Межевой хребет | ходы игроков | I.I. Хороший дварф - мёртвый дварф

Солёная вода.
Мерзкий, мерзкий вкус.
Или, быть может, кровь?
Пенистые волны из кровавой жижи. В вотчине Армока, гигантской цитадели с божественной наковальней, на которой когда-нибудь погибнет этот мир и возродится вновь с очередным Тресолсом; Томмином; Талоном.

Нет. Ерунда.
Всего лишь вода. На лоскутах одежды. И из глотки льётся.
Ранки на дварфийской коже саднили: первая весточка от грядущей боли. Кто допустил бы боль в божественные чертоги?

Израненные ладони впились в мокрую гальку. Попытка встать закончилась приступом тошноты: желудок выдал новую порцию соленой жидкости. Мерзость? Мерзость.

Но дышать можно. Даже сырым и скудным воздухом пещеры.
И журчание ручья успокаивает своей вполне земной (а дварфы бы сказали - подземной) мелодией.

Кто вспомнит переправу и отряд, родную крепость и речи нобля? В этом мире существовали только боль, пещера и вода.

Талон вскочил на ноги и принялся шарить по перевязи в поисках оружия, попутно пытаясь осознать произошедшее, но, не надеясь на просветление сознания он выкрикнул в темноту:
- Эй, что произошло?!

Темнота. Во круг только темнота. Томмину казалось, что он лежит с закрытыми глазами. Попробовал поморгать. Нет, и вправду темно. Холодная вода приятно омывает ноги. Вернее, только одной чувствовал воду, потому попытался пошевелить другой, испугавшись, что змеелюд не смог отобрать у него жизнь, то хоть ногу отцапал. Но нет, нога была на месте, и работала нормально, не смотря на ушибы.

Понял, что один из сапог ушёл в жертву свирепой реке. Попытался встать. Попытка принесла с собой много новых ощущений. Что то гадкое и мокрое в руке, тут же выбросил, так как шансов разглядеть не было, решил не рисковать. Плечо. Плечо ныло так, как будто в него, что то попало. А нет, и вправду же попало, что-то твёрдое и тяжелое. Прислушался к своим ощущениям. Болит, саму руку не чувствует. Ощупал место боли, похоже, что опухла, в темноте не разобрать. Попытка двинуть рукой приносит только боль. Через боль дотронулся здоровой рукой до пальцев больной. Попытался двинуть. Реакции нет. Значит сломана. Одному шину не наложить.

Порез на ноге не очень беспокоил по сравнению с рукой, но все же, доктор обратил на него внимание. Потянулся за рюкзаком. Мокрый, как сама речка. Достал от туда бинты и флягу. Налил на ногу для дезинфекции, плеснул в рот, полегчало немного. Перемотал ногу. Сел, только сейчас заметил, на сколько он устал. Привычного котелка не было на месте. Вздохнул от грусти. Определиться где он, и не сам ли? Но в такой темноте сам гоблин глаз выколет.

С боку услышал шуршание, испугался. - Эй, что произошло?! Послышался, громкий вопрос из темноты. Похоже дворф.
- Эй, эй, не ори ты так. Сказал Томмин громким шепотом – Докричались уже. Ты лучше помоги мне шину наложить на руку, а то эта речная карусель помогла змеелюдам мне её до ломать.

Дварф обычно дружит с темнотой. Туннели в тусклом свете фонаря или факела, полумрак зала родной крепости - всё это вызывает у них больше симпатии, чем солнечные деньки на чуждой горному народу поверхности. Но абсолютная темнота давила на них, как и на любое другое живое существо. И, пожалуй, они могли ослепнуть в той реке, крича и переговариваясь в шаге от очередной опасности.

Резкие движения Талона (тАлон, епта) спровоцировали слабость в ногах и тошноту. Брякнувшись на коленки, дварф уткнулся лбом в острую гальку и опорожнил желудок прямо себе под нос.
Томмин же, страдая от боли в руке, с трудом и кое-как перевязал мокрыми льняными бинтами израненную ногу.

Дварф двинулся на голос, направление он определили без проблем. С расстоянием было хуже. Но он свято верил, что нужно топать до глухого удара носка ботинков в мягкое тело. Старательно ведя ногу вперед и не поднимая слишком высоко, дабы просто наступить на тело сопартийца, а не споткнуться об него. Попутно он снимал пустую перевязь, свято надеясь пустить ее на фиксирующую шину для страдающего.

Пройдя десять шагов в кромешной тьме, то и дело спотыкаясь о крупные камни, Талон нащупал ступнёй покорёженное тело хирурга.
Собственно, даже яркий источник света вряд ли помог бы амбалу-Люминдакосту без проблем оказать первую помощь товарищу. Следующие пять минут два дварфа пыхтели и возились в темноте, пока не подготовили всё, что было необходимо для простенькой операции.



Талон с трудом внял Томмину и сделал всё возможное с удивительной проворностью. Далёкая до идеала шины, перевязь таки зафиксировала руку хирурга - больше она не болталась, словно плеть. Сам Томмин грохнулся в обморок.

Когда у Талона почти всё получилось, Томмин почувствовал резкую боль, такую резкую что упал в беспамятство на холодный и мокрый пол тёмной пещеры.

Во сне, если можно так сказать, он увидел знакомую комнату, свою спальню. Она была не очень большая. Туда вмещалась кровать да стол со стулом, последний был завален самым разнообразным хламом. Там были игрушки, разнообразные красивые камни с минералами которые ему приносил отец шахтёр и всевозможные части странных механизмов.

С кухни запахло чем-то вкусненьким и Томмин юрко нырнул в дверной проём за запахом. Там как всегда во всю орудовала его мама. На кухне было шумно, всё жарилось, шкварчало, бурлило, кипело и шипело и всё эти запахи сливались, где то под потолком и дурманили нюх, вызывая, то чувство когда говорят «Слюнки потекли». Он что-то хотел сказать окликнуть ее, но лишь открывал рот, но не издавал не единого звука.

Это его сильно бы удивило и заставило задуматься, что не так, но в кухню зашли его отец и старший брат. Он и им попытался, что-то крикнуть, но и тут не вышло. Мать повернулась, наверное, вошедшие окликнули её. Томмин был не уверен, так как не слышал не единого слова. Но было видно, что они разговаривают на повышенных тонах. Сначала он подумал, что они сорятся, но потом понял, что что-то случилось, и даже узнал этот день и эту ситуацию из его детства. Тогда произошёл сильный пожар в крепости и один из его братьев погиб при его тушении.

Все трое резко, куда-то повернулись и мгновенно вышли в другую комнату, Томмин попытался последовать за ними, но его шаги стали очень медленными, словно он был в каком то желе. Он бежал и не мог добежать до двери, а сквозь неё стал просачиваться, редки черный дым. Эти несколько метров до неё показались ему сотнями, а то и тысячами километров и когда он её открыл он увидел только всеобъемлющий огонь…


В этот момент он все во лишь просто дёрнулся на холодном и мокром полу, тёмной пещеры…

Делать было особо нечего. И дварф попробовал привести несчастного сопартийца в чувство. Потряс его, макнул головой в воду, обшарил карманы и перевязь в поисках оружия и не достигнув видимого результата взвалил пострадавшего на плечи и аккуратно побрел наугад в темноте.

Кроме кирки, Талон не нашёл оружия у пострадавшего.
Насильственный нырок в прохладу уже не реки, но журчащего ручья привёл Томмина в чувство, вырвав последнего из сновидения с трагическим финалом. Рука его жутко ныла и была надёжно зафиксирована ремнями товарища по несчастью. А огненную стихию грёз сменила сырость пещеры.

Сделав пять шагов по острому камню, Талон чуть не пробил себе ступню зрелым (и крайне жёстким) побегом пещерной пшеницы.

Холодная вода подземного ручья это всё что осталось от той коварной реки, которая забросила их от своих братьев и которая погасила огненный сон Томмина. Пока он просыпался от кошмара, его посетила не очень хорошая мысль, что на самом деле он не знает, выжили ли те, кто остался по ту сторону и если выжили, то они, наверное, думают что мы уже мертвы. Да уж, жестокие принципы каменного небосвода диктуют свои правила. Он и одуматься не успел, как его подхватил товарищ и водрузил к себе на плечё.

- Спасибо. – Хрипло отозвался доктор.

- Что делать та? Тут огород чей-то, - глухо проговорил громила и аккуратно прощупал ногой землю, прежде чем шагать дальше. Немногие мыслительные инстинкты говорили о том, что нужно дойти до глухого удара, а после решать в какую сторону двигаться вдоль стены.

Ступня зашуршала в новых побегах. Талон уже нащупал целый сноп подсохшего растения.
Аккуратным шагом амбал потащил хирурга через заросли. На стену он наткнулся всего через пятнадцать шагов. Холодный щербатый камень рос из принесённого водой грунта вертикально вверх.

Вися на плече у бойца дворфа, да плюс темнота непроглядная, Томмин не мог рассмотреть, где они находятся.

- Огород это не есть хорошо. – В слух размышлял раненый гном. – Шумим, ещё больше не чего не видно, да хозяин фермы может быть неподалёку, а он может оказаться совсем не дворфом. Надо выбираться от сюда поскорее. – Не на шутку забеспокоился он.

Глухой удар головы Томмина известил о том, что стена уже вот она. Громила дотронулся рукой до стены и аккуратно двинулся налево, угрюмо отмалчиваясь от сложного разговора.

Бродить в темноте опасно.
Но дварфы предпочли просто идти налево, надеясь, что каверна когда-нибудь кончится. Через двадцать шагов амбал вышел на гальку. Ещё через двадцать он уже стоял по щиколотку в воде. Ещё через два шага Люминдакост наступил голой ступней на нечто, одновременно шершавое, склизкое и упругое.

"Говно штоле?" мелькнуло в голове громилы, но его интеллекта хватило на то, чтобы усомниться в данном предположении. И, перехватив кирку поудобнее он попятился назад.

И правда. Потревоженное тактильным контактом с Талоном, "говно" глухо зашипело:
- ...ссссиссссмо ссссихисссс...
Мгла зашуршала мелкими камушками и скрипящими суставами. Раздался всплеск. И ещё один, чуть ближе, окативший дварфов ледяными бусинами из ручья.
- ...ссссиссссмо...
В гальку под подошвой солдата зарылась кожистая лапа разбуженного существа. Обостренный слух бородачей позволил им различить свист воздуха. Частые вдохи чудища вырывались облачками невидимого, но осязаемого тёплого пара.
- ...ссссмерть!

Услышав уже знакомое шипения Томмин невольно напрягся, у него даже мурашки по коже пробежали. Но это чувство продлилось совсем не долго, потом его обуяла злость за убитых товарищей. «Нет не правильное слово, потерянные да пусть будут потерянные» - Подумал док. Он совсем не хотел думать о своих собратьях как об убитых, он верил, хотел верить, что они раненные, побитые, измождённые, но живые. Он спрыгнул с плеча Талона, освобождая его от ноши, которая его лишала манёвра в бою.

Вероятно, злость за поверженных дварфов помогла Томмину определить местоположение твари. Хрустящая галька под её лапами служила отличным ориентиром для обостренного восприятия хирурга.

Все, драка оказалась неизбежной, а потому, недолго думая, громила метнулся вперед, занеся над головой кирку. Удобную, по баллансу приближающуюся к дробящему оружию. План был прост: опрокинуть пинком и приправить сверху ударом кирки.

Томмин слышал и чувствовал поединок, развернувшийся в безымянной пещере под Межевым хребтом. Хруст гальки, тяжелое дыхание и свист занесенной кирки: фигуры участников вполне могло дорисовать воображение Айронкриика на чёрном полотне абсолютной темноты.

Пинок Талона встретил лоснящуюся шкуру змеелюда. Тот был тяжелой тварью, которую не так легко вывести из равновесия. Но удар помешал замешкавшемуся семириду сделать точный рывок для укуса. Пасть, которая должна была сомкнуться на левом плече Люминдакоста, пролетела мимо и рухнула на берег позади дварфа. Тот вертикальным ударом попытался пригвоздить тело твари к пресловутому берегу, но кирка лишь пропорола бок змеелюда, высекая искры из хрустящей гальки. В режущей глаз вспышке света замерла молочно-белая туша под ногами у взъерошенного Талона. Свет погас, но картинка будто бы отпечаталась на сетчатке привыкших к темноте дварфов.

Разъяренный дварф продолжил яростно напирать, опираясь на ту же тактику, только в этот раз он решил прямо таки затоптать змеелюда, надеясь переломить ему хребет всей своей массой. С необычной для дварфа резвостью он скакнул вперед, стараясь раздавить противника, попутно не отказываясь от мысли продырявить его чешуйчатую черепушку киркой (после приземления, канешн)

Семирид рухнул на бок, пытаясь извернуться и достать обидчика ядовитой пастью. Но потоки родной реки не пощадили его змеевидное тело. Окоченевшие лапы двигались медленно, а стратегический манёвр обернулся полнейшим провалом: змеелюд лишь подставил брюхо под удар бородача.
Ступни Люминдакоста врезались в шершавое чрево противника. Тот успел издать нечто среднее между шипением и вздохом, когда в лоснящуюся гортань вонзился острый край дварфийской кирки. Из пробитой шкуры хлынула кровь, превратив судорожное дыхание семирида в захлёбывающийся клёкот.

Громила выдернул кирку из глотки змеелюда и с размахом вогнал ее в череп твари. Хруст костей и чавканье мозгов приятно ласкали его слух. Кирка вязла через раз и приходилось упираться ботинком в грудь твари, чтобы ее выдернуть, и тогда к столь милой ему какафонии звуков добавлялся еще и хруст ребер.
- И нечего тут шалить в темноте! - в полный голос произнес громила вы последний раз обрушивая кирку в кровавое месиво.

Превратив голову змеелюда в фарш, Талон бросил клич в пустоту. Пустота ответила слабым эхом.