пяти днях ты говорил?.. Не могу понять, откуда ты считал...

- Ян, - коротко ответил брат.
Иделинде прекрасно были известны все его повадки: прямо сейчас он закипал, будто бульон в печи. Скоро хлынет бурлящая пена, он еле сдерживался…
- Ян фон дер Пфау, из Штультдорфа. Он отправил мне синицу с письмом о тебе. Придурок. Он должен был тебя запереть!
Фон дер Пфау, старый знакомый Анхельма. Линда не раз о нем слышала, но никогда не видела - они с отцом поссорились с дюжину лет назад. Или все же видела, но была слишком мала, чтобы запомнить?..
- Хотя от старости он не потерял рассудок: написал мне, а не ему. И да, пять чертовых дней. На шестой они б тебя убили. Ты понимаешь?
Ноздри его вздувались от гнева при каждом вдохе.
- Ты начинаешь вообще понимать? Ты столько долбанных книг прочла, но так и не поняла Этот Мир. Ничерта ты про него не поняла! Даже тупая доярка не пошла б одна в Унордланд. А ты, доннерветтер, поскакала… Вот! - он яростно ткнул в рощу, туда, где остался труп Мытаря. - Вот твой гребаный Схолум! Вот твоя магия! Вот твои мечты! Линда, когда ты врубишься наконец?! Этот Мир - не книжка. Не плаксивая трогательная история о юной волшебнице. Это, мать твою, суровая и жестокая жизнь. Полная боли, крови и страданий. И ты этого всего дерьма хлебнешь еще сполна. Мы все его будем хлебать до самой смерти! Ты думаешь, я в молоке каждый день купаюсь?! Ты думаешь, рубить орков - весело и здорово?! Дюжинную назад я чуть не сдох от его топора! А седмицу назад меня лишь чудо Зигерин спасло. Мы все в дерьме, когда ты это поймешь? С самого рождения, каждый. И если хныкать и жалеть себя годами, то так тебя орки и будут трахать. Возьми себя в руки наконец, Идхен! Прими Этот Мир таким, каков он есть! Отец - тот еще аршлох, но он, и все эти ордманны, правы в одном: Орднунг.
Дирк показал сестре сжатый, стиснутый, сильный кулак.
- Порядок. Дисциплина. Жесткость. Это - сила. Это и есть путь наверх, из этого шайсе. Ты либо сурова с самой собой, либо… - он недвусмысленно кивнул в сторону рощи. - Прими все таким, какое оно есть. Ты женщина. Ты не сможешь сама за себя постоять, ты слабая. Ты дочь альтграфа, и тебе стоять за ним. А когда тебя выдадут замуж - ты будешь женой герцога, и стоять уже за ним. Да, Идхен, это значит лечь в постель со старым уродом! Да, это значит проводить каждый день своей жизни в компании с омерзительным ублюдком и делать вид, что ты его любишь…
Иделинда только сейчас заметила влагу в его раскрасневшихся глазах. Но Дитрих не плакал, он уже никогда не будет плакать.
- Но это значит, что ты будешь герцогиней - это высочайший титул, это власть, богатство, уверенность, что тебя не трахнет кто-то другой. Понимаешь?! Это и есть путь наверх. Шедельбрехер стар. Скоро у него уже и шванц не встанет. Он будет дряхлым стариком, а потом и вовсе помрет. А ты молода, и после его смерти станешь свободна. Богата. И весь твой род будет богат. Пойми ты, доннерветтер, наконец - никто тебя не продает, ты не лошадь! Тебе устраивают жизнь! Ты сама-то нихрена не можешь! Тебя в плену удерживал гнутый гвоздь! А мы с отцом задницы свои надираем, рискуем и боремся за то, чтобы ты, Линда, жила! А что ты?.. Схолум! Розихфельд! Прекрасные мечты, да, если твоя семья тебе все обеспечит. Если тебя туда отвезут с охраной, оплатят учебу - да. И привезут обратно. Я тоже мечтал о славных битвах и великих подвигах, но война - это совсем другое. Мне хватило одного боя, чтобы все понять. Все вокруг - дерьмо. И на вкус приятно лишь то, что ты добудешь собственным потом…
Умолкнув, чтобы отдышаться, он отвернулся, явно давая понять, что не настроен ее слушать. Сокрушенно качая головой, он поправлял свой доспех. А потом резко подскочил к ней, снова накинувшись взором на Иделинду и сказал:
- Ты не добыла свой Схолум. Ты потерпела поражение. А мы тебе добыли титул герцогини. Я привезу тебя отцу. Он будет в бешенстве, но когда нас это волновало, да?.. Потом лекарь, свадьба и Фурхтнорд.
В его суровый взгляд начала возвращаться привычная теплота.
- Научись жить, Идхен. Жить и бороться за себя. Тогда ты справишься с Шедельбрехером. И все будет хорошо.

Я не могла, не в силах была постичь, почему Дирк не считает все случившееся со мною препятствием... помехой по-прежнему именовать меня фрайфрау. Мне, заложившей аусвайс, он предлагает просто забыть о произошедшем, будто и в самом деле можно выкупить бесчестье за гольд. Всего лишь промолчать - и вернуться к былому...
А может, все-таки права была Флёр, говоря о судьбе? О всепоглощающем роке, на который смертные повлиять не в силах. О том, что будущее предопределено богами, и что никому не удастся пойти им наперекор.
Ведь я... Никуда не убежала от Шедельбрехера. Рвалась, стремилась... А оказалось, что мчалась по кругу. Окольный путь завернулся петлей.


Я стояла перед Дитрихом, обреченно выслушивая его страстную речь. Мой брат, талантливейший оратор, впервые обратил свой дар против меня.
И слова его больно хлестали, добротно выбивая желание возразить.
Я не добыла свой схолум. Я потерпела поражение.
Пожалуй, глупо было бы спорить с очевидными истинами.
У меня был шанс, и я его провалила. А теперь... Нет, все бессмысленно. И не только в непреклонных намерениях Дирка была суть. Босая, раздетая, пешая... Я не пройду через Даммию. Я вдруг ясно осознала, что не пройду. И даже если каким-то чудом это может случиться... За обучение в схолуме мне больше нечем платить.
Да и... с чего я вообще решила, что в Розихфельде меня кто-то ждет?..
Внезапно я отчетливо поняла, что во всем Этом Мире нужна только отцу и брату - и то лишь для того, чтобы укрепить власть фамилии. Больше, наверное, я ни на что не гожусь. Похоже, Дирк прав абсолютно во всем.

Сдержав тяжелый вздох, я обессиленно опустилась на поваленную березу.
"Жить и бороться"?.. Мне уже не хотелось ни того, ни другого.
Я устала. Только сейчас я вдруг ощутила, насколько устала за последние дни.
Это все. Кальтенберг, Круфендорф и Фурхтнорд. Пусть будет так.
- Я только прошу тебя, Дирк, найди способ доставить Флёретт... эльфийку в де-Фруа. Хотя бы до границы. Пожалуйста.