Порфир | ходы игроков | III. усачёвские бани

  «Пламя — это свет… Свет, олицетворяющий силу… силу Знания… Истины…»

  Мысли Олеандр плыли в потяжелевшем воздухе. Плыли намного медленнее, чем двигалась масонка. По широкой дуге рухнула костяная коса, очертив за собою серо-красный полумесяц. Турчанка подскочила, будто склеенная из восточной гутта-перчи, и сделала невероятное сальто, пропустив косу под собой. В завершение гимнастического этюда Олеандр застыла, и тогда же фонарь достиг цели. Он разбился о вспученные наросты под костяной колонной. Лопнули стёкла. Брызнуло масло.

  Мысли не успели бы за ней, даже захотев этого. В далёком городе Эрзурум, в ночь непрекращающейся бойни, Олеандр запомнила, что только быстрый способный выжить. Языки жёлтого пламени взбегали по костям. Шипение испаряемых жидкостей оглушало, смешавшись с запахом жареного мяса. Пузырь из огня расцвёл в середине бассейна, чтобы осветить чёрную фигуру графа Каменского.

  Хозяин Мегарона застыл на другой стороне бассейна. С отведённой для удара шпагой Леонид Измаилович показался Олеандр моложе, чем был в начале вечера. Неужели сражение вернуло графу жизненный азарт и то желание жить, которое отличает старика от юноши?.. Не скучал ли мастер-каменщик в обществе старинных книг и светских повес?.. Эти мысли тоже не успели поместиться в гудящую паузу. Дерево, охваченное огнём уже целиком, медленно рассыпалось. Кто-то из масонов кинул вторую лампу вслед за первой и для верности выстрелил в неё. Бесполезное действие: пуля разнесла фитиль уже после того, как клубок из огня прорвался наружу.

  Теперь в плавательной зале было светло как днём. Жёлтое зарево танцевало на мраморных колоннах. Румянились отсветами щёчки нарисованных херувимов. Их белые крылья опаляло сажей и вонючим жирным дымом, который заставлял урчать живот в диком и страшном осознании его аппетитности. Надувшаяся плоть, отринувшая форму, опадала и сдувалась, комьями скатываясь с бортов бассейна в неопрятную, склизскую, но не шевелящуюся больше мешанину полупереваренных тел. И лишь тогда потерянное время вернуло Олеандр в естественное течение событий. Её правая рука была поднята к потолку. Её колени гудели от быстрого бега. Она выжила вновь.

  С другого края бассейна граф Каменский смотрел, как обрушиваются ветви дерева-скелета. На стали его клинка, перепачканной в крови и прочих субстанциях, играл блеск рукотворного пожара.

Граф опрометчиво замер, завороженный кончиной абоминации в огненных языках. Возможно, так же когда-то император Нерон взирал на охваченный пожарами Рим, с той лишь разницей, что Леонид Измайлович не питал столь большой любви к позе, чтобы декламировать чьи-то труды под шипение и вонь горящей плоти. Вместо этого Мастер Ложи ловил секунды спокойствия, чтобы запечатлеть в памяти как можно больше деталей чудовища, дабы позже пересказать увиденное патеру Калев - Знание должно множиться, чтобы позже служить людям.

Поняв, что является слишком удобной мишенью для любого, кто решит воспользоваться случаем и подкрасться к нему, Каменский настороженно заозирался по сторонам. Тишина. Тьма, казалось, сгустилась ещё больше не смотря на пламя в бассейне.

Леонид Измайлович извлек из внутреннего кармана редингота платок и утер вспотевшие лицо и шею. Становилось нестерпимо жарко, но граф силился не уступить слабости. Вместо этого Мастер Ложи направился к остаткам своих соратников.

– Осмотрите раны, братья, и готовьтесь выступать дальше. Сегодня мы потеряли Первого Стража, пусть же его смерть не будет напрасной - мы пройдем до конца подобно очистительному пламени.

  — Куда же дальше… — приглушённо ахнули из арки. — Я ведь… и стоять-то…
  — Цыц. Ежели сказали Их Сиятельство, значит, пройдём, — убеждённо откликнулся другой голос. — Где болит? Нога на месте?
  — На месте… стоять не могу…

  Слышались вялая перекличка, стоны, стук шомполов в заряжаемых по новой мушкетах. Леонид Измаилович и сам осознавал, что силы послушников изрядно подорваны. Не будь они посвящены хотя бы в младший градус масонского знания, не будь они научены грамоте, чтобы прочитать первые страницы мудрых наставлений — таких, как «Ахиман Резон» и Книга священного закона — тогда бы порядок среди них распался много прежде наступления нового мира. Но катехизис каменщиков не зря воспитывает дисциплину и послушание в час работы: ужасаясь и отворачивая лица от бассейна, ученики всё-таки входили в зал.

  Граф поднял укатившийся к стене цилиндр, а кто-то подал ему брошенную трость. На полу осталось накрытое плащом тело десятника Воробьёва. Другого масона, раненого костяной плетью, перевязывали у стены, разрывая принесённые из чистой части бани полотенца. Никто не рисковал войти за телом Аджиева в горящее озеро плоти. Полным счётом ложа лишилась двух человек убитыми, да двое представлялись легкоранеными.

Победа далась непростой ценой, граф Каменский прекрасно понимал чувства, охватившие его младших братьев по ложе. Он и сам ощущал, как в душе поселился новый ужас, который еще не скоро удастся искоренить. Возможно, не удастся вовсе: продвижение по табелю Вольных Каменьщиков ясно давало понять, что Знания, полученные в ходе пути, останутся с тобой до самого твоего конца. И у каждой монеты есть оборотная сторона…

Леонид Измайлович благодарно кивнул, приняв и ножны и шляпу. Вытерев клинок от крови, он вновь обзавелся обыденной тростью. Воспользовавшись передышкой, Каменский так же перезарядил свой пистолет. Было нечто неправильное в том, что где-то рядом полыхал бассейн, полный плоти, отринувшей форму. Горел Первый Страж, заполняя воздух горьким запахом потери. Но выбора не было: Леонид Измайлович твердо знал, что переступив порог бань, масоны вступили в царство кошмара. Здесь не было свободного глотка воздуха, не было тихой гавани. Время для панихиды еще не настало.

— Стюард, — негромко обратился к Олеандр граф, — проверьте наших братьев на готовность. Если кто-то не способен продолжать, мы выведем его наружу. И свет. Если ламп боле не осталось, нужно сделать новые источники.

  Олеандр выдохнула, отвернувшись от пламенного зарева. Слишком яркое для ее сверх чувствительных глаз. Они щипали и чесались, но трогать их было плохой идеей, особенно после использования кислотных снарядов. Позволив себе расслабиться, женщина возвратила себе ясность зрения, поморгав пару раз. К тому моменту часть выживших масонов уже вопросительно смотрели на нее, ожидая решения стюарда. Их было много: раненых физически и душевно. По напуганным глазам масонов было видно, что они столкнулись с ужасом, который навсегда изменил их жизнь на до и после. Таким ли они представляли исход этой ночи? Навряд ли.

  — Ты. Ты. Ты. — Изучая каждого, она периодически указывала на тех, кто по ее мнению находился в состоянии наименьшей компетентности. — Ты и ты. Хватит. Слабость много. Идити назад.

  — Граф, я видел вещь девочка. Кажется. Там. — В купальнях все еще пахло смертью, но к этому добавилась примесь химии и горелого мяса не первой свежести. Олеандр старалась как можно реже вдыхать воздух и говорить коротко. Она указала на приватные купальни, где оставался лежать верхний элемент женской одежды.

  Названные подмастерья с видимым облегчением потащились к выходу, поддерживая под руки раненого товарища. Последняя пара, отмеченная Олеандр, подхватила тело Воробьёва, уложив отсечённую голову ему на грудь. Их лица действительно подсказали турчанке ответ, который, быть может, не видел или пока не хотел замечать великий мастер — охоту предстояло продолжать лишь тем, кто способен вынести ужас ночи.

– Девочка? – немного рассеяно переспросил граф, поглощенный своими мыслями о том, с чем предстоит ещё столкнуться масонам этой ночью. – Боюсь, стюард, здесь было около двух дюжин людей...

  — Нет. Нет! — Раздосадованная, что познания в русском языке намного скуднее, чем она рассчитывала, Олеандр отрицательно покачала головой. Граф заставил стюарда задуматься, и на этот раз она постаралась выразиться иначе, подкрепляя слова более активной жестикуляцией. — Вчера. Слежение повозки я. Девочка везли сюда. Она помогать ложа, но не знает этого. Мне думать, она мертва сейчас. Похоже на Аджиев. Там.

  «Там», куда показывала Олеандр, темнел проход в банную половину. Граф и стюард уже бывали на ней, когда Олеандр тащила читающего заклинание Каменского прочь от бассейна, и знали, что в ней пусто. Однако темнота всё равно вызывала непроизвольную дрожь. Кликнули фонарь, его жёлтый свет озарил пустующие ванны, скамейки возле них и плиточный пол.

  Предметом, о котором шла речь, была кожаная пелерина. Она лежала возле одной из ванн. Каменский сразу понял, что такая пелерина не могла принадлежать никакой девочке: о том свидетельствовали плотная чёрная кожа и золотая пуговица с двуглавым орлом. Пелерины, подобные такой, привычно видеть в составе чиновничьего наряда, притом на лицах далеко не последнего ранга. Ими укрывали плечи поверх пальто, застёгивая под горлом левую и правую части, после чего пелерина спускалась до самой талии и грела стылыми ноябрьскими ночами. Так созрело и второе умозаключение. Ежели Олеандр приметила деталь верхней одежды в зале, где полагалось быть нагими, куда исчезла прочая одежда? Где девочка, которая стала для Олеандр и Ловен первой подсказкой в череде таинственных пропаж на Сенной?.. Или же, в самом деле, где тело девочки?

  Среди дважды убитых посетителей граф не помнил малолетних особ, то были сплошь затасканные обыватели средней руки.

Граф непроизвольно протяжно выдохнул, складывая в голове неутешительную картину. Всегда неумолимо саднила душу мысль о вовлечении детей в темные дела взрослых. В мир ночных ужасов, заполнивших собой улицы северного города.

– Её привели сюда с умыслом, – подвел черту Каменский, понимая что узнал до печального мало о враге, скрывающемся в петербургской ночи, оставалось лишь связывать предположительные концы с концами и делать выводы. – Быть может, ещё не все потеряно для неё. Стюард, командуйте оставшимся братьям выдвигаться вперед. Час гнева ещё не угас.

Мастер Ложи кинул взгляд в сторону бассейна, где почил славный Первый Страж. Почил от нерасторопности собратьев в тот самый час, когда нуждался в них более всего. Леонид Измайлович намеревался не допустить подобного для следующей жертвы умертвия.

Поправив цилиндр, вновь водруженный на голову, граф Каменский направил остатки Ложи по коридорам Бань, сопровождая мерный шаг глухими ударами трости об пол.

  Вестники тайной ложи бросились перед ним будто чёрные вороны. Их плащи поднимали вихри, бряцали мушкеты, высокие шляпы становились великанской фантасмагорией в неверном свете. Фонари ярко сияли в темноте переходов. Временами то здесь, то там бухал выстрел, и очередной изуродованный труп обвисал в телесных кандалах, приросших к штукатурке.

Бани хранят свои ужасные тайны, не торопясь раскрывать секреты перед нежданными гостями. Масоны пробираются вперед, отвоёвывая пядь за пядью у тьмы. Успех очевиден, и всё же граф Каменский не спешит ослаблять бдительность и ликовать - он знает насколько опасно будет недооценить врага, с которым они всё еще не столкнулись. Насколько опасным может быть незнание.

Наверняка, в этих коридорах и закутках можно найти что-то схожее с учетной книгой, замеченной в самом начале - что-то способное при тщательном изучении пролить свет на ночную жизнь этого проклятого места, быть может понять как мыслит и планирует неупокоенный, дабы при следующей встрече быть наготове... И всё же Леониду Измайловичу не дает покоя мысль, что здесь может быть ещё душа, нуждающаяся в его помощи. Что если ребенок, о котором рассказывал Стюард, всё ещё жив? Мастер Ложи не желал медлить.

Леонид Измайлович следовал за своими братьями-каменщиками, но позволил себе быть немного отстраненным, вслушиваясь в отголоски эха между гулкими выстрелами. Он пытался различить, чем дышат эти стены, ощутить саму суть Усачевских Бань, вместе с тем не давая месту проникнуть глубоко в его собственное сознание...

  Олеандр разделяла точку зрения Графа: девочку везли в бани не ради секретного ингредиента для кровавого борща. Ей была отведена другая роль - стать товаром для особого случая, но какого именно, Стюард терялась в догадках. Женщина потерла виски, анализируя верность своих решений. Что, если бы в тот день она проследовала за цыганами до конца, Что, если бы попыталась увести девочку? Что если тот путь и был путь малой крови?

  Олеандр раздраженно цокнула языком и махнула Масонам следовать за ней по коридорам. Что сделано, то сделано. Кто-то уже не пережил эту ночь, а им еще предстоит встретить рассвет.

  Леонид Измаилович вырос на батистовых простынях. Любящий отец возвёл вокруг наследника пирамиду знания, отвечая на ребячьи шалости не гневом, а смехом, а позднее — мудрым комментарием. Образованная мать, не отягощённая грузом нереализованных абмиций, дала свободу в выборе занятий и наставление в выборе пороков. Немецкий гувернёр не обучал раболепию, а пестовал любопытство и трудолюбие. Поэтому нынешний граф Каменский, мастер-масон, был неуязвим к отчаянию. Всё здесь дышало им. Мрамор и штукатурка впитали безысходность. Несчастные доходяги пришли сюда, чтобы умыться в жёстком мыле и окунуться в кислую невскую воду — а встретили смерть. Смерть металась в галереях «дворца памяти», неуловимая и неоформленная. Её смутному образу не получалось придать твёрдые черты. Ум графа рисовал и перерисовывал сцены чужой погибели, пытаясь правильно сложить мозаику образов, но всё было напрасно. Смерть, посетившая Усачёвские бани, двигалась быстрее разума и настигла всех. Потом… потом… Рассудок пасовал перед причиною того, почему из сваленных в бассейн трупов, бурля, возбухает красная масса.

  Олеандр ждала Каменского на морозной ноябрьской ночи. Дождь прекратил. Мокрое чёрное небо низко свесилось над тесным двором. Карета, преграждавшая выезд из подворотни, была окружена пятнами фонарей и братьями-подмастерьями. Кто-то сидел на облучках, кто-то стоял, грея дрожащие руки дыханием, кто-то просто молчал и глядел в небо. Кривые прибрежные дома оцепенели на заросших берегах такой же кривой речушки, а на дальнем берегу глухо поднималась стена Галерной верфи, по ночному времени закрытой. В лужах под досками-тротуарами раскис жидкий снег, он же осыпал плечи её багрового пальто красивыми серебристыми искрами и блестел в тёмных волосах над татуированным лицом.

  Рассказ Олеандр не добавил подробностей. Довершив истребление последних мертвецов-марионеток вместе с масонами, турчанка осмотрела верхние этажи. За каждым поворотом чудились голодные кадавры, любой шорох едва не бросал в дрожь. Владельцам хватило денег на дорогую отделку только в общественной части, а здесь свет рисовал макабрические пятна, от сырости проступавшие на драных обоях, и нервы были напряжены до предела. Рассохшиеся доски, сплошь изрезанные тараканьими щелями, издавали душераздирающе высокие скрипы. Топот сапог метался по закоулкам бань, заставляя теряться в своих и чужих. Наверху расположились массажные кабинеты, бедная и почти пустая контора управляющего, комнаты для переодеваний обслуги и маленькая столовая. На чердаке в тесных каморках ютились банные работники, чьи гробы получатся лишь немногим теснее прижизненных келий. Олеандр нашла там несколько комнат, запиравшихся на засов снаружи. В их дверях были проделаны щели для передачи еды и зарешечённые окошки, а внутри стояли ведра с въевшимся запахом нечистот и узкие тюфяки из прелой соломы. Одно из вёдер осталось неопорожнённым.

  Рациональное и эзотерическое сошлись в одном: Усачёвские бани унесли свой секрет в могилу.

Граф Каменский двигался по молчаливым коридорам бань в направлении выхода. Гулкий стук трости сопровождал твердый шаг масона. На лице залегла тень тревоги - стены этих купален оставались скупы на ответы, а это значило “Призрак в латах” был на несколько шагов позади своего опонента.

Леонид Измайлович задержался у того самого бассейна. Могила многих душ, в том числе и Первого Стража. Запах напоминал о случившемся и заставлял желудок сжиматься от рвотных позывов. Мастер Ложи молча попрощался с Аджиевым. Где-то на задворках крутилась мысль о том, что Ложе понадобится новый Первый Страж...

– Стюард, – обратился к Олеандр Леонид Измайлович, выходя в ночь из темных коридоров бань. Морозный воздух был на удивление чист и свеж по сравнительному восприятию человека, побывавшего в одном из кругов ада Алигьери. – Я с братьями осмотрел оставшиеся помещения, но тщетно - кроме нескольких небольших зацепок не удалось обнаружиться ничего. Признаться, я ожидал встретиться неупокоенного здесь же, но... – Граф поджал губы, глядя на оставшийся позади дверной проём бань. – Ваши успехи?

  Стюард посмотрела на масонов, помогавших мастеру ложи, а за тем на тех, кто мерз на улице. По их лицам не было видно того, что они были бы рады встрече с неупокоенным. Олеандр натянула кислую улыбку. В ее руке блеснул маленький предмет, который она подкинула, словно монетку и, поймав, протянула Мастеру Леониду Измайловичу. Это была оторванная пуговица с гравировкой.

  — Знакомо? — Граф казался человеком, который мог знать толк питерской геральдике. Уж точно лучше, чем беспризорница из Эрзурума.

  — Баня - хранитель невольников. Но на время. Больше нет.

  На пуговице властно блестел позолотой двуглавый орёл Российской империи.

Рукой, затянутой в черную кожаную перчатку, Леонид Измайлович принял находку турчанки, касающейся маленькой девочки уже упомянутой прежде. Пуговица. Граф задумчиво взвесил её на ладони, будто золотой, затем повертел в руках, на случай если помимо государственного герба вещица захочет показать что-то ещё.

– Обычно, такое соответствует форме чиновника на гос.службе, – подытожил Каменский, протягивая находку обратно Олеандр. – Может быть связано с именем этого Клима Фёдоровича, что вы упоминали, Стюард. Признаться честно, сейчас только я вспомнил запись из книги портье, – граф не стеснялся употреблять иностранные слова в речи, не подумав о сложности восприятия для турчанки, – там упоминался некий К.Ф. Похоже, у нас есть зацепка на “приказчика” нашего таинственного “барина”. Займемся этим следующим шагом: надо проверить все найденные имена.

Во время разговора Мастера и Стюарда Ложи к ним приблизился один из младших братьев, рапортуя, что старушка-нищенка, ночевавшая на открытом воздухе неподалеку, разбужена и готова к опросу. Граф утвердительно кивнул.

– Этим займусь я, – ответил мужчина после короткой паузы, посчитав что из двоих Знающих, он будет более хорошим вариантом, нежели иностранка лишь бегло говорящая по-русски. Так или иначе, оба они были приметны...

– Стюард, мы оставили после себя слишком много вещественного, угрожающего уму повседневному, особенно если ум сей принадлежит служащему Министерству Полиции. Требуется уничтожить все противоестественное - распорядитесь придать бани огню и начните с купален.

  Старуха, замотанная в разнообразное тряпьё, вернее напоминала куль из шалей, чем изящные рисунки да Винчи. Она обитала на улице, и этот образ жизни сказался как на её костюме, многослоной обёртке из шарфов и обносков, так и лице. Оно было сухим, выцветшим, некоторые зубы отсутствовали. Редкие седые волосья торчали из-под платка несносным образом. Старуха качалась, от неё густо несло выпивкой. В списках подушной подати графу доводилось читывать, что до двадцати тыщ подлых людей Петербурга — тех, кто не имел ни чина, ни сана, ни достоинства, ни профессии, ни капитала — числились как «люди дна». Огромная каста бездомных, никому не нужных бродяг, населявших дворы за центральными улицами подобно крысам. Леонид Измаилович видел перед собою одну из таких.

  — Зовут Марфой, — доложил послушник, с видимой брезгливостью придерживая проходимицу за плечо. — Откуда не помнит, где живёт не знает. Спала вона там, у реки.
  — А ось сразу спала… так… прилечь прилегла… — хрипло, заплетающимся языком выдохнула старуха, пытаясь сфокусировать взгляд на Каменском.

Граф сложил ладони перед собой на навершие трости, смерив взглядом некрепко стоящую на ногах женщину. Аромат немытого тела вкупе с обильными алкогольными возлияниями делал нахождение в ауре горожанки весьма неприятным, но Леонид Измайлович напомнил сам себе, что судить чужое несчастье он не должен, ибо большая сила налагает большую ответственность, как говаривал однажды его гувернёр, имея ввиду социальный статус семьи Каменских. Как минимум Мастер Ложи постарался спрятать чувство отвращения куда поглубже.

— Матушка, не взыщи, есть у меня к тебе несколько вопросов. За старание вознагражу рублем, — постарался сразу же расставить верно приоритеты граф. — Не видала ли как к Усачевским баня сегодняшним вечером карета сворачивала, али кто на лошади приезжал-уезжал?

  — Было такое. Было-было. А ось я там была… — она бестолково показала на реку. — Или не там… а вот там… и видела! Тута часто ездюет. Такая… большая… ввечеру приехала, потом уехала. А потом ещё маленькая приехала… и тоже уехала… с хербом! Бла-ародная! Чтобы барья ноженьки в грязюке не пачкали. А мне-то што станется, мне и грязюка хороша!

  Захихикав, старуха шибко протянула руку:

  — Рупь гони!

— Сперва слова, матушка, — мягко отказал граф Каменский, пока еще не понимая, говорит ли эта пропащая душа ему правду. — Припомни, что за герб на карете был… Видала ли тех, кто в каретах сих разъезжал?

Припоминая пуговицу, Леонид Измайлович предположил, что карета была так же чиновничья и гербом был двуглавый орёл, но хотел удостовериться в том доподлинно.

  Предположения не подтвердились:
  — А ось я разберу впотьмах… тварина какая-то была… конь не конь, пёс не пёс… лохматое, волосатое… а больше не разглядела! Они ж, благородья евонные… тудось заехали, назад уехали… бес их знает, хто внутри ехавал… ты не обмани старую, барин! — тощая рука настойчивее потянулась к графу.

  Послушник сделал было движение, чтобы остановить нахалку.

Действительно, на двуглавого орла похоже не было. Зато напоминало пяток-другой гербов местного дворянства. Кто еще мог быть замешан во всем этом? Ежели Клим Фёдорович, упомянутый турчанкой, состоял в деловых отношениях с купцом Щукиным, могло ли это намекать на описанное бездомной «чудо-юдо»? Не припоминал Леонид Измайлович, чтобы купцам первой гильдии дозволялось иметь свой герб. Надобно бы уточнить у Олеандр о виденной ею карете.

— И последнее, матушка, — продолжил граф, делая знак брату-масону не останавливать женскую руку. Мастер Ложи озадачился вытаскиванием полновесного рубля на свет Божий, дабы подтвердить намерения свои. — Про Усачевские Бани что ведаешь?

  Старуха от внезапности и какой-то смешной очевидности вопроса рыгнула. Каменского обдало волной картофельного духа; ужин у неё удался.

  — Да ось я ведаю? Нас тадысь не пущали, барин. У, мордовороты! — не переставая тянуться за рублём, она погрозила кулаком за спину графа. — И погреться не давали… скоты…

  В этот кулак Леонид Измаилович и уронил обещанный рубль. Мастер-каменщик не стал обманывать бездомную, хотя этот рубль — серебром, не вшивой ассигнацией — старуха завтра же пропьёт. Уважение к себе, прежде всего, это не искать выгоды в чужих невзгодах.

  Подняв воротник, граф откинулся на подушки ландо. Снаружи притворили дверцу. Он кинул последний взгляд в глубину узкой подворотни. Сквозь тёмные занавеси Усачёвских бань пробивались первые рыжие штрихи. «Надо бы в пожарную часть сообщить, чтобы квартал не сгорел» — посетила его мысль, но тут же он понял, что Олеандр и остальные позаботились бы обо всём. Впереди ждала ночь, и почему-то Каменский знал, что прикажет не гасить ни единую лампу в спальне.

  В лужах таял снег.