Эпоха Перемен | ходы игроков | Ташка

Солнце протискивается сквозь легкую ткань занавесок. Осматривается. Пробегает лучами по оплывшим, почти растаявшим свечам. Одной черной, и двум рыжим. Еще вчера вечером, наверное, они были толстыми и высокими. С задорно торчащими фитилями. Исполненными степенной значимости. А теперь – похожи на роршаховские кляксы. Которые, в попытке обрести объем и свободу, приподнялись над двумерным листом, вздыбились уступами когтей, лап и голов. Но – не смогли. Замерли, оплыли, успокоились.
А солнце продолжает свой поход. Чашка, с кофейной гущей на донышке. И еще одна. И еще. Кто-то не любит отвлекаться на мытье посуды, когда под рукой целый сервиз. Распотрошенная коробка конфет. Дальше по столу – грифели. Разбросаны тем особым беспорядком, в котором угадывается опытная рука художника, способного не глядя вытащить нужный инструмент.
Отразиться в грифелях у солнца не получается, и оно смещается еще немного, чтобы отдернуться, наткнувшись на альбомный лист. Чуть сероватая бумага. Плотная. А на ней грифелями, быстрыми штрихами, черными и серыми, рисунок. Женщина. Голова, плечи, руки. Лицо, полускрытое растрепанными волосами. Руки, сжатые в кулаки, уперты под подбородок. Стиснуты зубы и упрямые складки на щеках. Глаза закрыты, зажмурены. Тоже складочки, в уголках. Молится? Или ей больно? Веет от рисунка беспокойством.
Вот и солнце двинулось в сторону. Или, это просто осенний ветер за окном, шевельнул ветки деревьев и бросил тени? Кто знает.. А лучи уже заплясали зайчиками, солнечными, прыткими на одеяле и на щеке спящей Ташки. Поцеловали невесомой лаской. И разбудили.

Ташка потянулась в постели, нащупала на тумбочке пульт, пощелкала кнопками. В углу комнаты ожила стереосистема: I'm not sure what I'm looking for anymore
I just know that I'm harder to console
I don't see who I'm trying to be instead of me
But the key is a question of control…
Ташка откинула одеяло, босыми ступнями коснулась прохладного пола. Взяла черный шелковый халат со спинки стула, надела, взъерошила руками волосы. Подошла к столу, порылась в коробке с конфетами, выудила одну и сунула в рот. Обследовала чашки, не остался ли где глоток кофе. Нет, не остался. Потянулась еще раз, лениво как кошка. Прошлепала босыми ногами на кухню. В раковине куча немытой посуды, на шкафчике над мойкой записка самой себе: «Вымой!» и смайлик в уголке. Открыла холодильник, достала пакет молока, сделала глоток и сунула пакет обратно. Включила кофеварку. Вернулась в комнату, вырвала из блокнота листок, написала: «Лень полезна, она помогает селектировать действительные потребности от придуманных». И прилепила на клейкую ленту на стену, где уже красовались различные философские перлы, написанные на клочках бумаги и прямо на обоях. Критически осмотрела нарисованный накануне женский портрет и пошла в ванную. Долго стояла под душем, глядя, как вода закручивается маленьким водоворотом, утекая в сток. Потом так же долго рассматривала свое бледное отражение в зеркале. Словно видела себя впервые…
В шкафчике на кухне было еще несколько чистых чашек, жить можно. Налила кофе, раскрыла стоящий на кухонном столе ноутбук – посмотреть почту.

Холодильник выдохнул на тебя поток воздуха. Сухого, морозного. Пакет молока спрятался на дверцу, по соседству с огромным яблоком. Одно яйцо и полбанки сардин. Негусто. Квартет, прямо, какой-то. Зато кофе - три сорта в шкафчике. Потому что без еды человек дожить может аж до обеда, в редких случаях - до ужина. А без кофе – и проснуться не всегда получается.
Спам. Его мертворожденный поток наполняет папку входящих сообщений. Не Ниагарский водопад, конечно. Не горный поток. Но точно, побольше, чем жалкие завитушки воды сбегающей по твоим ногам к сливу душа. Два десятка сообщений, общая ценность которых стремится к нулю. Перемножай их, или суммируй – не важно.
В отдельной папочке - письма нужные. Два новых просмотра твоих фотографий на «Шаттерстоке». Три на «Фотолии». Одна покупка. Мелочь, но из таких мелочей накапливается приятный ежемесячный бонус.
И больше ничего.
Кофе разливает приятную горечь по языку и нёбу. Чашка пустеет, приобщаясь к своим сестрам по кухне.
На открытой страничке браузера красуется баннер “gismeteo”– будет солнечный день. Тепло.

Заныло под левой лопаткой. Ташка зажмурилась на минуту. Солнечный свет свербит затылок, как прицел снайпера. Захламленная квартира показалась чужой, Ташка будто застряла в гостях, вот только хозяева куда-то делись. Беспричинная тоска, сжимающая сердце, накатывала осенью с особым упорством. Казалось, осенний воздух таит в себе некий вирус тоски. Хотя, у всего есть причина, просто так сложно признавать это.
Ташка много раз пыталась нарисовать это чувство, тоска, тревога, страх, ожидание, такая странная смесь... но ничего не выходило. Карандаш замирал над листом бумаги. А что может быть страшнее чистого листа? Только жизнь, похожая на чистый лист, не заполненная ни чем... пустота. Все чаще Ташка думала, что ее жизнь и есть чистый лист. И она могла бы его наполнить, но боялась. Это было все равно, что нырнуть в темную воду, не зная что там в глубине.
Нужно было выныривать и жить дальше. Ташка открыла глаза. Встала из-за стола, взяла ноутбук и потащила в комнату. Сдвинула на столе чашки, карандаши, подключила к ноутбуку сканер. Достала из-под дивана коробку, открыла. Коробка доверху была забита рисунками, эскизами, набросками. Она была наполнена Ташкиной мечтой. Это был ее Остров. Ее мир, живущий на бумаге...
С каким-то тихим остервенением Ташка высыпала содержимое коробки на пол. Тщательно отобрала самые лучшие работы, не только эскизы и наброски, но и чертежи строений, планы разбивки ландшафта.
Сканируя их, Ташка чувствовала себя пассажиром тонущего корабля. Она сливала свою мечту в интернет. Годы своей жизни отправляла на адрес "до востребования". Может кто купит? Может быть... Да, черт возьми, есть же люди у которых есть не деньги, а ДЕНЬГИ! Пусть ее мечту воплотит кто-то другой... пусть так. Пусть ее Остров будет принадлежать не ей. Но он будет Существовать! Последний эскиз лег на стекло сканера... призрак надежды...
Ташка собрала все и засунула обратно под диван. Руки дрожали. Она торопливо оделась, словно бежала с места преступления или от спящего случайного любовника. Под левой лопаткой уже не ныло, тревога разлилась по всему телу, наполнила Ташку до краев темной водой. Ташка схватила сумку, выскочила из квартиры, зазвенела ключами. Скатилась по лестнице, словно за ней гнались. Распахнула дверь подъезда. Задохнулась от ударившего в лицо солнечного света. Мир вспыхнул и обрел реальность, наполнился звуками, заиграл цветами. Ташкина тоска прокатилась волной по телу и ушла, растворилась в воздухе смытая светом осеннего солнца, словно и не было ничего. Только привкус меди во рту...
Солнце, сожги настоящее во имя грядущего, - но помилуй прошедшее!.. (с)

Паренек на улице, отскочивший, от внезапно распахнутой тобой двери подъезда, слегка затравлено кивает
- Ддоброе утро.
Какой-то сосед. Лицо помнишь, имя нет.
Из сколоченной доброхотами будки, на углу палисадника, выбирается Куська - прикормленная обитателями дома дворняга, в предках у которой были, несомненно, терьеры. И возможно - овчарки.
Потягивается и спешит к тебе, приветливо виляя хвостом.
Натужно хрипит мотором, выпускает сизые клубы дыма, древний москвич, прогревающийся на дороге, в пяти метрах от тебя. Миом него, по тротуару, шествуют две женщины, катят зеленую коляску, с навешенными погремушками, периодически склоняясь над ней. Судя по характерным носами - родственницы, а судя по возрасту - мать и дочь, точнее, уже, мать и бабушка.
Солнце гладит твои щеки. И медный привкус во рту исчезает окончательно. Асфальтовая дорожка, берущая начало от крыльца, ложится под ноги, обещая, что впереди - весь мир.

Ташка машинально кивнула соседскому пареньку, мысли в голове звенели потревоженным осиным гнездом, но все как-то вскользь, ни о чем, думать о важном не было сил. Куська подошла, ткнулась носом в колени, оставляя на коже брюк мокрое пятно, села у ног и замерла. Ташка присела на корточки, обняла собаку за шею, Куська довольно засопела ей в ухо, замела в пыли хвостом. Ташка могла вот так запросто обнять дворовую собаку, обнять человека было несравнимо сложнее. Солнце слепило глаза, щедро отдавая тепло, в ожидании зимы. Ташка перебирала пальцами шерсть собаки. Подумала, что нужно купить сена и постелить в будку.
Ташка встала, собака посмотрела на нее снизу вверх, словно спрашивая: «Ну и куда ты? А кто мне за ухом чесать будет?» Ташка еще раз потрепала ее по голове и направилась к выходу со двора, Куська потрусила следом, но у арки грузно уселась и лениво зевая, почесала задней лапой левый бок.
Ташка любила и ненавидела осень. Любила за ласковое солнце, за призрачное тепло, за шепот осыпающихся листьев и запах дыма, за серость унылого дождя, за светлую печаль. Ненавидела за хрупкую грань неопределенности «сегодня», незримо, но осязаемо перетекающую в «завтра», за предчувствие зимы, за невозможность сохранить в себе это чувство обреченности, которое приходило с осенью и с ней же уходило бесследно, как тает утренний туман, еще минуту назад густой как молоко. Осень пахла медом, умирающей травой, солнечной пылью, дождем и ласковым ветром, восточными пряностями, оставалась на губах горечью полыни. Нарисовать все это не было возможности, рисунки были лишь неумелым слепком чувств, абстрактным образом, который каждый мог трактовать, как ему вздумается.
Ташка зашла в закусочную в квартале от дома. Обрадовалась тому, что в обеденное время есть свободные столики, подсаживаться к кому-то она очень не любила. Ташка частенько здесь обедала, кухня была вполне приличной и ценник не грабительский. Заказала себе мясо по-французски, салат греческий и кофе. В ожидании заказа рассматривала посетителей. Достала из сумки блокнот и карандаш, машинально, не глядя, рисовала в нем что-то, какие-то каракули, это успокаивало. Ощущение карандаша в руке, как ощущение реальности. За окном, в звездопаде березовой желтой листвы, стояла девушка, молоденькая совсем, тоненькая как эльф, ждала кого-то. Ташка машинально начеркала в блокноте ее профиль с маленьким вздернутым носом, волну светлых волос, линию плеча и листья, листья. Ташка любила красивых людей, но любила их неодушевленно, отрешенно, как красивые вещи, не признавая за ними возможность действий, поступков, мыслей.
Пришел тот, кого ждала девушка, такой же молоденький, тоненький мальчик, длинные до плеч волосы. Объятия, поцелуй. Ташка смотрела на них и думала о том, что сколько-то лет спустя все сказочное очарование этих «юных эльфов» исчезнет без следа в водовороте жизни, которая будет лепить из них то, что ей вздумается, а от этого мгновения останется лишь набросок в блокноте. Ей вдруг очень захотелось вырвать листок с наброском и отдать им, стоящим за пыльным стеклом закусочной, в листопаде своих чувств, не видящих ничего вокруг, отдать просто так, просто чтобы они не забыли.
Ташка решила, если они зайдут в закусочную, она отдаст им набросок, ну а если нет – не судьба.
Принесли заказ.

Саундтрек =) ссылка

Что же так зацепило тебя-то? Будто в воздухе с утра тревога разлита какая-то. И невозможно перестать дышать. И осенний яд этот делает тебя пронзительно живой. Смертельно живой, как ни глупо это звучит.
Молодые люди двинулись через улицу. Пропали на секунду из виду. Или сейчас откроется дверь, впустив пряный воздух и две юные души. Или их подошвы истопчут асфальт вниз по улице, а ты останешься наедине со своей тоской.
Рассеянно перелистываешь листочек в блокноте. Крепко сжав его пальцами, оставляя вмятины на бумаге. Зацепилась взглядом за каракули - наброски мыслей, на предыдущей странице. Зацепилась и.. удивилась?
Твой почерк.. Неуверенно тонкий, будто ты боялась нажать на грифель слишком сильно. Неожиданно длинная фраза. Не помнишь, чтобы писала ее - казалось просто, водила графитом по бумаге, пока мысли витали в пронзительных синих далях. А вот же..
"Дверь распахнулась, квадратом солнечного света, впуская в полутемный зал двоих, еще счастливых в своем неведении.."
И, еще через миг, дверь распахивается. Солнечный свет, желтый от листвы, обрисовывает в прямоугольнике дверного проема две тонкие фигуры, хрупкие и прозрачные, в эти волшебные секунды оптического обмана. Затем они обретают плотность. Держась за руки и улыбаясь друг другу, ребята ныряют в наполненный запахами еды уют столовой.
И надпись, под твоими пальцами, словно успокоившись, удостоверившись в случившемся, приобретает, положенные ей, глубину и насыщенность.

"Дверь распахнулась, квадратом солнечного света, впуская в полутемный зал двоих, еще счастливых в своем неведении…"
Внутри полыхнуло огнем, так всегда бывало, если происходило что-то, что Ташку цепляло. Внешне она оставалась спокойной, а внутри бушевало пламя, рисующее золотые иероглифы на внутренней стороне век, щек, губ.
Ташка вырвала из блокнота набросок. На следующем чистом листе очень быстро, практически не отрывая карандаша от бумаги, нарисовала влюбленных, стоящих в дверях рука в руке. Дверь в рисунке обрела сакральный смысл, это была дверь на другую сторону, дверь в лето, дверь в песке, дверь в тоскливый октябрь, где на ветру трепещет перо и шипит рассерженная кошка, дверь в сумерки света, а влюбленные были пришельцами из другой жизни.
Ташка вырвала и этот листок тоже. На следующем нарисовала лица влюбленных, очень близко друг к другу, за мгновение до поцелуя, безграничная нежность, застывшая на бумаге. Листок присоединился к уже вырванным двум.
Дальше Ташка писала самой себе:
«Ты хотела, чтобы они вошли, и они вошли. Случайность? Совпадение? Но ты же не веришь в совпадения, а жизнь состоит из случайностей. Ты веришь только в то, во что ты хочешь верить.
Допустим…
Перестань рефлексировать.
Сосчитай до десяти, потом пойди и отдай им рисунки, ты так хотела».
Ташка несколько раз глубоко вздохнула, пожалела о том, что не курит, сигарета была бы кстати. Собрала вместе три блокнотных листка, три мгновения чужой жизни, прошла между столиками. Влюбленные изучали меню, шептались о чем-то. Ташка поймала себя на мысли, что думает о них именно как о влюбленных, называя двоих одним словом, а не «он» и «она» или как-то еще, не разделяя их.
- Извините за беспокойство, - собственный голос показался Ташке чужим, впрочем, она всегда удивлялась тому, как он звучит. – Это вам.
Она вложила листки в распахнутое меню, стараясь не встречаться глазами с влюбленными, развернулась и пошла к своему столику.
Мясо по-французски остыло, да и кофе тоже. Ташка поковырялась вилкой в тарелке, аппетит пропал, она заставила себя проглотить несколько кусочков, чувствуя, как взгляд двух пар удивленных глаз, прожигает в ней сквозную дыру, через которую выходит воздух.
«Слишком много событий для одного осеннего дня, ты не находишь?» - подумала она.
Убрала блокнот в сумку, деньги за свой заказ прижала тарелкой, сделала глоток чуть теплого и от того противного кофе, бросила взгляд в сторону выхода, словно проверяя свободен ли путь к отступлению.

Вопросы заданные самому себе, не всегда нуждаются в ответах. Есть такая особая магия – вопрос висит в твоей голове, и ты понимаешь, с дрожью, с волнами пламени и льда в позвоночнике, что он отвечает сам на себя.
Листочки, хранящие твою, слегка шизофреническую беседу, спрятались в беспорядке сумочки. Разорвалась некоторая связь, возникшая между тобой и этим местом. Словно кто-то всемогущий написал сценарий о тебе, твоих рисунках переворачивающих чью-то жизнь. Ты зашла сюда. Исполнила свою роль. И стала… неуместной, что ли.. Это уже был не твой мир. Об этом намекали изменившиеся чувства, взгляды в спину, вкус кофе и воздух, ставший вдруг спертым.
Но, возможно, где-то, за дверью, ждал следующий сюжет? Еще одна особая магия - магия дверей и дорог. Мы уходим, и мир за нашей спиной прекращает существовать, подобно выключенному фильму. Уходим, чтобы узнать, а что же нас ожидает в следующей части.
Дверь распахивается перед тобой. Осознано или случайно, но краем глаза ты ловишь влюбленных. Они глядят тебе вслед. Парень - улыбаясь. Его рука замерла в движении, словно он хотел помахать тебе напоследок, но понял, что ты все равно не увидишь. Девочка – настороженно. И чуть печально. В ее ладошке, белыми лепестками, зажаты страницы блокнота.
Стоп-кадр.
Затем дверь закрывается, чуть скрипнув, разделяя миры.
Ветер проносит мимо облачко пыли, добавляя серого цвета на твою одежду и обувь. Привкус кофе во рту тает, смешиваясь с воздухом осени, похожим на изысканное пряное лакомство. Солнце, твой единственный компаньон, перевалило за полдень и с каждой минутой удлиняет тени.

Под ногами желтые листья, в голове пустота, сердце, как обычно, что-то тоскливо скулит. Улица уходит вдаль, переплетаясь на горизонте ветвями деревьев, антеннами домов, подмигивая светофорами. Ташка застегивает молнию куртки, идет вниз по улице, руки в карманы, сумка болтается на плече. Ташка идет в никуда, без цели и смысла, цепляясь взглядом за бледное небо, за все еще летние облака.

Ноги приносят тебя в парк. Река, пронзающая город изогнутой швейной иглой, здесь образует изгиб, разделяясь на два рукава, а посередине - высится остров. Оставив позади ажурный мост, ты оказываешься в парке, где вечнозеленые сосны соседствуют с крепкими дубами. Сквозь побуревшую в ожидании осени, но еще крепкую листву, ты видишь отблески солнца от куполов церквушки.
Именно здесь ты проводила время на первых курсах, старательно вычерчивая задания по ландшафтной архитектуре.
Вот и сейчас, стайка девочек, расселась на складных стульях, на краю центральной площадки. Старательно вычерчивают неуверенные линии.
Тишина и покой. Немногочисленные "мамочки", снабженные колясками и детьми, пенсионеры и вездесущие собачники, теряются среди длинных, уютных аллей.
Днем, да еще и в будни, здесь действительно можно затеряться.

Ташка любила этот парк, даже не смотря на то, что он хранил слишком много воспоминаний, или именно поэтому. Человеком владеет любовь, а любит он то, что уходит (с).
Тот, кого любила Ташка, ушел. Ушел туда, откуда не возвращаются. Когда-то давно, в чужой прошлой жизни здесь, на той самой площадке, где сейчас девочки наполняют чистоту бумаги линиями, он подошел к ней, взял у нее из рук кисть, и нарисовал в ее раскрытой ладони маленькое красное акварельное сердце. У него было очень серьезное лицо и лишь глаза улыбались. А Дух топтался рядом, сопел и все норовил положить свою тяжелую лохматую голову Ташке на колени.
Ташка отогнала от себя эти воспоминания.
«Отпусти его»
…Тогда, правда, стоял солнечный апрель…
Почему-то некоторые моменты начисто стираются из памяти, а что-то помнишь всю жизнь, так, словно все было вчера.
А вот хоронили его в октябре, уже и листьев не было, на кладбище с неба сыпались хлопья пепла – где-то что-то жгли, пахло дымом, было ветрено и очень холодно.
«Отпусти»
Ташка бродила по аллеям, купила себе рожок шоколадного мороженного. Несколько минут наблюдала, как мужчина уговаривает сына, мальчишку лет четырех, попробовать сахарную вату. Мальчишка есть вату отказывался, морщил нос и капризно, на распев тянул: «Не хочууу».
Ташка присела на скамейку, достала блокнот, рука с карандашом замерла над бумагой. Перед глазами стоял Лекс, такой, каким она его увидела первый раз. В строгом темно-сером дорогом костюме и белоснежной рубашке с небрежно расстегнутыми верхними пуговицами, в руках тонкий, как насмешка, поводок и рядом огромная, практически Ташке по пояс, серая лохматая собака, нарочито по-медвежьи медлительная кавказская овчарка.
Тогда она их нарисовала, уж очень эти двое были хороши.
Потом она рисовала их еще множество раз, но когда Лекса не стало, она поняла, что ни на одном из своих рисунков она так и не смогла передать выражение его глаз, тот искрящийся смех, что наполнял их, даже когда он был серьезен. Дух умер через неделю после похорон Лекса…
Ташка, так ничего и не нарисовав, захлопнула блокнот, сунула его обратно в сумку. В кронах деревьев тихо шептал ветер. Аллея опустела, лишь откуда-то из-за деревьев доносился звонкий детский смех.

Прошлое – лишь кадр на пленке. Именно так, дискретно. Мы не способны помнить то, что было, непрерывным потоком образов и ощущений. Ушедшее всплывает картинками - яркими, или поблекшими. Обрывками фраз. Теплом на коже – там, где нас касалась чья-то рука.
Иногда, волшебным образом, подчиняясь месту, событию или просто - случайной ассоциации, память берет этот слайд, с кусочком прошлого, и рассматривает окружающий мир сквозь него. Как фотограф, накладывающий светофильтр на изображение. Как ребенок, смотрящий на привычную улицу, сквозь полупрозрачную пленку диафильма.
И мир меняется, совместив в себе «Что Было» и «Что Есть». И чем сильнее память – тем дальше ты от «Сейчас», тем ближе к «Тогда». Но, как быть, когда память ошибается? Подсовывает тебе картинки «Почти Того, Что Было». Или когда вмешивается сожаление, и появляется еще один слайд «Того, Чего Не Было». А мечта рисует узоры «Того, Что Будет»
Становится ли мир, который мы видим, менее реальным, менее достойным существования, лишь от того, что он создан стеклышком в наших руках? И не для того ли мы приходим в такие места, где пробуждается память? Не для того ли, запускаем ветряные мельницы нашего воображения? Чтобы сбежать, пусть на секунду, незаметно для других, в новый мир. Мир «Того, Как Должно Быть»
Черноглазая, рыжеватая белка, соскакивает по веткам дерева на зеленую спинку скамейки, напротив тебя. Косится бусинками глаз, и смешно водит носом из стороны в сторону. Под шорох шин, из-за угла аллеи выворачивают два велосипедиста, парень и девушка. Позвякивая металлом, проносятся по еще теплому асфальту мимо, взметая вверх редкие опавшие листики. Напуганная белка, перепрыгивает на ствол дерева, одним движением взлетая в густую крону.
И вновь тишина, подчеркиваемая отдаленным смехом.

Ташка поднялась со скамейки. Чем занять себя, что сделать, что бы перестать впадать в хроническую осеннюю рефлексию, перестать тонуть в воспоминаниях. Был бы рецепт, сходила бы в аптеку, купила микстуру, десять капель на стакан воды и, глядишь, совсем другой человек. Солнечный такой человек, позитивный…
Постояла в раздумьях, можно, конечно, вернуться домой, по дороге зайти в магазин, купить коньяка, да вкусного чего-нибудь, дома задернуть шторы, зажечь свечи, устроить себе свидание с самой собой. Только к чему это приведет? А тому же и приведет: очередной приступ воспоминаний и рефлексии. Вздохнула, пошла по аллее туда, откуда детский смех звучал. Хорошая пора детство, память еще не хватает тебя за пятки, как злобливая дворняжка.
Жизнь сильно меняет тебя, точит как вода камень, вроде не заметно, а в какой-то момент ловишь себя на мысли, что ты уже не та как была год, два, три назад. Что ты уже не готова смеяться так же беззаботно как раньше, что ты уже не так легка на подъем, что говорить «нет» становится все легче, а прощать и забывать все сложнее.
Спустилась к реке, рябь на воде от теплого ветерка, играю блики, слепят глаза. Ласковое осеннее тепло проникает под кожу, впитывается, вдыхается.
В мелкой воде у берега плавает кем-то брошенный желтый с красными полосами мяч. Чуть поодаль пара стариков с удочками, сидят на раскладных стульях.
Ташка достала блокнот, устроилась на ступеньках, спускающихся к воде с набережной. Нарисовала рыбаков, медленно пыхтящую по реке баржу нарисовала, мяч в воде, неровный холмистый контур противоположного берега в легкой дымке.
Солнце уже давно перевалило за полдень. Ташка погрелась еще немного, сидя на теплых ступенях. Убрала в сумку блокнот.
Все же нужно по дороге домой зайти в магазин, коньяк не помешает точно, и Куське взять чего поесть, да и себе.

Подталкиваемая в спину невидимыми руками, сотканными из солнечного света, ветра и паутинок ты пересекаешь парк - теперь уже в обратную сторону. Хорошо бы, наверное, уметь так перемещаться и во времени. Назад, по своим следам. А еще лучше - выбирать каждый раз дорожку. Хочешь - гуляешь по старым, приятным и изученным. Хочешь - пробуешь новую, нехоженую.
Город пробуждается особым, вечерним оживлением. Дети, прибежавшие из школ, спешно пообедав, высыпают на улицы шумными стайками. Спешат по домам счастливчики, успевшие уйти с работы пораньше. Выбираются на вечерний марафон пенсионеры. И все же, этим человеческим ручейкам далеко до шумного моря голов, лиц и тел, бьющегося в каменных берегах мегаполисов. А твой город хранит тебя от бурь - тишиной улиц, опрятностью двориков, неторопливостью существования.
В магазине продавщица кивает тебе, как кивают полузнакомым людям. Часто заходишь. Примелькалась. В картонном пакете прячется кулечек с мясной обрезью для дворняги, бутылка жгуче-янтарного коньяка и немного «человеческой» еды. Чувство голода хитрой многоножкой ползает под ребрами, щекочет тебя своими усами-лапками. Зовет поскорее домой.
Пересекаешь проспект - наверное, самое нелюбимое место в городе – слишком шумный, много машин. Стоя перед зеброй, выжидаешь разрыва в потоке. Вечер. Все спешат домой, равнодушно скользя по тебе глазами из-за стекол авто. Паренек на новенькой «девятке» притормаживает, давая тебе дорогу.
Выходишь на дорогу. Полосы зебры как ступеньки.. Усевшееся на кронах деревьев солнце отбрасывает твою тень под колеса рычащих на холостом ходу автомобилей, прыгает бликами на стеклах.
И тревожный рев мотора, до этого бывший лишь далеким фоном, врывается в уши. Две с половиной сотни килограмм металла, пластика и амбиций, воплощенные в легендарную «Хаябусу», выскакивают в междурядье. Слишком быстро, слишком неотвратимо. Слепящий свет ксеноновой фары, холодно-белый,бездушный, набрасывается на тебя, до этого омываемую желтым теплом осени.
На бесконечные доли секунды ты стоишь закутанная в свет этих двух солнц. Живого и неживого
И тень твоя, испугавшись, трепещет. И исчезает

Свет, это боль. Так просто все... отчего раньше Ташка этого не понимала?
Пульсирует, разрастаясь из маленькой колючей звезды во вспышку сверхновой. Близко...
За приоткрытой дверью не тьма, нет, там свет. Она знает...
И ощущение тепла чьей-то ладони, рука в руке, секунду назад.
Лекс?..
Это тепло более материально, чем что бы то ни было.
Отпусти...
И не вспомнить имен, они бессмысленны.
И лиц не вспомнить, они ничего не выражают.
Нет ничего. И не было никогда...
Есть только свет.

И свет - это действительно боль. Безобидные солнечные зайчики вчерашнего утра превратились в злобных зверьков, рвущих твои веки изнутри. Вчерашнего? А что же сегодня? Вместе с болью пришло ощущение времени. Память. Картинки и звуки.
Воспоминание о сокрушительном ударе, сминающем твое тело, заставило тебя вздрогнуть. В груди родился стон, прокатился по гортани, вырвался наружу. Слабый и беспомощный.
Веки затрепетали, пытаясь подняться. И, наконец, справились, окуная тебя в мир расплывчатых образов и переливчатых красок. В ушах – морской прибой, бьется и шумит. Накатила волна тошноты, оставив кислый привкус в пересохшем горле. Затем зрение сфокусировалось. Глазные яблоки нещадно жжет, будто их засыпало песком. Но эта боль спадает, уступая место другой, ноющей боли, не имеющей источника, но при этом, лениво ползающей по твоему телу, пробующей на вкус твои косточки, выворачивая суставы и мышцы.
Белизна потолка над головой. Солнечный свет откуда-то сбоку. И, склонившееся над тобой, искаженное маской боли и слез, лицо. Мама.
Что-то говорит, сквозь слезы, но слова понимаешь не сразу.

- Ташка.. Ташенька.. Родная.. Все будет хорошо..

Вот только почему так много отчаяния в ее голосе?

Ощущение тепла чьей-то ладони, рука в руке...

- Ташка.. Ташенька.. Родная.. Все будет хорошо..

- Мама... - прошелестела Ташка пересохшими губами. Голос, едва слышный, как сквозь песок пробивался. Упрямые звуки застревали в горле.

"Когда я в последний раз видела как мама плачет?"

- Не надо, мама... - слова с трудом вытолкнуты наружу, - Не плачь.
А тела словно нет, вместо него кокон лениво пульсирующей боли.
Свет.
Ташка закрыла глаза, отчего-то такое простое действие, как держать глаза открытыми, высасывало все силы.
Не услышала, скорее почувствовала, сквозь шумящее в ушах море, как мама что-то делает, губ коснулась пластиковая трубочка.
Глоток.
Оказывается, вода может быть обжигающей как коньяк. Только внутри от нее рождается не согревающее тепло, а мягкая прохлада.
Мысли, как рыбы зимой, под толщей льда, медлительные, чужие, перетекают медленно, едва шевеля плавниками.
- Мама, - произнесла не открывая глаз, на этот раз слова сорвались с губ легче, - Со мной совсем плохо?

.

Ее пальцы сплетаются с твоими. Теплые и заботливые. И не сразу тебе удается понять, чего же они хотят - ободрить тебя, или попросить защиты.

- Я... я не оставлю тебя. Мы тебя вылечим. Ты жива, милая, жива, это главное..

Слова плывут в воздухе. Не открывая глаз, ты видишь их - липкие, тяжелые паутинки. Оседают на коже, застревают в горле

- Папа прилетит завтра. Он сказал, найдет тех кто поможет. Ты не бойся..

Она резко выдыхает. Пауза. Зубы мамы стучат о стакан с водой. Тяжелые быстрые глотки. Ты знаешь, что иногда, очень редко, когда совсем плохо, она курит. Когда умерла бабушка. Когда отец попал под пресс налоговой и ждал повестки. Когда обнимала тебя, после похорон Лекса.
Курит быстрыми, неумелыми затяжками.Не выбирая марку сигарет - отцовские из стола или первые попавшиеся, купленные в киоске.
И сейчас ее одежда, ее пальцы, пахнут никотином.
Теплая ладонь Касается твоего лба. Гладит. Полузабытая ласка из детства.

- Тебя сбили на дороге, солнышко. Они говорят - пострадала спина. Ты сможешь ходить, просто не сразу, просто надо будет сделать несколько операций. Все получится..

Ее голос срывается и пальцы дрожат.
Мысли-рыбы плавают в теле, скованном льдами. Некуда вырваться.
Пытаешься шевельнуться - вцепившись в мамину руку. И не чувствуешь ни ног ни спины. Только пальцы, проводники страха. Сжимаются и разжимаются.
И свет, по ту сторону век, ждет пока ты снова откроешь глаза и примешь неизбежное.

Жизнь неизбежна. Так же как смерть.
Между пунктом А и пунктом Б километры страха, пропущенные проволокой сквозь нервы.
Кажется, нет ничего важного, ничего по-настоящему необходимого. И не было никогда.
Никогда…

Никогда – это не слово, это абсолютная величина, острая кромка, по которой приходится идти на ощупь с завязанными глазами.
Никогда не верь тому, кто скажет тебе, что он не боится.
Никогда не верь тому, кто с легкостью, не задумываясь, скажет: я люблю тебя.
Самые просты вещи всегда самые сложные.

Странно чувствовать свое сердце как толстостенную банку бледно-зеленого стекла, в которой бьются серые мотыльки, оставляя на стекле пыльцу как пыль. Странно думать о себе отстранено, как о чужом незнакомом человеке, до которого тебе нет по сути никакого дела, только болезненное обжигающее любопытство. Страх и боль ощущать в собственных мыслях, отголосками далекого шторма в несуществующем море.
Так просто.
Просто не открывай глаза. Не смотреть, не помнить, не знать, не чувствовать. Зарыться в темноту как в старый свитер, хранящий запах человека, которого нет. И тебя нет тоже. Это ответ. На все вопросы разом.

- Мама, ты веришь в случайности?

И пусть будет свет, неизбежность реальности, но ты же помнишь, что всегда можно закрыть глаза.

И снова:
- Мама… что с человеком, который меня сбил? Только не спрашивай, зачем мне знать…

- Я... не знаю, милая.
Она сейчас не может думать о случайностях, о законах, причинах и следствиях. Ее страх, ее боль почти осязаемы. "Не дай бог родителям пережить своих детей". Так, кажется, говорят. Тебе никогда не понять, что ощущает она. Можешь лишь догадываться. И пытаться быть сильной за вас двоих.
Смысл второго вопроса доходит до матери быстрее
- Он тоже разбился. Лежит в политравме, в реанимации.
Ее голос становится тише и.. злее что ли
- Где-то здесь...

- Где-то здесь... - эхом повторила Ташка, прикрыла на секунду глаза. На секунду, которая растягивалась в густо-синюю вечность с редкими острыми звездами по краям.
Ни хотелось ничего. Странно так. Все, что казалось важным обесценилось и ветер разметал ставшие ненужным обрывки.
Вот так, когда не ждешь, приходит время принимать решения. Потому что где-то далеко, залитый ярким ласковым солнцем, омытый зеленоватой водой, качается на волнах остров. Хранитель твоей надежды.
- Все уладится, - прошептала. - Все пройдет. Скажи папе, я справлюсь.
Протянула слабую руку, прикоснулась к маминой руке, слабая улыбка тронула губы.
- Привези мой ноутбук. И бумагу с карандашами.
И сразу стало легче дышать.

Снова пластик касается губ, даря прохладу. Мама что-то говорит, обещает.
Ей спокойнее? Быть может. А тебе? Теперь, когда вены наполнены знанием и его жгучие потоки пульсируют в голове. Теперь, когда все слова сказаны. Тебе стало легче? Веришь ли ты в совпадения?
Дочитай до конца книгу о своей жизни. И узнаешь.
В комнате мелькают белые халаты и звучат слова. Вопросы и ответы. Чем-то светят в глаза. Что-то спрашивают. Отвечаешь механически, не задумываясь.
Вертят чужое, непослушное тело, втыкают в него иглы. Но тебя там нет. Лишь мысли и память.
Пахнет эфиром. Пахнет не-Жизнью и не-Смертью. Больницей. Странно, что никто не догадался изобразить Чистилище именно так.
И, все же, настойчивость врачей берет верх. Ты возвращаешься в себя.

- .. так что мы, все-таки, рекомендуем делать операцию не позднее завтрашнего дня. В противном случае есть риск нарастания хрящевой ткани и отмирания синапсов. Вы должны понимать, что операция содержит риск полного паралича, но мы оцениваем его не более нескольких процентов. На другой чаше весов - ваша практически полная реабилитация. Подумайте, посоветуйтесь, если хотите, с родственниками. И если согласны, то подпишите здесь и здесь..

Папка с бумагами. Чуть неровный шрифт. Давно не чистили принтер.
Доктор кивает тебе, выходя. Забыла, или не расслышала, как он представлялся.
Остаешься одна.

Громче всего звучит тишина. Тишина мертвого моря внутри тебя.
Я не верю в совпадения. Не верю. Расчерченная на квадратики, математически точная схема. Направо пойдешь смерть... налево... иллюзия выбора.
Почему кажется, что упустила что-то важное? Или это кажется всем, кто вот так вдруг увидел край?
Шероховатая поверхность бумаги под пальцами как шкура животного, самое реальное ощущение в этом стерильном мире.
Подписала.

Сделок с дьяволом не бывает. Бывают сделки с собственной совестью. Бывает выбор между бОльшим злом и чуть меньшим. Бывает.. всякое бывает.
Может есть счастливчики, которые каждое утро просыпаются с шансом исправить вчерашние ошибки, переиграть ситуацию, как в старой доброй комедии про незадачливого журналиста в американской глубинке.
Хорошо бы уметь изменять прошлое.
Но даже художник, которому дано взять ластик и исправить вчерашний рисунок - предпочтет рисовать на чистом листе. Вновь и вновь. Исчеркивая настоящее ради будущего. А прошедшее.. Ему место среди других рисунков. На стеллажах памяти.

Тебя обтирают и переодевают. Заботятся о теле.
Затем приходит усталость и ты проваливаешься в сон.
И тебе снится книга. Ты листаешь ее страницы и строчки в ней - оживают, даря тебе картинки мест, в которых ты никогда не бывала и людей, которых ты никогда не знала.

..Вот мужчина, в поезде мчащемся полуночной стрелой, сжимает руки на горле девушки. И не замечает, как зрачки ее становятся черными озерами безумия и как удлиняются клыки во рту, превращаясь в острые иглы.

..Вот женщина, откинулась на водительском сиденье неброского авто, приникнув к объективу фотоаппарата, что-то выцеливает сквозь длиннофокусный объектив. А от ее рук и плеч тянутся вверх, за горизонт невидимые, натянутые ниточки. Где-то там кукловод

.. Вот еще одна женщина. Не та ли, с твоего рисунка? Склонилась над кем-то лежащим в кровати. Ей плохо, ей больно, ей страшно. И рядом с ней кто-то спокойный. Способный помочь. Но она его не видит

.. А вот парень, совсем еще мальчишка. Идет по городу, уставясь себе под ноги и не замечает, как встречные лица на секунду становятся его копиями. И как его лицо превращается в копии их лиц.

.. И снова женщина.. Она смотрит с холма на ночной город, раскинувшийся тысячами огней. Молчит. И по ее щеке ползет слеза.

.. И двое мужчин, схватившихся в драке. В смертельных объятиях друг друга. Но ты знаешь, что каждый из них желает другому победить.

.. И парень, угрюмо смотрящий на развалины города под ногами.

.. И пожилой мужичок, сжимающий в руке клочок бумаги. Завороженно. Посреди лета. Перед выбором

И другие.. Разные.. Необъятная книга. Миллиарды страниц. Миллиарды историй.
Кто их пишет? Кто их правит? Сами герои?
Или может любой, у кого найдется карандаш, резинка и немного любопытства?.
Ты не знаешь.

Сны… иногда они кажутся более материальными, чем реальность. Бывает, кажется, что видишь чужие сны, не предназначенные тебе. И если бы, в самом деле, можно было взять чистый лист и нарисовать свою историю заново, изменить все, переписать… каково бы это было? Не чувствовать того, что чувствуешь, не помнить того, что есть… быть другой. Другой… так страшно.
Лекс мог бы быть жив… все могло быть иначе.
И Остров, ее Остров, маленький зеленый Остров среди изумрудно-голубой воды. Он тоже мог бы быть…
Однажды ей приснился сон, из тех, в которых понимаешь, что спишь. Небо в этом сне раскололось, и осколки сыпались на землю, под ноги прохожим, которые этого даже не замечали. И только она стояла и смотрела в белую мутную пелену, которая сменила расколовшееся небо, под ногами стеклянно хрустело. Она присела и собрала целую горсть осколков, запихнула их в карман. Потом она шла по улице, ощущая кончиками пальцев в кармане холодное и колкое небо, а у идущих навстречу людей не было лиц, смутные расплывчатые пятна. Она проснулась в слезах, потому что боялась не узнать в этой безликой толпе кого-то необходимого, кого-то, кого непременно нужно было узнать и сказать ему про небо.

Протяни руку, придумай себе карандаш, переверни страницу, это всего лишь сон, здесь можно все.
Нарисуй, не бойся, сны не сбываются.