[C:tL] Kingdoms Of Rain | ходы игроков | Сидни

- …а вообще, крысы – не самая дерьмовая еда, да… есть и хуже… на-а-амного хуже, так-то.

Голос старого Петерсона был похож на тот сухой, колкий треск, который издают пожелтевшие мёртвые листья под ногами. Окончания слов он шелестяще просвистывал, иногда сбиваясь на сдавленный шёпот. Старая, костлявая летучая мышь с порванными в грязные лохмотья крыльями – Петерсон смотрел на неловкое, чадящее пламя в покрытой коростой железной бочке. Глаза его, заболоченные блёклым туманом, были неподвижны и ничего не выражали. Тяжело кряхтя, старик наклонился над ужином, коптившимся на «жаровне», и, взявшись за шампур сухонькой когтистой лапкой, пару раз постучал им о край бочки. С крысиной тушки слетело несколько комочков золы.

- Так ты, значит, не из местных, да? – ребристая, изрезанная мясистыми бороздами морщин морда Петерсона, кажется, усмехнулась; раздвоенная верхняя губа дрогнула, показав жёлтые обломки клыков. – Так-то, обычно сюда редко кто заходит… ну, не то, чтобы я тут, как бы, сторож, там, всякое такое… и прогоняю всяких там, типа, бродяг да бандюг… ты посмотри на меня-то… я и ходить-то с трудом могу, чего уж там… сторожить, охранять… и так ноги отсохли совсем… да-а-а… ну, вот, таких ребят, вроде тебя, безобидных, сюда обычно не заносит… обычно все знают, где чьё место и кто где осел… правила Дна, типа, хех… у каждого, вроде как, свои особые метки… сам удивлялся, помню, когда вот эти херни на потолке наросли… прикинь, прям сквозь бетон…

Петерсон кивнул лопоухой головой наверх, где опасно нависали над полом острые пики сталактитов, льдисто прозрачные, переливающиеся в слабых оранжевых отсветах пламени. Казалось, что, ловя блики, они издают почти неразличимый звук, пронзительно тонкий звон, отдающийся не в мозг, но по всему телу.

- Таки дела, да-а-а… а честно – рад я, что на меня вот такой вот набрёл… типа, понимающий… на запах, так-то, пришёл?

Пахло, между тем, не столько мясом, сколько палёной шерстью…

Петерсон был освещён только наполовину, глубокие чёрные тени съедали детали, поэтому нельзя было точно сказать, чего в нём больше – человеческого или звериного. Даже одежда на нём была… не совсем одеждой: он кутался в собственные перепончатые крылья, истлевшие концы которых свисали, обмотанные вокруг рахитной талии. Он был немногим выше подростка Сидни, но сырой, затхлый сумрак подземного тоннеля определённо придавал его сгорбленной, нелепой фигуре мрачной внушительность.

- Ты давай-ка ешь, парень, - он снял сочно пахнущий крысиный шашлык с огня и положил один, нанизанный на обломок ржавой арматуру, на деревянную дощечку, и придвинул его к ногам сидящего Сидни. Впившись зубами в чёрствое, покрытое запёкшимися волосками, мясо и с трудом вырвав лоскут кожи, Петерсон снова жутковато улыбнулся.

Вислые подратые уши летучей мыши шевельнулись. Где-то над их головами, вонзившись в землю иглой из металла и камня, дребезжало метро. Гулкий, протяжный вой. Иступленный механический рокот. Сталактиты напряжённо задрожали. Звук накатил – и умчался, подхваченный холодным ветром, во тьму.

- Восточная ветка… люди с работы… устали… знаешь, они, так-то – кровь Города… пока кровь по венам бежит – живёт он… беречь их надо, людей-то… а ты ешь-ешь… да не молчи… знаешь, сколько я тут такой без разговоров-то человеческих?.. во-о-от…

«А ты знаешь, сколько я?»
Риторический вопрос. Смысла в нём нет. Вернее, конечно, есть – да только что изменится, если кто-нибудь ответит Сидни Артуру Филби, что без человеческих разговоров он просуществовал в районе восьми десятков лет? Ничего, к чертям, не изменится. Не вернуть прошлое – такое уж оно вот неудобное. Ни отменить, ни переписать уже нельзя, как не получившееся письмо или неудачную сцену в дамском романе. Только забыть. Одна беда: как определять, что стоит забывать, а в чём – ты сам, самое твоё естество?
Тряхнув головой, Сидни отогнал приставучую псевдофилософию в ночь.
- Ага. На запах, - он жадно смотрел на отвратительно выглядевшее мясо, но боялся попросить.
Филби казалось, что если он заговорит слишком громко, одна из бритвенно-острых пик неминуемо сорвётся сверху, пропоров его насквозь. К тому же, Филби пока ещё плохо понимал, как именно сейчас принято говорить.
- А что тогда ты тут делаешь, летучая мышь? – немного неловко спросил мальчик, благодарно улыбнувшись и взяв, даже скорее схватив озябшими руками «тарелку». Нахохлившийся, закутавшийся в старую куртку и безразмерный шарф, в котором он мог бы утонуть до самого носа, Сидни и сам походил на ещё одну причудливую ночную тень из тех, что собираются вокруг бьющегося средь железных стенок бочки огня, приходя из неведомых городских глубин. С самого, быть может, городского дна. Впрочем, в отличие от других теней, эта хотя бы умела говорить, немного медленно подбирая слова, будто выуживала их откуда-то из памяти, примеряя темп речи к какому-то внутреннему рваному ритму... но умела. Наверное, Петерсон был рад и этому.
Зубы сына смотрителя маяка молниеносно вцепились в мясо, пропарывая насквозь поджаристую шкурку с выгоревшими шерстинками, размалывая промеж челюстей комки золы и копоти. Рай был где-то рядом. К сожалению, про мясо нельзя было сказать того же: помойных крыс не назвать упитанными зверьками.
- И ффафибо.