Как выяснилось позже, записку прислала Миралисса, пропавшая вместе с Герионом еще вчерашним вечером. Покинув Мьельте Лант, они решили немного погулять по старому городу и вскоре наткнулись на каких-то людских пьяниц. Один из них оскорбил благородную эльфийку, благородный эльф вступился, слово за слово - и началась драка.
А потом прибыла стража Акерплатца и утащила всех в ордманнский Кастеллум, то есть в тюрьму, "до выяснения обстоятельств". Как написала Миралисса, она совершила колоссальную ошибку, назвавшись дочерью Дома Клена - акерплатцевские власти, мгновенно узнав о пленении знатной дамы из Илториэна, передали эту новость послам из Дорлина. А те уж вцепились в ситуацию: выяснились пренеприятнейшие детали происшествия - Герион, оказывается, напал первым, а Миралисса вообще готовила переворот. Которому те пьянчуги, будучи сознательными гражданами Акерплатца, смело помешали.
В общем и целом эльфийка глубочайше извинялась, но они с Тилуриэлем покидали отряд. Конечно, опасность им не грозила - ее отец должен был прибыть на следующей седмице, чтобы освободить обоих, - но дело обещало затянуться надолго.
Возможно, эльфы еще нагонят Спасителей Человечества. Возможно. Но Мирри хмуро сказала, что это как ждать дождя по зиме.
А посему, не желая с эти тянуть, белка, следопыт, воин и ученица мага покинули Акерплатц в тот же день.
Правда, они успели сделать кое-какие дела.
Например, Киор Ллавелин, как теперь должно было называть Волка, купил себе кинжал и кольчугу. Вернее, не кольчугу, а кирасу. Как-то так его этот лурик-оружейник переубедил, что уж лучше прочный лист стали, чем кольчатая одежда.
Волк вспомнил ланцевские времена и согласился на дорогую, но "лурную", то есть очень хорошую стальную кирасу. Без украшений, прочную и одновременно легкую. Гном еще предлагал шлем с наплечниками, узнав, куда отправляется Киор, но тот отмахнулся.
Лурик сплюнул, сказав, что поймает хольд орочье рубило своим лбом, да сгинет по-дурацки. Воин тоже сплюнул - тогда ему так и так конец, если он ловит вражьи удары. На том и порешили.
А Тара, ведомая желанием вспомнить остатки вчерашней Ночи, направилась в лавку к Ихингиэлю искать зелье, восстанавливающее память. Время поджимало, но эльф задумчиво что-то в своей голове ворошил. И задал два вопроса: что послужило причиной забывчивости (Вода Жизни, то бишь бренна, колдовство или Воля Богов) и произошло то наяву или во сне.
И теперь уже пришел черед истианки над этим крепко задуматься... пока этот остроухий с ехидной улыбочкой что-то записывал в своих бумагах.
- Воля Богов. Наяву, - решила Альтарина.
Кивнув, Ихингиэль выдал ей некую мазь. Вернее, это была, скорее, слизь... кислая и вонючая. Пахла она корневикой, без которой, конечно, ни одно вспоминательное средство не обошлось бы. И этой корневичной гадостью нужно было мазать себе виски десять вечеров подряд. Пока нужное не вспомнится. Мазать и читать книги, чтобы умилостивить Пертиссимуса, Бога Знаний - ведь ежели виноваты были Па-Десэ, то к ним и надо было обращаться.
Но если за десять дней корневичная перекись не поможет, то... все. Уже все.
На том, наверное, интересные события, случившиеся в Акерплатце, и закончились. Если, конечно, не считать встречу Киора с Орэлиндом.
Волк заметил его на одной из улиц - и пошел наперерез, чтоб хотя бы поздороваться. Эльф тоже его увидел, но... совсем не узнал. Вернее, он посмотрел очень странно, вздрогнул. И стало лицо Тайны таким горестным, таким печальным, будто перед ним был не моложавый детина, а согбенный нищий старик.
Приблизившись, менестрель проникновенно повторил вчерашний стих:
- В аскезы мрак огонь залей.
Богов чудная круговерть...
Кто слаб, окажется сильней.
Судьба кратка.
Тебя ждет смерть...
Положил сочувственно руку на плечо.
- Прости за дурное предзнаменование, друг, - сказал Орэлинд с грустной улыбкой и ушел.
Конец Второй Главы.