Outlander | ходы игроков | >>> BASE

К визитам Люка я привыкла и не удивилась, когда он объявился на пороге снова. Но когда следом показались фигуры замкома, Лорда и в довершение всего Чана, я порядком растерялась. Я всё ещё не знала, что сказать, а Ден уже приветственно сжимал и тряс мне руку, пододвигались стулья, шуршали пакеты, и вся эта честная компания, заполонив палату, шумно размещалась и обменивалась друг с другом перекрёстными репликами.

Замечание Лорда смутило. Не само его содержание, сколько тот факт, что он стал невольным свидетелем нашего со Стасом разговора, не предназначавшегося для третьих ушей. Да и для вторых, в общем-то, тоже. Практически сразу, высказавшись откровенно, я начала жалеть о содеянном. Ты всегда держала переживания в себе, Эва — чего же сейчас позволила себе раскиснуть? Теперь, когда беседа из приватного диалога с нотками исповеди превратилась в коллективный чат с половиной отряда, я вдвойне досадовала на мгновение собственной слабости, не зная, в какой угол деваться, и вообще рада была провалиться сквозь землю, лишь бы избежать открытого муссирования неудобной темы. Никогда не была персоной публичной — нечего и начинать. А тут вдруг столько внимания...

Тем неожиданней был подарок «подкравшегося» Чоу: смастерённая своими руками игрушечная лошадка. Маленькая поделка — и такой большой жест. Именно он стал последней каплей, пробив брешь в стене самообладания. На глаза навернулись слёзы — ещё немного, и эту плотину прорвёт окончательно — и я часто заморгала, чтобы не дать потоку выплеснуться наружу.

— Спасибо, — прошептала я, сжав руку китайца; может быть, крепче, чем мне свойственно. — Я вернусь.

В последнем до сегодняшнего дня были сомнения. Мысли вертелись всякие. В том числе и про досрочное расторжение контракта с «GDS Global» и поиск новой, менее травмоопасной работы поближе к «гражданскому» профилю. О создании семьи, пока ещё возможность не утеряна безвозвратно. Стоило судьбе отнять у меня шанс реализоваться полноценно как женщине, как жгуче захотелось им воспользоваться — только теперь это будет сродни выигрышному лотерейному билету, одному на миллион. Недаром говорят «Что имеем — не храним, потерявши — плачем». Парадоксальное существо человек.

А всё-таки они прикатили сюда, чтобы повидать и проведать. Да, тебя, Эва. Да, эти чужие на первый взгляд люди, а на второй — просто коллеги. Я привыкла рассчитывать только на себя, привыкла, что окружающим нет дела — тем ценнее неравнодушие, когда его не ждёшь. И, кажется, сейчас именно такой момент.

— Ну, если контрабанду прямо сюда доставляют, можно и подольше от службы покосить, — улыбнувшись, ответила я Дэну с Люком. — А что у вас?

Последний вопрос предназначался уже Максу. Заинтриговал.

Стас меж тем уже брал очередной аккорд. И с новой песней сам как-то весь преобразился: взамен повидавшего виды мужчине средних лет объявился подросток-бунтарь. «Так пусть же сгорит оно всё огнём!» — ох и заразительный же призыв! А может, и впрямь ну всё к чёрту, Эва?..

Опасение, что визит выйдет «натянутым», противоестественным, постепенно уходили прочь. Сослуживцы нашли, что сказать и Эве, и Станиславу, что, несомненно, не могло не радовать. Помимо стандартных расспросов-разговоров-рукопожатий-объятий, с необычной стороны проявил себя Чоу.
Лошадка. Плюшевая (по внешнему виду) лошадка. Сувенир, ответом на который вместе с вопросом Чана было обещание Кошки вернуться. Пока она пожимала руку проявившего себя с неожиданной стороны китайца, я насколько это возможно незаметно показал Чоу крайне старый жест, возраст которого перевалил за восемь столетий – кисти рук, сцепленные в замок. Applaudo, что значит – «рукоплещу».
Казалось бы – ерунда, но этот поступок я в высшей мере одобрял. Этот кустарный, чуточку неаккуратный по внешнему виду, забавный, кажущийся нелепым, подарок, был гораздо большим, чем казалось на первый взгляд – мостиком для Картер в нормальное, обыденное течение жизни, насколько, конечно, можно назвать нашу жизнь обычной.
Цена подобных вещей была мне весьма хорошо известна. Горные серпантины, на которых разнообразные ВУ ожидали караваны с гумпомощью, очень быстро и доходчиво учили ценить то, что вело прочь из этой до крайности простой игры, где с одной стороны находились непролазные скалы, с другой – бездонная пропасть, а на узкой дороге посредине ждала яркая, огненная смерть.
Мы сбегали из этого жестокого мирка, как могли. Многие пили. Кто-то, порисковее – использовал разнообразные вещества. Заводили знакомства с «пончиковыми куколками». Пускай война, на которой родилось это устойчивое выражение, отгремела много столетий назад, а те женщины остались не только за обычными, но и световыми годами, но, тем не менее, многие из сотрудниц гуманитарных фондов, возивших мирному населению грузы, были молоды и хороши собой, и эта старая как мир фраза сама ложилась на язык. Интрижки сопровождались подарками, а что, помимо миноискателя, автомата и набора сапёрных инструментов, было у таких как я, в разорённой войной стране? Почти ничего.
Мы старались, как могли, выменивая у местных, то, что могло нам помочь – сувениры, безделушки, разнообразные забавные вещицы. Искали сами, и порой нам улыбалась удача, например, в виде запечатанного ящика с шампанским с полуразрушенного завода по производству алкоголя (плевать, что половина бутылок разбита, стакан, то есть ящик, всё равно наполовину полон). В чём-то помогали правительственные войска – обменивая нечто ненужное (на их взгляд), на нечто полезное, и нашей самой крупной удачей во время подобных обменов стала вытащенная хрен знает из каких времён древность – механический патефон с дюжиной пластинок, который, после получаса возни с инструментами вперемешку с крепкими словами, принял наше предложение поработать ещё годик-другой. Эквивалентом ему была пятилитровая ёмкость с мутной, рыжеватой фруктовой брагой, зашибавшей потребителя этого продукта довольно быстро, и вонявшей килограммами (именно килограммами, не иначе) давно не стираных носков.
«Куколки» были выходцами из другого мира. Пусть со схожими проблемами, но тем не менее, иного, и это заставляло нас искать нечто соответствующее. Или же исполнять это своими руками.
Порой дело доходило до абсурда, и ради нелепиц мы рисковали головами. Я хорошо помнил свои приключения в квадрате 43, на болотах, куда меня занёсла просьба Фокусника – штабного сержанта Уэйда. Его одна из девушек попросила принести ей букет местных лилий со своеобразной расцветкой – оранжево-фиолетовых. Росло это добро буквально в паре мест, куда Уэйд не мог добраться, поэтому предложил обмен. Я, согласившийся на эту сделку, довольно долго бродил по этому грёбаному болоту, собирая цветы, вспоминая сержанта по матери, и гадая, что меня убьёт раньше - местная мошкара с пиявками, или подвернувшаяся под ноги мина.
Тогда мне повезло – я вернулся целым (почти, если не считать укусов местной мошкары и пиявок), и с цветами, а Фокусник сдержал своё обещание, правда, позднее.
После Чоу проявил себя и командир. Пел Станислав достойно, играл на гитаре - тоже. Задорное предложение окружающему миру сгореть в огне, я музыкально поддерживать не стал – мой инструмент, скрипка, была здесь сейчас абсолютно лишней.
Пока Квецень проявлял талант исполнителя, я влез в сумку, извлекая на свет пластиковые трубочки, два шила и один из апельсинов, взвесил многострадальный фрукт на ладони.
- Там внутри – коньяк, - отвечаю я Эве с лёгкой улыбкой. – Дама и господа, ищите надрез на апельсине, протыкаете меньшую от надреза часть шилом, и готово – можно пить через трубочку. Тут от апельсина - одна шкурка. Да, если напиток не устраивает – у Дэна, - киваю на замкома, - есть вино. Маскировка – следствие собственного опыта: мне доводилось лежать в больничках, где алкоголь, кроме как в крайне скрытом состоянии, пронести было невозможно. Поэтому этот…маскарад, - указываю на сумку, - наследие непростых времён.

Чоу колебался. Эва, за это небольшое время, стало ему дорога. И тот факт, что она оказалась в текущем положении, тяготил его. Вообще, тот букет чувств, что испытывал Чан к этой хрупкой, несмотря ни на что, девушке, было достаточно странным и противоречивым. Смущение, привязанность, опаска и многое, многое, многое другое. Гарантированно можно было сказать, что равнодушием или неприязнью там не пахло. В конце концов, когда её едва ли не стало, он это понял.

И сейчас всё снова шло к расставанию – слухи на корпоративном форуме говорили о новой ротации личного состава. И второй встречи, может уже и не быть. Как и надежды на то, что однажды можно будет найти кого-то такого же. Такого развития событий можно было избежать. Решение, что было способно повлиять, на кадровую политику компании, было достаточно простым. Но его принятие не было тем, что один человек может принять самостоятельно. И здесь на пути Чоу встал худший из врагов. Он сам со своими сомнениями и страхами, сломанными надеждами и опытом разочарований. Потому секрет, совсем небольшой, что хранила сшитая Чаном лошадка, имел все шансы остаться никогда не найденным. Чоу так и остался бы в стороне. Если бы не Максимилиан с его ободряющим жестом.

Да. Может сейчас он и совершает наглость, как обезьяна, любующаяся ликом луны. Но если не пройти через это, сожаления отравят всю жизнь. Чан нажал кнопку на судорожно сжимаемом в руке простеньком пульте. Несколько мгновения после этого, пока ничего видимого не происходило показались вечностью – опасение, что от нервов собранный ранее пульт оказался случайно сломан нарастали. А потом из игрушки заиграла музыка. Незатейливая восьмибитная мелодия, услышанная давным-давно в детстве, с трудом извлечённая сначала из закромов памяти, потом из задворков хранилищ данных местной сети. А "голова" игрушки начала с тихим жужжанием раскрываться, демонстрируя во "Рту" обручальное кольцо на подушечке.

Рядом с самой Эвой на колено стал сам Чоу.

– Не силён в словах. Это самонадеянно, но... Ты дорога мне. Давай идти дальше вместе.

* * *

— Спасибо, Макс, но я все же приберегу голову свежей, — улыбнулся Стас, а затем отложил гитару. Играть особого желания не было. Да и вообще многое отпало — хотелось просто поддаться воцарившемуся настроению. Настроению довольно светлому без всяких скидок. Товарищество, единство и пронесенная выпивка, что по сути глупый, но довольно трогательный риск намотаться на дисциплинарку. Давно такого не было. Еще, наверное, со времен юности. Когда расстилались бесчисленные дороги, и мир всецело казался приветливее, светлее, и было любопытно жить.

Давно. Настолько давно, что выпало не только из памяти, но и из восприятия мира.

Когда Чоу встал перед Эвой на колено, настроение в палате изменилось, и Стас почувствовал — кольнуло. Когда он шел сюда с цветами и гитарой, сам себе он объяснил это простыми и тривиальным вещами. Надо навестить больную, проведать, как она. Вот, проведал. Подчиненные тоже проведали. Но только сейчас, после слов Чоу, почему-то захотелось закурить. Вот так вдруг, плюнуть на пятнадцать лет завязки и закурить. В глубокий затяг, во всю мощь истрепанных легких.

* * *

Дальше контракт потек спокойнее. По странному стечению обстоятельств больше крупных заказов не было. Рында еще месяц с небольшим слал оповещения в центр о полной служебной и боевой готовности группы, но дела у GDS Global шли на спад. Летели отписки. Сначала пришло письмо, что вот уже в течении недели будет заказ. Затем — что заказ будет уже вот-вот на днях. Но наступил момент, когда прекратились и они. Это был полный профессиональный штиль. Обычно деятельный Рында начал ощущать беспокойство — дескать, не из-за него ли? Раненые разной степени тяжести уже в двух боевых выходах — может, наверху закономерно перестали доверять? Но затем беспокойству на смену пришло принятие. Даже если и перестали, даже если и не беспочвенно, то что теперь? Бывает. Пусть снимают с должности и сами едут руководить, раз считают, что все знают лучше.

Впрочем, ближе к окончанию контракта никакой заметки о провале испытательного срока не пришло. Значит, дело оказалось в самой GDS Global. Пусть так.

Спустя три недели смонтировали ретранслятор на базе. Затем купили КВ-радиостанцию и оборудовали комплекс охраны и обороны. Быт был полностью налажен, сменялись один за другим понятные и приятные трудовые будни. И в свободное от нарядов время Рында проводил время или в городе, или в казарменной палатке с Бандитом, помогая ему разобраться в хитросплетениях Теории Орла. Бандит уходил на пенсию, и Рында испытывал то же самое, что испытывал когда-то, работая в реабилитационном центре исправительной колонии Перш IV. Надежду на то, что его дело хоть как-то повлияло на окружающих людей. Светлую и... да чего таить, немного горькую, да. Все у Бандита будет хорошо. Завалится в шезлонг на одном из пляжей где-нибудь на дальнем отшибе космоса, напишет книгу, разделит с человечеством свой опыт (а разделить однозначно есть что) и... И вопреки своему презрению к этому миру сделает его на один процент лучше.

Координаты на наркофермы, которые Рында передал фиксеру, оказались подлинными, и он смог немало заработать и на этом. Фиксер предложил ему забить на PMC и окунуться поглубже в местные мутные воды. Но мутные воды уже не прельщали. Не в почти сороковник отправляться этапом на новый срок — не хватит никаких ни здоровья, ни терпения. Прошло время, когда ты прятал от охраны самодельный нож из куска бритвенного лезвия и зубной щетки. Полжизни все-таки позади. Все куски в мире не урвешь, а будущее все-таки одно.

Новый контракт Рынде предложили вообще на какой-то другой конец обитаемого космоса, и, взяв время на обдумывание, он так его и не подписал. Чутье подсказывало, что на ближайшее время лимит удачи безнадежно исчерпан. А может, он, как и Бандит, просто устал.

До конца оставалось два дня. И ничего не указывало на то, что откуда возьмется новый заказ.

  – Я решил... – с Дена слетела куртка – что вино для дамы, нуждающейся в восстановлении... – и броник – будет лучше, чем этот противный коньяк – рубашка – да еще и испорченный этими саперскими руками – и раненой был почти торжественно вручен гидратор.
  – Не знаю, хватит, не хватит, если что, пошлем гонца за бутылочкой винца, да?

  От общих песнопений Ден отказался, посетовав, что раньше вот голос был, да весь вышел. Но о делах рассказал, надевая рубашку обратно.
  – Ну дела, в общем-то, дрянь. Говоря коротко, денежный приток заканчивается и наш контингент на Аль-Тарфе подлежит планомерному сокращению минимум на половину. В лучшем случае нашу дрим-тим ожидает досиживание до конца контракта, естественно, без боевых выходов, во всяком случае, легальных. Хотя уже в главном ФОБе начали предлагать досрочное завершение по средней выплате. Так что, думаю, и до нас дойдет. В общем, предлагаю скорее долечиваться и возвращаться продавать все, что не приколочено. Ну и желательно побыстрее. Тут просто такое дело...
  Здено немножко помялся, но продолжил:
  – Короче, я разговаривал с Чато, если в течении недели не будет никаких факапов и уйдут те, кто уходит, то я опять сдаю группу тебе – Майорош кивнул Стасу – и он меня забирает к себе в оперативный отдел. Пока по старому контракту, ну а там как пойдет. Могу попробовать потрещать, если кто-то захочет в тыловые крысы, но ничего не обещаю, дураков, кроме меня, не мало. Ну как-то вот так, короче. Слушай, сапер, дай-ка эту свою святую гранату попробовать.

  К моменту, когда Чоу решил перейти Рубикон, Ден оказался как раз на волне расслабляющей хмельной волны, поэтому, развалившись на стуле с закрытыми глазами, он только заметил, как показалось, недовольно:
  – Ну ты нашел время, конечно.
  Хотя сам завидовал, так, немножко. Сам бы он так не смог, наверное. Да и было по чему завидовать, честно говоря.
  – Нам, может, выйти?

Удивился конечно, не ожидал такого фортеля от несколько нелюдимого Чана, а с другой стороны может как раз на почве общей любви к лошадям и сошлись. Но порадовался также, в конце концов жизнь продолжается и даже в таких условиях есть место для эмоций отличающихся от ярости и ненависти. То же боевое братство или вот любовь.
Глядишь может и самого Люка судьба сведет с суженой, а обстоятельства встречи это дело десятое. Жизнь— лучший сценарист, способна сделать абсолютно непредсказуемый сюжетный поворот.
А там слово за слово и настало время конца посещений, так что их здоровой части отряда нужно было выдвигаться обратно в расположение. К гитаре покоившейся в чехле за спиной так и не притронулся. Рында уже нашел себе инструмент, а больше никто и не захотел играть на гитаре, да и концерт с распитием честно смародереной контрабанды плохо сочетался, тем что привлекал излишнее внимание.
Успел перехватить один из коньячных апельсинов, вышло вполне даже недурно, потом надо будет у Лорда вызнать рецепт.

—————
А дальше потекла череда дней на базе, состоящая из нарядов, тренировок, да свободного времени, которое слегка поразнообразилось с приходом полноценного спутникового интернета на базу от возведенного ретранслятора. Только вот никаких вестей о новых заказах не было даже когда остальная группа вернулась в строй. Всё было тихо даже в ближайшем будущем, а тем временем дни контракта пролетали один за другим. Не то чтобы Муравей был адреналиновым наркоманом, но ему как бы платили не за сидение на базе в тылу безопасной территории.
Разузнал также по поводу упомянутой Здено работы в оперчасти, детали самой работы, да и попросил разузнать на счет кандидатуры Муравья на должность. Возьмут хорошо, Аль-Тарф в целом нравился как место имеющее приемлемый климат, а также хотя бы относительно развитую инфраструктуру, тем более вроде как слышал что стычки противоборствующих сторон приобретают куда более локальный характер, поэтому операторы уже нужны не в таком большом количестве, но все же нужны.
А то глядишь следующий контракт будет вахтовым по защите ученых или оборудования на глухой и дикой планете, где даже досуг в увольнительной провести абсолютно негде.

Сегодняшний рассвет я встретила в полулотосе, как в первые дни, когда только прибыла сюда. Прошло каких-то три месяца, даже меньше, а кажется, будто целая вечность — столько всего произошло и поменялось. Изменилась и я.

Этим утром я проснулась и впервые ясно осознала, чего хочу. Сумбур, царивший в голове, поймавший мысли в капкан, отпустил наконец, уступив место ясности. Буддисты считают, что на жизненном пути невозможно ошибиться — это просто череда решений, каждое из которых прокладывает тропинку в какое-то из ответвлений распутья. Оно своё у каждого, и тупиков здесь нет. А если вдруг тебе показалось иначе, сядь поразмысли, отпусти и не спеши что-то предпринимать. Не нужно горевать, что когда-то там в какой-то момент стоило сделать другой выбор. И уж тем более сожалеть, что вовремя не повернул обратно. Жить — значит идти вперёд.

Сейчас я понимаю это. Жаль, что для осознания такой простой истины потребовалось несколько лет. Бесценные дни и месяцы ушли на цепляние за прошлое, бегство от него и борьбу с его призраками. Джонни уже давно нет среди живых, а ведь всё это время я даже мысли не допускала о том, чтобы вернуться на Землю. Боялась. Что самое печальное — позволяла этому страху руководить своими решениями. Это он заставил меня бросить работу в больнице. Это он погнал прочь, закинув меня на другой конец космоса. И он же отнял меня у семьи. То время, которое мы могли бы провести вместе, уже не вернуть, — вот то единственное, о чём я буду сожалеть всегда. Остальное же... Было и было. Я не безгрешный, всезнающий Бог. И даже не бодхисаттва.¹

Перед пробуждением мне снилось, что я стою, подняв вверх затянутые в хирургические перчатки ладони. Недавно началась моя суточная смена, а на операционном столе, залитом ярким белым светом, очередной пациент, которого только что привезли по скорой. Анестезиолог кивает, давая понять, что наркоз подействовал и можно начинать. И протянув руку ассистирующей медсестре, я уверенно говорю:

— Скальпель.

Вот чего я хочу. Только бросив стационарную медицину, я осознала, что моё истинное призвание — быть доктором Картер. Помогать и спасать. Не забирать жизнь, а дарить вторую. И чего я точно не хочу, так это жить с горьким чувством вины за чью-то смерть на пыльных задворках промышленного склада. Что не откачала, хотя могла бы, будь под рукой что-то большее, чем коагулянт из мобильной аптечки и пара бинтов.

По словам Здено, приоритеты у «GDS Global» сменились и наш отряд подлежал сокращению. Не дожидаясь окончания контракта (который женщине точно не продлят, когда есть ребята крепче и опытней), я разослала резюме в медцентры, где могли бы пригодиться мои руки. Корпоративную больницу, в которой находилась как пациент, тоже не обошла вниманием — здесь я просто спросила прямо, через своего лечащего врача. Остаться на Аль-Тарфе — а почему нет? Мало в каком уголке Вселенной сейчас был полный штиль. Военные столкновения, социальные конфликты, экологически точки напряжённости — во всех местах обитания человека было неспокойно. Люди везде примерно одинаковы. Оставалось лишь решить вопрос воссоединения с семьёй...

Ах, кого ты обманываешь, Эва. Это не единственный насущный вопрос.

Когда игрушечная лошадка открылась, обнаружив внутри кольцо, я не знала, что делать. С отношениями у меня вечно не клеилось. А те, что случились, были насквозь пропитаны ядом насилия. Мне никогда не делали предложений руки и сердца, и к такому жесту — тем более от молчаливого, закрытого Чана — я была совершенно не готова, но не в этом была причина растерянности. Несчастный случай на последней миссии учинил в душе полнейший раздрай. Будто разом обнажил все болевые точки и проблемные вопросы, которые копились годами и всё откладывались на потом — так я себя оправдывала. И тут посреди всего этого хаоса... вдруг кольцо.

Казалось бы, вот он шанс не состариться в одиночестве — хватайся и держись. Но одно короткое слово, требующееся для ответа, застряло в горле. Я не могла вот так просто решить судьбу другого человека несколькими звуками. Потому что сказать «Нет» представлялось слоном в посудной лавке чужой души, а «Да» было сродни лжи. Я не хотела лгать. Уж точно не ему.

Да, лжи. Что такое умолчание, как не ложь? А я умалчивала. Он же ничего про меня не знает. Кто я, откуда, чем занималась раньше и как оказалась здесь... А если б знал, всё так же твёрдо было бы его желание пойти вместе одной дорогой?

Брак, семья... Для меня эти понятия не мыслились без детей. А дети... Какие теперь дети с моим-то диагнозом? Чан, конечно, о нём не в курсе, и я могла бы промолчать. Но честным ли будет такое сокрытие с моей стороны? Да, конечно, у меня есть пятилетний сын, которого родила не я и оставила на Земле, но Чан не знает и этого. А потому сказать тогда в больнице «Да» означало лишить его возможности испытать когда-нибудь счастье отцовства, вместо этого обременив чужим ребёнком. Справедливо ли поступить так?

Замком тогда в шутку предложил всем выйти, и я вдруг подумала: а это идея. Потому что хорошо бы объясниться, но не при всех же, прямо здесь и сейчас... Некоторые раны заживают слишком долго или не заживают вовсе, покрываясь лишь тонкой корочкой. Чуть тронешь — и закровит снова. Часть моего прошлого — такая рана. Она не для всеобщего обозрения.

И я ничего не сказала. Распереживалась, совсем расклеилась, не сумев всё же сдержать слёз и стыдливо закрыв лицо руками. Досадуя на себя, что при всех, позор-то какой...

— Я пока не могу... Всё так сложно... — кое-как успокоившись, выдавила из себя вместе с извинениями.

Посиделки в больнице для меня закончились жутким похмельем на следующий день. Когда опустошился гидратор, в ход пошли коньячные апельсины Макса. Впервые за долгое время воздержания я позволила себе нарушить жёсткий запрет.
— Опять ты за старое, Эва? Тебе же совсем нельзя пить, нисколько. Забыла? — укоризненно прозвучал внутренний голос.
— Заткнись, теперь совсем другой случай, — ответила я и отвинтила крышку.

Славно посидели. Я не ожидала найти эмоциональный отклик на свою проблему в практически чужих людях — тем приятнее стало на душе, когда я осознала, что ошибалась. Лечебным бальзамом легло на сердце.

С кольцом же... Я взяла время подумать. Чтобы просто посмотреть друг на друга вне работы. Чтобы собраться с духом и рассказать о себе прежней и нынешней — так подсказал моральный компас. Так будет правильным. И теперь я здесь, греюсь в лучах восходящего солнца и спрашиваю себя, не стану ли обузой, если отвечу согласием. Каждое утро во время медитации задаю себе этот вопрос.

Затишье на рабочем фронте, в отличие от деятельных мужчин, меня не нервирует. Всегда можно занять время изучением новых навыков. Или обсуждением с Генри профессиональных тем.

— Слышала, ты владеешь особым стилем рукопашной борьбы? — обратилась я к командиру, когда тот не был занят дебатами с Бандитом. — Научишь?

Даже если контракт Стас продлевать не собирается и у нас есть всего несколько дней, я успею обучиться хотя бы основам. Всяко лучше, чем ничего.

Магазин. Вытащить пружину, смазать, протереть. Крышка ствольной коробки. Снять. Ударно-спусковой механизм. Оттянуть назад, извлечь, смазать, протереть. На бойке уже небольшая пробка — свинцовое напыление — а в канале ствола, похоже, скоро поселятся тараканы. Нужны ершик и напильник. Та-а-ак...

Уход за оружием успокаивал. Наверное, именно так работают реставраторы картиной галереи и проводят свои будни - Стас никогда их не видел, но представлял их дело именно таким. Доводить до совершенство нечто и без того завораживающее. Оружие красиво. Вороненый металл, строгие, скупые линии, и простой — прекрасный в своей простоте — безотказный механизм.

Именно за этим Кошка его и застала.

Выслушав её, он сказал.

— Крав-мага — не борьба, это борьба местами включена в крав-магу. Крав-мага также и не рукопашная, так как допускает и поощряет ведение боя чем под руку. Это... Будет правильнее сказать, что это система самообороны. Инструмент. Молотком забивают гвозди, крав-магой защищают жизнь и устраняют угрозы, — Стас улыбнулся. — Да, почему нет? Научу. Только я сам не очень большой спец.

* * *

Первое, что отличало крав-магу от спортивных дисциплин — это кратковременные, но крайне интенсивные физические тренировки. Минимальные передышки, упражнения вкруговую и огромный мышечный стресс как итог. Именно его Стас и ставил целью. "Мышечный стресс — привычное для внезапного вступления в бой состояние. На улице никто не будет давать времени разминаться и разогреваться. Бой начинается сразу. И важно уметь продолжать его вести, когда стресс уже пробивает потолок".

Вторым этапом становился полуконтакт с паховыми раковиной и мягкими набедренниками и наколенниками. Эва училась бить в пах. Носком. Коленом. Голенью. Пяткой. Полной стопой. В мире, казалось, вообще не было такого способа попасть по cohones, который не рассмотрела бы и не включила в себя крав-мага.

Префайт. Маневровый удар, удар в пах, двойка в голову. Постфайт.
Префайт. Сбить удар, маневровый в голову, удар в пах, двойка в голову. Постфайт.

"На улице нет звонка ринга, объявляющего начало или конец боя. Есть префайт и постфайт. Они естественны для любого человека, так как все мы чего-то опасаемся — обнаруживаем опасности, следим за ними, а затем избегаем.

...Быстрее сбивай!

Префайт начинается с момента, когда мы видим угрозу. Её необходимо заметить, оценить и решить, какие меры стоит применить. Иногда бой и заканчивается префайтом.

...Не медли. Сбила — сразу срывайся в атаку! Контратака — одно движение.

Постфайт наступает, когда мы подавили угрозу. Необходимо оценить, все ли нами сделано для того, чтобы защитить нашу жизнь. И если нет, бой продолжается.

...Во время префайта разрывай дистанцию с противником. После префайта наоборот, не давай ему разрывать.

...Так, ещё раз, заново! Префайт. Маневровый. Удар в пах, двойка в голову. Постфайт."

Ни в бою и ни на войне, ни в карьере и ни в семье, ни по жизни и ни перед смертью — никто никогда не бьёт в гонг и не звонит в звонок, знаменуя начало испытания. Есть префайт и постфайт, Эва. Бой начинается, когда мы решаем, что он начался. Бой заканчивается, когда мы решаем, что одержали верх и добились своего.

Огромный мышечный стресс — это мягко сказано. Через пару часов тренировки футболку было хоть выжимай. Пропитавшаяся по́том ткань противно липла к телу и жутко раздражала, но я старалась абстрагироваться. Да уж, в Израиле знают толк в самообороне, если готовы драться так, будто перед ними сам Сатана во плоти. Причём бить его по причинному месту. В прямом смысле. Или это просто мне такой тренер беспощадный попался?

Похоже, проблема моя в том, что стресс особо нечему устраивать, потому как этих самых мышц немного. Моё тело никогда не отличалось массивностью и, как бы это сказать, мясистостью что ли. Когда я заявила родителям о своём желании пойти в медицину — более того, выучиться на хирурга — они были настроены скептически. Особенно отец. Стоять много часов подряд за столом — здесь нужна мужская выносливость, считали они. А я возражала, что возьму ловкостью и гибкостью — их-то небесная канцелярия отсыпала мне щедро. И в конце концов, не в травматологию же иду.

— А как быть, если габаритами не вышел типа меня? На что в крав-маге делается ставка: на силу, скорость рефлексов, внимательность, может? — между циклами я успевала задавать вопросы.

Сначала я побаивалась и била вполсилы. Во-первых, командир всё-таки. И неважно, что через два дня он перестанет им для меня быть. Во-вторых, пах — часть тела особенно уязвимая, а вдруг ненароком не рассчитаю удар? Немного погодя, увидев, что мои атаки Стасу как слону дробина, я осмелела. Даже вошла в боевой раж. Понравилось! Вместе с работой мышц разгружалась и зудящая от назойливых мыслей голова. Не зря же многие психологические проблемы устраняют телесно-ориентированной терапией.

— Восточные боевые искусства считают главным врагом эмоции. По их системе, достичь успеха можно только отринув эмоции, не дать им завладеть тобой в бою. А в крав-маге с этим как? — во время короткой передышки, жадно отпив из бутылки с водой, спросила я. — И вообще где ты этому научился?

Если бы Стас захотел написать книгу "Тысяча и один вопрос о крав-маге", скорее всего, каждый первый ответ был как-то связан с ударами по шарам.

Q: А как быть...?
А: Бей по шарам.

Q: На что делается ставка...?
А: На удары по шарам.

Q: Как в крав-маге с эмоциями...?
А: Никакие эмоции не должны мешать бить по шарам.

Q: Но...
А: По шара-ам. Все.

Кому-то это может показаться забавным. Но если в каждой шутке есть доля правды, то доля правды в этой шутке превалирует абсолютно. И на начальном этапе, когда ученик только приходит заниматься делом, лучше не ударятся в неумный юмор и объяснять все обстоятельно. Обдуманные ответы настраивают на серьезный лад. А серьезность необходима, когда ставка — выживание, а не просто победа на ринге.

— А как быть, если габаритами не вышел типа меня?

— Крав-мага не делает различия между полами и габаритами, однако учитывает, что женщины в среднем слабее мужчин, а превосходство в массе одного иногда сводит к нулю превосходство в навыке другого, — решил начать Стас так. — Поэтому ты и учишься бить в пах и в голову. Удар в пах — лучшее изобретение рукопашного боя, если соотносить ущерб, опасность для бойца и сложность выверки удара.

Он стал загибать пальцы.

— Первое: ущерб колоссален вплоть до болевого шока. Второе: он быстрый и короткий. Следовательно, если ты промажешь, не составит труда вернуть ногу без потери устойчивости. Третье: его не очень сложно нанести, не надо целиться и долго выверять время. Четвертое: не важно, чем прилетит в пах — пяткой ли, коленом, голенью или стопой, все равно будет больно. И пятое, но в рамках развеивания мифа: для женщин он не менее болезнен, чем для мужчин, так как тоже много чувствительных нервных окончаний.

Пальцы кончились. Стас разжал кулак.

— В тебе чуть больше ста фунтов веса, правильно ведь? Хм. Дай прикину, — он походя, без тени смущения подхватил Эву на руки и чуть взвесил ее. — Да, около того. Во мне — сто восемьдесят. Я в полтора раза тяжелее и могу просто снести тебя с пути, если пойду чуть быстрее, чем хожу пешком. При этом я не самый большой бычок, мужчины весят и по двести, и по двести пятьдесят, и по двести семьдесят фунтов. Естественно, в таких условиях приемы "честной борьбы" абсолютно неприменимы, когда мы ведем речь идет о выживании и устранении угроз. Бей в пах, в голову и по кадыку. Возведи это в необходимость.

Закончив, Стас заметил, что уйдя в дебри живых примеров, так и не поставил Эву на пол. Упущение было исправлено. Не сразу и с долей сожаления.

— На что в крав-​маге делается ставка: на силу, скорость рефлексов, внимательность, может?

— На три-четыре хорошо отработанных, доведенных до автоматизма приема. Удара, серии ударов и способов контратак. Надо просто повторять их до тех пор, пока они не будут вшиты в подкорку. Ты замечаешь, как в первых боях обдумываешь удары? Как нанести, куда, как двигаться? Такого быть не должно. Тело должно действовать за тебя. И когда оно начнет действовать за тебя, ты освободишь голову и сможешь обдумывать другие вещи. А уже это ускорит префайты и постфайты.

— По их системе, достичь успеха можно только отринув эмоции, не дать им завладеть тобой в бою. А в крав-​маге с этим как?

— В крав-маге нет какого-то философского дискурса. Она — инструмент, и ее задача — обеспечить выживание и устранение угрозы. Все, что способствует этому, суть хорошо. Все, что мешает — следовательно, плохо. По своему опыту скажу, что гнев очень мешает. Свирепо бросаясь в атаку, человек расходует силы и устает. И если его противник отразит даже пусть не все, но большую часть атак, в итоге он все равно сбережет больше сил. И этим одержит верх.

Следи за дыханием. Не давай сбить себя с ног. Не пускай никого за спину. Не давай подходить к себе ближе, чем на два метра, на стадии префайта. Начинай бой с самого мощного, что имеешь в арсенале. Видишь огнестрел на стадии префайта — не вступай в бой. Видишь холодняк на стадии префайта — не вступай в бой. Видишь больше двух противников на стадии префайта — не вступай в бой. Многое из того, чему ты обучишься, в чьих-то глазах будет выглядеть бесчестным. Но на улице рядом с тобой не будет никого из этих людей. Ты здесь не за золотыми медалями и рукоплесканиями толпы. Ты выживаешь и устраняешь угрозы. И в этом деле "бесчестное" не существует, как понятие.

— И вообще где ты этому научился?

— Еще на Перше-четыре. Я же грабитель. Довелось освоить.

— Уж про чувствительность и обилие нервных окончаний у женщин в паху можешь не объяснять, я как-никак хирург, — хмыкнула я. — А недавно имела удовольствие ещё и прочувствовать на личном примере эти анатомические... хм, нюансы.

Недели две назад я бы вряд ли могла думать и говорить о случившемся в ироничном ключе — теперь наступила стадия принятия. Равнодушного какого-то, выгоревшего. Если раньше, ещё не покинув больницы, я металась в поисках вариантов устранения проблемы, то теперь училась с ней жить. Нет, это не значило, что я разделила позицию Лины «Жива и ладно». Излишне говорить, что этот случай повлиял на наши с ней отношения, и повлиял негативно. Я понимала логику поступка коллеги — ей руководило желание в первую очередь спасти жизнь — но принять, а тем более простить не могла, считая его грубым нарушением врачебной этики. Может, когда-нибудь я приду и к прощению, кто знает...

— В тебе чуть больше ста фунтов веса, правильно ведь?
— Почти сто пятна-а-а!..

Земля вдруг ушла из-под ног, и руки в поиске опоры рефлекторно вцепились в ближайшую — Стасу в плечи. Такого фортеля я никак не предусматривала и в первые секунды выжидательно присмирела. Кто знает, какие ещё сюрпризы есть в загашнике у этой крав-маги. Может, там в порядке вещей использовать людей в качестве снарядов для метания, и сейчас придётся аварийно приземляться на все четыре лапы. Заодно и справедливость данного прозвища проверить. Однако ничего такого не случилось. Просто лектор увлёкся настолько, что забыл поставить меня на место.

«Вот же забавный», — подумала я с улыбкой, вдруг поймав себя на осознании, что прежде меня никто на руках не носил. Видишь как бывает, Эва, тебе почти 30, а до сих пор что-то в жизни случается впервые.

А ощущение, надо признать, приятное... Жаль, волшебство момента рассеялось очень быстро — и вот я снова на ногах, слегка смущённо поправляю выбившуюся прядь.

— Грабитель... — эхом повторяю за собеседником, и тут до меня доходит. — Грабитель?! — переспрашиваю.

Эмоциональней, чем следовало бы показывать. Наверное, сейчас на моём лице читается выражение облегчения, да я и не пытаюсь его скрывать.

«Не убийца. Не насильник. Не экстремист. Просто грабитель. Но ведь грабить можно и ради идеи, правда? Из благородного, может быть, даже стремления?»

Настроение моё улучшается, как это часто бывает от неожиданной радостной вести.

«А почему, собственно, тебя это волнует, Эва?»

Неужели всё это время меня настолько беспокоил вопрос прошлого Стаса? Засел занозой, которую почувствовала только сейчас и которая долгие месяцы мешала общаться если не доверительно, то хотя бы открыто? Кажется, да...

— Я рада, что ты больше не грабитель, — говорю я и улыбаюсь тихой, искренней улыбкой.

А потом добавляю, снова пойдя в наступление:
— Что дальше... планируешь когда... кончится контракт? — слова вырываются с длинными паузами, пока нога наносит удары.

— Грабитель... Грабитель?!

Наверное, в отрыве от взгляда и выражения лица вопрос корябнул бы Стаса по душе. Такие вещи невольно приходится выносить, особенно после колонии, где за неправильно, не вовремя или не к месту брошенное слово могут натурально прижать в техничке. И как в каком-нибудь "Венецианском купце", вырезать фунт мяса. Открываться после подобного непросто нелегко — открываться незачем. Держи рот закрытым. Не будешь не так услышан или неправильно понят. Помни, что закон Мерфи всегда работает против тебя. И если кто-то что-то может понять неправильно, он именно неправильно это и поймет.

Но в выражении лица Эвы не "Какой ужас!", а нечто противоположное. "Ну хорошо хоть не крал детей/торговал рабами/строил тоталитарные секты/иже со всем этим!". Да, Стас не торговал винтом и не возводил финансовые пирамиды. Сначала был не слишком умен, а потом пришел к тому, что это все не его. Что лучше всего он умеет именно отнимать добро — сначала покрышки от тачек и оргтехнику, а затем камни и ценные бумаги. Что наркодилер убивает реальных людей, а налетчик если и вредит кому, то даже не хозяину бизнеса — как только налетчик оказывается в магазине, хозяин получает эксклюзивный шанс продать весь товар за страховку. Единственные, кто страдают — это страховые компании. Но они и так уже поимели весь обитаемый космос, могут и поиздержаться. Не обеднеют.

Эва улыбнулась. Не дежурно, как при знакомстве. Не скрывая за улыбкой прямой вызов, как тогда перед отправкой на виллу Эскобара. А искренне, пробуждая дремлющее, давно закостенелое воображение. Требуя распрямиться, приподнять голову. Надолго, очень надолго оседая в памяти. Проблеск солнца в пасмурный день; порыв шального ветра, коснувшийся лица в паленый зной; мягкий перелив родника на отшибе леса — редки такие улыбки. И потому, увидев их, так легко отбросить незначительное.

— Я рада, что ты больше не грабитель.

— Да, — Стас понизил голос, как обычно и делал, когда пытался уберечь момент. — Это позади.

А затем они вновь вернулись к тренировке.

— Что дальше... планируешь когда... кончится контракт?

Во время боя Стас ничего не ответил — не стал сбивать дыхание. Но в перерыве, подумав, произнес:

— Двоякие планы, если честно. И уходить вроде бы надо, но уходить некуда. Денег не очень много, да и история нечиста. Впрочем, мечта есть, конечно, — он улыбнулся. — Открыть консультационную фирму по вопросам безопасности. Помогать страховщикам и предпринимателям защищать бизнес от налетчиков и грабителей. Таких, как я. Я хорошо знаю системы безопасности, и у меня богатый криминальный опыт. Я знаю, как думает налетчик. И смогу заработать, открывая глаза на то, что видит только он.

Стас помолчал.

— Собственное дело — это дорого и чревато рисками. Но... подумать о том, как будет, если все хорошо сложится, иногда приятно. Отвлекает. А ты чем займешься?

Общее.

Пока операторы восстанавливались после контракта, попутно выясняя отношения и планирую возможное будущее, руководство GDS Global лихорадило. Да так, что информация просочилась сначала на уровень менеджеров среднего звена, а после и напрямую к исполнителям, что, вкупе с отсутствием контрактов в обозримой перспективе, также влияло на оных планов составление. И чем ближе становилась дата окончания контракта, тем больше становилось свидетельств о грядущем сокращении персонала. Проект "инвестиций в малые конфликты" в текущем виде оказался далеко не такими выгодными, как расписывал отдел аналитики. Не везде, по крайней мере, поскольку большие боссы пока не спешили избавляться от убыточной дочерней компании, перераспределяя ценные кадры по другим филиалам и избавляясь от прочих. Но вот группа приглашённых экспертов – эффективных менеджеров из компании «OWL Lmt.» уже начала изучать ситуацию и готовить меры для исправления финансовой картины. Хотя некоторые меры были ими приняты сразу.

Судьба каждого подразделения отныне зависела от нескольких факторов, таких как: финансовой насыщенности зоны ответственности, политической стабильности в регионе и ещё многого, на что сами сотрудники не могли оказать никакого влияния. Но было и то, на что могли: эффективность и репутация компании в глазах местных заказчиков. И здесь был подвох. Расчёт эффективности, по мнению "экспертов" мог начать производиться лишь как минимум после трёх проведённых операций. В ситуации же, когда по истечении срока найма оператора у того было меньше оных трёх выездов, за некоторыми исключениями он признавался нарушителем контракта, и был обязан выплатить неустойку. Как они умудрились это провернуть – было не совсем понятно, но именно такими ходами, а также штрафами и удержанием зарплаты "совы" и были печально известны. Последнее они также попытались применить, но тут против них сыграла специфика работы «GDS Global», предусматривающая выплату по факту работы.

Тем не менее, вопрос поиска найма встал резко, в полный рост и буквально за неделю до окончания срока действия текущих контрактов у большей части операторов.

Благо, что предложения были. Сразу два, на выбор.

Первое шло от организаторов популярного развлекательного шоу «Круиз-2. На волнах страсти!». Оное шоу не имело постоянного места шоу, так как постоянно перемещалось от планеты к планете на комфортабельной яхте. Работа предусматривала организацию скрытой охраны съёмок очередного сеанса шоу, предположительно от дебоширов, фанатов и всех, кто может помешать съёмочному процессу. Место съёмок до получения согласия не оглашалось, но сообщалось, что съёмки должны будут начаться через три дня. Важным нюансом было, что оплачивалось не только непосредственное время охраны, но и, при необходимости, до двух суток подготовительных работ на месте. Также указывалось, что операторы выступают лишь в качестве усиления имеющейся службы безопасности. Кроме того, ещё шла инструкция по возможному взаимодействию с актёрским составом, сводившаяся к набору правил вида: избегать контакта, не пытаться завести разговор самостоятельно, не смотреть в глаза, не пялиться, не прикасаться, НЕ ЛАПАТЬ, в случае разговора отвечать вежливо и коротко, в случае просьб вежливо извиниться и подозвать ассистента...

Тем не менее, доля операторов за это задание обещала составить семь тысяч за непосредственную охрану и три тысячи за каждые подтверждённые сутки подготовки.

Второе же задание, пришедшее почти на сутки раньше первого, шло от представителя Королевского Дома Заковии – именно так, все с Больших Букв. Судя по письму, операторам предлагалось принять участие в операции по "захвату и передачи в руки правосудия опасного преступника, обвиняющегося в преступлениях против Заковии." К письму прилагался пакет документов подтверждающий указанные обвинения, и фото преступника. Точнее преступницы. Так же прилагались координаты, по которым в течении нескольких часов ожидается пребывание цели через четыре дня после прибытия письма. И приписка, что в случае успеха любой побочный ущерб будет списан. Доля оперативников за участие в операции – пять тысяч. Премия за передачу цели заказчику – столько же.

«Посиделки» в госпитале прошли хорошо. Даже более чем – как сказал бы командир, «рекреационные мероприятия успешны» - личный состав развеялся, отвлёкся от рутины и отдохнул. Пусть в ходе разговоров всплыло несколько неожиданностей – как хороших, так и не очень, но общей теплоты и душевности разговоров это не помешало.
По словам Дена, Корпорация планировала сокращения. Что же, об этом надо подумать позже, разве что на штабную работу я не хочу – не моё. Будет возможность остаться в поле – останусь, так…привычнее, что ли.
Впрочем, все эти размышления ушли в сторону, когда Чан сделал Эве предложение. Наша же доктор не смогла ответить что-то конкретное – ушла от ответа, распереживалась, расплакалась, а потом заливала свои переживания алкоголем вперемешку с нашей моральной поддержкой. Ответ Чану «Кошка» обещала дать позже. Более чем разумное решение - у каждого из нас свои тайны, страхи, проблемы, тёмные пятна в биографии. Мало кто идёт на войну и в нашу профессию по собственному желанию. Зато от безысходности и безвыходности, ненужности, совершённых ошибок, дурного стечения обстоятельств, отсутствия знаний, умений и мест, позволяющих успешно осесть в гражданской жизни – дохрена и более. Тебе ли об этом не знать, Макс – ты подобных историй видел столько, что на всю жизнь хватит. Впрочем, свою коллекцию скелетов в шкафу, ты накопил преимущественно сам. Разве что родные помогли, правда, совсем чуть-чуть.
***
Свою рутинную жизнь я нарушил незадолго до завершения контракта, и изрядно после того, как Рында поставил транслятор. Довольно простым методом – звонком, благо что после всех событий и известий наконец-то собрался с духом. На горизонте вновь замаячила работа, вместо завершения контракта, и, следовательно, позвонить нужно было сейчас, именно сейчас.
Зная, что разговор предстоит непростой, я ушёл подальше от жилых блоков.
Вспомнить номер, для получения которого в своё время пришлось изрядно раскошелиться, набрать, и вот…
- Благотворительный фонд «Юнисеф-Росс» на связи, - появляется на экране лицо девушки в очках. Дама на меня смотрит несколько…недоверчиво, словно бы не понимая, что нужно от её родной организации этому мрачному типу по другую сторону экрана. Может, подозревает, что я начну клянчить милостыню? Навряд ли. Впрочем, собеседница, после нескольких секунд оценивающего взгляда, продолжает разговор.
- Слушаю Вас внимательно.
- Я хотел бы видеть госпожу Катаржину Белицкую, руководителя отдела материальной помощи жертвам вооружённых конфликтов и нонкомбатантам.
- По вопросу? – девушка продолжает меня пытать. – Материальная помощь? Жалобы? Несанкционированные…
- Пожертвований в вашу славную контору, - невежливо перебиваю я.
- Хорошо, я переадресую Вас к сотрудникам соответствующего отдела, - тянется она к кнопке.
- Нет, - качаю головой, - не пойдёт.
Мы ожесточённо спорим ещё минуты три-четыре, в конечном счёте, моя собеседница сдаётся.
- Хорошо, я соединю Вас с госпожой Белицкой. Как Вас представить?
- Скажите ей, что звонит… - на мгновение задумываюсь, - плюшевый кролик-убийца, которому она должна бутылку коньяка за то, что случилось в Лесковаце. Она поймёт.
Девушка недовольно морщится, но переключает меня, и следующие полторы минуты я наблюдаю на экране планшета сине-зелёную кляксу на белом фоне - заставку системы видеозвонков с просьбой оставаться на линии.
А потом на экране возникает женщина. Хрупкая голубоглазая шатенка, судя по выражению лица которой, ничего хорошего, того, кто звонит и шутит дурные шутки, не ждёт. Увидев меня, она замирает, словно бы отказываясь верить своим глазам.



Молчание затягивается. Я нарушаю его, раздирая в клочья, комкая, словно вырванный ненужный листок из записной книжки.
- Привет. Не смотри на меня так, Кэти. Это действительно я.
Катаржина молчит. Собравшись с силами, на мгновение устало прикрывает глаза.
- Какого это – быть покойником, Макс?
- Иногда, моя дорогая, лучше, чем быть живым. Хотя и тут есть свои минусы, знаешь ли – «гиены и трусов, и храбрецов жуют без лишних затей, но они не пятнают имен мертвецов: это — дело людей», - усмехаюсь.
- Три года, Макс. Три года – это много.
- В миротворческом госпитале на Стентере ошиблись, - говорю я. – Так я очутился по ту сторону реки Стикс.
- Вижу, в конечном счёте без работы не остался, и старых привычек наверняка не бросил, - Белицкая указывает куда-то в сторону эмблемы на моей бейсболке. – Но можно было бы и позвонить, или написать, или… Ни единой весточки, ничего! Мы действительно тебя похоронили. Ты представляешь, что стало с нами всеми, за эти три года? С твоей сапёрной командой, от которой мало что осталось? Со мной? Что я успела передумать и пережить за это время? И вот ты, как ни в чём не бывало, заявляешься живой и здоровый…
- А не должен был? - говорю насмешливо. – Хорошо, Кэти, считай, что этот звонок тебе привиделся, а я перезвоню ещё лет через пять, если, конечно, буду жив.
Катаржина обиженно смолкает. Некоторое время молчит, потом говорит:
- Ты не изменился. Всё так же невыносим.
- Возможно. Но, дорогая моя, я к тебе по делу. Ты ведь до сих помогаешь тем, кто невольно оказался между молотом и наковальней? Так вот, хотел бы сделать пожертвование…
Мы обсуждаем мелкие детали, хотя, казалось бы – сумма до крайности незначительна. В конечном счете, приходим к согласию.
- Вижу, ты всё так же суеверен, Макс.
- Как и положено специалисту по работе с ВУ. Сапёры – один из самых суеверных родов войск, и твой старый друг не является исключением. Считай, что я пытаюсь задобрить свою удачу, которая мне недавно помогла, - подробно рассказывать о гранате, из которой в ходе прошедшей операции произросло чудесное растение под названием «тут-тебе-и-жопа» для двоих сослуживцев в мои планы не входило.
- А всё же, - женщина смотрит пристально, - ответь мне честно – почему? К чему эти три года молчания?
- Так надо, - говорю я, устало закрывая глаза, давая понять, что разговор окончен.
- И всё? Вот эти два слова – и всё?
- Хочешь честного ответа? – поднимаю веки, пристально смотрю на экран. – Помнишь, тогда, в Лесковаце, после того, как убили пятерых твоих подопечных во время раздачи груза, а тебя мы вытащили в последний момент, ты задавала мне вопрос…
- Да, - Катаржина кивает. – В тот вечер меня трясло всю, я хлестала спиртное, чтобы успокоиться, и спрашивала у тебя одно – «каким образом ты снимаешь с себя грехи?»
- И каков был мой ответ?
- Ты сказал, что никак. Что ты просто научился с этим жить. С неправильными решениями и их последствиями.
- Умница, - улыбаюсь я. – Только вот, для того, чтобы научиться жить, иногда нужно время.
- Три года, - она качает головой. – Это ведь всё из-за Реми? Из-за него?
- Нет, Кэти. Нет, - улыбка моментально исчезает с моего лица. - Ты не знаешь, что было на том горном лугу, и почему мы там очутились. И говорить об этом я не готов. Даже сейчас, спустя изрядное количество времени.
- Я знаю и понимаю многое, - голубые глаза по ту сторону экрана смотрят внимательно.
- Тогда ты должна принять одну простую вещь – там остался не только Реми, вместе с моей самоуверенностью. На том лугу остались… - горько усмехаюсь, - мы с тобой. Всё, что должно было быть и могло бы быть.
Катаржина замирает на миг, а потом понимает, что было сказано. Я вижу, как начинают дрожать её губы, а затем она закрывает лицо руками. Вздрагивают плечи, обтянутые тонким свитером.
- Не смей, - говорю я ей. – Не смей. Я того не стою.
Белицкая поднимает на меня покрасневшие от слёз глаза.
- Хотя бы не пропадай.
- Не буду. Если буду жив – я позвоню ещё. Прости, Кэти, и до встречи. «Ich wurde getäuscht, sie nutzten meine Leichtgläubigkeit aus, um obszöne, schmutzige Taten zu vollbringen, ich überquerte die dunklen Ufer, und all dieses Böse trat in mein Leben ein, und nichts kann repariert werden, niemals»*, - вкрадчиво проговариваю фразу на языке своих далёких предков и разрываю связь.
Из памяти всплывает зелёный альпийский луг с ярко-желтыми цветами алиссума. Зёлёный альпийский луг под грязно-серым небом, поверх изумрудного цвета которого спустя мгновение какой-то неумелый художник разбрызгивает, разливает бурую краску.
- Надо же, действительно… поняла, - говорю я вслух, ни к кому не обращаясь, и иду назад, к жилым модулям.
В палатке планшет отправляется в рюкзак, я же подхватываю скрипичный футляр, и вновь выхожу на улицу. Прохожу мимо тренирующихся Эвы и командира, мельком успев оценить вольные или невольные попытки нашей медички переложить обязанности по командованию нашим отделением на Дена, и двигаюсь дальше. Отхожу так, чтобы никому не мешать, ближе к одной из наблюдательных башен, располагаю футляр на брошенном деревянном ящике, а затем, тщательно вытерев руки вначале влажной, а затем сухой салфетками – всё-таки к некоторым вещам нужно относится уважительно - открываю его.
Там, среди поролона и вытершейся коричневой замши, дремлет старый музыкальный инструмент, который я выменял ещё в первую свою, армейскую, кампанию на несколько банок консервов и баклажку воды. Проверить смычок – ничего, сгодится, хоть волос и изрядно потёрт, пройтись тряпочкой по трости. В смартфоне найти камертон, проверить третью струну в инструменте, а затем – настроить в соответствии с ней остальные.
Ну, Макс, и что мы сегодня сыграем? Веселое? Навряд ли. Нет, пусть уж будет что-то подходящее.
Найти в смартфоне заготовленный файл, подключить наушники, но использовать только один, в правое ухо – аккомпанемент будет слышим только для тебя самого, ну да мешать никому не хочется.
Начнём. Пусть не очень удачно, пусть не идеально, что же – будет, как будет.
Закрыть глаза, отрезать себя от окружающего мира, уйти в слух, и заставить инструмент петь и плакать.


________________________________
* - "Я обманулся, моей доверчивостью воспользовались, чтобы совершать дела непотребные, грязные, я перешел через темные берега, и все это зло вошло в мою жизнь, и ничего уже не поправить, никогда" (нем.).

— Да уж, нечистота истории — это здесь у многих общая проблема... — задумчиво отозвалась Эва, но усилием воли переключилась на позитивное: — Отличное начинание! Все когда-то стартуют с малого — сначала маленькая конторка, потом раскрутишься и уже солидная фирма. Главное верить в себя и идти к мечте. Вселенная помогает мечтающим.

«Последняя мысль — чисто буддистская и, возможно, мировоззрению Стаса совсем чуждая. Но, в конце концов, может, не стоит всё время надевать маски, действуя так, как ожидают от тебя окружающие, а, Эва? Может, иногда стоит побыть собой? Говорить, что хочется, делать, что просит душа, — и не бояться осуждения или непонимания. Жизнь у тебя одна, и не такая уж она длинная, вот ведь какая штука...»

Слова о вселенной Стас воспринял со скепсисом. Ожидаемым Эвой скепсисом.

— Из пяти предпринимательских инициатив четыре подходят к банкротству в первые три года. Из десяти освобожденных из мест лишения свободы семеро возвращаются в криминал, так как не могут найти работу на воле. При грабежах и налетах возмещению по договору страхования подлежит только каждый пятый случай — остальные признаются неликвидными и оспариваются в суде, — произнес он. А затем качнул головой, как бы отвечая на вопрос: — Никому вселенная не помогает, Эва. Черная полоса, начавшись однажды, может не закончиться никогда и тянуться вплоть до... Да до самой смерти. Всё, что мы имеем — это результат работы и усилий. Мои удачные ограбления — следствие не помощи вселенной. А того, что я делал свое дело кропотливее и тщательнее, чем ЧОПовцы и полицейские делали свое.
— И чем закончилось твоё дело, тюремным сроком?.. — негромко спросила женщина.

Улыбнулась мягко, понимающе.

— Всех когда-то поймают. Это то, что надо знать о криминале. Однажды поймают всех. На месте ли, в бегах ли по горячим следам через несколько дней или выдернут из постели спустя двадцать лет, но это случится. Тюрьма — та вещь, к которой преступник готовится, как солдат к увечьям. Профессиональный преступник, во всяком случае.
— О том я и говорю. Да, ты можешь быть первоклассным специалистом, блестяще преуспеть в чём-то. Но если твои мотивы злы, нечисты, недостойны... Вселенная любит тех, кто меньше слушает это, — Эва протянула ладонь и коснулась лба Стаса, — а живёт больше этим, — рука скользнула ниже, остановившись на груди возле сердца. — Вот что я поняла недавно. Тоже раньше пыталась заглушить этот голос, прислушиваться только к рацио. Но теперь ясно вижу, что это было ошибкой. Чередой ошибок, чуть не приведших к необратимым последствиям.

Стас помолчал.

— Что такое зло? Кто распишется в том, что делает зло? Люди вокруг меня никогда не признавали то, что его делают. Они подводили под преступление моральный фундамент. Списывали его на влияние необходимости. «Мне некуда деться» я слышал куда чаще, чем «Я злодей», — «Не они подводили и списывали, а вы. Вы подводили и списывали. Ты тоже списывал и подводил». — А злом или добром сделанные ими вещи становились и воспринимались уже потом. Сильно потом, когда наступало время оценивать и оборачиваться на жизнь.
— К счастью, время для оценки у тебя есть. И для исправления тоже. Точно так же, как и у меня.

Эва немного помолчала, раздумывая.

— Я, например, хочу вернуться в профессию. Устроиться, как и раньше, в больницу, если возьмут. И думаю здесь остаться, — немного застенчиво призналась она на встречный вопрос. — Конфликты, гражданские войны — этого сейчас везде хватает. Если уж суждено погибнуть от шальной пули, так какая разница где, здесь или на родной планете?
— Больница — это хорошо. Только здесь, что-то мне подсказывает, всё будет становиться хуже от года. Социалка — это первое, по чему бьет гражданская война. Впрочем, может, ты собираешься работать на корпоратов? Частично панацея, конечно, но тоже не от всего...

— Корпораты или кто-то другой — какая разница, кто работодатель? — пожала плечами Эва. — Дело врача — спасать жизни. И главная его ценность именно она, человеческая жизнь. Мужчины или женщины, азиата или европейца, мусульманина или иудея, богатого или бедного, корпората или же нет — неважно, всё это наносное. Каждая жизнь важна и одинаково ценна. И мой долг попытаться спасти их все.
— Корпоративная больница не спасает жизни. Она обслуживает клиентов. Если ты живешь за чертой бедности и не можешь позволить себе страховку, то будешь работать за одну еду. Пока не отобьешь потраченное. Когда я работал в реабилитационном центре при своей колонии, зеки, если их туда принудительно доставляли, стремились как можно быстрее выписаться из медблока. Обивали кабинеты, прошения писали, — голос Стаса дрогнул от давно погашенного гнева. — Потому что за каждый день, за каждую процедуру и за каждую таблетку корпорат выставлял счет, отправляющий на самое дно. Туда, откуда они встали на путь преступления. И они... не были рады спасенной жизни. Жизнь ничего не могла им предложить.
— Я этого не знала… — Эва заметно погрустнела. — Когда высшая ценность перестаёт быть таковой… ужасно. Хуже не придумаешь — это край бездны.

Помолчав немного, чуть помявшись, она добавила:
— Просто не хочется мне на Землю. С ней связаны не лучшие воспоминания и совсем невесёлый период жизни... А здесь можно начать с чистого листа. По крайней мере, попытаться.
— А я вот на Земле никогда не был, — признался Стас.
— Да? — немного удивилась Эва. — А где ты родился?
— Всё там же, на Перше-четыре. Правда, что на Земле четыре пятых населения за чертой бедности?
— В процентах не скажу, но живётся там и впрямь непросто... — вздохнула женщина. — Социальные проблемы, вспышки эпидемий, безработица и голод... Думаешь, пошла бы я на такую работу от хорошей жизни?

Она покачала головой.

— Моя мечта — как-то переселить семью сюда, вытащить их оттуда. Как бы это странно ни звучало, но здесь спокойнее. Но, сам понимаешь, затея довольно дорогостоящая. Может быть, когда-нибудь...
— Если бы я мог выбирать, то не остался в Веге. Поконтактировал с людьми, которые тут, гм. Работают, скажу так, — Стас посмотрел на Эву. — СПО — не просто военная хунта. Это самая большая и организованная банда, иначе не скажешь. Вся борьба с криминалитетом, которая ей велась, была лишь устранением конкурентов и зачисткой концов. И эти черти, которые продолжают тут что-то делать (вроде Эскобара), связаны с СПО напрямую и платят долю. Здесь ничего не будет становиться лучше. У СПО нет поддержки с Большого Космоса, время работает против них. Чем дальше идет гражданская война, тем сильнее здесь будут закручиваться гайки, помяни мое слово.

Он о чём-то подумал и вдруг улыбнулся.

— Я бы отправился на запад. НДФ не работают на корпоратов, а борются с ними и их марионетками. За рабочие места, которые у них отняли, за право честно трудиться и получать по труду оплату. Не хотел бы я в ходе заказа выступить против них в бою. Они в ярмо войны за идею впряглись, а мы за деньги. А при прочих равных деньги — плохая мотивация. Нерабочая.
— Да, — согласным эхом отозвалась Эва. — Только вот никуда без них в эпоху капитала.

А затем тренировка продолжилась. Вернее, окончилась.

Удар пришёлся как-то не так, как планировался. Резкая боль в кисти заставила Эву охнуть и с мучительной гримасой согнуться.

— Кажется, на сегодня с тренировкой покончено... Вот уж поистине стальные яйца у вас, командир, — выдавила она из себя через силу, попытавшись скрасить травму шуткой.

— Тебе помочь? Давай в лазарет.

Но в самом лазарете у Стаса все словно валилось из рук. Вселенная, похоже, не помогла ему в очередной раз.

— Ничего, в следующий раз подтянем тебя по медицине в качестве ответной услуги за крав-магу.

Усевшаяся на кровать-каталку Эва (чтобы вызвавшемуся добровольцем Стасу было удобнее проводить манипуляции) ободряюще улыбнулась. Похоже, за руку она ничуть не обиделась.

— Не было бы лучше этих следующих разов. Разве не врачи прощаются словами: «Желаю больше никогда Вас не увидеть»? — пошутил Стас.
— Есть такое, ага, — весело кивнула врач в роли пациента. — Да не переживай ты так, обычное растяжение. В конце концов, нас всех скоро уволят и стрелять мне не придётся, — она усмехнулась. — А тем более оперировать. Я пока только резюме разослала, на новую работу ещё не приглашали.

Эва помолчала, но было видно, что она хочет добавить ещё что-то.

— На самом деле, спасибо тебе, — наконец, решившись, проговорила она сбивчиво. — Не за тренировку. То есть, за тренировку, конечно, тоже, просто...

Она провела здоровой рукой по волосам, как будто не знала, куда её деть, и потупилась.

— Я только сейчас осознала, что ты меня давно зовёшь по имени, надо же...
— А ты со мной давно на «ты» перешла, — Стас дурашливо посерьезнел и объявил: — Всё. Обоюдное нарушение профессиональной этики, оператор Картер! Сейчас строимся в колонну по одному и идем сдаваться территориалам. Штат под расформ, командира за решетку!

Он засмеялся, но вышло не очень весело. И даже напротив — веселье не просто улетучилось, а даже толком и не занялось. Не так смеются над шуткой и не так смеются, когда пытаются разрядить ситуацию. Так смеются или огораживаясь от чего-то, или давая отсрочку неким вещам, к которым подошли вплотную. Эта отсрочка всегда иллюзорна. Да, она дает немного времени подумать, что делать дальше, но никогда в корне не переламывает ход событий. И не влияет на наступление неизбежной поры действовать.

Идти на решения и принимать их последствия. Ошибаться и выносить груз ошибок.

Действовать.

Стас присел рядом на тахту лазарета и взял Эву за здоровую руку. А затем переплел свои пальцы с ее.

Чуть прохладные пальцы дрогнули и сжались несмело, когда Эва, подняв глаза, взглянув на него пристально, прошептала единственное слово:

— Стас…

Изгиб обнажённой спины... Пальцы закапываются в спутавшихся волосах... Сбивчивое дыхание, грохочущее в висках сердце... И запах пепла.
Его волосы пахнут пеплом.
Его уже давно нет рядом — а запах до сих пор щекочет ноздри.

Какая же ты дура, Эва...

Упрямо мотнув головой, я прогоняю воспоминание. Щёки вспыхивают румянцем. Я не вижу этого, но чувствую по жару на коже.

В баре людно — сказывается выходной день. Время послеобеденное, ближе к вечеру, так что посетителей полным полно. Устроившись с краю барной стойки, я исподволь рассматриваю разношёрстную публику: кто-то выпивает в компании приятелей, другие переместились поближе к телевизору (там идёт трансляция какого-то матча), а вон там, в отдалении, ближе к пляжу разворачивают площадку для танцевальной вечеринки. Сальса, бачата, меренга — их танцуют везде, где живут люди и климат достаточно тёпл. Это как с английским, только на уровне тела — универсальный язык общения. В университетские годы я занималась социальными танцами и мне нравилось. Давно это было... Теперь я даже не смотрю в ту сторону, не прислушиваюсь к зажигательным кубинским конгам и ритмичным маракасам.

Настроение ни к чёрту. Такое, что уже несколько раз я бросала косые взгляды на вывеску с винной картой, прекрасно осознавая, к каким это приведёт последствиям, если я закажу хотя бы один слабенький коктейль. Тебе совсем нельзя пить, Эва. Ни грамма. Ты уже один раз сорвалась недавно, в больнице, и чудом не ушла в очередной вираж. Так что сегодня — нет.

И всё-таки я заказываю. Мохито классический.

Я ведь даже не отпросилась. Не сказала, куда поеду. Да и сама не знала. Сбежала по сути. Просто сорвалась, очутилась в городе и бродила бесцельно по улицам, пока не забрела сюда, услышав знакомые ритмы. Прокралась в уголок потемней, села и принялась наблюдать исподтишка. Кошка ведь.

— Ага, как есть кошка. Кто погладит — к тому и ластишься.
— Неправда. Всю жизнь дикаркой была, а тут... Просто...
— Просто у тебя крышу сорвало.
— Похоже на то.

Громкий вздох. Но вряд ли его кто-то слышит в гомоне голосов и музыкальной какофонии.

— Что с тобой вообще такое!
— Если долго сидеть на голодной диете... когда-нибудь наступает момент — и ты срываешься. Так, наверное.
— Прекрасно. Замечательно. Отличное оправдание.
— Я хотела отстраниться, правда.
— Но, разумеется, расклеилась и не смогла.
— Да нет. Просто подумалось: «Ну а чего ты, Эва, в самом-то деле? Как давно у тебя был кто-то?». И вдруг поняла: давно. Слишком давно. Так, что страшно стало.
— Ага. И ты от страха упала в объятья. И не к кому-то, а к своему командиру. И метко так упала, что ещё и переспала до кучи.
— Не думала я тогда про командира, совсем...
— А надо было. Такого рода отношения с начальством — грубейшее нарушение субординации! Захотелось оживить послужной список в личном деле пикантными фактами?
— Что же, думаешь, донесут?..
— Могут. Будет тебе наука.
— Чёрт... Чёрт-чёрт-чёрт.
— Раньше надо было мозги включать.

Осушаю бокал почти залпом.

— А всё-таки хорошо было...
— Только на продолжение даже не надейся. Ему это не надо.
— Да?
— Да.
— Да уже неважно... Завтра заканчивается контракт, и разбежимся в разные уголки галактики, кто куда... Взрослые люди, никто никому ничего не должен. Я не в обиде, в общем-то.
— А у тебя было с обязательствами и надёжно. Что, скажешь плохой человек Чан, с несерьёзными намерениями, может?
— Хороший. Прекрасный человек. Только вот я не очень, видимо...
— Тебя не поймёшь! Обязательства — плохо. Без обязательств — тоже плохо. Ты уж определись, как надо-то.
— Надо... Конкретно сейчас надо, думаю, напиться. Вот что.
— Эй!..
— Просто замолкни.

— Дура ты, Эва. Полная.

Сердито обругав себя вполголоса, заказываю вторую порцию. И вздрагиваю от голоса у себя из-за спины:
— Неудачный день?

Оборачиваюсь. Мужчина. Незнакомый.

Только тебя мне сейчас не хватало...

Наверное, эта мысль красноречиво выписывается на моём лице, потому что после затянувшейся паузы он добавляет:
— Извини. Не хотел напугать.
— Неудачный. Можно и так сказать, — оправившись от испуга, выдавливаю я из себя.

Он кивает и садится рядом. Некоторое время, будто забыв о моём существовании, общается с барменом. Я стараюсь не слушать, но получается с переменным успехом — эти двое не слишком скрываются. Они явно знакомы не первый день: судя по всему, мой сосед здесь завсегдатай.

— Я бы посоветовал «Сердце Аль-Тарфа», — вдруг предлагает он, снова поворачиваясь ко мне. — Отличный выбор, чтобы скрасить не лучший день в жизни. Можно тебя угостить?

И вот он момент, когда нужно сказать твёрдое «нет». Потому что ты не такая, и вообще здесь не по этой части. Но я молчу, а потом так же молча киваю. Что-то заставляет промолчать. Что-то такое в чёрных глазах, смотрящих на меня прямо и дружелюбно, без сального блеска, какой обычно мелькает у клубных пикаперов.

— Но только один, — говорю я вдогонку.
— Не любишь быть обязанной, — понимающе кивает он.
— Ну... Я ведь даже имени твоего не знаю, — пожимаю плечами. — Разорять незнакомых людей не входит в мои привычки.

Он усмехается, а потом представляется:
— Алекс.
— Эва.

Он бросает взгляд мне за спину.

— Я тебя раньше здесь не видел.
— А я действительно впервые сюда зашла, — признаюсь я. — Музыка понравилась.
— Танцуешь?
— Да так... Когда-то занималась, но дальше новичка не продвинулась. Уже давно не практиковалась.
— Ты всерьёз веришь во все эти ступени? — улыбается он.
— Так нам говорил учитель, — развожу я руками. — По крайней мере, в школе существовали две группы: для новичков и продвинутого уровня.
— А уровень «Бог» там был? — шутит он с хитринкой во взгляде.

А потом поднимается и протягивает мне руку.

— ¿Vamos?

Сальса. Сумасшедшая и непредсказуемая. Серьёзная и дурашливая. Вихрь эмоций. Коктейль несочетаемого. Чистая энергия свободы с серьёзными обязательствами на несколько минут. Всё это кубинская сальса.

Алекс ведёт уверенно, зная куда и зачем.¹ Не принуждая, а как бы приглашая присоединиться, всегда оставляя свободу выбора согласиться или ответить отказом. И связка за связкой я делаю этот выбор, каждый раз разный — не боясь быть за него осуждённой. Это уверенность и надёжность, за которой хочется следовать.

— Где ты научился так здорово танцевать?

Запыхавшаяся, я плюхаюсь на стул для короткой передышки.

— Просто приходил сюда и танцевал, — пожимает он плечами. — Не нужно специально учиться. Просто танцуй. В сальсе не бывает ошибок.
— Знаешь, похоже, у меня и правда был плохой учитель, — улыбаюсь я.
— Так приходи сюда.
— Приду.

Позже я возвращаюсь в наш лагерь. Так и оставив мохито недопитым.

  Прогнозы Здено частично не сбылись, а частично сбылись слишком быстрго. На новое место службы Ден уехал даже раньше, едва ему, и так сидящему на чемоданах, позвонили и сказали, что, если он хочет успеть, то должен хоть как брать машину и в течение двух часов оказаться в соседнем городе, где будет случайный СПОшный транспортник. Так что те, кто был на базе, еще успели наскоро получить суровые мужицкие обнимашки с ударами по спине, а те, кто еще каличевал, смогли увидеть только пустую койку.

  На новом месте работы было много, так что не было не только времени на всякие пиздострадания, которые обещали развернуться, судя по сцене в госпитале, но даже чтобы узнать, как дела у старых и новых друзей. Пару раз, как дежурный, принимал опердоклады, но в фразе "Доклад принял" нельзя было даже проставить смайлик. Хотя Муравью удалось даже дозвониться, с сожалением сообщив, что тут все резко стало тухло, "новые ублюдки" стали резать штатные единицы уже по живому, логистов начали набирать из местных, штабистов начали рассылать на передовые базы, а ремонтников и оружейников сначала объединили, а потом, удивившись, что получился такой большой кадавр, сократили. Но вообще он честно пытался, но сейчас вот такая херня. Голос у Дена был извиняющийся, но, при упоминании "новых ублюдков", он резко становился недовольным, что намекало.
  И все. Даже открытки не прислал, бездушная несентиментальная мразь.

  Очередной челнок на передовой базе района Вега должен был быть чисто СПОшным – ротация, какое-то хрючево, пополнение боекомплекта вместо официально расстрелянного, а неофициально – пропитого. Так что гладко выбритого сотрудника оперативного отдела в новом ГДСном шмоте с неуставным шевроном* никто не ждал, и даже невозмутимый и хладнокровный и вообще охуенный сержант Юрий "Гагарин" Слайс удивился явлению Христа народу, и даже руку пожал. Остальные же беды не ждали, так что Майорош прошел в центр лагеря со словами "Херово встречаете!", а потом, как и в былые времена, заорал:
  – Алкоголикинаркоманысексуальныеманьяки! Строиться в боевой выкладке через 10 минут!

Клоп появился на новой базе с синяком на скуле, взъерошенный, пыльный, кроме личного рюкзака тащил небольшую клетку, в которой понуро сидел маленький поросёнок.
Попытки охраны преградить дорогу и отобрать животное ответил длинной тирадой, в которой упомянул родственников всех присутствующих охранников, затребовал представителя администрации и, воспользовавшись замешательством часовых, гордо прошагал в новые казармы.
Поросёнка же пристроил в загоне, сделанном из пустого укрытия типа HESCO, закинул внутрь взятых на кухне овощей и объедков, после чего строго-настрого приказал следить за животиной, объявив, что сам зарежет свина на обед. Впрочем, ни завтра, ни послезавтра Клоп резать не стал, мотивируя своё решение так: "А чо он худой, пусть бока себе отжирает, вкуснее будет"
Вскорости пришлось переводить "обед" в новый загон, подальше от глаз начальства, договариваться о выносе навоза с базы и протащить через охрану мешок корма для скота.
****
Вот и сбор на задание. Собраться и выйти - дело быстрое, но наёмник задержался у двери, чтобы привести себя в достаточно беспорядочный вид, а заодно и пропустил вперёд себя большую часть бойцов.
-Чего разорался, Ден? Снова война что ли?

Я была в палатке — паковала свой нехитрый скарб в чемодан — когда снаружи раздался зычный знакомый голос. Замком. Вернулся так же неожиданно, как и исчез. Бросив уминать пакет с футболками, я выглянула наружу и расплылась в улыбке. Точно он.

— Где пропадал? — подойдя, поприветствовала я гостя. — И чего такой... — оглядев Здено с ног до головы, — наряд интересный?

Про построение в полной выкладке он шутил, конечно, так что приказ я всерьёз не восприняла. Шутил ведь?

  – Была бы война – хуй бы кто вам десять минут дал. – как-то отвратительно мило, почти как профессор Амбридж, протянул Ден, мечтательно закатив глаза. – Восемь минут! – гаркнул он. И вполне себе добродушно, без подставы, подмигнул Эве, мол, потом потрещим. А пока что он стал нарезать круги в расположении, насвистывания какую-то плясовую песню.

— Так чего, правда остаёмся?..

Вопрос повис в воздухе и превратился в риторический — Ден разухабистым шагом уже удалялся восвояси и, похоже, обосноваться здесь планировал надолго.

— Ну дела... — озадаченно пробормотала я.

С одной стороны, новость хорошая. Просто отличнейшая! За несколько недель совместных операций я успела привыкнуть и к здешнему полупоходному быту, и, что важнее, к этим ребятам. Глупость говорят, будто кошки облюбовывают место, а люди, его населяющие, им безразличны — возможность продолжить работу тем же составом обрадовала меня. С другой же стороны... Стас. Стас с сегодняшнего дня не перестанет быть твоим руководителем, как ты думала, Эва. И Чан. Разговор с ним назревал давно.

— Вот это дела... — повторила я на автомате и, смотря под ноги, побрела обратно к жилому сектору.

Распаковывать чемодан обратно.

— Ой.

От хаоса раздумий отвлёк звук, слишком уж не характерный для военного лагеря.

— Ты-то тут как оказался?!

Мои глаза расширились от удивления, когда перед ними предстал поросёнок. Настоящий. Маленький такой, розовый, с крючком-хвостиком и очаровательным пятаком, который он уже успел запачкать в земле. Плотву пытать было бесполезно — лошадь невозмутимо пожёвывала сено и от дачи показаний воздержалась.

— Милаха какой, — улыбка умиления помимо воли засияла на моём лице, стоило перевести взгляд обратно на нового соседа Плотвы.

Надо бы выяснить, чей питомец.

Продлили.

Какое-то время Стас просто сидел перед компом с открытой корпоративной почтой и письмом, что контракт продлевается. Невидящим взглядом смотрел в монитор. Строчки письма ползли мимо, и их смысл медленно ускользал. Продлили. То есть, как продлили? Да понятно, как. И в не меньшей мере понятно, с чем конкретно связаны мысли. Когда контракт заканчивался, зародившееся между ним и Эвой можно было не открывать перед Чато. Или во всяком случае ускользнуть с ней прежде, чем он опомнится. На запад. Прочь из Веги, прочь из вольницы СПО, прочь от фиксеров, челноков и наркобарыг. Прочь. Но теперь контракт продлевался. Уголовное чутье Стаса подсказывало — рано или поздно Чато все узнает. Всегда есть кто-то, кто что-то видел, запомнил и может донести. И немалая часть планирования любого преступления — даже дисциплинарного — знать, куда и как будешь рвать когти. А теперь рвануть когти не получалось.

Итак, пробьет час, и Чато обо всем узнает. Узнает, потребует написать рапорт и положить его на стол. Оператор Квецень, Вы совершили грубейшее нарушение профессиональной этики. Отныне GDS Global не считает Ваш моральный облик достаточно подходящим, чтобы Вас можно было отправлять расстреливать гражданских и сжигать спальные блоки. Прошу прощения. Распишитесь.

Стас прокрутил все эти мысли в голове с абсолютным, непреклонным фатализмом. "Ну приходи и требуй," — с прищуром посмотрел он на адрес отправителя. — "Напишу. Положу".

Выбор между GDS Global и Эвой был сделан намного загодя. Ведь Стас уже и тогда знал, что сближаясь с девушкой, идет на преступление против корпорации. Да, тогда контракт заканчивался. Да, тогда все было слегка иначе. Но то, что его продлили, ничего не меняло. Совать голову в песок, вымарывать все расставленные точки, как только чуть в другую сторону подует ветер — удел лицемеров и трусов. Удел тех, кем ты не являешься, Стас, ведь иначе Эва не удостоила тебя и взглядом.

Ну приходи, Чато. Поговорим.

Новости о происходящем в компании не пришлись по нраву абсолютно никому. Что уж там – даже среди "обслуживающего персонала", как теперь называли подопечных Слайса, было некоторое волнение. Все понимали, что большая часть денег, за которые они рискую жизнями, подставляясь под пули, уходит кому-то другому. Но раньше это так сильно не выставлялось напоказ и не носило такой бюрократически-бездушный подход.

Впрочем, выбор был сделан. Выплачивать неустойку желания не было ни у кого. У некоторых не было и возможности, но, для таких специально для этого предоставлялся кредит с совершенно безумными процентами. Судя по документам, кредитором выступала не сама компания, и даже не какое то подразделение "Over Written Law limited", а некая сторонняя фирма, созданная буквально сразу после начала «оптимизации».

Миссии было две и даже на первый взгляд с ними всё было не совсем чисто. А уж когда кое-кто с первого взгляда узнал что само шоу, что "опасную преступницу"... В общем ему и пришлось рассказывать подоплёку. И зайти пришлось издалека. Само шоу являлось гибридом, наследником и идейным продолжателем нескольких других проектов разных жанров, поставляя контент самого разного уровня, направления и способа монетизации. По факту, из одного галатьюб канала про путешествия, что начиналось как частная затея, со временем выросла немаленькая корпорация, пусть и не дотягивающая до китов высшей лиги.

Зрителям, помимо обычных развлечений от шоу подобного толка, вроде познавательных материалов, страстей и выяснения отношений в прямом эфире прочей "клубнички" разной степени явности, предоставлялась возможность, за совершенно скромную сумму, оказывать влияние на участников, в том числе и на изменение состава, достаточно фиксированного. Ни один человек, конечно, не мог делать это единолично. Но зрителями выступали миллиарды, а сто миллионов по центу – уже миллион. Участниками проекта могли стать лишь крайне богатые, влиятельные люди, которые покупали даже не место среди участников, а лишь шанс на рассмотрение кандидатуры зрителями. И соблазну управлять кем-то из власть имущих поддавались многие.

И не так давно произошёл очередной "Вылет за борт". Ани Давыдофф, дочь правителя Заковии – небольшой планетарного государства, после безобразного скандала с рукоприкладством, устроенного из- за грамотно проведённой конкуренткой провокации, рекордно быстро набрала голоса на отчисление и была отстранена от шоу. Именно та самая конкурентка, Спритни Бирс, и была целью для захвата.

Уже только этого хватало для понимания, что контракты будут кровавыми, с какой стороны ни подойти. Впрочем, условия контракта Заковии были привлекательнее и до того, как выяснилось что на шоу будет организовано нападение. Сомневаться долго не пришлось – по указанным контрактам был сделан запрос. И ответ показал, что дело ещё более нечистое чем могло показаться. Ведь пришли инструкции.

Группе следовало:

1. Дождаться прибытия курьера
2. Указать численность участвующих в операции операторов.
3. Подписать присланный договор.
4. Получить оплату
5. Снять мерки и размеры с участвующих в операции операторов и передать курьеру, вместе с фото, но без имён, нанимателю.
6. Передать курьеру штатное обмундирование с опознавательными знаками участвующих в операции операторов.
7. Налегке за сутки прибыть до операции по указанному адресу. Не брать с собой примечательные вещи. Не пользоваться легко опознаваемым транспортом.(Которым оказался один из частных отелей неподалёку от пляжа с подготавливаемой съёмочной площадкой)
8. Получить снаряжение.
9. Ознакомиться с техникой
10. Ознакомится с дальнейшими инструкциями, планом операции и другими участниками на месте.

Чоу и Эва
Эва была занята уборкой: выгружала из шкафа медикаменты, подлежащие строгой отчётности. В больнице в отношении таких препаратов действовал строгий регламент: при увольнении их следовало сдать с прилагающейся описью – как с истёкшим сроком годности, так и ещё пригодные. Как нужно было действовать, работая оператором ЧВК, она не знала – так что на всякий случай придерживалась стандартного протокола медицинских учреждений. Только строчки про растрату наркотических препаратов ей в личном деле не хватало – особенно сейчас, накануне поиска новой работы.

Разговор, ради которого Чоу зашёл во владения Эвы, когда там была лишь она, назревал давно. И так же давно откладывался. Но его черёд настал, и ни неудобные дежурства, ни прочие хлопоты и заботы уже не могли быть причиной для его оттягивания.

– Привет. Нам... Нужно поговорить.

Появление Чана было ожидаемо, но всё же заставило внутренне съёжиться – разговор предстоял непростой. Ещё ни с кем из команды Эва не говорила о себе и своём прошлом. Разве что о нём частично знал Стас, и то больше из должностных обязанностей и опосредованно – по документам в личном деле – нежели из личного общения.

– Привет, – улыбнулась женщина нерешительно. – Да. Пожалуй, надо.

Она указала на свободный стул и добавила извиняющеся:

– Просто решиться непросто. Никогда не ходила на исповедь.

– Исповедь... Да. – Чоу выдохнул, твёрдой походкой проследовал к указанному стулу, развернул было его к собеседнице, но остановился. – Сперва... Не хотел давить или пользоваться положением, но... Твоё ранение. Я в курсе последствий.

– Проще перечислить тех, кто о них не в курсе, – с неудовольствием, поджав губы, ответила Эва.

Тут не обошлось без Лины, конечно, – догадалась она.

Сопереживание и желание всем помочь, безусловно, сами по себе были чертами похвальными, но порой в исполнении девушки превращались в свою противоположность и делали лишь хуже.

– Репродуктивные технологии шагнули вперёд, и шанс ещё остаётся. Точно так же, как есть он иметь детей естественным путём – просто небольшой, и до определённого возраста. К счастью, некоторые органы у людей парные. Однако если лишаешься одного, второй начинает работать за двоих, испытывает перегрузку. Появляется много «но», ограничений, мер предосторожности… Это как жить с одной почкой – постоянно приходится контролировать, – Эва пожала плечами. – Я не знаю, в какие вероятности успеха сложится мой анамнез. Но я твёрдо уверена, что семья не является полноценной без детей, и с моей стороны лишать мужчину возможности испытать счастье отцовства было бы слишком жестоко.

– Выращивание органов даже не клонирование, – заметил Чоу.

– Да, согласилась Эва. – Но на такую процедуру требуется внушительная сумма, а я всю свою зарплату отправляю домой… Нас здесь обеспечивают одеждой, продуктами и расходниками на бытовые нужды – этот фактор играл немаловажную роль при решении подписать контракт. Так я могу существенно экономить на себе и всё заработанное переводить своему отцу. Так что клонирование – может быть, когда-нибудь, когда не будет всего этого.

Она обвела пространство вокруг рукой. И, помолчав, явно колеблясь, говорить или нет, всё же добавила:

– С семьёй вообще сложно... У меня есть приёмный сын там, на Земле... Вернее, официально я всего лишь опекун. Это мой племянник, оставшийся сиротой после смерти моего родного брата.

Чоу некоторое время молчал.

– Соболезную. Давно виделись?

– С тех пор, как подписала контракт с GDS Global и улетела сюда.

По реакции китайца было непонятно, что он думает об услышанном – Чан вёл себя одинаково сдержанно в любой ситуации.

– Родня – это важно. Ей надо дорожить. Пока есть кем.

Чан помрачнел было лицом, но спустя пару мгновений дёрнул головой, возвращаясь к реальности.

– Все мои на Янцзы. Туда не попасть. «Карантин».

– Карантин?.. – непонимающе переспросила Эва. – Что это значит? Что с твоей семьёй?

К концу фразы в голос добавились нотки беспокойства.

– Не знаю. Арасака блокируют связь и ничего не пропускают под предлогом неизвестной болезни, – Чоу выдохнул. – Семь лет без новостей.

Услышанное ошеломило. Эва сама была с Земли и оставила там родных. Пусть они жили не в полной безопасности, но по сравнению с тем, что сказал Чоу... Карантин, принудительная изоляция, а по сути заключение людей в гетто, полная информационная блокада... Будь на месте Чана кто-то другой, она бы засомневалась, что речь об одной планете.

– Это... Это ужасно, – охнула женщина. – Неужели нельзя узнать, что случилось на самом деле, как-то их вызволить?

И, спохватившись, что даже не уточнила, поспешила спросить:

– А кто у тебя там остался?

– Отец с сестрами и братом. Узнать – нельзя. Частная собственность. Вся планета. Мне – особенно. Числюсь террористом.

Чоу посмотрел на Эву.

– Нужны связи. Оставим пока.

– Т-террористом? Ты? – насторожилась та, но уже в следующую секунду недоверчиво усмехнулась. – Ни за что не поверю. Ты и лошади вон голодной не оставишь, не то что людей терроризировать. Только если ты из разряда «преступников», наводящих ужас на корпоратов своими «терактами» за базовые права и свободы человека.

Она вдруг погрустнела и добавила тише:

– Не то что я…

– Жестокость – вопрос мотивации. Но это часть нас. Даже то, что нам не нравится. Особенно оно. Вырежи – будем уже не мы.

Чоу грустно покачал головой.

– К чему я. Рад, что не сдаёшься. Путей бывает больше одного.

Замечание Чана о мотивации пришлось не в бровь, а в глаз, попало в самую точку. О да, мотивация тогда у неё была сильнейшая… Но стоило оно того, в конечном итоге? В самом начале пути, когда Эва только встала на скользкую, тёмную тропу насилия и убийств, она бы не задумываясь ответила «Да». Теперь, по прошествии лет, ей было противно оглядываться и смотреть на себя прежнюю: алкоголизм, деструктивное поведение, саморазрушение, агрессия… Приняв решение стать врачом, она взяла на себя миссию спасать жизни. Каждый раз, смотря в оптический прицел, перед тем, как спустить крючок, она видела одну и ту же картину: выпускной в университете, весь кампус в сборе, и она, совсем ещё девчонка, вместе с ребятами даёт торжественную клятву будущего врача… Но каждый раз она всё же дёргала палец на себя, забирая ещё одну жизнь. Переступала через главный моральный принцип, предавала дело всей своей жизни и себя саму. Омерзительно.

Оправдание? Конечно, поначалу она успокаивала себя тем, что так мстит за гибель Майка. Потом – что у неё нет выхода и, принося себя в жертву, она выгадывает своим близким лишнюю неделю спокойной жизни: Джонни бы не ограничился пустыми угрозами, это точно. Ему ничего не стоило послать своих головорезов в пять утра.

Отговорки всегда можно найти. Но они не сделают тебя святым, если ты ничтожество – в глубине души Эва это понимала.

– Оправдана ли жестокость, если твоя мотивация – месть за смерть близкого и страх за тех, кто ещё жив? Вправе ли я решать, кому жить, а кому умереть от моей пули с такой «благородной» мотивацией? – она подняла глаза на Чоу. – Ты ведь буддист?

– Жестокость. Не насилие. Не может быть оправдана. Палачом для прибегшего станет он сам. Если останется человеком. Насилие же...

Чоу отвёл взгляд вниз, показывая рукой на висящий на поясе нож и пистолет.

– Не нам судить, оправданно или нет. Но считаю, что не нужно врать себе. Бьёшь и считаешь правильным – не взывай к справедливости когда бьют тебя.

Эва слушала, склонив голову. Она никогда раньше не разделяла жестокость и насилие, это было одним. Неправильным и лично ей осуждаемым, но неизбежным и вынужденным что ли. Ответ Чана, по-буддистски философский, только добавил вопросов для самоанализа, пунктов для сомнений.

– Когда умер мой брат, – начала она, не поднимая глаз, уставившись в одну точку, – глупо и бессмысленно, – перешёл дорогу каким-то власть имущим и упёрся из принципа – я проявила слабость. Мне хотелось мести. Я думала, если забрать жизни виновных в его смерти, мне станет легче... Я поддалась гневу, и этим моментом слабости воспользовались. Бывший сослуживец Майка сказал, что знает поимённо его убийц и поможет отомстить.

Она горько усмехнулась.

– Только легче не стало. Я до сих пор не знаю, правда ли все те люди, убитые мной, были виновны или хотя бы косвенно причастны к его гибели. Я начинала с благородной, казалось бы, мотивации – восстановить справедливость, а очнулась, в очередной раз смотря в прицел снайперки, наёмным киллером. В то время как мою семью держали на прицеле люди Джонни, чтобы я не вздумала соскочить.

Теперь глаза Эвы смотрели на собеседника прямо, жадно ища ответов.

– Какой я была, по-твоему? Жестокой? Вершащей насилие? Ты взялся за оружие ради достойных целей. А я... Наверное, я плохой человек.

Ну вот и всё, покровы сорваны. Теперь он знает. Ореол идеалистки и самопожертвенной спасительницы доктор Картер развеян, и нимб над её головой перестал сиять, исчез. Что же Чан скажет? И скажет ли? Зато полегчало. Вот теперь да.

– Запутавшейся. Была. Человеком. Осталась.

В последующие дни со Стасом я старалась не пересекаться. Не от стыда или неловкости — нет, их, как ни странно, я не могла прощупать в своей душе (а должна, Эва, бессовестная ты нахалка!). И даже не потому, что теперь он снова стал командиром Рындой, стоящим на ступень выше моей. А оттого, что знала: опять начнётся это странное, близкое к эйфории состояние, схожее с внутривенной инъекцией седативного перед операцией. Когда вдруг становится так легко-легко, отступают разом все тревоги, и хочется беззаботно рассмеяться без причины. И желание потянуться по-кошачьи будет, и негнущиеся ноги, как у ватной куклы... Чудна‌я симптоматика, а, доктор Картер? Пусть сейчас у Вас нехватка эстрогенов, а эндорфины своё дело крепко знают. И, похоже, твёрдо вознамерились выровнять пошатнувшийся баланс своими силами.

Потому будь добра, Эва, держись от командира подальше и поближе к кухне. Лопай бисквиты. И шоколада побольше. Это, по крайней мере, не тянет на служебный проступок и не грозит дисциплинаркой. Не создавай проблем хотя бы другим людям — себе уж ладно, как придётся.

Чёртовы гормоны.

В эти дни я действительно больше времени стала проводить за кулинарными изысками. Наверное, не проходило и дня, чтобы не готовила что-то новое из рецептов, нагугленных в интернете. Благо, в лагере теперь имелась собственная вышка. Сегодня, например, получилось отличное тыквенное печенье. На Аль-Тарфа тоже растут тыквы, кто бы мог подумать. В одиночку из кулака я, конечно, не ела — угощения досталось всем.

Пару раз я заставала Макса за необычным для оператора занятием: он играл на скрипке. Чудесно играл, так что я украдкой наслаждалась. Вообще его как будто подменили в последнее время — сделался задумчив и немногословен, в коллективной жизни лагеря почти не участвовал, стараясь держаться особняком. Интуиция подсказывала, что в деле замешаны душевные терзания — а значит, женщина. Улучшить момент и попробовать поговорить? Да какой уж из тебя консультант, Эва, — сама на личном фронте вон чего учудила. Да и не так близко знакомы мы с Максом, чтобы влезать в эту сферу... Словом, я оставалась молчаливым сторонним наблюдателем.

Пристала к Генри, чтобы поднатаскал меня в стрельбе из пистолета. Последнее задание отвратило меня от винтовок и прочего громоздкого огнестрела, заставив посмотреть в сторону чего-то более компактного, быстрого и при этом эффективного. Посмотреть сначала мельком, затем с осторожным интересом — а через пару дней я уже приценивалась к нескольким моделям. Зарплаты с натягом хватало на «Глок» с увеличенным магазином. Что ж, австриец смотрелся вполне достойно, и в итоге был приобретён в личное пользование.

На жалкие крохи, что остались от недавнего гонорара, я купила сарафан. Ярко-жёлтый, с открытыми плечами и юбкой солнце-клёш. Не знаю, почему, я не отслеживала логико-мотивационную цепочку. Просто захотелось. Так попросила Манипура¹, и я не смогла ей отказать. И потом, в таком ужас как удобно танцевать сальсу!

- Итак, что мы имеем… - говорю я, глядя на ростовую мишень с изрядно «выгрызенной» «сердцевиной» и несколькими попаданиями в «голову». – А ничего особо хорошего, к сожалению.
Ты и до травм не был особо метким стрелком, а сейчас, после ранения и двухлетнего пребывания в госпитале, восстановления – и подавно. Год в GDS этой ситуации практически не изменил, и потому образовавшееся затишье было решено использовать максимально эффективно.
Перетаскать на стрельбище несколько ростовых мишеней, получить разрешение у командира. В отсутствие текущих дел - сообщить руководству, что ушёл (и куда ушёл, и зачем ушёл), взять винтовку, патроны, и тренироваться, тренироваться, тренироваться и тренироваться, до тех пор, пока ствольная накладка из армированного пластика не начнёт жечь левую руку сквозь перчатку. Впрочем, эта монотонность, рутинность действий даже радовала – отвлекала от нехороших мыслей.
Я твёрдо вознамерился вернуть кой-какие утраченные навыки, и поэтому в тренировочную программу, помимо упражнений на стрельбище, вошло издевательство над собственной мелкой моторикой. Выпросив всё, что было возможно, и вроде бы даже не оставив родную базу полностью без электромеханики, часами возился с проводами и схемами из стандартных брошюр-справочников по сапёрному делу, восстанавливая старое как мир искусство ковыряться в электрических схемах ВУ, так, чтобы оно не бабахнуло, в собственной осязательной памяти, бросал камни на дистанцию в вырытую ямку (а что делать, если с тренировочными гранатами никак?), балансировал на перекладине, и вечерами – терзал скрипку (и вместе с ней, судя по скромным субъективным ощущениям, добрую половину лагеря, не настроенную на регулярные концерты классической музыки), проверяя не только пальцы, но и слух. Кому-то, впрочем, возможно, и нравилось - по крайней мере, местные бойцы не норовили убежать, хотя здесь, скорее, был актуален вариант «хоть какое-то развлечение». Не норовила убежать и Эва, которая, вероятно, пришла к какому-то решению – или же активно забивала невозможность придти к нему не менее активной кулинарной деятельностью (впрочем, печенье неплохое, более чем). От кухонных дел я не отлынивал, но и с расспросами к нашему доктору не приставал.
Музыка имела ещё одно хорошее свойство – под неё было легко размышлять и копаться в себе.
Пускай за пением скрипки - красно-желтый песок Терона-6, где я провёл первый и самый дурной год службы миротворцем, серые и пыльные дороги Стентера, минные поля и хрупкая голубоглазая шатенка, но в чём сейчас ты точно уверен, Макс – так это в том, что ты всё-таки поступил правильно, промолчав, оставив тот треклятый день в горах на своих плечах и только в своей памяти, не переложив груз на кого-либо ещё.
Не потому что Кэти не справится, нет. Она справится - Катаржина упряма и настойчива, и свою должность получила не потому, что просиживала задницу в кабинетах или была любовницей какого-нибудь крупного чина, а потому что лезла в самое пекло, раздавая гуманитарные грузы тем, кто в них нуждался, и там, где за это легко можно было поплатиться головой. Просто ты не можешь предугадать, как госпожа Белицкая изволит отреагировать на то, что ты скажешь. Потому что правда страшна, уродлива, убога и некрасива, и, самое обидное – абсолютно бесполезна. Вот она есть, и ты всё знаешь… и что? Что толку? Нет, ты с ней ужился, Макс, но переваливать этот груз на Кэти – не стоит. По крайней мере, пока.
На фоне всех этих размышлений в нашу размеренную лагерную жизнь ворвались довольно необычным образом Ден и Рене. Ден – потому что вернулся с весточкой о работе, даже не об одной - о паре контрактов на выбор, из которых, в конечном счёте, как водится, был выбран только один. А Шнейдер неожиданно для всех приволок на базу поросёнка. Как утверждал сам Клоп, на еду, но судя по тому, что свин по прошествии нескольких дней остался в живых, это говорило о том, что либо Рене действительно выжидает, либо у поросёнка ещё есть шанс пережить нас всех.
Впрочем, наш небольшой зоопарк навёл меня на одну любопытную идею, о реализации которой следовало подумать, но позже.