Мыши! [и Дары Смерти][Финал] | ходы игроков | только Вааська

Вааська воровато огляделся. Обычно люди пытаются помешать ему, что бы он ни задумал и их отсутствие выглядит добрым знаком. Мощный толчок лапами, второй, вот Вааська уже на серванте и осторожно-осторожно ставит лапу на стекло аквариума. Сразу на аквариум прыгать нельзя, как-то прыгнул, а верхнее стекло возьми и провались вниз. Чуть не утоп тогда. Теперь надо просунуть лапу, самый её кончик сюда, где стекла не хватает.

Когда так делает Саша — рыбы моментально оказываются под его рукой. Когда Вааська — раньше тоже радостно летели наперегонки навстречу когтистой лапе. Сейчас то уже научились различать. Те, которые остались — научились. А вот этот, большой, красный, появился только пару дней назад. И наконец-то Вааська подловил момент, когда никто ему не помешает. Просунуть лапу, коснуться поверхности воды, выждать пару секунд... Рывок!
Есть! Есть! Подцепил когтём за жабры! Вытащил из аквариума, упустил, к счастью, не назад, в воду, а на пол, спрыгнул к бьющейся рыбе, прижал к паркету и погрузил клыки в её мягкую, восхитительно прохладную плоть. Резким движением морды разорвал рыбёшку пополам, выплюнул жёсткий плавник и....
— АХТЫБ ЛЯДСКИЙ СУКАДЕМОН!!!! — заорал над ухом появившийся из ниоткуда Саша.
Всё. Дальше неинтересно. Дальше его пнут по рёбрам, потом будут злобно душить, подняв за шею на вытянутой руке, и только Сергеевна в самом конце пожалеет и погладит, но и это тоже не интересно.
Вот лежать летним вечером за поленницей, переминаясь от нетерпения с лапы на лапу, и при виде мышей бросаться к норке растопырив когти — другое дело. Ловить муху на стекле тоже весело. Но не сегодня. Сегодня хочется про рыбку. Вот допустим, как на той неделе банка кильки ему досталась. Он тогда сразу прибежал и слопал её всю, наслаждаясь, кроме еды, нежными почёсываниеми за ушком. Даже два раза подряд Вааська вспомнил, как банку кильки ел и Сергеевна, растягивая первый слог, приговаривала "Вааася, уууумница, Вааася, мааальчик мой, Ваааася, бедняяжка голодный". И снова про аквариум, но не просто так про аквариум, а хитро, технично недосмотрев до Сашиного крика, перешёл опять к кильке.
Совсем хорошо и радостно стало.

Потом Василий уютно потянулся, почесал голову о плечо, подобрал лапки и спрятав нос в пушистом кончике хвоста уснул ещё крепче.

***

Прошло, кажется, меньше минуты. А может и правда Вааська провёл в блаженном забытье только несколько секунд, по прошествии которых он был разбужен лаем Кляксы.
Он был отлично знаком с этим, по его мнению, монстром и не единожды вступал с ним в прямую конфронтацию. Если поворошить жёсткую шерсть на морде псинки можно найти три длинных рубца, а Вааська после того, последнего, раза несколько недель хромал на левую лапку.
Как бы там ни было, Вааська не мог позволить себе игнорировать наличие Кляксы в пределах слышимости и, моментально проснувшись, насторожился. Лай повторился, где-то... Хотя почему где-то? Где этой твари ещё быть? ... в районе помойки.
Можно было спать обратно. Или просто спать, или посмотреть снов. Снова разодрать морду угольно-чёрному чудовищу. Или... Чу!
Вот тот, гораздо более близкий, звук Вааська не мог спутать ни с чем. Тихое-тихое шуршание мышиных коготков. А затем из коридора донёслось характерное для мышек царапанье и весьма интригующий хруст.
Вааська не медля перебрался с подоконника на стол и...
Две штуки. от сразу слюной наполнился. Чёрная, посередине прихожей, и белая, на половине пути до чёрной.
Сейчас он как прыгнет! И как схватит её обеими лапами!

Когда Василий был маленький и не мог запрыгнуть даже на стол или подоконник, его любимым развлечением была ловля бесиков. Незавершённые мысли, отброшенные желания, подавленные эмоции выпадали из людей и хаотично скитались по полу, медленно растворяясь в энергоинформационном плане планеты.
До появления Вааськи они полностью застилали пол, скапливались по углам и, притягивая всё им подобное, засасывали в себя взгляды людей. Вселяли в них депрессивную тоску, инфернальное уныние и мысли о суициде или ещё о чём похуже. Первые дни котёнка в новом доме были посвящены чистке старых завалов этих бесиков. Это ведь просто — вот он был, а вот махнуть лапой и нету. Кот, конечно, не осознавал, насколько важна эта работа, а просто развлекался. Лапой. Раз и нету. А вон ещё один. За ним, быстрей! Лапой. Раз и нету. А этого носом. Нету. Сергеевна с Сашей, тогда ещё четырнадцатилетним оболтусом, тоже ничего не понимали. Не понимали, почему дурацкие бои котёнка с невидимыми тенями так греют душу, будто открывают солнцу, снимая с неё слой застарелой грязи.
Это потом Вааська просёк фишку и начал дрессировать людей. Покормят творожком, погладят — очистит домик. Прогонят, обругают — так и таскайте за собой лишний груз. Отлично, кстати, резонирующий с чувством вины. Но это всё, опять же, потом. А тогда рраз и лапой. Бац, бац, хлоп, пыщ, тыдыщ. О, ещё один. Бегом к нему. И...
Рмммммяяяяяяяяяяяяяяя! Врезался в прислонённый Сергеевной к тумбочке противень. Раскалённый противень. Обожжённый нос болел так, что казалось лучше утопите. Долго болел. Несколько дней. Такая, можно сказать, травма детства. Порой Вааська опасливо подходил к противню, чуствовал исходящий от него жар и испуганно убегал из кухни от всплывшего воспоминания о запредельной боли. А иногда и во сне. Гонится за мышью, за игрушкой, просто за Сашиной рукой и баммм! Рмммммммммммяяяяяяяя! Просыпался, вскакивал, начинал нервно вылизываться. Всё реже, конечно, с годами, но не менее ярко. Так и не прошло ещё. Даже, вот, люди уехали, а противень всё ещё стоит.
И этот наглый белый мыш за ним прячется!
Василий помахал лапой в опасной близости от противня, убедился, что тот пылает жаром также как и три года назад, когда, собственно, он с ним и познакомился, выругался по-своему, по-кошачьи, прошёлся, следя за нечестной мышью боковым зрением, вдоль стены, заглянул в отдушину к моментально отпрянувшему далеко вглубь ещё одному мышу, понюхал пахнущий двумя другими воздух у щели в ту комнатку с ванной и, наконец, аккуратно подобрав хвост уселся прямо напротив противня. Принялся умываться, демонстративно игнорируя белого мыша. Выйдет, выйдет рано или поздно. Проголодается и выйдет.
И тут то Вааська его и съест.

Известно, что кошки — божественные создания. Со всеми прилагающимися к такому статусу аттрибутами, как то: устрашающий глас, неописуемая красота, всевидение и всеведение. И только они способны к настоящей, чистой, искренней, истинно божественной любви. Но только к тем, конечно, кто её заслуживает. А все остальные — грязь и скверна, для вычищения которой кошки, ангелы воздаяния, и посланы волей Его в срединный мир.
Но, сами понимаете, при таких раскладах ангел ты или не ангел тебя отправят обратно на радугу мяукнуть не успеешь. Кошкам приходится притворяться. Маскироваться. Действовать исподтишка. И особенно выручает их в этом деле...
Токсоплазмоз.
Во-первых, он ещё в утробе матери загнобляет тех, кто точно вырос бы подонком, Гитлером и Чикатилой. Во-вторых, вызывает рак мозга у потерявших шансы найти путь на светлую сторону закоренелых грешников. И этого уже было бы достаточно для выполнения кошками их функций, но Его благоволение добавляет ещё и "в-третьих". Безумную любовь и маниакальную тягу к кошкам у поражённых и заражённых.
Вот и Сергеевна не стала исключением. А посольку Вааська и без того считал её достойной женщиной, заражение только на пользу всем пошло. И ей ворота в рай пошире приоткроют. И Вааська пару/тройку раз в месяц получает баночку рыбки. Или творожка. Или потрошков куриных. А сегодня, вот, сметанка. Тоже хорошо. И за ушком почешет пока Вааська кушает, и похвалит за то, что хороший, и пожалеет за то, что один в нехорошем доме живёт.
Добрая женщина. Достойная.
А с наглым белым мышем, выглядывающим из кухни, он потом разберётся.
Когда сметану доест.

Для многих котов, в том числе и для Вааськи, еда это самое что ни на есть святое. А процесс питания — важнейший ритуал, во время которого нельзя отвлекаться ни на что, кроме двух вещей.
Первая из них это конкуренты. Или просто подлые воры. Но Вааська не так прост, как кажется.Не надо на его сметану так смотреть. Он и цапнуть может.
А вторая вещь — другая еда. Особенно если она сильно наглая, покрыта белой шёрсткой и бегает.
Рывок! Нет. Успел юркнуть под дверь санузла, откуда в тот же момент, или даже немного раньше, раздался истошный крысиный писк.
Крыса! Ууууу... Крыса это не мышь, крысой и наесться ожно.
Вааська, конечно, знал, что дверь ему не открыть. И лапу под неё если и получится просунуть, то только обратно вытаскивать замучаешься, а уж о поимке кого-нибудь можно только мечтать.
— Открывай давай, чего встала! — бросил зло Сергевне, нерешительно мнущейся у порога, — открывай!
Чего она так боится? Чего вообще бояться? Зачем вообще переезжать надо было? Глупые, глупые слабые люди. Да ещё и круглую поворотную ручку поставили. Совсем думать не умеют.
— Дверь!!! — повысил голос
Помогло, кажется. Хоть и косится в сторону гостиной, но идёт.
Сейчас откроет.

Удача всегда считалась необходимой составляющей успешной охоты. Ведь успех зависит от слишком большого количества факторов, предусмотреть все возможные варианты, подстраховаться со всех сторон крайне трудно. А в большинстве случаев и правда невозможно.
У охотника может прорваться сапог, он промочит ноги, простудится, чихнёт в ответственный момент и собьёт прицел. Или сядет, к примеру, на оживлённой тропе к водопою, а зарядит ливень, такой, что напиться можно из каждой ямки под каждым кустиком. А бывают тупо осечки. Или инспектора. Или осечка, когда на мушке инспектор. Всяко бывает.
И наоборот.
Дичь прёт валом, дробь летит кучно, погода ясно-морозная, тёпло-осенняя или ещё какая приятная, инспектора природоохраны честь отдают. Некоторым охотникам удаётся заставить обстоятельства работать на себя.
Удаётся.
Удача.
Да. Именно она и ни что иное.
Вот Вааське сегодня удалось вытянуть исчезающего в норе крысюка, подцепив коготком самый кончик хвоста. Потом, после бесплодной погони за юркой мыши, когда Вааська решил не ломиться в стенку, изображая дтёныша бульдозера, а как цивилизованный кот обойти (вспугнув по пути какую-то неправильную ворону) пешком на кухню, ему прямо в зубы прибежал...
Нет, это не мышь. Деревянная игрушка, скорее.
Мышь вон она. Полузадушенная, обвитая какой-то зелёной полосой, слабо попискивая шевелится в решётке вентилляционной отдушины. Подходи да бери/хватай.
Подошёл и схватил. Зубами.
Но жрать сразу не стал. Полбанки сметаны, упитанный крысёнок... Нет, эту мышь, этого сволочного мыша, который эксплойтил его детские страхи он сразу жрать не станет. А утянет на подоконник и схватив обоими лапами начнёт медленно вылизывать, всё больше царапая нежную шкурку шершавым язычком.
Отпускать. Снова ловить. Чуть душить. Прокусывать жилки на лапках. Снова отпускать. Играть, гонять по кухоньке. Ловить и снова вылизывать до крови, до мяса, до рёбер. И так пока не проголодается.
А вот тогда, тогда можно будет начать медленно и лениво жрать.
День удался.

Василий увернулся от летящей раздавить его потолочной балки, хоть это и казалось совершенно невозможным. Только мыша случайно удушил. Да и чёрт с ним, тут дом по швам трещит. Тут стены рушатся. Тут стёкла звеня вылетают. И огромная чёрная туша сквозь потолок проваливается.
Сначала Василий, конечно, в угол метнулся, зашипел, вздыбился. Но сразу попустился. Понял, что туша — это обычная, хоть и подрощенная мышь.
Кошки вообще легко видят суть вещей.
Это мышь. Улеглась вставшая на загривке шерсть. Коты мышей не боятся. Коты их ловят. Едят. Уничтожают везде и всюду. Ведь мыши, как известно, олицетворение зла, неразумная, неконтролируемая, всеразрушающая сила.
Чудовище вынесло дальнюю стену, выбежало на открытое пространство. Василий сразу узнал её. Эту мышь он видел минуту назад, перед тем как увлёкся истязанием последней жертвы. Она, она, лысая, с жалким огрызком вместо хвоста, с горящим в глубине глаз злобным огоньком.
И тогда-то, когда мир Василия превращался в руины он осознал, почему законы его именно таковы.
Зачем он послан сюда. Зачем кошки ловят мышей. Зачем едят. Зачем уничтожают.
Осознал серьёзность этих правил. И осознал серьёзность последствий их нарушения.
Всё близкое и привычное обернулось горой строительного мусора. Истошно закричала на улице Сергеевна и сразу со звоном, болезненно вибрируя, лопнула связывающая их нить. Сердце единственного дорогого ему человека перестало биться как должно.
Потому что он не поступил как должно. Не поймал, не убил, не уничтожил все те проявления Тьмы, до которых мог дотянуться.

Когда земля перестала дрожать, когда пальцы Сергеевны перестали царапать слежавшийся снег, внутри кота, кажется, разбилось что-то большое, шарообразное и хрустальное. Незаменимое. Оставившее вместо себя гулкую пустоту. Женщина, оставившая грудничка на высокой столешнице и принявшаяся искать телефон в своей шикарной кожаной сумочке с серебристой пряжкой поймёт, что именно.
Кто же знал. Кто мог знать? Кто? Кто? КТО?
Васька. Не знал. Не мог. Не должен был знать. Но должен был исполнять своё предназначение. Должен был ловить всех, а не развлекаться с... Должен был вычистить скверну. Сохранить. Оборонить...
Должен. Но не исполнил. Не поймал. Не вычистил. Не сохранил. Не уберёг.
Пыль улеглась.
Неуверенно пошатываясь, с трудом выбирая, куда поставить лапы, кот пробрался к порушенному фасаду, к проломанной веранде. Всё тоже самое. Светлые изломы досок, торчащие гвозди, фрагменты кладки, битое стекло. Запрыгнул на оргалитовый задник сложившегося углового шкафа из гостиной.
Мыши. Мыши копошатся, тащат в нижний выдвижной ящик какие-то перья, пух, клочки синтепона...
Зачем? Зачем всё это? Зачем все эти мыши, зачем все эти камни и гвозди? Чего уж теперь то? А, пусть их. Хуже не станет. Хуже просто некуда.
Василий улёгся. Не аккуратно подобрав под себя лапки и уложив хвост вдоль тела, а просто упал на бок, бессильно вытянув лапы.
Зачем теперь он? Зачем он этому миру? Зачем этот мир ему? Зачем этот мир вообще?
Неожиданно накатило ощущение хрупкости мироздания. И его неминуемого конца. Или Васькиного неминуемого конеца. Принесло некоторое облегчение. Это не навсегда. Скоро закончится.
А с чего всё началось? Один рыжий кот забыл про установленный порядок. Принялся играть с мышью, позволив остальным жить и всё портить. Дом. Сергеевна. Дурацкая котяцкая жизнь. Сейчас ещё и мироздание за собой потянет. Всё ведь связано, всё пронизано миллиардами миллиардов тонких ниточек. И он позволил какой-то мыши перегрызть самую важную из них.
Небеса не простят. Или простят. Он сам себе не простит. Или простит? Нет. Всё само закончится. Скорее бы.
По шкафу пробежала лёгкая-лёгкая, почти незаметная дрожь, на холку легла маленькая сухонькая ручка. Кузьмай. Самый старый обитатель дома. Новый укол стыда. Подвёл. Ой подвёл. Как ему в глаза взглянуть, когда посетует, что одна гостиная осталась. А домовой он почти как человек. Ему туда тоже страшно. Хорошо ещё, что скрипа вселенной не слышит.
— Сколько осталось, Вась?
— Вторая, — непроизвольно дёрнул кончиком хвоста кот, — семь ещё.
Спасибо. Спасибо, что не пинаешь по кровоточащей ране.
— Нормально, Вась, нормально.
Да, коту с его девятью жизнями нормально. А сколько протянет теперь домовой? Эхх... Лучше бы ругался, лучше бы обвинял, лучше бы клеймил бесполезным бездельником.
Молчал Кузьмай, гладил рыжего друга по холке. Потом ушёл к тоже оставшемуся почти без крыши флигельку.
— Такие дела, — выдохнул, уходя, себе под нос.
А может и показалось.

Василий повернул голову, утонул взглядом в глубоком безбрежном небе и принялся терпеливо ждать конца света.
Или хотя бы оставшихся ему семи смертей.

Когда солнце потемнело и, кажется, начало излучать холод вместо тепла, когда вязкая тишина придавила собой мир, края которого принялись крошиться и осыпаться в извечное ничто...
— ВА-А-А-А-АСЬКА-А-А-А-А-а-а-а-а!!!
... уже покинувший своё материальное тело, валяющееся где-то внизу, в обступившей остатки домика тени, резко провалился сквозь потолок в гостиную.

Что-то, а вернее кто-то ещё держал его, не позволял уйти туда, где ослепительно яркие Небеса, где он сможет отрешиться от холодным цементом залившего душу чувства предельной вины и отдохнуть до следующего воплощения.

Мыши. Пробравшиеся в гостиную совместно с полтергейстом доламывать остатки вселенной мыши. Зачем они так? Зачем они пинают и пинают по кровоточащей ране в душе? Хотя тут и так всё понятно. Мыши... Они мыши. Такова их тёмная природа. Разрушать и глумиться. Глумиться и разрушать.

Всё-таки сейчас он их всех тут поубивает.