Демоны железного века | ходы игроков | Александр Норденшельд

Каким бы ни было положение британцев в Индии, Бенгальский Клуб был и остается самым респектабельным заведением Калькутты. Крупные промышленники, аристократы всех мастей и национальностей, крупные военные чины, гражданская власть, политики и дипломаты – все они, стоит им остаться в Калькутте на сколь-либо продолжительный срок, обязательно стараются обзавестись членской карточкой.

Само собой, у Александра Норденшельда такая карточка имелась. Причем полученная абсолютно честным и целиком официальным путем. Именно потому он сейчас полноправно наслаждался прохладным воздухом Комнаты Рейнольдса, расположившись в удобном кресле и перелистывая свежий номер бомбейской «Таймс оф Индиа». Александр любил Комнату Рейнольдса за подчеркнутую, почти стерильную белизну, доминирующую в интерьере и за умиротворяющее спокойствие; не спокойствие даже, а состояние, хорошо передаваемое английским словом tranquility.

Под мягкий щелчок дверной ручки в комнату вошел Эванфилд. Хотя открыто назвать этого человека так граничило бы с неприличием. Майор Генри Олден Эванфилд, баронет. Именно так, и никак иначе. Уважение – основа традиции, а традиция – фундамент цивилизованного общества. Во всяком случае, так считают британцы – настоящие британцы, а не либералы и уж тем более социалисты.

Эванфилд был контрразведчиком. Сей факт уже достаточно давно стал достоянием широкого круга людей, что, удивительным образом, не делало его работу менее эффективной. В свои сорок шесть он обладал прекрасным чутьем и молниеносной реакцией на события – качества, с лихвой перевешивавшие его многочисленные недостатки. У Норденшельда было мало причин для симпатии к этому человеку. Впрочем, особых причин для антипатии не было так же. Их отношения можно было бы назвать «вооруженным нейтралитетом», но такая формулировка была бы крайне некорректной, поскольку нейтралитет обычно формируется перед лицом войны.

- Алекзендар! Отрадно видеть вас здесь, в добром здравии, – Эванфилд прошел к велюровой софе, стоявшей напротив кресла Норденшильда, и, обменявшись рукопожатием, уселся на нее, сильно наклонившись вперед и уперев локти в колени. Сцепив пальцы в замок, он несколько секунд смотрел на Норденшельда, словно выдерживая театральную паузу.

- Надеюсь, у вас все хорошо? – наконец спросил он. – У меня к вам вопрос.

Вопрос у контрразведчика? Александр почувствовал короткую волну тока, пробежавшую от позвоночника по всему телу, мгновенно пробуждая и тонизируя его.

- Немец, около пятидесяти лет. Документы.

Рубленные фразы в переводе на нормальный английский должны были звучать так: «Не появлялся ли в последние дни на горизонте пожилой немец, и не заказывал ли он себе поддельный паспорт?» Эванфилд никогда всерьез не раскапывал связи Александра с немецкой и японской разведкой, но очевидно имел о них некое представление. Таким образом, сейчас он проверял, не вышли случаем на норвежца по старой памяти друзья из ныне исчезнувшего Центра Мирового Зла? В прошлом году многие интересные личности характерно арийского происхождения бесследно растворились за пределами Германии. На их поиски тратилось немало сил и средств, но Александр долгое время умудрялся не впутываться во всеобщую «охоту на крыс». До сегодняшнего дня, как видно.

Впрочем, Эванфилд пока просто интересовался. Даже так – ставил Норденшильда в известность. Сам по себе такой подход мог быть демонстрацией «кредита доверия» контрразведки Александру. Или нет. Контрразведчик не отрываясь смотрел на Норденшильда. Игра в гляделки окончилась внезапно – майор поднялся на ноги и педантичным жестом одернул пиджак.

- Всего доброго, Алекзендар, - иногда это нарочито кокнеевское(1) коверкание его имени вызывало у Норденшильда раздражение. Но не сегодня. Сегодня были и другие, более веские поводы для раздражения.

Отложив газету, Александр перебрался в Обеденный зал. Время незаметно подошло к ланчу и хотелось верить, что хорошая кухня скроет неприятный осадок от общения с Эванфилдом.

Сегодня Обеденный зал был почти пуст. Обеспокоенные растущими беспорядками на улицах Калькутты, которая, из-за своего географического положения могла стать центром индо-мусульманского противостояния, город покидали многие из членов клуба. По большей части это были сибаритствующие аристократы и жадные до наживы предприниматели. Военные и гражданские чины остались в Калькутте, демонстрируя показную готовность поддерживать в городе порядок.

Александр сел рядом с Свеном Хепкеном, шведским коллегой по Красному Кресту. Потомок графского рода, Хепкен покинул страну во время германского вторжения в Норвегию. Последующие годы он провел в Индии, беззаботно проживая родительское состояние. Норденшельд нашел его в Бомбее, изнывающего от тоски и безделия и завербовал в МКК. Неожиданно, деятельность эта пришлась молодому шведу по вкусу. Не иначе, на контрасте с полным отсутствием какой-либо полезной деятельности.

- О, добрый день! – приветствовал коллегу Свен. – Прощу, садись.
Александр удобно расположился на кожаном диване, краем глаза отметив спешно направившегося к их столику официанта. Эти ребята, в любую погоду одетые в идеально сидящий фрак и белые перчатки, знали по имени и в лицо каждого члена клуба – не говоря уже о кулинарных пристрастиях.

- Пока ты не начал есть, - произнес Хепкен, откладывая вилку. – Тебя уже известили? О том утреннем инциденте в полевом госпитале?

- Каком инциденте?

- Нескольких больных, из местных жителей, утром нашли обезглавленными, а двое детей пропали без вести…

- Международный комитет Красного креста, мой друг, - Алекс методично сложил газету, машинально в виде мухобойки (чертова антисанитария), - предоставляет защиту и оказывает помощь пострадавшим в вооружённых конфликтах. И внутренних беспорядках.

Алекс абстрактно указал мухобойкой куда-то за окно. Нехитрую мысль "не плюй в колодец" можно было оформить и более прозрачно. Но человек при исполнении, не стоило давить.

- Наша организация часто подвергается критике из-за методов, которые представляются публике, гм, сомнительными. Многие всерьез считают, что Красный крест должен вызволять пленных томми из лап безумных диктаторов, религиозных фанатиков и прочих теоретиков ненасильственного сопротивления, оставась при этом в безупречно белых перчатках.

Позиция Женевы была общеизвестна. Комитет недрогнувшей рукой выписал бы левый паспорт хоть самому Гитлеру, если бы тот вовремя пошел на конструктивное сотрудничество.

- Так вот, Генри, - не опускаться же до обзывания его Хайнрихом, в самом деле, - я не знаю, зачем бы вдруг меня стал искать немец пятидесяти лет. Его репатриация на историческую родину в верховьях Амазонки на данный момент не представляется перспективной с точки зрения уставных целей Красного креста.

Алекс раскланялся с уходящим контрразведчиком и остался стоять с газетой в руке. По тому, как он ее держал, она теперь больше смахивала на дубинку.

* * *

- Не понос, так золотуха... - впрочем, применительно к Индии эту фразу стоило переделать в "понос, золотуха, туберкулез и три редких формы сифилиса разом".

- Впервые слышу, Свен. Рассказывай.

Хепкен кивнул. Официант, хорошо сложенный индус-маратхи в строгом темном костюме и белоснежных перчатках, подходя к столу, деликатно кашлянул.

- Добрый день, мистер Норденшьлд, сэр, - почтительно поклонился он, когда Алекс обернулся. – Вам подать как обычно? Если желаете, осмелюсь предложить ветчину, глазированную в меду. Так же сегодня очень хорош суп гаспаччо.

Приняв заказ, официант удалился. Свен дождался, пока тот удалтся на достаточное расстояние и заговорил:

- Ты помнишь, позавчера к нам доставили десятерых пострадавших во время разгона демонстрации?

Александр помнил. Мусульманская Лига вывели своих сторонников на улицы Индийского Города. В парке Дешбандху они встретились со сторонниками Индийского Национального Конгресса. Обстановка быстро накалилась и потребовалось вмешательство полиции, чтобы предотвратить беспорядки. Сикхи разогнали толпу быстро и жестоко, а госпитали Калькутты заполнились раненными и пострадавшими в давке. МККК не остался в стороне – его усилиями в арендуемых местным предпринимателем помещениях был спешно организован полевой госпиталь, где разместили десять человек из пострадавших во время беспорядков: пятерых мужчин, трех женщин и двух детей – мальчика и девочку около семи лет. Все были в крайне тяжелом состоянии – шансы большинства, в особенности мужчин, врачи оценивали, как очень низкие. Латхи, штатное оружие калькуттской полиции, в руках рослых и сильных сикхов было весьма эффективно. Три фута твердого дерева со стальным сердечником, утяжеляющимся к концу. Удар такой дубинки вполне мог убить человека на месте.

- Когда утром сестры милосердия вошли в палату для процедур, оказалось, что шестеро – четверо мужчин и две женщины… им отрубили головы. Прямо в постелях. Там все в крови – простыни, кровати, пол, даже стены все в брызгах и потеках… Я отказался туда ехать. Ты же знаешь, я плохо переношу подобные сцены. А когда прибыла полиция, оказалось, что детей в госпитале нет.

Александр ощутил неприятный холод в животе. Потребовалось усилие, чтобы избавится от этого неприятного ощущения.

- Ко мне только что подходил доктор Рой. Я даже растерялся немного, а он сказал: «Если произошедшее будут связывать с МККК, это может бросить тень на организацию. И поставить под сомнение ее нейтралитет в вопросах Азии. В очередной раз». Это звучало почти как угроза. Я ничего не ответил.

Доктор Бидхан Чандра Рой был не последней фигурой в молодом, бурлящем политикосе Индии. Вице-президент Калькуттского Университета, известный врач и видный член Индийского Национального Конгресса, он имел влияние как на британские власти, так и на индийских борцов за свободу. Немного странным выглядело его замечание в свете растущей напряженности между Лигой и Конгрессом. Стоит ли говорить, какие последствия может иметь этот инцидент?

Подоспел официант, все так же предупреждая о своем появлении деликатным покашливанием. Свен задумчиво разглядывал содержимое своей тарелки.

- Я туда не пойду, - сказал он, наконец. – Даже если трупы уже забрали.

Что, швед, откосил по плоскостопию? Если Дания и Норвегия получили войну и оккупацию по полной программе, то Швеция сумела отсидеться за ширмой декоративного псевдонейтралитета. Это обстоятельство вносило некоторую напряженность в отношения между потомками викингов. Но вслух Алекс ничего говорить не стал: если бы не военный опыт, то еще вопрос, как бы он сам реагировал на такие вещи. Вместо этого он решил немного погонять новобранца по части политической подготовки.

- Мы работаем на организацию, которая по политическому весу вполне сравнима с Ватиканом - при том, что римской курии более полутора тысяч лет. Это происходит, естественно, не потому, что публика любит фотографии медсестер в легкомысленных халатиках. Никто нас не любит, Свен. Но все нуждаются. Потому, что мы, так сказать, нейтральны. Всегда даем что-то взамен. Например, в каком-нибудь концлагере охрана почему-то не успевает исполнить окончательный приказ в отношении заключенных. А какой-нибудь штандартенфюрер бесследно скрывается от справедливого возмездия в джунглях Парагвая. Связи между этими событиями, естественно, нет никакой, потому что Красный крест вообще не интересуется справедливостью и возмездием. Мы руководствуемся только соображениями гуманизма и милосердия.

По ходу лекции Алекс как-то незаметно покончил с супом и ветчиной. Он отложил салфетку и жестом отослал прочь официанта с чаем. Нет времени.

- Ставить под сомнение наш нейтралитет - противопоставлять себя гуманизму и милосердию. А судьба тех, кто встает на пути гуманизма и милосердия - незавидна. Любой европейских ребенок знает это из наших сказок.

Доктор Рой, по всей видимости, не был европейским ребенком. Нет, в самом деле, сколько морфия надо украсть из американских аптечек, чтобы прилюдно обвинять почитаемых европейской публикой медсестер в отрезании голов каким-то туземным детям? Впрочем, был еще другой вариант: странное заявление доктора - это не неуклюжая попытка шантажа, а крик отчаяния.

- Ладно, Свен, езжай-ка ты лучше в управление полиции. Узнай, кто назначен следователем по этому делу, и делает ли он вообще что-нибудь. Скорее всего - нет, но официальный контакт установить надо. А я пообщаюсь с нашим дорогим доктором и скатаюсь на место.

Бидхан Чандра Рой был рослым, крупнотелым на грани тучности бенгальцем. Его гладкое, округлое лицо украшали аккуратные, но широкие усы, под которыми обычно поблескивала белозубая, приветливая улыбка. Простая одежда из белого хлопка, сочетание европейского кроя с традиционным индийским – будто бы сознательно выбиралась им, чтобы подчеркнуть одновременно и прогрессивность взглядов и верность корням. Некоторое время назад их с Алексом представляли друг другу, но знакомство едва ли можно было назвать продолжительным – знаменитый индийский врач не был напрямую задействован в подготовке военных госпиталей и вообще всячески противился вовлечению Индии в вооруженные конфликты.

Сейчас доктор Рой не улыбался. На приближение Норденшильда он отреагировал сдержанным кивком, а после короткого рукопожатия предложил перейти в Библиотеку.

Кроме Роя и Норденшильда там никого не оказалось. Они заняли два глубоких велюровых кресла. Доктор сложил сцепил руки на выпирающем животе.

- Мистер Норденшильд, - начал он. Алекс не смог не отметить прекрасный британский выговор собеседника. – Я полагаю, вы хотите побеседовать по поводу трагического события, которое произошло сегодня ночью в организованном вами госпитале для помощи пострадавшим. Прежде чем вы начнете – я не имею намерения обвинять в этих зверствах Красный Крест. Но я хочу подчеркнуть, что МККК и ИНК внезапно оказались в одном положении. Кто бы не совершил это преступление, дело может быть представлено так, что ИНК, при содействии или попустительстве европейцев устроил резню в госпитале. Можно это увидеть и с другой стороны.

Он замолчал, затем подался вперед и понизил голос:

- Для тех, кто видит ситуацию несколько глубже поверхностного восприятия событий, очевидно, что рост напряженности между мусульманами и индуистами происходит при активном участии британцев, таким образом отводящих гнев местного населения от себя. Статистика, как она есть, очень красноречива: чем больше мы, индийцы, заняты собой, тем меньше обращаем внимание на вас, европейцев. Многие уже начинают забывать, что изначальной нашей целью была независимость.

Он откинулся в кресле и шумно выдохнул.

- Кому-то может быть выгодно представить произошедшее в свете провокации британцев. И совершенно не имеет значения, что Женева и Лондон бесконечно далеки друг от друга в целях и методах.

О, доктор, вы даже не представляете... Женева и Лондон были не то, чтобы бесконечно далеки, а, скорее, зеркально противоположны. Примерно как правая и левая рука. Конечно, надо понимать, что и "Женева", и "Лондон" - не более, чем ярлыки для обозначения двух больших групп людей, цели и интересы которых совпадают лишь отчасти. Поэтому одной руке время от времени случалось отвесить звонкий шлепок по другой, к вящему изумлению шаблонно мыслящих туземцев. Но это - явно не тот случай.

Вслух, впрочем, Алекс ничего высказывать не стал. Парадоксальным образом мотивы для действий совершенно никак не влияли на собственно действия, которые надлежало предпринять.

- Красный крест заинтересован в быстрых и решительных мерах в отношении безопасности санучреждений. Иначе мы рискуем потерять наемный персонал. Полагаю, что публичное изобличение виновных, целью которых, я уверен, был морфий, а не какой-либо политический эффект, как нельзя лучше поспособствует нашим общим чаяниям. Наше оружие - добрая воля и горячая жажда истины.

Любые неуместные ассоциации между горячей жаждой истины и утюгом на пузе - на совести слушателя. Алекс откинулся в кресле с задумчивым видом (он прикидывал, удобно ли будет заскочить домой по дороге на место).

- Рискну угадать, доктор, вы уже предприняли какие-то действия в этом направлении? Из десяти пациентов убиты шестеро. Один мужчина, одна женщина и двое детей безвестно отсутствуют. Их личности установлены?

- Да?-на лице доктора Роя проступило искреннее удивление. - По моим сведениям пропали двое детей. Выжившие мужчина и женщина остались в клинике. С ними должны были поговорить полицейские, но несчаатные находились в состоынии столь глубокого шока, что не могли связать даже пары слов. Может, оно и к лучшему. Думаю, их можно успоуоить, гм... специальными препаратами, что позволит поговорить с ними. Так или иначе.

Он задумчиво потер подбородок.

- Не самый лучший способ допроса, но пока единственный возможный, как видно. Скажите, Мистер Норденшильд, вам доводилось слышать об... гм... особенных религиозных культах Индии? Бенгалии в частности.

Он задумчиво осмотрелся, пробежав взглядом по рядам книг в толстых кожанных переплетах с золотым тиснением. - Здесь вряд ли найдется что-то стоящее, а вот в Азиатском Обществе вполне возможно что-то может быть. Знаете, пути религии 3райне сложны и запутанны в нашей земле... Она проникает ыо все сферы жизни, неумолимо подчиныя их молитве, ритуалу и культу. Йактически любое событие, аспект быта, природное или искусственное явление смогут иметь религиозную подоплеку. Само собой, смерть не стала исключением. Она в любой религии играет важную ролл не так ли, мистер Норденшильд? Но простите за долгое предисловие. Суть его в том, что совершенное преступление выглыдит не простым зверством. Оно сильно напоминает ритуал. И хотя я не могу утверждать, что точно знаю какой, все же хочу отметить, что не3оторые чертугадываются с пугающей точноатью.

Он замолчал, некоторое время изучая кончики своих пальцев так, будто не было ничего более заимательного вокруг.

- Вы когда-ниббудь члышали о капаликах? -Спросил он, видимо насладившись театральностью паузы.

- Это что-то вроде легендарных тхагов-душителей? - спросил Алекс наугад. Слово было ему смутно знакомо, но тщету разбираться в индийском религиозном хаосе он давно уже оставил конкурентам из "Аненербе". Вроде бы, эти капалики еще по совместительству выполняли функции похоронного бюро, что, несомненно, было очень удобно и для них и для клиентов.

- Я понял рассказ моего помощника в том смысле, что свидетелей не осталось вовсе. Но, если детей увели с целью вовлечения в эту секту, то логично было бы оставить в живых их родителей... ладно, на месте разберемся.

Алекс выразительно поерзал в кресле, намекая, что пора от драматических пауз переходить к сути дела. А то трупы протухнут.

Доктор откашлялся.

- Я могу обещать вам помощь Университета Калькутты… и Индийского национального Конгресса в расследовании этого дел, - произнес он спокойным, ровным тоном. – А это означает открытое и прозрачное расследование со стороны полиции, заверяю вас. Но я взамен просил бы вас по возможности избегать широкой огласки произошедшего. Это, думаю, будет в равной степени вредоносно и для вашей организации. Во всяком случае – положению вашей организации в Индии. При этом, я хочу, чтобы вы понимали, что для некоторых сил такая огласка будет крайне выгодной. И вам наверняка будут сделаны щедрые предложения. Но, опять таки, вы прекрасно понимаете, что…

Тут он замолчал, словно не решаясь окончить фразу. В итоге, решившись, закончил:

- Независимость Индии – вопрос решенный. Британцы оставят ее и в самом скором времени. Я далек от иллюзии того, что это целиком наша заслуга – таковы геополитические тенденции. Но важным остается вопрос – в каком состоянии Индия обретёт самостоятельность. И данный случай, сколь бы мелким он не показался – это один из камней, закладывающий фундамент будущей войны. Междоусобной войны. Чем меньше будет этих камней – тем лучше.

Он поднялся со своего места и протянул руку для пожатия:

- Надеюсь, мы друг друга поняли. Поддержка Красного Креста со стороны ИНК и не только, а так же тесное сотрудничество в расследовании инцидента. В обмен на отстутствие поспешных выводов и соблюдение столь свято соблюдаемого вашей организацией нейтралитета в том числе в деликатных внутриполитических вопросах.

Беседу можно считать законченной. Все сказано, карты в открытую брошены на стол. Только в открытую ли? Почему доктор Рой так уверен, что Александр займется расследованием этого случая? Расследования не входят в его компетенцию, это сугубо внутреннее дело полиции государства. Или же сказанное стоит расценивать как предложение выступить «независимой стороной», которая подтвердит беспристрастность выводов расследования. Каких выводов? Само собой – о непричастности ИНК и других проиндийских сил к этому кровавому преступлению.

Стоит понимать, что преступления подобной политической окраски если и раскрываются, то виновным в них признается не тот, на кого указало следствие и суд, а тот кого назначили виновным ведущие политические силы. А при грамотной обработке прессы виновный будет известен задолго до оглашения приговора.

Алекс не без облегчения выбрался из кресла.

- Как гуманитарная организация, Красный крест считает своей обязанностью всемерно споспешествовать населению Индии в том, чтобы как можно скорее избавиться от тяжелого наследия колонизаторов.

От водопровода, для начала...

- В данном деле мы безусловно будем не только стремиться к наибыстрейшему установлению объективной истины, но также приложим самые активные усилия к пресечению грязных инсинуаций со стороны некоторых сил, пытающихся бросить тень на прогрессивные общественные движения Индии, - энтузиазм, с которым Алекс потряс протянутую ему руку, даже близко не отражал предстоящую активность.

Благоволение будущего индийского правительства, купленное - случись нужда - ценой открытого выступления против британской администрации... да, это сильно утешит тех, кому совершенно случайно выпадет потом попать под раздачу каких-нибудь мау-мау. И даже спросить будет не с кого: таковы, видите ли, геополитические тенденции. Жалуйтесь в ООН.

Сбегая по лестнице, Алекс составлял в голове чрезвычайное донесение в Женеву. "...крайне сложная оперативная обстановка в регионе не позволяет ожидать от местных властей должной поспешности в расследовании известного вам инцидента, - такой, какая позволила бы совершенно исключить возникновение паники и массовое бегство наемного персонала..." Это уйдет, ввиду срочности, по телеграфу, и, естественно, клёром. Ведь откуда взяться шифрам у гуманитарной организации? Реальная же причина для участия в расследовании была иной. Теоретически статус МКК позволял хлопать ушами и блеять про прерогативу местных властей, которые что-то там нарасследовали, а мы-де только и можем, что беспомощно кивать. Ибо мы сами люди не местные, а гуманитария всякий обидеть норовит. Но это - только теоретически. На практике, кто бы и зачем ни затеял эту провокацию, они в любой момент могут отказаться от первоначальных планов и договориться о назначении какого-нибудь более удобного виноватого. И что тогда? При том объеме контактов, который поддерживает Комитет со всеми сторонами конфликта, неизбежно найдется что-то, что любой желающий сможет ретроконструировать как улику - одни беженские паспорта чего стоят. Cудьба Валленберга Алексу совершенно не улыбалась, даже с заменой ледяных подвалов Лубянки на уютное дно Ганга.

Спустившись в холл, Алекс дал швейцару знак вызывать такси и пристроился в тени у входа.

Не приходилось сомневаться и в словах доктора о "щедрых предложениях", имеющих воспоследовать. Таких щедрых, не исключено, что от них невозможно будет отказаться. Благоволение группы Х, купленное ценой открытого выступления против группы Y... смотри выше.

В таких ситуациях нарратив надо решительно ломать, а не пытаться в него встроиться. Доктор Рой, при всем его образовании, вряд ли помнил о некоем инспекторе, который туманным сентябрьским утром 1888 года догадался отправить лондонских бобби оттирать со стен антисемитские надписи. И пока матерящиеся констебли мыли стены, - на глазах у прессы и зевак - монархия была спасена. Ну, то есть, вопрос о том, откуда взялись антисемитские надписи, конечно, возник, но поезд уже ушел. Именно это Алекс и собирался сделать: неуклюже стереть анти-какую-нибудь надпись и соскочить с трамвая, оставив англичан и индусов до хрипоты перебрасываться невразумительными обвинениями. Кстати упомянутые доктором капалики его вполне устраивали, будучи организацией национальной по форме и, наверняка, британской по содержанию (денежному). Теперь оставалось найти "надпись". Требовался никчемный человечишко из ниоткуда, с честными глазами сутенера при роскошной гостинице, не чуждый оккультной темы (профессиональный шарлатан?), и с кучей подозрительных пробелов в биографии. Возможно даже замаскированный немец.

Что характерно: ведь именно это он индусу и пообещал. Слово в слово.

Алекс нырнул в такси и назвал домашний адрес. Жизнь удалась.

Маршрут от клуба до дома, расположенного на Уэллесли стрит был давно знаком и изучен в самых мельчайших подробностях. Неудивительно: для поддержания сколь-нибудь серьезных связей в высшем свете Калькутты требовалось быть членом клуба и навещать его ежедневно. Здесь ошивались все, независимо от национальности и политических взглядов. Общих черты у членов Бенгальского клуба было только две: богатство и власть. Ну или большое желание обзавестись тем или другим. Проходимцев здесь не любили, но смутная послевоенная обстановка делала их отлов и выдворение процессом сложным.

Нельзя уверенно сказать, не являлся ли Алекс и сам подобным проходимцем. Богатый, родовитый и все же…Некоторое отчуждение витало в воздухе вокруг него, и кто знает, исходило ли оно изнутри или снаружи.

Вот и он - небольшой двухэтажный домик с небольшим двориком, обнесенным чугунной изгородью. Неброская постройка, успевшая уже несколько утратить и то незначительное ощущение стиля и изящества, которое было присуще ей изначально. Вездесущая флора успела закрепиться на крыше и карнизах, мелкие кустики с отвратительно искореженными ветками, тянули хилые листы к небу. Их корням неоткуда было взять сил – цемент плохая почва для роста. Несмазанные петли противно скрипнули, а расторопный Амар уже распахнул парадную дверь, впуская хозяина.

- Госпожа дома? – походя интересуется Норденшильд. Амар с готовностью кивает:

- Да, сахиб! Она в толовой, завтракает.

Двери закрываются. Внутри не так прохладно, как в клубе, но все же, гораздо лучше, чем в душном, пропахшем бензином салоне таксомотора. Мальчишка убегает, не дождавшись разрешения. Пройдет еще пара лет, прежде чем инстинкты слуги окончательно укоренятся в нем. Если, конечно, им будет оказана «внешняя» поддержка.

Под скрип калитки Алекса в очередной раз охватило ощущение нереальности происходящего. Как бы в привычку не вошло. Как и положено пряничному домику из доброй немецкой сказки, все здешние обитатели были не тем, чем казались. И не исключено, что это был пряничный домик из того сорта сказок, когда дети в слезах умоляют оми, чтобы хоть на этот раз Ганс и Гретель выбрались из леса.

Почему-то на долю секунды ему вдруг представился подросший Амар. Дворецкий в безупречной ливрее, красивый этой приторно-жгучей южной красотой, он отточенными экономными движениями, каким можно научиться только в одном малоизвестном английском заведении, снимал увесистое бриллиантовое колье с холеной лебединой шеи молодой графини. Ухитрившись ни разу не вмазаться белоснежными перчатками в лужу крови под ней.

Алекс встряхнулся, отгоняя нелепое видение. В принципе понятно было, откуда подобные мысли лезут в голову. Это ж ведь проходимец может неограниченно долго и беззаботно вращаться в любых кругах общества по своему выбору. А вот у человека, который сам не знает, что он такое, будущего нет.

Вопрос "Зачем???" не давал ему покоя все чаще. Женева... когда-то он молод, полон сил и верил в Проект. Но после того, как все пошло наперекосяк в Германии, о голубом знамени над Европой можно было забыть где-то на полвека. А раз так, то зачем??? На черта, например, надо ставить военно-полевую медицину несчастным туземцам, которые и так друг друга распрекрасно поубивают прадедовскими методами? Разрушение ради разрушения?

Он взялся за ручку двери столовой и молча толкнул ее. По идее, надо было сказать что-то вроде "дорогая, я дома", но слова замерли на языке.

А вдруг он и в самом деле дома? Здесь, в городе Кали?