POLESIA | Полесское лоу фэнтези | ходы игроков | Церковь святого великомученника Якова Психаита | село Грибки

По закате солнца начало смеркаться. Ещё прохладный мартовской ветер усилился и дверь церкви затрещала, будто кто-то стучался снаружи. Если бы не предупреждающий свист стихии — это можно было воспринять как плохой знак. Не спроста. В церкви сдавливающее чувство неприятностей пропитало сам воздух. И это в святом месте! Даже издалека деревянный купол внушал не спокойствие, но мрачное, в чём-то первобытное чувство предстоящих бед. А внутри так вовсе.

Мстислав прошёлся вдоль шитого ковра к алтарю рассмотрел полотнище с Богоматерью и младенцем. Он прекрасно знал эту икону. Матерь обнимала будущего спасителя двумя руками, а младенец обнимал её. «Умиление» символизировало одну из двух заповедей Нового завета, но только не сейчас. Полотно выцвело и пожелтело. Возле резной рамки появилась плесень. Смуглое лицо галилейской жительницы потемнело ещё сильнее. Губы стали шире и сильнее изогнулись вниз. Лёгкий изгиб пальцев, которыми она удерживала Иисуса, теперь напоминали насильственное прижатие оного к себе. Самая выразительная часть в иконе византийского стиля — глаза, теперь пожелтели, стали меньше, зеницы укатились вниз, а брови упали по наклону к внутренним уголкам очей. Да, она смотрела на младенца и прижимала его к себе, но теперь не с любовью. Невинный ребёнок упирался руками в плечи и лицо женщины. На его личике — гримаса непонимания и разочарования. Ужасающее зрелище. И хуже всего — символические буквы под рамкой. «ІС ХС» необъяснимым образом склонились на бок и напоминали кресты и надгробия, как те, что были прямо за окном — на сельском кладбище. Нечистое дело.

Даже Янинка понимала это. Ей была чужда связь с пришлыми идолами. Иконы не раскрывались всей глубиной, а звучание молитв не пронзали сердце. Но там, на апсиде, где должен был находиться «Отче наш», теперь было что-то непонятное, и прочитать это казалось невозможным. Глаза путались, соскальзывали с букв и терялись в словах. От них начинала болеть голова, ещё и сквозняк через щели в дверях пробирал до дрожи. Колдунья даже сильнее ощущала неладное, чем Волох. Будто на неё смотрел кто-то: за окнами, из-под лавочек и со стороны алтаря. Смотрел и ждал. Давило пустое пространство и высокие потолки. И сердце начинало биться чаще.

Дверь от ветра начала биться об дверной косяк и засов. Церковь находилась на холме, но стук казался слишком настойчивым. Начало темнеть и все образы стали ещё размытее. Даже скрип посеревшего пола под апсидой теперь напоминал крики. Всё вокруг будто отвлекало от чего-то важного. Калика осматривал оставленный на алтаре Ветхий завет и по носу ему ударил удушливый смород, точно кто-то умер в грязном свинарнике. Стоило отойти на шаг назад, как запах исчезал. Загадка была разгадана. Он увидел миниатюрную щель под основой каменного алтаря. Приставил руку и ощутил тёплый и слабый воздух. Запахи шли оттуда. Под полом было что-то. Что-то недоброе. Пришлось поднапрячься, чтобы отодвинуть алтарь назад. Под ним находился деревянный люк без замка и обгаженная фекалиями и непонятными жидкостями лестница с пятью ступеньками, они исчезали в глубокой темноте узкого прохода. Идти там пришлось бы полностью согнутым, да ещё и боком. Но двое понимали, если чувства их не обманывают, и с церковью действительно какие-то проблемы, то их источник где-то там, в этой нагнетающей темноте.

У дверей храма остановился Мстиша. Снял капюшон. Трижды перекрестился, с поклоном. Зрит глаз, что нечисто дело, яко во поли по сече, а токма храм есмь храм. Не зданию человек кланяется, но Богу. Оттого и заброшенным церквам не бывати, где храм, там ангелы поют. Даже если не слышно их.

В жизни своей Волох видел немало зла. Были злые люди, были злые места, злые духи. Иной душегуб вдвойне радуется убив святого человека, яко бесы, полнящие дух его пляшет и смеётся. Но здесь... Тошнота. Противный комок в горле. Взгляд на икону.
"Оскверненна, оскверненна, точно мученицы христанския, сосланны в вертеп погаными ромлянами. И желаю быти здесь сказания церковны, дабы укрыл ангел наготу ея, и отраще власы, и белыя одежды укрыши. А токма не пришли досель ангелы. Может и забыли давно, что есть Полесье такое, а может вымолил светлы земли христианския, земли грешны, у Бога Сатана".
Чувствует Мстиша желание разбить образ. Всё спалить дотла. Но придерживает себе, как коня держат уздою. Желание злое — бесовское наущение.
Того же беса, что зло подлинное, первородное во святую церковь приведши.
Не образа должно быть, но беса изгнать, как изгнали христиане поганых. И хочу свет иде во храм очищенный, и изгоняши всё то, что нечистый привёл, ибо не может бес творить – только уродовать, а уродство обратить можно.

Так испытав некое подобие воодушевления, направился Волох к алтарю и замер как вкопанный. Негоже в церкви христианския мирянини в святая святых ходити.
Грех.
Скажет лукавый — оставить всё как есть то грех больший.
А токма грехом грех не лечат.

Оглянулся Мстислав на спутницу свою.
— Хочу, жено, зло свершити. Рассуди, Яно, тяжбу с сердца сними. Добро ли христианам в святая святых ступити, дабы зло изгнати? Яко не священники будем, не монахи. Прокляты есмь.

В сущности мало ведунья подходит для того, чтобы камень с души снять. А токма баба она и есть баба, опора муже и утешение.
И, прибавим, сосуд злобы земная, искусительница, яко Ева Адаме в руку плод запретный вложише.
И коли грешны уж пусть хоть не одни.

Янина Горшеня нечасто бывала в церкви, хотя и была крещена. Не то чтобы ее от креста воротило, как самую окаянную ведьму. Не любила она, когда односельчане при виде ее шушукались и отодвигались в стороны, косясь на нее со страхом и неприязнью ("Дывысь, видьма до церквы явилась, и как очи ее бесстыжие не повылазят на святые образа дывытыся..." ). Молитва никакая ей с того в ум не шла, думала только как службу до конца достоять. Да что там люди, казалось Янинке, что все глаза святых, ангелов и архангелов пристально и строго смотрят на нее, вопрошают: почти ворожила? Почто шептала? Вот припекут тебя бесы рожнами железными! Они чужие Янине, глядят свысока, издалека. Что им до Янины, что Янине до них... Может, она в чем и грешная, только не губила она никого, злым словом не портила, крови не лила, бесов не звала на невинные души. А не ворожить она не может, ей само ворожится как дышится, что поделаешь тут...

Пришлось однако к попу ей в село пойти. Плох татка стал, совсем плох. Спину разломило и голову, днями лежит, не встает, а как встанет, их хаты выдет на свет - смотрит Янинка - совсем с лица старик стал. То матуся его зовет, к себе в землю кличет. Исповедаться захотел, причаститься. Что ж, пришла Янина к попу в дом, и не с пустыми руками - шкуру лисью принесла, хорошую, зимнюю. На шапку хватит. Поп шкурку забрал, только напустился грозно, мол, из-за таких как ваше нечистое видьмачье семя, скверна в мире множится. Придите и покайтесь, сказал, скверну слезами покаяния смойте. Янина не поняла ничего, кроме того, что к отцу поп не пойдет, велел самому приходить. А как ему приходить, коли ноги не держат? Уходила в слезах, только попова работница ей сердито шепнула: в церкви стало нечисто, не слыхала, что ль? Люди на вас думают, видьмаков клятых!

Как это - нечисто? Церкву Божию святые с ангелами захищають, бо есть Божий дом, разве ее спортишь злым словом либо наговором, против ангелов-то? Простому человеку то не под силу, даже сильному видьмаку либо видьме! А что люди их с отцом винят - ой погано! Убьют ведь. Спалят либо попросту кольями забьют. Вот пошла Янинка до церквы, по дороге повстречала чужого человека. Странный он, говорит по-книжному, по-ученому, ка пишет. Крест большой носит, а давит его что-то, вроде как порча лежит на нем. Сильная порча, не простой злой бабой наложена. Кто ж его так-то? И зовут старым именем - Мстислав. Татка кажет, так в старину звали, да не простых людей. Панское имя, княжеское. Пан Мстислав до тоже до церквы шел, видать, тоже ему дело есть.

Янина огляделась. Погано... Янина побаивалась Бога и святых за строгий вгляд их свысока, но Богородицу любила, как всякую добрую матерь. А она, вон как смотрит на дитя, как мачеха смотрит, со злобою в очах! Что это с ней? И погано как в церкви - Янина чувствует злобный взгляд, он пробирает ее насквозь, что-то страшное подкрадывается, выжидает миг, чтоб накинуться и разорвать, выпить кровь, душу высосать...

Янина удивилась, что ученый чужинец ее, дивчинку неразумную и немудрую, пытает - входить ли, не входить в алтарь.
- Грех это, пан Мстислав, - согласилась она и тяжко вздохнула. - Только, пан Мстислав, сами бачите - там поганое завелось, а отчего оно под самым алтарем завелось, где ему не место, я не ведаю. Сам поп туда не пойдет, и люди не пойдут, боятся. А мы и так грешные, нам уже не страшно.... Ой, звыняйте, пан! - спохватилась она. - про Вас я не ведаю, а сама я колдовка по матери моей, поп говорит, что грешная. Кому же еще туда идти? Сгину, не жалко. Не сгину - может, люди меньше будут злобиться, - грустно и совсем неуверенно заключила она и оглядела изгаженную церкву. - А грехи свои что считать? Наше ли это дело...

Потом подумала и добавила еще:
- А коли греха боитесь, пан Мстислав, идите до попа в село, я дом его покажу, может, он грех Вам отпустит. А я уж была у него...
И опять горько вздохнула, мол, была, но без толку.
И еще спросила:
- Я вот думаю, пане.... стоит ли попа попытать - может, там кто похоронен, какой проклятый мертвец, что упокоиться не может? Грех большой совершил иль душу продал? Только меня поп слушать не станет... Может, Вас послушает?

— Дура ты, бабо.

Ворчливо откликнулся Мстиша, но беззлобно, а супротив того ласково бо сам совета попросивши девицу не убий. Се бо дура есть, а рече не дурость.

Грехи счести и правда было как-то не по христиански.

Бабий розум то блазнь есть зане всяку прелесть вымоет да туне всучит.

Сейчас именно это и требовалось.

Глядит Мстиша, осерчала жена, пригорюнилась.
Смотрит так вот, пронзительно.
Аж совестно стало.
— Не серчай, Яно. Рече бо любя. А токма ни хитру горазду ни пытьцу Божьего суда не избежати. Идти надобно.

С этими словами, Волох как подобает достойному мужу отодвинул алтарь и первым шагнул на скользкие ступени.

Янинка не обиделась на "дуру", а если рассердилась на кого, то только на себя. Вот ученый пан Мстислав помыслит, что дивчинка с переляку в село просится, а спускаться в смрадный подпол страшится, трясется как овечий хвост!
А и правда страшно было.
На дворе уж смеркается, как падет тьма - так полезут мертвяки из-под пола, что тогда?
- Я иду, пан Мстислав, зараз я свечу запалю ... дуже темно в подполе-то! Свету надобно.

Высекла Янина искру, свечку зажгла, в темную дыру под алтарем полезла вслед за Мстиславом. Огонек свечи в душном подполе меркнет, слабеет. Ой, дух тяжелый, мертвечиной несет. Точно упырь там поселился, али мертвец лютый, неупокоенный. Не те, лесные, речные, домовые да болотные, с кем Янина дело имела. Тут чего похуже! Лезет Янина, трясется, а лезет, одной рукой ворот дернула, крестик деревянный в руке зажала.

Алтарь оказался тяжёлым, но по полу скользил легко — не впервые его двигали. Доски люка прогнили, но не сами по себе. С внутренней стороны трухлявое дерево ели личинки и жуки разные, и всё было покрыто налётом зловонным. Скрепляющие верёвки между досок лопнули и люк разломался под собственным весом. Только ступил Мстислав на ступени лестницы, как под ногой чавкнули чёрные как смола испражнения. Каменные стены также были измазаны в гадостной жиже. Дышать было невозможно. Зловоние наполняло рот и лёгкие, пробирало на кашель. Слезились глаза и все чувства вмиг притупились. Пол был скользким и по нему что-то ползало. Пришлось протискиваться через узкие стены, и делать это быстро. Янинке и того хуже было. Только поднесла она свечу к люку, как та полыхнула страшно, будто воздух масляный был. Но в узком пространстве огонь стал помельче, а если держать свечу под потолком — и вовсе успокаивался от потоков воздуха. Хотя видеть всю ту гадость зловонную и личинок было не намного лучше, чем брести между них в темноте. Но долго это не продолжалось. Спешные шаги вывели Волоха из загаженного прохода в большую комнату и нос пробил сырой запах влажного дерева. Свеча Янинки разгорелась и свет упал на стены из самана, а также на деревянные балки и подпорки. Потолок всё ещё был низок и приходилось опускать голову к груди. В комнате находилось четыре деревянных гроба, все в одном положении, на низких каменных подставках. На каждом крест вырезан православный и полотнище с «Трисвятым» настелено. На каждом, кроме одного. По правую руку в конце комнаты один гроб был без полотнища, а крышка болталась на стенках — штыри лежали возле подставки. На камне начерчено было: «Во священницех благочестно пожив и мучения путь скончав.», а на другой части камня: «МЕСЯЦА ЛЮТЕНЯ 5 ДЕНЬ ПРИСТАВИСЯ РАБ БОЖИЙ ЯКОВ ПСИХАИТ. 1294».

Других проходов в этой комнате видно не было, как и кого-либо живого, кроме жуков разных и самих Мстислава с Янинкой.

Идет Мстиша, главу поднял, посох сжал крепко, а сам чует, как по спине бежит пот холодный, да так, что рубаха насквозь промокла. Кончики пальцев ног вдруг стали ледяными и как-то враз онемели. Был бы молодой — должно быть обоссался бы, а так вроде несолидно, ещё и перед бабой.
Жуть.

В такие моменты сознание помутняется, расплывается, и вот уже видит Волох, будто в чащобах лесных, в пещерах глубоких, на дне морском, ползёт буря не буря, ветер не ветер, горе не горе, а самая ни на есть гниль. Склизкая, насквозь кишащая гадами всякими, нечистотами воняющая, мор нагоняющая...
И зёрнышко этой гнили в каждой твари есть. В каждом. Чуть поддашься — помре.
А пока не поддаешься, пусть спотыкается разум, со злом столкнувшися, пусть пот течёт по спине.
Не кончено ничего.

Была и другая мысь. Ежели гроб открылся так может и святой не святой? Но эту мысь Мстиша яко мысь и прищёлкнул.
Может кто могилу святого человека осквернил. Сокровища искал. А вся гниль — то мерзота поступка того человека наружу вышла.

Понять можно токма свершив то, чего вершить не должно.
В гроб заглянуть, на месте ли тело.

Тут Мстиславу вспомнилась страшилка, слышанная им в детстве. "В этом чёрном-чёрном доме, стоит чёрный-чёрный гроб... В этом чёрном-черном гробу, лежит чёрный-чёрный..."

— Верую во единого Бога Отца Вседержителя, творца небу и земли, видимым же всем и невидимым...

Прошептал Мстиша.
И заглянул в гроб.

Янина осторожно ступала по нечистотам, прикрывая свечу рукой и брезгливо отстраняясь от загаженных стен, от щелей в полу, кишаших личинками. Ой, нечиста тварь в церкве поселилася, не иначе... Однако не оказалось внизу никакой нечистой твари, желающей немедленно напасть на мужчину и девушку. Та же гниль и смрад, и четыре гроба посередь просторного подземья. Один открыт... стало быть, вышел покойник! Упырь это! Штыри выбил и вышел вон, и бродит неподалеку! У Янины дух перехватило, когда пан Мстислав, едва помедлив, с молитвою приблизился ко гробу. Иль нет... не упырь. Был бы упырь, в селе шли бы слухи о заеденных людях и скотине. И взор этот страшный, словно отовсюду. Нет, здесь что похуже упыря! Если бы Янина уповала на силу Господню, шептала бы она сейчас молитву ко Святому Кресту: "Да воскреснет Бог и расточатся врази его..." Но, полагаясь на иные силы, стиснула она в кулачке стебелек бесогонной плакун-травы и тихо зашептала на него:
- Плакун, плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слезы по чистому полю, не заносись твой вой по синему морю, будь ты страшен бесам и полубесам, старым ведьмам Кыевским; а не дадут тебе покорища, утопи их в слезах, да убегут от твоего позорища... Янинка, все еще держа в руке свечу, осторожно выглянула из-за плеча Мстислава, шевеля губами, попыталась разобрать буквицы на камне. Не разобрать. Тата ее грамоте книжной не учил, на что дивчинке грамота... а матуля и сама грамоте не знала.
- Пан Мстислав... тихо прошептала Янинка, поднимая свечу повыше. - Что там за буквочки понаписаны? Не розумею...

Гроб сей как магический был — сердце от него вмиг рваться стало в ритмах быстрых, но стоило посмотреть на другие — как на плечи спокойствие оседало, будто из Вирия теплом заносило под землю. Янинка смотрела на эту крышку и увидела, что прогнута она внутрь между двух досок, а значит рвали её с упорством и силой, и рвали снаружи. Штыри разбросаны были как попало. Некоторые и вовсе по торцах гроба торчали, где и ранее были. Мстислав крышку то поднял легко. И увидел то, чего и следовало ожидать. Ничего. Никакого тела внутри не оказалось. Только клочки гнилого трапья, да пыль, и крест нательный — почерневший. Мстислав одразу заметил, что лежал он не так как должен был. Покойника головой на запад клали, чтобы лицо на восток обращено было, откуда Йсус прийти должен. А крест перевёрнут был и верхняя часть смотрела на восток, а нижняя на запад и сам лежал в другой части гроба, где ноги должны были быть. Нечистое дело.

Даже Янинка почувствовала это. Хоть и видела всего гнилую ткань да дерево на цепи. Но молитовка с её уст разбавила ум и даже воздух местный будто чище стал немного. Понятно было, кто-то пришёл к гробу, и кто-то ушёл из склепа. Но куда?

Осквернение.
Кощунство.
Волосы дыбом.
Дрожь по всему телу.
"Не дадите святая псомъ"
Пару мгновений, не слышит Мстиша ни Янинки, никого и ничего, ано собственных мысей. Ино стук в висках.

Вдох. Выдох.
И снова. Снова. Снова.

— О покойнике, Яно. Етеръ могилу святого осквериши бежал с мощами. Найти надобно и мощи воротить. Ноли мо и храм очистится.

Погано, мерзостно, а токма надобно осмотретися. Зело пыльно здесь — может след какой остался.

Что-то пан Мстислав трусится весь, как в лихоманке. Може, дух нечистый его одолевает? Янина с опаской посмотрела на мужчину. Это сердце в нем обуревается против злодея, что гроб разорил! Янина привстала на цыпочки, рассмотрела внутренность гроба. Тряпки гнилые да крестик - вот и все, что от хозяина осталось, все его добро. Янине и в ум не пришло, что крестик как не надо лежит - в ногах.
Да кто пропавший-то? Покойник - все одно, что живой человек , особо такой покойник, который упокоиться не хочет. А мощи... они мощи и есть. Как крест, как икона... только мощи - нетленные, люди так о них молвят... Но неживые? Ох, тяжко! Такие премудрости бы ученому мниху расплетати, а не дивчинке немудрой...

- Пан Мстислав, - робко спросила она. - Вы на меня не гневитеся, що я попытаю... Ну я-то дура неученая... а мощи - они живые? Или как икона в церкве? С духом божественным, но яко... ричь недвижна? Я то к чому... Живое или неживое искать - для того разное потребно...
Янина совсем смутилась, примолкла. Хозяина живого по принадлежащей ему вещи искать - либо вещь потерянную - не одно и то же.
- Вы, може, крестик-то приберете, пан Мстислав? По крестику и хозяин отыщется... А как его звали, покойника... чи мощи?
Она никак не могла для себя определить, как относиться к пропавшему телу. А от этого многое зависело!
От смущения девушка тоже заозиралась по сторонам, как и пан Мстислав. А ну как след и так отыщется в грязи, без ворожбы?

Чтобы что-то найти в полутёмной, сырой, тесной гробнице, нужно было хотя бы знать, что искать. Следов не было, будто и не ходил тут никто. В стенах ни окон, ни дверей. И в потолке то же. Но Янинку тревожило, что какой-то воздух играл с огоньком её свечи. В таком-то тесном помещении! Она вертелась и пыталась найти, где воздух сильнее. И нашла. Воздух бил почти у самого пола. И там же она нашла горсточку земли возле саманной стены подземной комнаты. Земля была твёрдая как камень, колола пальцы, когда она пыталась растереть его. А значит она откололась от самой стены. Девушка проверила её и заметила необычайно ровные трещины у самого пола. Подцепила их ножом и блок самана сдвинулся чуть. Он был хрупким и крошился даже от такого невинного движения. Распадался на такие же горсточки, что она и нашла. Девушка вытянула его ещё чуть-чуть ножом, а потом пальцами, пока вместо куска стены не образовалась чёрная дыра. Янинка осветила её и по огоньку так ударило ветром, что он чуть не потух. Там ямка была с парой косточек и погнившей тканью. Пахло дурно, как от трупа. И воздух сильный к лицу опускался — тревожил слабый огонёк. Девушка поняла — сверху бил сквозняк. Поняла и ужаснулась. А ведь тут кладовище над головой расположилось. И эти кости с запахом подтвержали то. Кто-то прокопал от гроба к гробнице и вырезал кусок стены, а потом вошёл туда, куда только приближённым к Богу можно было. Или же наоборот, ушёл из этого места. Отверстие в стене узким было: ребёнок пролез бы, но не Янинка, и точно не Мстиша. Но и груда костей могла бы пролезть. Только зачем? Кто и для чего осквернил ещё одну домовину? И зачем загадил подход к алтарю? Янинка не знала, но была уверена, что отыщет нужную могилу снаружи если придётся.

Мстиша также немного понимал. Но пришло к челу понимание, что сделали они всё, что требовалось. Причину черни узнали. Ведь кладовище — это как мосток к Богу. Тут бренные тела освобождали душу и плохие, что не отягощены грехами, взлетали на Небо, а скованные каким грехом — к земле сирой припадали. А волнение в воздухе было, значит из-за осквернения. Да и тут, в гробнице, не кто-кто, а осквернён был человек, чьим именем дом Божий назвали. И осквернён, возможно, ещё во время похорон был. Ну и испражнения под алтарём — не спроста, и воздух также тяжёлым делали, от паров голова болела сильна — он сам уж знал это. Но кто бы зло это не совершил, Янинка знала — сюда не часто приходили. Кусок стены цельным был, а значит совали его мало. И если проходили за мощами, то и забрали всё, что и хотели. Значит нужно было очистить, освятить, отпеть это место и всю церковь, провести богослужение и пригласить священника хорошего, или какого Святого из монастыря. Но Мстиша понял, что если и сказать пану голове об этом, то кто знает, что он услышит в ответ. Народ здесь богобоязненный в лесах. А также трусливый и суеверный. Узнает, что оказались под алтарём, что сняли крышку гроба и нарушили стену гробницы — не обрадуется. А уж после того, как услышат о Якове, что похоронен не по-божески был (если это так), и что исчезли его мощи — то может и в самосуд пуститься. Кому как не этим двоим знать гнев людей к себе? Дело не становилось проще. Нужно было думать.

- Може, в село надобно йти, пан Мстислав? До попа? - заикнулась было Янинка, но осеклась, не договорив, только головою покачала. Была она уже сегодня у попа.
- Люди озлятся на нас, гляди, вилами забьют. Неможно...
Она задумалась.
- Надобно узнать, что за святой человек здесь похоронен, кто обряд совершал, и давно ли. Може, наш сельский поп, а може, кто иной. Выходит, все ж до попа йти придется, - Янинка вздохнула и склонила голову, как бы смиряясь перед судьбой.

- Вот Вы мне, пане, поведайте. К чому потребно церкву оскверняти да святые мощи красти? Чорнокнижник какой демонов да бесов призвать решился? Дак...чорнокнижник - тот не из простых, не мужик, что лешаков по чащобам гоняет да домовым ломоть хлеба у печки кладет. Он в наших местах человек заметный, ученый. Може, в корчме спросить? А зараз, пане, йдем до кладбища, побачим, чья могилка разрыта...

Никогда не ведал Мстиша отчего так, а только привык он к старому-доброму камню, на котором три дороги подписаны. Направо пойдёшь — коня найдёшь, налево пойдёшь — жену найдёшь, прямо пойдёшь — смерть свою найдёшь. А токма в жизни не так. В жизни вываливают на тебя этакую вот ситуацию, и мечись как хошь.

Упырь. Захоронили на кладбище — рыть начал. Почему-то вбок, к церкви. Под алтарём вылез, мощи святые увидал, схватил, да и уволок, а после из могилы выкопался. Церковь-то саму освятили, а усыпальницу видать забыли, вот и забралась нечисть, и самый храм осквернила...

Смотрит Мстислав на Янинку.
Бойкая девка, небитая.
Небитую девку всегда легко узнать, болтает много.
— Тихо, жено. Рамено мню обо всем.

Мню, мню... Чего тут мнить. Всё девка сказала. Ай, точно не битая. А ну был бы Мстиша пьяный?
Ну и был бы.
Ничего бы не было.
Он же как Христа принял так и подобрел.
Даже к бабам, гостинницам неуповаемым...

— На кладбище хотим идти, токма сперва выйти и плиту прикрыти, словно нас тут и не было. В деревне хотим сказати — могилу нашли, от неё всяка гниль иде. Про то что здесь бывали, жено, уста свои затвори, да замок большой, железный повесь. Бог нам грех простит — а человеки нет.

Вопрос девицы потонул в пучине стремления вылезти отседова. Не любил Мстиша думствовать покуда слизь кругом.

— Зрю упыря на покоище зарыли. Упырь проснулся и ну рыть. Рыл-рыл — прорыл. И бесы ему зашептали чего в дохлые уши. Схватил упырь мощи, обожгло лапы, дерьмо всякое потекло — вот и лежит по стенам. А токма придали ему бесы сил, выволок, сука. Ну да желаю его успокоить да , мощи воротить — и благодать от того зреть.

Конечно, это не точно.

Янинка была точно небитая, поэтому и не вздумала шарахнуться к стенке и закрыться руками, чтобы не получить хорошего леща от перехожего странника. Описание, данное паном Мстиславом, смотрелось так живо, что она представила, каково это было - упырь лез, рыл, схватил мощи, лапы ожег... Тем паче слова пана Мстислава насчет злых человеков говорили, что странник знал толк в людях! Она доверчиво кивнула в знако полного свеого согласия.
- А крестик-то... Крестик святого! Приберите, пане! Все одно гробница опоганена, негоже ему тут быти!
Янинка не дух нечистый, крестиком рук не обожжет, а все неловко ей и несподручно крестики собирать... Но крестик взяла - все ж мертвого уважить надо, и протянула пану Мстиславу.

Как сказал Мстиша об упыре, так и стал воздух в гробнице тяжёлый и смород по носу ударил поганый. Заговоры Янинки не зря сказаны были, добрые слова и людей добрыми делают, и деревья, и воздух очищают. А злые — наоборот. И даже крестик в руках Яны не спасал. А чего бы спасать? Раз покойника не спас после смерти, то и Божьего в нём могло и не быть. Но то плохие мысли от историй страшных явились. Свежий воздух очистил бы голову.

Снова как впервые пришлось тиснуться сквозь дерьмо. Взбираться по скользкой лестнице. И мрачный вид святых встретил нерадушно. Свечи не горели более, но внутри никого не было. В пустом и тёмном зале наступила тишь. Да только в тиши чувствовалось, будто буря зарождается.

Сердца не выдерживали. Лёгкие болели, вдыхать на полную страшно было. Казалось, как вдохнёшь, как почернеет пред глазами от свежего воздуха, и что-то вылезет за этот миг из темноты. Хотелось быть начеку. На всё это прошло. Только поставили алтарь на место, как накативший страх иссякать начал. Никого в церкви не было, лишь мары от слов Мстиши виднелись: в лице Богоматери и Сына Святого. А только сняли засов с дверей и на улицу вышли, встретила обеих спокойная ночь.

Там, вниз по склону Лаврин жил, он вьюнов ловил ночами, и дом гостям предоставил. Хатка дощатая, почерневшая. С соломеной стрихой, да дымарём из глины. И плетёным заборчиком вокруг сарая, курятника и кухонки. А далее, как рассыпал кто, хатки стояли всех размеров и форм. Вот только тихо в селе было. Собаки ни лаяли, коты не кричали. Скот спал мирно. А люди по домам закрылись. Лишь отчаянные и молодые не спали, как и Лаврин-вдовец.

Сбоку стояло кладовище. Целое поле крестов и все с венками и букетами, совсем недавно третья суббота Великого поста наступила, вот сельские и привели кладовище в порядок. Это место единственное не внушало ужас, хоть, казалось, должно было. Тут было чисто и спокойно. Янинка быстро нашла путь средь сакральных монументов к нужному кресту. Он был каменный и стоял у такой же каменной надгробной плите. Под плитой и прятали покойника. Вот только она была потяжелее алтаря и требовала немалых сил. В темноте было сложно разглядеть, но на кресте написано было: «Топчий Юрий Никифорович. 3 ДЕНЬ ЧЕРВЕНЯ 1304», а ниже «Ожидаю со всеми христианами воскрешения во радости». Это была одна из немногих могил, где использовалась надгробная плита. Как Янинка подумала — отличный способ прорыть тоннель и спрятать его обратно плитой.

Янинка лезла вслед за Мстиславом, тяжело дыша ртом и пытаясь не хвататься руками за стены: гадко все, будто отравой намазано. Лишь бы не отстать. Отстанет - свалится вниз, дышать перестанет совсем... будет она сама упырицей в этом склепе жить. Девицей- упырицей. От таких дурных мыслей совсем в очах ее потемнело и в груди стеснилось. Только еле шептала она себе под нос: Плакун-трава... плакун-трава..
Янинка не помнила, как переползла через церковный порог, осела на землю, привалившись к стене храма.
- Почекайте, пане. Не могу йти... тяжко мне... хочу дух перевести...
А ночь тихая стоит, светлая. Весна идет. Лес чует весну, просыпается, шевелится корнями и ветками, набухает почками, гонит соки по стволам. Воздух влажный, тонко и пряно пахнет мокрой землей, последним снегом в буераках, прошлогодней прелью, молодой корой. В бучилах гулко кто-то гудит и булькает, ворочается, выпрастывает шишковатые коряги. Весна...
Янинка вздохнула вей грудью - стал спадать морок. Ой, чего это она расселась, негоже заставлять ждать пана... Поднялась она на ноги, по кладбищу пошла за ним. Вот и могила та самая, под которой ход в склеп прокопан.
Янинка водила пальчиком по буковкам на надгробной плите, шевелила губами, наморщив лоб. Вот же ж татка грамоте ее учить не хотел, зачем дивчинке грамота, горшки в печи и так перечтет. И она особо не рвалась к учености. А теперь жалко. "Т... Т... о...То..." - некоторые буковки она знает, а не складываются буковки в слова, жаль какая.
Янинка вопросительно посмотрела на пана Мстислава. Она уже поняла: пан лишних вопросов не любит, може, сам скажет, что тут написано, кто тут хозяин.
- Поидемо до Лаврина, пане. Вон и хатка его. Он бобыль, один живет, скучно ему, побеседовать дуже любит. Лаврин про всех тут знает, про живых, про мертвых, про всех.

От солнечного света сощурился Мстиша. Вдохнул пару раз полной грудью, как на свежем воздухе оказался. Прямо услышал батин голос в голове: "Пошто, Мстиславе, до такого докатишися? Яко скудельник какой — того и гляди начнёшь гробы раскапывать". Батя язычник был, вот его голосом бесы и науськивают, с пути сойти убеждают...

Правда — низко опустился.
Ну да мы и есть люди низкие, грехи наши таковы, что гордыню оставить след. И позабыть, где оставил.
Дура Яно, крест взяла покойничий. Запретить бы, а токма тогда в уме всё так помутилось, что на миг или пару, казалось будто действительно оберег чудотворный спасёт, поможет...
Сейчас поздно спохватываться.
Вернём мощи.
Вернём крест.

— Добро.

Молвил Мстиша коротко. Повернулся к церкви, на колени опустится. Прочёл про себя молитовку короткую, за осквернение у Господа прощения попросил. Оно конечно от греха не избавит, а всё-таки чуть легче на душе стало. Зло злом не лечат.

Так и сидели двое.
Он молился, она отдыхала.
Потом на кладбище пошли.
Могилу искать, сквозь которую нечисть в церковь пробралась.

— Раб Божий Георгий здесь лежит, сын Никифора, по прозванию Топчий.

Мыслил Мстиша медленно, зато надёжно.
Плита каменная. Ежели положили так стало быть либо человек уважаемый был, либо боялись, как бы обратно гадина не выползла.
А токма упырь есть упырь.
Гроб разбил, когти о плиту обломал изнутри — рыть начал. В самую церковь...

То, что сила нечистая поработала — точно. Мертвяки ведь иссыхают, когда воду и воздух теряют. Куда человек не проползет — нечисть запросто влезет.

И хоть Янинка баба с умыслом — а любопытная. Кем был человек, что делал, как помер, это всё бабе обсудить за радость. Мстиша человек был хоть и с книгами ладный, да попроще.

Есть упырь — ткнуть его осиновым колом надобно.
Только сперва понять, там ли он, внизу?
Чтобы могилу зря не осквернить...

— Обожди. Думу держу.

Сказал коротко, да так с минуту и простоял дураком. Молчал, смотрел, как банан на новые ворота. И ведал, что делать надобно, и оторопь брала, снова к нечистой силе обращаться...

Волохом быти — тайными тропами ходити.
Ведавши много, мало речеши.
Ворон ворону глаз не выклюет.
Волк на волка зубом неймёт.

— Волковать надобно.

Наконец чуть не прорычал с горечью. И добавил спокойнее.

— Имени своего и моего не говори коли спросят. Ничего духу не давай и не бери от него. Дашь имя, дашь вещь, возьмёшь дар — себя дашь. Коли спросят "кто ты" — отвечай, "волчица малая". Надо будет меня о чем спросить — зови Волхом. Поняла?

Заставить повторить бы...
Да токма девка взрослая.
Сама себе голова не голова, а кума.

Осмотрелся Мстислав ещё раз, нет ли кого лишнего.
Да зарычал тихим голосом, громко зарычал, по лесному по степному, по татарски да по моравски.
Посохом постучал по камню.

— Огонь не изведал тебя,
Не положили с тобой меча твоего,
Не положили с тобой жену твою,
Не положили с тобой раба твоего,
Не поют песен о тебе на земли!
Нищим пришёл ко вратам,
Нищим от врат ушел,
Незваный пришёл, незваный вернулся,
Яки тать в ночи.
Георгие, Георгие Ловчий,
Поведай мне сказ свой.
Поведай, а я проведу твой дух в чертоги глубинные,
Примут тебя во чертогах,
Поднесут рог полный меда,
Молоком омоют руки твои,
Окружат тебя красныя девицы,
Скажут: "Давно мы тебя, Георгие, ждали"
Сделай что я велю, сделай,
Покоя ты не ведаешь, сна я тебе не дозволяю,
Сделай что я велю, сделай,
И обретёшь покой, уснёшь как спит земля,
Георгие, Топчим прозванный!
Тело твоё прорастет древами,
Дух же твой полетит птицей,
Во чертоги золотые,
На вечный пир...
Приди ко мне Георгие, приди ко мне!

Темень над деревней нависла, но спокойной была. Заклятие волхва вздёрнуло, взвеяло эту тишь, потревожило мёртвое тело покойника. Застучались глубоко под каменем надгробным кости.

— Кто снова полошить тело мое чёрными речами? — Отозвался голос мужской: глубокий и низкий, звучал отовсюду, а в то же время ниоткуда в точности. Голос будто старцу принадлежал, чувствовалась в нём усталость, но в то же время какая-то мудрость. Мстиша знал, что похоронены здесь христиане, а коли души их легки и чисты, то вскоре проходят они все мытарства мира загробного и предстают перед ангелами и Богом. Но как ангелы могут спускаться на землю, чтобы охранять людей, так и души могут быть призваны. Христианские молитвы молят души спуститься, языческие же заклинания силой затягивают душу к земле — а это грех, и отплата может быть скорой. Слышал Мстиша, что ангелы-хранители и после смерти подопечных защищают их, и не зря у Михаила меч золотавый в руках рисуют. Нужно задобрить дух. А вот чем задобрить — этого даже Волк не знал.