XI. "Первый гвоздь - крюком". | ходы игроков | Ольⲫрик

Глава Первая

Хюгельмёзе.
История эта началась в Хюгельмёзе - небольшом городке в Людском Углу, который и не на каждой карте встретишь. Да и ежели он там будет, то лишь неаккуратной точкой отмеченным у самого края Эрдберенского Леса.
Правда, и сам лес, хоть он и был немалым, тоже редко кто рисовал на картах, ибо места эти были глухими и никому не нужными. Не эльфийский то был лес, полный жиробоких оленей и грациозных яблонь, о нет. Эрдберен представлял из себя высокие еловые чащобы, постепенно взбиравшиеся по склонам Закатного Кряжа, заполнявшие его мрачные узкие долины и таившие в себе угрозы, которые издавна не давали покоя людскому роду.
В первую очередь здесь жили дикие орки, беззастенчиво спускавшиеся с крутых склонов к подножьям гор, чтобы в жаркий Хас напасть на какую-нибудь Виссендом забытую людскую деревушку. Во вторую - всякая лесная погань, кою боялись и сами орки, не говоря уж о реттах. В третью же очередь в Эрдберенский Лес со всего южного Винкеля сбегались лиходеи разного рода, от разбойников до каких-нибудь полоумных колдунов, потому что искать их в этих ельниках себе дороже.
А посему слыли окрестные земли дурными.
Однако Ольфрику, сыну Ульфрика было не привыкать - родной Дихтенвальд, в котором он вырос и который располагался немного севернее, мало чем был лучше. Все одно: глушь, дикие орки, ночное отродье, да лихой народ.
И если простой люд это отпугивало, то такого, как герой нашей истории, только привлекало.


Итак, в третьей четверти дня прибыл он в Хюгельмёзе по дороге из Ротберга, в котором как раз и прознал, что местные законники ищут мужика его толка. Городок по виду оказался большим селом на невысоком холме, окруженным высоким частоколом, что почернел от старости.
А без стен здесь никуда - ведь прямо за Хюгельмёзе, буквально через речушку перейди, начинался мглистый Эрдберен. Как и полагалось в Людском Углу, средь прочих соломенных крыш издалека виднелась древняя каменная кирхе. Еще несколько богатых двухэтажных домов, крытых бурой черепицей, да десятка три простых крестьянских хат.
Обычная людская деревня, замученная орочьими набегами, коих в Винкеле было не сосчитать.
Полнеба заволокло густыми серыми тучами, обещавшими прохладную весеннюю грозу. Сквозь них пробивалось уже безвредное вечернее Хютерово Светило, блекло-желтым глазом насаживаясь на пики Закатного Кряжа...
И чувствовалось Ольфрику, что ждет его история печальная, как само это место.

Первым делом он поехал на центральную площадь, чтобы найти шутцманна, главного законника города, и договориться о заказе. Порасспрашивав народ, что как обычно с подозрением косился на его двуручный топор, Ольфрик быстро отыскал нужный дом, стоявший ровно напротив кирхе.
Все правильно, по обычаям: город держался на хютеранском и ордманнских культах. В кирхе славили Хютера и молились заурожай, а напротив стоял местный Кастеллум, где разбирались со всеми, кто захочет пойти лихой дорогой. Таков был устой. Так оно держалось многие века, если не тысячелетия.
Однако главное, что все-таки держалось.
И дом шутцманна всем своим видом демонстрировал, что простоит здесь еще до скончанья времен: фундамент и первый этаж из добротной каменной кладки. Фахверковый второй этаж из толстых дубовых балок. Настоящий Кастеллум - такому и огрин нипочем. Оплот Закона.
Только крыльцо вышло неудачное: нижние деревянные ступени не были прикрыты от дождя, а посему с годами прогнили до черноты. Того и гляди, что провалятся.

Ольфрик глухо постучал по толстой двери. Изнутри раздалось писклявое "Войдите!" и следопыт вошел, оказавшись в небольшой гостевой комнатке.
Справа уходила лестница наверх, слева - дверь, а по центру у стены стояла длинная скамья, на которой одиноко сидел мелкий зеленый гоблин в шерстяном шапироне и одних серых брэ.
- Тут очередь, - важно заявил он, скрестив лапки на груди.
И затем кивнул на место рядом с собой, мол, садись.
Однако не успел следопыт что-то сделать, как дверь раскрылась, явив ему самого шутцманна - рослого крепкого мужика лет сорока. Был он, как и полагается ордманну, в старой, но хорошей кирасе и с моргенштерном на боку. Законники всегда такими пользовались: ежели по черепу не бить, то руки-ноги переломает и в живых оставит.
Хотя коли надо - можно и по черепу.
Носил ордманн пышные угольно-черные усы, но был коротко стрижен головой, а еще явно норовист, судя по тому, как вспучились его глаза при виде гоблина.
- Ты какого хера тут уселся?! - рявкнул он на зеленокожего.
- Я в очереди! - огрызнулся гоблин.
На что шутцманн ответил молчаливым действием: отшагнул в комнату, взял оттуда длинную ореховую трость, да со всей дури хлестанул по кобольду. Тот взвизгнул, слетая со скамьи:
- Ты чё творишь?! Больно ж!
- Эта скамья для реттов! А ты его своим грязным задом мараешь, тварь.
Свист, удар, вопль. Гоблин попытался спастись в углу.
- Я ж местный, Гус! Ты чё?!
- Ты местный орк! - свист, удар, вопль. Мелкий шарахнулся в другой угол, но шутцманн достал его и там.
- Я тож свои права им... АЙ, сука!
- Нихера у тебя нет прав, поганый шойзаль! Пшел отсюда вон!
- У меня... АЙ! У меня ж де... АЙ! Да прекрати меня бить, мать твою!
- Встать смирно! - глаза ордманна полыхали. Казалось, он не замечал Ольфрика в этой тесной комнатке.
Гоблин, что был в два раза ниже люда, сгорбился в углу, пытаясь прикрыться ладошками. На одной уже проявился рдяной след.
- Никогда. Не садись. На реттову скамью. Запомнил? - процедил шутцманн, держа трость в замахе.
- Запомнил! - пискнул кобольд. - Гус, я ж за делом при...
Хтыщ!
- А!
Хтыщ!
- ДА ФИКЕНО ТВОЮ НАЛЕВО!
Пытаясь избежать гнева правосудия, мелкий вдруг потерял всякий страх и заскочил за Ольфрика, хватая его за ногу:
- Батька, защити! Гус совсем свихнулся!
Густав вдруг остановился, словно бы увидев, наконец, незнакомца в своем доме. Его взгляд был подобен стальной наковальне, легшей Ольфрику на плечи.
- Я с ним еще не закончил, - холодным тоном произнес он. - Мужик, будь добр, отдай Пучика.

Дорога в Хюгельмёзе напоминала Ольфрику дорогу домой. За минувшие, без малого, семь лет охотник лишь единожды появлялся на пороге родительского дома, и не многое там поменялось. Седых прядей в голове матери стало чуть больше, она по-прежнему ждала возвращения сына. И, ничуть не меньше, она ждала возвращения мужа. Надеялась, верила, хотя и понимала, что надежда эта подобна дыму костра, туману с болот - зыбкая неверная хмарь. Потому, наверное, и пригрела женщина в своём доме сиротку - позднюю дочь местного старосты, которого деревня схоронила осенью того же года, когда Ольфрик впервые отправился в путь.
Так и жили в той глуши, в Дихтенвальде. Так, наверняка, жили и здесь, в Хюгельмёзе. Ждали кого-то, топили печи да молили богов, чтобы обошли их край стороной свирепые орки, всякая лесная погань да лихие люди, незнамо как умудрявшиеся выживать меж первыми и вторыми. Ну урожая там ещё просили обильного, зимы не слишком лютой, того-сего по мелочи. Народ в этих краях жил не богато, но работёнка для такого, как Ольфрик, охотника здесь находилась частенько. Платили, правда, не всегда серебром - бывало и харчами, и скарбом полезным, и девкой фигуристой. Ольфрик особо не возражал, зато молва о нём понемногу шла из села в село, и законники уже с чуть меньшим подозрением косились на хмурое бородатое лицо.
Проехав через центральную площадь, следопыт направился в местный Кастеллум - внушительное двухэтажное здание из камня и дубовых балок. И хозяин этого дома был вполне под стать и кладке, и брёвнам. Суровый мужик, явно не привыкший много говорить и мало делать, вызывал бы настоящее уважение, будь он более спокойного нрава. Ну не любил йорднур шума и суеты...
Сцена с избиением гоблина сперва показалась следопыту забавной, потом чрезмерной, а уж очутиться втянутым в это действо Ольфрик тем более не желал.
- Да я его и не держу, - ответил охотник, флегматично взглянув на вцепившегося в его ногу Пучика. - Это, что ли, ваша беда, о которой уже и в Ротберге болтают? Так ты, хер шутцманн, и сам, гляжу, с ним управишься.
Ловить за шкирку мелкого засранца он пока не собирался, но и в сторону не отходил.
- Я - Ольфрик из Дихтенвальда. Слышал от парней в Ротберге, что у вас тут работёнка найдётся. Что за дело-то?

- Какое такое дело? - насторожился вдруг Густав. - С чем это мы здесь справиться не можем?
Про Пучика он мгновенно забыл, но тот, конечно, дал о себе напомнить:
- Так бишь головорез это. На рубило-то погляди! За ивой он...
- А. Копфгельдйегерь, - мужик недоверчиво прищурился, отступив на шаг, и внимательно оглядел Ольфрика с головы до ног.
По правде говоря, копфгельдйегерем нашего героя назвали б лет двести назад, ведь древнелюдской даже в деревнях стали забывать, но только не ордманны. У них всегда все было по-старому.
- Да, есть для тебя дело, - сказал он холодно и мрачно. Затем отвернулся и прошел в свой кабинет, добавив лишь "Прошу".
Кабинет его был строг: каменные стены, узкая бойница вместо окна, впускавшая слабый серый свет с площади, дубовый прочный стол, кипы бумаг, уложенных аккуратными стопками, папки из кожи, набитые какими-нибудь ведомостями, книжные полки с этими папками и небольшой стальной короб, запираемый на ключ. Короб стоял на табурете, в самом углу.
Стены украшало оружие - несколько старых мечей в безупречном состоянии и огромная стальная Формация Орднунга со стороной в два локтя, висящая за столом. Древнее, наверное, самого города, она была лишь в нескольких местах потревожена ржавчиной. Тяжелая штука. Упадет - пришибет насмерть. Но божий символ уверенно держался на прочных чугунных крюках, так что все было по уму.
- Убийство, - доложил шутцманн, сев за стол. - Вальдегар Штайнмар. Убит Ивой Штайнмар, собственной женой. Пять дней назад, во второй четверти дня. Соседи слышали ссору. Потом его вскрик. В четвертой четверти Ива Штайнмар вышла из хаты с вещами и направилась в сторону Эрдберенского Леса, больше ее никто не видел. Да и если б видел - мы за копфгельдйегерем не послали б.
Ордманн смотрел следопыту прямо в глаза. Его взгляд был тяжелым, хмурым.
- Позвали за мной. Уже на закате я сломал дверь в хату. Внутри - Вальдегар Штайнмар с раскроенной топором головой. Левое плечо тоже изрублено, еле держалось. Лежал он там на полу посреди хаты, в луже крови. Она его туда кое-как перетащила да колдовство развела. Зажгла куренье лихое, перьев насыпала. Видать, в жертву принесла своей гребанной Иянсе или что там этой ведьме в голову взбрело. Ольфрик, она с ним десять лет прожила. А потом топором по башке. А Валь хорошим мужиком был...
Густав умолк на какое-то время. Достал из стола трубку, насыпал табаку, зажег щепу от масляной лампы, что стояла подле чернильницы, а щепу - к трубке.
- И деньги у них были, - согласился Пучик, оставшийся где-то у порога. - Палачом он работал.
Запахло курительным бодяком, крепким, но ароматным. Ольфрик сорт не узнал - видать, из местных.
- Ты должен знать, палачи бывают ровно двух видов. Лихие, которым в угоду это дело, и... правильные. Вот Валь был правильным палачом - он и не хотел им быть-то. Но палач любому городу нужен, где есть закон. Вот я его и попросил. Мы с ним служили двенадцать лет назад в ротбергской роте, орков здешних выгоняли... Да хотя неважно все это.
Шутцманн надул щеки, впуская терпкий дым, а затем выпустил через нос.
- Старым товарищем он моим был. А потому дело мне это самому важно. Да и каждому в Хюгельмёзе - его все уважали. Потому что палачом быть - та еще жопа. Ну да не мне тебе говорить, копфгельдйегерь.
Густав снова попыхтел трубкой, пытаясь просверлить Ольфрика взглядом. Будто искал чревоточину какую или на силу духа проверял.
- Пять гольдов за голову Ивы Штайнмар. Восемь - за живую. Знаю я, не любите вы с живыми таскаться, но то девка тощая, не орк. А я ей, суке, в глаза посмотреть хочу.
Ордманн наклонился в кресле, на лицо его легли косые тени от тусклой лампы.
- Вот так близко, нос к носу. И в глаза посмотреть. Как она так. Десять лет жила. А потом топором. И, видать, со спины, как гоблинская мразь.
Злой Густав ударил самого себя ребром ладони по затылку.
- Рана-то на макушке. Да и Валь если б видел ее, то... Нет, он бы себя не дал так просто. Со спины она его, ведьма. А я ведь говорил ему - нахер этих иянсаров. Приперлась со своей дудкой, бесоватая. Танцевала тут, вот и приглянулась служивому хольду. Пестрая вся, в перьях. Да и ушла б она отсюда! Если б он ее тогда к себе не забрал. Дурень!
Ордманн откинулся обратно, чтобы успокоиться и попыхтеть трубкой. Потер висок свой.
- Прости, я седмицу последнюю сам не свой. Выбила меня его смерть из колеи - я ко многому привык, но... не ожидал. Вижу я, Ольфрик из Дихтенвальда, что ты нашенский мужик. А нашенскому мужику девку на эшафот тащить несповадно будет, потому и восемь гольдов. Из казны городской беру. Тинг поддержал - все хотят ее живую увидеть, да за Вальдегара спросить. А я собственными руками эту тварь придушу. Так что ты уж на ее слезы не ведись: она честного бюргера за просто так убила. И если ее по закону не судить, то вся местная шваль почует, что нет у нас в Хюгельмёзе закона! Ты же нашенский - ты понимаешь, по глазам вижу.
Оставив трубку в углу рта да кивнув самому себе, Густав нашел нужную бумагу, обмакнул перо в чернильницу и спросил:
- Берешься? Только фамилию скажи - мне тебя по форме записать надо. И я не представился, хотя должен был: Густав Шутцманн, старший да и единственный шутцманн в Хюгельмёзе.

Дошло до дела, и Ольфрик стал предельно внимателен. Кабинет шутцманна был столь же строг, сколь и его хозяин. Охотник едва успел окинуть взглядом комнату, как законник перешёл к главному.
- А больше в хате никого не было? - аккуратно поинтересовался следопыт, поймав хмурый взгляд шутцманна. История с самого начала казалась мутной. Конечно, бабы в деревнях частенько своих мужей скалками охаживали, а то и вовсе ухватом иль сковородой чугунной, но чтоб топором насмерть, это в диковину. Да ещё и полдня с трупом просидеть, а потом пожитки подобрать, да уйти спокойно...
К потолку взвились струйки дымка и Ольфрик, не дожидаясь приглашения, достал свою трубку. Поиск хорошего дерева для такого важного дела, как курительная трубка, увел следопыта аж до эльфийских лесов, где пришлось ещё и вырезать пару трубок местным егерям за возможность распилить старую вишню.
Забив в чашку своего табаку, Ольфрик, вслед за шутцманом прикурил от щепки, а Густав продолжил свой печальный рассказ.
- А нахрена она ему плечо потом рубила, если зараз со спины пристукнула? - озадачился охотник, задумчиво выпустив изо рта колечко дыма. В то, что девка вот так запросто одна завалила старого солдата, верилось с трудом.
- Вот что, шутцманн, я тебе скажу: дело ваше мутное, но я за него возьмусь. Найду эту Иву и живой сюда притащу. Вот только одно мне пообещай... - следопыт замолчал на миг, словно прикидывая, поймёт ли законник его просьбу. - Я вижу, Густав, ты мужик правильный. И вижу, что придушить эту суку за друга своего хочешь. Но обещай мне, что суд над ней будет. Честный, как положено. Коль докажет суд её виновность - я ей сам, если хочешь, на площади башку срублю и денег сверх восьми гольдов обещаных не возьму. Но если не окажется вдруг за ней вины, отпустить будет надобно.
Теперь уже черёд Ольфрика настал в глазах шутцманна червоточину искать, тем и занялся.
- Если согласен на такое, то и по рукам. Мне бы хату Штайнмаров осмотреть да соседей их расспросить. Чем больше про девку узнаю, тем быстрее найду. А в бумаги так и запиши, Ольфрик из Дихтенвальда. Ну или Ольфрик Ульрихсон, коли очень надо.

Густав выпрямился в кресле и сурово прищурил взгляд, будто забрало шлема закрыл. Не пробить Ольфрику такое. Следующие слова он отчеканил, словно молотком по наковальне:
- Я состою на службе Ротбергского Мембрума Священной Иерархии Орднунга вот уже двадцать восемь лет и достиг ранга Дуэнариуса Второй Ступени. Я - шутцманн Хюгельмёзе в пятнадцатом поколении, состою в должности ровно двенадцать лет. И за эти двенадцать лет ни разу, я повторюсь: ни разу в Хюгельмезе не был вынесен приговор без судебного разбирательства, в точности соответствующего инструкциям действующего Гезетцбюха. А Гезетцбюх здесь действует уже более шести веков. Без внесения правок.
Ордманн сделал паузу, которой пытался сказать даже больше, чем своей речью. Выражение его лица можно было перевести как "Еще раз усомнишься в местном правосудии - и правосудие усомнится в тебе".
- Однако твой гешефт мне, как говорится, словно гриб под нож. Не принято, чтобы шутцманн своими руками казнил. А нового палача я вряд ли успею найти, так что по рукам... Ольфрик Ульрихсон.
И городовой, оставив трубку во рту, склонился над столом, чтобы идеально ровным, аккуратным почерком записать данное имя. Видимо, дело это вызывало у матерого ордманна истинное удовлетворение, поскольку выражение его лица сменилось на улыбчиво-довольное.
- Хадуфрид Штальн, магистр Ордена Аншрайбунг, возглавляший его еще в Людскую Эпоху, однажды сказал: "У каждой ошибки есть свое имя, фамилия и год рождения".
Бросив на следопыта предупреждающий взгляд, Шутцманн громко постучал пальцем по учетной книге, чуть ниже Ольфрика Ульрихсона, чтоб чернила не смазать. А затем заливисто расхохотался:
- Не кукься, копфгельдйегерь! Это старый юмор такой! Эх, вот времена тогда были - даже год рождения все свой знали. И везде он записывался. А сейчас... гномы, эльфы... Бардак навели, насрать им, видите ли.
Махнув в сердцах рукой, шутцманн в пятнадцатом поколении закрыл книгу, положил ее на свое место и встал из-за стола, поправив начищенную кирасу.
- В хату Штайнмаров можешь смело заходить. Кто спросит - скажешь, что от меня. Дозволение писать не буду, соседи толком читать не умеют. Да и надо быть последним кобольдом, чтоб соврать на этот счет.
Густав застыл на миг, о чем-то думая, и через пару мгновений оказалось, что он вспоминал остальные вопросы Ольфрика:
- Никто не видел, чтобы кто-то еще вошел или вышел. Иначе б я сам усомнился в личности преступника. Что касается раны на плече - с тыла она. Девка с первого разу по голове не попала... - Шутцманн отвернулся, скрипнув зубами, но тут же взял себя в руки. - Это ты верно делаешь, что подробности вызнаешь. Тщательный подход, уважаю. Вальдегара позавчера по обычаям хитцигеров сожгли на погребальном костре. Тело осматривал городской лекарь - Тиркч-Линнифиркч. Можешь опросить, ежели надо.
Указав вежливым жестом на дверь, ордманн закончил разговор:
- Теперь прошу меня оставить. Мне нужно закрыть дом и отправиться по службе - хорошо б успеть до заката. Рад был знакомству, Ольфрик Ульрихсон.

Попрощавшись с городовым, наш герой вышел на улицу и свернул в сторону - отвязать Дозора, да тоже отправиться по своим делам. Но вдруг его дернули за штанину:
- Эй, головорез, постой!
Это был Пучик, который, к слову, совершенно случайно выслушал весь их разговор.
- У меня есть к те деловое предложение, - затараторил он шепотом, искоса поглядывая на дом Шутцманна. - Те ж ведь нужен будет проводник по городу, верна? Где дом Штайнмаров, знаешь? А где живет Линни? А Эрдбище - опасное место, меж прочим. Прост так туда лучше не соваться, да и поди сыщи там Иву, а? Но есть хорошие новости: я ж родом оттуда! Прикинь! Эт я лет пять назад сюда перебрался. Такшта ты, считай, оч удачно за мной в очереди встал - во всем Хюгеле таких знатоков Эрдбища не более пяти. Да и они золота запросят! Эрфольга, найди мне стока денег, репа еловая!
Гоблина было не заткнуть.
- Кароч, расклад такой. Обычный херовый проводник скажет, мол, полсерого за день. Ведь ты по Эрдбищу гулять будешь, верно? Такшта полсерого вроде б немного при таких делах... Если тока твоя прогулка не затянется на пару-тройку седмиц, а? А оно затянется, потому шта проводник тя прямой дорогой не поведет. Скажет - там орки, тут орки. Пшли в обход. И будет тя шатать по округе до самого Грюна. И выйдет с тя двацать серых в итоге, ага. Мой расклад иной: одна фикиро... фискиро... Кароч, одна деньга: половина золотого рихта. Но! Подожди отказываться - за эту сумму ты мну нанимаешь на весь период выполнения задания, хоть даже если ты тут до осени гулять будешь, ага? Хотя мне выгоднее будет, шоб по-бырому, ты в курсе. И я не ток проводник, но и хороший помощник: могу выспросить, чё надо - меня подозревать не станут, ни местные, ни орки. И за лагерем могу присмотреть, и кобылку твою расчехлить, када над. Кароч меня не случайно даж Гус знает, я связи заимел всякие-мякие за свою смекалку. Не такой тупой, выражаясь прямо. И стоил бы дороже, канешн, но я ж в курсе - ты хорошее дело делаешь, братец. А за хорошее дело можно и в убыток постараться, а?
Пучик гордо скрестил лапки на груди.
- Ну так? Гешефт? Тем более, шта я уже в курсе твоих дел, объяснять ничё не над.

Выйдя от шутцманна, Ольфрик вытряхнул пепел из трубки и принялся забивать её вновь. К его желанию осмотреть дом убитого законник отнёсся с пониманием, что, в общем-то позволяло надеяться и на дальнейшее содействие. Ну или, хотя бы, на отстутствие помех.
Следопыт вновь и вновь прокручивал в голове небогатый список извесных фактов в попытке понять, что его в этой истории смущает больше всего. Бабы, конечно, дуры - то дело известное, а которые не дуры, те ведьмы. Но чтобы десять лет с мужиком жить, а потом его топором зарубить на ровном месте, тут не то что дурой быть, тут окончательно свихнуться надобно. Так что, стало быть, причина была? Или правда ведьма? А если ведьма, то зачем топор? Порчу б навела иль ещё колдунство какое? Нет, не вязалось как-то... Гус сказал, что плечо еле держалось. Сам-то Ольфрик незащищённое плечо человеку разрубил бы, не моргнув, да только ольфриков топор не всякая баба поднять то без усилий сможет, не то что махнуть, как следует. А тут один удар - и чуть руку не отхреначила. И это при том, что в голову целилась? Или не один удар? А Вальдегар тот что? Стоял да смотрел, как плечо ему рубят, а потом ещё затылок подставил для верности? Нет, явно что-то не то.
За этими размышлениями и догнал охотника тот самый гоблин из приёмной шутцманна.
- Да, проводник толковый пригодился бы, пожалуй, - заключил Ольфрик, дослушав мелкого. - Если ты хоть в половину так толков, как себя хвалишь, ты мне пригодишься. В общем, гешефт, но с одним условием: оплачу твои труды из Гуса награды. Так что, чем быстрее дело сделаем и он мне заплатит, тем быстрее с тобой поделюсь.

Но сделки сделками, а дела делать надо. Начать Ольфрик решил с лекаря, дабы в совсем уж неурочное время не беспокоить, но и на завтра не откладывать. А дом осмотреть и после можно.

Как выяснилось после продолжительного рассказа, почти ничерта этот гоблин не знал про Штайнмаров. Хорошо хоть на условие Ольфрика согласился... но не просто так - пришлось дать ему серебряный рихт "прям ща". Дескать кушать ему не на что, да спать негде.
Причем хотел он вообще сначала пять зильбернов (а на них гоблин жрал бы с месяц в местной харчевне, да биром запивал), но все же удалось сторговаться только на одном.
Про самого убитого Вальдегара известно ему было лишь то, что вся хюгельмёзейская зельнь его не любила. Чувства эти были взаимны: палач орков никогда не жалел. Десять ударов плетью для двух осужденных только на бумаге были одним и тем же, а вот на шкуре они случались совсем различными.
Под рукой Вальдегара людская спина лишь красными полосами покрывалась, будто он ребенка какого ремнем по заду порол. А если же там оказывался гоблин, то рвал палач шкуру в клочья.
Объснял он это всегда тем, что зелнь - народ иной. У них все заживет через день, да и боль гораздо слабее. А орут и плачут они от нрава слабого, да насквозь поганого... Посему Пучик, как и все местные кобольды, дом Штайнмаров обходил стороной, в чем был весьма разумен.
К слову, реттовых гоблинов здесь было многовато для ротбергских земель - Ольфрик насчитал с дюжину их, пока шли к лекарскому дому. Что было странно, это ж не Гнилой Берег какой-нибудь, а Людской Угол: тут к оркам относились прескверно. Но, видать, так сказывалась близость Эрдберенского леса. Наверное, жизнь там для орочьей мелочи была еще хуже, чем под людским гнетом здесь.

Однако что оказалось наиболее удивительным, так это наличие у Штайнмаров гоблина-служки. Пучик про него ничего не знал, с зелеными он не водился, а все время сидел в хозяйской хате.
И многие поговаривали, что гоблина этого Вальдегар насильно держал, чтобы утолять свои изуверские желания. Ибо кто видел их служку, тот сказывал, что был тот страшен на вид. Даже для "мелюзги", то бишь совсем мелкого и уродливого орчонка.
Когда же Ольфрик захотел узнать, где бы этого кобольда найти, выяснилось, что он тоже пропал.
На этом полезное в некоротком пучиковском рассказе заканчивалось. К счастью, они достаточно быстро добрались до хаты Тиркч-Линни-как-там-его, а иначе Ольфрик слушал бы о злобности людов к оркам до самого заката...

Лекарем была, конечно же, белка. Нет, безусловно, случались в Винкеле и врачи-ретты, но уж точно не с таким именем. Жила эта молодая барышня в доме портного по имени Хельм, зажиточного (а как иначе) гнома, приехавшего сюда в Ротберг поднимать портняжное дело в глуши.
Как и любой лурик, Хельм принял гостей радушно, предложил отведать недурственных лепешек, потом пожаловался, что у него совсем нет времени, надо работать еще всю ночь, и оставил их со знахаркой.
Тиркч оказалась яффаркой, очень болтливой яффаркой, которую Ольфрик только благодаря каменному терпению смог все время удерживать в нужной теме. Пучика, к слову, она с негодованием выгнала из-за грязных ног. Охотнику же пришлось снять сапоги в ее маленькой чистенькой комнатке, и хотя аромат от ног пошел добротный, но хозяйка согласилась его терпеть, лишь бы только циновочку ее...
Ну да к делу!
Белка тоже немного полезного о трупе поведала. Только то, что раны были жуткие - глубокие и широкие. Кости с мозгами наружу, все в крови и запах тошнотный стоял: мертвецом воняло вперемешку с какими-то благовониями, отчего лекарю там стало дурно, и она поспешила удалиться.
Ударов нанесено было пять. Или шесть. А может быть и семь, ежели точно попадали. Все сзади, причем сверху - кто-то дюже высокий Вальдегара убил. Посему Линни (как она просила себя называть) долго жаловалась Шутцманну, мол, не Ива это была, она роста небольшого, но проклятый упрямец ее и слушать не желал.
Да и характером Ива была мягким и добрым. Веселая, ласковая, славная - такая и зельнь обидеть не могла. Убить любимого мужа! Этого Линни даже в самых кошмарных мыслях не придумала б! А старина Гус ее недолюбливал , поскольку та по ночам часто в лес ходила, что для людской девушки "неправильно".
Только чего в этом "неправильного" белка не понимала - сама с ней иногда хаживала, они травки разные собирали, которые лучше под звездами рвать. Видать, завидно было Шутцманну, что она Вальдегара ему предпочла, вот и наговаривал на нее всегда. А теперь от потери совсем обезумел и невинную хочет повесить!
И жаль белке было Иву, ой как жаль! И самого Валю тоже - хороший он был, хоть и на словах порою очень груб. Но то было понятно почему: бывалый солдат, командир и палач. Когда ж ему ласковым речам учиться? Да только с женой ему повезло, она его гнев своим нежным пением усмиряла, всегда ему была верна и все обиды мигом забывала.
А он для нее ничего не жалел - тряпки всякие покупал, в Ротберг на ярмарку возил и любил, как мало кто среди людей любит! Белке даже было завидно таким чувствам, хоть, конечно, то была хорошая зависть. Ибо она с людом - это в Хюгельмёзе не поймут. Да и не чаяла она большого интереса к крупным мужчинам. Вот такого же пушистого найти было б здорово.
Но Ольфрик, к сожалению, с хвостатыми юношами не был знаком, а потому помочь Линни не смог, да и на лепешки времени не оставалось: уже смеркалось на улице, а он еще в хате Штайнмаров не побывал.
Только на яблоко согласился. Ну, может быть, на два - иначе б белка точно не отстала.

К счастью, Штайнмары жили недалеко, в небольшой двухэтажной хате, втиснувшейся меж соседних домов. Пучик рассказал, как это у них делается: вроде тут одна улица в другую входит, перекресток, строить вовсе негде. Но если нужному приказному заплатить (а именно - Гансу Хегелькомпфу), то неожиданно мостовая продавалась.
И получался вместо перекрестка сплошной ряд домов на одной улице, и бесполезный тупик - на другой. Люди жалуются и ругаются, но что бюргермейстерам до их претензий? Никто ж не станет им платить, чтобы снова проезд тут был.
Только в последние годы в Ротберге на этот счет начали дела меняться. Его купили гномы, они стали наводить какие-то порядки, но до Хюгельмёзе внимание строительной гильдии еще нескоро доберется...
Хата была новая, лет десять здесь стоит. Значит, сам Вальдегар это все и проделал. Или тот, у кого он дом купил.

У входа стоял алебардист из городской стражи в округлом гномьем шлеме. Его толком уговаривать не пришлось - он тут же впустил. Только на Пучика недобро покосился.
Внутри действительно стоял странный запах. Здесь в свое время разлагался труп, было пролито много крови, а еще жгли травы.
Все произошло на первом же этаже, в единственной комнате. Вот огромное пятно запекшейся крови. Очень много, Вальдегар был крупным мужиком. Вот выставленные по кругу простенькие глиняные кадильницы, семь штук. В каждой была своя травка, истлевшая до пепла. Аромат уже начинал выветриваться, но Ольфрик все еще мог его услышать...
Вереск, розмарин, тимьян, береза, тувирка, лаванда и эдельвейс.
Это сочетание следопыту ровным счетом ничего ничего не говорило.
Также на полу аккуратно были разложены перья - меж курильницами, образуя слегка кривоватый круг. Ворон, сорока, голубь и грач. Всё черные перья, даже голубиные выбирались наиболее темные... И... И Ольфрик себя поймал на мысли, что весь этот ритуал мог бы ему показаться... красивым. Или хотя бы интересным: необычный рисунок перьев, отливавших синим и зеленоватым в свете зажженной свечки, странный набор трав, росших в совершенно разных местах - от низинных лугов до высокогорных круч. И аромат этот был... приятен.
Если, конечно, отделить его от вони разложения и железного привкуса крови, да и вообще забыть, что здесь произошло.

Справа находился очаг и была расположена кухня, несколько грязноватая. Медные и деревянные приборы с тарелками кто-то беспорядочно разбросал. У дальней стены стоял небольшой стол в двумя скамьями. На столе обнаружился незаконченный ужин на одну персону - деревянная тарелка с овощным рагу, раскиданным по столешнице.
Все в крови.
Она стекала вниз, на пол. Черные пятна от брызг виднелись повсюду, на стенах, на пыльных стеклах небольших окон, на периллах лестницы, что вела на второй этаж. Значит, здесь и были нанесены удары. И Вальдегар упал головой на стол - кровь долгое время хлестала из ран на пищу.
И только потом, обождав, убийца перетащил его ближе к входной двери, чтобы оставить на полу и разложить ритуал... А вот и запачканный топор на полу валяется. Не боевой, для рубки дров - такой у любого очага можно было найти.
- Ох, лисье злато, - пробормотал вдруг Пучик.
Голос у него был слабый и напуганный. Взгляд гоблина помутнел, он громко сглотнул, отступил на пару шагов, пошатываясь, оглядел пол.
- Не ссы, головорез, - сказал кобольд, взял шапирон за длинный кончик и зажал его в зубах.
А затем тело гоблина свело мощной резкой судорогой. Зеленый, жутко изогнувшись, рухнул на пол, прямо в пятно крови и принялся ошалело трястись, стуча по дощатому полу лицом, будто дятел. На поднявшийся шум в хату влетел стражник, втискивая алебарду и разевая от увиденного рот.
- Хютер меня огороди! - хлопнул он себя по шлему. - Злые чары-то остались!

От разговора с белкой проку было не много. То, что раны от топора не в пример страшнее будут, чем от эльфийской сабли тоненькой, Ольфрик и без неё догадывался. Вот только не вязался образ богатырши, топором размахивающей, к нежной певунье да травнице, коей её Линни описывала.
Доедая яблоко, следопыт подошёл к дому Штайнмаров. Стоявший у входа стражник либо уже был предупреждён о том, что Ольфрик появится, либо и вовсе полагал, что сторожить уже нечего, и стоит он тут сугубо "для порядку".
Едва охотник переступил порог, в ноздри ударила причудливая смесь запаха жжёных трав и крови. Вереск, розмарин, тимьян, береза, тувирка, лаванда и эдельвейс. Следопыт старался припомнить, для чего обычно пользуют эти травы. Сочетание получалось довольно странным, особенно, с учётом того, как далеко друг от друга росли некоторые компоненты. Склонившись над местом ритуала, Ольфрик поднял с пола крупное чёрное перо ворона, задумчиво его разглядывая. Иянсары любят перья, часто украшают себя ими - это следопыт знал. Весь этот ритуал с его благовониями и рисунком из перьев выглядел таинственно, возможно, немного мрачно, но не зло. Да уж, охотник скорее назвал бы его красивым, чем злым. Тем разительнее диссонировал с этим ритуалом запах крови и близость убийства. Закрыв глаза, Ольфрик мыслями потянулся к Йорду, ища мудрости приметить любые, даже самые мелкие детали, чтобы не поддаться обману и добраться до истины. Он был уверен, что в доме ещё осталось достаточно следов, способных пролить свет на произошедшее. Нужно только отыскать.
Поднявшись, охотник направился к обильно залитому кровью столу, возле которого, судя по всему, и произошло убийство. Вальдегара ударили сзади, когда он сидел за столом. Потому-то и пришлись все удары сверху. Тут и роста большого не нужно было. Стало быть, Ива подала мужу ужин, а пока тот ел, тихонько подошла сзади и рубанула топором раз пять-семь. И вот, пока Вальдегар заливал кровью стол, его жена спокойно раскладывала рядом свой ритуал, затем перетащила труп на пол, к курившимся кадильницам, провела своё чародейство, собрала вещи и ушла. Хорошая версия, многое объясняет. Должно быть, этой версии придерживался шутцманн и, вслед за ним, большинство местных.
Ольфрика же озадачил один вопрос: если всё было так, чью ссору слышали соседи? Ссориться со своей бабой, сидя к ней спиной и уминая ужин, по скромному представлению следопыта, могли лишь кабацкие хвастуны, да и то в своих фантазиях, и пока этой самой быбы рядом нет.
Ольфрик хотел было спросить у гоблина, верит ли тот в версию Гуса, но вопрос так и застрял в горле, когда зелёного скрутила судорога. На шум вбежал стражник, не упустивший случая покудахтать о злых чарах.
- Да не голоси ты! - прикрикнул охотник. - Падучая у него. Наверное.

Сплюнув, мол, что ведьмы, что срань зеленая - один бес хорошего от них не жди, из города гнать надо, стражник оставил Ольфрика наедине с Пучиком. К счастью, гоблин скоро трусить перестал, задышал часто, не открывая глаз, да пробормотал:
- Выгодное дельце! Золото не пахнет, братец...
Перевернулся на другой бок, да прям там на полу и захрапел мирным сном. Храп у него, правда, был противный, надсадно-пронзительный какой-то, но зато кобольд не мешал следопыту проверить всю хату.
К слову, хворый был неправ - золото пахло. Словно ржавчина железная, но со сладковато-приторным оттенком. Больше всего его аромат напоминал тот, что можно было учуять, если вскрыть свежую тушку крысы. Одновременно притягательный и неприятный...
Однако вряд ли кто, кроме йорднуров, его слышал. Может, еще те эльфы, что духи готовили, но Ольфрик о них мало чего знал.

Ива была неряхой. И хотя старалась она уют навести, да дом в чистоте содержать, много где она про это забывала. В самых темных углах и вовсе паутина висела.
Вальдегар наводил порядок по-своему: что-то где-то он чинил, по-простому и грубовато, но добротно. А на что-то плевал и оставлял, как есть.
Вещей осталось много. Видно было, что хозяйка собиралась в спешке, взяв все самое ценное и даже некоторые свои вещи. Но большая часть тряпок осталась. И многие перья свои она не забрала, несколько из них разлетелись по полу комнаты на втором этаже.
У нее была коллекция разных трав, полезных и бесполезных. И сколько Ольфрик ни пытался понять, для чего именно она их собирала, никоий смысл так и не нашелся. Что-то она забрала, а что-то - бросила.
Затем, судя по всему, в хате еще побывали воры, дополнительно все переворошив. А может, это стражники все обыскали. Хотя в чем здесь разница?..
Служка, как выяснилось, жил на чердаке, куда вела узенькая неудобная лесенка. Да и чердак представлял из себя невысокую кладь под самой крышей, где следопыт только ползать мог. Даже для кобольда местечко было некомфортное. Зимой, должно быть, тут мороз держался, да и окошка никакого не было, чтоб летом жару развеять.
Однако лежак у кобольда был мягким, с теплым одеялом, и не вонял. Значит, хозяева мыться часто заставляли, да заботились немного. Одежда всякая осталась - простая, залатанная по-гоблински неаккуратно, но чистая.
На полу валялись хлебные крошки. Видать, жратву воровал и наверху ховался.

Из вещей Вальдегаровых примечательны были только пыточные инструменты. У него все было своим - плети, кнуты, клещи, кандалы, пальцедавилки, череподавилки, топор с прямым лезвием, веревки хорошие. Кнут был несильно испачкан кровью, что уже давно запеклась.
Странно, все это не разворовали - палаческий инвентарь был дорог нынче. Может, из уважения к покойному?
В небольшом погребе нашлись заготовки на зиму - соленья, да маринады в бочках. Несколько мешков картошки. Все, что было проще унести, конечно, уже унесли.
В общем, если не считать множества мелочей, не сказавших Ольфрику ничего толкового, то на этом было все. Разбудив гоблина, следопыт выдал ему указания, да выяснил, где находится трактир.

Харчевни в Хюгельмёзе было две - орочья и людская. Йорднур, конечно же, на ночлег решил остановиться во второй. В первой бы пришлось ради этого устроить драку.
С мужиками пообщаться удалось. Полезного они говорили мало - все больше свои догадки, да злобу на орков высказывали. Дескать из-за них тут все проблемы: и денег гномы из Ротберга не дают, и по улицам ночью ходить опасно, и девки гарные бесследно исчезают, и неурожай случился, да пес недавно сдох. Излаялся на кобольдов уродских, старый.
И в смерти Вальдегара орки тоже были виноваты. Сомнений в этом быть не могло: он их люто бил, по справедливости всегда, а они на него злобу затаили.
Топором по затылку - так только зельнь поганая и может. У люда все-таки совесть, да честь была. А у орков подобного не водится: посреди белого дня в хату пробрались, хозяина убили, да ложки серебряные все сперли!
А Иву запугали, видать.
Но она сама виновата - якшалась с нелюдью часто. Песенки гоблинам свои пела. А те ее по ночам в Эрдберен водили, к орочьим лбам, которые девку-то трахали. По что ей шнидельвутц зеленый понадобился, только самой ведьме известно. Но потом признаться, известное дело, она боялась, что орчеложица, вот они и грозились мужу правду рассказать.
Да зря страшилась - Вальдегар бы ее, конечно, выпорол, но потом мужиков бы собрал, да в лес за орками этими сходил. Но что вышло, то вышло. И поделом ей, если фотцу изорвут. Сама с зельнью связалась, глупая... Из-за нее муж, поди, зазря погиб.
Наслушавшись всех этих речей, да поев печеной оленины с пшеничной кашей, Ольфрик пошел спать, ибо на утро предстояло ему в лес орочий идти. А там уж вряд ли удастся отдохнуть в таком уюте...


Глава Вторая

Следующий день был одним из тех, когда не удается понять, поднялось ли уже Хютерово Светило или до сих пор длилась предрассветная пора. А если солнце и встало, то где оно там за этим несконачаемым пологом дымных туч?
Время будто застревало в такие дни. Тело не чувствовало дневной бодрости, а продолжало существовать в некой посленочной дреме. Да и разум вел себя похоже - мысли текли медленным, ленивым мороком, душа не пробуждалась и оставалась бесстрастна ко всему происходящему.
День ненаступившего утра. Если тучи никуда не уйдут, то так он и закончится бестолково: просто неживой серый свет потускнеет, да затем вдруг наступит ночь. Будто и не было ничего.

Ольфрик ждал на каменном мосту через скромную речку, что протекала меж городом и Эрдбереном. Сам лес покачивался впереди худыми высокими елями, почти черными этим утром. А за ними - высился вдалеке белыми шапками Закатный Кряж, утыкаясь в стальную крышку скучного неба.
Было ой как зябко, ночной мороз пока не уходил, а слабый, равномерный ветер лишь надувал холоду.
Копфгельдъегерь ждал Пучика, который, кажется, опаздывал. Если довериться своему чутью, то рассвет уже давно наступил... а кобольд, наверное, даже с постели не встал. Или где он там спал этой ночью.
- Ну и дубарь! - воскликнул мелкий, выходя из ворот.
Еще бы дубарь - одет он был в один шапирон, пускай и шерстяной. Тощенькие ручки держали мелкий сверток с, наверное, едой. Быстрыми, продроглыми шажочками, гоблин подскочил к Ольфрику:
- А я вчера провернул выгодное дельце, головорез! Ох какое выгодное!
Лукавый хитрый взгляд и самодовольная улыбка.
- Всево серый, а какую инфорнацью вызнал! И не натупил, не стал тя туда вести, шоб ты серый отдал, а сам сраз-заплатил, хэй! Своим серым. Такшта с тя серый, с меня - инфорнацья.
Гоблин аж выпрямился от гордости, сложив руки на груди, что для его горбатой фигуры было весьма необычно.
- Головорез, мне шепнули. Мне шепнули, где твою шельму видели после... этого-того. Ага? Она прям щас там может сидеть и тя ждать. И я знаю, где. Но серый-таки эт, возмести, братец, я в твое дело вложился, ващет.

Болтовня мужиков в корчме много пользы не принесла. Да и откуда бы ей взяться, пользе-то, с болтовни пустобрёхов, кои ни за девками своими углядеть не могут, ни лиходейское отребье из города выставить, ни даже пса накормить. Зато каждый второй во всех подробностях знал, как, куда и в каких позах орочьи лбы Иву драли. Не иначе как по очереди свечку держать ходили. Поев, послушав хмельных разговоров и решив, что ничего достоверно не вызнает, пока сам девку не найдёт, Ольфрик отправился спать.

Утро выдалось мрачным. Тусклый свет с великим трудом пробивался сквозь сплошную пелену туч, не давая возможности понять, пора ли уже начинать дневные дела или можно просто раствориться в тусклом и ленивом течении времени и никуда сегодня не спешить.
Но следопыт был не из тех пентюхов, которых тучи на небе да холодный ветер способны запереть в избе в обнимку с бочкой бира. Прикупив у трактирщика вяленого мяса да сухарей, наполнив бурдюк водой, а фляжку - бренной, Ольфрик направился к каменному мосту у городских ворот, возле которого условился встретиться с Пучиком.
Мелкий плут, похоже, не очень торопился. Охотник уже засомневался, не передумал ли зелёный браться за работу, прихватив аванс. К счастью, гоблин появился как раз вовремя, не позволив мрачным подозрениям Ольфрика превратиться в твёрдую уверенность.
- Не-не, приятель, погоди-ка, - начал следопыт в ответ на очередное вымогательство мелкого засранца. - Ты не в моё дело вложился, ты в НАШЕ дело вложился. Мог не вкладываться да хоть всю седмицу по лесу со мной таскаться с одним серебряным в кармане. Но ты вложился, и теперь, если повезёт, мы туда-обратно прогуляемся, девку в город приведём да и рассчитаемся полностью.
Лукавый взгляд гоблина не произвёл на Ольфрика ни малейшего впечатления.
- Так что говори, куда идти. Чем быстрее дело обделаем, тем быстрее награду от Гуса получим, и тебе твоя доля перепадёт.

Мордаха Пучика быстро переменилось и стала откровенно грустной и обиженной. Будто ребенку разрушили его мечты. Подняв свой прищуренный взгляд, кобольд сказал:
- Братец, эт дело было б нашим, ес мне половина б полагалась. Четыре златых. А так я те прост пособляю и получаю ползлатого. При ну оч лисьем раскладе, я эт огрызок оббашляю на шесь иль семь серых. То бишь я вчера просрал шестую своей добычи...
Отвернувшись, гоблин пнул камушек. И продолжил тихо:
- Кароч, терь твой черед - твоя шестая. Скок там? Боле златого? Ну вот када стока похеришь, тада и бут по-чеснарю.
Тяжело вздохнув, Пучик пробурчал себе под длинный нос:
- Тока где ты его терь похеришь... А еще гоблинов за кидалово хают, ага. Ну? Че уставился? Дело хошь? В Подскале она, куда я терь денусь. Эт орочье село вооон там, в горах. Два рёста нам пути, братец. В Подскале... ну, мы ее чаще Гавнецами, канешн, зовем, но кароч там Ослоп главный. Вот она с ним терлась. Че-как мой источник не в курсах - прост видел. Два дня назад. Мож, свалила уж оттуд, да, а мож Ослопу... эт самое, верно?
К гоблину вернулась его хитрая улыбка, видимо, от представления "эт самого".
- Я там знакомый, все в поряде бут. Но мож, просрешь ты в Гавнецах свой златый, ха! Кароч, пшли, че стоим, как тупилы.

И повел Пучик Ольфрика самой прямой дорогой. По словам его, здесь было безопасно: "Не прям, штоб ваще, но не парься, братец".
Как выяснилось, первый рёст пути проходил по "людской земле", куда орки старались не соваться. Конечно, всякое бывало, можно было и на совсем дурных наткнуться, но то вряд ли. А вот потом начиналась земля Ослопа, где правила менялись.
Правда, Ослоп был умным бзырем - он держал своих в узде, не давая на городских охотиться, если те далеко в Эрдбище не заходили, конечно. Зато Подскала последние годы лихо торговала с Хюгельмёзе, продавая "козьи дела" и покупая железный инструмент.
Вот если зайти еще глубже в лес, то есть выше в горы, то можно было наткнуться на "лютых". Но и девка туда б не пошла - с этими ведь не договоришься. Трахнут, покалечут, обкрадут и прикончат.
Так что она должна была ошиваться неподалеку, как уверял Пучик.

Лес был хорош - густой, пахнущий, поющий птицами, да шуршащий мелкими зверьками. Путь представлял из себя витиеватую тропку, неуверенно взбиравшуюся по все нараставшим холмам. Из крутых оголенных склонов торчали серые еловые корни, под копытами Дозора хрустел мелкий хворост да иголочный ковер, а дорогу порой преграждал ледяной быстрый поток, спустившийся со склонов гор...
Судя по следам, смелые горожане собирали ягоды, коих здесь было великое множество. Пучик тоже пользовался случаем и постоянно отбегал с тропы, чтобы пожрать чего-нибудь. Благо, что гоблинские ноги были чуть ли не выносливее конских, и зеленый мог бегать так хоть целый день.
И только к вечеру Пучик начал ныть, что надо бы все-таки на ночлег остановиться.
Причем был особый толк это сделать "прям щас", пока они не перешли на территорию Ослопа. И потому, свернув с тропки в чащобу, наши герои вскоре нашли уютную поляну без корней, окруженную непроглядными зарослями можжевельника... Голубые шишкоягоды которого кобольду тоже пришлись весьма по вкусу.
- Кароч, братец, - вдруг сказал он, отстав от кустов, подойдя к своему свертку и звякнув какой-то бутылью о какую-то другую бутыль. - Как-т мне Нойер, городской священник, сказал, што в дружбе над проявлять инти... иньку...
Он застыл, задумавшись.
- Забей. Кароч, над первым делать шаг, вот.
И гоблин, наконец, достал пухлую зеленую бутыль с неизвестным содержимым предположительно сивушного характера.
- Хоть ты меня и кинул, но я с тобой прост так поделюсь. Горючая штука, поверь.

- А ты что думал, я тебе половину золотого отдам только за удовольствие вместе с тобой по лесу погулять? - разжалобить Ольфрика не удалось. Да и не очень-то он верил, что гоблин свои кровные за информацию выложил. - Мне тебе, что, за каждый чих по серому давать? Или я, может, на гнома старого похож - золотом сру да серебром попёрдываю?
Должно быть, в представлении Пучика кошель следопыта был набит куда туже, чем на самом деле. Оттого обида и пошла. Не очень-то охотнику прищур гоблинский понравился, но виду не показал...

Двинулись в сторону гор, к орочьему селу, где, по словам Пучика, два дня назад видели Иву. Лес Ольфрику по нраву пришёлся. В хвойном бору, да в горах-предгорьях чувствовал он себя прекрасно. Как дома просто. Хотелось послать всё нахрен, уйти в чащу, срубить хижину-времянку да пожить тут хоть пару седмиц, собирая травы да промышляя зверя. В гармонии с миром пожить, а не вот это вот всё.
Так, в мыслях о превратностях судьбы, а более о том, почему людям друг с другом мирно не живётся, когда и без того напастей хватает, прошёл день пути. Вечером расположились на полянке в зарослях можжевельника, в стороне от тропы. Пока гоблин объедал ягодные кусты, Ольфрик привязал коня и снова прошёл путь от тропы до стоянки, старательно маскируя их следы. Теперь, по всему выходило, что гоблин и конь, шедшие по тропе, вдруг взмахнули крыльями и полетели.
Пучик, вдоволь, должно быть, наевшись ягод, извлёк на свет бутыль какого-то сомнительного пойла и принялся предлагать выпить мировую. Ольфрик и сам толком не знал, чего опасается больше: подмешанной гоблином отравы или ужасов похмелья, коими неминуемо грозила подобная сивуха.
- Уж на горючку я тебя оббирать не буду - по своим запасам пройдусь, - усмехнулся в ответ следопыт, хлебнув из своей фляги. - Ты на меня не серчай, я и сам серебришком не богат. Не от богатой жизни, вишь, девок по лесам разыскиваю.
Раскрыв сумку, Ольфрик достал два небольших свёртка - с сухарями и мясом. В такие свёртки он по привычке отмерял дневной рацион в поход.
- На вот, держи. На харчи-то, поди, не осталось, раз серый отдал.
Немного подумав, да ещё раз глотнув из фляжки, охотник добавил:
- Если с орками местными договоришься, чтоб не мешали, да девку без проблем в город приведём, я тебе из награды цельный золотой отдам.

- Лофатак! - мгновенно отреагировал Пучик, казалось бы, совершенно не подумав. Правда, гоблинский лофатак был совсем не гномьим лофатаком. Как и все гоблинское.
- От такие сделки мне по душе, братец! Знач, завтра как к Гавнецам подгонять бум, я тя в кустах сховаю, а сам пойду один и по-грю с парнями. Глядишь и девку приведу, хаха!
Присев на землю у костра, он откупорил бутыль, полностью развеяв Ольфриковы сомнения насчет ее содержимого - это оказалась на редкость вонючая сивуха, почти сырец, будто ее вообще на дегте варили. Иной люд с нее б скончался, но оркам все было нипочем. Они и камни, как орехи, с голоду жрать могут.
- О! А за хавчик пасиб! - улыбнулся до самых своих длинных ушей кобольд, и охотно накинулся на мясо с сухарями. - Вафе, ефль чефн, т-ньпраф!
Прочавкав, запив горлодеркой и громко сглотнув, Пучик повторил:
- Ты не прав, Ольфорк.
Он снова взял кусман мяса, жадно уцепился губищами за горло бутыли и сделал еще несколько глотков. Конечно, это все уже в его рот не влезло, а потому сивуха потекла струйкой по подбородку.
Ловко утерев ее голым тощим предплечьем, Пучик затем слизнул это все дело длинным языком, с которого выпал кусок мякиша на его брэ. Но недолго он там пробыл! Кобольд и его вернул на место, после чего зловонно рыгнул.
- Блафэнфтво! - с восторгом воскликнул он, выплюнув изо рта половину его содержимого и не заметив этого. - Но ты не прав, када гришь, чта жизь твоя небогата, коли осмь злотых за девку добушь. Этж дохера, братец. Да я два года на эть деньги прожву.
Жрать при этом он, конечно, не прекращал.
- От ты знашь, че я на ползлотого сделаю? Смари, тут целая схема. Я паеду в Ротбрг и там на улице с кожемяками сниму се угол. Прям на улице, не в доме. И буд загонять дамские перчаточки из нежной телячьей кожицы, ы. Гномей причем работы!
Он посгибал свои пальчики для ясности. Нос его, наполняясь кровью, как это бывает у выпивших зеленокожих, начал стремительно буреть.
- И за полтора серого пара, братец! Полтора серого, ты прикинь?! Они ж такие по осмь, а то и все ннаццать серых там. А у мня полтора - оп. И как мне эт удасца? О, эт целая схема, я те грю. Кароч, есь тут один швалевый, в Хюгеле, он годную одежку из козьей кожи шьет для людов. Но для дамских пальчиков козья толстовата, да? Их делают из... эээ... шевра. Эльфское словечко, да. Кароч, эт шкурка с самого животика козленка. Нежная-нежная, ммм! И тонехонькая, як бумажка. Но козленка на шкуру забить - дорого. И обработка-фотцеротка всякая, да, вот и выходят осьм серых. Но швалевый-то знашь, че удумал? Он...
Гоблин попытался вдруг сдержать смех. Удивительное дело, но только за время своего рассказа он успел выдуть полбутыли и сожрать все выданные ему сухари с мясом.
- Он... Кхм. Ща. Подожи, эт сложн сказать, - Пучик попытался продышаться, теперь вся его мордаха уже стала бурой от смеха и сивухи. - Он, кароч... фух! Козловые штуцеры! Ахаха! Свежует! Ты прикинь?! Ахахаха! Боги меня в жопу дерите! Штуцеры свежует! Ты прикинь?!
Он попытался запить смех горючкой, поперхнулся, закашлялся, согнулся весь, чуть ли не пронзая кожицу на спине позвонками.
- Но вся умора не в этм, - продолжил он, продышавшись и подняв палец. - Кароч. Кароч... Шванец-то, он ж сморщенный. И хер ты эт хер расхерачишь, да? Никто ж их и не пользует! Так эт дурень их эт... эт самое... козлу-то... штуцер... Кхххх... Стращает яро! А потом хоп топором по шее!
И Пучика порвало. Он упал на землю от смеха, схватившись за живот, будто его ножом пырнули. Какое-то время кобольд беззвучно трясся, неспособный глотнуть воздуха, но вскоре к нему вернулось самообладание.
- Ну и эт... кожица-т растянутая. И прям как эта... шевра эльфская, ага! Но кусочки малонькие, ток на перчаточки и хватит, да? От он и шьет их. Такие дела. А загонять некому - какая дура ваще козлиный цвайхандер на руки натянет?! Я б сам побрезгвал, бррр. Да и нет в Хюгеле людинок богатых. Эт ток в Ротбрге они шарятся - от я их там и буд загонять!
Пучик резко сел обратно, глотнул пойла, и сосредоточенно продолжил:
- А дальш как. Кто бут орочью одежу носить? Никто. Но у мня есть клеймо одного помершего гномьего мастера. Оно ващет для щитов - выжигать в уголке, но я-т буду им на перчаточках, ага. И грить, мол, из Акроплаца самого! Там, мол, гном этот разорился и распродал товар за бесценок. От я и продаю тут. Я еще знаю один секрет, как они клейма эти ставят, чтоб орки какие не подделали, ага. Так что даж сами брадачи не отличат! Хаха! И заживу, дайте мне ток лисьей удачи. Шапирон се куплю хороший, шерстяной какой, а то в этом шея мерзнет...
Гоблин аж поморощился и поежился. Почему при этом его голая спина не мерзла - одному Пертиссимусу известно.
- Хотя, канешн, твое дело покруч бут. У тя оно как-т... с душой чтоль. По лесам бродить, головы резать, ы. Сказка.
Покивав, понимающе, напрочь обуревший Пучик достал из своего шапирона кривенькую осиновую трубку, постучал ею по ладони, вытряхивая пыль всякую, продул, огляделся... и...
И нарвал с можжевелого куста иголок, да затолкал в трубку. Взял горящую веточку из костерка и закурил, запыхтел, закашлялся.
- Эх, блаженство! Кх-кх! Фикенова природа, дааа...
Лег, подложив ладошки под затылок, протянул лапы, закинув одну на другую, и уставился на воцарившийся в небе мрак беззвездной ночи.
- А ты, Ольфорк, ты че потом хошь делать? Или до конца жизни - головорезом?.. Не, я не осуждаю - дело эт такое... Ну... Все друг друга режут, че грить, - неожиданно грустно признался Пучик. - А ты хоть за грехи. Но потом-то че? Вы ж, люды это... стареете.

От истории о козлиных штуцерах, кои хитрый кожевник пустил на перчатки, а особенно от процесса их добычи, Ольфрик чуть в голос не заржал.
- Ох, боги! - отдышавшись и спокойно выпив, добавил следопыт. - Козлиные херы трясти - это ж надо придумать!
Пучик заметно повеселел после обещания удвоить ему награду. Но охотник не считал эту плату черезмерной за бескровное и беспроблемное достижение цели.
- Да тут дело такое, не каждый раз восемь золотых за девку дают. Бывает и за дюжину серых вора повесить придётся, а бывает, что заплатят хорошо, но закажут целую ватагу с большой дороги в овраг спровадить - там до своего золота дожить ещё постараться надо.
Ольфрик вновь коротко приложился к своей фляжке и закусил мясом.
- Оно только кажется, что легко: ходи себе, головы руби да золотишко греби. А иной раз и тебя подстрелят аль порежут - полнаграды у лекаря оставишь. Не больно то и прибыльное ремесло, если разобраться. Как повезёт.
Костерок догарал, и Ольфрик раздумывал, сложить ли новый, чтоб всю ночь грел, или осторожность проявить да не выдавать лишний раз своё присутствие.
- Да чего скажешь тут? Пока силушки не поубавится, побегаю за лиходеями по лесам да горам. Если самого не пристукнут и деньжат подкоплю, куплю земли отрез поближе к городу. Дом построю, семью заведу. Буду бренну гнать да настойки ставить. Ковать, может, да из дерева резать по мелочи. А не накоплю - в родные края вернусь, в отцову кузню. А уж баба и дело и там найдутся.
Мечтать всегда приятно. Особенно под выпивку-закуску, да на природе. Но к суровой реальности, хочешь-нет, вернуться надо.
- Сторожить-то будем ночь? Иль тихо здесь? Бояться нечего?

- Не-не, я тут дрых однарем уже пару раз, - ухмыльнулся Пучик, глядя в небо. - Все в поряде было. Остался без пальца на левой. Так и не отрос, сука...
Гоблин пошевелил левой ногой, на которой действительно вместо маленького безымянного пальчика красовался кривоватый обрубок.
- Кароч, давай-ка сначала я на стреме, потом - ты. Я-т терь не усну с сивухи, да и под утро пёсорожие тут не шастают, ё. А лоб нас разбудит, ахах! Но вот ща самое время опасенное бут, я и посижу, у мну ж слух лисий, да уши вон какие большие, хе-хе-хе!
Пучик теперь сел и как следует затянулся можжевельником, в самую грудь вдохнул... да закашлялся жутко. Чуть не помер.
- Кароч, хорош ты люд, Ольфорк, по глазам виж, - у самого-то кобольда глаза уже плыли, он лихо добивал свою бутыль. - Я б сказал, что ты "нашенский", да. Вот ток я не в курсе, че значит "нашенский" - я ж сам тут... не свой. Люды здесь злобные. Орки... а орки - они ваще...
Мелкий поморщился и этим все было сказано. Махнул лапой, мол, дело швах.
- Им всем лишь б обосрать. Пнуть, да обоссать - вот и весь ихнь гребан... как там егось? Этикет. Вот. Говно тут этикет, Ольфорк. Ты с ними по-людски, а они с тобой, как с собакой... Ну собсно за собак нас тут и почитают, ахаха!
Он рассмеялся, да вот только совсем как-то грустно...
- Херово мне тут, Ольфорк. Не, я не жалусь, прости, я не эт. Прост достало. Мне хотелось в Хюгеле гешфт свой организать... Да хер тут че эт - сплошной... тупик. Веришь, мне ваще насрать, че они грят, хоть фотцей назвут, ток бо дело шло. Но не...
Покачав печально ушами, торчавшими сквозь специальные дыры в шапироне, Пучик дотянул последние капли из бутыли.
- А почму? А за че? А вот штуцер фикает, че они в зельни разницы не бачут. Эт как если б я не разбирал, хде лесная эльфина, а хде - морская, ё, ахах... А хотя... - кобольд задумался на пару мгновений. - Ну и лан. Мож, не разберу, канешн, но уж больна все они красивые ж, да? А я... урод... Кароч. Похерветер. Скажу по-чеснорю: если эт дело мы с тобой лихо сладим - а чую я, так и бут - то я б с тобой и на следщ пошел бы. Ольфорк. Прост потомушт ты... эт... фотца... лисья... ну почему щас-то! - в сердцах воскликнул он, посмотрев на пустые черные небеса.
- Пока, кароч...
Зажал кончик шапирона в зубах, закатил глаза, извернулся спиралью и затрясся, окаянный. Ольфорку ничего больше не оставалось, кроме как просто наблюдать за бесовой падучей. А когда Пучика, наконец, попустило, он лишь пробурчал "Не-не, я не в курсах, у других спрашивайте...", перевернулся по обыкновению на бок и уснул.
Но видно было, что плохо лег - ребром на корягу, да лапу так изогнул, что как проснется, от боли взвоет. При том на землю прямо, а сейчас не грюн-месяц, Векзл, ночью дубарь еще тот... Так и околеть можно, даже гоблину.
Хотя кто их знает? Живучие эти зеленокожие. Особенно те, что именно зеленые, а не багровые или сине-алые.

Раздобревшего от сивухи гоблина понесло на откровения. Не то, чтобы они оказались для Ольфрика чем-то неожиданным - жизнь орочьей мелюзги везде была нелёгкой, но Пучика, голосом, полным горечи и обиды, рассказывающего о своих трудностях, стало даже немного жаль.
- А что поделаешь - всегда так, - флегматично заметил охотник. - Любой, кто повыше залез, первым долгом срать бежит на того, кто внизу остался.
Помотавшись несколько лет по городам и весям, Ольфрик вдоволь навидался такого отношения и к себе, и к другим.
- Бывает, придёшь на контракт наниматься, а там сидит какой-нибудь обер из дворян, с детства в серебро срёт и тяжелее хера в руках ничего не держал. И ведь ты ему нужен больше, чем он тебе. Эт ведь его стража в лес за бандитом ссыт идти - тварей лихих боится. И всё равно он тебе фу-фу-фу да фи-фи-фи. И говорит сквозь зубы, и посмотреть-то на тебя брезгует. А то и вовсе служку пришлёт, а сам и принимать не захочет...
Да уж, чего-чего, а дерьма везде хватало, это следопыт наверняка знал.
- Уж не знаю, приятель, будет ли тебе где легче. Сдаётся мне, жопа везде одинаковая. Хотя, может и не везде, кто его знает. Сам смотри, может и впрямь сработаемся, тогда потаскаемся вместе, покуда по пути.
Не успел следопыт закончить последнюю мысль, как Пучика вновь скрутила падучая. Делать было нечего - только смотреть и ждать, пока отпустит. Подкинув дровишек в костёр да соорудив рядом небольшой настил из веток, Ольфрик переложил на него обмякшее тело гоблина - так как-то по-человечески. Да и жалобного нытья с утра слушать не придётся. Сам же охотник, завернувшись в плащ, укрылся в густом кустарнике, прислушиваясь к тишине ночного леса. Ольфрик решил постеречь, пока не сморит его сон окончательно, а там уж на чуйку надеяться. В конце концов, не в первый раз в лесу ночует. Глазами спать, а ушами слушать привычен.

Там, за горами, за высокими снежными хребтами, изрезанными крутыми долинами, там, совсем недалеко, ежели ты птица, там была иная земля.
Спускаясь широкими терассами, чьи оголенные стены блистали белым мрамором в пурпурном закате, горы ниспадали до холмов, а холмы - до равнин. И вся эта земля была покрыта девственным лесом.
Зеленый, дремучий, густой, он пах цветущими березами. А там, где ловкими змейками спускались реки, сочным лиловым вереском пестрели заливные луга...
И не было там никого - ни людей, ни зеленокожих, ни гномов, и даже эльфы там не водились! Пустая, нетронутая разумными земля. В чащобах бродили поджарые олени, целыми стадами они спускались к рекам на водопой да луговую тувирку пожевать.
А птицы! Как же они там орали, бесстрашно и бессовестно. А медведи хапали мед у пчел. И никто все это зверье не трогал...
Но самое волшебное и сказочное открывалось дальше, еще дальше - там гигантскими каменными глыбами в небе висели острова. Немыслимых размеров, они... просто парили! И с их краев тонкими серебристыми ниточками вниз спускались сотни водопадов, тая на ходу и орошая луга мелким дождичком.
А солнце, спускаясь все ниже, вдруг подсвечивало их, порождая прелестную лучистую радугу и мириады мерцающих огоньков...
И на этих островах, перелетая с ветки на ветку, с острова на остров, жили белоснежные крылатые белки. И пышношубые бурые лисицы с крупными пушистыми ушами и такими же красивыми крыльями.
А на самом большом острове даже было озеро! Маленькое, конечно... Но озеро! И там водилась рыба, на которую эти летающие лисы охотились, зорким глазом выискивая пухлобокую форель под водной гладью.
И что эта форель делала в озере? А бес ее знает. Но была она на редкость вкусной - Ольфорк знал наверняка.
И почему Ольфорк? Почему он зовет Ольфорка?.. И кто он?..

Ольфрик аж дернулся и открыл глаза. Хватит спать. Голос-то орочий.
- Ольфорк, мать твою! - заорал зеленокожий где-то в лесу неподалеку.
Слышны даже были его шаги по трещащему хворосту. Крупный, грузный.
Уже наступило серое утро, а Пучик пропал вместе со своими пожитками. Вместо него приперся лоб - следопыт, наконец, разглядел его сквозь заросли можжевельника.
Четыре с небольшим альна высоты. Козьи изношенные шкуры, спертый у людей ржавый шлем, сильно погнутый, чтоб налез. И внушительный тесак в руке. Таким Ольфрика он за удар надвое разрубит... ну, может, если по хребту с шеи до копчика, то не за один, а за два.
Хотя если тесак не заточен, что часто бывает, то и вовсе не разрубит. А расквасит.
- Слыш, сукин сын! Я зна, чта ты тут! Ольфорк, сука!
Он топал мимо стоянки, даже не подозревая, что кто-то может прятаться в можжевеловых кустах. На его оголенном зеленом плече был набит кривой рисунок - череп с широкой челюстью, гора и что-то еще.
- У мня слово для тя, сука! Ольфорк!!! - снова проорал верзила.
Дозор, испугавшись, ударил копытом в землю и всхрапнул... но орк даже этого не расслышал за собственным топотом.

Лес был прекрасен. Нет, чаще всего, лес и так не плох. Намного лучше зловонной клоаки большого города, просто мало кто это понимает. Но этот лес был особенным. Ни один двуногий прежде не ступал среди его деревьев. Даже эльфов там не бывало. А Ольфрик был. Весёлым духом звонких ручьёв он скользил по водной глади, пробирался сквозь ветвистые кроны воплощением дремучего спокойствия и, ведомый одной лишь Йордовой мудростью, блуждал по древним, как само время, склонам. Но главное чудо ждало его выше. Простившись с седыми вершинами гор, он неспешно поднимался к парившим в небесах островам. Вот где была земля, воистину полная чудес. Чудесных созданий и чудесных мест. И озеро, полное вкусной рыбы. Идеальное место, чтобы провести там остаток жизни. Вот только всегда бы так ловко взлетать с заснеженных горных вершин. И так же ловко приземляться...

Из сладкого сна следопыта вырвал мерзкий орочий крик.
- Фиккена мать, чего разорался-то? - едва слышно пробурчал себе под нос охотник. Он уже успел рассмотреть незванного гостя: здоровенный лоб со здоровенным тесаком. Ольфрик взялся за лук. И за тяжёлую стрелу с широким крупным наконечником - специально для таких здоровых ублюдков, как этот зелёный. Прицеливаясь в уродливый глаз, яростно зыркающий из недр не менее уродливой морды, следопыт задумался, не пора ли начать беспокоиться из-за отсутствия Пучика.
- Ну так говори своё слово, а не горлань тут почём зря! - крикнул он шумному гостю. Выходить из кустов, впрочем, он пока не спешил.

Морда у орка была проста, а эмоции - и того примитивнее.
Сначала он обрадовался, мол, Ольфорк нашелся, а затем, дослушав его до конца, резко озлобился, скривился. Обернулся куда-то в сторону можжевеловых кустов, сузив свои и без того мелкие зенки, дабы людишку разглядеть.
Да вот только разведичики из таких лбов были никакие. Мамонта в степи не заметят.
- Слышь ты, дерьмо! - рявкнул он грубо. - Я те не холоп, ублюдок...
Его мускулы напряглись, а сквозь махонькие для такой твари ноздречки орк со свистом втянул воздух. Ольфрик не раз такое видел - как зеленокожий начинает свирепеть. Обычное дело для них, по шесть раз на дню бывает.
Но это зрелище всегда впечатляло.
Жилки вздулись, бугры мышц задвигались под толстой прочной шкурой. Зверь, здоровенный зверь. По весу - взрослый бык. Только чуть более умный и с железякой в руке.
Но даже у быка не было столько мускульной силы, она переполняла чудовище, копилась с самого утра, вызывая нестерпимый зуд в руках. Кого-нибудь бы ударить. Хряпнуть бы. Вмазать со всей дури. Порвать. Убить. Уничтожить. Втоптать. Втоптать!
Ольфрик понимал, что в этой схватке у него не так уж много шансов. Просто потому что орк большой, как конь.
- Че прячешься, шлюха?! Вышел, фотца, из кустов! Живо! Или...
Вдруг на орка сошло озарение и он улыбнулся широким рядом крупных желтых зубьев.
- Или ты хошь помахаться? О! - глаза загорелись, будто ему девку гарную предложили. - Давай! Давай, сука сраная, я тя урою!
И лоб сделал шаг к можжевеловым кустам. Но Ольфрика он не видел, и куда именно идти - не знал. А так, быть может, уже б несся во всю прыть...
Орк подхватил поудобнее свое рубило с завидной легкостью, помотал башкой, да как заорал:
- Выходи, тварь!!!
От вопля его разлетелись все птицы в округе, а мелкое зверье испуганно зашуршало по норкам.

Дело явно принимало дурной оборот. Сверепеющий орк, наверняка, и без того больше хотел кого-нибудь размазать своим огромным тесаком, а не передавать хреновы сообщения. Деваться было некуда.
- Ладно, не горячись! - ответил он зелёному. - Скажи сперва, что хотел, потом уж разберёмся.
Сказавши так, Ольфрик поспешил как можно тише и дальше отойти от того места, где только что стоял, не покидая при этом кустов. И продолжая целиться в сощуренный орочий глаз. В голове крутились варианты развития событий. Охотник понимал, что прямое столкновение с этим чудищем не оставит ему ни единого шанса. Даже стрела, пущенная в голову, едва ли пробьёт толстый череп твари. А если и пробьёт, доберётся до маленького мозга, ещё не факт, что причинит серьёзный урон. Вообще Ольфрик крепко подозревал, что если извлечь из подобного орка мозг, не отделяя полностью голову от тела, он ещё какое-то время будет весьма успешно орать и махать своим рубилом. Расчёт был прост: хотя бы на один глаз ослепить врага и атаковать со стороны раны, стараясь постоянно уходить за поле зрения. Следопыт внимательно рассматривал орка и то, что последний, наверное, называл своим доспехом, состоящим, в основном, из козьих шкур. Даже если удастся выбить засранцу глаз, залогом успеха мероприятия будут точные удары топора, которые должны подрубить сухожилия, разворотить суставы и богато оросить поляну кровью зеленокожего. На успех переговоров следопыт как-то не очень рассчитывал.

- Зассал, сука, - злобно сплюнул орк.
Он пытался разглядеть Ольфрика в кустах, но совершенно тщетно - тот уже незаметно сместился на три руты в сторону. Лоб сделал шаг вперед, но неуверенно и непонимающе.
Орки атаковали врага. Не кусты.
- Всегда грил, что луды - ссыкло! - рявкнул он. - Ненавижу ублюдков. Че прячшься, ублюдок? Понял, чо я тя на куски, да?! Ха! Я давеча лудишку по хребтине порвал, як куру!
Зеленый недобро рассмеялся, вспоминая сие прекрасное действие, но зато, кажется, слегка поуспокоился. Судя по всему, запекшиеся темные пятна крови на его лапищах, остались именно после вчерашней... разделки.
- Есель хошь выродка свойво назад - ходь со мной Подскалу. С Ослопом грить бушь! Есель не хошь - ходь начеснарь мяситься! Как мужики подеремся, сука! Выходи! ССЫКЛО!!! - заревел он так, что и медведь бы испугался. - Ненавижу. Не выишь - выродка твайва... як его... Пучка! Пучку твою, як куру! Э?! Как те?! А потом тя в говно!
Глаза его кровью налились, а на лбу и шее вздулись вены, что дергались от частых ударов мощного сердца.
Орки терпеть не могли всех, кто увиливал от чеснаря.

- Да не горячись ты, уважаемый! - ответил услышавший слово охотник. Тяжелое положение Пучика из разряда весьма вероятного перешло в разряд очевидного. Видимо, мелкий крепко переоценил свою репутацию среди орков. Не то чтобы Ольфрик успел очень уж привязаться к новому подручному, но бедалагу было по-человечески жалко. Да и идти к тому Ослопу всё равно придётся, а значит и разговора не избежать.
- Я с тобой махаться и не думал - не принято в моих краях так послов встречать. Да вот только застал ты меня врасплох, - брехня рождалась на лету, и было очень к стати, что кусты скрывали расплывшуюся в ухмылке рожу следопыта.
- Я едва посрать, понимаешь, присел, а тут ты со своим словом пожаловал. Не встречать же самого Ослопа благородного посланника с голой задницей!
Убрав лук, Ольфрик начал медленно выходить из кустов. Но не в лоб, на орка, а в сторону, сохраняя дистанцию. Выхватить топор следопыт был готов в любой момент.
- Вот, думал, портки-то натяну, подпоясаюсь, да и выйду, значит, как положено.
Едва охотник покинул кусты, улыбка волевым усилием была стёрта с его лица, а её место заняло привычное невозмутимое выражение.
- Ну идём, стало быть, Подскалу, - подытожил Ольфрик. - Если более тебе, уважаемый, сказать нечего.

Глава Третья

Эпиграф:
            "Не удивил - луди, як мня завидят, так всегда в кусты срать!" - орк, встреченный Ольфриком в Эрдберене.


Пришли они Подскалу только к вечеру. Орк шел быстро и много болтал (звали его Камнем), но о содержании этих разговоров лучше никому не рассказывать. Было там и про веселые набеги на людские деревни, и про "оленью бабу", встреченную им по весне и "как надобно оттраханную".
Оленьего мужика, к слову, Камынь не тронул бы, потому что "Камынь не такой, нет".
В общем, об этом всем хотелось поскорее забыть.

Подскала оправдывала свое название: поселение расположилось на пологом склоне, упиравшемся в огромную отвесную скальную стену, частично нависавшую над ним. За скалой начинались уже крутые горы.
Состояла орочья деревня из пары дюжин обветшалых полураздолбанных самими орками хижин, собранных из чего попало и непонятно зачем. Был там и фахверковый дом, но стоял он в дальнем конце, и толком его было не разглядеть.
О том же, что они подходили к орочьему поселению, наглядно предупреждал полувырубленный лес, изрядно к тому же загаженный. На пнях красовалась руническая письменность, объяснявшая всем, что орки хороши, а людям "хана". И что Ослоп здесь главный.
И повсюду валялись желтые кости, иногда с гнилыми остатками на них - гоблиньи, орочьи, людские и звериные. В общем, прямо здесь зеленокожие и "хоронили", попросту сбрасывая трупы рядом с дорогой.
Однако местность близ Подскалы воняла не так, как она сама.
А вернее, как огромная выгребная яма, выкопанная вплотную к поселению. Нет, не яма - но котлован шириной в полдюжины рут. Бездна, чуть ли не до краев наполненная орочьим шайсе.
Все эти дела там перегнивали, бродили, закисали и разлагались, источая такой густой аромат, что, как Ольфрику показалось, там даже туман стоял. А может, это из-за мух. Ведь здесь их было такое количество, какое на болотах иных и не встретишь.
И если б не луженые орочьи глотки, то наш герой и не расслышал бы ничего с дальнего берега.
- Прыгай, сука, прыгай! - орал-гремел огромнющий зеленокожий, заглушая мушиный гвалт.
Высотой этот орк был в полторы руты, явно опережая всех остальных, собравшихся на том берегу. На голове его красовалась корона из рогов, костей и орочьих зубьев. Ноги и живот скрывали ржавые куски железа, а с плеч по спине спускалась грязная изорванная алая мантия.
Сразу видно - царь. Значит, это и был Ослоп.
В лапищах своих он держал... плохо обтесанный ствол, кажется, сосновый. Такие огромные двуручные дубины орки называли "ослопами", откуда и пошло, судя по всему, имя местного вожака.
По бокам от него стояла орочья толпа. По бокам от орочьей - гоблинская. И все смотрели на Ослопа и его жертву.
Жертва стояла на самом конце длинного бревна, вкопанного в край крутого берега "пруда". Выходило так, что прямо под несчастным застыла глубокая навозная жижа, в которой немудрено было утонуть.
А жертвой был никто иной как Пучик.
- Прыгай, плюгавче! Прыгай! - рявкнул Ослоп и гулко загоготал. Остальные его, конечно же, поддержали.
Орочье веселье - заставить какого-нибудь гоблина спрыгнуть в выгребную яму и посмотреть, сможет ли он выплыть. Правда, может, у Пучика были б недурные шансы (гоблины известны своей живучестью), но ему связали лапки за спиной да и крепко избили перед этим.
Весь он был в крови, а нос его болтался, будто тряпичный. Глаз один заплыл, ухо порвали и ногу левую, кажется, сломали.
Но Пучик не сдавался:
- Да я те злато надыблю! У мну есть идеи! Торговля пойдет, Ослоп! Грю те...
- Выплышь - расскажш! - весело проорал царь и, закусив язык, попытался столкнуть гоблина своей дубиной.
Но орудие было коротковато, а кобольд жил до последнего, ловко уворачиваясь. Толпа восторженно взревела - потрясающее зрелище.
- О, мы вовремя! - обрадовался Камынь.
Они с Ольфриком как раз встали на противоположном берегу "пруда".
- Ослоп! Э! - заорал зеленокожий. - Я луда привел!
Вожак (и, соответственно, весь орочий народ) отвлекся от Пучика и смерил копфгельдъегеря презрительным взглядом:
- Чё надо-то, урод?

По собственной классификации Ольфрика существовало несколько степеней неудачного стечения обстоятельств. Дело плохо, когда где-нибудь в глуши, за несколько рёстов от ближайшего селения сдох твой конь. Дело очень плохо, когда конь сдох, а у тебя сломаны ноги. А когда ты избит до полусмерти, связан, а тебя пытаются спихнуть в огромную яму с дерьмом, дела твои, по классификации следопыта, не то чтобы очень плохо, но весьма паршиво. Пока Ольфрик в сопровождении Камня приближался к месту нехитрого орочьего увеселения, его занимали две мысли: о взаимном расположении категорий "очень плохо" и "паршиво" в собственной классификации, и о том, как бы поаккуратней избавить гоблина от столь дерьмовой гибели.
- Приветствую тебя, Ослоп! - ответствовал следопыт, пропустив мимо ушей оскорбление, без которого попросту не обходилась орочья речь. - Меня зовут Ольфрик, я прибыл с посланием и по поручению жителей Хюгельмёзе.
Окинув широким взглядом толпу зеленокожих, охотник продолжил:
- Я разыскиваю некую Иву Штайнмар, в Хюгельмёзе проживавшую. Её подозревают в коварном убийстве собственного мужа и, послухам, видели здесь. Если она и правда тут, мне нужно с ней поговорить и выяснить, что на самом деле произошло.
Немного подумав по пути, Ольфрик решил, что скрывать свои намеренья от орков смысла нет. Сочинять большие правдоподобные истории было не очень-то по его части. То, как следопыт отбрехался от орка в лесу, было, пожалуй, верхом мастерства. А вот несколько приукрасить цель своего визита, пожалуй, было можно. Тем более, охотник не слишком кривил душой. Тащить девку на казнь, даже толком не расспросив, он в любом случае не собирался.
- Но сперва скажи, почтенный Ослоп, за что наказываешь моего проводника? - Ольфрик кивнул на несчастного Пучика, вовремя вспомнив, что его тоже надо бы вытаскивать из беды.

Последний вопрос весьма озадачил Ослопа. Он с интересом посмотрел на Пучика, нахмурился... и, наконец, пожал плечами.
- Да просто так! - воскликнул главарь и громогласно заржал вместе со своей братией. - Потому что могу, вот!
Послышались оскорбительные выкрики, кто-то задубасил по некой железяке в знак одобрения общего веселья.
- Чет многого ты хошь, э! - усмехнулся Ослоп. - Можь я тож чет хочу, а?
- Да он ваще охерел! Луд сраный! - раздалось из толпы, затем все заглушил неодобрительный гул. Тем временем несколько гоблинов уже оббежали пруд, чтобы разглядеть Ольфрика поближе.
- Мож уроем его, царь-батюшка?! - перекрикнул всех один из самых крупных лбов. Все поддержали идею, но не сам Ослоп.
Царь засомневался, покивал головой:
- У мня настрой эт, веселый. Хочу веселья. Че удумаете?
- Кинуть его в дерьмо!
- Пусть выжрет все!
- За ногу его макать туда!
- Я эт видел тьму раз. Скука... - отмахнулся главарь.
- Я знаю! Я знаю! - выступил вперед один из ближайших сподручных. С не по-орочьи длинным носом - видать, тролль какой.
- Ну?
- Содрать кожу с ног, - принялся тот описывать со смаком. - Солью мясцо посыпать, натереть, ммм... А потом-де в маслице с огня каленое!
- Охеренно! - воскликнули из толпы. Но Ослоп его слушал с откровенным раздражением.
- Эт еще не все! А затем... затем пущай танцует! До ночи!
- Да! Да!
- А к ночи красные гвозди в пятки!
- Ууу!!! Ослоп, дай так! Дай!
- И на бревно его! - продолжал тролль. - Пущай стоит! Не сдюжит - фиканется в дерьмо!
- Носрыч дело грит!
- Не, - сказал царь.
- Ну тады сожрем его фикенову жопу!
- Пока он будет зырить на эт!
- У нас дохера мяса, - парировал Ослоп. - Хочу... другое. Хандра, едрить ее.
- А мож, трахнем?
Все вдруг замолкли. Вожак аж в лице переменился:
- Эт кто вякнул?!
Из толпы вытолкнули вперед гоблина с дырявым котелком на башке в качестве шапки. Бедняга так сжался, что чуть ли не поместился под ним целиком.
- Ты че, мудак?! - рявнул Ослоп.
- Я шутканул, батька! - пискнул тот.
- Я тя поленом трахну, шуткарь! - сплюнул царь. Все заржали. - Мы - орки! У нас такого нет! Мерзота эльфова!
- А мож псов на него пустим?
- Одного! И щепу ему взамест рубила! Чтоб по-чеснарю!
- Да! Хотим чеснарь!
- У орков все по-чеснарю!
- Вторую щепу в зад ему!
- Харэ! - заорал Ослоп и все мгновенно заткнулись. Только мухи над говном продолжали гудеть.
Ольфрик вдруг услышал аккуратные шаги позади себя. Обернулся - и сразу три гоблина сделали вид, что вовсе не пытались подкрасться к нему, а вообще тут просто так прогуливаются и разглядывают интереснейшие елки.
- Я удумал вот че, - сказал царь-батюшка. - Луды ж грят, дескать вумные они, да? Вот пущай убедит.
- Эт как?
- А пущай он мну удивит. Чем угодна! - вожак с хитрой ухмылочкой посмотрел на следопыта.
- У! Ну ты фикать удумал! Голова!
- Ослоп - царь, ядрена!
- Не удивлюсь - ему фотца, - кивнул главарь на Пучика.
Все одобрительно загудели, уставившись на Ольфрика. Пучик тоже смотрел на него, но с неприкрытой мольбой в единственном целом глазу.

Орочий царёк в полной мере использовал своё царственное положение. Во всяком случае, в той мере, в какой ему позволяло воображение и представления о веселье. К счастью для следопыта, либо воображение Ослопа было богаче, чем у предлагавших различные казни орков, либо кровавой жестокости в жизни этого селения было столько, что даже орочьему вождю она наскучила.
Ольфрик не стал гадать, какой из этих вариантов менее правдоподобен. Довольно и того, что Пучик ещё жив, а самого охотника не кунают ободранными ногами в кипящее масло. И всё же, задача развеселить не пойми чем хандрящего Ослопа ставила следопыта в тупик. Не особо он мастер был увеселения выдумывать. Сам-то, когда праздника хотел, к иянсарам ходил. Или, с большей охотой, к мельтийкам.
- Я, почтенный царь, из простого люда, - начал Ольфрик ответную речь. - Всяких знатных балов да театров с диковинами разными не видал. У нас народ просто развлекался: пьянками да игрищами.
Ольфрик обвёл взглядом толпу с целью выяснить, слушают его или нет, и продолжил.
- Я в жизни два дела освоил хорошо: из лука стрелять, да самогон варить. Любили у нас в деревни эти дела. Каждый год на турнир в город стрелки ездили. Ну и настойки на продажу возили. А ещё игра была одна, забава у парней. Лапта называлась. Всей деревней играли, да и с соседними сёлами тоже. Кто быстрей бегает да ловчей дубиной машет, тот и побеждал.
Босоногое детсво да суровое отрочество вспомнить было приятно. Но вот заинтересует ли что-то из этого орочьего вождя?
- Вот, стало быть, почтенный царь, что тебе больше по нраву? Самогона могу наварить, какого здесь ещё не пробовали, турнир стрелков устроить или игру затеять. А можно и вместе всё. Знатная выйдет гулянка.

Ослоп крепко задумался, поглядывая на Пучика, что стоял буквально на краю своей гибели. Закусил орк пухлую, толстенную губищу, облизнул старый потертый клык, размером с Ольфриков кулак.
Смерть гоблина сейчас или кутить потом? Непростой выбор.
В думах тяжких он даже слегка ткнул Пучика бревном своим - чай тот вскрикнет, испужается. А тот, молодец смекалистый, изобразил полнейшее безразличие: стоит такой, на пучину вонючую смотрит да на царя никакого внимания не обращает. Мол, да толкай уже, дай потопнуть наконец. Надоела мне вся эта кутерьма, плевать я на вас хотел, о царстве Бессмертных мечтаю, смирился с судьбиною горькой...
- Чёт я не понял, - сказал вдруг тролль Носрыч. - А че удивительного? Никоего удивления я и не испытал...
- Да! Ослоп, топи уродца!
- И люда тож!
- Херня какая-то! Нас дурят!
- Дык ты ж тупой! - рявкнул царь, заставляя всех мигом заткнуться. - Он не счас тя удивит, а потом - када пойло те сварит, игру покажет! Тада и удивимся, сечешь?!
- А-а-а... Ну да. От ты голова!
- Ну вот, - кивнул сам себе Ослоп и ударил кулаком по колену. - Пущай так и бут! Токмо без луков - эт ты остроухим впаривай, дерьмо такое, а нашим... этим... традицам оно перечит. Знач так. Приказываю! До заката завари нам жгучей, шоб на всю Подскалу. И якой, шоб мы все тут охерели. Бут готово - бум пить и в игру твою якшаться! А шоб ты поспел, те вся подскальная мелюзга бут поможать. Слышали?
Поднялся дикий шум. Гоблины были однозначно против, им еще столько дел сегодня предстояло, но Ослоп как хряпнул своей дубиной по земле! Комья грязи аж до Ольфрика через пруд долетели.
- Я сказал, выродки! Какая сука вякнуть хочт?! КТООО?!- заревел он во всю глотку так, что толпа от него отшатнулась в ужасе.
Все, конечно же, замолкли, озадаченно моргая.
- К закату шоб было, сучары! Не бут - нахер всех перебью! А ты! - царь обернулся к Ольфрику, указав на него бревном. - Бут пойло не ярое - тя самого заживо сварю, ублюдка такого! Усекли?!
Молчание, сопровождающееся многочисленными кивками. Ослоп слегка успокоился:
- Люд, гри, че те нада для варева и игры да сбродом этим распоряжайся, як хошь.

Кто б сказал вчера Ольфрику, что будет он устраивать гулянку на целый орочий городок, следопыт бы такому шутнику в рожу плюнул. Да кулаком размазал бы. А тут, глянь как, сам вызвался. Не то, чтобы эта идея казалась очень уж хорошей, но веселье обещала. Да и выкручиваться как-то надо.
- Ну для игры-то дело нехитрое. Пару козьих шкур песком набить, да дубины взять. Да чтоб без сучков да гвоздей, а то шкур не напасёмся.
Взгляд следопыта скользнул по гоблинам: много ль в них энтузиазма?
- Для самогона-то поболе надо будет. Тащите всю брагу, какая есть, да котёл побольше. С крышкой хорошо бы. Полыни нарвать надобно да ещё травок кое-каких, я скажу. Трубы тащите, какие есть - перегонный аппарат делать будем. Где тут кузница у вас?
Дел впереди много, а заката долго ждать только на лавке лёжа.
-Вели, мудрый царь, Пучика освободить, - обернулся к Ослопу охотник. - Мне его помощь тоже понадобится.

Глава Четвертая

Денек выдался полным хлопот. Организовать пару десятков гоблинов на слаженную работу - это все равно что сделать самому. Только сложнее.
Однако Ольфрик быстро смекнул, что ежели указать Камыню на какого-нибудь зеленого мерзавца, то он устроит над ним такую расправу, что все остальные будут работать слаженно, четко и усердно, будто гномы. Правда, сам несчастный мерзавец выбывал из команды.
Да и эффект длился не более дюжинной, после чего приходилось назначать новую жертву.
Что-то в этом было. Власть, безнаказанность и безжалостность.

Котел нашли отличный - огромный, в человеческий рост, медный, гномьей работы. И у кого они такой сперли в этой глуши? Внутри, правда, оказались людские волосы и зубы. Осознав конфуз, гоблины затихли, потупили взор и быстренько вычистили весь мусор. Один даже брякнул: "Прости, дядь, ниче личного".
Камынь поржал с этого.
Котел стоял в какой-то небольшой хибаре у окраины, там и решили варить. Трубы тоже были медными. Их пара хитрых кобольдов стащила у тролля Носрыча ради такого дела. Идея попросить даже не прозвучала. Браги набралось очень много, разных сортов и не пойми из чего - на запах Ольфрик определить не мог, а хозяева сами не знали. Но гулять, так гулять.
Полынь всю изъяли у тролля-травника. Он был против, а потому Камынь вырвал ему длинный нос. Сказали, что отрастет. Больше всего проблем вызвала чистая вода: за ней пришлось отправить большую группу с кадками, возглавляемую поверенным орком. И вернулись они лишь спустя четверть дня, поскольку ближайший добрый ручей был далеко и неизвестно где.
Хотя еще труднее было объяснить грюнхаутам, зачем вообще нужна чистая вода.

С лаптой вышло гораздо проще - хорошие дубины нашлись быстро, выбор у орков огромен, а мячи сделали не из коз, а из гнид. Это такие маленькие шарообразные мохнатые зверьки, которых содержали орки, на мясо. Зубастые и злобные.
Как Ольфрик и велел, их набили песком. Смотреть было страшно - поначалу пытались это делать наживую. Потом выяснилось: чтобы что-то впихнуть, нужно что-то вытащить. И тогда, наконец, животных умерщвили, вырвав потроха. Коротенькие толстые лапки обрубили, культи перемотали бечевкой, зубы вырвали (орки их ценили). Вышли очень даже ладные мячи, пускай и кровоточащие.

Первая партия самогона уже подходила. Пахло это дело пугающе, но деваться было некуда. И тут приплелся Пучик - его, наконец, отпустили. И даже местный лекарь его подлатал: подмышкой коряга-костыль, нога примотана к палке какими-то тряпками, раны неаккуратно стянуты грубыми швами и забиты грязью.
Но судя по пружинистой хромой походке, кобольд шел на поправку.
- У, Ольфорк, ты мужычара ваще! - восхищенно прошептал он. - Я по гроб те, братюнь, прям вписался за мня... Как боженька прост! Я-т думал все, хана, помру в орочьем дерьме. В орочьем, смекаешь?.. Бррр. Слышь, ты, случаем, не из этих, не от беличьего бога? Хотя потом. Таквот, кароч. Ослоп тя кличет - опять ему скучна. Хочт в игру твою гонять. И нада идти, ждать он не умеет. Но я вот че те скажу: я ж не вошь, дело-то сделал. Про девку все выведал. Она не тут, переть над выше в горы. Токмо царь нас не пустит - ты ему приглянулся. Ну, не в этом смысле, он же орк, он не такой, но нада валить по-тихому. Такчта давай план мутить срочна.