Огнем и мечом... | ходы игроков |

Положение воинов-скандинавов начинало выправляться: все пятеро французских лучников лежали на земле, кто с разрубленной головой, кто с пронзенной грудью, кто с боевым топором в животе. Но защитников только прибывало: на стенах города собралась уже едва ли не целая толпа, причем не только профессиональных воинов-лучников, но и простых горожан, вооруженных наскоро сделанными самострелами. Они почти не стреляли, а из тех стрел, что были пущены ополченцами, ни одна не достигла цели.
Открытое пространство перед воротами начинали заполнять французские воины. Где-то на горизонте слышались возгласы риттеров, которые, как и обычно, собирались дольше остальных. Но в бою конные воины представляли из себя страшную угрозу, ибо на скаку сносили головы пешим бойцам, оставаясь для них практически неуязвимыми. Ульрих и Ательстан знали это; но в равной степени они знали, что на узких городских улочках риттерам с их лошадьми негде будет развернуться, а потому они станут легкой мишенью, если не станут действовать на более широких и открытых пространствах... Как перед воротами.
А тем временем два воина уже почти полностью выбились из сил. Да, Ульрих еще твердо держал в руках широкий меч, и Зверотроп, хоть и схватил ближайший к нему боевой топор обухом вперед, но так ударил им первого попавшегося француза, что у того кровь пошла из уха и обеих ноздрей, и он, покачнувшись, упал ничком... Остальные встали полукругом: достаточно было взглянуть в сорокалетние, яростные глаза берсерка, чтобы желание нападать на него иссякло в одно мгновение.
А тем временем к Ульвару на помощь подоспел новый человек. И кто когда обращал много внимания на безродного Асмунда, сына городского чеканщика и привезенной из земель франков рабыни? Кто восхищался его мужеством или отвагой? Кто отмечал его силу? Никто: он держался в стороне, был всегда замкнут и серьезен, не пил хмельного, часто ходил, сложив руки за спину, и на тризнах и праздниках всегда держался в стороне, стесняясь есть вместе со всеми... Его не уважали, не любили - но у своего отца он был единственным сыном. И отец завещал ему имущество... И свой меч, Торбьон.
И вот теперь этот неприметный, нелюбимый, безродный семнадцатилетний парень... Парень ли? Нет, истинный муж! - Пробежал сбоку от Ульриха, туда, где стояли двое французов, одного ударил мечом снизу вверх, разрубив стеганую куртку и омыв инкрустированное серебром лезвие алой кровью, скрестил мечи со вторым... Удар, другой, пируэт, защита спины, мощный удар с левой - и привычный, звенящий, выпускающий из тела душу предсмертный вскрик.
Асмунд бросил меч в третьего француза, не попал, ветром пробежал несколько смертельных метров, схватил рычаг, напрягся всем телом - ворота поползи вверх...
Пора. Дерзайте, братья, Один с нами! Ульрих нащупал левой рукой на поясе охотничий рог...

Воин упал, не зная, не смея даже предположить, что его конец наступит от обуха топора, но смеяться над ним было некогда, ворота поднимались, а Ульрих протрубил сигнал Рагнару, теперь дело осталось за малым - вломиться и вырезать всем скопом всё, что тут движется, но... риттеры. Единственные ребята, могущие снести нас, как снежная лавина сносит ветхий дом, даже в том случае, если войска Рагнара смогут добраться до ворот, а та их и закроют, или наоборот - ринутся в атаку из последних сил, желая использовать наше неудачное предприятие и покончить с нами одним ударом. Неудачное? Судя по соотношениям потерь счёт наш, но если всё повернётся не так...
На этот раз я не медлил, взяв топор как отец учил, совершил сокрушительный рывок в ближайшую толпу, отпрянувшую от меня после моего недавнего убийства. Прорваться! Прорваться к конным, не дать им застать нас в расплох! Хотя они и сами сделают большую ошибку, если пустят коней на свою же пехоту. Но и та не дура, отпрянет в стороны, давая проход конным, а потому следовало не медля рубить и рубить, протискиваясь к разворачивающейся коннице. Надеюсь Ульрих сделает что-нибудь с лучниками, набежавшими на стены.
Я знал, что и моя сила достигает предела, но кто, кроме нас?
- Есть ещё сила в викингских жилах?! Не гнутся ли наши спины?! Не сломали ли оружье-то своё? - Громко проорал я на родном наречии, пытаясь задеть своих собратьев.

Пот безумно щипал открытые раны, столь многочисленные на полуголом теле скандинавского воина. Кровь застилала глаза, закрывая обзор. Слипшиеся волосы лежали словно тряпка. Мощная грудь Уильриха тяжело вздымалась, гоняя воздух по телу. Руки, сжимающие оружие слегка дрожали, а пальцы уже готовы были разжаться, выпуская клинки. Ноги подкашивались, а сердце выскакивало из груди. Силы ушли практически полностью, а воины Рагнара были так далеко. А французы так близко. Однако викинг знал, что сейчас не время опускать руки и сдаваться. Сейчас время для последнего рывка. Для отчаянного прорыва. Для победы и смерти в лучах славы. Ульрих быстрым движением метнул скрамасакс в одного из противников, одновременно с этим смахивая кровь и пот с лица. Длинное и узкое лезвие коротко свистнуло, оставляя в воздухе кровавый след, и впилось в ключицу француза. Тот вскрикнул, выпустил оружие и упал на спину, схватившись за рану. Не долго думая, Ульрих подхватил один из щитов, закинул за спину и быстрыми шагами подбежал к воротам. Подскользнувшись на чьих-то кишках, викинг еле удержался на ногах, выхватывая рог. Став в воротный проём, воин взглянул на горизонт. Солнце уже практически вставало. А значит час пробил. Набрав полные лёгкие воздуха, викинг умело сложил губы и затрубил, наполняя глухим и громким звуком всю равнину перед крепостью. Зов услышали даже те, кто дремал на лавках на драккарах. На ближайших деревьях вспорхнули птицы. Мелкие грызуны кинулись в рассыпную, стремясь скрыться от неизвестного и страшного звука. Выдув всё, что смог, Ульрих откинул рог и обернулся к французам. Их количество значительно увеличилось. Более того показались конники. Это самые страшные враги на поле боя. Однако воину, перемазанному синей глиной и багровой кровью, сейчас было наплевать. Он сделал то, ради чего пришёл. И если судьбой уготовано погибнуть здесь, то так тому и быть. Французы стояли полукругом, страшась подступиться к могучим и бессмертным викингам. Ульрих стоял возле своих немногочисленных соратников, которые уже еле держали своё оружие. Между ними и плотным строем противника было примерно пять шагов, наполненных трупами, конечностями, внутренностями и кровью с грязью. Выдернув из одного тела копьё, Ульрих негромко заговорил. Однако его слова слышал каждый викинг, даже среди тех, кто сейчас стремился за Рагнаром в крепость выручать бравых воинов. И все они постепенно подхватывали его слова, зная, что домой они не вернутся. Ибо между рядов французов уже виднелись прекрасные девы с кувшинами мёда. Величественные валькирии уже пришли за героями, чтобы напоить после боя и забрать с собой. Глядя на них, Ульрих произносил слова последнего боя:

- Я вижу отца и мать своих...

Шаг навстречу многочисленному строю противника, сжимая меч и копьё.

- Вижу сестёр и братьев своих...

Ещё один шаг, переступая через трупы, осколки щитов и части людского тела.

- Вижу весь свой род до седьмого колена...

Грохот копыт всё ближе. Французы в панике жмутся к задним рядам, постепенно отступая.

- Они зовут меня...

Свист стрел наполнил воздух. Однако Боги охраняли своих детей. Лишь пару наконечников чиркнули по коже Ульриха да выбили щепки из щита за спиной.

- Зовут в чертоги Вальгаллы...

Всадники всё ближе. Некоторые французы, не выдержав, бросают оружие и спасаются бегством.

- Туда, где храбрецы могут жить...

Короткий миг, наполненный криками, свистом стрел и рёвом рогов приближающихся викингов. Небольшая горстка воинов сжали оружие. В их глазах загорелся фанатичный огонь. Смерть на поле брани великая слава. И сегодня многие станут в рати Асгарда. Осталось совсем немного. Очередная стрела коснулась ноги Ульриха, но тот даже не обратил внимания, продолжая свой ход. Следующий миг тишины прервало последнее слово, слетевшее с потрескавшихся губ:

- Вечно!

Словно повинуясь неслышному приказу, скандинавы сорвались с мест, стремясь уничтожить и растоптать тех бедолаг, которые дерзнули стать на их пути. Ульрих не был исключением. Резко бросившись в сторону, он крутанул копьё, отгоняя французов. Те невольно отшатнулись, пропуская воина. Ульрих пробежался между рядов, затем сделал рывок в одну сторону, в другую, уходя из-под атаки, пока не выбежал навстречу кавалерии. Не сбавляя хода, воин метнул копьё, стараясь сбить одного из всадников. Когда же кавалерист приблизился, викинг сделал неожиданный рывок вперёд. Схватившись за луку седла, вспрыгнул к наезднику. И, не ожидая не секунды, вскочил и прыгнул, оттолкнувшись ногами от седла, на стену, где Глитнир начал сеять смерть среди лучников. Всё произошло так быстро, что те даже не успели этого понять. от их редких выстрелов воин либо уклонялся, либо поворачивался, принимая на щит. Закончив с этим, Ульрих словно обезумел. Кавалерия слегка застряла среди своих же воинов. Поэтому викинг разогнался и прыгнул прямо со стены на плотное построение всадников, замахнувшись уже практически не блестящим мечом, который оставлял за собой след из капелек крови. В голове стучала лишь одна мысль:

- Я сам творец своей судьбы, суки!

Прежде, чем врубиться в неплотный строй французов, Ательстан по сложившейся за долгие годы охотничьей привычке, обернулся на мгновение назад и взглядом сосчитал оставшихся в живых скандинавов. Он, Ательстан, первый. Весь исцарапанный, изрезанный, исколотый, выбивающийся из сил хирдман Ульрих Свенсон - второй. Асмунд и задетый стрелой в левую голень Ульвар, напрягающие все мышцы, открывая ворота - третий и четвертый. За спиной три мужа, крепче всех держится Гисли с топором в руках. Семеро... Всего лишь семеро.
Сколько французов? Несколько десятков свежих бойцов в прочных доспехах. Никаких шансов на выживание.
Но нет! Нет же, никто не сдастся на милость Турского барона и местного сухопарого епископа! Вперед, братья, в Вальхаллу! Умрем с честью! - и Ательстан, набрав полную грудь воздуха, размахнулся от левого плеча и рубанул ближайшего француза - тот пошатнулся...
- Hej, modig Athelstan! Force är fortfarande kvar i våra ådror! Vi håller bara ryggen! Vapen och fortfarande gör! Vi kommer att kämpa till döden!* - Раздался сзади знакомый голос, и Гисли, лихо обмахнувшись топором, рванулся всед за Ательстаном.
Ульрих не видел этого. Он вообще плохо видел в тот миг...
Он видел троих риттеров, приближавшихся к воинам с левой руки. Изрубить нескольких пеших им не составит труда. Схватил сильной рукой копье. Сделал несколько шагов вперед, перешагивая через тела убитых, крутанулся на месте и с невероятной силой метнул копье в одного из всадников.
Откуда сила взялась? Один, неужели ты оказался настолько мягкосердечным? Неужели я останусь в живых, в то время как другие воины со славой уходят в Асгард у меня на глазах?
Риттер не успел остановить горячего коня, который уже пару десятков метров держал мелкую рысь; копье с удвоенной силой вошло ему в грудь, пробило доспех и сильно ранило; воин упал с коня назад и ударился головой о мостовую. Оставшиеся двое риттеров сбавили ход, чтобы на лету не сбить своих же воинов; конь уже холодевшего риттера склонил голову над своим хозяином, который лежал у лестницы, ведущей к городской стене.
Ульрих не думал долго. Один мощный прыжок - на седло коня, второй - на середину лестницы. Ульрих шатнулся назад, но устоял на ногах и, пригнувшись, пошел по лестнице вверх, сжимая в руках меч.
Вот они, лучники... Грозные издали, но бессильные в ближнем бою. Стрела лишь царапнула хирдмана, когда тот взмахнул мечом, чтобы поразить ближайшего горожанина-ополчена. Кровь алым током брызнула из разрубленной шеи мужика.
- Här, ta detta, avskum!** - И пошел, и пошел без устали обмахиваться мечом, со свистом все быстрее и быстрее выписывая в воздухе ровные восьмерки. Лучники пошли отступать...
Тем временем ворота поднялись уже достаточно высоко, чтобы под ними мог пройти человек, лишь чуть пригнув голову; воинов Рагнара отделяло от города лишь небольшое расстояние...

Набрав полную грудь воздуха, я от души рубанул ближайшего француза, на теле которого тут же пролегла алая полоса, от правого плеча до таза наискосок. Не сбиваясь с ритма, отпрыгнув в левую сторону, ещё при прыжке я нанёс новый удар, по кривой снизу выбивая меч из рук неожидавшего француза, отшатнулся, прокрутив топор над головой на набранной скорости направил его в шею, вышибая дух их этого труса. Едва первый упал, как над ним промчался Гисли, врубаясь в новые ряды с яростью, ожесточением, верой в Богов наших, в Тора...
Разогнувшись я вновь набрав уже закончившийся воздух, крикнул:
- Есть ещё сила в жилах?!
Рывок, упреждающий удар, сбивающий направленное в меня копьё, удар, ломающий с треском его древко, и тут же удар обухом в лицо, не теряя лишних движений на разворот топора, глаза француза секундой назад бывшие живыми стекленеют, тупятся непонимающим взором, утихают.
- Не гнутся ль ещё ваши спины?!
Широкий проворот топора над собой, задействуя весь корпус, чтобы отогнать наступающих.

Спереди, откуда я начал свой кровавый путь вновь раздался глас:
- Force är fortfarande kvar i våra ådror! Vi håller bara...
Сердце дрогнуло услышав странный звук, напоминающий хруст позвоночника. Голос принадлежал Вигде, вышедшему сегодня победителем в битве на брёвнах, устроенной мной. Он был превосходным мужем, и честь, слава сулили ему его деяния. Семерых французов зарубил мечом, а когда тот затупился, ещё двух исколол копьём. Тело его обмякло, но душу подхватили валькирии...
Французы разбежались, уступая путь риттерам. Позади открывающие врата. Убийцей Вигды и был один из риттеров, не теряя мгновения, провернув лишь одну кисть, я метнул в него топор, проворачивающийся в воздухе обратным кругом, схватив ближайшее целое копьё, я приготовился к нападению,
- Один! Нарекаемый Гримом, Ганглери, Херьяном, Хьяльмбери, Текком зовущийся, Триди рекущийся, Туд и Уд именуемый, Харом прослывший, Хельбдинди звавшийся, Санном и Свипулем, Саннгеталем такоже, Бильейгом, Бальейгом, Бёльверком, Фьёльниром! Ребята должны верить!

Силы неумолимо покидали Ульриха. Пару ударов лучников даже достигли цели, и из разбитой брови струилась кровь, мешая зрению. Воин утёр её рукавом куртки и снова глянул на врагов. Стена уже практически была пуста. Несколько трупов лежали у ног викинга, остальные лучники просто разбежались, видя смерть в глазах юноши. Всадники начали решительную атаку, и викинги были перед ними практически бессильны. Ульрих от закипающей злости даже выругался. Он находился слишком далеко, что бы причинить вред кавалеристам. Воин быстро осмотрелся, намереваясь взять лук, однако его взгляд наткнулся на кое что другое. Схватив лук, Ульрих подбежал к чаше с горящим маслом. Ткнув одно плечо лука под чашу, он подложил труп, что бы использовать оружие как рычаг. Сунув меч за пояс, Ульрих всем весом надавил на противоположное плечо, опрокидывая чашу на головы французов и немногочисленные телеги под стеной. Масло быстро вспыхнуло, воспламеняя воинов. Увидев огонь, лошади поддались естественному страху. Они начали паниковать. Оставшись довольным таким ходом дел, Ульрих, пригнувшись, снова осмотрелся и вскинул лук, накладывая стрелу. Стальной наконечник смотрел прямо в сторону всадников. Руки уже устали, а дыхание давно сбилось. Поэтому лук трясся и ходил из стороны в сторону. Однако опытный хирдман знал как попасть в цель на уровне подсознания. Лёгкий выдох, и с характерным шелестом стрела помчалась к французу. Не дожидаясь результат, Ульрих уже выхватывал следующее жало смерти.

Рядом с Ульрихом в тот момент, когда он начал переворачивать чашу, не осталось практически ни одного лучника; однако на противооположной стене было около двух десятков стрелков, и профессиональных воинов, и ополченцев; последние, впрочем, мало внимания обращали на уставшего хирдмана, который возился со светильником, пытаясь попасть по сражавшимся на земле скандинавам. Итак, в Ульриха, к его счастью, почти никто не стрелял: только две стрелы царапнули его, пролетев в опасной близости от его плеча и выбив несколько щепок из щита с его внутренней стороны.
А стоило бы...
Схватив лук, Ульрих подбежал к чаше с горящим маслом. Ткнув одно плечо лука под чашу, он подложил труп, что бы использовать оружие как рычаг. Навалившись всем весом на противоположное плечо, Ульрих стал наворачивать чашу - но та оказалась даже тяжелее, чем рассчитывал Свенсон. Светильник лишь накренился, пролив несколько струй раскаленного масла вниз - затем от сильной усталости хирдман отпустил лук, и чаша с сильным звоном встала на место, едва не облив горючим самого Ульриха. Но и этого было вполне достаточно: вязкие струи масла полетели вниз, загораясь на лету, окатили со спины одного из риттеров, проникнув тому за шиворот, под стеганую куртку со стальными пластинами; тот дико закричал, выпустил из рук копье, инстиктивно пытаясь освободиться от прожигающего кожу масла, не удержался верхом и упал с лошади набок. Масло задело и пару пеших воинов, но остальные успели разбежаться, поняв, чем рискуют.
Ульрих вскинул лук: один из всадников все еще оставался на коне. Ульрих вдохнул, задержал дыхание на секунду, и с выдохом выстрелил. Стрела за доли мгновения пролетела свой путь, вонзилась всаднику в плечо, едва не выбив его из седла; но француз оказался крепким мужем. Проскакав несколько метров и развернув коня, он с трудом перехватил копье в левую руку, прижал его к телу, рванул лошадь с места навстречу Вигде и на скаку ударил того в грудь. Копье оставило широкую рану прямо напротив храброго сердца скандинавского мужа; тот, бросив меч, попытался было вырвать тяжелое копье, но силы уже покинули его. Вдохнув полной грудью свежий утренний воздух, перемешанный с запахом крови, Вигде упал на спину; копье оттянуло его тело на левую сторону...
И в тот же миг вторая стрела, пущенная с поразительной для измотанного хирдмана точностью, вонзилась в шею последнего риттера.
Топор Ательстана впился в плечо одному из французских воинов, не убив, но оставив его калекой. Ательстан оглянулся, поднял с земли относительно цедое копье, приготовившись к нападению. Ударил острием в пах первому, с силой рванул древко на себя, и только тут услышал за спиной знакомые голоса...
Гисли обернулся; радость отразилась на его лице.
В открытые ворота один за другим, парами и тройками вбегали свежие скандинавские воины. Под ударами пали несколько французов, а через некоторое время вся площадь перед воротами была в руках викингов. Лучники не выполняли своей задачи: лишь один муж, незнакомый ни Ательстану, ни Ульриху, упал навзничь, пораженный стрелой в грудь, да двое других схватились за пробитые плечи. Под рычаги у ворот поставили по несколько секир с длинными древками, которые не позволяли им двинуться и закрыть ворота.
Работа Ульриха, Ательстана и других оставшихся в живых четверых воинов была сделана. К вечеру от этого города останется разве что груда пепла: Рагнар Лодброк не привык церемониться с врагами.
Но ведь битва еще не закончена!

Подхваченный волной свежих воинов, вновь воодушевлённый их желанием убивать, нести смерть, побеждать, я, подобрав наконец, более менее крепкое оружие, ринулся в атаку, держась в одном из первых рядов. Точнее стараясь держаться. Перехватив поудобнее секиру, я стал действовать осторожнее, более экономно расходуя силы, стараясь убивать врагов с одного удара.
- За мной! - Крикнул я во всю глотку, - перебить стрельцов на противоположной стене!
Один видел мои действия, и пожелал чтобы я жил, покамест. Но однажды, а ведь битва ещё не закончена, я погибну в бою, как истинный герой, и отправлюсь в светлые чертоги Вальхаллы, заняв место среди героев, попирую на славу, и подготовлюсь к величайшей битве, дню, что назван будет Рагнарокк...
Зарубив очередного француза, во главе одного из маленьких отрядов, что отделился за мной, я повёл силы через обороняющихся к проходу на стену...

Ульрих заметил как вбежали викинги, размахивая оружием. Словно стая волков, они начали буквально разрывать несчастных французов, которые в панике бросали оружие и никак не могли сбиться хоть в какой-то строй. Мечи и топоры рассекали плоть и кости, даря свободу воинам-защитникам. Ульриху показалось, что на лицах некоторых он видел даже улыбки. неудивительно. Зная норов викингов, можно только мечтать быстро умереть, не испытав на себе всю их жестокость и их жертвенные ритуалы языческим богам. Воин невольно усмехнулся - ну и где сейчас их хвалёный распятый Бог? Он бросил тех, кто в него верил... Как всегда. Из раздумий Ульриха вывела очередная стрела, сломавшаяся об чашу. Викинг резко присел и, повернувшись, спрятался за этот самый светильник. надо идти в бой. Надо вести воинов... Но сил уже совсем нету. Руки не держат оружие, а кровь струится на холодные камни, образуя маленькие лужицы... Ульрих провёл рукой по волосам, смахивая пот. Утренние солнце уже освещало дальнюю сторону внутреннего двора крепости. За своей спиной воин слышал крики ужаса и боли, которые приносят суровые скандинавы. А у юного хирдмана нет сил... Викинг стукнул кулаком по камням. Нет! Надо встать. Надо идти. Надо биться. Только секунду отдыха... Всего пару мгновений...

Ательстан подхватил с земли французский меч - менее прочный и красивый, чем любой скандинавский клинок, но вполне годный для боя. Как ни старался, не смог отыскать Волка Раны - метнул его в какого-то врага, и сам забыл не только в какого именно француза его кинул, но и где это было... Неважно, впрочем. Потом, когда битва немного утихнет и город будет почти полностью взят, можно будет поискать топор. А теперь важно совсем другое...
Ательстан понимал, что на открытом пространстве он с другими воинами гораздо более уязвим для вражеских стрел; а потому сразу же повел часть викингов (восемь или девять, наверно - не успел толком посчитать, сколько союзников за ним последовало) к дальней лестнице укрытиями и защищенными местами.
Защитники города окончательно проснулись: на противоположной стене появилось какое-то шевеление, и стрелы полетели в скандинавов чаще и точнее, и как ни старался Ательстан, один воин все-таки был убит прежде, чем ступил на лестницу, и еще трое были ранены. Двое свежих мужей сменили их - и Зверотроп первым побежал вверх по длинной, узкой лестнице, ведущей на стену - лучники вблизи начали отходить дальше, не отворачиваясь.
Ульрих тем временем успел уже отдышаться, сидя за чашей, и чувствовал себя, как ни странно, лучше, чем несколько минут назад: из израненного тела вместе с кровью выходила и боль, и потому Ульрих быстрее обычного пришел в боевую готовность. Дыхание восстановилось, и даже мелкие раны начали затягиваться. Надо было продолжать... К тому же большинство лучников перегруппировались теперь на противоположной стене.

В это самое время раздался долгий, гулкий звон соборного колокола. Со своего уровня Ульрих увидел, как из ворот собора выходит какая-то процессия: во главе ее шел не кто иной, как сам епископ. Да... Странным и необдуманным с его стороны было приезжать в Тур, когда он узнал об осаде Амбуаза. Неужели он действительно думал, что будет здесь в безопасности? В городе, стоящем на той же самой Луаре?
Дело его; неважно. Но для чего он решился выйти из укрепленного собора сейчас, в самый разгар битвы? Ульрих решил обождать, посмотреть на диковинную процессию, а заодно еще немного отдохнуть.
Из соборных врат вынесли какой-то ящик, обильно украшенный золотом и драгоценными камнями. Дорогое удовольствие! Любопытно, что они туда запрятали? Что бы там ни было, очень возможно, что ящик с другими драгоценностями пополнит общую добычу скандинавов - которая, к слову, и так отнюдь не мала.
Процессия священников, которые несли ящик, не стала, по католическому обыкновению, обходить собор кругом, а сразу подалась - куда бы вы думали? - к лестнице, ведущей на стену!
Этот шанс нельзя было упустить. Ульрих решил пробираться к противоположной стене - ведь если он отобьет этот ящик, его слава лишь приумножится!

- В бой в имя Одина, братья! - единственные слова, извергнутые из моего горла за всё время подступа к стене, служившей одним из наиболее надёжных оплотов защитников, сорвались с уст, а следом за ними в бой пошёл и меч, подобранный в пылу битвы у очередного убитого мною француза. Давно уже сбившись со счёту убитым собственноручно, я вновь впадал в азарт боя, усталость присутствовала, тяжёлым железом отдаваясь в мышцах, но битва ещё не окончена, она даже не успела начаться, сколько ещё предстоит потешать поединком мне Богов? Без сомнений верящий в свою судьбу, в её предрешённость, я никогда не задумывался над тем погибну ли я в этой битве, или нет. Ещё в детстве отец спросил у меня: "Что ты будешь делать в битве, если узнаешь что она закончится для тебя славной победой?", на что я отвечал: "буду сражаться, как подобает храброму мужу, взяв с честью победу и славу". "А если заведомо будешь знать, что погибнешь в ней?". "Буду сражаться вдвое храбрей, чтобы с достоинством принять смерть свою, как подобает истинному викингу". Отец был доволен. Не задумывался над судьбой я и сейчас, а жилы и разум будоражило совершённое сегодня, я был доволен собой и вновь и вновь стремился, рвался в бой. Лучники пятились, и не думая обнажать свои спины, что ж, их смерть будет благородной. Подняв меч над головой и совершив резкий рывок в их сторону, я рубанул от души, сверху слева вниз направо, предвкушая запах свежей крови, что брызнет из жил французов во имя наших Богов. Странно, что в этот момент, когда я вспомнил что и у них есть Бог, называемый нами Белым Богом, вышла процессия из Собора, но мой глаз это не интересовало. Что может их жалкий Бог, которому толком не приносят никаких даров, у которого всё время что-то просят, сделать против наших, Наших Богов?!

- Что случилось, сынок? - спросил старый Свен, видя на Ульрихе в очередной раз синяки и ссадины. Такое повторялось не первый раз.

- Будто ты не знаешь, старик?! - кричал мальчик, сдерживая слёзы. - Это всё из-за имени, которое ты мне дал! Ну почему?! Почему нельзя было меня назвать нормальным, скандинавским именем?!

- Послушай меня, сынок, - сказал отец, усаживая мальчика возле себя. Он провёл рукой по его чёрным волосам, заглянул в глаза и заговорил. - У тебя необычное имя это правда. Но это на самом деле великое имя. И тебя ждёт великая судьба. Пусть сейчас никто не понимает. Но вскоре тебя станут уважать и почитать, как самого лучшего викинга. Я искренне верю в это. Нить твоей судьбы сияет золотом, сынок.

- Лучше было бы так, отец, -сурово сдвинул брови маленький Ульрих. - Иначе я тебя за бороду оттаскаю.

И они оба рассмеялись удачной шутке. Это были последние слова, которые будущий викинг услышал от отца. На следующий день Ульрих ушёл в свой первый вик, а по возвращению нашёл лишь труп Свена...

Ульрих внезапно прервал свои мысли, слыша шум боя. Резко приподнявшись, викинг осмотрелся и оценил ситуацию. Дело набирало обороты и атака викингов рисковала захлебнуться. Поэтому воин скинул со спины дырявый щит и, на свой страх и риск, встал, подняв меч. Из его глотки раздался крик:

- Викинги! Сомкнуть строй! Наложить щиты! Построение черепаха!! В бой!!!! За Тора и Одина!!! - после чего Ульрих был вынужден снова пригнуться, потому как в его сторону посыпался град стрел. Благо на этот раз он успел спрятаться. В следующий миг его внимание привлекал процессия, идущая по крепости. Церковные служители всегда были лакомой добычей и этот раз не исключение. Однако что-то подсказывало бывалому викингу, что попахивает западнёй. Но Ульрих усмехнулся, подобрал обломок какого-то копья и, с места, помчался к священникам.

- От руки предателя, говоришь? Ну поглядим...

В полный рост рванувшись по стене с половиной копья наперевес, не обращая внимания на выстрелы лучников, Ульрих все ближе и ближе подходил к процессии.
В голове автоматически начали строиться планы относительно дальнейших действий. В руке только половина копья, а поэтому при метании полетит это оружие совсем не так, как полетело бы обычное копье. Придется рассчитывать силы по-другому...
Свенсон почти в упор подбежал к процессии, так близко, что уже с легкостью различал черты священника, который ее возглавлял. И удивился: в глазах этого человека (не узнал впопыхах Ульрих Свенсон епископа) не было ни капли страха. Только блаженное спокойствие...
Ульрих метнул копье.
Мысленно он уже представлял себе, как в глазах спокойного епископа отразится смертельный ужас, как железное острие копья, разорвав плотное одеяние, на три пальца войдет в мерно вздымающуюся на каждом вдохе грудь священнослужителя, как тот, отступив на несколько шагов назад по инерции, схватится за обломок древка, попытается вырвать копье, но это будет уже бессмысленно - темная кровь фонтаном брызнет из пронзенной груди, и священник грянется оземь, отсылая с последним выдохом душу своему распятому Богу.
Ульрих поднял глаза, взглянул на процессию... И отшатнулся от неожиданности.
Ничего не изменилось! Возглавлявший процессию епископ не только умудрился выжить, но даже внимания не обратил на пролетевшее рядом копье.
Как он, Ульрих Свенсон, мог промахнуться? В мыслях снова пронеслись все те мгновенные расчеты, которые провел хирдман перед тем, как метнуть обломок копья. Ответ был прост: никак. Разве только чудо спасло священника от неминуемой гибели.
Чудо... Ну что же, посмотрим, какие чудеса спасут французов от ударов меча!
В три гигантских прыжка Свенсон подлетел к процессии, привычным движением выхватил скрамасакс и не глядя рубанул от плеча первого попавшегося под руку церковника...
Нет. Это просто невозможно. У хирдмана сложилось такое ощущение, словно меч сам выскользнул у него из руки и полетел вдаль, слегка звякнув о крепостную стену.
Дьявол побери этих католиков, что происходит? Что со мной?
С противоположной стены Ательстан, который со своими воинами уже начинали сбрасывать одного за другим лучников с крепостной стены, мог видеть, как Свенсон, как оглушенный, замер на месте; церковная процессия, слегка обогнув его, продолжала неторопливо двигаться...

Удар, удар, удар. Все мысли состояли только из этих простых движений, движений, обрывающих чьи-то жизни, но не наши. Движений, пускающих кровь, движений, которыми мы живём, которыми мы добываем себе пищу, вещи, драгоценности, движений, которыми мы, викинги, славим Богов своих.
Удар, и ещё один стрелец полетел с крепостной стены, я слышал, воображал себе его испуганные глаза, открывающийся рот, исторгающий крик, что выразит его чувства, эмоции, которым он покажет свой страх, ужас перед смертью, а через мгновения уже слышал его наяву. Все они жалкие твари, недостойные жизни, недостойные жалости, показывают своё истинное лицо перед гибелью. Они боятся смерти, и что даёт им их вера в этого так называемого Белого Бога? Абсурдные догматы, один нелепее другого. Давай-давай француз, подставь другую щёку! И этот не выдержал первого удара, сорвавшись со стены, давясь криком. Все они одинаковы. Не так выросли, не там выросли. Когда-то мне приходилось выслушивать этих безумных жрецов Распятого, когда-то, в те давние времена службы у иного конунга. Но я верно поступил, что ушёл от него, ушёл к Рагнару, действительно чтящему Богов!
Последний лучник был убит. Этот умер сразу, не выдержав первого удара. Меч, выхваченный у какого-то француза уже совсем не годился для битвы. Я с презрением выкинул его, подобрав другой, и тут мой взгляд привлекла странная процессия. Даже не столько она, сколько неудачи Ульриха. Зная его, я не мог допустить мысли, что он вот так вот промахнётся.
- Взять их! Убить всех к Нидхёгг, Хэя э посто лимэ! Где этот проклятый жрец?! Джудекка, кракен тебя сожри! - Дальнейшие приказания превратились в цепочку витиеватых ругательств.

Ульрих недоуменно поглядел сначала на отлетевший скрамасакс, а затем перевёл взгляд на руки. Невозможно. Ну невозможно промахнуться. С такого расстояния. По безоружному. И ещё викинг явно ощущал как оружие из его рук выбило. Словно кто-то с размаху ударил ногой по его запястью, заставляя пальцы разжаться. Ульрих не верил в то, что происходит. Привычный тонкий и чёткий расчёт сменился в его голове гневом. Резко развернувшись, викинг буквально зарычал, пронзая взглядом группу священников. Будьте вы прокляты. Вы и вам Бог. Бог нидингов. Ульрих заорал и рванул вперёд:

- Ооооодииииин!!!!

Лучников на городских стенах оставалось все меньше и меньше: скандинавы делали свое дело, арчеры* на земле и Ательстан со своей горсткой воинов собственно на крепостной стене. Бой же внизу, в городе, все больше и больше стал напоминать даже не бой - драку. Жители Тура, понимая, что рассчитывать приходится теперь только на себя самих, довольно быстро повытаскивали из домашних сундуков какое у кого было оружие, и оказывали викингам всякое возможное сопротивление - обращая, впрочем, меньше всего внимания на то, что голову одного шестнадцатилетнего юнца они покупают за три, а то и за четыре своих.
Неприглядное зрелище представляет из себя уличный бой, перемежаемый грабежом и насилием над женщинами. Викинги, вошедшие в город плотной боевой массой, почти строем, рассыпались теперь по узким, кривым улочкам города, рубя мечами и топорами оставшихся защитников, а еще больше хватая самого разного сорта добычу, обременяя себя драгоценностями и трофеями, положить которые было пока некуда.
А Ательстан, находившийся на городской стене, не обращал на это никакого внимания. Невзирая на отдельные стрелы, летящие в его сторону от еще оставшихся в живых лучников, он небыстро, по мере уже покидавших его сил, ругаясь на ходу самыми черными словами, какие только знал, бежал на подмогу к Ульриху.
Который со звериным криком обеими руками хватанул за горло одного священника (разбирайся хирдман в церковной иерархии, он отличил бы молодого диакона по его ризам), повалил его наземь, порядочно стукнув его затылком о камень, и так сжал мускулистыми руками шею парня, что тот успел разве что инстинктивно схватить хирдмана за кисти рук; в ту же минуту тонкая струйка алой крови потекла из уголка его рта, узкой полоской окрасила еще ни разу не бритую щеку и потекла за шиворот.
Диакона не нужно было больше душить.
Свенсон приободрился. Не так-то и неуязвимы католики! У него оставался еще один клинок, да, но мудрее будет не применять его. На всякий случай... Одному Одину известно, какими силами скрамасакс вылетел у него из рук.
Ульрих догнал процессию, размахнулся, глазами выбрал цель, выкрикнул снова имя Одина; кулак сам сорвался с его плеча, и один из церковников, получив хороший удар в позвоночник, со стоном шагнул несколько раз вперед, путаясь в собственных ногах. В этот самый миг Ульрих услышал за спиной ругательства Ательстана...

На бегу я видел, впитывал и обдумывал себе всё происходящее, когда же Ульрих повалил католика, вышибив из него его жалкий дух, я заметил одну деталь. Он выкрикнул имя Одина.
- За мной! - Крикнул я, поддерживая и стягивая за собой уцелевших воинов после нашего похода по крепостным стенам, - главное жрецов завалить, а там запинаем!
Отбросив меч в сторону, я сжал кулаки, расчёт был выверенным, пора идти в рукопашную, как в детстве, только сейчас противниками были какие-то монахи, которые и руки в кулак сжимать не умеют.
- Бей морды! Кулачная! Один!
Нагнав и перегнав Ульриха, я вклинился в череду священнослужителей, награждая их щедрой чередой ударов, стараясь расстроить их стройное движение...

Гнев захлёстывал сознание, не позволяя разумным мыслям и адекватному решению наставить Ульриха. Воин словно обезумел, впившись руками в горло священника. Даже хруст не остановил его... Однако совсем ещё детское лицо и наполненные ужасом стекленеющие глаза вывели хирдмана из безумия. Разжав руки, скандинав впервые в жизни задумался... А в чём смысл всего того, что они творят? Ради чего столько смертей? Зачем? Во славу каких-то Богов, которые даже не обращают внимание на своих детей. Ради славы и наживы, которые может потом никто и не вспомнит. Ради чего? Ульрих, сидя на трупе священника, поднял голову, глядя как Ательстан раздаёт тумаки по людям в рясах. Старый вояка явно снова в трансе. Для него не нужны мотивы, не нужны цели и смысл. Ему нужна только бойня. Один сплошной бой, наполненный страхом, болью и кровью. Последствия его не волнуют - главное сам процесс. А что важно для Ульриха? Хирдман посмотрел на свои руки, которые были уже тёмными от крови, и встал. Он знал в чём смысл его существования. Какова цель всех этих сражений и бессмысленных убийств. Сейчас, под крики умирающих солдат, под рёв обезумевших викингов, под вопли насилуемых женщин, стоя в луже крови, грязный, порезанный, усталый... Именно сейчас он чётко знал зачем всё это... Хирдман резко сжал кулаки и рванул через толпу священников к т ому, кто вёл процессию. Мощным рывком воин вырвал того из общей толпы и, схватив за шиворот, тряхнул, после чего проорал на очень корявом французском:

- Не стоит умирать! Ради своего грёбаного Бога не стоит умирать! Твоя смерть ничего не решит. Отдай ларец и я отпущу тебя!! ты понимаешь меня?!!!

Ательстану не удалось расстроить процессию священнослужителей: пробивая себе дорогу ударами кулаков, берсеркер каким-то образом оказался чуть правее всех служителей распятого Бога (сам Ательстан с трудом разбирал дорогу, и поэтому едва ли смог бы точно сказать, как он там оказался). Резко обернувшись и увидев, что действие его не принесло должного результата, Зверотроп обозлился, но в тот же миг почувствовал жуткую усталость во всем теле. Бой, длившийся уже больше часа, вытягивал из него последние силы.
Ульрих оказался в этот момент всего в паре шагов от Ательстана. Выхватив из процессии худощавого епископа, тряхнул того так, что тот оторвался на мгновение от земли обеими ногами, прокричал на ломаном французком "Не стоит умирать!..."
Ответом ему был мягкий, неторопливый голос, говоривший на хорошем французском, доносившийся словно сразу отовсюду:
- Mon frère malheureux! Je te regrette. Tu nies évident, tu sers aux dieux faux, tu tues absurdement les gens. Je te regrette ainsi...*
Яркий всполох в глазах ослепил Ульриха. Совершенно не понимая, что происходит, он выпустил епископа, сделал несколько шагов назад, оступился и упал наземь.
Остальные воины, видевшие это, совершенно оторопели. Ни один скандинавский жрец не мог одной фразой повалить навзничь закаленного воина!
- Jésus a dit par lui : si est véritable la personne me croyant à dira à la montagne : "Démarre", elle démarrera.** - С этими словами епископ продолжил шествие. Ульрих все еще валялся на земле, Ательстан пытался хоть немного отдышаться, викинги за процессией были ошеломлены увиденным.
В голове Ульриха возникла страшная мысль. Он впервые в жизни видел, чтобы процессия из хилых священников, вооруженных лишь своими молитвами, оказывала лучшее военное сопротивление, чем могла оказать крепость с восемью сотнями защитников.

Да что же это такое... Обычные люди в длинных одеждах напоминали страшных колдунов из детских сказок. Ульрих хорошо помнил такие рассказы. Там с виду простые люди обладали невероятными, сверхъестественными силами. Они повелевали силами природы и разумами людей. Детский страх пробежал по телу воина, слегка охлаждая его. Однако это и послужило освобождению мозга скандинава от наваждения. Ульрих сжал зубы и вскочил на ноги. Пусть они владеют магией. Пусть они сильны. Пусть их Бог им помогает. Но они всего лишь люди. Не больше. Всего лишь люди. А люди смертны... Свенсон обвёл взглядом своих товарищей и махнул рукой, указывая на процессию:

- Отобрать сокровища! А их отпустить! - сам же воин стоял и наблюдал за происходящим. В его голове было слишком много мыслей и сомнений, чтобы адекватно действовать. Священник прав - Ульрих убивает людей без смысла, но... Воин тряхнул головой. Это для француза бессмысленно. А вот скандинавы видят в этом смысл и цель. И она проста. Слава и богатство. Но так ли это для самого воина? И нет ответа в голове. Зато есть много всего другого. Такого лишнего и ненужного. Ульрих старался отогнать всё это. Ведь подумать можно и потом. А сейчас нужна победа. И награда...

Увиденное поразило берсерка до глубины души. Он просто не верил происходящему. Как мог хилый священник, верящий в какую-то чушь, какого-то Белого Бога, никуда не идущего в сравнении с могучими Богами севера оказать такое сопротивление хирдманну? Мягкий, неторопливый голос появился неожиданно, но не тревожно, он не заставил содрогнуться в поисках источника старого кормчего, что было удивительно.
- Mon frère malheureux! Je te regrette. Tu nies évident, tu sers aux dieux faux, tu tues absurdement les gens. Je te regrette ainsi...
Ательстан неплохо владел французским, чтобы понять смысл предложения, и хоть голос был спокоен, и не нёс сам по себе никакой агрессии, огромная волна ненависти и чувства несправедливости, праведного гнева захлестнула сознание Ательстана.
"Ложным Богам?!! Как этот бесчестный нидинг мог назвать Наших Богов ложными?! Ведь даже мы не отрицаем существование Белого Бога, и уважаем... если захотим... религии других народов, а эта свинья смеет оскорблять всё наше существо?!"
Ещё одно предложение, абсолютно бессмысленное берсерк пропустил мимо ушей.
- Отобрать сокровища! А их отпустить!
Эти слова вернули самообладание Зверотропу, в них была толика мудрости.
- Все слышали?! Пускай эти оборванцы живут и мучаются, видят как страдает их народ, как пылает город! Может их Бог и может защитить их, но он не смог спасти весь город, и он не принесёт им победы, как сегодня победу принесут нам! Убивай! За Славу! За богатство! За Богов!

Ульрих стоял на месте. По его глазам было видно, что слова заронили в его душу сомнения, и это было плохо.
- Брат! - Окликнул он его, - не время стоять! Закончим начатое!
И взяв факел в руки, кормчий ворвался в ближайший открытый дом, убивая всех, пытающихся оказать ему сопротивление, грабя и забирая себе ценные, понравящиеся ему вещи, а в конце поджигая.

Несколько воинов из тех, что следовали неотступно за Ательстаном, пошли за ним и в этот раз: спустившись со стены, благо, им уже некому было помешать, викинги стали искать ближайший открытый дом; но, увы, поблизости не оказалось такового. Жители Тура из боязни заперли все двери (более того, даже закрыли ставнями окна) в надежде, что они смогут защитить их от неминуемой гибели, которая поджидала снаружи. Видя это, Ательстан вовсе не растерялся: все двери в жилые дома были деревянными, и не выдержали бы, наверно, даже несильного удара боевым топором.
Кормчий размахнулся, набрал в легкие достаточно воздуха и сплеча рубанул в самую середину запертой двери, одновременно резко выдохнув. Однако отточенный боевой топор, который буквально полтора часа назад с легкостью разрубал кожаную куртку и тяжко ранил того, кто ее носил, теперь оставил лишь зазубрину на двери. Глубокую, но все же зазубрину.
Устали не только люди.
Плюнув на землю и выругавшись, Ательстан снова замахнулся...
Ульрих тем временем стал снова отходить от ступора и осматриваться по сторонам. Четверо викингов направились вслед уходящей далее по стене процессии, желая выполнить приказ берсерка - отобрать ларец, но оставить в живых священников. Это позволило Свенсону отвлечься на время от проклятого ларца и худощавого епископа с его заклинаниями.
Внимание хирдмана на этот раз привлекла уже не процессия, а откуда-то взявшийся отряд пеших франзузов, на вид свежих и не уставших, который по одной из лестниц поднимался наверх, на городскую стену. Что удивительно: лучников среди них не было, а если и были, то Ульрих не приметил их в числе прочих воинов. Краем глаза заметил, что и на земле появились новые отряды французов, которые, хоть и не сравняли по численности воюющие стороны, но сделали победу скандинавов не такой очевидной, какой она была до этого.
Ульрих взялся за рукоять оставшегося у него меча. И усмехнулся сам себе - один измотанный хирдман против целого свежего отряда...

- Что за напасть?! - Прорычал Ательстан, видя как дверь не поддаётся его удару, - попробуйте вы трое!
Он указал ближайшим воинам на свою бывшую цель, готовясь дать команду.

"Что-то здесь нечисто".

Кормчий оглянулся в попытках осмотреть поле битвы, убедится в победе своих войск, но заметил не только поредевшие, но даже прибывшие подкрепления французов, выглядящие довольно бодрыми. То же заметили и воины у него за спиной. Не нужно было быть умным, чтобы понять что цепочка недавних происшествий тесно связана друг с другом.
- Экие шуты, проспали весь бой, а только сейчас выйти решили, - усмехнулся он, желая подбодрить следующих за ним воинов.
Самые догадливые из викингов начинали сомневаться. Этого нельзя было допустить. Кормчий быстро, насколько позволяли силы, вновь влез на наибольшую возвышенность. Осмотрел всех, кто мог его слушать.
- Братья! - его глотке можно было позавидовать: уж чему-чему, а рвать её так, чтобы его было слышно у моря, командовать войсками, заставляя их всех замереть в ожидании приказа, заткнуть всех самых недисциплинированных и разбудить весь лагерь он мог.
- С нами нет жреца, чтобы противопоставить мощь наших Богов этому жалкому отребью! - Он указал на процессию священников, - ПРЕКРАТИТЬ!!! - И викинги, им же посланные для того чтобы отобрать ларец, остановились, а сам он добавил более тихо, но не менее громко, - в мире есть ценности и поважнее.
Сейчас от его речи зависела судьба всех живущих в этом городе. И своих, и чужих. Ни один северянин не пропускал мимо ушей его слова, каким бы делом он не занимался, но и просто на месте он не стоял, немного приостановив свою деятельность или продолжая теснить врага.
Ответственность, которую он ощущал на себе, тяжким грузом давила на его душу. Вот почему он не смог сломать дверь: утомление души, ниспосланное чем-то свыше не позволило этого сделать, а вовсе не физическая усталость, которую он столько раз преодолевал.
- Сегодня Боги не благоволят нам. А иначе этот проклятый жрец был бы здесь, - гневный взгляд берсерка ещё раз прошёлся по всем слушающим его, словно не теряя надежды отыскать пропащего, - Боги посылали нам свои Знаки с самого начала - когда этот гад потребовал принести в жертву моего брата. И вот результат: похоже оба мертвы. Но мы пошли дальше: против воли своих Богов, и Они отвернулись от нас, а Белый Бог решил воспользоваться этим, - Ательстан ходил по стене, активно выплёскивая свои эмоции, наполняя одни речи яростью, гневом, а другие - презрением, резко указывая в разные стороны руками, а когда дошёл до Белого Бога насмешливо поднял взгляд в небо, - мы славно повеселились, но против наших Богов, а вернуть их благоволенье можно только убив того, кто настоял на этом похоже, на взятии этого города. А иначе мы навеки прокляты, и путь всем нам - в Нифльхейм.
В воздухе повисло молчание, разряжающееся немыми вопросами и догадками, которые воины не хотели произносить вслух. Именно для этого и нужен был кто-то, кто подтвердит её, на кого можно было переложить ответственность, и за кем можно было пойти. Им был Ательстан Зверотроп, старый кормчий, командовавший бесчисленное число раз, и знавший, как это делать.
- Рагнар! Именно он повинен в этом! Он, не сумел понять замыслы Богов, и повёл нас на проклятье! Именно его смерть, его кровь смоет наше проклятье!
Он немедля сбежал со стены, направляясь прямо к процессии священнослужителей, и обращаясь к епископу на ломаном французском, произнёс:
- Спасибо, что помогли осознать нам ошибку вождя, мы уходим. Только позвольте потом забрать тела наших братьев.

Редко, очень редко можно было услышать благодарность от Ательстана, вечно слушающего, и внимательно наблюдающего за Знаками Богов. Очень часто он видел знамения, чем заставил всех прислушиваться к своему голосу, и получил репутацию благоразумного, мудрого.
- За мной! За Одина! За Богов!!! - Увлекающий за собой союзников рёв, раздался над городом в который раз в его исполнении. Но на этот раз он был направлен не против него.
"Предавший проклятью должен быть мёртв. Его кровь смоет проклятье".

Завидев отряд противника, Ульрих весь напрягся, сжимаясь в одну пружину, готовую взорваться смертельным вихрем, заставив врага утонуть в крови. Адреналин, пульсируя, помчался по венам, заставляя сердце биться сильнее, а мозг работать активнее. Мир вокруг словно остановился, и воин словно со стороны осмотрел поле боя. Множество скандинавов были убиты или ранены. Французы несли более жестокие потери - сотни лежали в лужах крови среди грязи, конечностей и внутренностей, как своих так и чужих. Где-то уже показались бродячие животные. Их грязные, облезлые пасти рвали ещё тёплое мясо, спеша насытиться. Ведь после окончания боя воины могут переключить внимание на них. Над городом стоял шум, грохот и стоны раненых. От горячих потоков крови поднимался пар, а падкие на мертвечину вороны уже кружили под небесами, перекрывая раннее солнце. Ульрих осмотрелся и его и без того взбудораженный разум пронзило осознание происходящего. Всё выстроилось в одну логичную цепочку. И бредущие монахи, и свирепый Ательстан, и прочее. Озарённый идеей и охваченный гневом, столь редким для него, воин сорвался с места, одновременно выпуская из груди поистине нечеловеческий рык. Ноги монотонно отсчитали шаги, после чего последовал толчок, сопровождаемый треском напрягшихся мышц. Тело викинга взлетело в воздух. Секунды полёта показались часами. Однако падение было неминуемо. Ульрих свалился в стог мокрого сена, сполз по нему и, перекатившись через плечо, вскочил на ноги. Цель хирдмана была недалеко и почти без сил. Поэтому слегка отдохнувший воин легко опередил берсерка и остановился перед ним, направив меч тому в грудь. Над полем боя раскатами грома пронёсся рык Ульриха:

- Ательстан!!! Ты, грязный нидинг, остановись сейчас же, - Голос воина заглушил весь шум. И каждый слышал его слова. - Ты предатель и трус. Сколько тебе французы заплатили, что бы ты, жалкий пёс, предал своих братьев и своих богов? Не отвечай - мне всё равно. Ты пошёл против конунга и нашей родины. Ты знаешь, что с тобой будет. И со всеми, кто пойдёт за тобой. Хитрый план - подорвать дисциплину во время важного боя. Но ваш план провалился. И я об этом позабочусь. Слушайте меня, дети Одина. Нас предали и осквернили наших богов. И эти люди должны умереть. Действуйте, викинги!!! А ты, Ательстан, не мужчина и в груди у тебя бьётся не мужское сердце.

Выкрикнув последние слова, Ульрих выхватил меч у одного из соратников и стал, широко расставив ноги, держа руки под углом. Вся поза воина говорила о его намерениях.

Может, Рагнар и не понял замысла богов - никогда теперь уже престарелый конунг не относился к их священной воле с благоговейным трепетом, как будто в насмешку над их благоволением к себе самому. Семеро детей было у Лодброка, семеро крепких сыновей, старшему исполнялось девятнадцать зим, когда отец начинал свой поход на французские земли. В трех виках участвовал Рагнар до этого, и все они как один завершились успехом; а в двух из этих трех походах был рядом с ним и хирдман Ульрих Свенсон. Будучи конунгом, нечасто лично вступал в бой с противником, но уж если вступал, то скидывал с широких плеч лишних пятнадцать зим, и рубил широким боевым топором направо и налево так, как ни один юнец, которых много было во всех походах, рубиться не мог.
Может, Рагнар и не понял замысла богов. Но его-то замысел они поняли.
Довольно большим городом был французский Тур - не меньше полутора тысяч мужей жило в нем и его окрестностях, а если бы какой дурень принялся считать всех граждан в нем, то, дойдя то пятой тысячи, плюнул бы и бросил свое дело. Железной хваткой сжал Рагнар город, и из полутора тысяч мужей к сегодняшнему утру оставалось едва ли восемь сотен. Ульрих быстрым орлиным взором оглядел сколь мог далеко улицы Тура - уже не меньше трех с половиной сотен французов отдали свои души распятому Богу, а потери викингов составляли чуть больше половины от этого числа. Неопытные четырнадцатилетние "мужи" падали замертво первыми, за ними один за одним в Вальхаллу отправлялись викинги постарше, а за ними нехотя, крепко ругнувшись, наверное, на умелого француза, следовали души берсерков, не знающие ни страха, ни милосердия. Уже добрая треть Тура была в руках викингов.
Только на этом месте план Рагнара заканчивался - и следовательно, вступал в действие замысел богов. Его-то конунг и не понял.
Доведенные до отчаяния французские мужи начинали оказывать все более и более сильное сопротивление скандинавам, и процессия на стене только подбодрила их. Не следовало делить шкуру еще не добитого медведя и хватать из домов добычу - а отягощенные золотыми безделушками викинги безбожно пропускали удары - и сдавать позиции. Видел бы это Рагнар, загремел бы матом на весь город. А может, он и видел...
Спрыгнувший со стены Ульрих приземлился в стог теплого сена, еле вылез из него, не успев отряхнуться, но и не сломав ни одной кости, догнал Ательстана и уж думал, что берсерк примет его вызов. Но стоило хирдману перестать горланить, как перед его лицом ветром пролетел, едва не сбив с ног, вооруженный копьем всадник. Трудно было не узнать знамя, прилаженное к древку того копья...
Знамя Рагнара Лодброка.
- Вы чего, мать вашу?! - Всадник оказался ярлом Ингвальдом, приверженцем и соратником конунгом. - Французов вам мало, вы друг друга рубить решили, нидингово отродье! Не тот случай, еще поотправляете вы друг друга в Вальхаллу. Оба за мной, тролли вас разорви!
С этими словами ярл развернул коня и, сжав рукой копье, понесся навстречу ближайшему пешему французу...