Игнач Крест | ходы игроков | Основная комната

Конец зимы, окраина большого села Яжелбицы, раскинувшегося на нескольких холмах, села крепкого, со своим, пусть и деревянным храмом, колокольней и большим приходом, на Светлый Праздник Пасхи со всех окрестных деревень, что раскиданы по лесам на расстоянии десяти верст от Яжелбиц, собираются жители, скоро совсем скоро должны бы они готовить сани, зашивать прорехи в теплой одежде, чтобы через два дня добраться до храма и отстоять молебен в светлый день воскресения Христова. Но будет ли в Яжелбицах 30 марта храм, удастся ли отслужить молебен, будет ли вообще кто-либо жив, в самих Яжелбицах и окрестных деревнях? Ведь с юга все ближе подходит страшный враг, никогда ранее на Русь не приходил такой... Последние дни Поста самые тяжелые, но сейчас не до него... Но и есть не хочется. Что делать? Как спасаться? Лишь богу молится, дабы прошли вороги мимо, да не пожгли, не убили и не пограбили, но на это надежды мало... Можно и не молится, можно уйти, забрав самое необходимое, с юга вот по одному приходят путники, ушедшие с родных мест, которых больше нет, кто остается, кто идет дальше. Но, как христианину решится оставить родной дом, оставить места, где жил он сам, где жили предки, места, дорогие сердцу... Оставить, зная, что, вернувшись, найдешь лишь пепелище... Нет! Лучше погибнуть, защищая родную землю. Но есть и те, кто уходят... А есть и иные; не далее как вчера бабки стояли у храма и шептались о том, что кузнец принес из лесу бревно и выстрогал из него идол Перуна, которому принес в жертву целого поросенка... Никто этого идола не видел, а поросенок как бегал так и бегает по двору кузнеца, но кто знает, ведь он же кузнец...
Так вот - на самой окраине села, почти у леса, стоят несколько наполовину занесенных снегом домов, давно наступил вечер, зима хоть и должна скоро закончится, но не торопится уходить, на улице стоит морозец, небо чистейшее, яркие звезды и месяц заставляют снега переливаться так, будто это не снег, а алмазная крошка засыпала все кругом.

*Собственно место действия,к то-то может быть в одном из домов, кто-то прийти из дороги выходящей из леса. В общем решайте сами. Знаю точно, что бабка Неждана, явно живет в одном из домов стоящих прямо у опушки леса, а банька её вообще в лесу находится... Был этот дом некогда крепок, тогда не одна Неждана жила в нем, но время идет, давно уж она живет там одна...*

Бабка Неждана живёт в самом дальнем от деревни доме: кто не знает, не враз и увидит. Крыша из потемневшей от времени и влаги соломы (эххх, самой уже и думать не надо, как поменять, надо бы с кого летом спросить как плату али внукам про бабку напомнить, коли сами не сообразят... ежели судьба до лета дожить) почти скрыта снегом. Перед домом кусты смородины и орешника, с боков да позади уже деревья. По тёплому-то времени ещё кой-какой огород отличить можно, да что деревья по бокам - яблони да груши (а что и рябина там, так тем никого и в лесу не удивить, вот яблоки да груши покрупнее диких всё же будут). Банька же вовсе в лес, к ручью отнесена: и ходить за водой недалече, и окунуться после парной удобно, и лишних взглядов не будет. Глядеть-то, правда, уже особо не на что - по молодости хороша была Неждана, справная да в теле, а теперь, когда правнуков уже трёх приняла, так разве что скелета покрасивше будет. И то правда: деда свово уже лет на тридцать как пережила (хотя коли медведь бы не заломал - может, и вместе бы доживали), сыновей понянчить не довелось, зато девчонок аж пятерых родила (хотя какие они теперь девчонки... уже и у них лица, как печёные яблоки, но порода крепкая), так что все из дому разлетелись. А Неждана одна осталась в доме, да и не жалуется - к старости тишину больше ценишь, а проситься к кому-то - не настолько ещё одряхлела. Захотят - сами придут, куда без бабки: то у кого зуб больной, то кто по пьяному делу в яму свалился, руки-ноги-рёбра-голову побил-поломал, то рожает баба, то порчу снять с ребёночка надо, то приворожить девку аль парня...

Стоит дом из потемневшего дерева, уже в землю немного врос от века. Сходу и не увидать за деревьями. Лишь тропка сквозь сугробы выдаёт, что ходить сюда людям есть надобность.

Выходит бабка Неждана к дому от ручья. В зимнее время кто не рыбачит - сам себя обкрадывает. Лов не то чтобы совсем задался, но и не зря сходила: с пяток подлещиков да десятка полтора окуней на личинок репейной моли попалось. Ну и ерши есть - это так, на первую уху, для второй основу. Баловство не баловство, а выбрасывать, что вода даёт, - не по-умному.

Будет бабке еда.

Тяжело дыша, опираясь на сломленную в лесу палку, словно на посох, в лаптях, бог знает когда сплетенных, по слабо протоптанной дороге плелся, едва переставляя ноги, холоп Аверьян. Наконец уставшие ноги едва не подкосились, и оратай устало оперся рукой о дерево.
Дымок... Дымок невдалеке виднеется. Значит, весь какая-нибудь недалёко.
Это словно придало Аверьяну новых сил. Можно будет и подкрепиться, на худой конец - может, кто и подаст нищему на пропитание. Не с запасом, где уж там, а так, хоть силушки прибавить. А если нет - так лучше и не уходить вовсе, лучше уж здесь помереть, чем где-нибудь в лесу дать себя сожрать голодному зверю, али заплутать, да к самому дедушке-лешему в руки попасть... Али к врагам в руки.
Все так же опираясь на палку, пошел Аверьян в деревню - изспросить божьим именем хоть краюшку черствого хлеба. Авось, подадут - все же люди, чужую беду чуют.
А вот и деревенька. Эх, худая какая-то, домики-то чуть не под самые окна снегом занесло. Эх, нехорошо. В иных-то, знать, весях, крыши-то тесом кроют, а здесь - токмо соломой. Бедный народ живет... Разве подадут такие? Эх, Господи, Господи...
Вон и бабка какая-то от ручейка к дому ковыляет. Рыбки, чтоль, ловила? Не иначе. Можно подойти, о людях, чтоль, поспрашивать. А может быть, и на постой пустит - бабки-то, они завсегда сердобольные.
- Бог в помощь, бабушка, - издали еще хриплым, грудным голосом крикнул Аверьян. Та обернулась...

А тем временем по дороге на Тухолей привычно идёт путник.
Вот дорога уходит в горку, а вот за этим поворотом уже виднеется село.
Вот маковка церкви, вот дома крайние. Дым идёт из печей. Хорошо, знать тихо ещё тут. Живут люди, да и куда они денутся.
А вот дом бабки то совсем пустым мается, померла она что ль. Проведать надобно, чай не девочка.
Нет, вроде жива. Вот и тропинка протоптана к дому. Не забыли ещё Неждану-то. Хотя, такую забудешь.
Путник усмехнулся в бороду, поправил мешок за спиной, да и свернул к избе.

- Бог в помощь, бабушка, - услышала за спиной хриплый голос Неждана. Обернулась небыстро:
- И тебе бог в помощь.
Посмотрела внимательнее - хоть глаза и повыцвели от старости, из глубоко-синих серыми стали в ржавь да желтизну, но цепкого взгляда не потеряла ещё старуха. Оборванец какой-то незнакомый - но на лихого кого вроде как не похож, хоть и зыркает исподлобья. Да и баловать-то если - не здесь бы, не нонеча и не ему, ишь, на ногах еле держится. Да нет, ратай, похоже. Беглый, что ль, от долгов, али из убежавших от татаровей? Ежели второе - недалече ж ты убежал (аль далече?), ежели первое - неглуп, сейчас навряд ли искать будут, куды как поболе беды есть, чем закупа али обеля искать... Ну дык посмотрим, что скажет. Коли не дурак, то всяко про татаровей говорить будет, а по такому делу с верви спросу нет. А коли дурак, то не знает от того зелья Неждана, не выросло покуда той травы, что ума бы добавляла.
Пожевала губами, не торопясь, нарочито по-старчески:
- Чтой-то я не признала тебя, касатик. Не с нашей ты веси, чай. Откудова ж ты будешь, да чей ты? Далёко ль идёшь?

***

Аверьян усмехнулся в усы. Экая бабка попалась смекалистая! Прежде расспросит, кто да откуда пришел, что с собой принес - а то как же. Да и народ теперь такой пошел, что не всякого на порог пустить можно. Ну да он не таков - хоть с виду и лихой человек, да ни разу пока еще чужого добра к рукам не прибрал, и не приберет.
- Не с этой я веси, бабушка. Я, вишь, из-под Торжка буду. Холоп я... Аверьяном звать. Иду оттуда до самого господина великого Новгорода. Не пустишь ли на постой, бабушка? А то, вишь, поди далеко еще идти-то...
Аверьян опустил глаза в землю. Как милостыни просит! Сгорел бы со стыда, когда бы не холод этот прошибал его до самых костей, да ноги не подкашивались бы от голода. Ну что уж, приходится... До города-то идти еще, может быть, невесть сколько. А может, и недалеко совсем. Тоже надо бы у бабки спросить - авось, знает.
Эх, ветер этот... Сквозь тулуп, и то зябко.
Холодно, да и не ел давненько. Пусти, бабушка! Век обязан буду...

Эх, тропинка, тропинка...
Дороги-то для деревеньки, словно руки для человека. Всё через них проходит, всё ими делается. По тропинке-то, что к дому идёт, всё о домочадцах сказать можно. Каждый ухабик - мозоль, каждая ямка - ранка.
На главных-то улицах города, где бояре чинно ходят, там и дорога сама ровно да широко идёт, без ухабов и ямок. Словом, чинная сама та дорога.
А вот эта другое дело: узенькая, но аккуратная, не петляет, как иные, а токмо под яблоню чуть загибает. И ни колдобин, ни рытвин нет почти - быстро по ней ходят, знать, но аккуратно, каждый камушек, каждую травинку боятся потревожить. К этому дому чай токмо важное дело приведёт. Да и то, когда идти уже некуда больше: к бабке Неждане, аль в церковь. Зря тревожить - не станут, побаивается народ знахарку-то. Побаивается и уважает - есть за что... И яблоня совсем разрослась. Взрослый человек не поклонившись-то, и не пройдёт.
А вот изба совсем потемнела, да угол вон покосился. Давно, видать, тут крепкие руки не работали. Сложно, небось, бабке одной хозяйство вести.
Хотя вот и голоса раздаются. Сиплый первый, мужской. А второй - бабки вроде. Из-за дома слыхать, посмотрю, что ли.
Точно, вот она с речки идёт. А это что за бродяга из чащи выглядывает, недуг его какой к знахарке привёл, аль бежал он от чего, да лес вывел. А может, лихой какой, смотрит враждебно, хоть оружия при нём и не видно. Да и лес он плохо знает, веточку какую-то в руках держит: на неё и опереться нельзя, да и дорогу прощупать сложно - мешает больше такая в лесу, руки занимает. Знать, к лесной разбойной жизни не приучен ещё.
Впрочем, всяко бывает - Деян вот, помнится. Продал в Твери урожай, да домой возвращался с гостинцами. А по дороге разбойники на него напали и всё забрали, повезло ему ещё, что жизнь оставили. Добрался он до ближайшей деревни, и пригорюнился там, мол, как я с руками пустыми домой-то вернусь. Нет, говорил, мне теперь дороги домой. А через день и ушёл с Всемилом - односельчанином своим, который тоже с Твери ехал. Потом по весне я и узнаю, что вернулся Деян в село-то с гостинцами да выручкой, а Всемил до дому-то так и не доехал. Так что ухо-то востро завсегда в дороге держать надобно. Да с кем ни попадя не якшаться. А дорога сама покажет, из чего человек сделан, да каков он есть. Вот сейчас и узнаем. Негоже тут стоять, подойти надобно.

- Низкий поклон, тётя Неждана. Давайте я вам с ведёрочком-то помогу.

Без удивления поворачивается бабка. Кивает:
- Чуяла, что ты прийти должон, Местятка. Добро это. Погуторим.

Ставит большое (как только тащила, да и зачем, кстати: если просто воды принести - бабы коромысло берут, если рыб - можно бы кукан через жабры продеть, всё легче было бы?) - ведро на снег. Там вода ещё прозрачная, не замёрзшая, и рыбки плавают или просто стоят, шевеля хвостами.

И оборванца подзывает Неждана - подойди, мол, и ты.

- Глядите, - говорит Неждана.

Рыбы как рыбы. Подлещики, окуньки, ерши. Небогатая рыба, сорная. Бедным людям на Великий пост. Но на хорошую уху хватит, на пару дней. А то нескольких подлещиков и посушить можно.

Качает головой бабка Неждана:

- Доля этих рыб - в горшок да в печь. А ведь не того пугаются, ой, не того...

Хлопает над ведром в ладоши - неожиданно быстро и звонко. Порскают рыбы ко дну и там прижимаются-затаиваются, аж не шевелятся со страху.

Внимательно смотрит Неждана на лица. Словно вопрос задала и ответа ждёт.

Ух, умна баба. Не с каждым так поговоришь: иной на вид человек и умный, а сам, как эти рыбы есть, стоит ртом хлопает, да токмо воздух гоняет. Ой, мало умных людей, на свете белом. Радуют мня речи эти: ухмылку мою, небось, аж по бородой видно. Хоть душу разговором отведу:

- Вижу, что маялось тебе, что я приду. Правду в народе говорят, что от бабки Нежданы ни чего на земле не скроется, всё-то она знает.

Присаживаюсь на корточки, да смотрю в ведро. Всё-то у неё к месту, да вовремя приходится. И зачем её рыба живая понадобилась. Вон и с крючка всех снимала бережно, чай, чтоб не попортить. Гадать, что ли будет. Так не слышал я, чтоб на Руси-Матушке на рыбе гадали. Да, и Неждана-то не такая, чтоб рыбу зря губить. Если с крестьянина какого просить, так там понятно на что... А так, чай придумала что.

- Рыба-то по глупей будет. Чай не знала она, что я приду: вот к тебе в руки и шла не боясь. Добрые христиане рыбу-то в Седмицу не едят,- говорю спокойно, а смотрю лукаво да с прищуром на Неждану, может и скажет, что задумала - вот, путнику, благое дело силы с дороги ей поправить. А рыбу-то напугать, чай много ума не надо: пуганая ворона и куста боится - говорят в народе. А ещё говорят: сыч хозяина выживает.

Взял ведро, встал, да жду, что бабка скажет: дальше в загадки играть продолжит, аль в дом покумить позовет.

Аверьян только затылок почесал: да, бабка-то, видать, непростая попалась. Глянь-ка! И зачем, кажись, сдалась ей эта рыба - как-никак, а все же пост, и скоромное есть негоже, а вот-таки! Да...
Крепко призадумался Аверьян:
- Эк вон я... А я ведь, бабка, к тебе как вон та твоя рыба пришел. Да... По миру вести пошли, что вражья орда и Смоленск, и Киев под себя подобрала, ну, я и испужался... Не приведи Бог, и до нас здесь доберутся. А могет быть, и нет... Да вот только слухи до меня-то дошли, ну я и прочь со двора. Оно, конечно, сыч хозяина выживает, да вот ведь дело-то в том, что сыч-то Киева, поди, не возьмет. Вот и испугался я, как тот подлещик, что в ведре-то у тебя, да ко дну и прижимаюсь день ото дня все ближе да ближе... А только много ли будет в том проку?
Говорил Аверьян хоть и не торопясь, но и не затягивая: кому ж охота на ветру-то на холодном стоять? Говорил, а сам все больше на бабку поглядывал: что-то старушка про себя думает?

Складно всё говорит, да сбивчего больно. Вон, и дрожит весь. Замерз видать, и не мудрено в такой-то одёвки. Сильно он испугался, небось, ежели так вот в дорогу снарядился. Надобно внимательней приглядеться к нему, чай не договаривает чего. Да и то, что говорит - говорить не торопится. Затылок чешет, да над речью думает. Ну, это и хорошо, пущай ещё посоображает:

- Это ты, верно, подметил, что, аки лещики, бабке в руки попал. Токмо, из ведра, поди, некуда и не деться, ежели всё ко дну жаться. Да и сычу твой Киев не нужен. Каждый хищник свою добычу ищет.

Много слухов-то по миру ходит, их послушать, так и Святую Софью-то всю взяли. Страшно подумаь: а вдруг и, правда, Киев пал. Да, так и в одной рубахе из дому уйти можно... Да, толку нет. Эх, кабы купца из Киева встретить, и то вести.

Покачала головой бабка Неждана:
- Бери ведро, Местятка, да пошли в избу. В тепле мыслям лучше. А они сейчас пригодятся.
Повернулась к оборванцу, кивнула:
- Идём, не на ветру говорить же.
И снова к Местятке повернулась:
- Видение мне было, как погибель нашу избыть.
Показалось или нет, что подмигнула? Али просто какую ресничку или снежинку смаргивала?

- Пойдём, покумим.

Ветер, и в правду, начинал подниматься сильнее. Скоро того и гляди разойдётся в полную силу. Такой ветер беду несёт, да голбёшник при таком ветру воет. Эх, хорошо, что дошёл к Яжелбицам до темени. В такую погоду хорошо в доме сидеть у печки, да кашу тёплую кушать, а не под кустом сухари обсасывать. У Нежданы-то всегда уютно было, ежели к травам сушёным привыкнуть. И печь хорошо топит, и гуторить-то с неё приятно... А калитка-то вовсе скрипучая стала: каждого гостя из дома слышно, небось, будет. Вот и крылечко, а узоры-то только краше со временем стали. Диковинные они тут не на каждой избе такие увидишь. Днесь вот печку затопим, да еду сготовим:

- Ну, входите, тётя Неждана, да указывайте, что с ведром дальше делать.

Выходит к гостям Серый - здоровенный крепкий пёс, в ком явно чуется и волчья кровь, может, и наполовину, не то на четверть. Не пустобрех, даром не лает - хозяйка-то тут, чего бы - но осматривает, а паче того обнюхивает гостей внимательно. Признал Местятку, помахал хвостом приветливо. На Аверьяна поглядел более подозрительно, но рычать не стал. Улёгся на краю прикролека, голову на лапы положил.
Кивает бабка Неждана на крылечко, тёмное - да резное, откуда одна дверь в подклеть, другая - в сени и наверх, в саму избу.
- А ото сюда ставь, дальше сама справлюсь.
Смотрит на Местятку, а больше на Аверьяна.
- Знаете, добры молодцы, а истопите-ка вы баньку - я покуда вечерю спроворю. Всё одно гуторить надо в тепле и сытости, покуда оно можно. Вам же с дороги - самое оно, суровый первый пар, да и мне второй пар лишний раз не помешает, старые-то кости... Где банька, Местятка, ты знаешь, дрова там наколоты, Илюшка-старшой мой вчера поработал, так что вам там, почитай, и делать-то нечего. А ты, Аверьян, перед банькой свою одежонку-то скинь да оставь потом там, на прикролеке на сушильных брёвнах, на ночь, чтобы всё ненужное повымерзло - я тебе чистое дам. Гость в дом - бог в дом, раз пришёл ты - тому и судилось. Никто не украдёт (усмехнулась - то ли подумав о плохонькой одежонке, то ли о том, кто у Нежданы красть будет), а ночь морозная грядёт, мне спину ломит...
Зашла в дом с ведром, через немногий час вышла, неся в одной руке полотняные рубаху и порты (явно на крупного мужчину), в другой лапти.
- Вячко поболе тебя ростом был и в плечах пошире, ну да не утонешь, а порты вервью подвяжи. А от баньки пробежаться недалеко.
Потрепала лобастую голову пса, лежащего на досках:
- Скоро вечерять будем, Серый, и тебя не забудем.
Замлел, прикрыл глаза пёс под хозяйской рукой.

Аверьян усмехнулся в усы: дело говорит бабка! Уже мало не два дня идет по такому морозу - в баньку сходить в самую пору было бы. Вот только слабоват он нынче - не ел давненько, ну да оно ничего. Жар костей не ломит, а вперед бани есть негоже.
- Ну, бабушка, будь по-твоему.
На редкость за последние дни твердой походкой пошел вслед за Местяткой - баня-то и действительно недалеко была. Не гляди что ветхая - приоткроешь дверь, присмотришься к мощным, на добро сделанным полкам - ни следа гнили не увидишь, как вчера срубили. Печь большая, камнем снаружи обложенная - пар добрый будет. Предбанник просторный, авось, и троим места хватит. Потолок невысокий - оно бы и ни к чему - но и не низкий, головы сгибать не приходится. Хорошая, добрая баня - и вытопим на добро.
Вдохнул полную грудь морозного воздуха, ртом выдохнул да пошел дрова собирать - тянуть нечего.

Коврига грубого ржаного решётного хлеба ещё с утра выпечена, с утра и просяная каша стоит, в старый драный кожух замотана. Так что печь растопить да первую уху поставить, как раз из энтих ершей, кого больше никуда и не пустишь - одни кости да чешуя. Вот отварить их, на отваре том вторую уху поставить - милое дело. Немного отвара оставить - пусть томятся разваренные, к утру кости-то и размягчатся, Серому еда будет. А потрошка рыбьи - Чернушке, что аж измяукалась рядом. На чердак подняться, курам корма задать, вниз спуститься - козе сена подбросить да ивового веника, вот и вся скотина, ходить за ней не упаришься.
Киселя овсяного запарила на заутрок да ещё решётного теста замесила. Остатки от того с мороженой костью потомятся - и тоже Серому пойдут, пёс непривередлив.
Поставила вторую уху с травами Неждана, помыслила - два мужика, да сама она с рыбалки - и желудёвые лепёшки в печь сунула. К сладкому-то яблочному взвару - лучше и не придумать. Кислой капусты из подклети принесла, туда дикого луку нарезала.
По виду праздничный стол выходит, даром что в пост Великий, а как подумать - из тех праздников, когда скотину режут, чтоб врагам не досталась. Потому как если выйдет по-Нежданиному, односельчан уговорит - бог весть, вернётся ли она... а идти-то уж всяко ей, хушь и в семьдесят три (вела счёт годам своим бабка Неждана, знала им цену) помирать не многим боле охота, чем в двадцать три...

Вот она - красавица. Таких как эта, поди, от Святой Софии до Батюшки Киева три баньки наберётся, не боли. Кину-ка в предбаннике вещи, да жаль трав не собирать сейчас, негоже в такой бане без трав-то мыться - преступно. Может на вид она и не приметна, но сложена больно хорошо, а камни-то как подобраны - загляденье. Эх, хорошо знать попаримся. И нечего, что на паре одном, да на залой токмо. Оно даже и хорошо будет, свежее. Вот за водой схожу, и сразу протопкой займусь. Где ж тут вёдра были. Неждана их завсегда в предбанники держала, кабы что случись, так ей и искать их надобности, чтоб не было, а сразу баньку готовить. Вот и ведро у входа. Вода в речке студёная ещё, зимняя совсем. Ну, два ведра пока и хватит, в ушаты перелью. Аверьян видать дрова уже поднёс. Мы её в четыре руки быстро протопим:

- Тебя, видать, Аверьяном звать, ну а меня Местятка кличут. Давай-ка, что бы время зря не терять, ты воды ещё принеси, а я первую закладку заложу. Идет? - лишнею одежду между тем в предбанники оставил, подмигнул парубку, взял ушат, да в баню пошёл.

Вот она каменка, и дрова уже тут. Первую закладку с умом сделать надо, иначе морока одна будет. Лемеха плотно сложить, дрова в поднору поглубже просунуть. Камни сложить над ними. Вот так хорошо, теперь и дрова разжигать можно. Вроде ни чего не забыл. Нет, забыл! Стрый дурак я, так бы и помер тут... дверь забыл проверить. Дверь распахнута - хорошо, да и волоковое окошко открыто. Теперь уж всё: надобно дрова разжигать, да ложиться на пол. Половица новая, лесом ещё пахнет - видать осенью перестилали. Вот и огонь замялся - дыму напустил.

Аверьян, сходил за водой, и ещё дровишек поднес.

Мальчонка в старом тулупчике тяжело дыша пробежал по тропке ведущей к дому Нежданы.
Постучав в дверь, он немного отдышавшись пригладил растрепавшиеся при беге волосы.
- Бабушка Неждана, там в корчму нехристя привезли, ранен он сильно, ворогами ранен. - Выпалил он, когда дверь отворилась.

("Нехристя... Ой, не опоздала ли ты, Неждана?!" - пронеслось в голове)
Вслух же сказала Неждана совсем иное:
- Годи, Будило, не части. Ежели нехристя - какими ворогами? Али монголы уже на пороге и их то ратник?
(Ежели так - ничего уже не попишешь, как плохо...)
- Али то кто из паганцев, кого монголы такоже воевали? А, внучек?
(Ну-ка, ну-ка... А вот это может и в пригоде стать. Думай, Неждана, ай думай, и быстро! Какие травы сознание не туманят али туманят в малой мере, а язык развязывают? И чтоб на запах их не опознать, и чтоб раны не отворяли? Правильно. Вот их сейчас и соберёшь. Раз малого не тронули да корчма стоит - рано голову терять, пригодится ещё. Самая умная голова на все Яжелбицы, побереги пока.)
Стоит Неждана да прикидывает, что с собой брать. Авось не на полвечера труд будет, авось банька ещё не остынет...

- Та нет. Не монгол, - мальчонка перекрестился, - Ратник это, княжеский. Половец, в Новегороде у Князя служит. В бреду говорил, что монголов видел, это они его подстрелили...

- Половец... - задумчиво сказала Неждана. - Это хорошо.
Продолжать не стала, вместо того сказала:
- Внучек, там-от мужики баню топят, бо с дороги, побеги им скажи, что-де такое дело. Пусть топят не шибко, а долго. Я ж до корчмы пойду, на ратника погляжу.

Собраться-то Неждане не дольше, чем Серому почесаться. Хорошо, что в баню зайти не успела - после-то в теле млостно да благостно, и идти бы совсем не хотелось. А так - кожух надеть, платом повязаться, с собой торбинку прихватить да и сойти с крыльца на крепко слежавшийся, не собирающийся таять снег. Словно не весна, а всё ещё поздняя зима, что не отступит никак.

Уж, первая закладка своё отгорела. Мастятка как раз новых дровишек приволок, и вторая на них хорошо разгорелась: яростно и жадно. Это уже настоящее тепло, не баловство какое. Эх, красивый огнь - в баньке-то он добрый, а Ярославль аль Дмитров вдруг так и горели. И не до банек там было с травяными настоями. Ой, не до них...
Ну, полно. Всему время своё есть. Сейчас в банька добрая нам уготована, а горевать что завтра будет, да что вчера было, дело пустое. Тут думать надобно, а у вшивого все мысли токмо о бани. Вот, попаримся, да рассуждать с чистым телом и сядем.

- Дядьки, дядьки...- что за крики с наружи, мальцу-то что надобно. Вечер уже, не татар ли пришёл. Кабы не татар... Впрочем, этот всегда не кстати будет. Ох, кабы не татар.

- Аверьян, что там? Что паренёк кличет? - не надобно мне сразу вскакивать, а пока вылезу, так и время пройдёт. Лучше сразу узнать, что случилось. А сам потихоньку, да к двери пополз.

- Да, говорит, что бабка Неждана велела баньку топить не сильно, но долго. - эх, всего-то, ну, так и славно. Что-то за всеми этими думами я сам боязливый, хуже этой рыбы стал. Не хорошо это. Еже ли Неждана права, то страх-то самим надо в руки взять, да на них его и направить. Она то баба умная, права небось. Токмо, это сделать не просто будет. Татар ведь сам не дурак. У них, поди, и не глупее наших умы найдутся.

- Пусть скажет, что протопим, как наказали. - я и так рьяна топить не стал. С дороги мягкий пар в самый раз будет, дабы тело расслабить, да сердце успокоить. А то что долгим пар дать это мы сейчас устроим, токмо к каменке подползём, не гоже её без присмотра оставлять. Вот так, чуток дровишко сдвинем, оно и глубже камни протопит. Главное кладку-то не ворошить, чтоб прогорела вся. Лучше бы это до второй закладки сказали, но и так справимся, чай не впервой баньку топить.

А коль не сказала Неждана знать случилось чего, вот она мальца и отправила. Ну, у знахарки, поди, дел не мало будит. Справиться чай.

Аверьян только затылок почесал... Слыхивать-то он про половцев слыхивал, а вот видеть не видал. И каковы они только из себя, эти половцы? Одному Богу ведомо, ну да и не нужно это сейчас. В баню надобно подойти, глянуть: можа, подсобить чем Местятке нужно.
Поёжился Аверьян. Эх, к вечеру скоро подойдет: холодать начинает. И протопить, кстати, на добро нужно: хоть и не шибко, а все-таки так, чтобы жар стоял добрый. А коли не так, то зачем и банька-то?
Ух ты... Аж в животе заурчало, не ел давненько. Ну да и ладно, потерпим, чай не впервой. Перед мытьем наедаться негоже, а вот опосля - в самый раз. И хорошо бы...
Захожу в баню. Эх, хорошо топит мужик: хоть, вроде, и недолго растапливал, а уже тепло чуется.
- Эх, хорошо будет, - начинает Аверьян потихоньку, - можа, подсобить чем, а, Местятка?

Дрова в печке трещали, дым стоял в бане такой, что Местятку лежащего на полу, там где дыма почти не было, и не видно почти вовсе от двери. Аверьян вдохнул это терпкий дым и зашелся в приступе кашля. Дым опускался все ниже, Местятке начинало щекотать нос.

Аверьян только и успел лицо рукавом закрыть: клубы черного дыма валом из печи валили, да так, что в тесной бане и не продохнуть стало. Закашлялся Аверьян, от едкого дыма широким рукавом отмахиваться стал, да пару шагов сделал - чтобы к двери поближе. Местятку он и не приметил - на полу офеня лежал, и его от угара и вовсе не видно было.
Стал Аверьян набирать в шуйную руку дров - не то чтобы очень больших, но и не мелких, таких, чтобы и прогорели скоро, и тепла дали с избытком, березовых. Набравши несколько поленьев - считать-то холоп не умел - да глотнув снаружи чистого воздуха, зашел в баню, сощурив глаза от дымища, едва-едва открыл печку - жаром обожгло мужицкое лицо, на лбу и на висках пот выступил, - наскоро кинул внутрь поленья, так, впрочем, чтобы огню не мешали, и, прикрыв получше печь, наружу выскочил.
Ух, слава те господи. Глубоко, с откашливанием вдыхает Аверьян холодный предвечерний воздух, чувствует, как морозец пока еще нетвердо, несильно прощупывает ему спину, остужает пот на лице, малюсенькими снежинками оседает на усах и бороде. На каждом выдохе широкой струей валит изо рта пар.
- Будет банька... - Говорит сам себе Аверьян, и не спеша, покрякивая, возвращается снова в сени.

Хорошо камни прогрелись уже. Одна радость смотреть. Потрескивают уже дровишки. Вот догорят скоро, да и первый пар пустить можно. Хорошо так лежать - спокойно.

Эх, а Аверьян откуда тут взялся! Эдак клювом щёлкать в мове мне зазорно. Устал я, видать, за день. Да, что он стоит в нагитку-то, что не ляжет. Дыму так наглотается токмо. Эк, как его шатает, надо бы его придержать, дабы в огонь он не сверзился. Прям над кладкой он склонился. Благо успел его под локоть подхватить, а то бы, точно, беды не миновать.
И как же он внити изловчился, что я аж не заметил.
Ох, он ещё и закладку третью подкладывает - лихой совсем. Просила же Неждана, что бы не яро баньку топили. Грудный он, видать, совсем, раз ещё решил дров подкинуть. Поди, совсем замёрз, пока сюда шёл. Так тем более не дело сильно топить, ежели околел. Сильный пар только обжигать будет, а не греть. Ладно, мне главное сейчас его удержать, да самому от дыма не одуреть. А с закладкой позже разберусь. Ну вот, он и выходит. Надо бы посмотреть, как он. Да и огонь без пригляду бросить не хорошо. Эх. Делать нечего из баньки гляну.
Ну, видать, ничего не доброго не стряслось. Вроде, отдышался Аверьян. Знать, здоровья не хилого, вот ещё бы посмекалестей был бы... впрочем, и я хорош, его только у каменки заприметил.
Вот и славно, что не дурно ему, а мне пора пол водой окатить, да к огню спешить.

Страшный образ бани, снаружи. Дым дверью валит. Треск огня слышится. Точно, сами черти её изнутри всю подожгли. Но оно так видится и должно. Всё же баня, чай не церковь, да не изба.

А с дровами мы вот как поступим. Те что разгорелись - сложу по кучней, чтоб быстрей догорали. А потом разметаю угольки, чтоб догорели все. Но прежде, те которые огонь мало тронул - достану и в ушат с водой сложу. Пусть отсыреют, зато не разгорятся и дыму не пустят. Вот расслабился ты, Местятка, не кстати, теперь давай, отрабатывай. Ещё чуток, пару подождать придётся теперь, пока дровишки не догорят.

Впрочем, ждать, то уже не долго. За делами то и заботами время быстро идёт. Уже и угольки догорают. Надобно ещё раз пол водой опрыснуть. Вот и всё, пора не сгоревшие куски наружу вытаскивать. И самому выходить, да дверку и оконца закрывать. Дабы Баннику дать работу принять. Да не беспокоить его чуток, не злить Хозяина.
Ох, и начудил Аверьян там, хоть бы Обдериха обидел.
Хоть бы не разозлил, а то несдобровать тогда.
И куда это леший Аверьяна уволок?

Мастерским произволом, заявляю, что баня протоплена, угли уже более не дымят. Заглушка деревянная, войлоком оббитая в дырку в стене засунута, воздух теплый накапливается, от котла пар валит. Местятка и Аверьян в баньку зашли.
Все, Местятка снова твой ход.