Cpl. Warsketch: Кхесаньские истории | ходы игроков | Нырок в говно

Самое большое наебалово нашего времени это лащеные ганг-хо [1] фильмы, оторванные от реальности, красочные, яркие. В которых есть Герой. Сферический Джон Уэйн [2] в ваккуме. В котором все такие неебательские личности. Возвышенные и правильные. А на практике... С самой учебки тебя учат что ты никто. Ты творожок подзалупный, завернутый в форму за десять баксов с винтовкой за полтос и мыслями и переживаниями, стоящими не более параши в казарменном толчке. Самое дорогое что может быть в твоей карьере - это компенсация родственникам за твое холодное тело под государственным флагом. Самое крутое, что есть в учебке это чистенькие аккуратные Смоки Беар [3] поверх красных рож дрилл-сарджей с выпученными глазами, яростно и задорно подгоняющих толпу ебаных Гомеров Пайлов [4], в каждом из которых погибает маленький Джон Уэйн, а все для того, чтобы на выходе из конвейера учебки получить готовый продукт. Идеального бойца, пригодного для выполнения любой поставленной задачи. Знаете, что общего между банкой консервированных персиков, винтовкой М16, банкоголовым [5] и гондонами в аптечке? Название. На выходе из учебки, вся твоя жизнь, твое тело и мелкая никчемная душенка укладывается в простую аббревиатуру Джи-Ай [6].
И, знаете, в чем наебалово номер два? В том, что все, чему тебя учили в учебке не стоит во Вьетнаме и стреляной гильзы.


База Фу-Бай, 22 января 1968
Перевалочная база Фу-Бай встречает новобранцев мягким душком близкой войны. В сюрреалистичной мешанине здесь спутываются две ипостаси военного мира: подтянутые, выглаженные лащеные офицеры, военная полиция, новобранцы, техника, еще не обглоданная следами от пуль и осколков, аккуратное деление на сектора... тонущее в глинистой грязи из которой, как может показаться, пробивается истинное лицо Вьетнамской войны: матерые хряки [7], давно уже поклавшие хер на субординацию и устав выглядят для всех этих чистеньких чинов не иначе как призраками: грязные и ободранные, они взирают исподлобья на тех, кто жрет нормальную пищу и спит в мягких кроватях. То, что пережили они ждет каждого из десятка вновьприбывших. Иногда эти миры сталкиваются: два хряка, словно сошедших с агитационных плакатов Ви-Си [8] отжимают у тощего длинного парня с нашивками пехотной дивизии пулемет. Паренек - совсем еще салага, ни разу не бывавший в передряге: чистенький мундир, аккуратно собранный походный рюкзак, он жует сопли, пытаясь уговорить их вернуть оружие. Взамен, как бы снисходительно, ему пихают М-16 с развороченным прикладом. Возвратная пружина вывалилась, а на ствольной коробке видна сквозная пробоина от пули. Хряки словно не слышат его. Этот язык чужд для них. В нем слишком мало мата, угроз физической расправы и холодной стали Ка-Бара [9]. Сопровождающий офицер этого не видит, а вот салаги - видят прекрасно, прижимая поближе к груди чехлы с оружием. Они знают, что какие-то считанные минуты отделяют их от этого мира. Возможно, именно с этими хряками они будут делить грязную лужу, горделиво называемую "окопом", будут делить хавчик, боекомплект, жизнь и смерть. По мере приближения к центру базы уже хряки превращаются в призраков: все меньше становятся их стайки, все менее буйным - нрав. В десяти метрах от штаба сидит здоровый чернокожий парень он рыдает, пуская пузырями сопли и слюни и прижимая к груди обшарпанный АК-47 [10], рядом с ним крутится тощий низкорослый морпех, до салаг доносятся обрывки разговора:
- Намба тэн[11], Джангл Банни [12], собери слюни...
Очередная картинка проплывает мимо и вот группа салаг ждет распределения: лейтенант с видом задроченного бюрократа устало смотрит на них и ждет, когда же кто-нибудь соизволит представиться.

Самолет чиркнул резиной по посадочной полосе, вызывая у всех синхронное чувство облегчения.
Трэвис всю дорогу травил байки про русские зенитные комплексы, которые, по его словам, были натыканы на каждой горке вдоль всего Ханоя, и их дальнобойность позволяла сбивать даже транспортные самолеты. Все понимали, что он заливал, но всем было не по себе аж до самой посадки.
Я очень надеялся, что не попаду в одно отделение с Трэвисом. Он был неплохим малым, но его беспрерывный треп мог вынести мозг почище коммунистической пропаганды. Еще не хотелось остаться с Соней или Смоуком. Оба негра в нашем взводе в учебке всегда держались друг друга, и то и дело задирали кого-нибудь, строя из себя крутых парней. Вот Банни-Бенджамин был нормальным напарником: в меру общительный, в меру юморной. В общем, в меру.
Фу Бай с высоты трапа был похож на охренительных размеров муравейник. Люди, машины, ящики с боеприпасами, мешки с песком, БТРы, артиллерийские установки — все куда-то двигалось, подчиняясь упорядоченному хаосу армейского распорядка. Первое впечатление от Вьетнама было настороженным, но вполне приемлемым — да, жара как во Флориде, малость пыльно, но в остальном ничего.
А потом мы увидели их. От них тянуло грязью, потом, кровью, недельной отсидкой в джунглях. И смертью. Да что там, казалось, что это сама смерть натянула костюм морпеха с разгрузкой и парой пулеметных лент вместо черного балахона, и взяла в руки проверенную М16 вместо своей старомодной косы. Кто-то из наших было хотел поспрашивать у них новости, и вообще как тут обстановка, но резко передумал, когда увидел, как парочка таких парней лишила одного беднягу вверенного ему пулемета. Не знаю, как бы я поступил на его месте. Может, пожаловался бы офицеру, может попытался бы отобрать оружие обратно, или позвал своих на помощь. Проверять не было никакого желания. Я не хотел пересекаться с ними взглядами, но то и дело косился на них, стараясь держаться подальше. И вдруг словил себя на мысли, что мне уже по барабану, будет со мной в отделении Трэвис, Соня или Смоук. Лишь бы поменьше этих парней.
Ближе к центру базы их действительно стало поменьше, и они выглядели не настолько крутыми, так что я немного успокоился. Вскоре мы добрались до лейтенанта, который, вроде как, должен был нас распределить. Видя, что парни не спешат представляться, а на лице лейтенанта сквозь усталость начинает проступать раздражение, я шагнул вперед и выпалил:
— Рядовой Сэмюэл Стивенс, сэр! Прибыл для распределения.

Зеленая машина по сборке человечины сегодня работала на полных оборотах. В общем-то рассуждения Сэма о том, с кем было бы неплохо тянуть лямку никого не волновали. Гораздо актуальнее был вопрос: кто из этих парней выживет.
Стержень шариковой ручки уперся в лист бумаги, вписывая имя Салаги в Историю. Торжественность моменту придавал сам вид рабочего стола и офицера: аккуратный, отутюженный, он словно был вырван из мира и небрежно брошен в кучу корявых построек посреди большой грязной лужи. Толчок. Стержень небрежно соскальзывает с ровной линии. Все, Сэм, в Историю ты вписан коряво. Хряк, подваливший к столу небрежно упер ствол дробовика в стопку папок, оставляя куски рыжей глины на чьем-то личном деле:
- Эй, Сарделька Пэнни, я этих салаг отгребаю для третьего пятого. Обстучи там сам все бумажки, - по началу, у салаг отвисают челюсти, от откровенного ахуя. Разговор в такой манере с офицером при исполнении, но пара мгновений, и до них начинает доходить, что наглый хряк - офицер. Планшет на бедре, кольт в кобуре на груди. Кителя со знаками отличия нет, лишь один лейтенантский погон прицеплен к лямки разгрузочной амуниции, да на каске красуется надпись "Последний офицер Конфедерации", от него прет порохом, кровью и потом, плечо и голова перемотаны свежими бинтами. Прямая противоположность раскрасневшемуся лейтенанту Сардельке Пенни. Салаги пускают смешок, определенно находя некоторую схожесть. Сарделька поднимается и как можно более грозно тычет пальцем в грудь хряка-лейтенанта:
- Лейтенант Стоун, ваше самоуправство тут не...
Сардельку осаживает тощий рыжий паренек, бледный и высокий, одетый лишь в шорты "тайгер страйпс" и каску с надписью "Kill,Kill,Kill", пущенную по кругу. На плече у него охотничий "Ремингтон 700". Осаживает толчком в плечо, приземляя его жопу на стул. Через толпу салаг протискивается здоровенный блондин, попутно раздавая салагам цинки с патронами. Теперь Сарделька окружен и неравный бой субординации с хряками становится предрешен:
- Я доложу об этом полковнику Хэйлу...
Лейтенант усмехается, но ухмылка его больше похожа на оскал:
- Большой, всеки ему, это приказ.
Короткий звук тычка по мясу и Офицер по Кадровым Вопросам Штаба Морской Пехоты Фу Бай отправляется под стол. По какому-то странному стечению обстоятельств, никто из веонных полицейский и офицеров в округе не видит эту сцену: все заняты своими делами, смотрят по сторонам. Хряк лейтенант внимательно смотрит на толпу салаг:
- Итак, я лейтенант Стоун, командир взвода Стоун Боллз [13] имени Джозефа Стоуна младшего, добро пожаловать на борт. Сержант Диккенс Смит, - он кивает в сторону Рыжего, - и Капрал Джон Майерс проводят вас до вертухи, а ты, ты, и вот ты, - почти наугад он ткнул в первых попавшихся салаг. Трэвис, Смоки и Сэм, конечно же.
- Пойдете со мной, нужно сделать кое-какие запасы, нагрузку перекиньте на товарищей.
Лейтенант уверенно двинулся в сторону складов, похожих на большой форт из зеленых деревянных ящиков:
- Итак, салаги, кто откуда? В какой учебке мотались?

Лейтенант лениво переписывал нас пофамильно аккуратным почерком. Вообще, вся его аккуратность, чистота и правильность смотрелись не очень уместно в окружающем армейском хаосе, да еще на фоне вьетнамской жары и пыли. Я даже подумал, что нарисую его вечером, и принялся вглядываться, запоминая детали, но тут бюрократическая идиллия была грубо прервана.
То, что произошло дальше, конечно, неслабо нас шокировало. Тогда мы еще не понимали, что только так здесь все и работает — через грубость, угрозы, оскорбления и смачный удар под дых. У генералов в штабе наверное есть красивые бумажки с отчетами и всем остальным, и им кажется, что здесь все так и происходит, но реальность такова, что крутые хряки приходят и просто берут то, что им нужно, а бумажки подгоняются потом, пытаясь втиснуть поведение хряка в хилые рамки распорядка.
Лейтенант Стоун был без сомнения крутым хряком. Дело было даже не в том, что он внешне нифига не походил на офицера, не в том как он опустил штабного коллегу-офицера или как приказал вломить ему на наших глазах. Дело было в том, что он не рисовался при этом. Для него это было обыденным поведением, и вот эта обыденность, с которой он топтал заляпанным глиной ботинком правильный армейский порядок — она завораживала. Так, наверное, питон завораживает кроликов.
Поэтому мы даже не слишком удивились, когда все вокруг сделали вид, что заняты своими делами, и никто не попытался натравить на Стоуна военную полицию, позвать вышестоящих офицеров или еще что. Я был уверен, что даже если кадровик потом напишет рапорт, все свидетели в один голос подтвердят, что ему стало плохо на жаре, и он упал сам.
В общем, пока сержант Диккенс и капрал Майерс вели остальных к вертолету, Стоуну понадобились добровольцы. Добровольцами он назначил Трэвиса, Смоука и меня, поэтому я просто отдал свой рюкзак и винтовку Банни, и попросил его занять мне койку или, не знаю, место в окопе, если коек Каменнояйцевым не полагается.
Пока мы шли к складам, лейтенант решил скрасить дорогу разговором. Трэвис наконец оправился от шока и принялся трещать в своей любимой манере за всех сразу.
По его рассказу, который он втиснул в одно охренительно длинное предложение, выходило, что сам он из Алабамы, Смоук из Техаса, а я из ДиСи, хотя я сто раз ему говорил, что в Вашингтоне только учился, а родом из Вирджинии. И учились мы все вместе под началом сержанта Дэниэла Доусена в тренировочном лагере на острове Пэрри в Южной Каролине, и все мы добровольно пошли в морскую пехоту, чтобы защищать страну и демократические идеалы. От его трепа у меня уши в трубочку сворачивались, и я только думал, чтобы у него наконец закончилось дыхание и он заткнулся.

- Доусен? Да он же кретин. До сих пор помню, как он проходил полосу с грацией мешка говна и ссался при тренировочном обстреле, - лейтенант охотно подхватил разговор, втягивая Трэвиса и вытягивая слова из Сэма. Сыпал ходовыми в Миру шуточками и болтал без умолку, ведя салаг через дебри базы. Уже потом Сэм просек эту фишку: когда люди уходят в треп, они не видят ничего дальше своего носа. На выходе хряки могут сутками не проронить и десятка слов, а сейчас лейтенант разошелся. Сказать по правде, в некоторый момент вся эта война начала казаться походом бойскаутов под началом мудрого вожатого за две мили за города. Больше всего проникся Трэвис, он старался идти наравне с лейтенантом, неуклюже задевая людей, спотыкаясь, вступая во всякое дерьмо и без умолку вещая. Именно эта херня потом его и угробит на раскуроченной базе, среди перемешанных с землей окопов, позиций, перекрытий и трупов. Но это будет уже позже, в параллельной реальности мира суперхряков.
Сэм шел, на ходу впитывая информацию и медленно познавая суть местных нравов. Лейтенант на ходу, как бы между прочим, схватил с одного ящика планшет с бумагами. лежавший рядом с жопой майора, ушедшего в столь увлекательный мир грез и расслабленного трепа. Лишь отрывки разговора долетели до ушей Сэма:
- ... в конечном итоге. пришлось ему закладывать машину...
Еще один поворот, и они оказываются на полевом складе боеприпасов, как бы это помпезно не звучало, но фактически это были ряды ящиков, составленных штабелями под открытым небом. На ходу окликнув одного из тусовавшихся там солдат-грузчиков, он в строгой жесткой манере заговорил:
- Эй, рядовой, какого хера, отгрузка для третьего пехотного не составлена?
На мгновение солдат растерялся, спешно отдал честь, застегивая ворот кителя свободной рукой:
- Эээ, сэр, все составлено, - он махнул рукой в сторону штабеля с разносортными ящиками, - Уже полчаса...
- Вольно. Продолжай работу, - лейтенант с суровой рожей уверенно двинулся к ящикам, быстро отбирая самое нужное. Пять массивных ящиков перекочевали в руки салаг в спешной и небрежной манере.
- Так, а сейчас шустро на вертолетку, Майерс вас встретит и погрузит, - он чуть отстранился обращаясь уже к паре вальяжных солдат на КПП:
- Эй, этих пропустить без досмотра. Сейчас машина придет - остальную партию отгрузим. В голове Сэма уже возникали кое-какие вопросы, также как и осознание того, что сейчас их лучше не задавать. Зеленая Машина неспешно приоткрывала свой капот демонстрируя странные, полуразвалившиеся механизмы, скрепленные скотчем солдатской смекалки с приводом из толпы суперхряков.
Уже на КПП они столкнулись с майором, тем самым любителем поболтать, который, выпучив глаза спешно скакал в сторону склада. А их путь через муравейник базы был на редкость коротким в этот раз: вертолетка располагалась недалеко. В толпе они не сразу заметили Майерса, который, буквально за шиворот волок их к видавшим виды "Ирокезам". Заскочили наспех, ресселись по ящикам и принялись созерцать окружающие красоты. Трэвис молчал. И не только потому, что рев двигателей перекрывал его голос. Из огромного "Чинука" напротив, похожего на решето, неспешно выгружался отряд таких же салаг. Чистенькие, при полном боекомплекте, они выгружались на металлическую палубу [14], садились, падали навзничь. К вертолету уже спешил наряд медиков. Из огромного чрева вертушки вытаскивали трех салаг, перепачкавшихся в крови. Их снаряжение летело в кучу барахла, рядом с ровным рядом трупов. Двоих сразу накрыли темно-зелеными пончо. Повреждены при транспортировке. Вернуть адресату.
Майерс кивнул в сторону новеньких рюкзаков, перепачканных кровью и, перекрывая шум двигателя, буквально прокричал:
- Боку [15] халявы привалило - хватайте, сюда тащите.

Лейтенант Стоун на удивление легко поддержал треп Трэвиса, и я как-то сам не заметил, как оказался тоже втянут в этот разговор. Стоун вдруг перестал выглядеть человеком с другой планеты — планеты, полной джунглей, вьетконговцев, пороховой гари, крови и смерти — и сразу стал "свой в доску". Все же я помнил о субординации, и старался не слишком фамильярничать с лейтенантом, а вот Трэвису похоже снесло крышу — он шел будто на прогулке по кампусу, лыбился в ответ на шутки Стоуна и мне показалось, что он вот-вот похлопает лейтенанта по плечу. Не знаю, как бы отреагировал на это лейтенант.
Мы шли по базе, следуя за Стоуном, который ориентировался здесь, наверное, по запаху. По дороге он позаимствовал у какого-то разморенного жарой майора планшет с бумагами, быстро пробежал их глазами и удовлетворенно кивнул. Я только начал подозревать неладное, когда мы вышли к складу боеприпасов — аккуратно расставленной в несколько рядов куче ящиков с кое-как натянутой над ними маскировочной сеткой.
Лейтенант снова превратился в крутого хряка и за пару фраз вытряхнул из подвернувшегося солдата информацию о расположении отгрузки для "третьего пехотного". Я подумал, что сейчас мы будем таскать это все до самого вертолета, который находился хрен знает где, и уже успел заранее вспотеть, но Стоун вытащил всего пять ящиков, бегло ознакомившись с их содержимым, и приказал тащить их к вертолету, заявив парням на КПП о какой-то машине, на которую отгрузят остальное. В этот момент я сообразил, что мы только что в буквальном смысле сперли со склада пяток ящиков боеприпасов, и совсем не факт, что они предназначались для нашего взвода. Просто они потребовались Стоуну, и он их взял.
Я затолкал зародившиеся было в груди протесты обратно и под аккомпанемент взвизгиваний майора за спиной пошел к вертолету, благо идти было недалеко. Но я все равно чувствовал себя ребенком, которого соседский парень подбил нарвать яблок в саду у миссис Тёрнер, и теперь мы возвращаемся обратно, нагруженные добычей и пока еще не пойманные. Поэтому мой шаг то и дело невольно ускорялся, и я чуть было не промахнулся мимо нашего вертолета, но капрал Майерс чуть ли не за шиворот вернул меня обратно к нашим потрепанным "Ирокезам". В суматохе, что царила на вертолетной площадке, я мог улететь вообще черти куда, а с ящиком бесценного груза меня везде бы ждали с распростертыми объятиями. Оставалось только радоваться, что никто не попытался отжать мой ящик, пока я шатался по площадке.
А потом мы увидели изрешеченный "Чинук" по соседству, из которого выгружались парни. Свежее мясо, такие же как мы, но уже познакомившиеся со смертью лицом к лицу. Они выходили, выползали и выпадали из вертолета, бледные как полотно или красные от сдерживаемых слез. Падали на землю, на ящики, на площадку, кто-то блевал под колесо вертолета, а я смотрел на троих парней, которых выносили на руках медики, и на остальных, которых укладывали рядом с вертолетом ровным рядком. К ним тут же перекочевали еще двое, которых вынесли медики, и их вещьмешки с глухим стуком отправились в кучу снаряжения тех, кому оно уже не пригодится.
Майерс что-то крикнул, кивая на рюкзаки, но я не расслышал его, хотя стоял буквально в шаге от него. В ушах грохотали движки вертолетов, но куда больше грохота было от оглушающей тишины у меня в голове. Я смотрел на мертвых парней, которые, возможно, были с нами в одной учебке, и у меня не было ни одной мысли, только тяжелая звенящая пустота.
Майерс крикнул еще раз про халяву и рюкзаки, и толкнул меня — несильно, просто направив в нужную сторону. Я пошел на деревянных, негнущихся ногах к куче, протянул руку и схватил за лямку чей-то рюкзак. Он был тяжелый, с большим темно-красным пятном в углу, а лямка была влажной. Я сжал ее в руке и пошел назад, а рюкзак волочился за мной по земле, и пыль прилипала к кровавому пятну на нем серой заплаткой.
Я подошел к Майерсу и стал перед ним. Колени не гнулись, иначе я бы наверное просто упал на землю перед ним — вдруг пропало всякое желание делать что либо, даже стоять. Но я не мог упасть, поэтому просто стоял, держа рюкзак мертвого парня и страшась посмотреть на свою руку, сжимавшую лямку — была ли там тоже кровь, или просто это была пролитая фляга.

Майерс заржал. Откровенно, прямо в лицо Сэму, заставляя того чувствовать себя школьником у дверей борделя. Но в усмешке этой есть нечто отеческое, в некоторой мере, когда сынок облажался. Да, сейчас он опустится и завяжет ему шнурки на ботинках. Рюкзак переворачивается вверх дном, извергая все содержимое на палубу: шмотки, какая-то книжка, сухпаек, пачки патронов. Майерс отцепляет с рюкзака каску, перегружая туда самое ценное на его взгляд: три магазина М16, несколько патронных пачек, банку печенья из С-крысятника [16], перевязочный пакет, пачку гондонов, какие-то бумажки, пару носков. Кое-что, конечно же, перекочевывает попутно в его карманы. Где-то рядом его, не столь обремененные моральными устоями, товарищи потрошат еще один рюкзак. Остальное, увы, становится добычей хряков более матерых и наглых. Один из них, тощий, и высокий как жердь стягивает ботинки с мертвеца. Оно и понятно: от его ботинков остались лишь подошвы, перемотанные каким-то тряпьем. Взгляды исподлобья сверлят Сэма, хряков, и всех, кто принял участие в увлекательной лотерее "Растащи собаку"[17]. Для салаг, лишенных наставников, это чистейшая дичь. Они косятся, смотрят исподлобья, отворачиваются, но спустя неделю, месяц, а может и день они будут выворачивать карманы умирающих товарищей в поисках пары патронов, сигарет, жратвы...
Появление лейтенанта заканчивает маленький ознакомительный пир на костях. Майерс орет, перекрывая мощью своей глотки рев вертолетного движка:
- По "птичками", сукины дети! Наши косорылые друзья заждались!
Винты все чаще проносятся над их головами, сметая во все стороны разбросанные по палубе вещи. Неспешно, с небольшим натягом, вертолеты отрываются от земли. Лейтенант запрыгивает в вертушку, отчего ее чуть покачивает и только тут Сэм замечает, как ему повезло с компанией. В вертушке были сугубо белые парни, был Майерс и сам лейтенант, Трэвис и еще какой-то салага в нелепых очках в роговой оправе, от толпы сверстников его отличала, пожалуй, только глянцевая кожаная кобура из которой виднелась рукоять револьвера.
- Я Том!! - прокричал он через затяжной хлопающий вой лопастей, обращаясь к Сэму и Трэвису.
Лейтенант усмехается, вытряхивая одну за другой патронные пачки в свою каску. Майерс проделывает то же самое, только патроны у него покрупнее и выгружает он их в брезентовый мешок, полный звеньев пулеметной цепи.
- Эй, салаги, у нас Хот-ЛЗ [18], так что времени зря не теряем, - он протягивает каску с патронами, - Снаряжаем по 18 патронов. Если туго с математикой: забили до отказа, вытащили два патрона, иначе, можно клин словить. Редко такое бывает, но бывает.

Майерс забрал у меня рюкзак и без всяких церемоний вытряхнул его содержимое на палубу. Я видел, как блестят в улыбке его зубы и дергается кадык, но по-прежнему ничего не слышал. Он быстро осмотрел вещи, кое-что тут же переложил к себе в карманы, а другие парни из взвода в это время так же ловко потрошили другие рюкзаки. И не только — один из них приложил свою стопу к ботинкам, что торчали из-под брезента, сравнивая размер, и тут же принялся расшнуровывать их. Его собственная обувь представляла собой жалкое зрелище из тряпок и подошв, через которые просвечивали грязные ноги.
Я не осуждал его. И я не осуждал остальных, которые забирали себе государственное имущество, принадлежавшее мертвецам — там, куда они отправлялись, вещи были не нужны, а здесь лишняя пара сухих носков в джунглях могла еще спасти твои ноги от вездесущего грибка, а пачка печенья или банка ананасов — помочь не подохнуть с тоски. Я не знал этого тогда, но глядя на них, как ловко и привычно они это делают, я чувствовал, что это было нормально здесь. Впрочем, заставить себя присоединиться к этой инвентарной вакханалии я так и не смог, да не очень-то и пытался.
Появление лейтенанта стало похожим на появление льва над тушей убитой антилопы. Словно спугнутые стервятники, парни вскочили, на ходу заканчивая рассовывать барахло по карманам. Не думаю, что лейтенант стал бы кого-то наказывать, просто его появление означало, что пора выдвигаться. Что и подтвердил Майерс, громогласным рыком заглушив рев вертолетных двигателей.
Лететь на вертолете в первый раз было, прямо скажем, страшно. В самолете ты можешь видеть проплывающую под крылом землю и чувствовать воздушные ямы — но все это за толстым стеклом иллюминатора. Здесь же в открытый борт дул ветер, земля неслась очень близко под ногами, и иногда мне казалось, что мы вот-вот заденем верхушки деревьев, пока мы не поднялись повыше. Впрочем, лейтенант и парни вели себя так, будто едут в автобусе в супермаркет. Только тогда я вдруг обнаружил, что Соня и Смоук попали в другой вертолет, впрочем как и Банни. Оказывается, он вернул мне рюкзак и винтовку, пока я стоял в оцепенении, глядя как Майерс потрошит рюкзак мертвого парня, а я и не заметил.
С нами был еще незнакомый парень в очках и с новеньким револьвером на бедре, который представился Томом. Он был похож на завсегдатая шахматного клуба, который попал сюда по недоразумению. Впрочем, я наверное выглядел так же. Я проорал ему в ответ свое имя, но не был уверен, что он меня услышал — перекрикивать вертолетный движок мне раньше не доводилось.
Тем временем лейтенант и капрал высыпали патроны из пачек в каски и принялись заряжать магазины. Лейтенант протянул свою каску нам, объясняя практические тонкости зарядки магазинов для винтовки М16А1. Кажется, он даже не слишком напрягался при этом, но я отчетливо слышал каждое его слово.
С математикой у меня было в порядке, поэтому я принялся забивать по восемнадцать патронов в магазин и складывать их в подсумок. Я успел зарядить штук шесть, пальцы приобрели сноровку, поэтому я принялся поглядывать в дверной проем на проносящуюся под нами вьетнамскую землю.

Пузатые "птички", неслись над землей довольно плотной группой: он даже мог различить парней из своего отряда в соседней машине. Вот сидит Рыжий парнишка с безымянной фамилией Смит. Сидит на самом краю, уперевшись ботинками в лыжу вертушки. На сержанта он похож меньше всего, так, обычный фермерсский мальчишка, сперевший отцовскую винтовку, чтобы пострелять по воробьям, которому какой-то шутник сверху напялил непропорционально большую каску. Прямо у него под ногами проносились мили Вьетнамской земли, удобренной трупами гуков, металлом и взрывчаткой, а сам он сидел невозмутимо, с некоторой долей пофигизма, видимо, даже не задумываясь о том, что резкий поток ветра может сорвать его с железного борта вертушки и сбросить наземь. Уже потом, в одной из окопных бесед, Сэм узнает, что Рыжий дважды выживал во время падения вертолета, спрыгивая вниз за секунду до столкновения с землей. А еще на соседней "птичке" были пулеметы, питающиеся от огромных коробов с лентами и регулярно огрызающиеся длинными очередями. Тогда это вызвало небольшое недоумение. Во второй паре вертолетов стрекотал "Веселый Зеленый Гигант" [19], с надписями "Marines" тащивший на тросах корявый "ховитцер". У открытой двери с глубоко философским видом курил хряк, свесив ноги вникуда и повиснув на тросе, выполнявшем функции дверей. "Зеленый гигант" завалился на бок, уходя вправо, и сигарету просто напросто снесло воздушным потоком. С философским видом он достал пачку "лаки-страйка" из нагрудного кармана и помахал рукой Сэму с тяжелой улыбкой. Мгновение, и тяжеловес уже скрывается где-то позади вместе с одним из "ирокезов", набитых хряками. Суровыми такими брутальными ребятами... Не то что они.
А внизу проносится земля. Лоскутное грязно-зеленое полотно Вьетнама, испещренное шрамами недолетевших снарядов смешивается с ярко зеленой порослью, и через несколько секунд заменяется мохнатым зеленым ковром джунглей, местами изорванным следами недавних артналетов и бомбардировок, местами - пересеченными грязными лентами рек, на нескольких полянах мелькают артпозиции, на которых крохотные солдатики вкапывают игрушечные "ховитцеры", местами - просто цепочки крохотных зеленых человечков, идущих цепью.
Сэм слышит звонкий щелчок по куполу каски. Пулеметный патрон отскакивает от металла и летит вниз. Майерс кричит:
- Салага, бля, хорош ебалом щелкать, а то винтов не слышно, - лейтенант сверлит глазами Сэма, выжидает секунду и продолжает говорить:
- ... На сброске - скидываете лишее нахуй на землю, себе оставляете только винтовку. Сначала можете не стрелять, но было бы неплохо, если бы вы хотя бы магазин высадили по гукам. Не вздумайте бегать в полный рост. Вообще, не высовывайтесь пока выше травы. На всех пребежках - жопа выше головы. Не хватало еще, чтобы вас пришлось вытаскивать отсюда с дырами в туше...
Трудно переоценить такие вот "уроки"...

Все начинается слишком быстро... Краем глаза Сэм видит соседнюю вертушку. Битком набитую нигерами-салагми. Рыжий прижимает винтовку к груди и вглядывается в зелень и их борт первым начинает снижаться. Только, более натужно, тяжело и неспешно. Оба пулемета начинают огрызаться длинными очередями, винты вертолетов разгоняют облака дыма на палубе. Майерс начинает поливать из "Борова" и их борт ныряет резко, с резким толчком касаясь земли. И тут, на земле, картина становится абсолютно другой: джунгли гремят и сверкают вспышками выстрелов, и вертушки попадают под огонь. Под его ногами лежат четыре бойца, два из которых наспех перемотаны бинтами, а третий - с красным крестом на каске...
Первый Бой захлестывает салаг, как приливная волна.

Я смотрел на проносящуюся под нами землю, и силился понять, что в ней такого, за что отдали свои жизни парни, чьи вещи распотрошил наш взвод. За что в самом ближайшем будущем можем отдать жизни и мы. Я смотрел и не понимал, и это непонимание снова грохотало у меня в ушах звенящей пустотой.
По каске что-то звонко щелкнуло. Майерс привлек мое внимание и продолжил инструктаж. Мы слушали его, и пытались понять, как все его рекомендации соотносятся с тем, чему нас учили в учебке. По всему выходило, что никак, и проще было действительно "забыть все нахуй", как рекомендовал лейтенант, и привыкать учить все на ходу — вот так, в воздухе, в грохочущем винтами вертолете, набитым пушечным мясом. Морской пехотой.
А затем вдруг все началось. Вертушки нырнули вниз, взревели бортовые пулеметы с соседнего борта, заглушая даже грохот винтов. Внизу все было покрыто дымом, но вертолеты разогнали его на снижении, и Майерс, чуть высунувшись за борт, вжал гашетку, выплевывая длинную очередь из своего М60. Гильзы весело и беззвучно протанцевали по борту, а я пытался разглядеть тех, в кого он стрелял. В чертовом дыму нихрена не было видно, едва заметные очертания деревьев вдруг резко подсвечивались вспышками выстрелов. Пара пуль щелкнула по борту вертолета, я заметил только искры и следы от пуль — грохот вокруг стоял неимоверный. Внизу, в траве, лежали несколько парней в бинтах, рядом с ними был вроде бы медик. Майерс что-то проорал, размахивая свободной рукой.
Я спрыгнул вниз, подгибая ноги, чтобы приземлиться на корточки, и не разгибаясь тут же отбежал на пару метров в сторону, упав на землю рядом с ранеными. Сдернув лямки рюкзака, я положил его перед собой, опер на него ствол винтовки и принялся вглядываться в дым, чтобы понять хотя бы в какую сторону стрелять. Все происходило слишком быстро, слишком шумно, и слишком сразу, чтобы я мог хоть что-то соображать. Тело действовало само, и последние советы Майерса приходились как нельзя кстати. Я оглянулся, чтобы посмотреть на него и понять, что мне делать дальше.

Высокая трава, чуть пригнувшаяся под мощными потоками воздуха, рвущимися из-под винтов скрывает салагу с головой, только вот в чем беда: видна ему сейчас лишь выжженная высокая зелень и суетящиеся хряки: над головой пули проносятся с визгом, заглушающим рев двигателей, отзываясь иногда глухими ударами по обшивке вертушек. Машинально, Сэм оглядывается: Майерс дает длинную очередь из пулемета, резко сгибается, перебегает в сторону, солдафон с медиком спешно закидывают раненого. Не самым, конечно, деликатным способом, скорее даже как мешок с говном. Несколько пуль бьют в опасной близости от второго пилота: высаживают стекло, сверлят дыры в обшивке, но сам пилот даже не подает виду, являя образец, поистине, буддийской выдержки. Помощник медика сгибается, зажимая бок, а сам медик, орет во всю глотку, аж жилы на шее проступают, затаскивает второго раненного. Трэвис, вопреки приказу Майерса поднимается на одно колено и высаживает почти весь магазин куда-то в лес. Рыжий паренек Смит всает в полный рост из травы, прижимая винтовку к плечу, делает выстрел, скрывается. Их вертушка идет на подъем, а медик спешно копошится над раненым товарищем. Два, три, пять метров. Медик соскакивает вниз. Вторая вертушка грузно поднимается вверх, огрызаясь пулеметами. В десантном отделении бесформенной кучей лежит тело. Вертушки оттягиваются в сторону, а трава вздымается сплошной стеной. Фута в три-четыре высотой. Она надежно закрывает бойцов от раскосых глаз Ви-Си. Секунд десять. Не больше прошло с момента приземления. А, казалось, прошла вечность.
Рев двигателей удаляется, а на смену ему приходит стрекотня перестрелки и отрывистые крики:
- Отходим!!!
- Смит, уводи людей!!

Говорят, война — это ад. Там, на месте высадки, на месте моего первого боестолкновения, мне так не казалось. Просто это был другой мир, со своими правилами и законами физики. В этом мире время шло очень медленно, а пули летели очень быстро. В этом мире нельзя было ходить в полный рост. И в этом мире нужно было убивать.
Я чуть приподнялся над импровизированным бруствером из своего рюкзака, и выпустил две короткие очереди по три патрона куда-то в дым, куда-то туда, куда отстрелялся Трэвис, целясь примерно на уровень человеческого роста. Бах-бах-бах, бах-бах-бах, шесть кусков свинца отправились в лес, чтобы, возможно, найти свои жертвы. Я не знаю, каким задним местом я все это осознавал, осознавал тот факт, что впервые в жизни стреляю в кого-то, могу кого-то убить из своей винтовки. Но я знал это, чувствовал всей кожей, хотя руки действовали автоматически, и я никак не мог это остановить. Думаю, если бы в тот момент из дыма на меня вывалился гук, я бы точно так же всадил очередь ему в грудь, как выпустил их просто в дым. Я знал, что кто-то может умереть там, на другой стороне, словив мою пулю, и я ничего не чувствовал по этому поводу.
Грохот движков наконец начал удаляться, и окружающая плотная стена звуков постепенно рассыпалась на отдельные дробные выстрелы и крики. Кто-то кричал, что нужно уходить, и отводить людей. Я снова оглянулся, нашел взглядом рыжую шевелюру Смита, и взялся за лямку своего рюкзака, все еще прижимаясь к земле. Почему-то мне показалось, что оставлять его здесь будет неправильно.