Стая решила проверить, и нашла на скальном козырьке над плато прикованную к скале женщину, тихонько всхлипывавшую в скудные остатки одежды. Ее держали толстые цепи, чисто якорные по виду, стальные костыли были глубоко вбиты в камень.
Испугавшись сначала Гару, после нескольких успокаивающих слов, сказанных Ронни, она оттаяла и рассказала, что ужасный дракон прилетит, как только солнце скроется из вида, и она приготовлена ему на съедение.
На западе небо было раскрашено золотом и алым, несмотря на то, что внизу, между валунов, небо было темным, и луна была почти в зените. Закат был близко, и солнце уже начало спускаться за горы на горизонте, но время еще было.
Крепкие цепи с легкостью поддались усилиям двух сынов Фенриса, и как только женщина, освобожденная, встала рядом с ними, Ронни махнул хвостом и торжествующе завыл. Он снова видел путь, серебристую тропу, потерянную им среди камней, но бежать по ней им предстояло вчетвером, впятером, если женщина пойдет с ними. Маблезе нигде не было, и только Ломанная тень припомнил, как другой Уктена крутился в неудобстве и бормотал что-то про солнце и луну, что надо посмотреть, вернуться...
На зов Джейми никто не отозвался, не появился влезающим по скале.
Стая тронулась вперед впятером, и тропа вела их по этим горам. Освобожденная пленница без видимых усилий бежала наравне с волками, Ронни шел первым, не отвлекаясь и не расслабляясь ни на минуту. Какая-то птица прокричала в вышине, и за поворотом путь стаи преградило чудовище, вампир из легенд. Не кровосос из тех, что населяют города и паразитируют на людях, прячась в тенях, нет. Уродливый гигант с полусгнившим лицом и острыми зубами, ушами, похожими на крылья летучей мыши, горящими красными глазами, когтями вместо ногтей, одетый в черно-красную задрапированную мантию преграждал путь и требовал крови.
Каждый удар, нанесенный по нему, ослаблял Гару и только придавал сил врагу, каждая рана от его когтей не заживала и причиняла страшную боль. Стая была в шаге от поражения, когда Скальду пришла в голову идея. Его кровавый камень был под рукой, а чудовище требовало крови. Призвав фетиш к жизни, он бросил его в вампира. Тот поймал камень, и больше не нападал и не мешал стае пройти, полностью поглощенный неожиданный даром.
Тропа пошла по склону вниз, впереди темнели кроны деревьев. В небе Михал сражался с другим оборотнем-вервольфом, два черных криноса, боровшихся за какой-то предмет. Лезвие Зари был слабее противостоявшего ему черного гиганта, но не сдавался, не выпускал из лапы кинжала, пока оба они с душераздирающим воем не рухнули вниз.
Тропа повернула, и оказалось, что они бегут по тому самому месту, где только что Михал дрался с черным криносом.
Внизу их ждал лес, изуродованный и голый. Кривые, штопором свернутые ветки тянулись к живой плоти, бороды лишайника качались, несмотря на полный штиль. Пахло гнилью и разложением, но тропа вела туда, под эти кроны. Драться с лесом было невозможно - он тянулся, сколько хватало глаз со склона, а нанесенные ветками раны не заживали. Это Ломанной тени пришла в голову идея призвать тотема, как будто это был не ритуал, а обычное сражение, обычный поиск в Умбре.
Медведь тут же откликнулся на зов. Он не захотел говорить о происходящем, но с лесом с радостью помог. Его очищающее прикосновение превращало перекрученные стволы и ветки в нормальные, живые деревья, и на глазах, стоило стае пробежать мимо, почки набухали и выпускали маленькие зеленые свежие листики. Лишайник падал и превращался в весенние цветы и молодую зелень, кровавые останки заплетались лозами и мхом.
Медведь звал поторопиться, времени не было, и бегом снова оборотни и женщина выбежали на опушку. Она была покрыта старым снегом, то тут, то там с проплешинами свежих проталин. Кое-где расцветали первые подснежники, и там, где бегущая женщина ступала в сугроб, снег тут же расплывался в черную почву, и за ее спиной ее пробивали первые травинки и желтые, белые и голубые цветы.
Поляна была пойменным лугом, и впереди, прямо под волками, за горизонт уходило огромное красное солнце вполнеба. От него был виден только маленький кусочек, но последние солнечные лучи все еще озаряли землю, разбрасывая кусочки яркого золота.
Тропа вела к солнцу.
Внезапно спасенная пленница вскрикнула и обернулась. С гор летел огромный черный дракон, крича в небе, накручивая круги. На глазах Гару он заметил их стаю и огромной стрелой понесся к ним.
- Тропа уходит в реку! Буран, Джейми, Тень! Бежим, лед еще стоит! - провыл спереди Ронни. С невысокого обрыва расстилалось поле сшибающихся льдин и огромных торосов. Треск и рокот стоял над всей рекой, не слышный раньше на опушке леса и на лугу. Лед тронулся, но пробежать на тот берег по нему все еще было можно.
Но под ногами женщины лед таял. Не спасала попытка взять ее на руки - лед таял под тем, кто ее нес. Чтобы спастись самим, надо было бросить ее - дракон был уже близко.
Ситуация была тупиковой, но тут в теплом ветре, пахнувше цветами и прогретой черной землей кто-то прошептал в ухо всей стае - "Верьте!".
"Верьте" - пронесся рокот по реке.
- По тропе, дети, по тропе! - прорычал Медведь, вставая на задние ноги и увеличиваясь вчетверо, чтобы встретить пикирующего дракона, - бегите по тропе!
И стая бросилась вперед по тропе, неся с собой Весну. Тропа лежала не по льду, а над ним, и волчьи лапы не касались льда, и уводила вверх, к солнцу. Четыре Гару бежали по золотому солнечному лучу, и внезапно уже не было темноты, дракона, бегущих понизу льдин и заходящего солнца. Все было золотым, оранжевым и красным, все было огнем, теплом и светом, и уже никуда не нужно было бежать. Солнце было между ними, вокруг, внизу, наверху, со всех сторон, и сами они были детьми Солнца. Весна кружилась рядом с ними, прекрасной женщиной, изящной волчицей, готовой к свадьбе, для каждого своя, счастливая и свободная. Она смеялась и выла, пела и кричала, и радовалась, радовалась и радовалась. Радость и счастье, жар и свет затапливали всех, пока в сердце не оставалось больше места тревоге, заботам и печали.
Весна пришла, это была Весна, их Весна, которую они нашли и спасли, которая вознаграждала их за совершенный подвиг, отдаваясь и одаряя их собой.
Внезапно, в какой-то момент, лицо ее дрогнуло и изменилось, и начало меняться, становясь лицом каждой женщины, родившейся на земле, каждой волчицы, каждой зайчихи и белки, каждым деревом и цветком. Нет, она все еще была прекрасной женщиной, но она была всем, что рождалось на земле. Она была Гайей.
Гайя смеялась и пела, и голос Ее пробуждал мир от спячки. Она была Весной, Она была расцветающими цветами и распускающимися листьями, льдинами на реке и солнечным светом, Она была небом и землей, теплом и готовой к свадьбе волчицей, и Она сейчас была с ними, вокруг них, была ими.