[C:tL] Kingdoms Of Rain | ходы игроков | Кейси

Нечего кошкам делать в такую ночь.

Гулкую поступь Октября домашние кошки – хозяева, облюбовавшие человеческий род в качестве своих несмышленых рабов – должны встречать в уютных квартирках, где-то в поднебесье, когда шторы отгораживают тёплым сумраком от плачущего мира снаружи, в мягких креслах, греясь в ласковом шёпоте хрустящих углей в камине. Дарить человеку, на чьих коленях они устроились, щепотку своей хитрой кошачьей магии, перед которой ни один не устоит, довольно урча, когда пальцы почёсывают шелковистую шёрстку.

Плотоядные ливни уличные коты – короли трущоб и князья помоек – должны переживать в контейнерах с мусором – в царствах рыбьих скелетов, которые ещё можно обглодать, и пустых консервных банок, на донышках которых ещё осталось немного масла; в сырых подъездах, уткнувшись побитыми мордами в тёмные ниши под лестницами; в глухих и заросших паутиной подвалах, собравшись облезлыми кучками у забытых ящиков с виски, горланя пошлые романсы и слезливые блюзы, да напиваясь до смерти.

Пантера по имени Кейси Саммерс стоял на рельсах и мок под дождём. Справа и слева – частокол столбов электропередач и гладкие линии рельс, опоясывающие заросшие соснами холмы, дрожащие под чеканным дробным шагом приближающегося поезда. Позади – козырёк станции, слабо обведённый светом пасующих перед потоками воды фонарей, и избитый скользкий перрон, на который поезд выплюнет горсть усталых и злых паразитов, обживших его искалеченные внутренности, и уползёт дальше, размывая реку, в которую превратилась теперь железная дорога. Пантера смотрел на горбатые, текучие силуэты холмов, на заболоченное небо. Косые струи били в спину, в затылок, точно заставляя упасть на колени.

Пантера забыл о работе, забыл о поезде, что уже оглашал окрестности сиплым гудком. Забыл о дожде, о своей промокшей до нитки жёлтой рабочей робе. Он смотрел, как в тени растрёпанных ветром сосен за ним наблюдает Чёрный Охотник. Огромное, могучее существо, он стоял на холме, и позади него сверкали лезвиями зрачков его свита кровожадных призраков. Едва ли он был похож на человека, пусть даже и имел мощную, закалённую человеческую фигуру, пусть даже и стоял крепко на задних лапах. Едва ли он был похож на зверя, пусть даже и был покрыт жёсткой чёрной шерстью, пусть даже и буря зрела в холодных глазах на хищной, выточенной из мрака морде. Едва ли он был готов прощать и миловать. Едва ли он был готов отпустить просто так, без возмездия.

Молния рассекла морду Охотника, отпечатавшись ветвистым горячим шрамом на ней. Не человек-не зверь обнажил клыки в ухмылке. Грома Кейси не услышал. Его заглушил истошный вой поезда. Рельсы стучали о держащие их скобы, а мир вокруг наполнился слепящим светом от выпученных, как будто от ужаса, глаз паровоза. Скрипели колёса, тормозя, безнадёжно оттягивая мгновение. Шипел пар, вырываясь тугими струями из под днища.

Большие кошки не бояться воды. Большие кошки ее даже любят, в отличие от своих одомашненных побратимов, давно предпочетших свободе охоты и леса сладкий плен городов и соседство людей. «Человек и кошка, кто из них хозяин? Подожди немножко, может и узнаешь».
Большие кошки любят воду. Но не когда она хлещет с неба непрекращающимся потоком, который день подряд. Не когда холодные струи дождя секут тебя, не понимающего, за что наказан, будто плетьми. Не когда желтая шкура твоей одежды липнет к спине, холодная и мокрая до нитки. В такую погоду даже большие кошки хотят тепла и уюта.
Кейси стоял под дождем на железнодорожных путях в промокшей спецовке, и все, чего ему хотелось – это забиться в свою конуру, гордо именуемую квартирой, и забраться под теплый и уютный плед, желательно с кружкой горячего сладкого чая. На лучшее он не мог и надеяться. Холод. Одиночество. Безразличие добрых людей. Безнадега. Да еще и проклятый разводной ключ он где-то тут утопил. Найти бы, пока не пришел поезд и не хватился начальник.
Саммерс еще раз пошарил ногой в потоке, в который превратились пути, надеясь натолкнуться на железяку. Бесполезно. Зверь перестал вглядываться в воду и поднял глаза.
Поднял глаза, чтобы увидеть Его. Натолкнуться на Его злой и насмешливый взгляд. «И вот сюда ты так стремился, на это ты променял охоту?!» - пантера, которой был Кейси Саммерс, оскалила клыки и зашипела, прижав уши. Зашипела, глядя в глаза… приближавшемуся поезду, который не приминул ответить зверю своим воинственным воем и шипением пара, требовавшим уступить ему путь.
Инстинкты кричали Кейси прижаться к земле и по-пантерьи рявкнуть, прогнув спину и выставив когти. Но против поезда это бы плохо помогло. Как плохо помогло бы и против Черного Охотника. В последний миг парень попытался отпрыгнуть в сторону, уже не стараясь, как все кошки, приземлиться на ноги, а просто падая боком на покрытый водой щебень насыпи в стороне от рельсов, вминая его в раскисшую глину, и ощущая как острые грани камней впиваются в тело, оставляя болючие синяки и ссадины.
С шипением и свистом паровозного гудка поезд остановился между подменышем и платформой, выпуская под смешивавшийся с потоками дождя желтый свет ламп своих пассажиров. Пантер поджал ноги к животу и сгреб рукой глину и щебень. Сжал их в когтистом кулаке изо всех сил, и сцепил зубы. Надо было вставать. Выбираться из лужи. Обходить поезд, стараясь не попасться на глаза разозленному машинисту и идти переодеваться. Его смена подошла к концу, но ничего радостного в этом не было. Не известно насколько сильно ему влетит за потерянный ключ и мокрую испачканную спецовку. Капли дождя, стекавшие по морде подменыша, почему-то, были горячими.

Прошло не так много времени между двумя вполне логичными для мироздания и невыносимо отвратительными для Кейси Саммерса сценами. Вот он лежит, вжавшись всем телом в грязевую жижу под перроном, по которому торопливо и суетно разбегаются жучки-пассажиры, а над ним, угрюмо рыча и харкая едкостно-густым печным дымом, нависает ощетинившийся оглушительно скрипучим железом своих бесчисленных клыков и когтей поезд. Ловит несчастного зверя в аркан своих беспощадно-холодных фар и, извернувшись на месте, точно гигантская сегментированная бряцающим металлом и исходящая прогорклым машинным маслом анаконда из индустриального кошмара, набрасывается на Пантеру, выворачиваясь из намагниченного плена рельс и вминаясь своей уродливой оскаленной мордой в рыхлую чёрную землю, в которую безуспешно пытался закопаться наш герой...

Лишь в самый последний момент чья-то рука, ухватив Кейси прямо за волосы и оцарапав кожу на голове непомерно длинными и острыми ногтями (когтями?), втащила его одним могучим рывком на холодную сырую платформу. Кейси ожидал услышать чудовищный грохот и скрежет от столкновения железа и бетона, уже приготовился быть размолоченным в вязкую кашу и быть смешанным с глиной и щебнем… но открыл глаза. Поезд пыхтел себе дальше, с тоскливым надсадным воем проталкивая свою тяжёлую тушу дальше на юг. Перрон опустел. Только за спиной Кейси, почти слившись с мерным цокотом капель об облупившийся жестяной настил, скользяще отступила во тьму декораций этой импровизированный сцены театра живого действия фигура существа, что, кажется, спасло его пару-тройку ударов сердца назад от собственного больного воображения.

Итак. Кейси всё ещё жив, всё ещё с нами. Изрядно потрёпанный, измазанный от макушки до пят липкой глиной, продрогший до костей – но целый и на первый взгляд даже невредимый. И вот оно – второе событие, уже реальное и оттого ещё более неприятное. Тесная, душная, загнанная в неуютный сумрак каморка (она же – тронный зал) его начальника. Обставленная более чем скромно, если не сказать безысходно аскетично, комнатушка сдавливала стенами со всех сторон, а поверх того – сам мистер Джонсон своим сверлящим насупленным взглядом размазывал мокрую, всклокоченную и уставшую кошку по образивно-холодному пластику, забранному выцветшими плакатами и прошлогодними жухлыми календарями.

- Какого хрена, Кейси?! – В волосатой лапище мистера Джонсона с отчётливым хрустом лопнувшего позвоночника надломился карандаш, которым он составлял смену на ближайшую неделю. Следовало ожидать, что имя Пантеры теперь замелькает там чаще, если вовсе не заменит собой парочку других.

- Какого хрена ко мне прибегает взмыленный начальник станции с выпученными глазами, размером с пинг-понговые шарики, - на этих словах Карл достал из стола всамделишный шарик для игры в пинг-понг и без размаха швырнул его в Саммерса, - и орёт, брызгая слюной, что машинист только что прибывшего поезда чуть не сбил рабочего, который мирно так стоял себе и пырил в никуда ПРЯМО, МАТЬ ТВОЮ, НА ПУТЯХ!!!

Джонсон был распалён до предела – вены на бычьей шее вздулись, а кровь, прилившая к разгорячённому безжалостной тирадой лицу, сделала его похожим на воина-берсерка, что вот-вот впадёт в боевое безумие. Кажется, он был готов вскочить из-за стола и накинуться на бедолагу Кейси. Но – Карл никогда не срывал гнев на подчинённых. Ничто человеческое этой плешивой горилле не было чуждо. Понимая, с какими жалкими и побитыми жизнью людьми он вынужден делить зарплату и зная подноготную каждого своего подопечного, он всегда вовремя переключал тублер в своей голове – в конце концов, парни, работающие на этой богом забытой ветке, уже вряд ли найдут себе что-то лучше. Нечего портить им жизнь - они и сами это прекрасно сделают. А ему, Карлу, отдуваться...

- Ладно, Кейси, - мистер Джонсон примирительно вздохнул и вытер блестящую от пота шею платком. – С Филлом я разберусь – не ты первый, не ты последний. Ладно хоть ливер твой с рельс не счищаем. Тот случай с Фаридом нас чуть не обанкротил… ну ты в курсе. Так. А теперь скажи мне, малыш, куда ты дел долбанный разводной ключ? Э, ты там чего, порезался что ли, парень?

Кейси и не заметил, что его правый кулак заклинил, точно ржавый капкан, в болезненно-отрешённом спазме горсть колючего щебня. И сквозь почерневшие пальцы на казённый пол капает кровь.

Кейси работал тут всего третий месяц, и случай с Фаридом помнить просто не мог, хотя краем уха слышал, как это имя поминали раз или два. Но странный парень Кейси прибился на станцию относительно недавно, и Фарида не застал. Впрочем, он едва ли отличил бы покойного от какого-то другого такого же индуса или пакистанца со смены. Саммерс не отличался общительностью, или желанием раззнакомиться с новыми коллегами.

Молчаливый, всегда слегка настороженный парень без споров выходил в назначенные ему даже самые неудобные смены, делал свою работу и так же уходил, не задерживаясь, чтобы почесать языками или выпить дешевого пойла с коллегами. Даже обедал он не в душной тесной столовке для персонала, а выходил на перрон, подбирая время так, чтобы не мозолить глаза пассажирам и станционному начальству.
Странный потрепанный парень, без документов, почему-то совсем не похожий на нелегала, что с него взять? Такому бы одиночке по шее дать и указать на его место, чтобы не зазнавался, но при первой же такой попытке оказалось, что "заморыш" вполне может постоять за себя. Собственно это и было его первым дисциплинарным нарушением, которое, ввиду обстоятельств, сошло ему с рук.

Второе и, сразу же, третье светили Кейси прямо сейчас, а он ни слова не мог сказать в свое оправдание, да и что тут было говорить? Ключ он не нашел, а машиниста перепугал до полусмерти.

Но пантере было и не до поиска оправданий, он стоял перед начальником, промокший, грязный и уставший, виновато опустив голову и прижав уши, временами шурясь и подергивая кончиком хвоста, как нашкодивший кот в ожидании взбучки. Но думал Кейси не об этом. Он все еще ощущал сильную когтистую лапу у себя на загривке и чувствовал, как когти впиваются в кожу. Как неведомая? Да нет, совсем не неведомая, очень даже знакомая, сила в очередной раз отрывает его от земли и отшвыривает в сторону. Чтобы помочь и спасти? Как в старые (добрые?!) времена, когда у него было его место в охотничьей свите и теплом логове? Зачем? Почему? Кейси не понимал и уже не пытался понять. Он просто ощущал тяжелую лапу на загривке и насмешливый взгляд. И знал, что это очень, очень плохо. Знал, что виноват, и хотел, чтобы все это поскорее закончилось.

- Я уронил ключ с перрона, сер, - за все время взбучки Кейси первый раз осторожно глянул на начальника, догадываясь, что за первым, уже миновавшим, актом грозы, сейчас последует второй, - там сейчас везде вода и темно. Я приду завтра раньше и постараюсь его найти. – слабое оправдание, но подменышу было нечего добавить.

Он сглотнул, в ожидании продолжения разноса и глянул на свою руку, впервые заметив, что все еще сжимает в ней какую-то гальку и щебень. И заливает пол этого "тронного зала" кровью.

- Черт. Простите. Похоже на то. Я сейчас все уберу.

Саммерс оглянулся в поисках какого-то веника, или тряпки, надеясь, что ему не придется тащится еще и в подсобку под дождем. Хотя, теперь уже не было никакой разницы. Он и так успел промокнуть до нитки, вряд ли еще одна перебежка под дождем что-то бы изменила. К тому же, так или иначе, он уже пропустил стыковавшийся с поездом автобус, а следующего нужно было дожидаться больше часа, либо идти домой пешком, вряд ли какая-то попутка подберет его в такую погоду. День определенно выдался паршивый, и ночь становиться лучше не собиралась.

Мистер Джонсон подготовил мину ещё до того, как жалкие слова оправдания полетят изо рта Кейси. Рытвины морщин на мясистом шмате лица сползлись в тоскливо-раздражённую маску и уже начали понемногу наполняться кровью. Напряжение нарастало – не хватало только свиста закипевшего чайника и пара, ну, скажем, из ушей. На столе шефа приютился маленький, видавший виды, но всё ещё исправный приёмник – тонкая паучья лапка антенны была в нескольких местах перемотана скотчем, а ребристые бока динамиков напоминали забитые пылью дырчатые отверстия у мясорубки. Карл протянул лапу и оживил своего верного друга - так он делает всегда для того, чтобы разрядить обстановку и успокоить нервы. Зашедшийся в приступе глубокого, хронического бронхиального кашля приёмник смог таки справиться с собой и выдать из себя всё, что мог, помимо излияний умирающей электроники – глухой влажный треск, очень похожий на тот, которым наполнен весь мир снаружи. Дождь – и сквозь его непроницаемую холодную пелену прорывается едва слышное, тягучее…

Из тьмы во тьму, из плоти в пыль, из вод на сушу – придёт Король, спасёт Король… хэй-йа-хэй… хэй-йа-хо…

Почти сливаясь с вязким рокотом белого шума, оно шелестом змеиной чешуи вползло в сознание, мягко заключив его в тугие кольца. Напев. Мантра. Заклинание. Не человеческий язык – чёткое осознание этого факта прошило Кейси насквозь, оставив его в рябом, дребезжащем конусе единственной лампочки над головой, точно бабочку на острие иголки. Мир схлопнулся, в одно мгновение налившись густым всеобъемлющим мраком, растворившем в себе всё – и зверюгу Джонсона, и его блёклую пластиковую берлогу, и, кажется, самого Кейси. Остались только потусторонний ритм, выцарапанный лезвием дождя по обратной стороне черепа. И шёпот-заклятье, экстатический, шаманский – хэй-йа-хэй… Будоражащий сок плоти, разгоняющий его по замершему в ритуальном круге тьмы и света телу болезненно-острыми рывками, высвечивая алую сладость сквозь чернильную поволоку. Впившийся хищным нистагмом в расширившийся зрачок, наполняя его горючей кровью и нестерпимой жаждой. Хэй-йа-хо… Зовущий Короля-бога, Короля-зверя, Короля-охотника. Жаждущий, молящий. Громче и громче. И глубже. За пределы мира костей и плоти, за пределы колючей ограды межмирья…

Придёт Король, спасёт Король…

- Херово, - невесело констатировал человек-из-мяса на смутно знакомом языке низших тварей, безжалостно скрутив колки приёмника.

Заклятье захлебнулось тишиной – сгинуло, растворилось в зябком вакууме каморки. Тьма, исчерченная сполохами манящего багрянца, рассеялась по углам сознания.

- Найдёшь, ага, как же, - вонючая обезьяна в потной рубашке, что зовёт себя Карлом Джонсоном, с плохо скрываемой неприязнью в заплывших тусклых свиных глазках воззрилась на Пантеру. – Знаешь что, малыш. Ты мне тут не развози соплями по носу – найдёт он, ха. Давай так. Я спишу потерю ключа с твоей получки, и дальше этой комнаты твой косяк не расползётся. Идёт?

Глянул на рассыпанный у правого кеда Кейси рубиновый бисер, оскалил кривую медвежью пасть под лоснистой щёткой чёрных усов:

- У тебя рукава есть? Нагнуться не можешь? Или хочешь за тряпкой в подсобку шлёпать?

На широкой шее этого существа оглушительно громко билась жилка.

Из тьмы во тьму…

Отзвуком далёкого эха звенящей струной повисло в воздухе. И смолкло, растворившись в шёпоте дождя.

- Херово, - эхом отозвался Саммерс на том же языке, мягко приседая возле россыпи кровавого бисера в ритуальном круге. Опускаясь на колено, но не спуская с человека Карла Джонсона неуловимо изменившегося настороженного взгляда, взгляда хищника, готового к прыжку, - совсем хреново.

Эхо шаманских тамтамов стучало в сердце пантеры, отзвук завывающей песни звал Его, напоминал о том, чему лучше бы было оставаться забытым, манил на те дороги, на которые никогда не ступит Карл Джонсон, горилла с так призывно бьющейся жилкой на шее. И что стоило большой лысой обезьяне проявить немного сочувствия и потянуться к аптечке, а не к старому радио? А стоит ли гадать, когда жребий брошен, кровь пролита, и Зов услышан?

Зверь наконец разжал лапу, позволив кускам щебня скатится в карман ветровки, не глядя размазал кровь по полу рукавом, смешал ее с лужицами дождевой воды и глиной, уже понимая, что отсюда и начнется его кровавый след. И так же медленно встал, не спуская пронзительно-зеленых глаз с начальника смены. Глядя ему в душу сквозь изумрудное пламя.

- Я найду твой драгоценный ключ, - хриплые и уверенные слова обещания резанули спертый, провонявший потом и табаком воздух каморки, - не найду - тогда списывай.

Единым слитным движением пантера оказался у двери и на секунду задержался у нее, чтобы, оглянувшись на человека, медленно слизать кровь с раны на ладони, перед тем как взяться за ручку.

Дождь. Дождь больше не имел значения. Противные холодные струи, забиравшиеся за шиворот, порывы ветра, норовившие сорвать давно промокшую куртку вместе с кожей Кейси Саммерса теперь не волновали, будто и не касались его вовсе. Даже Черный Зверь, Король-Охотник, идущий со своей сворой по следу сейчас не заставили бы его отступить. Он понятия не имел, кому и что хочет доказать, и главное, зачем, но теперь-то парень твердо решил найти проклятый ключ и швырнуть его в морду своему начальнику-горилле. Зачем? Он не знал.
Те, кто смотрит кошачьими глазами, ступают на кошачьих лапах, и слышат лишь то, что могут слышать кошки, не задаются глупыми вопросами. Особенно, если они уже заплатили свою цену. Особенно, если заплатили впустую.

Кейси вышел под дождь, и больше, не обращая на него внимания, подошел к краю платформы. Где-о там, среди воды и гравия, в темноте валялся чертов ключ, и он должен был его найти. Должен если не хотел выбирать между квартплатой и едой в ближайшую неделю. Пантера снова спрыгнул на пути.

Горилла, возмущённая до предела столь дерзкой выходкой большой чёрной кошки, уже приподняла над облупившейся заскорузлой столешницей мускулистое, тугое как барабан брюхо и упёрлась сбитыми костяшками в листы бумаги, исписанные как будто для вида каким-то подобием на буквы, смяла их, угрюмо подгребая под себя, ссутулившись по-звериному в тупую угрожающую позу. И уже ощерила кривые сколы желтушных клыков, чтобы выдать Пантере тираду, что окончательно вобьёт хищника по макушку в навозную кучу собственной ничтожности и никчёмности и ещё множества «ни», которые угрюмая обезьяна несомненно придумает, вот увидите – научилась же она когда-то сбивать палкой плоды с деревьев, завязывать шнурки и орать на подчинённых.

Но вот горилла встречается взглядом с глазами охотника. И, подавившись желчью, оседает на продавленную сидушку жалобно скрипнувшего стула. В изумрудной вспышке, что бритвенно острым росчерком рассекла маслянисто-густую поволоку, отразился страх. Страх в глазах самого Джонсона – страх травоядного тугодума, узревшего по ту сторону зарослей существо, что, насмешливо отразив судорожно дребезжащую на ветру от понимания собственной слабости и уязвимости мысль добычи, стремительным, быстрее самого страха, рывком бросится вперёд, вырвавшись из тесной оболочки нескладного забитого юнца. И растерзает, разорвёт в клочья, жадно лакая кровь и утробно рыча, взывая к...

Джонсон иступлённо помотал головой, прогоняя наваждение. Осоловело уставился на вычерченный тьмой силуэт его непутёвого работника в проёме двери. Гремучее шипение дождя поглотило в себя его сдавленное, неуверенное:

- Эй, постой, паре…

На усыпанной ржавыми язвами несмазанной ручке остался чёткий, ярко-красный отпечаток.

Дождь, как будто только этого и ждавший и всё это время карауливший свою любимую жертву, впился в тело Саммерса россыпью заострённых влажных спиц – не сверху, как обычно, а ринувшись со всех сторон сразу, захлестнув в ледяные удушливые кольца едких, просмолённых ртутным ядом городского смога объятий. Пантера какой-то далёкой, нездешней частью себя ощущал, как склизкие стылые щупальца, унизанные кольцами игл-присосок, вползают под одежду, въедаются в плоть, захлёстывают руки, ноги, горло… выворачивая, выкручивая, как мокрую тряпку, его оболочку, под размякшей пластикой которой уже нет человека – как нет и зверя.

Пантера по имени Кейси Саммерс стоял на рельсах и мок под дождём. Всё вернулось в исходную позицию. И в тезис о том, что в такую ночь кошкам, даже таким большим и таким упёртым, совершенно нечего ловить, кроме собственного, вымоченного в грязной луже хвоста.

Прошло какое-то время. Пятнадцать, двадцать минут, или все полчаса. Хладная удавка дождя не ослабла, а, кажется, только туже затянулась, в сладострастном исступлении продолжая выдавливать из жил Кейси последние сгустки тепла. Скорчившись над путями, точно ослеплённый золотой лихорадкой старатель, Пантера слепо шарил продрогшими лапами в неверном, потустороннем свете со стороны пустой, как череп у дороги, станции, цедил мутную дождевую воду вперемешку с мазутом и царапал старые рельсы. И его безрассудное упорство было таки вознаграждено – обломав почти все когти, наш иссечённый безжалостными плетями ядовитого небесного водопада герой триумфально вернулся в обитель мистера Джонсона, оставив тому на память небольшое озеро на полу, и бросил на стол начальника треклятую железку, точно голову побеждённого чудовища к трону короля.

- Чёрт, парень, я не… - горилла за столом вновь сделала неуклюжую попытку оторвать зад от стула, уже безо всякой агрессии ущемлённого альфа-самца, а, скорее, в каком-то неуверенном примирительном поражении. Стараясь при этом смотреть куда угодно, но только не в глаза Кейси Саммерса.

Исхлестанный дождем, ободравший руки и колени, и окончательно вымазавшийся в мазуте и глине Кейси изрядно подрастерял свой пыл, но все равно больше не казался нескладным мальчишкой. Уставший и замерзший, он едва держался на ногах, но стоял при этом очень прямо, напряженно расправив плечи, оказавшиеся не такими уж и узкими, и глядел на Карла Джонсона в упор, больше не отводя глаз. Ему было что сказать своему начальнику-горилле. Сказать о людях, о справедливости и честности, о сменах и холодном дожде.

Было, что сказать ровно до того момента, пока он не рассмотрел Гориллу Джонсона во всей красе нелепо-виноватого жеста, не услышал с трудом подбираемых слов-извинений из уст того, кто извиняться не привык. По крайней мере, извиняться здесь, в своем тронном зале, да еще перед кем, перед один из "подданных".
Пантера замер, растеряв все слова среди жалкой обстановки этой каморки. Где-то на границе его сознания помелькнула мысль о том, а что шеф-то делает тут, на работе, так поздно? Уж у него-то наверняка есть теплый дом, и уютная толстая жена, которая там ждет его с ужином и яблочным пирогом на столе. Тогда почему он - здесь? Не из-за дурацкого же ключа.

- Так вышло, - наконец смог выдавить из себя Кейси. Он не был мастаком говорить хорошие речи, но точно знал, что иногда все получается так, как никто не хотел, - не будем...

Пантера не знал как продолжить фразу, да и что именно они не будут с трудом мог сформулировать. Не будут что? Терять ключи? Или искать их под дождем ночью? Или выгонять под этот самый дождь ночью на поиски? Или просто продолжать бесполезный разговор, когда все и так ясно? Кому нужны эти церимонии и бесполезные слова? Того, что было не вернуть, и не исправить. Лучшее, что можно сделать - это не повторять. Парень примирительно улыбнулся самыми уголками губ. Лучшая из улыбок, которые Джонсон видел от него за эти три месяца, наверно, потому, что первая, и говорила она гораздо больше бесполезных слов.

Обратно на заполненную холодным осенним дождем улицу продрогшему до костей парню совсем не хотелось, но греться дольше значило бы пропустить последний автобус и долго идти домой под дождем пешком. Кейси с сожалением оглянулся на старенькую шефову кофеварку, с замотанным скотчем боком, явную ровестницу и дальнюю родсвенницу радиоприемника. Джонсон никогда не угощал его кофе, но сейчас пантера был уверен, что кофе из нее невероятно вкусный, хотябы потому, что горячий. Но просить не стал. Он принес горилле-шефу его ключ. Нашел чертову железяку под слоем воды, между камней и рельсов, под самым перроном. И, может, нашел тут, в тронном зале старшего смены, что-то еще. Он вернул все эти потерянные штуки законному владельцу, и теперь ему пора было уходить.

- Я пойду. Нужно успеть на автобус, - зверь пожал плечами, и оглянулся на дверь, за которой его поджидал дождь и охота на последнего мастадонта, возящего в своем брюхе припознившихся работяг по веками не менявшемуся маршруту, - у меня ведь нет завтра смены?

Кейси Саммерс отлично знал свое расписание, и помнил, что завтра у него должен был быть выходной, но многое могло измениться с тех пор как машинист пожаловался начальнику станции, потому он и спросил. Но сбивчивый ответ оказался отрицательным, и, попрощавшись, пантера снова шагнул в дождь.

Домой Кейси добрался только глубокой ночью. Сперва долго подкарауливал автобус, спрятавшись в залитой водой ржавой остановке, потом также долго искал остатки тепла и бинтовал пораненную руку сырым бинтом на задем сидении медленно ползущей древней рептилии, чей погонщик смерил его презрительным взглядом, но все же впустил, явно не сильно заботясь о чистоте своего питомца. Словом, когда Кейси Саммерс добрался до своего обиталища, окна его соседей уже не светились, и даже лампочка над парадным входом была выключена экономной рукой миссис Фуллер. Никто не поджидал усталого Кейси Саммерса дома с ужином и пирогом.

Зверь мотнул головой и обошел дом с торца, того самого, по которому тянулась одна из тяжелых громадин пожарных лестниц. Он не хотел пробираться сейчас по коридорам парадного входа, оставляя следы грязи и потоки воды на вытертых досках и вытоптанных ковриках, следы, которые потом пришлось бы вернуться и убрать, чтобы не иметь проблем с соседями. Кейси Саммерс слишком устал и замерз сегодня для таких подвигов, а окно его берлоги удобно выходило не только на узкий и всегда темный проулок, но и на площадку этой самой лестницы, что уже было достаточным поводом забраться домой по ней.

Хотя, может, идея была и не столь хорошей. По крайней мере, когда Кейси Саммерс наконец приоткрыл окно кухни и буквально ввалился в него, с трудом перебрашись через подоконник, сил у него оставалось разве что на то, чтобы попробовать подняться с пола и добрести до дивана, попутно стаскивая с себя мокрую одежду.

«Так вышло». Одна простая фраза, заставившая Карла Джонсона с клокотанием и присвистом втянуть в себя воздух и вновь обвалиться на спинку стула. Да-да, того самого Гориллу Джонсона, которого подчинённая ему свора макак-мигрантов боится за один только взгляд; который, вращая заветным карандашом в пальцах, на одном из которых ярко белеет полоска-след от кольца, явно пришедшегося не по размеру, вершит судьбы, вычёркивая из списков одни имена (и заодно и судьбы) и ловко подставляя в рельсовые колонки смен наименования уже нового расходного материала… Джонсона, который таких вот поганцев, как эта безродная шавка Саммерс, ест целиком, вместе с хрящами и пломбами…

Но… Так вышло. Уже второй раз работник станции уходит из его кабинета, не расшаркиваясь в унизительных благодарностях и извинениях, не сгорбившись под тяжестью угрюмого насупленного взгляда, не спиной вперёд.

Кейси Саммерс извинился. Спокойным ровном голосом. Извинился за себя, за самого Джонсона, за начальника станции, за машиниста, за всех рабочих, которые уже давно разбрелись по ночлежкам и дешёвым хостелам… За весь мир. И молча исчез в ночи, оставив Джонсону испачканный грязью, отмокающий на его рабочих документах и дневниках учёта тот самый треклятый разводной ключ – бесполезный и жалкий трофей, который горилла нерешительно сгрёб со стола, повертел в руке и снова положил на стол. Джонсон так и не закончил фразу – он уже и сам не понимал, чего он хотел сказать, продолжить ли костерить и запугивать пацана, или дальше давиться мольбами о пощаде перед милосердной Пантерой…

«Так вышло». Как жалко и глупо. Карл потёр переносицу, крепко зажмурился. Образ безжалостного хищника, завораживающе опасного, опустившегося в осторожном поклоне охотника в круге из крови и дождевой воды пропал, как будто выскользнув следом за Саммерсом и затерявшись в ночи. Джонсон выдохнул и обмяк на своём троне – таком крохотном, совсем неподходящем его царским габаритам и амбициям.

- Ну, не будем, - пробурчал себе под нос человек, гораздо более одинокий и несчастный, чем все его рабы-обезьянки вместе взятые, как будто пытаясь извиниться перед самим собой за невесть откуда взявшуюся минутную слабость, помассировал виски и отправился сушить промокшие листки расписания с его неразборчивыми каракулями на старенький масляный радиатор – ещё один бедняга, навечно застрявший в плену этой пластиковой коробки на милость пыли и паукам.

Совсем как его хозяин.

Между тем, пантера по имени Кейси Саммерс успел-таки на свой последний автобус. Сырая ржавчина, сырой бетон, сырая одежда, сырое и снулое лицо водителя, лишь на мгновение при виде своего последнего пассажира вспыхнувшее глухим утробным раздражением из-под козырька форменной фуражки... Мир за заболоченным окном автобуса превратился в статичную киноленту с эффектом сепии, где редкие пятна «сигаретных ожогов» являли собой тусклый свет фонарей и квартир – и только там, как кажется, и текла жизнь, там, возможно, выдуманные жена и дети – его более маленькие и забавные копии, только без усов и злобного звериного взгляда – ждали мистера Джонсона на поздний ужин, там на выдуманном столе среди прочих выдуманных кулинарных изысков стоял выдуманный яблочный пирог… Там были свет и тепло, на таком расстоянии кажущиеся недостижимым оазисом в бесконечно серой, заваленной бетонными скелетами пустыне.

Пробег по скользкой пожарной лестнице и небольшая война с вечно заедающей оконной рамой дались не так тяжело, как могли бы. По крайней мере, несколько ссадин и пара заноз этот вечер уж точно хуже уже не сделают. Саммерс неловко перевалился через подоконник, чуть было не поскользнулся на луже, моментально растекшейся почти на всю крохотную кухню, и не впечатался лбом в холодный белый бок холодильника. Пантера моментально изошёл паром: он, чуть ли не шипя и клубясь, шёл от насквозь мокрых тряпок, некогда бывших одеждой, из которых Кейси буквально выворачивал себя, оставляя за собой тёмный след сброшенной «кожи» от оставленного настежь окна с трепещущими на ветру занавесками в тусклых и блеклых ромашках, через всю комнату и до дивана. Пар превращал пантеру в дымящийся силуэт, чернильную кляксу на фоне сумрачно серой карандашной штриховки комнаты. Уцелевший, бегущий из бушующего в здании пожара, или джин, выходящий из заточения в каменном каземате. Кейси было почти жарко, но очень недолго. Кейси почти удалось провалиться в долгожданную дрёму, но совсем ненадолго.

Возможно, прошёл час. Или два. Или три. Или минута. Дождь, вовсю терзавший мир снаружи, даже и не думал утихать. Кейси надсадно дышал и то ли скулил, то ли стонал, воткнувшись лицом в горьковато едкую, пропыленную обивку дивана, поджав все четыре лапы к груди, крепко себя обняв и болезненно вздрагивая. Кажется насморк, преследовавший его всю рабочую неделю, всё-таки настиг благородного хищника, впился в загривок и свалил с ног. Вероятно именно поэтому он не смог учуять незнакомца, гоняя по носоглотке вязкие сопли.

Кто-то был в квартире. Может быть, он прятался в тенях по углам всё это время, дожидаясь Саммерса. Может быть, он вошёл следом в гостеприимно оставленное открытым окно с кухни, пока Саммерс ёрзал и корчился, устраивая свою продрогшую тушку на продавленном старом диване. Но вот он – некто, что уже заварил две чашки быстрорастворимого кофе, спокойно прошествовал с ними к месту, где пытался обрести покой бедняга кошачий, и поставил чашки с дымящимся, прохимиченым варевом на низкий журнальный столик.

Уши Саммерса встрепенулись, смешно обратившись к источнику шума даже без ведома хозяина. Незнакомец даже и не пытался скрыть своего присутствия – спокойно и размеренно совершал шаги, будто по своей собственной квартире, громко и отчётливо поставил чашки, вернулся на кухню и приволок, скребя деревянной ножкой по полу, старую хозяйскую табуретку.

Глаз Саммерса распахнулся. Зрачок, прошитый со всех сторон кровяными нитями, сузился и обратился в опасно искрящийся острыми бликами изумруд. Тело напряглось, мгновенно отросшие когти вонзились в поролоновую основу дивана. А затем Кейси чуть не сбросил с дивана резкий и колючий приступ кашля. Он жалобно скорчился и ещё глубже зарылся в своё убежище, давясь мокротой, заполнившей рот вперемешку с куском обивки, который он умудрился отгрызть.

- Ох. Знал бы, что так оно будет, прихватил бы с собой «Панадол», - участливо и вместе с тем насмешливо произнёс чужак, когда пантера всё-таки смог не выхаркать из себя лёгкие и поднять голову.

Он сидел напротив него в расслабленной позе, в сгущенных оттенках мрака, в руке у него клубилась дымом кружка с кофе. На столике перед ним лежала блестящая от влаги чёрная шляпа-федора с узкими полями. Вторая кружка была здесь же. Предназначенная, вероятно, для Кейси.

След. Где бы он не прошел - след оставался. Теперь это работало так. Следы лап, капли крови, сгустки мокроты, клочья шерсти, потеки воды, дорожка из мокрых тряпок от окна до дивана. Пантера знал, рано или поздно по его следу кто-то пройдет до конца чтобы найти его. Что будет дальше - Кейси не задумывался. Не о чем тут было думать. Разве стали бы они с добром идти по его следу? Так, может, лучше пусть приходят раньше, пока его не убил очередной поезд, или, того хуже, кашель?

Кашель рвал горло и выворачивал легкие наизнанку, не давая толком уснуть, и держа подменыша в зыбкой полудреме. В той самой, в которой тягостные грезы сплетались с окружающим миром в один большой запутанный узел, и было так трудно определить, где сон, а где явь.
Жар, согревший его, и заставивший ненадолго поверить, что в его конуре включили отопление, давно прошел, сменившись ознобом, достаточно сильным, чтобы в союзе с кашлем и усталостью не давать Пантере ни уснуть ни сделать усилие, чтобы проснуться до конца и встать за одеялом. Недокоту-недочеловеку оставалось только лежать, свернувшись клубком, дрожать от холода и стараться дышать аккуратно, чтобы не спровоцировать очередной приступ кашля, и еще смотреть сквозь узкие щелочки приоткрытых глаз, как сны заполняют его жалкую каморку. Влетают мимо дышащих ветром штор, и сразу же смешиваются с тенями по углам, принося с собой влагу, желтоватый свет фонарей и звуки ночного города, одни протяжные и тихие, а другие громкие и резкие, подобные крикам во время служения Древним Богам. Рано или поздно свора одного из этих Богов и его настигнет, если кому он и нужен в этом городе - то только им. Пока же за его окном под дождем спал сам Город, вскрикивая и метаясь во сне, и щедро делясь своими грезами с одним черным котом. Город не знал разницы между котами и пантерами. Городу было все равно.

Заполненную дымчатыми тенями комнату перед глазами Кейси сменили разводы. Серые по серому в неверном свете, пробивавшемся с улицы, и еще более темные пятна рядом с ними. Видимо, в какой-то момент он таки уснул и развернулся спиной к открытому окну, а лицом к спинке дивана. Смутно, сквозь пелену дремы, Кейси Саммерс понимал, что за то время, которое он проспал через оставленное без присмотра окно к нему в его убежище могло проникнуть что угодно, и сейчас оно было где-то за его спиной.

Пантерьи ушки, чутко среагировавшие на чужой звук и сами развернулись в поисках его источника, а выпущенные когти впились в обшивку дивана разрывая дряхлую пыльную ткань. Чуткий нос попытался глубоко втянуть воздух, и вот с этим получилась загвоздка, заставившая Зверя скрутиться в очередном, особенно сильном приступе кашля.
"Только не сейчас! Нет! Опасность!" - зверь попытался сдержать кашель, заставил себя перевернуться на живот, сжимаясь в еще более тугой комок, с силой вгрызаясь в диванную оббивку, но нет, кашель не отпускал своей хватки. Что ж, кто бы не пробрался в его логово, теперь этот непрошеный гость точно знал, что хозяин не спит, и в данный момент полностью беспомощен, в крепкой хватке рвущего легкие и душащего кашля. Простуда, так же ходившая за ним по пятам уже неделю, стала союзницей ночного пришельца, оставившей Кошку-Саммерса в его полной власти. Кто знал, что все выйдет так глупо?

Но, почему-то, не вышло. Кашель проиграл Пантере и на время отступил, а Кейси Саммерс все еще не ощущал ни парализующей хватки на загривке ни клыков у горла. Это было... Неожиданно.
Лихорадочно блестящие изумрудные глаза Кейси Саммерса метнулись от мирно усевшегося напротив его дивана незнакомца к шляпе и чашке с горячим напитком на небольшом столике и назад к чужаку. В почти не изменившейся позе подменыша вдруг неожиданно ясно проступила готовность к рывку, такая, которая бывает у туго сжатой пружины. Самый кончик длинного черного хвоста нервно задергался, отгоняя от дивана густые тени.
Чужой человек тем временем что-то говорил, но смысл слов с трудом доходил до готовой защищаться пантеры. Тем, что убедило Кейси повременить с дракой были тон и поза пришельца, а не его слова. Зверь медленно сел, не спуская глаз с хозяина шляпы и чуть подался вперед. Нет, происходящее ему явно не снилось. В его дом зашел чужак.
- Кто вы? - отрывисто спросил парень, говоря сильно "в нос", - Что вам нужно?
Мысли его снова вернулись к чашке. Теплой и желанной в этой комнате, куда успело проникнуть промозглое дыхание города, но брать ее, не убедившись окончательно, что перед ним не враг, Кейси не стал, только сглотнул густую слюну. Горячего, пусть даже кофе, а не какао или чая, хотелось. Хотелось хоть немного согреться.

- Кто я? – незнакомец чуть подался вперёд, по наитию повторив движение Кейси – читались в нём и наигранная, чуть надменная заинтересованность, и желание аккуратно и ненавязчиво вести парня за собой.

- Серьёзно? Это тот самый вопрос, который больше всего тебя беспокоит, раз ты задал его самым первым?

Голос был грубым и шершавым, точно наждачка. Сухим и сыпучим, неприятным сам по себе, но хозяин его точно знал, как придать этой уродливой занозливой деревяшке обтекаемую приятную форму. Этот человек умел и любил говорить, знал, что своим вороньим клёкотом он точно сумеет завлечь собеседника.

Спокойно и обстоятельно, он выговаривал Саммерсу так, словно приходился ему старым, малость вредным и вечно знающим, как на самом деле нужно делать дела, дядюшкой откуда-то из сельской глубинки. Лицом же он был интересен: простая, мутная кровь замешала в себе грязь и мазут очень сложной жизни – и из всей этой душной, горючей смеси вылеплен был этот персонаж. Смоляной клочок чертополоха на подбородке ещё больше обращал сухое вытянутое лицо в заброшенный скульптором шедевр на грани, где пересекаются тосканская готика и поздний мезолит. Глаза спрятались за тяжёлыми надбровными дугами, похожими на сколы грубых каменных плит; вместо бровей – точно слабая поросль сорной травы сквозь трещины. Знаете, это был тот самый тип, что обитает на своей заброшенной, никому уже кроме него не нужной ферме, ревностно, точно сам Пётр, стерегущий своё лоно Авраамово – пару худющих больных коров. У такого, как говорят, обязательно есть крыльцо, под которым спит дурная псина, готовая отгрызть яйца любому недоумку, а в чулане стоит всегда заряженный дробовик двенадцатого калибра. И вся чёртова округа знает, что если их бейсбольный мяч залетит на его территорию, они его никогда больше не увидят.

«Дядюшка» придвинул свой табурет поближе, по-отечески осклабился, приняв мирную, но вместе с тем «тяжёлую» позу – плечи сгорблены, шея вытянута в сторону Саммерса, руки возложены на широко расставленные колени, ладони мирно свисают между ног; поза сонной уставшей горгульи, которой для полноты картины набросили на крылья видавшее виды, похожее на гранитную могильную плиту пальто.

- Вот смотри, как получается, - всё ещё мягко и участливо повествовал он, - есть один парниша, что блуждал, как муха по карте, по Америке вместе со своей семьёй – ну, ты знаешь, как оно бывает, отец весь в делах, а частный бизнес вынуждает всё время жить на чемоданах. Парнишка этот мало чего знал о жизни, было ему тогда чуть меньше пятнадцати или около того, из увлечений – бейсбол да рыбалка, что взять с деревни, ха? А вот представления наш дружок очень любил. Особенно те, что под куполом цирка… Ты кофеёк-то свой бери, не бойся, зря делал, что ли? И вот попал этот паренёк на шоу очень знаменитого тогда… ах ты, дьявол, никак не могу название запомнить, погоди…

Горгулья встрепенулась и полезла в карман своего тяжёлого пальто, порылась там – что-то в глубине его перезвякивалось, чуткий до резких звуков слух дорисовал Саммерсу картину мелких монет, пересыпанных вместе с патронами не самого скромного калибра – и выложила на столик потрёпанный серый билетик, грубо оторванный от общей ленты явно не автоматом, но человеческой рукой.

Ажурная потускневшая алая лента оплетала монументально-кричащие слова, почти рассыпавшиеся от влияния времени, точно храмовые колонны. «Всемирно Известный Цирк Маэстро Дона Нельсона» всё-таки можно было различить в течении полустёртых чернил. Под истлевшим сводом была изображена едва различимая теперь картинка, вся в крапинах и разводах: дрессировщик в смешных шароварах, высоких сапогах, цилиндре и цветастом пиджаке стоит с большим обручем в руке, перед ним – на цирковом барабане приготовилась к прыжку большая чёрная кошка…

- Об этом мальце я знаю много интересных историй. Это только самый-самый зачин. Но не стану просто так тревожить воздух, если ты, дружок, не задашь правильный вопрос.

Он приподнял голову, и Кейси увидел наконец его глаза – или же то, чем они могли называться.

Две тускло блестящих в нездешнем свете монетки ромбовидной формы, буквально впаянные в глазницы черепа; грубые и затёртые, как и он весь – ничто не могло точно дать понять, что это могла быть за валюта, из каких времён, какой ценности, ведь поверх прежней мудрёной символики и сложной геометрической вязи были вырезаны кресты-стигмы. Всё это приносило в голову ровно одну очевидную ассоциацию: старинную традицию сплавлять покойных в мир иной с медью на глазах, чтобы тем было, чем расплатиться с извозчиком в чёрных одеждах. Только в случае этого конкретного покойника добрые люди решили проблему наверняка – даже при сильной тряске и на крутых изгибах вечной призрачной реки этот усопший свои деньги за проезд потерять точно не сможет.

Технопост.